Душа викинга
Как-то раз, я оказался в гостях у Карстена, датского фермера. Это был крепкий, уверенный в себе мужчина. Чем именно он занимался, я не знаю, возможно, просто сдавал в аренду свои угодья под репс, но то, что он был заядлый охотник, не вызывает сомнений. В прихожей висело несколько рогатых черепов косуль. Видимо, гены викингов не давали покоя. Я приехал к нему как раз к обеду, к шести часам вечера. Его супруга Лене, трое детей и школьница из Новой Зеландии уже сидели за столом и смотрели на меня как на диковинку. Еще бы! Художник из малоизвестной России вдруг оказался в Ютландии, в северной глубинке Дании. Обоюдные расспросы и живой интерес в глазах продлили обед дотемна. В России, оказывается, сохранились старые академические традиции, которые вызывают некоторое уважение; девочка из Новой Зеландии освоила непостижимый для меня датский язык за два месяца, общаясь с ровесницами в школе и в пригласившей ее семье; гостиная комната у Карстена по площади такая же, как и вся моя квартира в Санкт-Петербурге; у аборигенов Новой Зеландии маори в алфавите всего пятнадцать букв и прочее, и прочее, и прочее. Потом девочки захотели послушать русскую речь, и я прочитал отрывок из Пушкина « У Лукоморья…» После восхищенных аплодисментов они убежали к себе наверх, а Карстен перешел к делу:
- Я выхожу на охоту задолго до рассвета. Это мое самое любимое время. Влажная трава, туман над полями, где-то вдали дыхание моря и много шансов встретить самца косули. Сейчас на них можно охотиться. Но я не об этом. Обычно я дохожу до одного места, откуда открывается вид на маяк. Там я останавливаюсь и жду, когда первые лучи солнца упадут на него, опустятся ниже на песчаные дюны, и только после этого я возвращаюсь домой. В общем, я хочу, чтобы ты это нарисовал.
- А во сколько у вас восход солнца? – спросил я, рассматривая искорки в бокале виски.
- В пять утра. Нам надо встать в четыре, чтобы в половине пятого быть на месте. Не волнуйся, я тебя разбужу.
- В четыре?! О`кей, у меня, в принципе, этюдник собран и холст приготовлен. Сколь!
Мы допили виски, и я пошел спать.
Утром затемно, он привез меня на свое любимое место – обычный холм, поросший вереском, указал на маяк, едва различимый вдали, спросил, когда за мной приехать и удалился. Зная, что восход быстротечен, я, не мешкая, быстро разложил этюдник и начал писать.
Датский пейзаж гораздо скромнее, чем, скажем, американские каньоны или сибирские просторы. Поэтому здесь художник вынужден смотреть вглубь, а не вширь. И только тогда начинаешь понимать и красоту, и богатство местной природы. Тончайшие оттенки скудной растительности, крепкие кустарники, бросающие вызов соленым морским ветрам и дикие орхидеи, скромно синеющие тут и там – все это радует глаз и вдохновляет.
Едва я успел набросать основные массы холмов, как луч солнца упал на маяк. Появилась цветовая доминанта. Началась спешка. Вот уже и песчаные дюны на горизонте зардели золотым отливом, небо потемнело. Именно это состояние и надо запечатлеть. Взяв самые главные цветовые отношения на этот момент, дальше я писал по памяти. Утро незаметно перешло в солнечный день. Когда приехал Карстен, работа была почти готова. Он подошел, посмотрел на маяк, потом на картину, как бы сравнивая. Я начал было объяснять, что сейчас почти полдень, все другое, но он похлопал меня по плечу, мол, все отлично, все вери гуд!
- Лене приготовила тебе ланч – там корзина в машине. Ты поешь, и мы поедем к маяку поближе, это интересно.
- О, спасибо! Лене очень внимательна. Она знает, что после хорошей работы бывает хороший аппетит.
В корзине были бутерброды с бужениной и салатом и пара банок холодного пива.
Когда мы подъехали к маяку, я был поражен удивительным зрелищем. Маяк наполовину перстом торчал из песка! Вокруг него завывал ветер, неся мириады невидимых песчинок. Быстро забравшись наверх по дюне и набрав полные ботинки песка, я увидел бесконечное и холодное Северное море, испещренное белыми барашками. Датчане называют их белыми лошадками. Оно неустанно, сантиметр за сантиметром подмывало крутой берег, подбираясь к маяку и другим постройкам. А непрерывный ветер со стороны моря гнал песок, наращивая и перемещая дюны. В глубокой яме под маяком виднелась часть дома с окошком. От него веяло смиренной безысходностью и печалью.
- Это природа, ничего не поделаешь! Она сильнее человека. Мы много лет пытались бороться с ветром и песком, но бесполезно! – прокричал мне в ухо Карстен, оказавшийся рядом. – Когда-то от маяка до моря было двести метров. А сейчас сам видишь, скоро море заберет и его.
Потом Карстен отвез меня к местной рыбацкой церквушке, перед которой стоял большой якорь. Ее участь тоже была предрешена суровой датской природой. До края обрыва, пожираемого Северным морем, оставалось метров семьдесят.
- Я хотел бы, чтобы ты нарисовал для меня еще одну картину вот с этой точки. Отсюда хорошо виден и берег, и церковь, и море, - предложил мне Карстен.
Меня самого привлек этот мотив. На следующий день я написал этот вид. Потом я написал еще один этюд для себя и навсегда запомнил тонкую душу потомка викингов.