Глава 16
Расплата
Отношение между влюбленными всё больше крепли и усложнялись. И Луизу, и Эгрима перестали устраивать только прогулки по аллеям парка, дружеские беседы, объятия и поцелуи. Раз вкусив запретного плода и ощутив его чувственный восторг, им хотелось этого всегда.
Но встречаться в театре или дома было весьма опасно. Нравы общества того времени были таковы, что можно нарушать нормы морали, лишь пока это не станет общеизвестно. А уж, когда грех вылезал наружу, неважно какого сословия были грешники, начинались невероятные гонения. Доброе имя их самих и их потомков было попрано на многие годы.
Но и это даже не главное, а важно то, что коснется это и их семей: мужа, сестры, брата, отца, мать, если таковые имелись. Эгриму в этом отношении было легче, грязь пала бы только на него одного, а вот Луизе нужно было думать о муже и его родственниках.
Вы скажите, ну что такого им могли сделать? Если супруг смотрел сквозь пальцы на похождения жены, никого больше это не должно касаться.
Как бы не так. Уличенные в измене становились, как прокаженные, с ними переставали общаться, двери всех мало-мальски значимых домов были для них и их близких закрыты. Дружеские отношения становились невозможными, ибо те, кто продолжал бы общения с ними, сами попадали в список изгоев.
Конечно, не было людей безгрешных, и это все знали, но «не пойман, не вор». Двойная, а то и тройная мораль – закономерность общества того времени.
Эгрим решил снять квартирку для встреч где-то на окраине Вены, чтобы меньше глаз могли за ними наблюдать. Может тогда удастся избежать скандала и огласки.
И такое местечко вскоре нашлось. Это был маленький двухэтажный домик, утопающий в саду, с красивыми ухоженными клумбами и аллеями. Внутри было несколько комнат и большая гостиная. Жилье продавалось с мебелью и другим убранством, как-то картины, шторы, фарфоровые статуэтки, вазы и вазоны, зеркала и многое другое. Заходи и живи.
Через своего агента Эгрим снял его анонимно, вписав левые имена на себя и Луизу.
В следующую же встречу он рассказал об этом Луизе, она с восторгом приняла известие, и они поехали смотреть жилище. Луиза бегала, как девочка, по комнатам, трогала вещи руками и кричала от счастья.
- Я всю жизнь мечтала, чтобы у меня был свой такой домик.
- Неужели тебе (они незаметно даже для себя перешли на «ты» после того вечера, когда женщина приехала к нему домой) не хватает замка твоего мужа? – Удивился Эгрим.
- Понимаешь, это его замок. Да, я могу жить там, пользоваться всем, но решаю не я, а он – его хозяин. А здесь теперь будет моя воля. Так ведь?
Она пригнула ему на колени, он сидел в кресле, и заглянула в глаза.
- Да, дорогая, здесь ты будешь хозяйкой.
Эгриму было радостно делать приятное любимой, тем более, что он считал это пустяком.
С этого дня они встречались исключительно в своем домике. Конечно, это происходило в основном в дневное время, если не было спектаклей и репетиций, если муж Луизы отсутствовал по делам, или ей удавалось отпроситься как бы на прогулку, и то без компаньонки.
Само собой, встреч было не так много. И всё же, для Эгрима это были моменты настоящего счастья.
И как часто бывает в жизни, приобретая что-то важное и желанное, неизбежно теряем, может даже ещё более значимое для жизни.
Найдя любовь и счастье в обладании любимой, Эгрим отдалился от Бога. Нет, он не перестал верить, но какая-то сила не давала ему зайти в храм, помолиться, исповедаться, что раньше он делал очень часто.
Теперь же останавливался у самых ворот и разворачивался обратно. Ему было стыдно и страшно, в такие минуты он чувствовал себя самым большим грешником. И, хоть верил, что Бог может простить всё, безмерно трусил.
«Зайду в другой раз» - думал он и возвращался домой угрюмым и усталым. Это было, пожалуй, единственным, что омрачало его существование.
В театре всё было прекрасно, карьера шла в гору. Всё больше концертов давал он, всё больше хороших партий предлагал театр. Голос возмужал, нет не стал грубее, но стал гибким и сильным. Это радовало певца. Всё радовало. Он даже ни разу не подумал, что так может быть не всегда.
Однажды, получив отмену концерта в одном пригородном поместье знатного господина, по причине внезапной болезни его жены, не до концертов им стало, Эгрим скуки ради решил поехать в домик.
Хотелось уединения, ароматов сада, тишины. Находясь на подъездной аллее, мужчина удивился - в доме кто-то был, там шумели, звучал рояль и голоса. Он выскочил из кареты почти на ходу и быстро взбежал по ступенькам в прихожую.
Горничная приняла шляпу и трость. Он оправил костюм, глядя на себя в большое зеркало и вошёл в гостиную.
На диване между двух молодых кавалеров, которых Эгрим не видел раньше ни разу, сидела Луиза и смеялась. Молодые люди держали её холёные белые ручки без перчаток в своих и наперебой рассказывали ей что-то. За роялем сидел ещё один гость и довольно сносно играл Моцарта.
Эгрим замер у входа. Такого он не ожидал. Луиза одна среди этих разодетых бездельников, картина абсолютно не двусмысленная и абсолютно неожиданная. Эгрим громко кашлянул, музыка умолкла и все лица обратились ко входу.
- О, друг мой! – Луиза вскочила и, как ни в чём не бывало, подбежала к нему.
- Познакомьтесь, друзья, это барон фон Бок, мой старый друг. – Она взяла его под руку и повела на середину комнаты.
Молодые люди тоже поднялись, и Луиза стала представлять их, называя имена. Эгрим совершенно её не слушал, не кивал, как бы должен был по минимуму, а уж тем более не подавал руку. Всем стало неловко, хотя вряд ли они знали об отношениях между хозяйкой и вновь прибывшим.
Просто он явно не рад был их видеть и не скрывал этого. А вот Луиза, казалось, ничего не замечала и беспечно весело щебетала, расхваливая присутствующих. Знакомство закончилось, и пауза затянулась. Эгриму надлежало выразить свое удовольствие, как культурному вежливому человеку, но он молчал.
- Нам уже пора, - произнёс тот, что играл за роялем, - мы вынуждены откланяться.
Он слегка поклонился, ожидая, что Луиза подаст ему руку, но она не стала. Тогда и двое других слегка поклонились и пошли на выход.
Когда гости скрылись за дверью, Эгрим тяжело повалился в кресло. Он не знал, что сказать. Чувства, одно острее другого, бушевали в его душе, заглушая мысли и разгоняя сердце и кровь в сосудах. Горечь, разочарование, обида и злость, почти бешенство душили его. И он, как рыба, выброшенная на сушу, открывал и закрывал рот, не издавая ни звука.
- Ну и что случилось? – Луиза села напротив, подвинув кресло, - чего ты вёл себя, как дикарь какой-то? Да, я пригласила друзей, мужа нет, хотелось весело провести время. Мы слушали музыку, Моцарта, между прочим. А ты что себе напридумывал?
Лучше бы она молчала. Её недоуменные возгласы звучали для него, как верх цинизма и издевательства.
Разве для этого он снял этот домик, чтобы она развлекалась, пусть и невинно, с парнями? И как часто это происходит?
Луиза ещё что-то говорила, но Эгрим её не слушал, он вдруг встал и пошёл на выход. Женщина вскочила, как ужаленная. Ей легче было бы, если бы он кричал, обвинял её, но не вот так пренебрежительно, молча презирал.
- Куда ты идёшь? Значит, я в чём-то виновата? В чём? Распутная, по-твоему. – Она сама задавала вопросы, и сама же на них отвечала, Эгрим молча шёл.
- Так знай, ты виноват не меньше. Кто развратил меня? – крикнула она, не обращая внимание даже на служанку, которая застыла возле гардеробной с его шляпой и тростью в руках.
Эгрим резко остановился и развернулся к Луизе так, что она со всего маха врезалась в него и сразу же отступила на шаг.
- Уезжай, сейчас же! – тихо, но решительно сказал он.
Луиза постояла несколько секунд, обижено поджала губы и пошла обратно в свой будуар за шляпкой и накидкой. Вскоре она вернулась, Эгрим стоял на крыльце спиной к двери.
Пока её не было, мужчина велел кучеру подать карету, и тот помчался запрягать.
Женщина прошла мимо него и остановилась на нижней ступеньке. Она то завязывала широкие ленты шляпки, то развязывала их. Эгрим, хорошо зная Луизу, представлял, какое злое у неё сейчас лицо, хотя и не мог видеть его. Оно и вправду было искажено злостью и даже ненавистью.
«Надо же явился, - думала Луиза. – Как он мне уже надоел. Тихоня набожный. Небось, каждый день поклоны бьёт, как же прелюбодеяния – великий грех. Какое прелюбодеяние раз-два в неделю. И он хочет, чтобы я смирно сидела и ждала его, как Бога. Да, мужчины, их внимание, ласки, вот ради чего создана женщина.»
Она вздохнула. Но тут, наконец-то, подкатила карета, кучер спрыгнул с козел, открыл дверь и помог даме сесть. Эгрим даже не пошевелился. Он видел, как Луиза резко задернула окошко на дверце шторкой с кисточками по краю, а затем экипаж рванул с места и помчался по подъездной аллее.
Тогда Эгрим вернулся в дом, служанка стояла возле гардероба, видимо, ожидая его.
- Скажите, Берта, часто к госпоже приходили гости?
- Да, бывало.
- Сколько раз в неделю? Или каждый день?
- Нет, не каждый день, но, когда она приезжала, и гости с ней.
- А ночевать оставались? Не бойся, говори!
- Я не знаю, я ведь вечером уходила домой. Здесь оставался Готлиб, садовник и сторож по совместительству. Его госпожа наняла. Он обычно до утра был здесь.
- Ладно. Можешь быть свободна.
Эгрим пошёл в комнату. Берта вернулась на кухню.
«Странные эти богатые. Готлиб вроде говорил, что они - супружеская пара, но живут как-то странно. Он бывает здесь редко, а она часто, но всегда с компанией. Наверное, они не женаты. Господи, хотя бы не преступники какие. А то ведь, кто их знает. Раньше можно было с одного вида понять, кто есть кто. А сейчас преступники могут выглядеть, как порядочные люди. А хороший человек может так обнищать, что хуже бандита будет выглядеть.» Берта вздохнула.
Тут она вспомнила, что хозяйка велела приготовить чай. Чайник вскипел, чай заварен на всех гостей, к тому же, штрудель нарезан, вафли и фрукты. Куда теперь это всё девать? Не собакам же отдавать.
Взять себе? Нет, среди прислуги не принято брать хозяйское, если дорожишь своим местом. Хорошая хозяйка всегда угостит работников, и сладости не для бедных. Это кушанье господ, слугам что попроще.
«Нечего развращаться, как хозяйка сказала: «Это ты меня развратил» - круто сказано мужу. Странные они все-таки».
Берта решила пойти и спросить у хозяина, куда девать сладости. Она вошла в гостиную. Эгрим лежал на коротком диванчике, поджав ноги и отвернувшись к спинке. Он выглядел очень жалким и несчастным.
«Всё-таки они женаты, - подумала Берта, видя, что мужчина очень страдает из-за этой ссоры. – Только не повезло ему, она – такая стерва». Служанка нагнулась к хозяину, чтобы посмотреть, спит он или нет. Эгрим тут же резко подхватился, а Берта отскочила в сторону.
- А, это ты, Берта. Чего тебе? – спросил расстроенный мужчина.
- Госпожа, приказала приготовить чай на всех гостей. Чайник вскипел, чай заварен, сладости нарезаны, подать?
- Нет, не надо.
- Господин, куда тогда девать это всё?
- Берта у тебя есть семья, отец, мать, братья, сестры?
- Да, мама и семеро братьев и сестер.
- Вот собери всё и отнеси им от нас. Пусть угощаются. Можешь идти.
Берта выбежала счастливая. Она предвкушала, как принесет такие вкусности домой, и ребята и мама будут хвалить её и наслаждаться вкусом сладкого. Отлично! У неё замечательный хозяин! Она мысленно попросила у Девы Марии защиты и здоровья для него.
Эгрим сел и задумался, зачем он здесь? Нужно бы ехать домой, уже темнеет, пора отдыхать, завтра трудный спектакль-опера «Волшебная флейта» Моцарта и нужен голос, хоть и теноровая партия, но роль принца Тамино – главная, а значит, должна быть исполнена на высшем уровне.
Так зачем он здесь? Потому что ждал Луизу. Была надежда, что она осознает ошибку, любит его, а эти посиделки – всего лишь затянувшиеся увлечения скучающей дамы. Женщинам ведь свойственно флиртовать, при том всем и всегда. Эгрим это хорошо знал и по театру, и по балам.
И это не порок, а женская сущность, им необходимо нравиться мужчинам, что же тут поделаешь. Но одно дело – невинный флирт, и совсем другое – пренебрежение любовью. Этого он простить не мог.
«Как она сказала: «это ты развратил меня». Она права, мужчина не должен пользоваться порочными склонностями женщины, в его ответственности честь и благоразумие. А что сделал я? Я поддался влюбленности, соблазнил Луизу, и теперь ещё обвиняю её. Но с другой стороны, измена – это дело двоих, их преступная воля. Зачем же, обвинять одного и обелять другого? Я даже не уверен, можно ли верить в её любовь теперь? Может все эти вздохи и ахи были притворством и обманом. Всё может быть. Тогда зачем я здесь?»
Он поднялся с дивана, намереваясь позвать кучера и отправляться домой. Но почувствовал, как сердце сдавила боль, а душу заполнила черная тоска.
Так умирала любовь, которая столько времени, несмотря ни на что выживала, благодаря надежде и иллюзии. Теперь и то, и другое развеялось, как дым. Не за что было зацепиться светлому созидательному чувству, и оно погибало, как гангреной, разъедаемое черной тоской и неверием.
Эгрим упал на диван и больше уже не пытался подняться до самого утра. Он не слышал, как пришёл Готлиб, и они с Бертой шепотом обсуждали своих хозяев.
Слуги есть слуги, их хлебом не корми, дай перемыть косточки господам. Затем Берта ушла домой, неся в руках увесистый свёрток сладостей, через время на кухню с заднего двора зашёл конюх. Они поужинали со сторожем, и конюх пошёл спать на конюшню, а Готлиб – обходить усадьбу.
Эгрим не то, чтобы спал, а скорее был в забытьи. Но только первые лучи солнца осветили гостиную, открыл глаза и долго соображал, где находится. Ноги затекли, горло болело и, видимо, температура сотрясала тело.
Этого только не хватало. Давно он не пел с температурой, хотя в начале карьеры это случалось довольно часто. Но тогда условия жизни были тяжелые и голодные.
Подумав об этом, он ощутил зверский голод, и больше всего хотелось чаю, горячего сладкого чаю. Берты, наверное, ещё нет, слишком рано.
Эгрим решил сам согреть себе чаю, а что? Он умел разжечь печку, налить в чайник воды, а затем в заварник бросить ароматных трав. Мужчина встал поправил одежду, накинул теплый халат, чтобы согреться и пошёл реализовывать задуманное.
Но, увы, не пришлось барину пачкаться сажей. Чайник кипел, заваренные травы ароматно пахли, а на столе лежали несколько кусков хлеба с сыром поверх. Это Готлиб приготовил завтрак для себя и конюха. Им некогда было ждать кухарку, хозяин мог в любой момент вызвать и дать приказания, тогда уже не поешь, вот и поспешали.
Готлиб увидел Эгрима, засуетился, предложил сейчас же принести ему завтрак побогаче в гостиную, но молодой человек наотрез отказался, сказав, что с удовольствием попьет чаю в тепле кухни вместе с ними.
Сторожу еле удавалось скрыть удивление. Он и предположить бы не мог, что такой важный господин, барон (по слухам) не побрезгует их подлым обществом. Эгрима даже развлекло их с конюхом замешательство, но через минуту за столом велась уже непринужденная беседа, будто и не было этой непреодолимой пропасти между сословиями.
Эгрим улыбался в душе. Его сотрапезники, видимо, считали это каким-то чудом, или его чудаком, а он просто вспомнил своё прошлое, постоялый двор, маленький передвижной театрик, кухню и кухарку в замке барона, где он любил чуть свет пить чай с горячими плюшками, которые только вытащили из печи.
Они ничего о нём не знают, да и не нужно им этого знать. Отогревшись и телом, и душой в приятной компании, Эгрим велел конюху закладывать экипаж и пошёл одеваться. Нужно было возвращаться домой к няньке своей Марте, чтобы она успела полечить его горло и отпоить его от температуры, ведь через несколько часов грим, распевка и спектакль. Он, как бы щелкнул выключателем и отключил на сегодняшний день всё, что касалось Луизы.
Выступление прошло лучше, чем он боялся, но не идеально. А как могло быть идеально, если голос осип, шипел и свистел, вместо того, чтобы звучать звонко и сильно? Техники пения помогали, но хороший музыкант услышал бы эти лажи, да и самому было противно. И будет противно до следующего раза, даже и анализ не нужен.
Кстати, Луизы в зале не было и её мужа тоже. Эгрим отменил два часа после спектакля для почитателей, сославшись на болезнь и умотал домой, где его ждали компрессы, грелки и лечебные отвары. Марта и служанка ворковали вокруг него, и это хоть немного разгоняло вместе с болезнью его тоску и душевную боль.
«Неужели всё кончено? – думал мужчина, кутаясь в мягкий шарф и толстое одеяло и исходя потом. – Как всё легко. Раз и забыла она всю нашу любовь.»
Прислушиваясь к себе, он тоже понимал, что легко переносит этот разрыв. Даже тогда, когда она исчезла посреди дороги, а ему нужно было уезжать, было больнее, чем сейчас.
Не знал он тогда, что боль только зашевелилась, и заглушает её вирус, который спровоцировала простуда, а дай только время, она ещё развернется.
Неделю он провалялся в постели, хрипя и кашляя нещадно. В театре отменили спектакли, где он играл, шли только концерты и мелкие пьески. Премьер болен, что ж теперь.
Дирижёр в очередной раз пробился к директору с упреками и предложениями, создать и готовить дублирующую труппу, второй состав, как в других театрах делают. Директор задумался.
Следующая неделя ушла на восстановление голоса, репетиции основных партий. А так как это всё были сложные арии с высокими подъемами, пришлось некоторые даже адаптировать к нынешним возможностям Эгрима, иначе ещё одна неделя простоя.
Всё это время Эгрим, ещё слабый, был по горло загружен и не успевал даже думать о Луизе и происшедшем. Только клал голову на подушку и тут же засыпал.
Но вот представление окончилось. Он снял грим и впервые почувствовал пустоту и боль в душе, Луизы снова не было в зале.
Вот уже почти три недели он не видел её. Сейчас их ссора казалась мелкой и не стоящей внимания, зато душа болела от воспоминаний о её губах, груди, теле, запахах, раскатистом смехе, изящных улыбках и нежных словах. А тепло рук на своем лице Эгрим будет помнить, наверное, и после смерти.
Ему вдруг так захотелось обнять её, пусть даже для этого упасть на колени и молить о прощении, будучи ни в чём невиноватым, что он решил поехать к ней домой.
Сидя в экипаже, вдруг подумал, а если муж её баронет Выговскис будет дома? Что он ему скажет? В ящичке для безделушек, встроенном в карете, лежали перчатки Луизы.
«Вот и повод: «Ваша жена забыла такие дорогие перчатки в ложе, а так как вы не посещаете театр, я решил сам вам доставить.» Конечно, причина так себе, может вызвать подозрение, и может он Луизу даже не увидит в таком случае, но риск – благородное дело.
И что он теряет? Ничего. Баронет вызовет его на дуэль?!
«Тем лучше, быстрее будет покончено с ним, или со мной. Бог знает, что умеет, этот старик. Хотя, вряд ли он сам станет участвовать, наймёт кого-нибудь, к тому же, мне тоже не пристанет с ним драться. Старость нужно уважать, а там – как пойдет».
Такие рассуждения немного развлекли Эгрима.
«В самом деле, не плохо было бы пофехтовать», - улыбнулся он.
Баронета дома не оказалось, как и его жены. Дворецкий сообщил, что Его Сиятельство уехали на охоту с друзьями, а Леди не сказалась, куда отбыла. Вот такой поворот.
Эгрим этого не ожидал, что было делать? Домой возвращаться не хотелось, хотя на улице совсем стемнело. И он поехал в свой домик, памятуя о посиделке на кухне и надеясь её повторить.
И снова не сбылось. В окнах дома ярко горел свет, и там явно происходило какое-то собрание. Музыка, топот ног доносились на улицу. И снова, как в прошлый раз, Эгрим вошёл и застыл в дверях. Несколько молодых мужчин и женщин галопировали под аккомпанемент всё того же пианиста, что и в прошлый раз.
Луизы среди них не было. На него никто не обратил внимание, он развернулся и прошёл в кухню. Там готовила чай и угощения Берта. Но в этот раз она отпрянула с испугу к печке. Было заметно волнение на её лицо.
- Добрый вечер, Ваше Сиятельство, - поздоровалась она.
- Добрый вечер, - как можно приветливее ответил Эгрим, - где твоя хозяйка?
- Леди с гостями, - уверенно сказала Берта.
- Хорошо. Это чай?
- Да.
- Накрывай в столовой. Сейчас будем.
Эгрим вышел и, минуя залу, по запасной лестнице поднялся на второй этаж к спальным комнатам. Зачем и почему он туда пошёл, он и сам не мог бы сказать?
Быстро поднявшись, мужчина рванул дверь апартаментов Луизы, прошёл через будуар и встал на двери в спальню. Его взгляду предстала живописная картина: обнаженная Луиза в объятьях нагого мачо. Не стоит описывать, что именно происходило между ними, всё и так очевидно. Луиза вскрикнула, мачо вскочил, прикрываясь панталонами.
- Одевайтесь! – приказал Эгрим вместо приветствия.
Любовники лихорадочно стали одеваться. Мужчина оделся первым, Эгрим схватил его за шиворот и выволок на площадку перед лестницей.
Ни слова не говоря, стал бить по чем попало, досталось и лицу, и ногам, и рёбрам, и паху. Странно, но мачо совсем не защищался, то ли не умел, то ли не хотел, только ойкал и скручивался от ударов. В итоге его кровь была на стенах и на полу. Финалом стал быстрый спуск несчастного с лестницы.
Веселье в гостиной после этого прекратилось, и гости в момент ретировались вместе с избитым любовником. Разбежались, как мыши, наверное, приняли Эгрима за мужа Луизы, и дабы не усугублять свое положение, сбежали пешком.
Вымыв руки и затерев кровь кое-где на одежде, а также перевязав полотенцем разбитые костяшки рук, Эгрим сел на диванчик в будуаре Луизы и задумался.
На него вдруг накатил стыд, даже ужас. Как он мог опуститься до такого, чтобы избить человека, к тому же, он не защищался?!
А Луиза? Значит, она - все же распутная тварь. И нет ей оправдания. Ему стало тошно, кого же он любил? Ради кого отрекся от чистоты и безгрешности, забыл Бога? Ради кого? И ради чего?
В спальне было тихо. Эгрим подумал, что Луиза сбежала, пока он колотил любовника. Это было бы предпочтительнее, не пришлось бы разговаривать с ней. А ему ох, как не хотелось сейчас говорить.
Но снова не сбылось, безшумно, как нашкодившая кошка, Луиза появилась в дверях. И ни в одежде, ни в лице не было и намека на волнение, стыд или страх. А, увидев его, задрала голову и нацепила маску обиженного негодования. Она ещё не знала о разгроме на лестнице, но замотанные руки Эгрима были более, чем выразительные.
- Он жив? – холодно осведомилась она.
- Тебя только это интересует? – Эгрим сжал кулаки.
- Нет, меня также интересует, как ты мог до такого опуститься – бить невиновного человека? Как был ненастоящий барон, так и остался, если не сказать хуже.
- Я хуже? А ты? Кто ты такая? Леди – девка подзаборная.
- Не забывай, первым забором был ты, - она даже подбоченилась, а лицо сделалось такое злое, и говорила так, что слюни разлетались, как яд.
- Я был первым и стану последним! – Эгрим вскочил, и не успела она что-либо сообразить, схватил её, швырнул на кровать и захлопнул дверь.
- Нет! – вырывалась Луиза, пока он пытался скрутить её и разорвать одежду.
Юбки он сдернул сразу, а вот корсет так быстро и легко не сорвешь. Возня продолжалась довольно долго. Эгриму удалось-таки связать ей руки и запихнуть тряпку в рот, чтобы не позвала на помощь. Теперь он дергал завязки корсета со всей силы, пока не вырвал их с петлями. Корсет полетел на пол, Луиза осталась в расшитой кружевами нижней сорочке, сквозь тонкую материю видны были округлые груди, острые плечи и выступившие от натуги жили на шее.
И тут Эгрим вдруг остановился. «Что я делаю? Зачем мне эта мерзость?» - насупился он. Лицо Луизы, перекошенное страхом и ненавистью, раскраснелось, волосы растрепались, она мотала головой и мычала. Он видел её и уже совсем не узнавал.
Даже тогда в далекой молодости, когда она задевала его, насмехалась и злилась на него, явно не любя, выражение глаз, лица были милые, желанные, а теперь вызывали только тошноту.
Превозмогая отвращение, мужчина решил в последний раз поговорить с ней, чтобы потом не было недосказанности и желания объясниться. «Закончить нужно здесь и сейчас» - решил он.
- Послушай. Успокойся. Я не причиню тебе зла. Я передумал. Хочу только поговорить. Если обещаешь не кричать, хотя вряд ли тебя кто услышит, все разбежались, я вытащу кляп. Обещаешь? Кивни.
Луиза закивала и слёзы потекли из её испуганных глаз. Жить ведь хочется. Эгрим вытащил кляп, она вздохнула и замотала головой. Затем тихонько заплакала.
- Зачем ты так со мной? Я ведь люблю тебя, - хрипло проговорила она.
- Любишь? Это называется «любишь»? В постели с другим? Я не могу понять, не могу. Мне жаль, что мы обманывали твоего мужа, но ты утверждала, что между вами давно ничего нет, только формальность. А теперь в постели с другим ты любишь меня? Верх циничности и лицемерия.
- Нет, всего лишь женская слабость.
- Женская слабость? Ты считаешь, этим можно оправдать такое предательство? Ты с ума сошла? Или ты всегда была безумна? Луиза, скажи мне честно, почему? Когда началась ложь? С самого начала?
- Нет! – закричала Луиза, - я любила тебя. А ты любил свою музыку! Тебя не было рядом. Я долго боролась с этой твоей любовью, долго пыталась удержать моё чувство, но в конце концов, оно истощилось и осталось малюсенькая капля, которая позволяла мне помнить всё прекрасное, что у нас было.
- Луиза, ты никогда не жаловалась, тебя всё устраивало.
- Да, какое-то время. А затем я нашла тебе дополнение.
- То есть, ты хочешь сказать, что это не первый раз ты в постели с другим? И сколько их было?
Эгрим снова начал злиться и отвращение с новой силой подкатило к горлу.
- Конечно, не первый. Неважно, сколько их было. Теперь ты будешь один, единственный.
Она протянула ему руки:
- Развяжи, прошу тебя, мне больно, - теперь её лицо стало таким жалостливым.
Услышанное парализовало Эгрима, нет не то, что «он будет единственный», а то, что «неважно сколько». Ему вдруг стало всё равно. Его душа будто покинула тело и стала сбоку, как сторонний наблюдатель.
Он развязал ей руки. И она кинулась к нему, крепко обняла и стала целовать губы, щеки, глаза.
Эгрим не двигался, где-то глубоко в сердце шевелилось тепло и нежность, может это были остатки любви, но мозг диктовал своё:
«Она никогда не оставит меня в покое, она не даст мне покаяться Богу и вернуться к нормальной жизни. Она отбирает всё: любовь, музыку, гордость и даже Бога. Так не может быть».
Мужчина чувствовал её руки в своих волосах, губы на губах, затем прикосновение к спине, бедрам. Когда же она дотронулась до завязок на панталонах, он отшвырнул её на подушку. Затем навалился сверху и на секунду застыл, наблюдая, как меняется выражение её лица от испуганного, до томного плотоядного. Она явно ожидала поцелуев.
А он схватил одной рукой подушку и накрыл её лицо, сильно надавливая, перекрывая ей дыхание, а телом фиксируя руки и ноги, так что она не могла брыкаться. Минуты подергиваний, и тело обмякло, руки безвольно упали.
Лицо Эгрима было мокро от слез. Только когда сопротивление исчезло, он осознал, что сделал. С криком он отшвырнул подушку. Луиза лежала с широко открытыми глазами и ртом. Ни кровиночки в лице. Эгрим схватил её за плечи, прижал к себе и стал раскачивать, как ребенка, не понимая, что делает.
Боль охватила всё его существо. И он закричал. Это был и крик, и рычание, и рыдание. Звук был такой силы, что слышали его за два квартала и дальше, но мало кто мог бы понять, что это такое. А уж тем более, никто бы не поверил, что так может кричать человек. Крик забрал последние силы и рассудок Эгрима.
Он осторожно положил Луизу на подушку и, шатаясь пошёл на выход. Готлиб только взбежал по запасным ступенькам, когда увидел хозяина с лицом зловещего мертвеца, и благоразумно спрятался в нише возле лестницы.
Эгрим спустился по парадным ступенькам и вышел на улицу. Была уже ночь, подъездная аллея освещалась факелами, ведь хозяева были в усадьбе. Он свернул с дороги в сад, прилегающий к дому и пропал в темноте.