Казань

Глава I
На заправке, куда я заехал по пути к дому, было пусто. Припарковавшись напротив колонки, я вытащил ключ из замка зажигания, проверил наличие кошелька и вышел из автомобиля. Холодный воздух ударил по лицу, от чего я поморщился, как делал это обычно, испытывая всякого рода неудовольствие, и поднял воротник своего пальто, направляясь к окну кассы, чтобы оплатить несколько литров 95-ого. Дойдя до дверцы заправочной, я машинально потянул ручку на себя.  Дверь не открылась. Пробыв в замешательстве около секунды возле закрытой двери, я было повернул назад к своему автомобилю, молча ожидающего свою порцию топлива, как раздался треск и дверь открылась во внутрь. Комната была освещена тусклым светом лампы, и я едва смог разглядеть лицо кассира.
- Первая колонка. Девяносто пятый. На все - я сунул наличные в маленькое оконце, с отсутствующим видом, так как не испытывал никаких эмоций по возвращению домой. К тому же усталость еще одного прожитого дня давала о себе знать. Ноги были "ватными", поэтому мои мысли уже были посвящены горячей ванне. Я забрал чек и вернулся к автомобилю, оглядывая его плавные очертания кузова, которыми я гордился каждый раз, когда садился или выходил из него.
Оставив машину в соседнем дворе, я направился к дому. На часах было без пятнадцати одиннадцать. Порой мне хочется остановить время, для того чтобы впасть в спячку на долгие месяцы. Круги под глазами полностью подтверждали, что мое желание остановить время нельзя назвать безосновательным. Я выматывался сутками напролет и все ради чего? Как же я хочу вернуться в детство. В беззаботное детство. Тогда я точно знал, кем хочу стать, сейчас я точно знаю, сколько мне нужно заработать, чтобы обеспечить свои потребности до следующего поступления денежных средств на счет. Еда в холодильнике, полный бак в автомобиле, оплата счетов. Из года в год, не поднимая головы и изредка вспоминая, что жизнь уходит прямо у тебя из-под носа. Раньше всегда легко было найти тему для разговора, потому что жизнь была наполнена смыслом. С возрастом звонки на телефон стали поступать все реже. Друзья давно обзавелись семьями, подруги вышли замуж, а те, кто остался безнадежным к попыткам обрести семейное счастье давно оставили этот город в поисках новой жизни.
 Я сварил себе кофе, положил на тосты колбасу, что осталась с завтрака, и принялся ужинать, не ощущая при этом ничего кроме горького сожаления, что день можно считать завершенным. Я иронично начал подхватывать черный юмор, так и просившийся наружу: "О, Стиви, как прошел твой день? Давно не виделись!" "Все хорошо, не переживай, недавно вернулся с работы, через несколько часов снова на работу, до скорого!" Или " О, Стиви, как твое здоровье?" " Все хорошо, давление скачет, сердце давно работает с перебоями, по долгу сижу на унитазе". К счастью, кроме мамы никто мне не звонит. Покончив с ужином, я уставился на, почти до краев, наполненную ванну и со словами "к черту" вынул пробку и несколько минут наблюдал, как вода постепенно убывает. Шоркая тапками по ламинату, я добрался до постели. Обвел глазами комнату, зажег гирлянду, лежавшую на полу, наполняя комнату разными цветами, напоминая себе тем самым, что через три дня Новый год.
Глава II
Совсем скоро наступит самый долгожданный праздник на всей планете. Витрины магазинов, украшены волшебными огнями, которые возвращают нас в далекое детство, когда мы садились за стол и писали письма Деду Морозу, выбирая из тысячи "хочу" всего лишь одно. Самую сокровенную тайну, оберегаемую сердцем весь год, когда ты приносил домой хорошие отметки в дневнике, читал список литературы заданный на летние каникулы, помогал родителям по дому и ждал, когда землю снова накроет белоснежным и бархатным одеялом на три зимних месяца. 
И сколько бы нам лет не стукнуло, мы все равно продолжаем верить в новогоднее чудо. Верить в то, что мечты, идущие от сердца, каким-то образом будут услышаны и мы, несомненно, получим желаемое.
Все это живет в нас, в дни, когда мы сидим на коленях возле мягких еловых веток и тянемся в коробку за очередной игрушкой, наряжая дерево, пахнущее смолой и свежестью зимнего леса.
Глава III
Отправиться не на долгое путешествие под новый год было весьма заманчивой идеей. Отличной,  в то время, когда обыденность сгрызает в тебе стимул быть сильнее и идти дальше, заставляя поддаться течению, расслабив мышцы ног и рук, ощущая, как лень играет с твоим воображением, убеждая тебя день за днем, что все зависит от случая.
Прислушиваясь к словам знакомого, брошенным напоследок, перед тем как покинуть мой автомобиль «как встретишь новый год, так его и проведешь»,  мне стало не по себе. Съежившись, я представил канун нового года в полном одиночестве. Сила моего воображения отчасти обладает силой внушения. Квартира не украшена к празднику, вещи стоят в пакетах так и не разобраны после переезда. Тишина, за исключением уведомлений, приходящих, один за другим, на телефон. Время около полуночи. Только звук салютов напоминает, что сегодня ночь, которую все мы с нетерпением ждали. Что принесет с собой этот год? Ты стоишь, опустошая голову мыслями, а сердце эмоциями под взрывы ярких красок немых надежд.
Едва зажмурившись от едкого представления, провожаю взглядом человека в зеркале заднего вида и говорю себе, что так быть не может.
Открыв записную книжку, я вспомнил, что в этом году буду воплощением настоящего новогоднего чуда, посещая частные квартиры, банкеты и детские утренники, волоча за собой огромный красный мешок c подарками. Впервые в жизни судьба уготовила мне шанс нести людям радость. Стоило мне только войти в подъезд, как я замечал, льющийся из открытых дверей, теплый и мягкий свет, который ложился желтым ковром на ступени лестничной клетки и вел меня до квартиры,  в которой меня ожидали с нетерпением даже взрослые. Сколько очаровательных детских лиц, сколько восторженных восклицаний родителей, воодушевившихся сказкой волшебной ночи.
Когда-то я тоже был мальчишкой, трусцой носившийся возле елки, торжественно мерцающей в огнях. На мне были  черные штаны, длинной до колена, рубашка белого цвета и безупречно подвязанная бабочка под безупречно накрахмаленным воротничком. Весь мой внешний вид говорил об одном, я еще верю в Деда Мороза, который вот - вот принесет мне подарок, а я расскажу ему стихотворение, которое мы выучили вместе с моей мамой. Я искренне надеялся на то, что если вдруг забуду слова, то она будет где-то поблизости . Спасет меня, подсказывая, от волнения забытые слова, чтобы я не сгорел от стыда, а потом и от ужаса, весь вечер рассказывая родителям и гостям, пришедшим к нам на праздник, как же здорово я облажался.
Глава IV
Мы встретили Новый год все вместе. Я и двое моих друзей. За праздничным столом я решил попытать счастье и под бой курантов написал все свои пожелания предстоящему году, на заранее подготовленном листке бумаги. После чего поджег, бросил остатки в бокал с шампанским и выпил, разом осушив посудину. В тот же миг я стал насмешкой для своего окружения, потому что - чуть было не подавился бумагой, сгоревшей не полностью, т.к. огонь обжег мои пальцы, и мне пришлось затушить разыгравшееся, у всех на глазах пламя, в бокале шампанского.
В полдень, следующего дня, нам предстоял путь до железнодорожного вокзала.
Накануне выпал снег, температура опустилась ниже нуля градусов. Единственным водителем городского такси, согласившимся взять заявку первого дня наступившего года, оказался грузный мужчина лет 48-50, плотного телосложения и невысоко роста в засаленной одежде, но все же, нрав его был добрым. В машине пахло табаком и отсутствием, давно просившейся химчистки. Багажник еле вмещал в себя груду вещей, наверху которой, лежала обувь, внешний вид которой говорил о том, что ей не раз пользовались, и она изрядно поизносилась. Неприметный автомобиль красного цвета марки hyundai  казался таким же, как и большинство других автомобилей, пока мы не свернули к заправочной станции. Тут-то я и понял, что позади меня, в багажнике, расположен баллон со сжиженным газом. Я медленно прикрыл глаза руками, вспоминая, что по новостям видел случай взорвавшегося автомобиля.
«Взрывом метанового баллона, автомобиль Chevrolet Aveo разорвало на куски. По словам очевидцев, автомобиль принадлежал одной из городских служб такси. Транспортное средство не подлежит восстановлению».
Взволнованный этой новостью я обрадовался, что езжу на бензине и в своей безопасности я был уверен, правда, сказать, до сегодняшнего дня. Я хорошо осознавал, что произойдет, если баллон, находящийся за нашими спинами взорвется. Вероятней всего, мы, пассажиры, занимавшие задние сидения ничего не почувствуем. Этим я и пытался успокоить нервы, и без того находившиеся в напряжении от предстоящей поездки, т.к. первый раз за несколько лет решился куда-то выбраться.
Все окрестности я уже давно исколесил на своем автомобиле. Во всем виноват живой интерес ко всему неизвестному и конечно любовь к машинам, которую я питаю с самого детства.
На поездах мне не приходилось ездить ранее, точно также как и летать на самолетах. В прошлом году, я, конечно, поднялся в небо, но продлилось это недолго. Нескольких минут вполне хватило, для того, чтобы понять, что снизу вверх смотреть гораздо приятнее.

Глава V
Наступивший год принадлежит мне. Именно в год крысы, несколько лет назад, я впервые увидел свет и сделал первый в жизни вдох, раскрыв свои легкие перед вселенной, пустив в них немного кислорода. Я признаю, что сохранил в себе некоторые качества, присущие грызунам. Я очень бережлив, запаслив, от того часто впадаю в лихорадку жадности и угрызения совести. Это касаемо только восприятий и впечатлений. Как и крыса, я собираю крохи, случайно оброненные человеком за непринужденной беседой, выстраивая из них некую картину, некий образ, дальнейшее представление наших взаимоотношений. Я с жадностью, какая только присуща моему сердцу, которое не знает меру насыщения, глотаю новый день и новые впечатления. Если сказать это иными словами, то я попросту следую аутентичным законам творчества.
Краду все, что вдохновляет или дает пищу для острого ума и пылкого воображения. Старые фильмы,  музыку, книги, картины, стихи, случайные разговоры, архитектуру, свет и тени, правду и ложь.
В любом случае, помните, что сказал Жан-Люк Годар: «Не важно, откуда вы берете, важно — куда».
Где-то на подсознательном уровне мне не давала покоя одна единственная мысль, заглушающая все остальные. «Я должен уехать. Я должен уехать»
Глава VI
Впереди нас ждала поездка в плацкартном вагоне, занимавшая двенадцать часов ожидания. Я ждал приближение ночи, так как хорошо представлял себе, что скорость поезда в ночное время гораздо быстрее, нежели в дневное. Весь вечер я старался развеселить друзей, радуясь новому этапу в своей жизни, каждый раз не упуская возможности выскочить из вагона на очередной станции, там, где поезд совершал остановку. Всё для меня было необычной, манящей пропастью неизвестного. Я смотрел на поезд с замиранием удивленного сердца, так как впечатления увиденного отправляли меня в далекий 1873 год , когда на московском вокзале офицер граф Вронский встречает, приехавшую из Петербурга мать и знакомится с женой влиятельного петербургского чиновника - Анной Карениной. Признаться честно, несмотря на мою любовь к книгам, я так и не прочел роман полностью. Зато был крайне потрясен постановкой полнометражного фильма, снятого по книге Л.Н. Толстого, Великобританией в 2012 году. По своей натуре я романтик, поэтому мир часто рассыпается у моих ног и становится элементами прошлого, сотканного глубокой моралью.


Глава VII
В шесть утра по московскому времени наш поезд прибыл на вокзал города Казань. Как только я открыл свои глаза, почувствовал ноющую головную боль и приступы тошноты, постепенно обретавшие все более выраженный характер. Лицо мое сделалось бледным, как у покойника. Я побрел, пошатываясь, в уборную, стараясь не смотреть в окно поезда, который до сих пор двигался, медленно и размеренно, играя с моим вестибулярным аппаратом, не хуже чем с моим воображением, потому что поезд уже давно прекратил движение. Проводники спешили поскорее сдать вагон, семеня возле спальных мест, забирая постельное белье. Пробираясь между снующей туда сюда толпой с полотенцами на плечах и зубной пастой в руках, я мечтал, чтобы дверь в уборную была не заперта и мне не пришлось переносить приступы подступающей тошноты на ногах. Слабость чувствовалось во всем теле и я знал, что это продлиться до тех самых пор пока желудок не освободится от содержимого.
Мне не хотелось становиться причиной задержки. Я с усилием натянул на себя пальто, взял чемодан и проследовал к выходу. Все трое, мы были измучены поездкой, но в отличие от меня никого из ребят не мутило. Свежий воздух пошел мне на пользу, я старался восстановить дыхание и надеялся, что это сможет хоть как то повлиять на боль, которая будто осколочной гранатой, разрывалась в черепной коробке и ударяла по вискам, с такой силой, что я ни о чем не мог думать. Единственное, что я пытался тогда сделать, так это сосредоточиться на том, чтобы мои друзья находились в поле видимости.
Несмотря на ранние часы, где то между уходящей за горизонт ночи и не наступившим утром, движение на дорогах было весьма оживленным. Я любил всю прелесть огней, что хранил в себе город, в часы, когда солнце еще не взошло. Хоть это и представлялось тогда непомерным трудом, но я тихо восхищался широтой улиц и проносящимся мимо транспортом. Восхищался самой жизнью, которую я никогда раньше не видел. Жизнью республики Татарстан. Я чувствовал себя гостем и искренне благодарил судьбу за возможность посетить и познакомиться с культурным наследием совершенно иных порядков и устоев. Поэтому мне было дико неудобно, когда выйдя из машины такси меня начало выворачивать на глазах у домов и улиц, еще спящего города, к которому я приходился всего лишь на всего не более, чем непрошенным гостем. Хоть это и послужило в дальнейшем отпусканием шуток по поводу первого приветствия с городом, но я испытывал злобу на самого себя. К великому счастью и всеобщему спасению, этот факт удалось скрыть от глаз владельца квартиры, который ожидал своих поселенцев с другой стороны дома.
Когда мы зашли в квартиру, я не сразу обратил внимание на внешность мужчины, который сдавал нам апартаменты, стараясь не упустить из вида всю прелесть нашего нового места жительства. Квартира пленила меня с первой минуты, стоило мне только переступить через порог. Она была невероятно светлой, где вся моя душа, ликующая от восторга могла развернуться и скромно полюбить несколько квадратных метров. Все в ней было гармонично и целостно, тонко и изящно, как будто-то от самих стен лилась своя, никому не видимая, нежность. С каждым разом, когда я смотрел на то, как она была обставлена, рождалось ощущение, что квартира наполнена идиллией двух людей, связанных трепетным отношением друг к другу. Больше всего я любил  не вид из окна, не пол в коридоре, оснащенный подогревом, а занавеску в ванной комнате. Она была, ласкающих взгляд, бело-голубых тонов, на которой изображены лебеди, плывущие по воде. Птицы, с которыми часто сравнивают преданность.
Как-то раз мой знакомый, будучи заядлым охотником, говаривал, что убедился в этом наглядно. Выследив пару лебедей, летевших над их головами, он поднял ружьё и спустил курок. Один из лебедей замертво упал навзничь, второй кружил над своей парой до тех пор, пока его не оставила вера в то, что она вновь окажется вместе с ним под сводами облаков. После чего набрал высоту и вскоре исчез из виду. Минуту спустя, огромное белое тело камнем приближалось к холодной земле и безжалостно разбилось, отразившись в глазах, полных любопытства и безрассудства людей, лица которых впоследствии исказились удивлением, нежели сожалением.
Позже я обратил внимание и на самого мужчину, сидящего за столом, отвечающего на вопросы моих друзей, которые не умолкали в то время, пока я разбирал чемодан и раскладывал все на свои места. Наружность у него была интересная, обладающая незримой силой притяжения. Смуглая кожа желтоватого оттенка, темные волосы, темные глаза, ровный спокойный голос, внушавший доверие. Он старался избегать наших взглядов, испытывая неловкость, вызванную смущением перед незнакомыми ему людьми.
За все свое время пребывания, я не встретил и что-то подобное в людях этой национальности. Позже мы познакомились и с его супругой. Хрупкая и энергичная, она была одета в черный пуховик, своим пошивом, больше походивший на платье. Она напоминала добрую и очаровательную принцессу с узкими чертами лица, худощавым телосложением и не сходившей на тот моменты улыбки доброжелательности.
Все это произвело на меня неотразимое впечатление и стало для меня ничем иным как проявлением радушия.
Глава VIII
Совершенно вымотанный, я прилег отдохнуть, в надежде, что мне станет лучше. Время было около полудня, когда я с трудом заставил себя открыть глаза. Меня знобило и с большим расстройством для себя, я осознал, что в моем организме поселился вирус. Последующие часы, стали самыми ужасными для меня. Я лежал на диване, укутанный в плед, перенося симптомы ОРВИ, в то время как на кухне велась оживленная беседа. Как я понял из разговора, к моему приятелю приехал давний знакомый, некогда сменивший место жительства, обещавший устроить экскурсию по городу на личном автомобиле. Акцент, с которым он говорил, не придерживался рамок размеренной и плавной речи, свойственной коренным россиянам. Говорил он на татарский лад. Темп, с которым он что-то рассказывал, был настолько быстрым, что  стал для меня тяжело уловимой путаницей -  стремглав летящих слов.
 Я сильно сожалел, что мне так и не довелось с ним познакомиться во отчую из-за того, что подняться с постели в тот момент, не представлялось мне возможным. Так или иначе, все мои друзья отправились в автомобильный тур по вечерней Казани.
Перед тем, как заснуть я долго представлял себе, что нахожусь сейчас рядом с ними и разглядываю город, облаченный в сумерки, уставившись в ветровое стекло автомобиля, мчащегося по бесконечно широким дорогам.


Глава IX
На следующий день, злость потерянного вечера сыграла основополагающую роль в развитии событий. Просыпался я рано, так как местное время на два часа было позднее нашего. И часто не знал чем себя занять, поэтому вынужден был покидать место ночлега и уходить на кухню, чтобы не мешать остальным тяжелым и мучительным воздыханием в час безделья. Я мог оставаться в своей постели, подолгу разглядывая потолок, но ожидание для меня подобно яду, отравляющему ценность каждой минуты бытия, т.к. бездействие порождает мысли, гнетущие подсознание, вопреки всем силам отстраниться от самоистязания.
Мы отправились на экскурсию по городу на двухэтажном автобусе. Мне никогда ранее не доводилось перемещаться на транспорте, подобно этому. Я не мог свыкнуться с тем, что нахожусь так высоко над землей.
Экскурсовод, по обыкновению встречающий пассажиров у входа, был заменен аудиогидом. Устройства были прикреплены к спинкам сидений. Каждый из нас мог самостоятельно познакомиться с городом, не создавая друг для друга помех, отвлекая внимание открыванием пакетов с едой, газированных напитков или же громкой передачей впечатлений соседу в такой тональности и эмоциональном порыве, что запросто могли заглушить голос, пытавшийся донести до нас гордость местного наследия.
Во время продолжительной автобусной остановки мы пропустили по стаканчику кофе и продолжили свой путь, двигаясь к месту, откуда начиналась экскурсия, завершая краткий обзор по улицам Казани.
Сошли мы возле кремля, куда, собственно говоря, и направились после.
На территории кремля объектом нашей любознательности, привлекшей внимание еще до поездки, стала главная соборная джума-мечеть республики Татарстан. Внутри, по центру, располагается макет, находящийся за стеклом. Уменьшенная копия мечети вращается вокруг своей оси и подсвечивается. В крайнем левом углу, в микрофон призывает мусульман на обязательную молитву, служитель мечети (МуэдзИн). На самом верхнем этаже, под красотой свода открывался вид  на молитвенный зал (мусалля), где мы стали свидетелями молитвы (намаза), во время которой, местные совершают поясные и земные поклоны.
Услышав пение, я не сразу смог опомниться. Будто за мной расстилалась огромная бархатистая пустыня, усыпанная волнами золота, по которой размеренным шагом, брел караван навьюченных верблюдов. Пение уносило меня все дальше, в тот неизвестный край, где душа тянется к свету, восполняясь чистой энергией господа.
Все позы, движения и молитвенные формулы следуют друг за другом в строго определенном порядке, а слова должны произноситься на арабском языке. Об этом я вычитал, гораздо позднее, на страницах интернета.
Пробыв там не более пяти минут, мы стали спускаться вниз по лестнице, все дальше отдаляясь от ислама, направляясь к той религии, в которую обращены с самого рождения.

Глава X
История нового собора, связана с именем Петра I. В 1722 году, направляясь в персидский поход, Петр I посетил Казань. Император остановился у известного казанского купца и благотворителя, владельца суконной мануфактуры, Ивана Афанасьевича Михляева. Здесь Петр I отпраздновал свое 50 – летие. В память об этом событии и в благодарность за доверие государя, Михляев решил воздвигнуть новый великолепный собор во имя св. Петра и Павла в камне, небывалой для Казани и всего Поволжья того времени высоты и роскоши. Посетителями Петропавловского собора были все российские императоры, начиная с Екатерины II.
Собор находился на реставрации, но при этом оставался действующим для прихожан. Несмотря на описанное выше впечатление, с которым повлияла на меня мусульманская молитва, я не часто наведываюсь в церковь. Меня крестили, еще когда я был младенцем, но я не могу похвастаться, что мою шею обрамляет цепочка с крестиком, указывая на мое вероисповедание. Иногда мне становится не по себе, когда люди подходят к иконам и касаются их своими губами. В прошлый раз я насчитал человек десять, которые целовали стекло в одном и том же месте, следуя друг за другом, что стало предметом негативных ассоциаций.
Любое присутствие посторонних тяготит меня, и я не могу полностью отдаться своим мыслям, оставшись наедине с самим с собой. Раньше у меня кружилась голова от благовония ладана, используемого на богослужении, но вскоре я привык, что нельзя сказать о привязанности к самой церкви. Я по-прежнему остаюсь непричастен к миру вер исповедующих.
Так что же привело меня сюда? Почему я стою под куполом собора с, дрожащей в руках, свечей?
Потому что ты любила церковь. В особенности обветшалые, там, где стены были пропитаны стариной и многолетним чтением молитв. Поэтому- то я и выбрал этот собор. Ты стала единственным моим исключением.
Я не люблю искусственные цветы. Они вызывают во мне отвращение. Поэтому каждый раз, когда я собираюсь заехать к тебе, первым делом я захожу в церковную лавку, приобретаю восковую свечу и направляюсь к прямоугольному подсвечнику, находящемуся по обыкновению в левом углу.
«Знаешь, я до сих пор не могу привыкнуть…
 Я никогда не избавлюсь от твоей фотографии в кошельке. Никогда не заменю обложку, в которой храню водительское удостоверение потому что, она была подарена тобой. Я никогда не перестану тебя любить».
Я стараюсь держать себя в руках, вспоминая, как ты не любила, когда кто-то находящийся рядом с тобой предавался глубокой печали и слезам.  Не хочу портить тебе настроение, но у меня ничего не выходит.
«Скоро февраль. Девятнадцатое число, я помню этот день, как будто вчера, когда ты сидела напротив и старалась улыбаться, хоть и едва сдерживалась от боли, поселившейся в тебе много лет назад. Боже мой, родная, вот уже как шесть лет я не слышу твоего звонкого смеха».
Я стараюсь пошутить, чтобы прекратить душевные терзания и взять себя в руки, но сдержанность покидает меня и мои глаза вновь наполняет соленая горечь невосполнимой утраты.
Я понимаю, что легче никогда не станет. Я зажигаю свечу и ставлю ее в подсвечник, внезапно осознавая, что мне вдруг становится легче. Будто ты стоишь рядом. А я вновь смотрю в любимого цвета, голубые глаза, которых мне  никогда не встретить при жизни, сколько бы я их не искал.
Глава XI
Выйдя из церкви, я пытаюсь частично обрести спокойствие. Глотая струю холодного свежего зимнего воздуха.  Восстанавливаю сбитое дыхание. Мне удается это сделать за несколько секунд. Первым признаком того, что чувствительность окружающего мира вернулась ко мне, стало урчание в животе. Спускаясь вниз по улице, стало ясным, что мы все смертельно проголодались и не прочь где-нибудь остановиться и выдохнуть часть усталости, накопившейся за день.
По пути к закусочной, на пересечении двух улиц, образовавших острый угол, располагался книжный магазинчик.
Каждый путешественник в память привозит с собой частицу того, где побывал. Будь то камень с побережья тихого океана, бутылка хорошего вина, приготовленного по старинному рецепту, марки на почтовые конверты или, в конце концов, что я считаю совершенно пошлым - магниты. Будучи наделенным внутренним перфикционизмом, я не потерплю нагромождение на дверце холодильника, разного рода магнитов. Если бы магниты, изготовлялись по параметрам, придерживаясь определенного цвета, размеров и расположением на нем изображения, то их многочисленность целиком бы оправдывалась перед законами эстетики, правда жертвой всего бы этого обстоятельства, непременно стал бы минимализм. Почти в каждом доме, в который я наведывался, наблюдал одну и ту же картину. Пестрота красок и полное отсутствие гармонии внушали мне отвращению к вкусу людей, у которых я пребывал.
У меня же в качестве сувениров, домой дополнительным багажом едут книги.
Года два назад, по счастливой случайности, я оказался в соседнем городе, находившемся неподалеку. Именно там я познакомился с такими писателями, как: Джон Бойн, Стивен Кинг, Терри Коэн. На этот раз я привез с собой Николаса Спарка, Рэя Брэдбери, Гийома Мюссо, Шона Байтелли.
Выбирая книги, я полностью полагаюсь на свое внутреннее чувство, которое куда лучше знает, что мне нужно.
Закрываю глаза и подолгу стою возле шкафов, набитыми книгами, смотрящих на меня страницами, вобравшими в себя ни один поединок между пытливым умом автора и сном, нависшим на его веки, которые он не смыкал на протяжении долгих часов раздумий.
Продолжаю думать о том, что каждая книга, которой я отдам свое предпочтение, станет для меня ответом на пути к истине и здравому смыслу. В прошлый раз, когда меня разбивало отчаяние, я пытался найти то, что поможет мне восполнить душевное равновесие.
И к счастью, доверившись судьбе, я не ошибся.
В этот раз моя душа не требовала покоя, но метод при выборе книг остался прежним. Таким образом, я испытываю судьбу и прислушиваюсь к каждому её совету, каким она только может наполнить и разнообразить жизнь простого обозревателя повседневной канители событий. Будь то человек, внезапно ворвавшийся в жизнь, чрезмерная радость или неутолимая боль безвозвратно уходящего лета. Я прислушиваюсь ко всему и следую за своим, разгоряченным любовью к жизни, сердцем.
После сытного запоздавшего обеда мы направились на бродвей.  Улица, выложенная камнем и непосредственно являющаяся центральной в городе. Жизнь здесь кишела от ресторанов и кафе до увеселительных заведений.
Здесь также как и  в других городах, свои скульптуры. Одна из них привлекала внимание многих туристов, служила наглядным ответом на вопрос: «Кто? Кто? - Конь в пальто». Вылитый из бронзы он был не менее двух метров в высоту.
Спускаясь вниз по улице, я услышал мелодию добросовестно натянутых струн, от которой перехватывало дыхание. Прислушиваясь, смог различить голос, блуждающий между витринами и искавший отклика в толпе неравнодушных зевак, который заставил меня остановиться, как и большинство людей скопившихся возле артиста. Юноша не был ни представителем  русской нации, ни татарской. Скорее внешностью он походил на дагестанца. Голос, который непроизвольно заставлял прислушаться стоящих рядом людей, включая меня, обладал силой исцеления. Помимо всего прочего пение, шло от сердца. Прохожие изредка, наклонялись, для того чтобы положить в чехол от музыкального инструмента, лежащего посередине образовавшегося круга, немного карманных денег, припасенных именно для такого случая. Пошарив по карманам и в кошельке, я с досадой обнаружил, что давно уже не пользуюсь наличными и мне нечем поблагодарить певца - энтузиаста за его, не подвергающийся сомнению - талант. Но я был абсолютно уверен, что его ждет великое будущее, может и не столько верил, сколько желал. Мне хотелось остаться здесь как можно дольше, но пора было идти дальше, так как меня прождали не одну и даже не две песни.
Мы шли мимо арок, которые вырастали узорами прямо у нас из-под ног и тянулись светом мерцающих огней к бескрайнему небу, увязая с каждым шагом в толпе людей, идущих нам на встречу.



Глава XII
Следующим утром я проснулся только к завтраку, намного позже остальных. Самочувствие снова ухудшилось, вдобавок ко всему появился раздражительный сухой кашель. Но отменить запланированную экскурсию на крупнейший в России и один из крупнейших в Европе, ипподром, я не мог. Самолюбие отчаянно пыталось  мне навязать представление о возможно будущем упущении и скором сожалении, если я вдруг решу передумать.
На территории  ипподрома в 2019 году проходили съемки казанской новеллы «Трепет», посвященной конному спорту, в дальнейшем реализовавшей себя, как фильм, со слегка преобразившимся названием при экранизации, - «Команда мечты».
По словам продюсера фильма и руководителя молодежного центра союза кинематографистов РФ Филиппа Абрютина:
«Татарстан – это один из центров развития конного спорта. Здесь абсолютно точно лучший ипподром в стране, лучшие конюшни, тренеры, лошади и потрясающие ландшафты». Вспоминая картины из фильма, мне хотелось увидеть все своими глазами.
Ипподром расположен на территории бывшего аэропорта города. Располагался он всего в нескольких километрах от нашего дома, часть которого мы могли обозревать с высоты птичьего полета. Общая площадь территории составляет девяносто гектаров. Я не фанат скачек и бегов, но на ипподроме побывать ни разу не доводилось, до сегодняшнего дня.
Воодушевился я не только из-за того, чтобы представиться закулисным участником некогда снятого фильма.  Всем своим существом я стремился к лошадиной душе, к которой не могу объяснить свою слепую привязанность.
Признаюсь честно, никого кроме меня, идея посетить ипподром не привлекала, а скорее наоборот отталкивала. И я даже догадывался почему. Запах лошади смешанный с запахами аммиака, соломы и навоза. Но для меня этот запах представлял нечто другое, более глубокое и существенное. Так пахла моя  любовь. О, да, чистая сладострастная и необъятная.
Еще будучи ребенком я просиживал ни один и даже не два дня, пересматривая мультфильм, рассказывающего о судьбе лошади, утопая в нем каждой клеткой своего детского неокрепшего организма. К восьми годам, когда я знал мультик наизусть и мог самостоятельно добраться до школы, будучи третьеклассником, с портфелем наперевес - было принято решение записать меня в школу верховой езды.
Распорядок дня, должным образом, существенно изменился. Каждый день, после школы я проводил на понюшне. Сгребал вилами навоз, чистил лошадей и только в вечерние часы, взяв под уздцы небольшого пони, шагал на манеж, переполненный чувствами от того, что меня наделили правами и обязанностями, закрепив за мной, пусть и наполовину, но все же - лошадь. Дома только и было разговоров о том, какое у «моей» лошади было настроение, как «моя» лошадь ведет себя в табуне и как сильно «моя» лошадь извалялась в подстилке из опилок.
Вместе с нами, детьми, на манеже занималась группа старшеклассников, обращая на себя пытливые детские взоры, потому что под седлом у них шагали высоченные кони, превышающие в своих размерах наших пони в три, а то и в четыре раза. Я с нетерпением считал дни рождения, чтобы еще на год приблизиться к партнеру, рост которого составлял не ниже 160 см в холке.
Но у судьбоносных кривых определенно на меня были свои видения, и я перестал таскать послеобеденную трапезу в ведре, остававшейся в школьной столовой,  для сторожевого пса, по кличке Шарик. Перестал прятать в карманах, от всех домашних, сахар и лишился нечто более важного, чем я мог себе представить в момент переходного возраста, когда начинает закрадываться смущение перед окружающими и их мнение имеет существенную ценность, нежели свое собственное.
Спустя тринадцать лет переминаясь с ноги на ногу, я стоял возле ворот, в которые не торопился войти, создавая картину прошлого воспоминаниями из далекой и навсегда ушедшей поры школьных лет.
С того времени ничего не изменилось. К конюшням по-прежнему вела широкая аллея, делившая сад фруктовых деревьев  на две части. Над асфальтированной дорожкой склоняли свои ветви яблоневые и грушевые деревья. К лету они начинали поспевать, а ближе к осени, созревая, падали на мокрый ковер, сотканный из пожелтевших листьев, по которому во весь опор мчался табун лошадей.
И как я мог это оставить? Лучшие годы в своей жизни за забором, к которому  всю жизнь помнил дорогу?
Все же взглянуть на трек, где ежегодно проводят скачки, пошел я не один. Мою инициативу подхватил и мой друг, который стал собираться параллельно со мной. Мы познакомились с ним не так давно. Может года два, три назад, когда я сменил свою должность по работе на производстве. Он был из тех людей, которые всегда готовы прийти на помощь, в независимости от поставленных интересов.
Вместе мы побрели вдоль забора, каждый увлеченный  своими мыслями, не проронив при этом ни слова.
Когда из-за деревьев показался всадник, сидящий на лошади, искры из моих глаз рассыпались радостным волнением. Как же это, наверное, здорово, ранним утром мчаться галопом по снежному покрову, уносясь все дальше и дальше превращаясь в точку на горизонте.
Наконец, минуя беговые дорожки, мы подошли к зданию, в стенах которого по сей день хранилась история создания Казанского ипподрома.
 Меня обдало жарким дыханием из раздувающихся ноздрей двух лошадей, участвующих в заезде - безымянный памятник жокеям, вылитый из бронзы, встречал гостей ипподрома перед центральным входом. Как отметил мой товарищ, ссылаясь на свои наблюдения, оба наездника были разной национальности. Черты лица одного из жокеев указывали на то, что он был Татарином. Второй, идущий на голову позади, - русским. Нас это совсем не удивило. Матушка-Казань несомненно гордилась своими сыновьями.
Второе произведение искусства находилось не снаружи, а внутри. Это была скульптура двух лошадей, вырезанная из цельного дерева. Родиной, которой являлся, самый часто посещаемый туристами, остров – Бали.
В фойе располагался музей, посвященный началу дружбы между человеком и лошадью, первым директором которого, был заслуженный зоотехник республики и известный наездник Завдат Ибрагимович Хабибулин.
Зал, где находились трибуны, по своим размерам напоминал футбольное поле вместимостью в три с половиной тысячи человек, а в целом территория ипподрома готова принять десять, двенадцать тысяч зрителей.
И в тот самый момент, когда я стоял у оконных витрин, превышающих мой рост в два, а то и в три раза  и обдавал дыханием начищенное до блеска стекло,  всматриваясь в скаковые дорожки, краем уха я услышал удивительную историю о знаменитом жокее и его лошади. Как я и говаривал раньше, то ли от того, что я, рожденный в год крысы, то ли потому что сохранил привычки к попыткам саморазвития - пытливый ум мой никак не может вступить в согласие и гармонию с явью, которая, на мой взгляд, слегка удушающе на меня воздействует. Стоило мне разинуть рот и повернуть плечи в сторону рассказчика, как время, отведенное на экскурсию, подходило к концу. Наш глашатый был явно удовлетворен. Об этом свидетельствовал тяжелый выдох полной грудью и улыбка, увенчавшая рот долгожданной свободой от высказываний зазубренных фактов и обрывков истории. Никто из присутствующих даже не подозревал насколько были оскорблены чувства человека с лошадиной душой. История, столь заинтересовавшая меня, была настолько краткой, нет, и даже не сухой, а высохшей. Вот почему я так и не пошел учиться на журналиста. Все самое интересное, находится в папке «не изданное» Поэтому по возвращению домой я смог всецело пережить полноценную явь событий в годы существования СССР и хочу поделиться ею с вами. Текст, который последует в следующей главе, не имеет ко мне никакого отношения. Все материалы я заимствовал из книги и на подмостках интернета.
Глава XIII
АНИЛИН
Необъяснимый трепет охватывает меня каждый раз, когда я попадаю в эту помещичью усадьбу в поселке Восход Новокубанского района. Этот старинный особняк, на втором этаже которого таинственно мерцают сотни кубков, ваз и статуэток, мчатся бронзовые лихие всадники, висят ряды разноцветных тяжелых попон и картин знаменитых скакунов. На самом верху огромной пирамиды находятся те самые «звездные» кубки, которые принесли этому местечку мировую славу.
А во дворе стоит величественный и застывший виновник всей этой славы, который словно ветер промчался по ипподромам Европы и Америки. Подняв голову и навострив уши, он будто вглядывается вдаль. Его мускулы напряжены, и он вновь готов лететь по скаковой дорожке вперед к своей победе. А может, он ждет его, своего жокея, который, как всегда, приветливо подойдет, потреплет по гриве, угостит яблоком или ароматным кусочком хлеба и поведет за собой.
Именно этот жеребец в 60-х годах прошлого столетия прославил не только свой родной завод, но и все советское коневодство.
Анилин родился весной 1961-ого года на конном заводе «Восход» Краснодарского края.
Мать (Аналогична) в двухлетнем, трехлетнем возрасте выиграла много крупных всесоюзных и международных призов, а в четыре года карьера ее закончилась. У нее родился сын, и она все силы стала посвящать материнству. Но не первенец (Антей), не выметанный, через два года второй, жеребчик (Абонемент) не продолжили ее славы. Больше того выросли удручающе бездарными скакунами.
Отец (Элемент) – ипподромный боец. Двенадцать раз приходил к финишу первым.
Родители Аналогичной и Элемента были мировыми знаменитостями и вообще вся ближняя и дальняя родня была по крови высокой лошадиной аристократией. Порода складывается постепенно, колено в колено. Третий жеребенок  «пошел не в род, а из рода» - так говорили заводчики об Анилине.
Красно-каштановая шерстка, на спине обозначен черный ремешок, гнедой. Чистокровная верховая. Шея согнута, круп искривлен. Близорукий. Впечатление, что левая нога сантиметров на 5 короче. Никого тогда не заинтересовал этот жеребчик, и поэтому обидели его в первый же день жизни – когда давали имя. На фанерке карандашом накорябали «Анилин». Таким нелепым словом обозначают ядовитое химическое соединение
Постарались грамотно и покраше возвеличить, если бы знали, что через несколько лет имя жеребенка будет печататься крупным шрифтом в Москве, Праге, Будапеште, Кёльне, Вашингтоне.

НОСИБОВ НИКОЛАЙ НАСИБОВИЧ
В раннем детстве он лишился отца, расстрелянного в годы «красного террора», потерял мать, рано умершую от тягот и страданий. Боясь репрессий, от него отвернулись все родственники. Некоторые даже спускали на малышей собак.
Беспризорное детство вынуждало Николая ночевать на сеновалах, в буйволиных кормушках, недоедать, а чаще просто голодать. Чтобы прокормиться, приходилось и милостыню просить, и еду воровать. Имя Николай мальчик придумал себе сам, а фамилию выбрал по имени отца — Насиб.
В это страшное время люди умирали не только от голода — страну то и дело терзали жестокие эпидемии и первыми, конечно, страдали беспризорные дети. Николай перенес черную оспу, воспаление легких, но истощенный организм уже не смог сам справиться с тифом и мальчик потерял сознание прямо на улице.
Санитары, которые подобрали его, «не обнаружили» у него признаков жизни и отправили в морг. По чистой случайности русская женщина, пришедшая в морг забирать своего сына, увидела, что один из мертвецов зашевелился. Это был Николай. Она забрала его из морга и выходила. Уже взрослый, благодарный Насибов, несколько лет анонимно высылал ей деньги.
Любовь к лошадям, наверное, была у Насибова в крови — начиная с 1941 года, более пятидесяти лет, он в разном качестве работал с этими грациозными животными. С 12 лет он пас табуны скаковых лошадей, которые с началом войны эвакуировали на Куларский конный завод. Однажды над горным пастбищем разразилась сильная гроза, лошади шарахнулись в сторону ущелья и взрослые пастухи послали Николая завернуть табун. Только он успел отъехать от места, где они находились, как мощный разряд молнии буквально сжег пастухов заживо. Но Николая судьба хранила. 
В 13 был уже жокеем. На скачках у Насибова был свой секрет, своя тактика, которую называли «железный посыл»
Возможно, Коля Насибов остался бы заштатным конюхом на Куларском конном заводе, если бы не встретился там в 1944 году с известным тренером Иваном Фоминым, приехавшим туда отбирать лошадей для столичного ипподрома. Он заметил 15-летнего подростка, который лихо объезжал норовистую лошадь. Глаз у столичного тренера был наметанный, Фомин быстро разглядел в мальчишке недюжинные способности и забрал его с собой, выдав ему скаковую путевку в жизнь, навеки связав его судьбу с конным заводом «Восход».  Фомин повел Насибова к директору ипподрома, и тот, оглядев паренька, сказал: «Будешь конюхом!». Ответ маленького наглеца, мягко говоря, удивил: «Я не за этим сюда приехал!». И тогда руководящий работник решил проучить мальчишку — он предложил Насибову принять участие в скачках на очень норовистой, практически необъезженной лошади. Если Николаю удастся справиться с ней, то он останется учиться на жокея, пообещал директор. На следующий день состоялись скачки, их результат поразил даже видавших виды тренеров: мальчишка не только удержался на бойкой лошадке, но и выиграл забег, обогнав опытных наездников!
Слово свое директор сдержал: Николай начал осваивать специальность жокея.
Он прошел беспрецедентный путь от беспризорника до скаковой легенды мирового уровня.

АЛИК
Тысячи разных лошадей прошли под ним. Сотни лошадей высокого класса, десятки – класса международного, но не было той, о которой он мечтал всю жизнь.
«Крутая Холка, ясный полный взгляд,
Сухие ноги, круглые копыта,
Густая щетка, кожа как атлас,
А ноздри ветру широко открыты»
Эти строки посвящены выдающемуся воспитаннику Н. Н. Насибова, гнедому жеребцу английской чистокровной верховой породы Анилину.
«Анилин – лошадь с большим сердцем». Так говорят про лошадь горячую живую и охотно идущую в работу. Насибов в лошадях ценил, как и в людях характер, ставил выше ума. «При добром сердце и ум появится, а если сердца нет, то даже и очень хорошая голова не пригодится».
Встреча их произошла еще задолго до отбора лошадей опытными жокеями.
Анилин испугался, когда увидел, что на него катиться что-то большое, непонятное и страшное, это ему так показалось, потому что от рождения он был еще близоруким. Анилин высоко подбросил ноги и помчался, в безумной скачи, вдоль ограды. Это были степные ведьмы, так называют, для смеха, ветвистые похожие на шар растения которые ветер вырывает с корнем и гоняет по степи, рассеивая их семена. Он припустил что было мочи, но вскоре наскочил грудью на закладную жердь в конце левадной городьбы. Заворница мягко с пружинила и зазвенела. Бежать больше было некуда. А чудище настигало. Анилин подобрал мускулы, прижал уши, захрапел, а в глазах тускло замерцали красноватые огоньки – он был в бешенстве и приготовился драться.
- Алик, ты что? Услышал вдруг сзади себя добрый и участливый голос. Это был  великий в России ездок из всех когда-либо  вдевавших ногу в стремя. И что он узырил в этом колченогом хмыренке никто не знал.
Насибов очень верил в эту встречу.
Анилин входил в число броссовых лошадей – тех, которых давали жокеям  в принудительном порядке, в качестве досадной «нагрузки» И среди этих бракованных Анилин был прихрамывающий близорукий и захудалым.
 
В один из октябрьских дней, когда Анилин со своими сверстниками резвился на пастбище, к ограде подошли люди. Они внимательно осматривали каждого жеребёнка. Вдруг среди них Анилин увидел знакомого ему уже человека. Жеребенок ждал, что тот заметит его и протянет кусочек сахара. Жокей был занят другими жеребятами и в его сторону не смотрел. Анилин потоптался на месте, а человек все указывал то на одного, то на другого жеребенка, что-то записывал в блокнот и не поворачивался к нему. Тогда Анилин, недолго думая, подошел к знакомому человеку и толкнул его в бок. Тот от неожиданности вздрогнул, повернулся в его сторону и удивленно, со смешинкой в глазах посмотрел на смельчака. Потом подошел к нему и, улыбаясь, похлопал его по шее. Анилин не убежал, стоял смирно, гордо подняв голову. Человек окинул его удивленным оценивающим взглядом. В черных озорных глазах жеребенка он увидел понятный только ему, опытному жокею, неукротимый буйный огонь. В движениях Анилина, в его красивой мускулистой фигуре, в отточенных ногах он разглядел стремительный порыв к движению. Жеребенок показался ему подобным сжатой пружине, готовой в любую минуту сработать. И тогда человек твердо сказал: «Беру этого, записывай»,— и кивнул начкону завода Валерию Пантелеевичу Шимширту.
- Николай Насибович, да ты что, хочешь опозорить наш завод в Москве? Ты же видишь, что у жеребенка увеличенные скакательные суставы и он хромает. Если отдавать его в тренинг, то уж куда-нибудь на периферийный ипподром.
Но человек настаивал на своем.
- Записывай мне его, Пантелеевич! — сказал он.— И не беспокойся. Я почему-то уверен, что этот жеребенок станет настоящим ипподромным бойцом. Не опозорит, а прославит конезавод «Восход»!
Насибов каким-то мистическим образом чувствовал лошадей, с которыми работал, понимал их и они почти всегда (может быть, в благодарность за это?) приходили первыми.
К сожалению, несмотря на усиленное лечение, хромота не проходила. И зачастую, когда Насибов выезжал на скаковую дорожку на хромающем Анилине, многие тренеры посмеивались над ним: «Куда ты на хромой лошади едешь?» Но Насибов не обращал на них внимания. Он верил в Анилина, верил, что лошадь еще себя покажет. И что поразительно — с началом выступлений Анилина в соревнованиях хромота у него стала проходить!
Через год Николай решил ехать в Москву — завоевывать столицу. На встречу с начальством московского ипподрома он пришел с плетеной корзинкой, в которой обитала курица-хохлатка. Правда, в активе у него была еще и блестящая профессиональная характеристика, но курица буквально вогнала дирекцию в состояние ступора. Расстаться с курицей Насибов отказался. Потом, будучи уже известным на весь мир жокеем, он еще очень долго возил «историческую курицу» с собой, даже за границу, но уже как символ удачи, как добрую примету. Ничего странного в этом нет. Дело в том, что вес жокея, по принятым нормам, должен удерживаться в границах пятидесяти килограммов, да и рост жокею желательно иметь небольшой. А Николай Насибов при росте 171 сантиметр (очень высоком для жокея) был ширококостным, и сохранять вес в нужных границах ему было непросто. Он сам признавался, что если бы не стал жокеем, непременно был бы поваром. Так вот то самое яйцо, которое сносила курица за день, и было завтраком, а иногда и обедом знаменитого наездника. В этом смысле Николай Насибович относился к себе очень жестко.
Анилин хромал. Катастрофически припадал на заднюю ногу и левое плечо. Встал совершенно не шуточный вопрос об отправки его из Москвы восвояси.
Но Николай на своем стоял, ни в какую не соглашался отдавать Анилина и все надеялся на чудо – каждое утро ждал : сейчас выйдет Алик из денника и – кто сказал, что хромыга он, конь конем ходит! Но чуда не было.
Анилин начал свою карьеру, как и все скаковые лошади с четвертой группы. Дистанция составляла один километр. Кто победит в третью перейдет , потом во вторую, в первую и наконец уж будет величаться в программках «вне групп», - значит лошадь элитная, вроде как «мастер спорта» у людей.
Кто-то из жокеев гладил свой камзол, что сжег его утюгом. На Анилина занесло едким запахом паленого, он чихнул, замотал головой, а когда очувствовался снова – вздрогнул от изумления: перед ним восемь взвихрившихся хвостов!
Николай аж застонал от досады. Стал больно растягивать Анилину рот – решил остаться на старте, чтобы уж не позориться. Но Анилин на беду успел-таки перевалиться за полосатый столб от которого начинается отсчет метрам.
Николай изменил свои намерения и дал резкий посыл, хоть и не надеялся наверстать упущенные секунды, догнать, скрывшихся в пыли, лошадей.
Счастливчике те кто был тогда на Московском ипподроме! Это надо было видеть как Анилин догонял умчавшуюся вперед компанию. Секунд двадцать тридцать потребовалось ему на то, чтобы «раскидать» всех, а затем до финишного столба он находился в гордом одиночестве.
Через две недели среди лошадей третьей группы они с Насибовым выиграли скачку от столба до столба. Первыми шли без борьбы все полтора километра.
Несмотря на победы Анилина, он не смог доказать публике своей исключительности. Мог он это сделать только 14 июля на главном призе имени М.И. Калинина. Анилин взял скачку с первых метров. Тысячу шестьсот метров он пронесся на одном дыхании, до столба был один, без соперников. В тот же день произошло чудо, которого так долго ждал Насибов: выиграв скачку Анилин в миг перестал хромать.
Постепенно между Анилином и жокеем установились только им одним понятные дружеские взаимоотношения. Анилин любил своего доброго и внимательного хозяина, а Насибов очень ценил своего четвероногого друга, партнера в жарких ипподромных схватках.
Часто по вечерам, когда на ипподромных дорожках умолкал привычный рабочий гул, Насибов заходил в денник, где стоял Анилин, и, поглаживая своего любимца по бархатной атласной шее, подолгу разговаривал с ним, а Анилин клал ему на плечо голову и, закрыв глаза, казалось, внимательно слушал.
Однажды летом, было это в 1963 году, Насибов вошел к Анилину, на этот раз хмурый и печальный, и, поглаживая его по шее, сказал:
- Скоро наша конноспортивная команда выезжает на гастроли за границу, поедешь с этой командой и ты, но, к сожалению, без меня, по болезни я не могу ехать с тобой. Боюсь, что тот, кто будет скакать на тебе, не поймет тебя и не все как надо получится, а как важно нам с тобой доказать, что ты достойный боец в международных соревнованиях! Но ничего не поделаешь, придется тебе ехать, так надо. Он остро чувствовал опасность, которая подстерегала Анилина «в других руках»: его главное достоинство – отдатливость – могло стать его бедой.
Насибов погладил Анилина и, отходя от денника, потянул платок к глазам, чего с ним раньше никогда не случалось.
Беспокойство Насибова оправдалось. Новый тренер и жокей подходили к Анилину с общей меркой и заставляли работать, как и прочих скакунов, не зная, что Анилин выкладывается весь. Потому-то ко времени ответственных стартов в Берлине и Будапеште он и оказался «перетянутым». Был он так плох, что в Будапеште никто из жокеев и садиться на него не хотел.
Вернулся он в Москву сильно утомленным и похудевшим. Увидев Насибова, жалобно заржал и долго терся о его плечо, как бы жалуясь на кого-то. Ни у одного животного, включая собак, мы не встретим такой верности и признательности, с которыми относится к человеку лошадь.
После тяжелых поражений только Насибову, Анилин позволил приблизится к себе. Для Николая реабилитировать скакуна, стало делом принципа.
- Ничего, дорогой, отдохнешь, и все будет хорошо,— успокаивал его Насибов. Но отдохнуть Анилину не пришлось. Вскоре нужно было ехать на очередные соревнования конников социалистических стран, и как Насибов ни доказывал руководителям команды, что Анилину надо успокоиться, отдохнуть, его просьбу не удовлетворили. И что же? Анилин в одной из главных скачек остался лишь четвертым. У многих специалистов сложилось мнение, что Анилин — лошадь невысокого класса. Его не хотели пускать не только за границу, но даже и на Московский ипподром.
Но Насибов в это не верил. Он изо дня в день кропотливо и настойчиво тренировал его и каждый раз, делая круг по ипподрому, убеждался, что под ним лошадь с огромным запасом сил, лошадь, подобно которой он еще никогда не встречал.
Главной скачкой для Николая и Анилина стал Большой Всесоюзный приз, который называют еще Дерби, как называют во всех странах мира самый почетный и самый дорогой приз сезона, а сам розыгрыш его именуют как «иппическим праздником». Николаю предстояло доказать всем, что лучшая лошадь страны, крэк – это Анилин. Дерби есть Дерби : здесь показывается товар лицом, ничего не утаивается и не экономится. Работают во всю хлысты, жокеи выжимают из лошадей все на что они способны и даже больше того.
Старт удался редкостный – сорвались все в раз. Со старта скачку повел днепропетровский Дагор. Шел он так бойко и бесшабашно, словно бы приготовился финишировать, но на противоположной прямой праздник его кончился: Анилин достал его и безжалостно обошел. Впереди оставалось еще два километра. К повороту вплотную приблизился Кадмий. Шел он мощно и трибуны замерли в предвкушении острого поединка. Последний отрезок пути. Николай встал на стремена и отпустил повод – дал скакуну полную власть. Кадмий держится неотступно, почернел от пота, дышит неровно с хрипом. И до чего же велико желание победить! Жокей молотит Кадмия «палкой» и справа и слева, тот в усердии напрягается каждым мускулом…
И тут произошло то, что происходит довольно часто, но что предусмотреть невозможно: Кадмий оступился, хрустнула кость и он испугано заржав, перекувыркнулся через голову. Еще не понимая трагедии пытался встать на сломанную ногу, болезненно всхрапывая во взбитом им облаке пыли.
Скачка смешалась. Никто больше не пытался гнаться за Анилином. Все стали соревноваться лишь за второе место. На финишном фотоснимке вышел один Анилин, остальные в кадр не попали. Кадмий, так страстно желавший победы остался за поворотом. Падение его оказалось столь несчастливым, что главному ветеринару ипподрома пришлось прибегнуть к крайней мере – выстрелом из пистолета прекратить его мучения.
А здесь под трибунами играли туш, начали подбрасывать в воздух жокея и тренера. Герой дня – Дербист Анилин - в плотном кольце ликующих людей.
Анилин подтвердил класс, стойкость, темперамент и порядок. Кажется все ясно? Но, нет, оказывается не все. Бывает так, что позор становится длиннее всей жизни и приходится делать даже больше чем следует, чтобы раз и навсегда изменить о себе общественное мнение. А пока Анилину по-прежнему не доверяли.
Приз Европы
До скачки в Кёльне оставалось сорок пять дней. По рельефу и длине круга ипподром в Кёльне не привычен. Скачки ведутся не против часовой стрелки, а в обратном направлении, старт принимается не по взмаху флага, - сетка наподобие волейбольной натягивается резинками поперек дорожки и по сигналу главного судьи взвивается перед носом лошадей. Непривычен был не только ипподром, но и условия скачек, которые ведутся здесь в Западной Германии, с гандикапом: лошади в зависимости от суммы выигранных в этом году призов, в скачке несут на себе разный груз. Эту разницу в весе называют, как штрафной удар в футболе, пенальти, хотя «вина» жокеев и их лошадей заключена в том лишь, что они хорошо выступили до этого. Такими «пиналиками» для Насибова и Анилина стали лишние полкилограмма свинца, которые нужно было положить либо в карманы, либо как-то упрятать в седло. Можно подумать: эка важность – пятьсот граммов, какие-то полбуханки хлеба! А если пересчитать применительно к дистанции, то выйдет, что это равно тому, если бы Анилин последние два с половиной метра тащил кроме жокея – тонну груза.
Известен такой случай. В Англии один первоклассный жокей проиграл скачку на лошади, считавшейся бесспорным фаворитом. Огорченный владелец лошади пришел в паддок, чтобы выяснить в чем дело. Жокей признался: « В спешке я забыл вынуть из кармана бриджей ключ от квартиры»
И вот старт. Дождь лил крупный и холодный. Лошади размесили и без того раскисшую дорожку. Анилин и Бляу-Принц с первых метров начали спор за лидерство и шли ухо в ухо. У Бляу-Принца сил поддерживать заданный Анилином темп хватило только на двести метров, а затем он сдался и стушевался в общей группе.
Трибуны встретили его сдержанными, вежливыми хлопками. На следующий день одна западногерманская газета написала: «Анилин блестяще выиграл тридцати пяти тысячный приз, и его победа настолько легка, что он просто прогулялся по скаковому полю». Анилин выигрывал почти всегда настолько легко, что позволял себе во время скачки баловаться, например, крутить хвостом или шлепать губой. Не от дурных манер это, а от избытка энергии. Он мог позволить себе всяческие вольности: выиграть скачку «с места до места», принять старт последним и переложиться, когда хочешь, на первое место, а то, поиграв на нервах болельщиков, взять и выиграть «концом», у самого финиша. Ну разумеется не сам по себе, по воле Насибова.
Конный спорт – единственный спорт в мире, где слава делится поровну на двоих, на всадника и лошадь. А в том, что лошадь эта оказалась способной добыть вторую половину славы, заслуга многих специалистов, не одного лишь жокея. И Насибов, когда после их очередной победы на зарубежном ипподроме поднимался в небо алый стяг Родины и исполнялся Гимн Советского Союза, с признательностью вспоминал и начкона, и заводских зоотехников, и беспредельно любящих свое дело конюхов – благодаря их совместным усилиям удалось ему заполучить наконец заветного высококлассного скакуна.
Немецкие и французские коннозаводчики сразу безошибочно поняли, кого класса лошадь они видят, и предложили продать Анилина. Сумму давали огромную – двести тысяч рублей. Ни Насибов, ни тем более Анилин об этом торге ничего не подозревали.  Когда кто-то решил сказать, что Анилина решено продать в западную Европу, Николай просто отмахнулся полагая, что это неостроумная шутка не больше. Но в феврале заходит директор на конюшню и говорит: «Приготовьте Анилина к выводке, негоциант из ФРГ будет смотреть»
Про то что случилось после, злые языки говорят: « Насибов подстроил», - но на самом деле это получилось нечаянно.
Обычно Николай вел сам все работы по тренингу, а в тот день ему надо было срочно ехать на занятия офицеров запаса , и он наказал тренеру Демчинскому:
- Вы без меня лучше с ним поработайте. На горке вороны садятся, клюют навоз, а Анилин близорукий не видит их, пока они не взлетят. Испугается -разбиться может. Анилин не любит, когда гололед.
- Он тебе говорил что-ли?
- Да, несколько раз говорил. Мы ведь с ним не только славу на двоих делим, но и все невзгоды делим пополам.
- Ладно -  усмехнулся тренер, а сам посадил на Анилина неопытного ездока и велел делать галопы.
Все получилось, как Насибов говорил: вороны взлетели, Анилин рванулся в сторону, заскользил на ледяном насте, грохнулся грудью, разбил себе ноги -  еле домой довели.
Когда Анилина повели в поводу перед покупателем, шел он как водовозная кляча.
«Верхом хорош, но ноги, ноги…. И плечо…Нет, это не товар» подумал иностранец, с тем и уехал.
На совещании в Москве еще поднимался вопрос о продаже жеребце, как реклама советскому коннозаводству.
Точку в этом споре поставил Насибов, обратившись к министру сельского хозяйства СССР: «За Анилина мало взять и миллион, эта лошадь не имеет цены, потому что это национальная гордость, а национальная гордость не продается. Что же касается рекламы, то ее нам создадут в международных призах выступления. Я берусь выиграть на нем денег больше, чем мы сейчас хотим получить».
Слова Насибова не были пустым хвастовством. Он выиграл на Анилине столько скачек, что если собрать вместе все призы в американских долларах, немецких марках, французских франках, наших рублях, то на эти деньги можно было бы купить почти четыреста легковых автомашин.
ВСТУПИТЕЛЬНЫЙ ПРИЗ 1965







Глава XIV
В предпоследний день, желание куда-либо пойти полностью меня оставило. И я провел целый день дома, оставаясь в полном одиночестве, что кстати говоря, очень люблю делать. Только ближе к полудню я заставил себя встать с постели, когда почувствовал небольшой прилив сил.
Пошарив взглядом по полкам холодильника, я решил заняться приготовлением ужина для тех, кому не был безразличен. Я искренне благодарен каждому из них. Они были частью этого уикенда и команда из нас получилась отличная, правда, если бы не моя болезнь, возможно бы я отыгрался на их спокойствии своей, как часто мне удавалось слышать – язвенностью, которую я использую, чтобы привлечь внимание окружающих. Оставаясь наедине с самим собой внутренний мир слегка преображается, перед которым напускная харизма отступает. Страх, стать причиной разочарования в глазах действительности исчезает, и я могу расслабиться, отдаваясь в объятия спокойствия и глубинной тишины.
Покончив с ужином, я решил хорошенечко убраться. Протер стол, вымыл раковину, стряхнул со скатерти крошки, протер пластиковые салфетки-подложки, поменял воду в цветах и почувствовал, как это всегда бывает, что всем своим нутром стремился к чистоте в тот день. Наполнив ведро водой, я приступил к мытью полов. Выстирал кухонное полотенце, отмыл ванну и раковину. Только после этого сам я отправился в душ. Довольный собой и наслаждаясь чистотой, окружавшей меня, я взял книгу и принялся читать.
С приближением вечерних сумерек я вдруг ощутил, острую нехватку впечатлений, привносимых в мою жизнь столицей.
Дождавшись возвращения своих друзей, я, накрыл на стол, предполагая, что их мышцы ног изнывают от усталости, а желудок сочиняет серенады, воспевая их богам еды.
 В два счета пальто было на мне. и я выскочил на улицу, забыв свой мобильник на журнальном столике.
Я медленно брел по улицам. Меня по-прежнему манил шум дорог, по которым еще передвигались автомобили. Все люди, попадавшие мне навстречу, были озабочены собственными мыслями идеями и планами. Каждый из них куда-то торопился и никто не обращал внимание на красоту тысячелетнего города, погруженного в вечернее время суток. Заметив на своем пути автобусную остановку, я даже обрадовался, что могу спокойно насладиться местным колоритом, никуда при этом не передвигаясь. Поэтому то, я и пошел один. Вряд ли меня кто-то сумеет понять и оценить всю прелесть происходящего.
Посидев немного, я начал замерзать от того, что не согреваю организм, разгоняя кровь по жилам, и я продолжил свой путь, все дальше уходя вслед за фонарями, которые так меня манили своей загадочностью и тайнами отбрасывающих теней.
Минуя три пешеходных перехода и один светофор, я наткнулся на магазин спортивных товаров «Дикатлон». Я простоял как истукан возле входа, не веря своим глазам, прежде чем зайти вовнутрь. Это же тот самый магазин, в котором летом по интернету я делал заказ принадлежностей для чистки лошадей. Это могло означать, что здесь определено есть товары для конного спорта. Осторожно поднявшись по ступеням и до сих пор не веря своим глазам, я заметил, что магазин совершенно пустой. Также я обратил внимание на удивленный взгляд охранника, стоящего возле ячеек, которые предназначались для хранения личных вещей.
Часов у меня с собой не было, поэтому я был в полном замешательстве и робко решил переступить порог  магазина, как в тот же миг по громкоговорителю, голос кассира объявил о том, что они не ждут своих покупателей уже, как десять минут спустя.
Гнев, который я испытал, обрушился прямиком на моих друзей, которые вернулись поздно и не оставили мне ключей. Я пробыл взаперти до позднего вечера. Но тут же остыл, потому что мне хватало опыта осознать, что ярость эта безосновательна. Мы всегда пытаемся уйти от критики в своей адрес, погружаясь всецело в поиски виноватого. Уже ничего нельзя было изменить, осталось только мириться с фактами, что я и сделал, восприняв это как знак о том, что пора возвращаться домой. Наверное, прошло около двух часов.
Холод проступил по всему телу, и я ускорил шаг на пути к дому. Уже на подходе к жилому комплексу я увидел двоих приятелей, которые, как оказалось, отправились на мои поиски. Мне стало с одной стороны не по себе, а с другой стороны я не мог сдерживать себя от внутреннего смеха, потому что не нуждался в надзоре и комендантском часе. Я вообще не терплю никакого рода ограничений. Наверное, поэтому я до сих пор один, но все же, случившееся говорило мне только об одном, за меня беспокоятся. И склонив голову ниже плеч от чувства мелкой провинности, я словно нашкодивший школьник поплелся вслед за теми, кому судьба моя не была безразлична. Я не сказал им об этом, но внутри себя, хоть и без чувства смирения, я испытывал гордость.
Когда я поднялся вместе с ними на этаж и зашел в квартиру, то понял, что дело обстоит гораздо хуже того, что я мог себе представить. Стол был
накрыт, и все ждали только одного. Моего прихода. Но я не мог раскаяться, так как провел целый день в душной комнате, и мне нестерпимо хотелось еще раз пройтись по улицам города. Я бы мог гулять до утра, если бы только был один. Наверное, это вторая причина моего одиночества. Чувство ответственности перед окружающими тебя людьми. Ты уже не принадлежишь себе и не можешь поступать, как тебе вздумается, поэтому домой я возвращался не без сожаления. И все же этим можно пожертвовать. Сидя напротив своих товарищей, я понимал, как  я их полюбил. Всех и каждого по отдельности.
На столе помимо всего прочего я смог разглядеть печенье, в которые трубочкой, по обыкновению, сворачивают пожелания, нацарапанные грифелем на бумаге. Словно электрическим разрядом по телу прошлась резкая молниеносная боль, заставившая меня вспомнить, где я мог видеть это печенье раньше.
25 января 2014 год. Мой день рождения. Последнее день рождение. Последнее рядом с тобой. Мы сидели в кафе. Я еще помню, что ерзал на стуле от того, что за соседним столиком сидел преподаватель, читающий лекции в моем университете. Я приехал позднее тебя, ты уже ожидала меня внутри, поэтому я увидел коляску только тогда, когда за нами приехал незнакомец, приходившийся тебе дядюшкой на машине твоей мамы. Тогда я впервые с ним познакомился. Ты подарила мне серебряный браслет. Это был твой браслет. Я понимал чего ты боялась и насколько хотела остаться в жизни каждого из нас. Мне всегда становится стыдно, что я не ношу его, потому что терпеть не могу браслеты, как и от долгого ношения часов, впадаю в ярость. Но я храню его до сих пор, вспоминая тот самый день и изредка надеваю, когда боль становится невыносимой. Еще там была коробочка ручной работы.  Внутри все её стороны были обклеены картинами с небесными ангелами, и она полностью была заполнена тем самым печеньем «загадкой». Ты сама занималась приготовлением печенья и их вкус никогда не сравниться ни с одним печеньем, с которым приходилось знакомиться моим вкусовым рецепторам.
Поэтому мне пришлось помедлить, прежде чем надломить печенье и достать пожелание, когда очередь дошла до меня. На бумаге, желтого цвета виднелись буквы, по которым я смог составить предложение, едва уловимых букв, из-за намокших глаз - «Скажи своей мечте «да».
Я расплылся в улыбке, но руки еще продолжали дрожать.
В ту ночь, мне так и не удалось поспать. Из-за сильного кашля, сотрясающего стены квартиры от коротких залпов, мне пришлось уйти в кухню, соорудив из подушек спальное место. По своему обыкновению я взял с собой книжку и под светом лампочки вытяжного шкафа, погрузился в чтение романа. Только к утру мои веки сомкнулись и я задремал, пока не услышал шорохи, доносившиеся из комнаты.


Глава XIV
На следующее утро, после завтрака мы все были заняты складыванием вещей в свои чемоданы. В комнате воцарилась тишина, вызванная отравляющим молчанием, которое говорило о том, что уезжать совсем не хотелось. Странным казалось и то, что этот город, в котором нам суждено было пробыть меньше недели. Город, который обнажил перед нами свои улицы и проспекты, показался мне невероятно родным, что существенно делало отъезд более тяжелым. Время тянулось паузами неизбежного расставания, а сердце сжималось все сильнее и его глухое биение чувствовалось. С каждым сокращением мышцы, которой мы придаем так много смысла, нарастал ком, поднимаясь все выше по трахее криками отчаянья и полнейшего бессилия. Длилось это до тех пор, пока не послышался звонок в дверь и на пороге не появился мужчина, вошедший в квартиру, чтобы забрать две пары ключей, которые были вверены нам по приезду. Мы распрощались и поблагодарили его за комфортные условия проживания, получив взамен открытую, широкую улыбку, полную добродушия и искренности.
Глава XV
Поезд отправлялся в шесть часов вечера по местному времени. Мысль о том, что мне снова придется провести несколько часов болтанки, не послужила для меня огромным поводом для радости.
Впервые в жизни я оказался в условиях, где мне приходилось делить место временного проживания с незнакомыми мне людьми, столь тесное, что иной раз, когда мы пытались разойтись в узком проеме, упирались друг в друга коленками и обменивались улыбкой, когда наши взгляды пересекались. На лице появлялись красные пятна смущения, как оправдание случившемуся.
Я не намеревался делить оставшиеся часы, уходящего вслед за солнцем дня, с неловким молчанием соседей, уткнувшись в мобильник , поэтому отправился в ресторан, минуя несколько вагонов на своем пути, где мЕста было куда больше и воздух казался не таким спертым. Расположившись как можно удобней на жестких пластмассовых сиденьях, мы с приятелем заказали по чашке кофе и сидели, бездумно, возя, ложкой по дну посудины, уткнувшись в окно, разглядывая пейзаж местности, по которой катились сквозь временной поток, начавшему обратный отсчет.
Ночь на рождество показалась бы скучной, если бы к нам не присоединилась компания молодых людей. Они уплетали чипсы, пили пиво и веселились. Их громкое веселье сопровождала музыка, гудевшая из портативной колонки, проносясь над столиками ресторана. Это придало нам настроения и мы, словно маленькие дети, поддавшись эмоциям, принялись подпевать хором и двигаться в такт музыке. Напротив я заметил женщину, лет тридцати, сидящую через два столика от нас. Она так же, как и мы, открывала рот, когда слышала знакомые ей слова из игравшей песни, едва шевеля губами. Наглядный пример сдержанности, как шаблон зрелости, успевшей набить копилку «бесценным» опытом, навязываемыми обществом стереотипами.
Пожелав друг другу счастливого рождества, мы возвратились каждый в свой вагон. Время близилось к двенадцати, и я снова стал мучиться от сухого назойливого кашля, не дававшего мне покоя уже который день. Я хорошо понимал, что придется провести эту ночь на ногах, в коридоре, дабы не нарушить сон людей, деливших со мной часть кровли, приходящейся на купе вагона под номером восемь. Так я и стоял, укутавшись в одеяло арендованное мною за три с лишним тысячи на одну ночь и был занят сочинением очередного стихотворения до тех пор, пока бортпроводник с соседнего вагона в спешке не вручила мне данные о пассажирах и гаджет, по которому происходила проверка паспортных данных и электронных билетов, со словами: «передашь»
От такой внезапности я оторопел и не в силах был, выдавить из себя и малейшего звука, только кивнул головой в знак согласия. Я слегка постучал в купе, где надеялся застать проводника, но в ответ была лишь тишина, наводившая на мрачные мысли. И как назло мимо меня никто не проходил. Когда поезд сделал остановку, вновь прибывшие люди, заходя в вагон, приветливо мне улыбались и вздрагивали, когда отрывали взгляд от пола, и моя фигура вырастала прямо у них из-под ног. Я не сразу понял, что меня приняли за человека, в обязанности которого входит заселение пассажиров, но старался отвечать той же доброжелательностью. Я еще раз постучался в дверь купе, но тщетно.
Следом за супружеской парой, в вагон проследовал молодой человек, и я любезно согласился ему помочь отыскать свой купе. Позже он подошел и обратился ко мне для того, чтобы заполучить полагавшиеся ему полотенце и тапочки. Тут то и пришлось сознаться, что я обычный пассажир, не желающий видеть сны по ночам и не имеющий доступ к реквизитам, как бы мне не хотелось ему помочь.
Он постучал в соседнюю дверь от той, в которую я обращался ранее, и к общему удивлению дверь открылась. Из неё показалась девушка невысокого роста, одетая в спортивный костюм и кроссовки. Её движения были настолько энергичны, что я не поспевал за ней даже мыслями, для того чтобы отследить последовательность четко слаженных действий. Сомнений не оставалось, эта была наша проводница. Та девушка с косичками, которая встречала нас у ступеней вагона при посадке, затем подошла в купе, представилась и пожелала счастливой поездки. Её звали Ирина.
Я передал ей документы, которые до сих пор держал в руках, и начал было объясняться, как вдруг заметил, что её лицо выразило недовольство. После чего она исчезла, а я продолжил стоять, как вкопанный, пытаясь договорить предложение своего рассказа, как оказался с пакетом документов в руках. По возвращению, она любезно пригласила меня в свой купе, где проводила большую часть своей жизни. Покончив с нарезкой лимона, она поставила чайник.
Ей было двадцать пять и недовольство, исказившее её лицо, ко мне не имело никакого отношения. Она любила свою работу и не терпела халатности подобного рода происшествий со стороны коллег.
Позже к нам присоединилась, проводница-стажер, и мы всю ночь разговаривали, в то время как поезд уносил нас все дальше в свою неведомую жизнь железных дорог, проскальзывая по рельсам в этой бессонной и безлунной ночи.
Ирина вся светилась, рассказывая о тонкостях своей работы и ей, безусловно, это нравилось. Она считала своим долгом перед пассажирами - обеспечение комфортного пребывания на борту восьмого вагона.
Я с жадностью впитывал в себя, все, о чем она только могла мне поведать за несколько часов. О себе, о своем сыне, о том, как любит родную мать и о нелегких годах работы, проведенных на железной дороге.
Её смена давно закончилась, но с наступлением утра, когда люди стали подходить, справляясь о кофе, она с легкостью вскочила на ноги, улыбнулась и помчалась в вагон-ресторан узнать, не приготовят ли там крепкий бодрящий напиток для пассажиров её вагона. Она желала доброго утра, всем кто спросонья направлялся в уборную, чтобы привести себя в порядок. Благодарила тех, кто сам приносил постельное белье.
Ее отзывчивость безотказно и навсегда покорила мое сердце. Воплощение искры в человеческом теле, ростом не выше ста пятидесяти сантиметров. Она напомнила мне бенгальскую свечу, рассыпаясь с каждым словом своего рассказа огоньками такой обжигающей и проникновенной чувственности.
Сердце открывается навстречу жизни, только в одном случае – когда ты посвящаешь её любимому делу, касаясь улыбкой счастья всего вокруг, в том числе и замерших сердец, так жадно ждущих первую слякоть.
К тому времени я ощущал дикую усталость и не мог даже пошевелить пальцем. Меня клонило в сон. На часах было пять утра. В шесть поезд прибыл в конечный пункт назначения.