Отрывки из повести Владилена Елеонского "Пешка в чужой игре" (литературный псевдоним в издательстве Эксмо Илья Маслов).
Маслов И. Пешка в чужой игре. М.: Эксмо-пресс. 2002.
Продолжение, начало см. Данилов и другие - 1.
***
Голутва застрелился, распознав провокацию. Возможно, ему помогли распознать те, кто её устроил, и теперь Данилову предстоит вычислить их, а иначе у него один путь – следом за Голутвой.
– Почему я должна говорить неправду? – Катя устало бросила трубку телефона. – Почему я должна говорить Эду, что тебя нет, непонятно. Что ты натворил, можешь толком сказать?
– Адрес этой квартиры он не спрашивал?
– Нет.
Она ничего не может понять. Всё как снег на голову.
Эх, Данилов! Ты, кажется, всё испортил. Окончательно и бесповоротно. Сидит, смотрит на неё честными глазами и мямлит, что сам ничего не может понять. Врёт, конечно. Как он смеет ей врать? Значит, смеет. Он оказался совсем не тем.
Она любила другого Данилова. А этот, нет, лучше не думать, противно.
– Катенька, меня ищет милиция, и я должен, как бы тебе сказать...
– Ешь.
Катя раздраженно двинула ему под нос ужин – тарелку с перезревшими бананами и недозревшими яблоками. Как она устала! Сколько ей за весь этот нескончаемый день звонило людей, все напряжены, раздражены, а Димкина мама в истерике.
Данилов всех подвел. Буквально всех, а теперь сидит вот на кухне и жуёт банан. С честными глазами на небритом отвисшем лице.
Он не послушал её и поехал. Он–то, конечно, знал зачем. А о ней он подумал?
Ему нужны только деньги. Любой ценой. А она, она – так, аппетитный привесок в постели. Для разнообразия. Он всё равно её бросит. Рано или поздно.
Как хорошо, что всё вскрылось! Пусть сейчас очень больно. Нужно перетерпеть. Отсечь. Время и молчание лечат. Лучше перестать с ним говорить, а он что говорит?
А, он говорит, что поехал, потому что надо было срочно выручать Маринку Усову. Далась ему эта длинноногая торговка Усова! Кто она? Ясно кто. Любовница. А он говорит – бывшая одноклассница. Да, конечно! Наверное, и в ясли вместе ходили.
Видеть его тошно. Всё погубил.
– Катя!
– Что?
– Понимаешь, как тебе сказать, не знаю. Маринка убита. Утоплена в собственной ванне.
– У, кошмар! – Катя картинно поежилась. – Данилов, я больше не верю тебе и твоим басням. Ты, наверное, полагаешь, что я конченая дура!
– Катя, я понимаю тебя.
– Пойдем спать. Я устала.
– Хорошо, да, конечно.
Данилов поднялся и внимательно посмотрел в лицо любимой. Её вид ему крепко не понравился. Катя выглядит бледной и угасшей. Ничего, это временно. Она всё поймет и поможет.
Однако через полчаса надежда на то, что она всё поймет, вдруг пошатнулась. В первый раз за всё время их короткой, но жаркой совместной жизни постель осталась холодной. Более того, она казалась ледяной.
Он пытался ласкать её, но она, сжавшись в твердый комок, лежала на спине неподвижно, делая вид, что ничего не слышит, не видит и не чувствует. Он шептал ей слова восхищения и признательности, а она, сложив на груди руки крестом, только плотнее прижимала ладони к зябко приподнятым плечам и подавленно молчала.
Данилов устало откинулся на подушку и глубоко вздохнул. Кругом одна муть и мышиная возня, а ещё, образно говоря, серые ёжики в оранжевом тумане и тротиловый аромат разодранных вдребезги крепко прожаренных марокканских апельсинов. Она, конечно, обижается, потому что он туманно отвечает на все её вопросы, а туманно он отвечает потому, что не может рассказать правду. Он не знает, кто его подставил, – Бодров или Башир. Пока не выяснит, не может никому ничего рассказывать, поскольку каждое слово в такой неопределенной ситуации может стоить жизни как рассказчику, так и слушателю.
Выйдя с территории воинской части, буквально у проходной он столкнулся с лучшими бойцами охранной компании Могульского. По просьбе милиции Эдуард Иванович отдал приказ задержать его и передать в руки органов дознания, которые возбудили уголовное дело по признакам убийства. Данилов обвиняется в убийстве Марины Юрьевны Усовой и нападении на сотрудника милиции при исполнении им служебных обязанностей.
Ребята действовали согласно приказу, и разговаривать с ними было бесполезно. Пришлось применять навыки. Он прошел как призрак сквозь толпу с той лишь разницей, что призраки не могут сбивать с ног, они бестелесные, а он сбивал. У шлагбаума стоял воинский КАМАЗ с работающим двигателем. Он вытянул из кабины солдата-первогодка, сел за руль и уехал, сбив шлагбаум на землю. Погоня не увенчалась успехом. Немецкие чудо-джипы поплыли в мартовской слякоти, а КАМАЗ прошёл.
Теперь он здесь с Катей на квартире Катиных родителей, которые не так давно уехали в длительную командировку в Калифорнию. В кадрах охранной компании Могульского этот адрес не указан, они с Катей снимают квартиру по другому адресу, и именно его в дополнение к своему домашнему адресу он назвал кадровику. Так что теоретически гостей ждать не следует, однако это только теоретически. Вымотавшись за день, Данилов не заметил как провалился в тяжёлый сон без сновидений.
Он проснулся первым. От звонка в дверь. За окном чуть брезжит нежный мартовский рассвет.
– Катя!
– А? Что?
– В дверь звонят.
– Да, в самом деле, а кто это может быть?
– Не знаю. Наверное, за мной. Не открывай.
– Нет, Данилов, от себя не убежишь. Всё равно отвечать придётся.
В дверь громко двинули чем–то тяжёлым.
– Эй, вы спятили, что ли?! – Катя, набрасывая халат, вышла в коридор. – Кто там?
– Срочная телеграмма, хозяйка! – раздался за дверью веселый мужской голос. – Похоже, с кем-то из ваших близких что-то случилось.
Она щёлкнула замком и распахнула дверь. В следующую секунду жестокая, крушащая все перед собой сила швырнула её лицом в стену.
В квартиру ворвались трое омоновцев с автоматами наперевес. Один из них, долговязый сержант, с бугристым от сильного ожога подбородком, по–хозяйски пошёл по коридору.
Она, одернув халат, решительно преградила дорогу.
– Вы не имеете права.
Сержант посмотрел на неё, как на прокисшую кожуру от банана, затем вдруг сильно схватил за горло и впечатал спиной в стену.
– Где Данилов?
Катя беззвучно заплакала. Она знала, что именно этим всё закончится.
Сержант спокойно сказал, что она укрывает особо опасного государственного преступника, затем приказал своим напарникам обыскать квартиру.
Омоновцы как серые молнии замелькали в комнатах. Катя страшно застонала и рухнула на колени.
Сержант, ухмыляясь, крепко прижал ее голову к своему взмокшему бедру. Она чудом вывернулась из его нечеловечески цепких рук, вскочила и залепила подонку звонкую пощечину.
– Что вы себе позволяете? Вы бандиты, а не милиция.
Он грубо сбил её с ног. Спокойно заглянул в ванную и туалетную комнату.
– Так, так, никого. Колись, Катерина, колись, иначе конфетки сосать будешь у папочки на женской зоне. Организуем.
Катя, рыдая, распласталась на полу. В пять минут милиционеры перевернули квартиру вверх дном. Данилова не нашли.
– Вот что, мадемуазель, – почти что весело сказал сержант и небрежно ткнул Катю в живот носком высокошнурованного спецназовского ботинка, – мы остаемся у тебя, это называется засада. Ты меня поняла? Он от нас не уйдет. Кранты ему. Вечные.
– Неужели?
Омоновцы, вздрогнув от неожиданности, дружно повернули головы. В конце коридора стоял Данилов. Почти что голый, если не считать придурковато напяленного на плечи, трещащего по швам старого розового Катиного халатика.
– Ага, а вот и Данилов, собственной персоной. Катя за тебя отдувается, а ты прячешься. Вышел сам. Молодец.
Это всё, что успел сказать сержант, а его подручные не пытались ничего говорить. Застыли, разинув рты. Как истуканы. Понятно, от чего. Перерыли всю квартиру. Никого. И вдруг – явление. Откуда он взялся, клоун, честное слово.
Столкновение получилось коротким.
– Ху–у!!!
Стремительно пролетев в воздухе несколько метров во вздыбившимся вверх как капюшон кобры халатике, Данилов с хрустом вырубил сержанта. Пяткой в челюсть. Своротив куда–то далеко назад его мерзкий бугристый подбородок. Сержант мгновенно рухнул вниз. Как подгнившая деревянная пожарная каланча.
Его сотоварищи покорно легли рядом. Через минуту. Получив страшные удары в лицо и шею.
Дима работал точно и хладнокровно. Контролируемая ярость это как направленный взрыв. Страшная штука.
Данилов содрал с себя лопнувший по швам халатик. Словно змей шкуру по весне. Оценка – «удовлетворительно». Два удара оказались лишними. Могульский, если бы видел схватку, холодно процедил бы сквозь зубы: «Суетишься, Дмитрий, соберись».
Да, собраться не мешало бы, и не только мыслями. Одёжку бы надо набросить. Говорят, в Древней Греции в обнаженном виде гимны пели. А ему в таком виде приходится ломать челюсти и носы мерзавцам. Хотя тоже, можно сказать, – гимн.
Данилов быстро оделся и прошёл на кухню. Здесь он нашёл Катю. Она сидела на полу и беззвучно плакала.
Он осторожно поставил её на ноги. Она с размаху влепила ему пощечину.
– Как ты мог?! Ты привел в дом беду.
– Катя!
– Ты предал всех! Ладно, Могульский, но меня, меня. Как ты мог предать меня? Прости, но у тебя не будет жизни, не будет!
– Подожди, да подожди же, остановись! Ты мне веришь?
– Ух, артист циркового жанра! Людей ты калечишь хорошо. Могульский мне всё рассказал. Зачем ты его подвел, зачем тебе левые деньги? У тебя всё есть. У тебя была я, и я не требовала от тебя ничего!
– Катя, погоди, послушай!
Она не могла и не желала ничего слушать. Словно Ниагарский водопад, разразилась истерика.
Она ему верила, а он! Теперь не хватает только милиции. Унизительных допросов, ухмылочек, намеков. Этот сержант уже вышиб желание жить, и это только начало! А из–за кого всё это и ради кого? Ради вот этого вот ничтожества, и все из-за него. Он предал друзей и любовь. Их любовь!!!
Она с силой оттолкнула Данилова от себя. Рыдая, убежала в спальню и с треском захлопнула за собой дверь.
– Катя, прекрати, пожалуйста.
Она не слушала. Только громко и жалобно всхлипывала.
– Катенька!
Бесполезно. Идиотизм! Классно его окучили. Со всех сторон. Как картофельную ботву посреди лета. Чтоб зацвел. В лагере. Густо опутанном колючей проволокой. Где–нибудь под Сыктывкаром, и это – в лучшем случае. А в худшем...
Данилов, как призрак, бродил по квартире. Думать ни о чем не хотелось. Всё мерзко.
Хочется напиться. Он полез в бар и увидел краем глаза застывшую на полке фотографию. Это его фотография. Первое время они жили здесь, у Катиных родителей, он взял эту фотографию сюда с собой, потом переехали на съемную квартиру, а фотография осталась, на обратной её стороне надпись: «Дорогому и любимому Димке от Учителя – на вечную память. 12 октября 1994 года».
Он и Эдуард Иванович застыли в кадре, лоснясь довольными разгоряченными лицами. Это в тот вечер, тогда, в ночном баре «Привет», когда он только вернулся из армии. Могульский, ставший ему в тот вечер боссом, рекомендовал ему в жёны несравненную Лилию Басову и расписал все прелести новой жизни.
Татьяна, его милая двоюродная сестренка, в это время проникновенно пела со сцены: «Три огонька у созвездия Овна зовут меня к тебе». А босс взял вылезшую из зева Кодака красивую цветную фотографию, размашисто надписал ее, торжественно вручил Данилову и крепко обнял. Как сына.
Он перевел взгляд с фотографии на виски, однако пить расхотелось. Ночной бар «Привет»! Теперь он, кажется, знает, куда ехать.
Так, время – 4. 40. Давно пора уходить. Данилов сунул плоскую фляжку с виски во внутренний карман куртки и подошёл к распластавшимся в коридоре омоновцам.
Все без сознания, говорить не с кем. Переборщил. За Катю. Он переждал милицейскую облаву на лоджии соседей, а затем вновь вернулся в Катину спальню. Из спальни было хорошо всё слышно. Сержант вёл себя недопустимо. Теперь он долго не сможет не только говорить, но и ходить.
Данилов обыскал милиционеров. Ничего такого, что навело бы на след, обнаружить не удалось.
Он вдруг обернулся и посмотрел в сторону спальни. Ещё раз попробовать поговорить с Катей? Можно, конечно. Только бесполезно. Сейчас слово ничего не сделает. Только дело, а времени для дела в обрез.
Он выволок бесчувственные тела омоновцев на лестничную площадку, захлопнул Катину дверь, позвонил в двери Катиных соседей и нырнул в лифт. Следует спешить.
14 марта 2001 года
Продолжение см. Мама, мама, мама.