ЧАЙ В САПОГЕ
Году в 2014-ом позвонили из краевой Администрации. Необычный был звонок – в гости напрашивались американцы, самые настоящие! Группа из шести человек, руководитель Томас Дикинсон – известный исполнитель и композитор, общественный деятель, президент Siberian Bridges. Остальные также журналисты, писатели, общественные деятели.
Я – в панике!
Как я встречу их в своей халупе? В Богом и начальством забытой деревне Тасей, которую можно найти лишь на самых подробных картах для экстремального туризма?
Начинаю выкручиваться. Вспоминаю картёжный опыт и захожу с самой слабой карты - шестёрки: говорю, не знаю, мол, английского, в школе плохо учился, теперь вот жалею, словом, изображаю сироту казанскую. На том конце делают ответный предсказуемый ход: будет хороший переводчик Ольга Исааковна Флешлер.
Открываю следующую карту: почему именно со мной хотят встретиться американцы? В городе больше двадцати членов Союза писателей России, никуда ехать не надо, любой из них будет рад. Нет, отвечают, именно я нужен – писатель, живущий вдали от цивилизации. Надо им понюхать навоз, посмотреть покос, понять колхоз. Дался им этот навоз!
Выдвигаю третий аргумент. Без жены, мол, не смогу встретить американцев, должна быть хозяйка, а она работает в городе, приезжает лишь на выходные. С работы её не отпустят, предприятие режимное, с дисциплиной очень строго. Уход-приход на работу фиксируется до минуты, всюду камеры, слежки, пытки, всё, как положено.
Отвечают: все сложности уладим.
Не уступаю, говорю, американцев надо чем-то угостить. А какие угощения в деревне в начале лета? Только прошлогодняя картошка. Даже квашеная капуста закончилась.
Отвечают, не волнуйтесь, всё привезём, всё сделаем, всё накроем. Уточняют: есть ли самовар? Отвечаю, самовар, мол, есть и сапог есть. Вот только почистить. Что почистить, спрашивают. И самовар, и сапог, отвечаю. Велят – начинайте чистить.
Прибегаю к последнему аргументу, самому убийственному - дорога. На том конце думают. Потом говорят – сделаем. Смотрю на мобильник и восхищаюсь: вот что делает животворящий мобильный телефон! Всесилен! После этого все мои аргументы закончились, я сдался. Но сдача была почётной, выставил какие-то мелкие смешные условия. Не спорили. До приезда оставалась неделя.
Попросил соседа Виктора привести дом, двор, хозяйство в порядок. А чтобы привести в порядок весь этот беспорядок, требовалось не меньше года. А у меня всего неделя. Решили сделать ремонт, который испокон веку делается в стране в ожидании начальства или почётных гостей, - косметический. Виктор стал обшивать серую избу издания 1936 года пластиком цвета морской волны. А заодно и летнюю кухню. Но так как пластика обшить весь дом и всю летнюю кухню всё равно не хватало, решили обшить дом лишь с парадной стороны. И летнюю кухню – с парадной стороны. Я же занялся покраской железной крыши, так сказать, красной краской крашу крышу. Сурика также не хватало на всю крышу, поэтому решил покрасить крышу лишь с парадной стороны, с той, которая выходит на улицу. Да и времени не хватало. Уж что-что, а пыль в глаза русский человек пустить умеет!
От деревни, где я живу, до асфальтированной трассы, по которой ходит в город автобус, четыре километра. Эти четыре километра так разбиты, что можно подумать: здесь сражались две армии лилипутов – какие-то траншеи по колено, окопы, воронки, ходы сообщения. Словом, обыкновенная сельская русская дорога, по которой можно лишь осторожно ходить.
После телефонного разговора в окопах возникло движение, а к обеду появилась и техника. Словом, за три дня эти четыре прифронтовых километра так отутюжили, так выгладили, привели в такой вид, какой не предусматривался проектной документацией: поначалу даже деревенский скот не осмеливался ступить на неё.
И вот настал день приезда. Вторая половина июня. Жара. Над озёрной гладью дрожит и плавится раскалённый воздух, в этом мареве дрожат, плавятся и исчезают рыбацкие лодочки. На дороге появляется большой бело-сине-голубой автобус, сворачивает на улицу Садовую, где живу я и на которой по возможности тоже наведён марафет. Автобус очень красивый, блестящий, таких у нас сроду не было: коровы обступили его и смотрятся в зеркала и никеля. Помимо Томаса Дикинсона, слабо знающего русский, ещё пятеро: три дамы и два джентльмена. Кроме того - водитель Алексей, переводчик Ольга Исааковна, руководитель с российской стороны Ольга, её помощник Александр. С ними Юрий Тимофеевич Руденко, председатель и Член Учёного совета Забайкальского отделения Российского Географического Общества.
Водитель Алексей и помощник Александр из автобуса переносят в дом пакеты, свёртки, сумки, в которых побрякивает, позвякивает, пошуршивает. Судорожно подсчитываю: произвожу в уме деление пятидесяти копчёных окуней на одиннадцать человек. Себя и жену Наталью Алексеевну безжалостно выношу за скобки. Дроби мне всегда не давались, но при грубом округлении выходит на каждого почти по пять рыбок – должно хватить. Следующая операция сложнее: надо количество бутылок вина и водки разделить на двенадцать, шофёр не в счёт, но себя и жену за скобки выносить я не собираюсь. Трудность в том, что у меня нет вводных, не знаю потребностей гостей, но главное – не знаю, сколько там побрякивает и позвякивает. Успокаивает, что гости не из Финляндии. Как вскоре оказалось, напрасно успокаивает.
Через переводчика знакомимся. Впечатался твёрдо в память лишь Томас Дикинсон, очевидно, через ассоциацию с Томом Сойером. Все остальные имена улетучились в ту же секунду – как рыбацкие лодочки в мареве. Приглашаю гостей за стол под навесом, приношу огромный том – «Большой атлас мира». Американцы оживляются. Находят штаты и городки, откуда приехали. Вспоминают, разговаривают, Ольга Исааковна не успевает переводить. Между тем жена Наталья Алексеевна, Ольга и Александр устраивают последние приготовления вокруг стола. Я под возгласы и фотоаппраты выношу самовар и сосновые шишки, специально для этого случая привезённые с той стороны хребта, поелику сосна в наших местах не водится. Разжигаю самовар. Рядом ставлю сапог. Хотя сапог и начищен, американцы смотрят на него подозрительно: не улавливают связь. Объясняю, что сапог надевают на трубу сверху и, растягивая и сжимая его, как гармошку, раздувают им угли.
Ещё раз оглядываюсь. Как будто всё предусмотрено. Беспокойство вызывает лишь территория с непарадной стороны дома: там дворы и стайки для скотины. Все эти постройки закрыты двадцатиметровым навесом, на котором от кровли остались лишь лохмотья. Где-то рубероид свисает рваными пластами во дворы, где-то его вовсе нет, видны стропила, обрешётка, чистое июньское небо. Три года руки не доходили. Словом, разруха. Но что-либо менять поздно.
Вид праздничного стола вызывает восторг гостей. Красная рыба, мясо холодного копчения, исходящая паром картошка, зелёный лук, петрушка, укроп, солёные огурчики и грибочки. По центру – блюдо с копчёным окунем. Первый тост произношу в честь гостей, мол, мы живём далеко друг от друга, даже по атласу мира это видно, но это не мешает и так далее. Ко всей этой ахинее я зачем-то пристёгиваю встречу на Эльбе. Тосты пошли по кругу, тосты зачастили. С тревогой смотрю, как со стола исчезают опорожненные бутылки. Слабо успокаивает мысль, что небольшой запас у меня ещё есть: всё привезённое и побрякивающее конфисковано и определено под единоначалие. И вторая мысль, уже спасительная: магазин находится за забором. Произносящие тост непременно упоминают Эльбу. И тут я совершаю вторую ошибку: упоминаю, что во дворе у меня стоит фронтовой автомобиль «виллис», который мы получили от американцев по «ленд-лизу» и который до сих пор на ходу. Рюмки отставлены, стулья отодвинуты, гости непременно хотят видеть родную железяку. Делать нечего, идём во двор. А первое, что мы можем увидеть во дворе – разрушенную гигантскую крышу. Гости видят эту разруху и останавливаются с открытыми ртами. И тогда, сам не понимая, откуда что берётся, говорю, что на днях налетел смерч, подхватил и унёс крышу, а то, что вы видите, это всё, что от неё осталось. Ольга Исааковна всё понимает, смотрит на меня подозрительно, но переводит тщательно. Американцы не знают, что такое смерч, но при слове «торнадо» оживляются. Наперебой говорят, что и у них тоже бывают торнадо, иногда уносит целые дома. И уже с уважением смотрят на мои развалины. Мне отступать некуда, я усугубляю картину. Говорю, что смерч унёс не только крышу, но и остатки сена. А ещё смерч подхватил и унёс маленькую тёлочку. Тёлочку я нашёл и принёс домой и теперь выхаживаю её – она поранила ногу. А у тёлочки Ёлки на задней ноге действительно повязка, из-под которой кровит – зацепилась за колючую проволоку. Американцы на тёлочку смотрят как на чудо, спустишиеся с небес. Гладят её, что-говорят на своём американском языке, фотографируют. Кто-то предлагает тост за торнадо и спасшуюся Елку. Все дружно возвращаются к столу, произносятся тосты с непременным «торнадо». Дело идёт к тому, что если есть торнадо у них и торнадо у нас, то мы уже почти родственники. Взгляды, уже и без того тёплые, становятся дружескими, мы даже пытаемся что-то петь. Мигаю жене, взглядом показываю на одинокую бутылку на столе. Наталья Алексеевна всё понимает, через дыру в заборе ныряет в магазин и прикупается.
Подписываю и дарю всем по стихотворному сборнику «Вечерний свет», недавно вышедшему. Кто-то вспоминает про «виллис». Идём смотреть подарок союзников. Проходим мимо «разрушенной» торнадо крыши, на которую теперь гости смотрят уже с почтением. Надо сказать, «виллис» это не совсем «виллис», это наш советский ГАЗ-67 выпуска 1943 года, слизанный с «виллиса». То есть, изнутри он один к одному «виллис», а снаружи разницу может определить лишь специалист. Никто из американцев специалистом не был, даже Томас. Заводилкой, которая вызывает особый восторг, запускаю двигатель. Под водительское кресло приспособлена широкая чурка. Гости по очереди садятся на чурку, берутся за руль, газуют и фотографируются. Затем снова стол, тосты, после которых мы уже почти родственники – «виллис» побратал.
Как и в любой нашей компании после энной рюмки у людей просыпается соревновательный рефлекс. Американцы увидели у меня оружие, захотели пострелять. Пришлось дать «воздушку», из которых стреляют в городских тирах. Нарисовал маркером мишень, отмерил десять шагов. Русоволосая Мадлен все пульки всадила в десятку. Подумал, что за её страну волноваться не стоит. По крайней мере – за её дом. Остальные отстрелялись похуже. Затем метали нож. Мадлен со всей своей американской страстью так его зафигачила в кучу беспорядочно наваленных брёвен, что до сего дня найти не могу. А нож жалко, хороший нож был, удобно было им снимать беличью шкурку. На тыльной стороне лезвия имелась выемка для мездры. Когда потеряли нож, пошли колоть дрова. Надо сказать, с этим у них совсем плохо. Случись ледниковый период – замёрзнут…
Нормальные люди, эти американцы. И с юмором у них всё в порядке. И выпить любят, и толк в этом деле понимают. Апофеозом встречи закономерно стал чай из самовара. «Чай в сапоге», как они назвали. А потом было долгое прощание, мы всё не могли оторваться друг от друга.
Через день Томас Дикинсон должен давать единственный концерт в Забайкальской филармонии. Билеты дорогие и проданы задолго. Однако он приглашает Наталью Алексеевну и обещает встретить её у входа. Томас оказался человеком слова: и встретил, и проводил, и усадил…
В конце лета 2018 года американцы уже в ином составе снова приехали в Тасей. И никакие санкции им не помешали. С Томасом Дикинсоном встретились как старые знакомые. Длинноволосая Айрин с мужем геоморфологом Томом с интересом рассматривали самовар и сапог. Высокого Чака украшала седая борода, он знает русский и даже перевёл некоторые мои стихи. Снова фотографировались на чурке за рулём «виллиса», газовали, видели перекрытую шифером крышу над скотным двором, хвалили копчёного окуня, пробовали сметану и творог из-под молодой коровы Ёлки, пили «чай с сапогом». Снова Наталья Алексеевна ныряла в дырку в соседском заборе и прикупалась. А после по проторённой дорожке побывали в Тасее и южнокорейцы.
В Чите Томас Дикинсон впервые побывал в 1989 году. За эти годы композитор одиннадцать раз посетил Забайкалье, давал концерты в филармонии, на празднике Дня города, преподавал в учебных заведениях Читы. Томас Дикинсон дублировал на английском языке фильм «Гора Палласа», который участвовал на международном фестивале в Италии.
- Я приезжаю в Читу уже на протяжении 16 лет. Здесь живут дорогие мне люди и Чита давно стала частью моей жизни, - сказал Томас Дикинсон.
Юрия Тимофеевича Руденко, к сожалению, уже нет с нами: он ушёл в мае 2020 года.
На самом пике пандемии не справилась с ковидной напастью Ольга Исааковна Флешлер.
«Виллис», то есть, ГАЗ-67 обрёл новое место – в музее старинной техники.