Или Пушкин, Терц и Онегин на Прогулке с Таней Лариной
В начальных двух главах (второй и третьей романа (не злая и даже шутливая поэма - сатира нравов по исходному замыслу и письменным уверениям автора, фактически превратившаяся в трагедию по сути и Аристотелю и названная в итоге автором «романом в стихах», хотя романом и не ставшая – написано всего 8-10 лав из 25 обещанных …) его женская героиня представлена и выписана эпиграмматически:
1 ТАТЬЯНА
Ее сестра звалась Татьяна...
Впервые именем таким
Страницы нежные романа
Мы своевольно освятим.
Итак, она звалась Татьяной.
Ни красотой сестры своей,
Ни свежестью ее румяной
Не привлекла б она очей.
Дика, печальна, молчалива,
Как лань лесная боязлива,
Она в семье своей родной
Казалась девочкой чужой
В этих строфах эпиграммы на представление девицы на выданье (в письме Пушкин уведомил – ЖЕНЩИНЕ(!)в17 лет(!)да еще и влюбленной(!) три-четыре ключевых слова:
Звалась
Своевольно
Освятим
Чужая
Пушкин дважды точен = ЗВАЛАСЬ. Т.е. как на самом деле метрике – скрыто
Татьяна – имя простонародное и взято с календаря осьмого года (м.б. Брюса)
Имя не дворянское, не имеет литературных прототипов - и потому Таня ЧУЖАЯ и в жизни своей сельско-дворянской среды и в среде литературных героев времени
Своеволием переименования автор намекает = по метрике новый персонаж (шла уже 24 строфа Главы второй набравшего силу романа) носила иное имя, но предпочитала зваться Таней
А как же звали то ее?
Смотрим в черновик – Наталья… !
Так это провидение и потому можно было бы уже тут нам догадаться зачем вдруг Таня явилась в роман и какой сделает Пушкин эту героиню = святой идеальной ВЕРНОЙ ЖЕНОЙ !
Поэтому он представляя нам ее, уведомляет - «этим именем страницы нежные ОСВЯТИМ»
Святость Тани Лариной не пародийна – на календаре Пушкин обнаружил ссылку – Татьяна Римская – святая в жития ранних христиан, принявшая обет целомудрия и донесшая его чрез пытки и казнь методом @caput@ (усекновения главы – рубки тела дева в месте выи) до встречи с Христом и Иисусом. Тут прямая ссылка на святость того персонажа романа, которому Пушкин уготовил роль той, что рекла: «Я другому ОТДАНА и буду век ему ВЕРНА»
Все сделано автором чтобы произвести отчуждение этого персонажа от мира сего родненького и тем намекнуть на это особую миссию – учудить
Современники Онегина не могли догадаться в чем эпиграмматическое провидение или пророчество автора о своей личной судьбе = не могли связать два имени «ТАНЯ – ТАША» и недоумевали по поводу смысла своевольных решений и возведения дикарки простолюдинки Тани в святые … В дни выхода Главы Второй народ еще не знал, что Пушкин женится, что жена будет Таша, что она будет в возрасте Тани, что она будет Мадонной (святой) и что Пушкин будет считать ее святой, но обдернется …, и его Таша как и Таня станет генеральшей и будет наконец кому-то верна… Ну, дела…. Твою ж «налева»…
Но граф Л. Толстой уже мог понять важный смыл эпиграмматическое описания Татьяны и в имени ТАНЯ отъял букву «Т» (исполнил ритуал капут (caput) – усекновения главы и получил свою героиню АНЮ, которая пошла по пути ТАНИ ПУШКИНОЙ (частью Марии Пушкиной–Гартунг), стала свободной женщиной русской романистики – архетипом женской литературной эмансипации и феминизации – Анной Карениной, которая была казнена безжалостным изувером графом Толстым самым жутким образом за нарушение идеала Пушкина
2 Она влюблялася в обманы
Ей рано нравились романы;
Они ей заменяли всё;
Она влюблялася в обманы
И Ричардсона и Руссо.
После портретного описания диковатой странной будто «не от мира сего« натуры Тани автор переходит к доминантной ее черте, в которой выделил два ключевых слова или ключ-пароли:
- Рано поразила свой разум романами (ясно что любовными и далее Пушкин точно указал какого сорта они были – ричардсонские и курвеанские)
- Она влюблялася в ОБМАНЫ!
И эта жизнь в розовых очках Амура и Эрота, рисовала ей ее «жизнь ан роз» @la vie «en rose»@ - Таня погрузилась в мечтательную созерцательность и в миражах ждала прихода того, кто будет ОН и станет ее, той, что уже созрела и готова произнести «Я ТВОЯ» и вся истомилась
3 Пора пришла, она влюбилась.
Все вроде бы логично … Но пародия и сила эпиграммы в том, что влюбилась чудным образом: видела гостя мамы явно чужака минуты две, не была познакомлена (тем более, представлена и показана как потенциальная невеста!) и не обмолвилась и парой фраз этикета ради … Эта недостойная ее сцена говорит нам об одном = Таня была забракована родней.
И вот почему:
4. Душа ждала... кого-нибудь
В конце строфы о первой встрече Жени и Тани Пушкин уничтожил ее цинично и эпиграмматично этим = КОГО-НИБУДЬ
кого-нибудь!
Хотя святым в самом деле наверное все равно … У нее ж иной удел: быть верной , а кому … да какая разница … Но лучше не Петушкову или Скотинину
Разве это не эпиграмма!?
5. Она сказала: это он!
Но тут же Пушкин подсунул ей суженого = Агафона! А Агафон из диалогов Платона о жанрах половой любви и проблемах ориентации тел в пространстве позиций по Пьетро Аретино = гетеро-, гомо-, лесби-, би- сексуальности и богоподобной андрогинности
Этот «он» смонтирован мозгом девы пораженным бредом из разных литературных похождений Амура с Эросом – Фобласов, Вертеров, Вольмаров, Линаров, Грандисонов и Лайфласов (у русских - Ловласов)
6. Себе присвоя Чужой восторг, Чужую грусть,
Пушкин не может уже остановиться в эпиграмматическом потоке грез и смен миражей из персонажей, названным им приступами «влюбляться в обманы» и заставляет Таню написать
Письмо, себе присвоя
Чужой восторг, чужую грусть,
И дальше, уведя нас в долгое путешествие по миру поэтики и жанров любовной лирики и тем запутывая ход наших мыслей, Пушкин, остановившись в итоге на «языке Парни» подсовывает Тане свой перевод французской любовной лирики в стиле архаичной элегии и заставляет Таня ПРИСВОИТЬ чужие слова признания и ОТКРОВЕНИЯ святой, тем самым выразив ЧУЖОЙ ВОСТОРГ и ЧУЖУЮ ГРУСТЬ.
Пародийность этой сцены и «решения Тани» в том, что, сославшись на Парни, Пушкин для якобы Таниного плагиата избрал источником поэтессу не из первого ряда французского Парнаса.
В итоге весь корпус подготовки Тани к написанию Письма, само письмо и логистика доставки является абс-но эпиграмматическим
7. Мои сомненья разреши.
Мои сомненье разреши – ты , Жень, в затылке почеши:
Кто ты, мой ангел ли хранитель,
Или коварный искуситель:
Мои сомненья разреши.
Вся суть обращения Тани в Жене заключается не в признании в любви (этого слова и нет в Письме! вовсе), а в просьбе избавить ее, если нет от галлюцинаций параноика – шепота в голове (!), то хотя бы от сомнения в решении вопроса = это шепот ангельский или сатанинский!
8. 13 лет
Вся эпиграмматическая комедийность сцен любовного приключения Тани кончается тем, что выпускник эколь згондэр «Науки страсти нежной», опытный и даже по Пушкину «систематический Ловлас», столичный повеса и богач - наследник мух, настоек и бойкой ключницы Евгений Онегин оценил интеллект Тани очень веско = «13 летний», сделав тем самым точный эпиграмматический диагноз и решив никак не рисковать связью с ней, имеющий без сомнений сомнительный психостатус
9. Русскость Тани
Об основах пушкинской русскости и народности Тани, так поразившей почвенника Достоевского
И толковать нет нужды = они эпиграмматичны
Таня потому и Ларина – она ларец с эпиграммами от дикарки, что вошла и села у окна, до равнодушной отданной другому княгини и генеральши в малиновом берете с толстым мужем калекой, принявшей обет верности на целый (бабий!) век и не утратившей любви к Жене
Она же тотально верная – и миражу, и мужу…
Да здравствуют эпиграммы!
Бонус:
Письмо Татьяны в избранном Пушкиным элегическом (т.е/ архаичном уже для него) стиле потребовалось ему для диалога жанров и пародирования архаики в русской поэтике= красивостей Катенина etc. Как и ночной монолог Ленского в ночь перед дуэлью, который Чайковский из пародии препарировал в мировую оперную арию философического звучания… Что день грядущий мне готовит … Будто день это повар или кулинао де Линар…
О «плагиате» мы уже толковали (см. например. Е121 Пушкин Письмо Татьяны Онегину от Деборд-Вальм Сергей Читинский):
«доцент МГУ кандидат филологических наук Л. С. Сержан на академ. уровне (см. «Элегия» М. Деборд-Вальмор — один из источников письма Татьяны к Онегину. Сер.лит. и яз. 1974. Т.33. №6. с.543. Изв. АН СССР. 1974) показал, что знаменитое душещипательное истеричное Письмо Татьяны в Главе 5 романа имеет источником элегию из сборника «Elegies et romances» (1819) полководца франц. романтизма Марселины Де-борд-Вальмор
= Marceline Desbordes-Valmore (Марселина Фелисите Жозефина Деборд, 1786 — 1859) — крупнейшая поэтесса французского романтизма. Произведения поэтессы : Chansonnier des gr;ces (1816) ;l;gies et romances (1819) El;gies et Po;sies nouvelles (1825) Album du jeune ;ge (1829) Po;sies (1830) Les Pleurs (1833) Pauvres Fleurs (1839) Bouquets et pri;res (1843) Po;sies posthumes (1860)»
Приведем эту элегию полностью: (наиб. популярна у знатоков в переводе М. Лозинского)
С символическим для формулы генезиса любви а ля Татьяна :
Я, не видав тебя, уже была твоя.
Я родилась тебе обещанной заране
Термиты проклятых поэтов 7 июл 2019
Марселина Деборд-Вальмор Элегия
«Я, не видав тебя, уже была твоя…» Перевод М. Лозинского
Я, не видав тебя, уже была твоя.
Я родилась тебе обещанной заране.
При имени твоем как содрогнулась я!
Твоя душа меня окликнула в тумане.
Оно раздалось вдруг, и свет в очах погас;
Я долго слушала, и долго я молчала:
Нас в этот миг судьба таинственно венчала;
Как будто нарекли мне имя в первый раз.
Скажи, не чудо ли? Еще тебя не зная,
Я угадала в нем, кому обречена я,
Его узнала я и в голосе твоем,
Когда ты озарить пришел мой юный дом.
Услышав голос твой, я опустила веки;
Один безмолвный взгляд нас обручил навеки;
Тот взгляд с тем именем казались мне слиты,
И, не спросив о нем, я знала: это ты!
И с той поры мой слух им словно околдован,
Он покорён ему, к нему навек прикован.
Я выражала им весь мир моей души;
Связав его с моим, я им клялась в тиши.
Оно мерещилось мне всюду, в дымке грезы,
И я роняла слезы.
Пленительной хвалой всегда окружено,
Светло увенчанным являлось мне оно.
Его писала я… Потом писать не стала
И мысленно его в улыбку превращала.
Оно и по ночам баюкало мой сон;
С зарей я слышала его со всех сторон;
Им полон воздух мой, и, если я вздыхаю,
Я теплоту его всем сердцем ощущаю.
О имя милое! о звук, связавший нас!
Как ты мне нравишься, как слух тобой волнуем!
Ты мне открыло жизнь; и в мой последний час
Ты мне сомкнешь уста прощальным поцелуем!
А также очень информативно начало иной элегии несчастной оставленной Марселины
«Сестра, все кончено! Он больше не вернется!..»
Перевод Инны Шафаренко
Сестра, все кончено! Он больше не вернется!
Чего еще я жду? Жизнь гаснет. Меркнет свет.
Да, меркнет свет. Конец. Прости! И пусть прольется
Слеза из глаз твоих. В моих — слезинки нет.
***
И вот круги над омутом на водев инет-журнале Решето
Эрнст Саприцкий / Гражданская лирика
Марселине Деборд-Вальмор (1786-1859)
Она так искренне писала,
Так непосредственна была,
Стихи почти что напевала,
И этим многих увлекла.
И Пушкин ею вдохновлялся,
Когда «Онегина» писал,
Он лишний раз не постеснялся
И для письма Татьяны взял
Обыгранный Вальмор сюжет,
Который знал уж много лет *.
*) Имеется в виду элегия М. Деборд-Вальмор «Сестра, все кончено! Он больше не вернется!…», опубликованный в 1819 г. «Текст элегии Деборд-Вальмор…имеет ряд точек соприкосновения с письмом Татьяны, позволяющих утверждать, что он был известен Пушкину и был у него на памяти во время работы над письмом…». Ю. Лотман. Роман А.С. Пушкина «Евгений Онегин». Комментарий. Л.: Просвещение, 1983.
II Бонусиады
Уместно привести взвешенный комментарий к Письму Т уважаемого и э(е)рудированного в вопросах истории культ-дуры и русскости эстонца Ю.М. Лотмана:
Примечания XXXI
XXXI — Назвав два «ложных адреса» для характеристики образцов стиля письма Татьяны к Онегину (Парни и Баратынский), П предлагает читателю третью версию: письмо Татьяны характеризуется теперь как подлинный документ, вмонтированный в роман. По авторитетному свидетельству Вяземского, подтверждение которому можно видеть в черновом прозаическом наброске текста письма, поэт вначале стремился к столь далеко идущей имитации «человеческого документа», что предполагал «написать письмо прозою, думал даже написать его по-французски» (Вяземский П. А. Полн. собр. соч. СПб., 1879. Т. 2. С. 23). Но и включив письмо Татьяны в своем «пересказе», П дал его текст вне обычной строфической структуры романа, выделив тем самым его инородность на общем фоне повествования.
13 — Или разыгранный Фрейшиц... — Фрейшиц — «Фрейшютц» («Вольный стрелок») (1820) — опера К. Вебера (1786—1826), в период создания главы была популярной новинкой.
Письмо Татьяны к Онегину — Прямое указание П на французский оригинал вызывало разноречивые суждения исследователей. В. В. Виноградов склонен был видеть в этом утверждении мистификацию П: «Ведь язык письма Татьяны, вопреки предварительным извинениям автора, — русский, непереводной. Он не предполагает стоящего за ним французского текста» (Виноградов В. В. Язык Пушкина. М.; Л., 1935. С. 222). Близок к такому пониманию и С. Г. Бочаров, предлагающий такое понимание: «Пушкинское письмо Татьяны — „мифический перевод“ с „чудесного подлинника“ — сердца Татьяны» (Бочаров С. Г. Поэтика Пушкина: Очерки. М., 1974. С. 78—79). Однако подобная постановка вопроса не отменяет того, что текст письма Татьяны представляет собой цепь реминисценций в первую очередь из текстов французской литературы. Параллели эти очевидны и много раз указывались (Сиповский В. В. Татьяна, Онегин, Ленский // Русская старина. 1899. № 5; Сержан Л. С. Элегия М. Деборд-Вальмор — один из источников письма Татьяны к Онегину // Изв. АН СССР. Серия лит. и яз. М., 1974. Т. 33. № 6). Целый ряд фразеологических клише восходит к «Новой Элоизе» Руссо: «То воля неба; я твоя» — «un ;ternel arr;t du ciel nous destina l’un pour l’autre» (part I, lettre XXVI).
Сопоставление это тем более убедительно, что, как отметил В. В. Набоков, именно в этом месте и в письме Татьяны, и в письме Сен-Прё происходит смена «вы» на «ты» (правда, стилистический эффект такой смены в русском и французском текстах не адекватен). Целый ряд фразеологических параллелей можно найти и в других письмах романа Руссо. Л. С. Сержан высказал предположение, что основным источником письма Татьяны является элегия Марселины Деборд-Вальмор (1786—1859) — второстепенной французской поэтессы, сборник стихотворений которой вышел в 1819 г. и потом несколько раз переиздавался (эту же параллель, но в значительно более сдержанной форме и не делая столь далеко идущих выводов, указал Набоков). Причину обращения П к элегии французской поэтессы исследователь видит в том, что «в этих стихах наш поэт нашел, очевидно, то, что он так ценил в творчестве А. Шенье <...> изумительную, неподдельную искренность» (Сержан Л. С. Указ. соч. С. 545). Текст элегии Деборд-Вальмор, действительно, имеет ряд точек соприкосновения с письмом Татьяны, позволяющих утверждать, что он был известен П и был у него на памяти во время работы над «письмом». Однако выводы Л. С. Сержана представляются весьма преувеличенными. Элегия Деборд-Вальмор — своеобразный набор штампов (что, конечно, не отменяет субъективной искренности поэтессы, которую акцентирует исследователь, рассказывая о ее трагической биографии, а лишь вытекает из размера ее дарования), и ряд сходных поэтических формул мог восходить у П и к другим источникам. Приведем пример: одно из наиболее разительных, по мнению Сержана, сопоставлений — конец второй строфы элегии и стихи в ЕО.
Au fond de ce rйgard ton nom se rйvйla,
Et sans le dйmander j’avais dis: «Le voila».
«Почти одинаково словесно и „сценически“ дано описание первой встречи („Ты чуть вошел...“ и т. д.): узнавание, смятение и, наконец, одно и то же восклицание — „Вот он!“» (Сержан Л. С. Указ. соч. С. 543). Ср. стихи 9—16. Эти слова невольно приводят на память знакомые строки: «И дождалась... Открылись очи; Она сказала: это он!» Ср., однако, параллель в тексте Карамзина, написанном более чем за четверть века до публикации элегии: «Наталья в одну секунду вся закраснелась, и сердце ее, затрепетав сильно, сказало ей: вот он!» (Карамзин-2. Т. 1. С. 632). П потому и обратился к элегии Деборд-Вальмор, что это были: 1) женские стихи, 2) стихи, в достаточной мере лишенные индивидуальности, могущие служить прообразом письма деревенской «мечтательницы нежной», напитанной фразами из бесчисленных романов. Однако преувеличивать значение этого источника нет оснований.
Обилие литературных общих мест в письме Татьяны не бросает тени на ее искренность, подобно тому как то, что она, «воображаясь героиней своих возлюбленных творцов», присваивает себе «чужой восторг, чужую грусть» и строит свою любовь по литературным образцам «Кларисы, Юлии, Дельфины», не делает ее чувство менее искренним и непосредственным. Для романтического сознания реальностью становились лишь те чувства, которые можно было сопоставить с литературными образцами. Это не мешало романтикам искренне любить, страдать и погибать, «воображаясь» Вертерами или Брутами.