Рассказ
Михаил Васильевич Сорокин смотрел по телевидению последние фронтовые события на Украине. Но от занятия его вскоре отвлекла его супруга Ольга Матвеевна:
– Миша! Тебе пришло время идти на прогулку. Ты что, забыл?
Сорокин оторвался от экрана телевизора и ответил:
– Нет, не забыл. У меня тут досмотреть осталось на пять-шесть минут.
И он досмотрел украинские новости до конца. Потом встал с кресла, выключил телевизор и стал одеваться. На улице стояла зима. Но она была теплой и бесснежной. Михаил Васильевич подумал, что его сосед на верхнем от их квартиры этаже Максим Антонович Мязин уже, наверное, сидит во дворе на скамейке и курит свои сигареты. Сорокин и сам до недавнего времени был заядлым курильщиком. За день у него уходило по полторы пачки сигарет. Но из-за болезни пришлось от курева отказаться.
О Максиме Антоновиче в последнее время все говорят, что он серьезно болен. Он никогда не был склонен к полноте. А сейчас ходит кожа да кости. Говорят, его недавно направляли в Воронежскую областную онкологическую больницу. Только вот Максим курить не бросил. Говорят, смолит одну сигарету за другой по сей день. Если будет сидеть на скамейке во дворе дома, надо аккуратно его расспросить.
В своем предположении Михаил Васильевич не ошибся. Максим Антонович сидел и курил на скамейке. Он присел на скамейку рядом с Мязиным. Спросил традиционное «Как дела». Максим Антонович тоже ответил традиционное «Как обычно». Больше для начала разговора темы не нашлось. Потом Михаил Васильевич решился:
– Тебя, Максим Антонович, говорят, направляли в Воронеж для обследования?
– Да, направляли.
– Не буду приставать, с какой болезнью. Скажи только, есть ли перспектива проживать в этом мире?
– Сказали, что пока терпимо.
Михаил Васильевич понял, что его сосед с верхнего этажа рассказывать о своем состоянии здоровья не намерен. Он обменялся с Максимом Антоновичем местными городскими новостями. Потом сказал, что он вышел на прогулочную разминку. Поднялся со скамейки стал ходить по тротуару вдоль дома. За его хождением туда-сюда внимательно наблюдал Мязин. Потом он дал оценку хождению Сорокина:
– А из тебя, Михаил Васильевич, ходок стал хреновый..Ноги у тебя стали заплетаться.
Сорокин не стал возражать. Он и сам давал себе такую же оценку. Мязин решил отвлечь соседа он грустного настроения:
– А помнишь, Васильевич, у нас с тобой бывали и другие времена. Перед твоим приходом я вспомнил об одном нашем приключении. Ты тогда работал в редакции районной газеты. А я инструктором райкома партии. Мы с тобой после работы «загудели». Да только нам тогда показалось мало. А деньги кончились. И тогда у меня появилась идея. Да ты и сам о том случае помнишь. Мой дядя с пчелами обосновался в колхозе «Заря». У него на пасеке всегда водился самогон. В том июне поля обрабатывали от вредителей самолетом. Ты, конечно же, помнишь, что пасека дяди была рядом с этими участками. Дядя очень опасался за своих пчел.
Михаил Васильевич повеселел лицом:
– Да помню я тогдашнюю нашу авантюру. Иногда и я ее вспоминаю. Только теперь мне как-то стыдно за ту нашу вылазку.
Максим Антонович весело хохотнул и сказал:
– Знаешь, Васильич! Я ведь тогда совсем не ожидал, что мы с тобой так легко из той авантюры выпутаемся. Мне казалось, что буквально на следующее утро рядом с дядиной пасекой начнет летать самолет. Меньше всего летчик будет хлопотать о дядиных пчелах. Его задача была в том, чтобы уберечь колхозные посевы от вредителей. Если бы так случилось, мой дядя устроил бы мне крепкую выволочку.
Но нам с тобой очень повезло. Самолет улетел работать на другое поле.
Дома Сорокин вспомнил, как он впервые познакомился с Максимом Мязиным. Тогда он только начинал работать в редакции районной газеты. Район был совсем недавно восстановлен после хрущевских реформ. Чиновники по большей части ютились в местной гостинице. Там же редактор районной газеты охлопотал кровать и для нового сотрудника Сорокина.
По субботам Миша Сорокин ездил в родительский дом за тридцать с лишним километров от восстановленного районного центра, чтобы помыться и поменять белье.
Однажды рядом с ним в автобусе оказался молодой парень. Красывый, статный, доброжелательный и веселый. Он поинтересовался у Сорокина, не работает ли Миша в одной из восстановленных районных контор. Миша сказал, что его взяли работать в редакцию районной газеты. Сосед по автобусу явно возрадовался этой новости:
– Да это же очень хорошо. Вместе будем район восстанавливать. Только, как мне кажется, мы для этой цели не слишком подходим. А меня моя сестра пристроила в райкоме партии инструктором.
Миша оторопел:
– Что значит, пристроила?
Парень смотрел на Сорокина открыто и простодушно:
– Ну, ты мне с первой нашей встречи понравился. Вижу, парень хороший, на подлючину не способный.
Моя сестра в колхозе работает бухгалтером. Девчонка на погляд очень привлекательная. Ну, председатель колхоза в нее и втюрился. Я совсем недавно демобилизовался. В армии получил шоферские права. И больше за душой ничего не имеется. А председатель колхоза ей уши прожужжал, как во вновь созданном района формируются кадры. Многие получают должности, на которые и близко не подходят. Вот мою сестру и осенило похлопотать о моем продвижении. Быть шофером в колхозе – одно, а вот стать работником в какой-нибудь районной конторе – совсем другое.
Председатель перед моей сестрой расстарался. Уж как он там за меня хлопотал – не знаю. Брехать не буду. Да только я уже третий месяц получаю зарплату инструктора орготдела райкома партии.
Парень растерянно развел руками и как-то неуверенно сказал:
– А теперь себе на нахожу места. Сам вижу, что посажен я в явно не мою телегу. Да и мои нынешние товарищи по работе стали откровенно надо мной посмеиваться. Сестре начинаю жаловаться, что она из меня посмешище сделала. Она только смеется в ответ. «Не боги, мол, горшки обжигают».
С того давнего времени не годы прошли – десятилетия. Теперь Михаил Васильевич нередко вспоминает, что его сосед по верхнему этажу тогда все-таки своего добился. Его перевели работать инструктором. Только в райком комсомола. Это после полученных навыков на комсомольской работе. Максим все-таки возвратился на партийную инструкторскую работу.
Как-то Михаил Васильевич собрался в магазин купить хлеба. Когда выходил из подъезда, встретился с входящими в дом медиками «Скорой помощи». И сразу подумал: «Наверное, к Максиму Антоновичу». Других серьезных больных в доме не наблюдалось.
И тут же Сорокин обратил внимание, что Мязин перестал появляться на своем привычном месте для перекура. Да и собутыльники Максима Антоновича стали спрашивать, что с Мязиным, почему он перестал появляться на людях. Михаилу Васильевичу ответить было нечего. Никакими данными он не располагал.
Вскоре на улице стали муссироваться слухи, что Максим Антонович лежит в районной больнице в терапевтическом отделении. Некоторые «осведомленные» стали успокаивать товарищей: терапевтическое отделения вовсе не страшное. Вот если бы Максим попал в онкологию, тогда за его жизнь никто и копейки бы не дал.
Как-то с Михаилом Васильевичем заговорила одна женщина из соседнего дома. Когда все проблемы житейского характера были обсуждены, она внезапно спросила, что слышно о Максиме Антоновиче Мязине. Михаил Васильевич пожал плечами и сказал, что у него никаких данных на эту тему не имеется. И спросил у женщины, что она слышала о здоровье Мязина, и где он сейчас находится. Та неопределенно ответила, будто бы Максима Антоновича забрала из больницы дочка. И он теперь будет жить у нее. Но женщина предупредила, что у нее данные сомнительной достоверности.
Сорокин о дочери Мязина имел хорошее мнение. Он считал, что теперь за Максимом Антоновичем будут нормальный уход и забота. Тепеоб у него не одинокая холостяцкая жизнь в квартире этажом от Михаила Васильевича выше. А все, как у нормальных людей.
Но прошло всего полторы недели и оказалось, что его успокоение было насквозь фальшивым. Михаил Васильевич встретился с постоянным собутыльником Мязина Курдюковым. Тот шел из магазина с покупками. Остановился перекинуться с Михаилом Васильевичем новостями. И Сорокин попал в этом разговоре в дикий просак. Он спросил у Курдюкова:
– Ты случайно, не слышал, как там поживает Мязин у дочери?
Курдюков стал вглядываться в лицо Сорокина, словно это было не лицо обычного человека, а нечто неземное, необычное. Это вызвало удивление и самого Михаила Васильевича:
– Что ты на меня так уставился, словно я к тебе с неба свалился.
– Да-а-а! Михаил Васильевич! Вроде давно ты уже в стакан не заглядываешь. А заговорил со мной, как после дичайшего перепоя.
– Что ты имеешь ввиду?
– А то и имею ввиду, что Мязина уже как вторую неделю назад похоронили. А ты, живущий с покойным в одном доме, спрашиваешь о нем, как о живом.
Михаил Васильевич почувствовал, что он на грани обморока. Несколько минут он не произносил ни слова. Потом спросил Курдюкова:
– Ты что, надо мной так страшно подшучиваешь?
Курдюков продолжал смотреть на Михаила Васильевича диким взглядом:
– Да в какой тебе яме держали, что ничего не знаешь? И ворочаешь своим языком черте-те что. Похоронили мы Максима Антоновича. Правда, в квартиру его не заносили. Вроде бы, люди говорили, что с таким вариантом согласился и сам покойный, когда был еще жив. Так что гроб поставили у подъезда вашего дома. Минут двадцать желающие подходили, чтобы с Максимом Антоновичем проститься. Но таких оказалось немного. Да и ребята из похоронной конторы торопились, чтобы обслужить другого покойника. Так что гроб с Мязиным без всяких условностей был погружен на машину и отвезен на кладбище, чтобы предать земле.
Курдюков немного помолчал. Потом еще раз выразил свое удивление и пошел своей дорогоий.
Михаил Васильевич растерянно сказал ему вслед:
– Так что же? Сорокин решил нас покинуть крадучись? Тайно решил покинуть наш мир земинутной?