После окончания рабочего дня Олег заглянул в магазин. Возвращаться в гостиницу с пустыми руками было как-то несолидно. Сегодня у него был день рождения – первый из числа тех, которые ему предстояло отмечать здесь, на севере. Следовало «накрыть поляну».
У прилавка он столкнулся с соседом по общежитию, командиром электронно-вычислительной группы из экипажа Рогового. Валера – так, кажется, звали этого старшего лейтенанта – пошевелил пшеничными усами и снисходительно взглянул на исчезающую в портфеле Олега бутылку коньяка.
– Да, видать, не просто вам, любителям, служба здесь даётся.
Офицером-любителем иногда называл себя товарищ Олега Пугачёв, с которым они пару месяцев назад прибыли на соединение атомоходов. Так он представился своим коллегам, появившись в экипаже – первым делом всех обычно интересовало, какое училище закончил вновь прибывший.
– Любитель в том смысле, – пояснял он тем, у кого вытягивалось лицо в ответ на это странное сочетание, – что вы профессионально готовились покорять просторы морей. и пучины океанов. А я – так, по касательной. Да и служить-то не собирался, во всяком случае, не здесь.
Бравада эта была, скорее, напускной. Лучше самому высмеять свои недостатки, если учёбу в институте можно было считать таковым, чем предоставить возможность это сделать другим. Дескать, что вы хотите – с меня и взятки гладки. Этим он стремился обезоружить оппонента, лишить его почвы для возможного упрёка или язвительного комментария. А опасаться ему было чего. Многие на флоте к студентам относились с некоторым пренебрежением, если даже не с недоброжелательностью. Как же, в ту пору, когда они наряды тянули и гальюны драили, эти девок щупали.
Такое вступление нередко достигало своей цели. Тон собеседника, изначально настороженный или даже несколько агрессивный, смягчался и принимал боле дружелюбный оттенок. Действительно, что с него взять – какой-никакой, а всё же свой, к тому же с юмором.
Олег иногда тоже пользовался подобным приёмом, но с гораздо меньшим успехом. Ему не доставало пугачёвского артистизма. К тому же не последнюю роль здесь играли очки на лице его приятеля: они удачно вписывалась в формируемый им образ. Очки вообще были большой редкостью для выпускника военно-морского училища. Кандидатов с плохим зрением обычно выбраковывали ещё на этапе приёма туда, а если же оно портилось за время обучения, то таких исключали из плавсостава перед выпуском, и на корабли они не попадали.
Так или иначе, но со временем к ним стали привыкать, и границы отчуждённости постепенно таяли. Хотя окончательно принять их в свой круг «профессионалы» не торопились. Большинство резонно полагало, что не мешало бы проверить их в деле, посмотреть, на что они способны ещё, кроме наскоро освоенного ими умения подшивать воротничок к кителю и использовать специфический флотский жаргон. Что означало время от времени вставлять свою речь утвердительный термин «фактически», а «годков» гонять за то, что они «бакланят» после отбоя, собравшись в кубрике и уминая «птюхи» – здоровенные ломти хлеба с маслом, или просто «шлангуют» во время приборки. Причём называть всё это своим именами и ничего не путать.
Олег щёлкнул застёжкой на портфеле.
– А ты, братец, никак за конфетами сюда пришёл? Или за сушками? – он не любил, когда его пытались оценивать по какому-то формальному признаку и тут же вешать ярлык.
Встречались с этим Валерой прежде они только в коридорах
общежития, а, потому поводов к подобной фамильярности Олег ему не
давал. И с чего это он взял – не легко даётся?
Усач сверкнул глазами, на его скулах заходили желваки. Его
экипаж считался боевым, в отличие от какой-то там «бербазы». Так,
ветераны иногда подтрунивали над своими коллегами, сидящими на берегу и несущими гарнизонные наряды. «Держать лодку», или, по-простому, «железо», чаще доверяли экипажам, имеющим больший опыт автономного плавания. Экипаж, в котором служил Олег, этим не отличался.
Он уже успел заметить, что офицеры из разных экипажей,
несмотря на схожее прошлое и общую среду обитания, часто
избегали тесного общения между собой, выдерживая некоторую
дистанцию. До неприязни не доходило, что выглядело бы
чересчур уж нелепым, но наличие между ними какого-то незримого внутривидового барьера, проявляющегося в скрытом соперничестве, ощущалось во многом.
Может быть, разобщённость эта коренилась в эпизодической
смене экипажей на лодках, и процесс приёмки-передачи не всегда
протекал гладко. И если расставались с «железом» без сожаления, с
надеждой на послепоходовый отдых в санатории или на скорый отъезд в полноценный отпуск, который с тем же санаторием тянул эдак месяца на три без малого, то принимали его по-разному. Кто-то смотрел на
это сквозь пальцы, в силу врождённого пофигизма или неопытности,
а кто-то подходил к делу въедливо и дотошно. Иногда доходило до крайности: в акт приёмки вносилась самая незначительная мелочь,
вплоть до сгоревшего предохранителя. Аргумент прост: зачем иметь
головную боль в будущем - а вдруг придира попадётся? Сам-то я
человек незлобливый, но тут дело принципа. Потому как, подпиши сейчас, а потом придётся усердно восполнять недостачу, и весь твой экипаж, уже
сидя на чемоданах, будет костерить тебя за нерасторопность. Ведь пока
не устранено замечание и не подписан последний акт, корабль
переданным не считается.
Но чаще злились на придирчивость принимающих. И если
таких незлобливо-принципиальных набиралось несколько, недовольство переносилось на экипаж целиком.
Чаще всего несговорчивостью грешили «малоплавающие» – эта самая
«бербаза». Отсюда и пренебрежение одних и зависть других. Хотя все, казалось бы, из одного теста. На самом деле иногда тесто было разным, да и замес отличался степенью крутости,
Прежде всего, рецептурой исходного сырья разнились слепленные из него командиры. И здесь во многом коренилась природа экипажной мимикрии, потому как – делай, как я. На флоте есть даже такой сигнальный флаг - жёлтый треугольник с красной полосой, Наверное, не спроста. И здесь он, видимо, был в почёте, Поэтому не странно,
что экипажи в дивизии называли по именам их командиров.
К тому же это было проще, чем запоминать многозначный номер войсковой части или тактический номер лодки, тем более, что экипажи на ней часто сменялись. Действительно, кто сегодня уходит на основное
мероприятие? «Важинские». А кто в гарнизоне наряды тащит?
«Секиринцы». Удобно.
К «жуковцам» отношение особое, уважительное. Появился их
экипаж здесь одними из первых, пригнав в дивизию новейший
атомоход. Из морей почти не вылезали, но в автономку по сей день так
ни разу и не сходили. Наверное, берегут их. Сплошь капитан-
лейтенанты, задницы у всех «в ракушках». Матчасть знают с закрытыми
глазами, взаимодействие боевых постов отлажено, что называется, «до
безобразия». На дивизионном камбузе их легко распознать по
вальяжному виду: небрежно расстёгнутый воротничок кителя – их
фирменная визитная карточка. Хотя не исключено, что эта напускная
небрежность – как знать – отразилась и на судьбе их лодки. С ней
нередко случались разные напасти – то о лёд рубкой стукнется, то
загорится. А самая первая неприятность стряслась ещё в ходе
сдаточных, когда лодка тюкнулась носом в грунт. Правда, обошлось без
жертв, впрочем, как и впоследствии. Чего не скажешь о судьбе
подопечных маршала Жукова, однофамильца командира лодки.
Наверное, эту печальную карму они отработали и за своих
последователей на добрую сотню лет вперёд.
Над новичками подтрунивали.
– Кто это у нас в общежитие нынче так расшумелся?
– «Захаровцы» гуляют! Наконец то им корабль доверили.
Вернулись из моря после первого выхода, вот и отмечают, радуются, как
дети малые. Зелень подкильная!
К членам экипажа Рогового (по-другому их редко называли: уж
как-то неблагозвучно, и даже обидно звучали производные от этой
фамилии) относились по-разному. Часто с настороженностью, но
больше с иронией. Офицеры его в чём-то походили на своего
командира. Отличался он высокомерностью и даже барством. Ходили
слухи, что на их лодке по распоряжению командира была даже
предусмотрена персональная сауна. Но в это верилось с трудом.
«Банышевцев», к числу которых с недавних пор принадлежал
Олег, выделяла на общем фоне, как ему казалось, какое-то хроническая
раздражение и недовольство судьбой. Экипаж только недавно прибыл
сюда из учебного центра после курса переподготовки и принял корабль
у первого состава – у «белецких». Эти, как и «жуковцы», тоже
считались бывалыми, в силу чего их тоже выделяла некоторая
заносчивость.
Олег служил в экипаже Банышева, по характеру человека мрачного и прижимистого, хотя и не лишённого гонора. Нередко, даже за небольшую провинность, он задерживал звания, и, подписывая представление, делал это, словно звёзды для погон подчинённым отрывал от своих. Поговаривали, что он был не совсем чист на руку – в автономном пайке экипажа хронически чего-то недоставало. Поэтому не странно, что у командования дивизии особым уважением он не пользовался.
Приходя из штаба и придавая лицу суровое выражение, он ставил перед личным составом очередную «боевую» задачу – перегнать лодку в док или поставить её под погрузку боезапаса. А затем… передать корабль другому экипажу. Море опять откладывалось.
Офицеры недовольно роптали: снова эти баночные учения и наряды. Да и сам командир ходил мрачнее тучи. Что не могло не сказываться на его отношении к подчинённым, словно они были причиной всех неприятностей. Офицеры нередко отвечали ему взаимностью, и это в чём-то роднило их по характеру с командиром. В остальном экипаж, наверное, был единственным в дивизии, свободным от "мимикрии".
Словом, в каждой избушке были свои погремушки.
И всё это – и экипажная принадлежность, и сословные (хотя, какие
сословные, скорее, условные) различия – как в капле воды нашло
отражение в коротком диалоге у прилавка.
Олег не стал дожидаться реакции этого типичного представителя
отряда «роговых» и развернулся к выходу. Дальнейшая пикировка
ничего хорошего не сулила. Тем более, что в общежитие его уже
дожидались два старлея с его экипажа, Боря Татищев и Саша Чекушкин.
И, конечно же, Вова Пугачёв.
В общаге его встретили с оживлением.
Выпили за именинника, потом ещё за что-то. Ну и, конечно, не забыли о тех, кто в море. Вскоре разговор плавно перекинулся на извечную, вдоль и поперёк избитую, но никогда не утрачивающую свою актуальность тему. Причём, каждый раз в чём-то новую. Поскольку никто из них не был женат и, похоже, делать этого пока не собирался, речь, конечно же, зашла о скудности ассортимента плотских утех в условиях маленьких гарнизонов.
– А уж меньше оленегубского и сыскать трудно, – с видом знатока
внушал молодым коллегам Боря. – Стало быть, здесь всё по-семейному.
Единственный продуктовый магазин – что твоя коммунальная кухня. А,
потому, проверять на собственной шкуре известный принцип «где
живёшь – не пачкай» – последнее дело. Что делать? – Надо несколько
шире смотреть на окружающую действительность. И тогда в ней можно
обнаружить парочку вполне себе сносных приютов для души.
Называются они Полярный и Вьюжный. Согласен, звучит не очень
романтично, но ведь никто не обещал, что вас здесь ждут знойные
Багамы.
Боря ухмыльнулся.
– Да, холод и мерзлота. Но и в этой скудной среде попадаются
настоящие самородки.
– Братцы, а в «Ягодке» есть одна официантка, Аннушка, – перебил
товарища Чекушкин. – Я вам честно скажу: стройняшка, каких мало, к тому же блондинка. А глаза…!
И без того волоокий красавец-сердцеед при этих словах так вздёрнул брови, пытаясь изобразить взгляд своей Барби, что Олегу стало ясно, что в этих глазах, наверное, посчастливилось утонуть уже не одному десятку Сашкиных предшественников. А кто-то мог пытаться погрузиться в их пучину даже сейчас.
Наверное, именно эта мысль посетила экипажного ловеласа, потому, что он тут же притих и изменился в лице. После чего решительно встал и, схватив шинель, направился к выходу,
– В Полярный, что ли? – бросил вслед ему удивлённый Татищев.
– Туда, – буркнул Чекушкин и исчез за дверью.
Коньяк допивали молча. Боря задумался о чём-то, словно перебирал в уме варианты дальнейших действий. Наконец, выйдя из задумчивости, он хлопнул руками по коленям, как человек, принявший непростое решение.
– Мальчики, а не махнуть ли тоже куда-нибудь? Например, во
Вьюжный? Это и поближе будет, и шашлычок там неплохой, почти как
на углях.
О Вьюжном лейтенанты уже кое-что слышали. Из рассказов
сослуживцев выходило, что посёлок этот был чуть ли не
этаким заполярным Иваново, северным городом невест. Хотя, никто из дивизии, по слухам, свою "ткачиху" там так и не нашёл. Но, в любом случае, было бы неплохо воспользоваться удачным шансом проверить справедливость приписываемой посёлку славы, тем более, что завтра был выходной.
Через двадцать минут товарищи уже вышагивали по заснеженной
тропинке, ведущей по льду едва ли не промёрзшего до дна озера к автобусной остановке. Время от времени порывы колючего ветра вынуждали их пригибаться и закрывать лицо рукой, но сломить решимость искателей приключений ему было не по силам. Уж слишком ярко обрисовал их приятель прелести свое белокурой подруги, и сейчас её образ стоял у них перед глазами. Наверное, уже перемигивается с этой стройняшкой, если не заключает её в объятия А мы тут в снегу вязнем.
Боря подбадривал приятелей, с видом знатока объясняя,
какого сорта публика посещает единственный в посёлке ресторан (конечно, он описывал исключительно девиц) и какие вкусовые предпочтения в её среде господствуют. В порыве откровения он допустил небольшую оплошность, обмолвившись, что мелкие звёздочки на погонах там не в почёте. Но тут же поправился, "вспомнив" свой победоносный дебют на заре лейтенантской молодости. А то ещё развернутся, огорчённые таким поворотом, оставят его без компании!
Впрочем, новичков это нисколько не смутило. Каждый делал вид, что ехал туда совершенно не за этим. Или не совсем за этим.
Ресторан уже был заполнен посетителями, и только благодаря
авторитету приятеля их посадили за свободный столик, на котором
красовалась табличка с надписью «Резерв». Через пять минут столичный салат с прочими закусками уже украшал его белую скатерть. В центре
переливался огнями хрустальный графин. Боря с торжествующим видом поглядывал на лейтенантов, разливая водку. Учись жизни, молодёжь!
Нет ничего лучше – придя с мороза, выпить рюмку водки, закусив
её селёдочкой и хрустнув лучком. И тут же налить вторую. О
чём-то похожем, кажется, писал Чехов. Святая правда, – казалось, всем своим существом разделял сейчас это утверждение Олег, ощущая разливающееся по телу тепло.
Товарищи быстро справились с графином и повторили заказ.
Вечер складывался, как нельзя лучше – с каждой минутой градус
настроения повышался: звучала живая музыка и дамы – а их, действительно, было немало – становились всё привлекательнее.
В очередной раз наполняя рюмки, Боря оглянулся по сторонам.
Его глаза округлились.
– Ба, Александр Дмитриевич, собственной персоной! Вот уж не ожидал!
У входа в зал, распахнув шинель, стоял их старпом Бакуменко. Каким ветром его сюда занесло? Видимо, жена в отъезде…
Боря привстал и помахал рукой – мест в ресторане уже не было
давно. Делать было нечего, и старпом откликнулся на призыв. Он
разделся, подошёл к столику, с некоторой насторожённостью окинул
взглядом молодых лейтенантов – один был из его экипажа, второго
видел впервые, – и присел рядом. Пить с подчинёнными ему ещё не
приходилось.
Чтобы сгладить возникшую неловкость, Боря предложил
нейтральный тост: «За наших в море» и пододвинул старпому рюмку.
Отказываться было бы не совсем этично – он аккуратно пригубил её и
поставил на стол.
– Да не стесняйся, кап-два, давай по полной!
Старпом с удивлением покосился на Пугачёва – это что ещё за
перец в очках! До этого момента сидевший, вальяжно раскинувшись на
стуле лейтенант теперь пытался небрежно долить ему доверху початую
рюмку.
Бакуменко отодвинул её в сторону и подозвал официантку. Татищев, почувствовав недовольство начальства, решил незаметно ретироваться,
что называется «от греха подальше». Воспользовавшись паузой, он
раскланялся и пересел за другой столик к каким-то знакомым девицам.
Похоже, его оленегубская задумка начинала успешно осуществляться.
Приняв заказ, официантка отошла. Преисполненный благодушия Пугачёв неожиданно обхватил старпома за плечи и снова предложил
ему выпить – ну что тут ждать, когда тебя ещё обслужат. Такое
открытое панибратство явно покоробило Бакуменко. Он сбросил с плеча
руку Пугачёва, несколько отстранился и взглянул на Олега.
– Твой кореш, Кондратьев? Тоже, поди, из студентов?
Олег кивнул. Володя между тем, не найдя поддержки, опрокинул
рюмку и стал шарить вилкой в салатнице в поисках маслины.
– Хорош, ничего не скажешь.
На самом деле ситуация ничего хорошего не предвещала. Олега
беспокоило сейчас даже не раздражение Бакуменко и возможные
последствия, хотя хорошего ждать было нечего: старпом был куда более властен, нежели его непосредственный начальник. Тревогу вызывал
взгляд Пугачёва. В нём отсутствовала элементарная осознанность. Э-э-э, да тут дело пахнет керосином, почувствовал Олег.
Он взял товарища под руку и решительно потянул его за собой, в
сторону туалета. Тот неохотно поднялся, не совсем понимая, что от него
требуется, и последовал за приятелем. Впрочем, со стороны он выглядел
вполне трезвым и даже ничуть не шатался. Но взгляд его окончательно стал стеклянным...
С алкоголем у Пугачёва были довольно странные отношения. Он
мог выпить изрядное количество спиртного, особо не закусывая, и редко
кто способен был посостязаться с ним в этом. Но иногда, под влиянием
какого-то неведомого фактора, в его организме вдруг переключался
некий тумблер, и всё выходило из-под его контроля. Это была не вина
его, а, скорее, беда, коренящаяся в перекосе процессов какого-то
специфического метаболизма. И отследить этот переход сам он был не в
состоянии. Он продолжал выпивать, не чувствуя меры и внешне
проявляя признаки вполне ещё трезвого человека, неплохо владеющего
собой. Выпившего – да, но не напившегося. Он поддерживал беседу и
сохранял при этом чувство юмора, но адекватность реакции его
сознания на происходящее была мнимой. В ней уже господствовал
чисто рефлекторный отклик на внешние раздражители. Спроси его об
этом позже – он совершенно не помнил, о чём говорил, а, главное, что
делал. На самом деле, его здесь уже не было. Или почти не было.
Об этом его состоянии можно было судить лишь по косвенным
признакам, и Олег знал, по каким. По взгляду. Сейчас был именно тот
случай. Нужно было срочно что-то предпринимать.
Но до туалета дойти им было не суждено.
– А, господа любители! Гуляем?!
Рядом со стеклянным тамбуром, ограничивающим выход из
ресторана, стоял давешний старший лейтенант. Он улыбался, и в его
голосе не было той задиристости, которая звучала накануне в магазине.
Олег кивнул ему в ответ, улыбнулся и хотел было пойти дальше:
нужно было побыстрее доставить товарища к конечной цели. Но прозвучавшая фраза неожиданным образом вернула Пугачёву
утраченное было внимание, и его взгляд на мгновение обрёл осознанность. Он узнал говорившего.
– А, профессионал! Ну, привет.
Похоже, у них уже имелся опыт взаимоотношений. Ну да,
вспомнил Олег, недавно Роговой принимал корабль у "козловцев". У сдающего матчасть Пугачёва в заведовании был тот же самый вычислительный комплекс, что и у Валеры, этого типичного
"роговёнка".
– Центральный, «Алмаз», – продолжил Пугачёв каким-то
странным тоном. – Выдаю данные по цели. Цель одиночная, въедливая.
Валера пошевелил усами. Улыбка исчезла с его лица.
– Ребята, да вы отдыхайте. Целей хватит для всех. – Он кивнул на
проходящих мимо девиц.
Но Пугачёв и бровью не повёл в их сторону. Он неожиданно
взял Валеру за лацканы тужурки и придавил его к стенке стеклянного тамбура.
– Ты мне что-то там насчёт зрения и очков намекал, когда у меня
«Алмаз» принимал. Дескать, я там что-то не доглядел и матчасть свою
плохо освоил. А знаешь ли ты, что в вашем экипаже с твоими
обязанностями даже мои запасные очки не хуже бы справлялись?
– А это почему же?
– Да потому, что они у меня роговые! – он криво ухмыльнулся.
Продолжая держаться за лацканы, он плотнее прижал своего оппонента к стеклу и, словно шутя, слегка встряхнул его, а затем с небольшим усилием распрямил руки. Со стороны казалось, что это движение выглядело вполне невинным. Пугачёв продолжал улыбаться, хотя какой-то недоброй улыбкой, и его жест внешне угрозы не представлял. Но только лишь при одном условии – если бы за спиной у Валеры находилась обычная стена. Стекло же не выдержало этого "дружеского напора" и, незначительно подавшись, с треском лопнуло. Осколки со звоном посыпались на испуганного Валеру, при этом его голова тут же инстинктивно вжалась в плечи, практически сравнявшись с ними.
Эк лихо он убрал выдвижные, мелькнуло забавное сравнение в голове у Олега. Этим, уже привычным для него термином обычно называли перископ и прочие антенны. Впрочем, он тоже опешил от случившегося.
Опомнившись, все отпрянули в сторону, опасаясь быть
порезанными более крупными фрагментами стекла. Но, к счастью, этого
не произошло. Тут же послышался женский визг и крики администратора.
– Это что такое происходит! Я сейчас милицию вызову!
Пугачёв снова немного вменился. Он посмотрел на свои руки в осколках и перевёл взгляд на администратора, не совсем понимая, что происходит и где он находится. Но это длилось всего лишь мгновение. Проблеск сознания благополучно миновал, не дав ему ужаснуться содеянному.
Олег не помнил в деталях, как он выхватывал у опешившей
гардеробщицы шинели, как пытался расплатиться за разбитое
ограждение, засовывая червонец в карман юбки администратора, и как в конце концов оказался на улице вместе со своим товарищем. Казалось, на это ушли какие-то секунды. И уже только на улице он ощутил естественное течение времени. Можно было перевести дух. Но не тут то было! В тот же миг он увидел, что в нескольких сотнях метров от них, недалеко от автобусной остановки, мелькнула голубая мигалка патрульной машины и послышалось завывание сирены.
Олег оглянулся вокруг. За спинной у них оставалось здание
ресторана, сразу за которым начиналась сопка. Справа был пустырь,
слева овраг, за ним виднелись жилые дома. Где-то там, среди них,
должна была находиться заводская гостиница. Между тем звук сирены
нарастал. Выбора не оставалось – он подхватил ничего не понимающего
товарища под руку и нырнул с ним вниз, в овраг.
Буквально через несколько шагов Пугачёв потерял равновесие и
покатился вниз. Олег догнал его и попытался поднять. Занятие это было
не из лёгких – в зимнем обмундировании, в шинели и тёплом шерстяном
белье под формой вес товарища приближался к центнеру. Всё, что ему
удалось сделать, это кое-как оторвать его от земли и с трудом усадить.
Но вставать он явно не собирался. Наконец он поддался на уговоры и
привстал, но, пройдя ещё несколько шагов, снова завалился. Теперь уже
основательно.
– Отстань, вражина, – невразумительно мычал он, отпихиваясь
руками и брыкаясь ногами. Похоже, ему было вполне комфортно в
рыхлом снегу и хотелось только покоя.
В душу Олегу закралось отчаяние. До дна оврага было ещё метров пятьдесят, дальше начинался такой же крутой подъём. Вокруг – ни
одной живой души. Одному ему справиться с этим битюгом было, похоже, не под силу. Но не бежать за помощью: того в одночасье заметёт снегом – пурга к этому времени разыгралась уже не на шутку. Да, не напрасно название у посёлка. Выбрали местечко на сопках, планировщики светлого будущего.
Он на всякий случай оглянулся и посмотрел наверх. В ночных
сумерках освещённость была довольно скудной, но он всё же сумел
сквозь метель разглядеть, что рядом с тем местом, откуда они только
что скатились, маячило два силуэта: один указывал рукой в их сторону,
а другой с сомнением мотал головой и делал жесты в направлении
домов на той стороне оврага.
Олег сбросил меховые кожаные рукавицы, набрал в руки снег и
принялся растирать им щёки Пугачёву. Тот зашевелился, фыркнул и стал отбиваться. Затем рванулся, перекатился на другой бок и,
развернувшись спиной к ветру, снова затих.
– Ах ты, гад, – рассвирепел Олег. – Не дам спать. – Он вспомнил,
что эти слова в схожей ситуации произносил герой какого-то фильма.
Кажется, из «Порожнего рейса». Звучало символично. – Устроил
праздник. Тоже мне, подарочек...
Он схватил лежащую на снегу рукавицу и с силой врезал ею по
щеке товарища. С его лица слетели очки, и он снова замычал. Олег
подобрал их, засунул во внутренний карман шинели и снова несколько
раз смачно приложился к его физиономии, нещадно матерясь. Это,
наконец, возымело своё действие. К Пугачёву вернулись признаки
сознания: он ожил и, кряхтя, стал подниматься.Так-то лучше!
Олег подхватил его под руку, затем перекинул её себе через плечо
и потянул за собой. Они кое-как спустились в овраг.
Через полчаса Олег затащил приятеля в помещение гостиницы.
Сознание Пугачёва уже начинало выдавать редкие проблески. Но они,
скорее, больше походили на вспышки всё ещё стоящей перед глазами
милицейской мигалки, чем на осмысленное и связанное восприятие
происходящего. Правда, не такие частые и не столь яркие.
– Девушка, приютите бедного путника, – кивнув на приятеля,
обратился Олег к невзрачной даме среднего возраста, дежурившей за
стойкой.
– У нас мест нет.
Она с явным недовольством окинула взором этих странных
посетителей, больше походивших на сельских мельников, нежели чем
на офицеров.
– Ну что же мне с ним делать? В Оленью я его никак не смогу
доставить. Ну придумайте, милая, что-нибудь. Не замерзать же ему на
улице в такую стужу!
Не дожидаясь её реакции, он посадил товарища на диванчик; тот
сразу прислонил голову к стенке и мерно засопел.
– Ну хорошо, но здесь я его не оставлю. Пусть он поспит у меня в
дежурке, не раздеваясь и без белья, – понимая всю безвыходность
положения, сжалилась над ними сердобольная дежурная. – Но только до
восьми. В девять я сменяюсь, и чтобы его уже здесь не было.
– Вы просто красавица! Ну что бы я без вас делал!
Она слегка зарделась, услышав столь щедрый комплимент, и
покосилась на Пугачёва.
– Да вы не бойтесь, он у нас смирный.
Тот оторвал голову от стенки и буркнул что-то невразумительное,
похожее на «Флаг и гюйс поднять!», после чего снова затих. Видимо,
последнее слово Олега вызвало у него ассоциацию с командой «Смирно!», обычно подаваемой при подъёме флага.
Разместив товарища в дежурке, он проверил его карманы. В
нагрудном находился комсомольский билет, под обложкой лежал
четвертной и пара червонцев. В другом был пропуск в зону. Его он
засунул обратно, остальное взял с собой. Затем поблагодарил
участливую даму.
– Завтра я за ним приеду, будьте уверены. Всё будет хорошо.
Выйдя из гостиницы, Олег перевёл дух и направился в сторону
ресторана, теперь уже по улице. Нужно было ещё успеть расплатиться.
Когда он подошёл к заведению, оно уже закрывалось – его
покидали последние посетители. Ни Татищева, ни Бакуменко среди них
не было. Олег разыскал официантку и протянул ей деньги. Та чуть ли не
с благодарностью приняла их и даже принялась отсчитывать сдачу. Он
отвёл руку дамы, извинился за посеянные в её душе сомнения в
порядочности офицеров-подводников и выскочил на улицу. Теперь
следовало поймать попутку – автобусы уже давно не ходили. Вспомнив,
что в таких случаях Боря советовал делать это на выезде из посёлка, у
шлагбаума, он двинулся туда.
Да, такой вот необычный день рождения… Только сейчас, трясясь
в кабине бензовоза, он осознавал он весь трагикомизм произошедшего. Погуляли! Хотя комичного, кроме вида взъерошенного и напуганного Валеры, было немного. Но и до трагедии, слава богу, тоже не дошло.
На следующее утро с первым автобусом Олег выехал во
Вьюжный. В гостинице товарища он не обнаружил – дежурная сказала,
что тот рано утром отправился к месту службы.
– Кстати, вчера здесь был наряд милиции. Искали какого-то
подводника в очках. Я сказала, что такие к нам не заходили.
– И правильно сделали. Хотя они, наверное, что-то напутали.
Офицеры с плохим зрением на лодках не служат.
Олег нашел Пугачёва в общежитии Оленьей, лежащим в своей
кровати. Они разминулись с ним в дроге. Вид у него был не самый
свежий. Уж как-то очень быстро интеллигент может принять облик
бомжа, мелькнуло в голове у Олега. Один глаз товарища был
заплывшим, второй тоже открывался не полностью. На щеках отросла
щетина.
– Ну как ты тут, как дела?
– Представляешь, гады какие! Избили меня, правда, не помню, кто
именно. Украли деньги и документы. И очки вот пропали.
Он подслеповато щурился и потирал опухшие глаза.
– Линзы теперь, наверное, закажу. А то достали все.
Да, прикинул Олег, разглядывая его. Видать, он слегка
переборщил вчера в запальчивости. Меховые варежки, снятые с рук, на
морозе моментально застали и превратились в настоящие боксёрские
перчатки. Но он не стал подавать виду. Сам виноват. Олег полез в
карман и достал оттуда очки, билет и деньги.
– Держи, потерпевший. Только вот объясни, – не сдержался он, –
зачем ты Валерой стекло в ресторане выдавил?
– Каким Валерой? Что за стекло?
Глаза его, несмотря на отёчность, стали круглыми. Олег понял, что
дальнейшие расспросы бесполезны, хотя об этом можно было
догадаться ещё с самого начала.
– Побрился бы хоть, ходячее бессознательное, а то смотреть на
тебя страшно.
К обеду в общежитии появился Чекушкин. Ни о чём не говоря, он
сразу завалился в койку. Вскоре из Вьюжного вернулся и Татищев. Этот
был бодр и весел.
– Ну, господа студенты, и задали же вы вчера жару. В посёлке
только и разговоров об этом. После того, что вы там учудили, прибыл
наряд, и вас долго искали. Повезло, что не нашли.
– Как, не нашли? Нашли.
Олег ничуть не кривил душой, вспоминая силуэты над оврагом.
– Только руки у них коротки оказались. Отбились мы. – Он кивнул
на Володины «отбитые» щёки.
Боря, казалось, только сейчас обратил внимание на Пугачёва. Он
тихо присвистнул.
– Круто!
При этих словах Чекушкин приоткрыл глаза и тоже взглянул на
них. Несмотря на его усталый вид, в них также можно было прочесть
уважение. Больше вопросов задавать им никто не стал.
Таким вот странным образом закончилась эта история. Хотя не
совсем закончилась, поскольку имела она некоторые, весьма
неожиданные последствия. И в силу этого её с полным основанием
можно было бы назвать историей о потерянных и набранных очках.
Потому как случай этот удивительным образом добавил очки в их с
Пугачёвым условную копилку.
Слух об их похождениях во Вьюжном в скором времени стал
достоянием многих и попутно оброс новыми, весьма неожиданными
деталями. Немало тому поспособствовал ещё один их непосредственный
участник, известный многим балагур из экипажа Рогового. И с той поры
любителями, а тем паче, студентами в дивизии их уже почти никто не
называл.
Хотя, справедливости ради, не совсем с той поры. И в самом деле, велика ли заслуга – мелкий разбой, в смысле, разбой стеклянного ограждения, и уход от погони. Тоже мне, герои сомнительного эпизода. Но так или иначе, не совсем праведно заработанный ими бонус вскоре был перекрыт другими, более весомыми заслугами. И среди них были и выходы в море, и автономки. А к пугачёвским очкам все привыкли и перестали обращать на них внимание. Даже «жуковцы» с «белецкими».