Каждая собака живёт с какой-то целью. Сторожевые собаки сторожат, охотничьи – охотятся, служебные – служат (некоторые даже состоят на должности и довольствии), декоративные, надо думать, являют собой живые домашние декорации, ну и так далее. Лапа имела породу многофункциональную – дворянскую, поэтому и цель ей была поставлена природой быть при дворе своего хозяина со всеми вытекающими из этого последствиями.
Если бы она жила в деревне, последствия вытекли бы следующие: конура на улице, охрана дома и границ подворья на цепи или без, сопровождение хозяина во всех его перемещениях в окрестностях, взаимодействие с другой хозяйской живностью (коровой, козами, курами, котами наконец) и внешние, возможно, даже – брачные, связи с однопородными соседями.
Но Лапа по неизвестному ей стечению обстоятельств вынуждена была жить в городской квартире. Следствия такой жизни были очевидны: отсутствие свободного передвижения в пространстве, общение с себе подобными только на коротких прогулках, да и то по воле хозяина, подавление некоторых инстинктов за неимением возможности их применить, а также приобретение привычек, которые в деревенской жизни были бы совсем не нужны. Хорошо это или плохо – судить не нам, ибо каждому дано прожить свою жизнь.
Вот, например, разве позволит уважающая себя деревенская собака, даже если ей вдруг удалось проникнуть в дом, разлечься на хозяйской кровати? Или просить кусочки у хозяйского стола? Или вообще крутиться под ногами? Никогда! Ибо знает, что будет с позором изгнана, а может быть и наказана.
А городская? Придя с прогулки, позволяет вымыть себе лапы или принимает душ, спит вволю и где хочет, развлекается созерцанием мира из окна, присматривает за хозяевами, принимает участие в разговорах, встречает гостей, везде и всегда пребывая в центре внимания. Даже иногда своим же хозяевам гадости делает: грызет, например, обувь и мебель, портит обои на стенах и обивку дивана, но это, надо думать, не со зла.
Всё, сказанное выше, кроме, разумеется, гадостей, относилось в полной мере и к Лапе. После преодоления постприютского синдрома примерно за два года она превратилась в настоящую городскую собаку: явно копируя хозяина, неспешно собиралась на прогулку, по улице ходила с достоинством, перестала подбегать ко всем незнакомым собакам: проявляла разумную осторожность в отношении более крупных пород, а более мелких вообще игнорировала. Если хозяева неправильно понимали её желание, демонстрировала упрямство – вставала на месте, как вкопанная, и сдвинуть её было невозможно. В общем, требовала считаться со своими убеждениями и уважать собачьи права.
Но был-таки один пунктик в Лапиной жизни, с которым ничего не могли поделать ни хозяева, ни она сама. Это стойкая, скорее всего, врождённая, неприязнь к котам. А поскольку котов ей приходилось видеть теперь только на улице, границы неприязни сужались до сообщества бездомных кошачьих.
Каждая утренняя прогулка завершалась непременным обходом ближайших подвалов, в которых были расквартированы коты, кошки и котята. Найти открытые подвальные окошки не составляло труда: перед ними почти всегда стояли плошки с едой, которые оставляли сердобольные кошатницы. Если, паче чаяния, коты сидели снаружи, Лапа бросалась к ним с визгом и лаем, забыв все благоприобретенные манеры достойного поведения. Тут котов могла спасти только собственная быстрая реакция, ну и реакция Лапиных хозяев, удерживающих её на поводке. Запрыгнув в подвал, коты не убегали внутрь, а таращились на прыгающую перед ними собаку, прекрасно понимая, что находятся в безопасности. Некоторые даже выставляли из окошка лапу и пытались её цапнуть, что являлось уже полным беспределом и нарушением субординации!
Один раз кот оказался несколько крупнее подвального отверстия: просунулся туда по плечи, и Лапа вместе с хозяевами замерла в изумлении, наблюдая, как его задняя половина вкручивалась внутрь, усиленно работая хвостом. Видя такое, можно и дар речи (пардон, дар лая) потерять! «Успеет или не успеет?» – подумала Лапа, на всякий случая вставая в охотничью стойку. Успел, негодник!
В другой раз встретился большой домашний кот, разгуливавший на поводке. «Вот ведь, – сокрушался хозяин кота. – Гулял, понимаешь, всё лето в деревне, а теперь и в городе требует выводить его на улицу! А мне это надо?» Уж не знаем, кому это было надо, но Лапе явно не понравилось, что некто кошачий позволяет себе разгуливать по дворам наравне с собаками. Наглого кота спасла реакция хозяина. С тех он гуляет в квартире на подоконнике. Сами видели.
А ведь ещё древние римляне поняли, что привычка – это вторая натура: «Consuetudo est altera natura». И ничего, похоже, тут Лапе не поделать, равно как и её хозяевам. А вы говорите – воспитание…