Глава 17
Незнакомец
Ночь подходила к концу. Первые солнечные лучи пробивались сквозь густую листву вековых кленов, не торопясь, ощупывали «вспотевшие» травы и натыкались на тело мужчины лежащего ниц. Он не шевелился, казалось был мертв. Лучи скользили по холодному костюму, белому воротничку, бледной ледяной шее, совершенно белым волосам, только на кончиках темным, и соскакивали в зелёную траву, не имея ещё тепла, чтобы согреть человека.
Эгрим, а это был он, пошевелился и со стоном перевернулся набок. Было не понятно, то ли ему больно физически, то ли он ещё не вышел из сна, который был болезненным.
Он полежал почти четверть часа не открывая глаза, затем зашевелился разомкнул веки и сел. Вокруг был лес. Деревья, высокая трава, цветы только-только открывающие лепестки, копошилась жизнь маленьких лесных обитателей – насекомых, на деревьях перекликались птицы, кто-то тяжёлый прошелестел вдали, может лось или лосиха.
Эгрим дал звукам и свету заполнить мозг, затем огляделся. Где он? Местность была совершенно незнакомая.
Кто он? Попытался вспомнить своё имя или вчерашний день, или другие дни, это вызывало нестерпимую головную боль. Он обхватил голову руками и застонал. Затем снова испугано оглядывался вокруг.
Что делать? Он попытался подняться, ноги его не слушались. Теперь он понял, что не чувствует их, будто их нет.
Эгрим даже пощупал конечности, чтобы убедиться, что это не пустые штанины, всё было на месте, а прикосновений он не чувствовал. От ужаса Эгрим закричал, но звонкого высокого звука, на который почему-то рассчитывал, не получилось. Он только рычал.
Не помня ничего о себе, мужчина все же ощущал, будто тело не его, жизнь не его, будто он в этом теле оказался случайно, потерялся. Ему стало холодно.
Нужно было что-то делать. Подняться и идти он не мог, позвать на помощь тоже. «Придется ползти хоть куда-нибудь, не умирать же здесь».
Он посмотрел по сторонам, выбирая направление. Сколько видел глаз – лес, ни тропинки, ни полянки. Лес, правда, не очень густой, и травы не высокие, но в какой стороне были люди, определить невозможно.
Солнце. За деревьями его не видно, но светящиеся нити хорошо заметны. Проследив направление косых лучей, Эгрим определил восток, напротив – запад, и, соответственно, север и юг. И что это давало. В географии этой местности он не силён. Путешествовать в одиночку, чтобы самому выбирать маршрут, ему ещё не приходилось.
И мужчина заплакал, от отчаянья заплакал. Но плачь, не плачь, а двигаться куда-нибудь было необходимо, хотя бы чтобы согреться и напиться. Да, он вдруг почувствовал жажду. Значит, нужно ползти к ручью или туда, где вода.
Он прислушался, его тренированный музыкальный слух без труда различил среди лесного шума переливы воды. В ту сторону, откуда они доносились, и пополз Эгрим.
Вскоре на дне небольшого оврага заблестел среди травы ручеёк. Путь лежал вниз. Эгрим повернулся на бок, оттолкнулся и покатился. Холм был невысокий, так что он не очень разогнался и вовремя затормозил у кромки воды. Подтянувшись на руках, припал к чистому роднику.
Напившись, умылся, немного полежал, глядя на своё отражение в зеркальной поверхности. Он не узнавал себя, но теперь имел представление, как выглядел. Вот значит: огромные испуганные глаза, седые волосы, страдальчески сжатые губы. Эгрим надеялся, если увидит своё отражение, вспомнит хоть что-нибудь, но нет, не вспомнил.
Ладно, нужно было двигаться дальше. Но куда? Если ползти вдоль ручья, можно попасть в залитые водой участки, или вообще болото, да и трава слишком высокая. Подняться на холм, тоже не вариант, тяжело, отберет много времени и сил. Лучше всего ползти по дну оврага и искать тропинку, ходят же здесь люди где-то. Не может быть, чтобы никто не ходил, хотя бы за хворостом. Хотя, это при условии, что он недалеко от селения. А кто знает, куда его занесло.
И он пополз. Старался цепляться за ветки и время от времени подниматься, чтобы осмотреть местность впереди, не хотелось попасть в воду. В одном месте он набрел на полянку, усыпанную ягодами земляники. Большинство из них были ещё зеленые, кислые и невкусные, но Эгрим лихорадочно дрожащими руками срывал их и запихивал в рот, это было лучше той, кислой травы, дикого щавеля, которую ранее он срывал у воды.
Время шло. Жаркий полдень, сменился прохладным предвечерьем, а тропинки все не видно. Эгрим устал ползти, мокрый и грязный костюм, покрытый колючками, листьями цепкой травы и пухом каких-то семян, холодил живот и грудь. Эгрим уже хрипел и кашлял.
Сил больше не осталось, отчаянье накатывало всё сильнее. Он хорошо понимал, что ночь не переживёт. Во-первых, замёрзнет, во-вторых, хищники найдут его. Волки, например. Если хотя бы костёр можно было развести, но молодой человек не представлял, как это сделать без спичек или огнива.
Сумерки окутали овраг, тогда Эгрим вскарабкался немного на холм, так как у воды было совсем холодно и сыро, дотянулся до толстого ствола дерева, сел и решил больше не двигаться. В который раз он попытался хоть что-то вспомнить, и снова резкая боль сдавила виски. Он замотал головой и тяжело задышал. Приступ прошёл. Эгрим закрыл глаза и стал молиться, беззвучно шевеля губами. Да так и отключился.
Мимо вяза, который был пристанищем несчастного, проходил мальчишка лет двенадцати с вязанкой хвороста за спиной. Он шел бодренько, спеша домой, темнело. Смотрел под ноги, а не по сторонам, поэтому шарахнулся, когда чуть не споткнулся о ноги Эгрима.
Сбросив ношу, приблизился к незнакомцу, окликнул, но тот не ответил.
«Может, мертвый,» - подумал мальчик, но на всякий случай решил проверить.
Он наклонился и прикоснулся к руке человека. Рука теплая, и человек дышал, но был без сознания.
Не впервые Нилу приходилось встречать в лесу бедолаг, замерзших или умерших от голода. Здесь проходила дорога от Вены в Баден, и стоило чуть немного сбиться с основного пути, неприятности обеспечены.
Всякого рода попрошайки и нищие, часто пускались в дорогу, надеясь, что в курортном городишке, которым стал Баден, можно будет лучше поживиться, больше подадут. И, как правило, у бедолаг не было ни еды, ни огнива, они рассчитывали за день управиться, вот ночь и заставала их в чаще. А ночи здесь даже летом холодные, и хищники рыскают.
Часто, не часто, но двоих он уже находил, а это третий, но этот живой. Нил огляделся, нет сам он не дотащит незнакомца, нужно звать на помощь. Он сбежал вниз, а дальше так же бегом кинулся по тропинке на другую сторону оврага.
Оказывается, Эгрим метров тридцать не дополз до неё. Мальчик с ловкостью молодого жителя Альпийского предгорья взбежал на холм, за которым раскинулась деревушка, а немного в стороне их хутор. Он припустил туда.
Мать собирала бельё с верёвки во дворе, она увидела сына и поспешила к нему:
- Что стряслось, Нил?
Мальчик начал, сбивающимся от быстрого бега, голосом:
- Я насобирал хворосту и уже шёл домой, как вдруг наткнулся на мужчину. Он там недалеко от ручья, без сознания, но живой.
- Снова какой-то бродяга? Везет же тебе на них.
- Нет, мама. Он богато одет, только грязный какой-то, может полз. Где отец и дед? Нужно принести его сюда.
- Возле скотины. Иди, зови, я сейчас вынесу одеяло. Давай, темнеет уже.
Она пошла в дом, а Нил побежал мимо приземистого деревянного строения, сельского дома, на задний двор к сараям. Вскоре все трое стояли возле калитки.
- Мать, Глебу скажи. Вчетвером сподручней будет. Пошли уже, а то солнце садиться быстро.
Глеб вышел со старым одеялом в руках, и они двинулись за Нилом.
В овраге было уже совсем темно, но мальчик хорошо помнил дорогу. Эгрим всё так же полусидел у дерева, в забытьи. Возле его ног собралось не менее сотни муравьев. Они ползали по его ногах, а некоторые добрались уже и до рук, и до лица. Оказалось, он уселся на муравьиной тропе невдалеке от муравейника, а на закате солнца лесные труженики возвращались домой, и получился затор. Муравьи исследовали препятствие, пытаясь его преодолеть.
-Ты посмотри, сколько их, - причитал дед, сбивая насекомых с ног, рук и одежды бедного человека, - если бы не ты, Нил, до утра они бы его загрызли. Берём, на одеяло кладите и пошли.
Отец и Глеб, которому было уже восемнадцать, легко приподняли Эгрима и положили на одеяло. Нил решил, что за хворостом вернется уже завтра. Сейчас главное было спасти этого бедолагу.
Затем все встали по краям, намотали углы одеяла себе на руки и понесли. Идти было нелегко, сначала вниз, а затем по узенькой тропинке на гору. Но довольно быстро добрались до дома, где мать уже разложила старый тюфяк на деревянном топчане, постелила старое белье, выделила подушку и приготовила сорочку мужа, чтобы переодеть бедолагу. Мужчины занесли Эгрима в комнату и положили на топчан.
- О, Господи, это и правда не бедняк. Но старый какой-то, седой весь. Видели?
- Да, нет. Он, кажись, не старик, только седой. Не знаю, что с ним приключилось. Ну, да придёт в себя расскажет. Давай подсуетись тут. – Дед кивнул невестке. Хотя, знал, что она и так не оставит бедолагу без внимания, - а мы пойдем закончим там. И ужинать будем.
- Хорошо. Давайте. Нил иди, помоги деду, - попросила мать. Нужно было управиться с овцами, коровой и курами.
Мужчины вышли. Катарина, так звали мать, метнулась к печке, налила в таз воды, взяла ветошь и рушник. Перво-наперво нужно раздеть и вымыть бедолагу. Посмотреть много ли вреда принесли муравьи, Нил ещё с порога пожаловался, что неразумный мужчина сел на дороге у насекомых, и конечно же искусан весь.
Она расстегнула сюртук грязный, но довольно таки богатый, из хорошего сукна, под ним был жилет, тоже не простой, атласный, а уж о рубахе с кружевами и галстуке расшитом и говорить нечего.
- Барин, видать. Как же тебя занесло в такую глушь, и как же ты так извозился? Вряд ли я смогу отстирать твою одежду.
Женщина стащила грязные вещи, переворачивая Эгрима с боку на бок. Затем смочила тряпку в теплой воде и протерла ему лицо и грудь. Когда отмывала руки, заметила дорогой перстень на руке, но не стала снимать его. А в кармане жилета звякнули монеты и золотые карманные часы на цепочке. Она вытащила их и спрятала в ящик стола у стены.
«Может заплатит за своё спасение, если выживет,» - подумала она.
Не раз уже они спасали бедолаг, заблудившихся в лесу, Нилу везёт их находить. Но, как правило, взять у таких было нечего. Так ради Христа, Божеское дело. Ведь все мы - люди и должны помогать ближнему.
Дошла очередь и до ног. Катарина стянула верхние добротные вельветовые штаны, а под ними были подштанники тонкого полотна и не испачканные почти. Женщина не стала их снимать, подкатила только выше колен и, поставив рядом свечку в подсвечнике, стала осматривать конечности.
Если лицо и руки были только немного покусаны, то на ногах ниже колен живого места не было. Катарина омыла их, затем достала за печкой в горшочке бальзам, которым мазала детям и взрослым раны, ссадины и укусы. Она натерла им уже распухающие красные ноги мужчины, а также помазала руки и некоторые пятна на лице. Натянула ему холщовую рубаху мужа, пощупала лоб и посчитала пульс, у больного начиналась горячка.
- Это плохо. Это очень плохо, - бормотала она, закутывая бедолагу зимним одеялом. – Видно, без простуды не обойдется.
Закончив с этим, Катарина вынесла грязную одежду в сенцы, выплеснула воду из таза на улицу, стала накрывать ужин. Мужчины должны сейчас вернуться.
- Жаль, что нет у меня помощницы, не дал Господь доченьки. Одни мужики.
У них с мужем родилось четверо сыновей, да только двое живы остались. Так и жили: два сына, муж, да свекор, свекрови Катарина вовсе не знала, та умерла ещё до их с Крисом замужества.
Хозяйка расставила на деревянном столе глиняные миски, разложила ложки, разломила вчерашнюю буханку хлеба и подвинула на край печи казан с вкусной мясной похлебкой, а на десерт плюшки с медом и ягодный квас.
Теперь нужно было заварить питьё для больного. Она достала небольшой глиняный горшок, плеснула туда кипятка, и стала бросать щепотками травы, некоторые она доставала из плотно закрытых деревянных баночек, другие дергала из связанных веников, которые сушились за печью, а в конце достала с полки небольшой ящичек с маленькими пузырьками. Из одного пузырька, перевязанного красной лентой, отлила ложку мутной жидкости и плеснула в кипящий горшок, произошла реакция, зашипело и неприятно запахло.
Тогда она сняла горшок с печки и поставила на краешек стола, чтобы остыл. После можно будет попробовать напоить больного. Из опыта она знала, что это будет нелегко и не всегда удается, но нужно обязательно.
«Может даже придется завтра послать к Ксавихе, посмотрим». – Думала она, поджидая своих мужчин.
А вот и они. Послышались голоса и возня в сенцах. Мужчины входили, омывали руки, она сливала им над тазиком и подавала полотенце. Когда все расселись, разлила похлебку в тарелки и села сама. Все взялись за руки, дед прочитал короткую молитву и приступили к трапезе.
- Ну, как он? – Дед кивнул с сторону незнакомца, - не приходил в себя.
- Нет, - сказала Катарина, - но, кажется, он не из бедных, судя по одежде, он – барин.
- Надо же, как же он оказался в лесу, так далеко от Вены. Может, здесь какое-то преступление, не дай Бог.
- Не думаю, на теле нет ссадин и повреждений, кроме укусов муравьев. Но горячки, видно, не избежать, промерз он сильно. Может придется обращаться к ведьме.
- Не дай Бог, - перестал сёрбать дед. – Ты же знаешь, не люблю я эту бабу.
- Знаю, да что поделаешь, если придется.
За столом воцарилось молчание. Слышно было только позвякивание ложек о тарелки.
Дед не просто не любил Ксавиху, он её ненавидел. И корни этой ненависти уходят в его детство.
Ксавия Сигизмунда была его ровесницей, и жили они по соседству в селе. Как все дети, бегали вместе, купались в речке, дрались и мирились. Может так и остались бы друзьями в дальнейшей жизни, но один несчастный случай перечеркнул их отношения навсегда.
Был у деда, а тогда ещё мальчишки Марка, старший брат Брит. На тот момент ему шестнадцать лет стукнуло, и был он примером для младшего Марка.
Так вот в жаркий летний день пошли купаться на речку братья, ну и другие сельские дети с ними увязались. А Ксавии мать не позволяла, мол, плавать не умеет, с рождения воды боится. Но не послушалась девчонка, пошла с ними.
Когда все поплыли, и она полезла в воду, бултыхалась с краю, и как-то незаметно понесло её на глубину. Стала тонуть, испугалась, и нет бы кричать, а только руками взмахивала.
Когда обратили внимание, она уже под водой скрылась. Бросились искать, ныряли, ныряли, нет её. Брит поплыл по течению, нырнул и точно, вытащил её. Вытолкнул, ребята подхватили и на берег, стали откачивать.
Никто не обратил внимание, что сам Брит не выплыл. Кинулись, но было поздно, попал он в чертову яму, водоворот такой на речке. Все про него знали и никогда туда не заплывали, потому что выплыть невозможно.
Вот из такой ямы он девчонку и вытолкнул, а сам не смог.
Воспоминание о том горе до сих пор терзает сердце старого Марка. После похорон он возненавидел свою подружку, ибо из-за неё погиб брат. И сколько мать, пока была жива, не убеждала его, что Ксавия не виновата, это несчастный случай, а Брит поступил, как герой, он не смог простить девчонку.
С годами ничего не забылось, как бывает, и видеть Ксавию деду не просто тяжело, я больно.
Женившись Марк приобрел хутор и поселился здесь, так и прожил жизнь.
Судьба Ксавии сложилась необычно. Какое-то время она жила с родителями в Вене, затем они вернулись, но замуж она не вышла, зато была хорошей знахаркой, травницей, говорят училась этому в городе.
Селяне обращались к ней за помощью и довольно успешно. С раннего утра и до поздней ночи бродила она по лесу и лугу, собирая травы. Иногда лечила она и заговорами, так и прицепилось к ней прозвище Ведьма.
А теперь тем более, только так её и называли промеж себе люди. Когда родителей её не стало, был пожар и сгорел дом. Женщине негде стало жить, вот и мыкалась она по добрым людям, пока не спасла сына старосты от какой-то непонятной падучей.
Выделил тогда он ей давно заброшенный домик на краю села, почти в лесу. После смерти его владельцев пустовал он много лет и обветшал очень. Но это нисколько Ксавию не смутило, она подремонтировала его, наняла мужиков починить крышу, расписала окна и двери диковинными птицами и цветами.
Внутри дома тоже было всё украшено яркими сказочными картинами, а ещё на грядках, где раньше выращивали овощи, насеяла она трав всяких, в кадке поселила лягушек и пиявок, и говорят делала из них порошки для лечения людей. Ну, не ведьма разве? Сторонились её селяне, а как горе бежали к ней бегом за помощью. И она никому никогда не отказывала.
Катарина знала, дед ни за что не пойдёт, придётся посылать Глеба или Нила. Ну, это утром, а там видно будет.
Она отлила в кружку питье для больного и пошла поить его. Набирала в ложку и, приподнимая голову незнакомца, старалась влить ему в рот. Со второго раза получилось, он глотнул пару ложек.
-Вот и хорошо, - радовалась женщина. – Теперь лежи и пропотей, а завтра Бог даст, полегчает. Лишь бы глаза открыл, а простуду мы одолеем.
Она перекрестила больного, погасила свечку и пошла за ширму спать. Все уже давно спали.