День. Лёгкий – лёгкий морозец.
Верхушки и толстые, бронзовые стволы сосен мягко облиты неярким солнцем. От кустов ольховых откинулись серые тени, вперемешку с солнечными бликами. Тускло вырисовываются,
как седые от пушистого инея рослые бородавчатые берёзы, на фоне голубеющего неба. И только могучие дубы стоят, как воины встрою.
Ровно - ровно голубеет небосвод, а по нему плывут безмятежные белые облака. Где – то грустно посвистывает синичка. Вдали, за речкой
Пекшей, где тихим багрянцем давно отгорел лес. После летнего кипения всё в природе утихало, засыпало до новой весны.
Тихий посвист слева послышался на опушке. Я обернулся, прислушался, посвист повторился, и я увидел на кусте бузины серенькую, похожую на жаворонка, птичку. Но это был не жаворонок: его не просто увидеть на земле, он любит петь в небе. Да как он поёт, как он заливается! А эта пичуга лишь тихонько и грустно так попискивала, словно звала кого- то и не могла дозваться. Но нет – не дозвалась. Из берёзового подроста, что обрамлял край левый опушки, откликнулась ещё одна. Откликнулась таким же всё негромким печальным посвистом.
Откуда здесь эти пичуги? Зачем они здесь? Не успели улететь в полуденные края птицы?
Да это же – зимородки, наши северные гости.
В одном месте увидел стайку снегирей. Такие заревые – заревые красногрудые птицы. Снегири слегка раскачивали ветки берёз, просыпая искристые самоцветы инея.
Одну минуту теплили день снегири и улетели в другое место.
Солнце через заиндевелые ветки берёз цедиться мягко, запутывается в густых лапах елей.
С возгласом:» Чив –чив –чив» довольно бойко перепархивают с берёзы на берёзу буро- серые
птички – чечётки. Единственное украшение- чёрное пятно на шее и красное на темени.
В чащобе тихо и задумчиво. Под ногой хрустит
валежник, мелкие морозцем скованные лужицы,
трава покрылась инеем – белая, седая.
Звонко раздаётся в глуши морзянка дятла. В ельнике отчётливо слышится чей – то покрик :» Цок.. . цок… цок…». Это клесты подзывают друг друга, недалеко от ельника снуют, словно челноки крошечные с жёлтыми головками корольки. Ловко добывают себе насекомых, спрятавшихся под укрытием мха.
Вот и знакомый куст калины. Но что это? Какие – то странные, непонятные и звонкие голоса доносятся оттуда. Подхожу ближе, ближе и всё
прояснилось: опоздал я собирать ягоды калины.
Оказывается, что о заветном кусте знал я не один. Большая стая свиристелей с ярко – малиновыми лепестками на крыльях, с чепцами на головках, а вот на хвосте вырисовывается жёлтая полоска. И поют птицы не привычно для слуха: «Свирри…свирри».
Свиристели вольготно угощались, лакомились
огнисто – алой спелой ягодой. Заметив меня, снялись и перелетели в другое место, на просеку.
Несколько последних гроздьев сочной калины, помеченной лёгким морозцем, достались и мне.
Ягоды были студёны, холодные – холодные, но
несказанно ароматны и вкусны.
Я возвращался в город Костерёво, когда в воздухе запорхали, закружили крупные снежные хлопья, словно белые мухи, как всегда в эту пору
поздней осени.