Эту замечательную книгу я, конечно, не читал. Напрасно она дожидалась меня на полке со школьных времен, с восторгом принесенная из Столешникова переулка. Сомневаюсь, что кто-то способен на такой подвиг. Пятьсот страниц супермелкого шрифта. Даже сам Дарвин извинялся перед читателями и издателями, ну не мог он сократить ни строчки. Да и зачем ее сегодня читать? Вся она разошлась на цитаты по учебникам. Кто же не знает, что собаки произошли от волков и шакалов, а 150 пород голубей, изученных Дарвином, произошли от дикого скалистого голубя? Книгу эту почти никто и не читал после завораживающей главной книги - «Происхождения видов». Но вот титульным листом можно любоваться бесконечно. Произнесите имена, выделенные темным шрифтом, и вы перенесетесь во вселенную русского Дарвина.
Никто не сомневается, что Россия – вторая после Англии родина дарвинизма. Столько дарвинистов не было ни в одной стране, и многие первой величины. И первым был Владимир Ковалевский. Софью Ковалевскую, его фиктивную жену, общество знает больше, хотя ее вклад в любимую математику не сравним со вкладом мужа в новую науку, эволюционную палеонтологию, которую он создал. Биологи Софью не любят и это понятно, великий ученый безвременно погиб. Ковалевский, как и Дарвин, был в науке дилетантом. Дарвин счастливо обрел себя в путешествии вокруг света, а Ковалевский своего предназначения долго не находил. Даже пытался быть чиновником, а потом и предпринимателем. Не получилось. Зато он с детства знал все основные европейские языки и быстро и легко перевел труд Дарвина, на русском языке его издали даже раньше, чем на английском. Ковалевский труд перевел и стал дарвинистом, он решил найти доказательства эволюции, основываясь на изучении остатков вымерших животных, прежде всего лошади. Работая в главных музеях Европы и Америки, читая книги, он произвел столько идеи, что ими до сих пор руководствуются палеонтологи. История лошади, эволюционный ряд, от маленькой, лесной, трехпалой, до степной, крупной, однопалой стали классическими. Дарвин хорошо знал работы Ковалевского и переписывался с ним. Но родословная лошади, представленная нам в виде генеалогического древа, не сравнится с древом связей самого Ковалевского в мире ученых, писателей и революционеров. Достаточно назвать Гарибальди, Парижскую Коммуну и Герцена. Но нам и Дарвина хватит.
Михаила Мензбира, редактора тома, знают в обществе, наверное, еще меньше Ковалевского. Но если вы о нем не слышали, почитайте воспоминания Андрея Белого. Он сам признавался, что если бы учился не у Мензбира на факультете естественных наук, а сразу пошел бы на филологический факультет, ни поэтом, ни писателем он бы не стал. Он попал не просто в университет, в школу. Любимым учителем Мензбира был Андрей Бекетов, дед Блока, а учеников было множество. Достаточно назвать Александра Котса, основателя Дарвинского музея в Москве. Были среди его учеников и художники, например, Василий Ватагин. Картины Ватагина украсили труды Мензбира и залы Дарвинского музея. Но есть еще более значимая страница в судьбе Мензбира и судьбе русской науки. В 1911 году царское министерство образования решило начать наступление на вольнодумство профессоров московского университета, урезать его автономные права, а непокорных студентов отдать в солдаты. Мензбир, Вернадский, Тимирязев и все лучшие профессора немедленно подали в отставку в знак протеста. Сегодня такую акцию ни в одном университете представит невозможно. А имя Мензбира как редактора на титульном листе четырехтомнике появилось не случайно. Он до самой смерти редактировал многотомные издания Дарвина в нашей стране.
Но кто же из окончивших русскую школу не знает имени Тимирязева? Кто не слышал о Тимирязевской академии? Если все биологи в двадцатом веке были дарвинистами, то Тимирязев был воинствующим дарвинистом. Он был единственным русским ученым, не побоявшимся посетить Дарвина в его доме. В Даун он заявился не в кабриолете, а по демократической русской привычке пришел от станции пешком, чем удивил всю дарвинскую родню. Дарвин даже угостил молодого ученого чаем, хотя извинялся – как можно угощать гостя из России чаем, где чай стал национальным напитком и выше всяческих похвал был по качеству. Дарвин хвалил работы братьев Ковалевских, особенно Владимира, и восхищался рассказами о хитроумных приборах, что изобрел Тимирязев для изучения фотосинтеза. По матери Тимирязев был наполовину англичанином, владел языком в совершенстве, переводил очень точно труды Дарвина, в том числе «Происхождение видов». Образ Тимирязева хорошо донес нам Черкасов в «Депутате Балтики». Тимирязев так яростно защищал дарвинизм от псевдонауки, что порой выплескивал младенца вместе грязной водой. Так получилось с учением о наследственности Грегора Менделя. Работы Менделя Тимирязев, конечно, знал, но был не согласен, когда его взгляды брали на вооружение ученые, доказывающие, что дарвинизм устарел.
И, наконец, имя Ольги Поповой. В ее издательстве выходили научные труды не только специальные, но и популярные. Ольга Попова летом жила в имении на Смоленщине и занималась такой же работой, как ее соседка по имению княгиня Тенишева – идеей просвещения. В ее народном театре работали профессионалы. Сегодня миллиардеры соревнуются в покупках огромных яхт, музеи, театры и училища пока им не интересны. Но верится, что Россия Серебряного Века утонула не навсегда и еще возродится.
Четырехтомник Дарвина вышел в России в позапрошлом веке. Некоторые сомневаются, а стоит ли собирать книги, которые давно не читают, не устарел ли и сам Дарвин? Конечно четырехтомник явление уникальное, напечатанное в специальной типографии, текст отдельно, обложки отдельно. Кто держал книги в обложках с золотым тиснением на корешке, меня поймет. И не потому, что такая книга антиквариат, а потому что это результат духовной жизни многих ученых, создавших для нас русскую вселенную Чарльза Дарвина.