Соседи

                Часть первая    
    В глубине облетевшей рощи старых тополей светились редкие огоньки пятиэтажного дома, бывшего общежития для одиноких пенсионеров. Узкая дорожка, ведущая к зданию из потемневшего от времени  кирпича, густо заросла щетинистым кустарником. Ветки деревьев, разбухшие от затяжных осенних дождей, кропили холодными брызгами. Сырая земля парила птичьим пометом и прелой листвой.  Я, осторожно ступая, двинулся на огоньки, гадая: из какого окна последнего этажа пять лет тому назад выбросился молодой мужчина, не выдержав вынужденного соседства с изменившей ему супругой.
     Из распахнутой форточки донеслись подпитые голоса. Большая электрическая лампа, висящая на толстом проводе, освещала убогий интерьер коммунальной кухни и несколько полураздетых фигур постояльцев, которые, судя по репликам, не поделили самогон.
     Тамбур затхлого подъезда был подтоплен дождевой водой. Все лампочки на площадках были предусмотрительно выкручены, отчего подниматься по лестнице пришлось на ощупь. В пролете третьего этажа я остановился, услышав собачье рычание.
     Молодая овчарка, которую, как всегда, забыли впустить в квартиру, учуяв меня, стала метаться и пронзительно лаять. Наученный опытом, я прижался к перилам, предоставив ей возможность проскочить вниз.
     - Ну что ты заходишься? –  ласково зазвучал  женский голос.
     Псина шмыгнула в освещенную прихожую и мгновенно осмелела.
     - Надоели вы со своей собакой! – проворчал я.
     - Да она же не кусается, – отреагировала женщина и прикрыла дверь, оставив меня снова в полной темноте.
     Белый свет уличного фонаря, проникающий сквозь единственное не заколоченное окно четвертого этажа, помог мне разобраться с ключами и замком, и я оказался в длинном тускло освещенном коридоре. На шум вышла невысокая сухощавая старушка с прищуренным глазом на бледном мелком лице, запахнутая в светлый махровый халат с большой связкой  ключей на поясе.               
     - Послушай, Саша, этот скотина опять полный умывальник воды налил, – тонким сердитым голосом с небольшим кавказским акцентом заговорила соседка. – Устроил тут душевую. Как так можно? Скоро стена от сырости обвалится!.. Пусть ходит в баню!  Возьми ты хоть раз его с собой!.. 
     Негодования бабки были направлены в адрес украинца, который закончил в прошлом институт физкультуры и занимал в общей квартире, состоящей из шести комнат, самую маленькую, 8-метровую площадь. Каморка располагалась напротив меня и была обложена по бокам бабкиными комнатами, которые она не забывала запирать, отлучаясь даже на кухню.
     Я прошел в уютную комнату-вагончик, граничащую одной стеной с кухней,    и, расслабившись от тишины, взял с книжной полки детектив, отпечатанный в местной типографии. Приключения одинокого американца, начавшиеся с объявления в газете, увлекли меня на несколько часов.
     Перед сном я направился в умывальник, но он был закрыт и в нем кто-то шумно сморкался. Я сел возле  окна и задумался: «Хохла дома нет, а бабка обычно не прикрывает дверь». Прошло совсем немного времени, и я увидел, как из «душевой» вышел высокий незнакомец. Чтобы не удариться лбом о верхний косяк, ему пришлось значительно наклонить борцовскую шею.
     Возвращаясь к себе, я отчетливо различил бабкину речь. Она перечисляла пропавшие столовые приборы. 
     Ночью я проснулся от торопливых шагов взад-вперед по коридору и приглушенных мужских голосов. Потом что-то металлическое грохнулось об пол. Такой звук я не раз слышал в армии, когда поднятые по тревоге сонные бойцы роняли в оружейной комнате автомат Калашникова со складным прикладом. Чуть позже из крайней комнаты  осторожно прошли мимо моей двери к выходу несколько человек. «Бабкины  гости свалили», - предположил я и начал засыпать.    
     Разбудил меня  настойчивый дребезг звонка. Вылезать из постели не хотелось. Потом, когда снова начали трезвонить, я решил одеться и выйти. 
     - Кого? – поинтересовался я, остановившись у входа. 
     - К Машковым, – ответил незнакомый мужской голос.
     «Вернулись ночные гости, а бабуля дрыхнет», – решил я и приоткрыл дверь. В проём, буквально пожирая меня глазами,  двинулся усатый мужчина лет пятидесяти с нерусским лицом. Пока я соображал, что это вряд ли бабкин гость, за ним вскочили еще двое молодчиков. «Разбой», – молнией мелькнуло в голове, когда к моему носу приставили что-то похожее на пистолет. Лихорадочно соображая, как выкрутиться, я стал медленно пятиться вдоль стены к своей комнате, сфокусировав зрение на черном предмете. Молодой налетчик, сжав  губы на  обескровленном лице, приставил к ним палец, дав мне ясно понять, что лучше помалкивать.       
     - Убери ты свой пистолет! – нарушил я его немое требование. – Я же не сопротивляюсь.
     Толстяк мгновенно сунул мне в лицо красную корочку и зашипел:
     - Где Реваз?
     - Здесь  кроме бабки никого нет, –  тихо сказал я и сделал знак, приглашая пройти в кухню.
     - А кто приезжал к Машковым? – вцепился в меня  колобок пристальным взглядом.
     - Машкова  давно уехала  в Тбилиси к своему мужу  Ревазу. Здесь осталась ее бабка. – Я показал на дверь прямо напротив кухни. – Был у неё вчера кто-то высокий и здоровый. 
     - Это был Руслан, – переглянулся толстяк с операми. И, хитровато прищурившись, стал возмущаться: – Сволочи, совершили разбой прошлой ночью и скрылись  на захваченной машине, открыв огонь по сотрудникам милиции. Приехали, …яди, в чужой город, засунули коммерсанту пистолет в рот и потребовали деньги. – Толстяк назвал астрономическую сумму. – Ничего, теперь их ищет  не только милиция, но и наши ребята. Эти наглецы разрешение на такие дела должны были у них спрашивать!
     «С чего это он  местных бандитов приплел? Предположил на всякий случай, что я имею к ним отношение?» – усмехнулся про себя я.
     - Пойдём, если что – завалим на хрен, – слишком уж картинно обратился  толстяк к коллегам, искоса проследив за моей реакцией:  не встревожусь ли за жизнь гастролеров.
     Убедившись, что мне на все глубоко наплевать, «боцман» пошел брать на абордаж бабкину «каюту». После его настойчивого стука  дверь приоткрылась и показалась заспанная физиономия бабули.
     - Где Реваз? – сходу пошёл в атаку колобок.
     Было заметно, как бабка переменилась в лице. Секундами позже она, явно волнуясь, ответила:
     - Нет никакого Реваза… не видела я его здесь… Он в Тбилиси.
     - Люди чуть не погибли, в которых он стрелял! Если не скажешь где он, пойдёшь под суд, старая сволочь! –  вскипел толстяк.
     Но бабка продолжала отнекиваться.
     - Ты мне дурочку не включай, сейчас наручники одену и увезу в тюрьму!
     В процессе этого импровизированного допроса оперативник зацепился профессиональным взглядом за большую спортивную сумку. Он понимал, что без санкции прокурора делать обыск нельзя.
     - Чья сумка?! – усилил давление старший опер.
     Бабка молчала, как партизан.
     - Открывай сумку, мама воровская! Там автомат, из которого стреляли!!!  - уже орал он.
     Бабка дрожащими руками расстегнула молнию и по требованию взбесившегося колобка стала извлекать оттуда вещи.
     Когда на свет показалась чёрная спортивная шапка, тот буквально завизжал:
     - Когда он сбежал?! Отвечай!
     - Ночью, –  посиневшими губами промолвила перепуганная старушка.
     - Собирайся, поедешь с нами, – мягко скомандовал толстяк  и, глядя на меня, процедил: –  Башку, на хрен, засунуть  в духовку – сразу же заговорила бы.
     Бабку привезли обратно часа через три и приступили к обыску. Меня и спортсмена (он к этому времени появился) пригласили в качестве понятых. Беженка во время этой процедуры обиженно поглядывала на нас, а под конец всучила милиционерам список исчезнувших у неё ложек и вилок.
     К ужину бабуля пришла в себя и появилась на кухне.
     - Это хохол милицию вызвал, – наставила она, как оптический прицел, прищуренный глаз.
     «Вот старая дура, не понимает, что ее грузины за донос убить могут», – подумал я и принялся доказывать, что это абсурд.
     - Я скоро переезжаю отсюда, – выслушав мои аргументы, сменила тему пострадавшая,– мне комнату в другом доме выделили.
    - А эту кому отдадут? – полюбопытствовал я.
     - Не знаю пока... Фаина давно обещала внучке ордер. И моя комната ей должна перейти. Она же теперь с ребенком.  Если бы Фаина осталась работать начальником ЖЭУ, то, может быть, и получилось бы все... А теперь какой с нее спрос... Внучка ей десять тысяч заплатила за комнату. И ты тоже, наверняка, платил, – бабка пытливо смотрела на меня, пока я ей не кивнул.       
     -  Реваз охранял ее год бесплатно, – продолжила   она, решив, что мы теперь друзья по несчастью, – я тоже работала у нее, сына ее, придурка, терпела… генерала этого, лысого дурака, кормила …   Слушай, этот генерал так боится за свою шкуру!  Автомат с патронами хранит в сейфе. Сколько он денег прикарманил! Ему же на строительство дома для военных из Прибалтики миллионы выделили! А сколько они коммерсантов с Фаиной обманули, –  продолжала возмущаться беженка. –  Звонит как-то по телефону и спрашивает: «С кем я разговариваю?» –  «Как с кем?» –  отвечаю я. Неужели, думаю, мой голос не узнает.  Да и некому быть, кроме меня, в квартире у Фаины. – «Документы на продажу самолета готовы?» –   «Слушай, какой самолет, это я, бабушка!» А он будто не понимает и еще сильнее начинает кричать: «Чтоб через час все подготовили!» Я опять спрашиваю, какой там самолет, а он мне: «Не задавайте лишних вопросов». Потом приехала Фаина, я ей рассказала, а она хохочет: «Бабушка, это так надо было». Как потом я поняла, они дурачили кого-то тогда... У них надо обыск делать, а не у меня. Реваз хотел только свои деньги забрать.   
     Шум у входной двери насторожил меня, и я приставил большой палец к губам. В проходе остановился сосед-пенсионер.   
     Обычно Борман (так  еще задолго до моего вселения окрестили соседа бывшие жильцы)  навещал нас раз в месяц, когда приносили пенсию. Во время визитов он первым делом выключал свет в коридоре, затем, переобувшись в тапки, осторожно выходил на кухню и стягивал с бельевой веревки все, что на ней висело.  Побросав тряпки и полотенца на стулья, он  приступал к осмотру своего стола, занимающего удобное место у окна.  Обнаружив на застеленной с прошлого визита газете водяные разводы от чужой посуды, он менял бумагу,  громко высказывая неудовольствие. В остальное время он старался говорить шёпотом. Помню, я несколько раз вздрагивал, когда за спиной внезапно раздавался его тихий голос. Однажды он поведал мне, придав  слащаво-свиной физиономии важное выражение, что ходил на приём к главе администрации города, тот его внимательно выслушал и пообещал рассмотреть необычную просьбу: ввиду перенесенной операции по удалению прямой кишки выделить ему под ванную  комнату жилплощадь соседки, находящейся на излечении в психиатрической больнице. При коммунистах в жилищном кодексе была статья, которая позволяла выселить человека с занимаемой площади, если он на ней не появлялся более полугода. Именно в коммунальных квартирах легко было доказать, что человек отсутствует необходимое для выселения время. Демократы статью отменили, но в жэках царила атмосфера старого времени.  Этим  незамедлительно воспользовалась бабка.  Она вскрыла в наше отсутствие с чьей-то помощью замок в приглянувшейся Борману комнате и пригласила нас к коллективному осмотру.
     - Вы посмотрите, что здесь творится! – причитала она, провоцируя нас войти на чужую территорию. – Мышей развела!
     - А что будет, когда эту женщину из больницы выпишут? – засомневался хохол.
     - Да она выписалась давно... Я узнавала. Живет в частном доме. Развела там кошек, собак…  Ей не нужна эта комната! Она тут пять лет не появлялась... Мне ее выделили… как беженке.
     Вскоре пыльные вещи из «выделенной» комнаты перекочевали в коридор и  валялись там, загородив почти весь проход, до тех пор, пока бабуля не убедила хохла перетащить их на мусорку.
     Бабуля имела привычку всегда  преувеличивать обстоятельства и давать волю фантазиям. Порой из ее уст можно было услышать что-нибудь невероятное, особенно когда она рассказывала о своей работе главбухом в городе Тбилиси. По старой привычке она ежемесячно проводила инвентаризацию своего имущества, обязательно выявляя недостачу. Мне она говорила, что недостающие ложки и кастрюли крадет «чертов хохол», ему же жаловалась на меня.       
     - Парень, бабка совсем с головой не дружит. Мы когда-нибудь сгорим из-за нее, – возмущался спортсмен, когда начинала чадить забытая на огне кастрюля беженки.
     …Внезапное появление пенсионера скоробило бабкино лицо как от зубной боли, и она перешла на шепот:
     - С кем этот дурак пришел?
     - С женщиной какой-то, – ответил я, не придав этому факту никакого значения.
     Пройдя в комнату, я лег на диван. Вскоре стало слышно, как старик   оскорбляет свою гостью последними словами. Он в эту ночь долго не давал мне спать, нудно тираня женщину.      
     «Отвратительный дядя. Хорошо, что он тут не живет»,– думал я про себя, ворочаясь с бока на бок.
     Под утро мое сознание все же отключилось, и мне привиделся короткий сон: я скатился по глиняному обрыву на дно  оврага и там, в  холодной воде, наступил босыми ногами на что-то живое – упругое, скользкое и мерзкое…
               
               
                ***
 
          - Борман переезжает! - едва ли не торжественно сообщил мне неделю спустя важную новость спортсмен. –  Его сын обменял по блату комнату на квартиру.
     Не успели мы пережить эту радость, как грянула еще одна немаловажная перемена –  беженка безо всяких комментариев стала упаковывать свои склянки и кастрюли.
     Когда ее родственник приезжал за очередной партией узлов, бабуля стояла  у раскрытой двери, как дневальный на тумбочке. 
     Хохол, зафиксировав недельное отсутствие соседки, передвинул на радостях свой кухонный стол на освободившееся место к окну. 
     В слякотный вечер тринадцатого числа, когда порог коммуналки переступила пожилая сутулая плотная женщина, одетая в изношенную шубу из искусственного меха и мохнатый волчий колпак, я варил  картошку, и  караван  из подержанного барахла, следующий за новоселкой, меня особенно не озадачил. Процедура вселения заняла чуть более получаса. Все это время, ощущая холод сквозняка, я простоял на кухне, наблюдая, как надрываются  грузчики, таща  неподъемную старую мебель. Мелкий мужичок, видимо, водитель грузовика, заглянул ко мне в поисках водицы.
     - Весь дом перекрестился, когда увидели, что они переезжают, –  ехидно обронил он,  подставляя рот под кран.
     - А  их разве много? – поинтересовался я.
     - У Зои есть дочь и сын, которого недавно посадили.
     Шофёр уехал, а я, поужинав без аппетита, отправился в свою комнату.               
     Пролежав около получаса в полной тишине, я отчетливо услышал, как новая соседка стала разговаривать сама с собой.
     Ошарашенный, слушал я в тишине ее неприятный голос, пока не понял, что она изливает душу не себе, а собачке, которую я проглядел… 
     Стук каблуков за дверью разбудил меня в то время, когда я, кажется, только заснул. Соседка ходила туда-сюда по квартире, и я никак не мог сообразить, что ей надо. Вдруг из её настенного радио мощно зазвучал гимн Советского Союза. «Шесть утра, - стал соображать я. – На улице совсем темно, декабрь только начался. Кажется, началась и новая жизнь».
     Всю следующую неделю соседка продолжала будить меня цоканьем каблуков с металлическими набойками, и я недоумевал, для чего она надевает сапоги почти за час до ухода на работу.
     В выходной состоялось первое общение с работающей пенсионеркой. Зоя Алексеевна появилась на кухне, поигрывая мощными покатыми плечами, в малиновых лосинах, обтягивающих мужские ягодицы и лягушачий живот.
     - Куда мне поставить стол?! – грубо спросила она меня басом базарной торговки.
     - Ставьте, где хотите, места много, – ответил я.
     Но Зое захотелось поставить его к окну, где раньше стоял стол Бормана, а теперь это место облюбовал спортсмен.
     - Вы все здесь живёте незаконно, – промычала она, с разгону вталкивая  двустворчатую кухонную тумбу. – Завтра же пойду в домоуправление, и проститутки, которых вы водили, здесь больше не появятся. Они не прописаны здесь ни х...
     «Борман  накапал», – догадался я, понимая, что спорить бесполезно. 
     Дом, некогда служивший общежитием для престарелых людей, последние десять лет выполнял функции обменного фонда, и постоянная прописка в нем не предусматривалась. Однако бывшая начальница ЖЭУ разрешала регистрацию жильцов в порядке исключения: по письмам райисполкома,  различным ходатайствам. Такое беспорядочное заселение раздражало старожилов дома. Вскоре после того, как, выражаясь их языком, «Ельцин свергнул Горбача», в квартиру явилась делегация домовой общественности во главе с комендантом – туповатой упитанной бабкой.   
     - Всех блатных будут выселять! – гаркнула она, едва переступив порог.
     Поведение бабки-коменданта всегда было вызывающим: то она орала благим матом во дворе.  То, что есть мочи, барабанила во входную дверь нашей квартиры, требуя держать ее всегда открытой, как у других жильцов.
     Влетев на кухню, как ошпаренная кипятком, комиссарша завороженно уставилась на расставленные на подоконнике разноцветные  пивные баночки.
     - В Польшу ездите! – обрадовалась она. – Губернатору доложу!
     Первый губернатор,  назначенный на должность Борисом Ельциным, заслужил уважение пожилых людей почти ежедневными разоблачительными речами в эфире местной радиостанции. Особо завело народ его распоряжение, дающее право изымать на вокзале у отъезжающих в Польшу челноков электробытовые приборы.  Бизнес челноков был признан вредным для экономики области. Вывезти за ее рубеж им разрешалось не более одного утюга, кипятильника и т.п.      
     - Что тут за женщина у вас появилась? – строго поинтересовалась проверяющая, –   Кто ее поселил? Опять по блату?
     - Да это беженка из Грузии, племянница Шеварднадзе, – пошутил я.
     - Племянница Шеварнадзе?! – захлопала удивленными глазками бабка.
     Минутами позже с улицы донеслись ее возмущенные возгласы:
     - Снова блатных заселили! Племянница, как его… Шеварнадзе… топерь здесь живет! 
     Когда я рассказал о визите «комиссии» спортсмену, он рассмеялся:
     - Кого ты слушаешь! Эту дуру? У нас постоянная прописка. Я недавно видел Фаину. Она сказала: ничего не бойтесь. Смеется, как всегда.

               
                ***
     В квартиру позвонили. Минутой позже послышались нецензурная брань, возня и грохот входной двери. Выйдя из комнаты, я столкнулся с Зоей - она шла уверенной походкой победителя. Халат под мышкой был разорван, а в руке находился трофей – самодельный охотничий нож. «Таская такой тесак, можно случайно самому себе брюхо проткнуть», – подумал я, и мне стало не по себе.
     - Матку хотел запороть, – пробурчала разогретая потасовкой женщина.
     «Если это ее сын, то он просто безумец какой-то», – решил я, обратив внимание на то, что от соседки резко пахнуло водкой. Вернувшись в комнату, я услышал, как она поделилась происшествием с собачкой. 
     Утром спортсмен пролил свет на вечерние события:
     - Ты знаешь, что мне Алексеевна рассказала?  Вчера приходил ее сын. Представляешь, он, оказывается, полный дурак. Мать спасла его от тюрьмы, квартиру  на эту комнату обменяла, чтоб с адвокатом  расплатиться, а он хотел ее зарезать! Ему, видишь ли, показалось, что она зажала деньги!.. А Борман, оказывается, обманул ее, очень мало доплатил за неравноценный обмен.
     - А где дочь-то ее? – прервал я украинца.
     - В больнице лежит. Кажется, сегодня должна выписаться.   
     После обеда  запахло краской: Алексеевна покрасила стену возле своего стола на кухне. Кроме того, она постелила дорожку возле комнаты и разложила на ней кучу старой обуви.
     - Володя, помоги мне тюль повесить, – вежливо попросила она спортсмена. – Вот здесь… Ага... Все лучше будет.
     Предстоящая встреча с дочерью благотворно сказывалась на ее поведении, и она даже сделала спортсмену комплимент:
     - Ну и здоровый же ты мужик, Вовка!
     Володя рассмеялся.
    Вечером раздался звонок в дверь, и Алексеевна, проводив   к себе в комнату молодую женщину лет тридцати с коротко остриженными светлыми волосами, появилась, что-то напевая себе под нос,  на кухне.
- Нин! Доча! Котлет пожарить? – ласково протрубила она,  и ловко поставила в синее пламя сковородку.   
Вскоре Зоя перенесла ужин в комнату, и родственная парочка под мирный  звон железа и стекла  начала отмечать вынужденное новоселье. Прошло немногим более получаса, и язык у  Зои стал заплетаться. Вдруг он громко выругалась: «Проститутка! пидараска гребаная!». Эти грязные оскорбления подействовали на меня как ушат холодной воды.  Мне еще не приходилось слышать, чтобы мать так «ласково» обращалась к родной дочери. Несколько минут Зоя материла дочь,  а та отмалчивалась. Потом терпение лопнуло, и «доча»  сорвалась на крик: «Заткнись, тварь! Заткнись, сука!».  Послышалась возня, сопровождаемая глухими стонами и воплями. Потом что-то вдребезги разбилось, и кто-то выбежал вон, хлопнув что есть мочи дверью.      
     Полчаса спустя настойчиво зазвенел звонок. Зоя, ворча, поднялась с постели и, тяжело ступая, двинулась к выходу.
     Проветрившаяся на воздухе дочь не стала реагировать на невнятные оскорбления мамы, допившей, вероятно, в её отсутствие водку.
     Квартира погрузилась в сон.
     Вздрогнул я от гимна Советского Союза – Зоя собиралась на работу.
     После ночной схватки мне было как-то неловко видеть любую из новоселок.        Вынужденная встреча произошла вечером на кухне. Зоя, как ни в чём не бывало, обжаривала свиные полуфабрикаты. Огонь охватил всю сковородку, а жир брызгами летел во все стороны.
     - Нина, доча, маслица принеси, - зычно, с любовью промычала она.
     Нина быстро вошла и  тихо поздоровалась глухим низким голосом. Она, как и мать, была среднего роста, с развитыми плечами и  крепкими ногами. Лицо ее нельзя было назвать дурным, разве что пустой взгляд бледно-голубых глаз немного настораживал.               
       Когда мы остались одни, она вдруг поделилась:
     - С мамой вчера сцепились. Разменяла квартиру из-за любимого сыночка. А мне как теперь личную жизнь устраивать? Мужчина мой в коммуналку приходить не хочет.
     - Ничего, помиритесь, –  обнадежил я ее и посоветовал сходить в церковь. 
     Эта беседа успокоила меня, и засыпал я с надеждой на хорошие перемены. Однако после  полуночи за стенкой снова стали раздаваться знакомые выражения. Закончилась все тем, что Нина, сильно хлопнув сначала своей, а затем входной дверью, ушла в ночь.
     Под самое утро её привезли, как я понял по голосам, работники милиции. 
     - Что с ней случилось? –  спросила Зоя. Хмель, по-видимому, не помог ей сохранить самообладания, и она упавшим голосом тут же добавила: - Она же вся в крови…
     Ответ милиционеров было трудно расслышать. Минутой позже, когда они удалились, забредила сама пострадавшая:
     -  Козлы... втроем не смогли меня трахнуть!.. Я шесть лет каратэ занималась...
     Утром  я вышел на кухню разогреть чайник. Следом за мной появилась Зоя.
     - Мы будем когда-нибудь спать? – неожиданно сорвался  я.
     - Ах ты козёл! Не выспался! – взревела она, положив мощные руки на плотные бока. 
     В пожелтевшей физиономии Зои мне показались очертания черепа. Она буравила меня своими маленькими бесноватыми глазками из-под нависшей лобовой кости; изо рта с ржавыми клыками пахнуло луково-перегарной вонью; халат к низу разъехался, обнажив застиранные панталоны.
     - Ты что материшься? – попробовал образумить я распоясавшуюся женщину и, вспомнив бабкин допрос, атаковал: - Мама воровская, что ли?
     - Нин, иди сюда!!! - львицей протяжно затянула Зоя.
     Поступью лунатика, со свежими синяками под глазами и разбитыми губами,  вышла дочь.
     - Он меня обозвал воровкой, –  кивнула в мою сторону поймавшая кураж мамаша.
     Нина, глядя отрешенным взглядом, резко вскинула руку. Удар был направлен в лицо, но я успел увернуться. Родительницу, смотревшую на меня уничтожающим взглядом мутных глазок, словно прорвало:
     - Да я тебя изведу, подонок!.. Будешь под забором издыхать, тварь!
     Подождав, пока извергающаяся лавина мата захлебнётся, я пошел в наступление:
     - Ты ведь котлы где-то на кухне моешь? Как бы не пришлось улицы пятнадцать суток подметать.
     - Кто тебе сказал, что я котлы мою? – обиженно осеклась соседка и вдруг, позеленев от злобы, снова перешла на крик: «Боговерующий недоносок объявился!.. Сам ходи в церковь, пока не сдох… Тварь!..».
     Я молча ушел в комнату, а  громовые раскаты Зоиных проклятий еще минут десять сотрясали стены   коридора, пока в комнате под перезвон столовых приборов не началась трапеза.
     Воспользовавшись передышкой, я тихо притворил дверь и  спустился на улицу.
     Встречные молодые пары исключительно с лицами влюбленных людей наслаждались жизнью. Вряд ли кто из них мог даже представить тот кошмар, из которого я только что выбрался. Я гулял, стараясь не думать о приближении вечера. Но время в этот день летело быстрее обычного, периодически напоминая мне о скором  возвращении в мрачную действительность.
     В сумерках я вошел в подъезд и медленно поднялся по лестнице до своего этажа. Тихо отомкнув замок, я ступил в черный коридор. Спертый воздух обволок  меня гнетущей тяжестью.
     Я двинулся к своей комнате, ожидая, что кто-нибудь из соседок выскочит и наброситься на меня.  Но женщины, видимо, выбились из сил и спали.   
     Я тоже прилег, рассчитывая поскорее отключиться.  Однако пауза, отведенная мне на отдых, оказалась короткой: за стенкой кто-то  встал и, повозившись, пошел на выход. Спать я уже не мог и стал ждать возвращения отлучившейся соседки. 
Ждать пришлось не долго.  Минут через пятнадцать  раздались знакомые шаги,  и комната ожила: какой-то металлический прибор упал на пол, зажурчала «живая» вода. Соседки  начали  сумрачно  переговариваться. Снова что-то упало на пол.  Голоса за стенкой зазвучали разнузданно.  В настроении появились признаки агрессии: смачные «комплименты»  посыпались в мой адрес. Ненависть к одному общему врагу помирила  родственников, и Зоя твердила клятвенные обещания, что сделает всё возможное для того, чтобы они снова жили одни. Во время её пьяного мычания я несколько раз услышал имя ее сына и понял, что Алексеевна ему уже неоднократно звонила, приглашая на  разборку со мной.

                ***

     Почти весь следующий день я пытался отвлечься, бесцельно бродя по городу. Голова была тяжелой, будто меня накануне подвешивали вверх ногами. С приближением сумерек я совсем раскис. В кресло стоматолога я усаживался с лучшим настроением, чем сейчас возвращался к домашнему очагу, издалека пытаясь определить, горит ли свет в окне соседок.
     Первое препятствие - общую дверь -  я миновал без приключений. Из конца коридора несло тухлятиной.   Нина  что-то громко и нервно рассказывала.               
     Я вставил на ощупь ключ в скважину и почти бесшумно провернул его. Не разуваясь и не включая света, присел на диван.
     -  Я ему говорю: кого ты хочешь уволить?! – кипятилась Нина. - А он, скотина, морду отвернул, разговаривать со мной не хочет. А я ему хрясь по …льнику! Убью, ..ядь козла!
     Постепенно выяснилось: козлом и скотиной оказался врач из больницы, в которой работала Нина. Нина так долго смаковала сцену насилия, что я вновь подумал про дурдом.  На внезапный треск звонка я подскочил как пружина и, почувствовав, что звонят мне, кинулся к входной двери.  На пороге стоял мой восьмилетний сын с рюкзачком за плечами. Его мать, с которой мы были в разводе, жила неподалеку и всегда отправляла его гостить ко мне без предупреждения. Из комнаты соседей запоздало выглянула взъерошенная голова Зои. Пока мы шли по коридору, она молча изучала ребенка могильным взглядом. 
     Спустя некоторое время я собрался поставить чайник. У поворота на кухню открылась дверь в туалет, и в нос шибануло таким духом испражнений, что  меня аж качнуло. Зоя, выйдя из сортира, оттолкнула меня и, окинув как немощного старика игривым взглядом с головы до ног, пробурчала:
     - Еще раз встанешь на моем пути – отпизжу.
     Припугнув меня взмахом руки, она тяжёлой поступью пошла прочь, напевая какой-то мотив знакомой мне еще с детства песни.   
     Ближе к полуночи квартира начала сотрясаться от ругательств. Разыгравшаяся буря время от времени переходила в настоящий ураган. Нина умоляла дать ей финку, чтобы зарезать меня. Неожиданно  женщины, растравив себя до предела, направили заряды злой энергетики друг на друга, и завязалась  ожесточенная схватка. Потом раздался грохот, да такой силы, будто бы  с потолка свалилось бревно. «Не иначе как кто-то придавил кого-то своим телом», - решил я. После небольшой паузы, вероятно от безысходности, протяжно завыла мать: « У-у-у, с-у-ука-а…». Удивительно, но после этого оба бойца почти сразу затихли и послышался храп.   
     Сны, поверхностно входящие в мое сознание этой ночью, были настолько нелепы и отвратительны, что я периодически просыпался и пытался анализировать их содержание. Последнее видение, которое я запомнил, представляло собой картину дома, в котором я родился. В нем я увидел свою покойную мать. Она была встревожена вместе со мной внезапным появлением на полу маленькой черной змейки, которая затем через щель уползла в подпол. Я так и проснулся с мыслями о том, что гадина в любой момент может снова выползти и кого-нибудь укусить.
     В это время у соседей кто-то встал с кровати и открыл дверь.
     Шаги в направлении кухни  показались мне излишне осторожными.
     Звякнула сковорода на газовой плите, и послышалось Зоино ворчание. Я начал понемногу расслабляться. Но тут скрипнули створки стола, и я вновь затаил дыхание. Мне показалось, что Зоя завозилась где-то рядом - за тонкой стенкой, там, где  размещалось мое маленькое кухонное хозяйство. 
     «Что побудило ее залезть в мой стол?» –  задумался я и больше не заснул.
     Утром, собирая сына в школу, я достал из стола трёхлитровую банку, в которой у меня отстаивалась питьевая  вода, и прежде чем залить ее в чайник, обнаружил на ней отпечатки сальных пальцев.
     «Зоя ночью перехватила со сковородки сала, а потом вытащила из стола мою банку», – решил я и, заподозрив неладное, убрал банку в настенный шкаф, закрепленный за моей комнатой.
     К вечеру вода помутнела и стала издавать тяжелый ядовитый запах. «Зоя - страшный человек. Не пожалела даже ребенка», –  ужаснулся я и решился переступить внутренний барьер – обратиться в милицию.               
    У входа в РОВД дымили сигаретами несколько мужчин с помятыми  физиономиями. Разного возраста, одетые в разную одежду, они чем-то были похожи друг на друга.
     В помещении не хватало света, и все было насквозь прокурено.    
     Хмурый дежурный  с глазами в кровяных прожилках, выслушав меня, отправил в опорный пункт участковых инспекторов.
     Участковый, молоденький лейтенант с усиками, спешил и выслушал меня буквально на ходу.   
     - Пишите заявление, – с безразличием рекомендовал он, когда убедился в твердости моих намерений наказать соседку. – На рассмотрение жалобы даётся месяц.  В течение этого времени я зайду к вам в квартиру, будьте дома.               
     Вечером в мою комнату тихо постучали. Володя наконец решил поделиться своими соображениями насчёт неожиданно свалившегося на нашу коммуналку «счастья»:
     - С такими людьми бесполезно ругаться. Пока тебя не было, приходил сын. Я тебе скажу, что у того башка пробита не меньше, чем у Нины.
     - Как ты узнал?  -  спросил я.
     - Да я слышал, как он повторил раз десять подряд, что зарежет любого, кто обидит мать.
     - У него большой фронт для подобной деятельности, – попробовал пошутить я.
     - Ты, парень, зря смеешься,– понизил спортсмен голос, услышав голоса, –  Как хочешь, а я перехожу жить к теще.
-  Кажется, к соседям пришел гость, – предположил я,  и мы разошлись по комнатам. 
    Тем временем за стенкой, судя по звону стекла, готовилось застолье.  После недолгого общения под водочку и огурчик кто-то прошлепал по коридору, и потянуло едким папиросным дымом.
Я вышел и столкнулся с высоким блондином с простой деревенской физиономией.
     - У нас в квартире не курят, –  вскользь сказал я.
     - Я же в туалете, –  промямлил  гость без всякой агрессии в голосе. 
     «Где же он себя так истязал?» – подумал я, заметив, что узловатые руки незнакомца были равномерно покрыты продолговатыми рубцами.
      – Кури ты, на х…, где хочешь! – истерично взорвалась Нина. – Я сейчас ему устрою.    
     Кавалер, судя по шуму, с трудом сдерживал рвущуюся в бой невесту. Нетрудно предположить, чем бы это могло закончиться для меня, не вернись с улицы Зоя Алексеевна. Понуро подойдя к собственной берлоге, она остановилась на пороге и что-то пробурчала. Потом, продолжая недовольно бормотать себе под нос,  повела выгуливать оживившуюся собачонку. Нина же моментально забыла про меня и вспомнила старые обиды на мамашу.

   
                ***
 
     Бабуля-беженка в квартире не показывалась более месяца. Навестила она нас в тот редкий день, когда соседки были трезвыми. Познакомившись с пожилой новоселкой на кухне, она первым делом поделилась с ней своим горем -  пропажей столовых приборов. Потом по секрету сообщила той, что украинец не сошелся характерами с будущей тещей и водит ночевать невесту сюда. Однако Зоя к бабкиным любезностям отнеслась прохладно. Она, видимо, сообразила, что беженка, получив новую жилплощадь, не хочет расставаться с прежними комнатами.
     И вот, когда бывший  главбух вскоре вновь заглянула мило посплетничать, Зоя сходу сразила ее вопросом:
     - Ты что сюда ходишь? – рявкнула она,  глубоко вонзившись вампирским взглядом в бабулину душу.
     - А-а-а … я-я-я …  тебе  какое  дело! -  наконец  нашлась  бабка.
     - Ты здесь не прописана ни х…,  -  как кнутом хлыстнула Зоя.
     - Слуш-шай, ты… кто ты такая, – зашипела побледневшая старушка. В это время её глаз прищурился ещё сильней, а губы повело набок.
     - Где это тебя так перекосоёбило? – насмешливо  прогремела Алексеевна. – Мне твои грузины по херу, поняла?! 
     После этих слов бесстрашная женщина медленно двинулась в свои апартаменты, бормоча нецензурные выражения, а бабушка, осознав, что раунд проигран, стала собираться. Когда она закрывала внучкину комнату, ключи ее то и дело выпадали из рук.
     Дня через два после этой стычки  появился  немолодой родственник беженки с женщиной лет сорока, доводящейся ему, как мне показалось, супругой. Зоя, наморщив лоб, оглядела гостей с ног до головы, но ничего не сказала. Минут  через десять она подошла к их двери и стала ворчать:
     - Придут, насерут, а потом убирай за ними!
     Из комнаты никто не вышел. Зоя немного потопталась и добавила децибелов:
     - Проституток водить сюда никто не будет!
     После этих слов  открылась дверь, и раздался недовольный голос Нины:
     - Мама, с кем это ты?
     - Да пришёл тут козёл деловой.
     Молчание за дверью вдохновило Зою, и она продолжила ворчать,  переминаясь с ноги на ногу, как боксер перед схваткой. Гости на это никак не отреагировали. 
     Алексеевна ушла к себе, и вскоре за стенкой раздались удары по корпусу телевизора, и послышался сильный треск. После третьей попытки ящик заработал на полную мощь.
     Заиграл колокольчиком звонок, который провел в комнату бывший хозяин Борман. Нина вышла и с гордо поднятым подбородком, слегка разрумянившаяся, провела  кавалера. Про бабкиных родственников тотчас забыли. Началось приятное застолье.
     Однако торжество, как и водка, быстро закончилось, и Нина принялась вычитывать мать за обмен:
     - Из-за тебя я живу в этой дыре. Ни ванны, ни горячей воды… Соседей, ****ь, поубивала бы, сволочей!.. А все ради дорогого сыночка, тюремщика… Мне жизнь нужно устраивать, а тут... Уйди, сука, с глаз долой! Ненавижу!   
     Зоя  огрызнулась пару раз матюками,  но это только подлило масла в огонь.
     - Уйди, тварь, отсюда, пока я тебя не убила!!! – дико завопила Нина.
     Зоя хлопнула дверью и, злобно ворча, прошла к выходу. Следом за ней ушли бабкины родственники.
     Прошло совсем немного времени, и по коридору кто-то пробежал, сотрясая пол подобно слону. Раздался смачный хлопок и грохот. Нина, едва успев взвизгнуть, мгновенно замолчала, точно проглотила язык. Ее жениха, пытающегося робко объясниться, выпроводили вон. 
     Я подошел к окну и стал наблюдать. Из подъезда вышли двое: невысокий, но весьма крепкий мужчина лет тридцати и жених Нины. Здоровяк сходу одарил  мощной оплеухой долговязого блондина и погнал его, замахиваясь для следующего удара. Блондин, прикрывая лицо, пытался что-то объяснить. Но получил еще одну оплеуху.   
     «Братец у Нины здоров как бык, - подумал я. – Моим кулаком такого с ног не собьешь».
     Я взял в руки молоток, но он мне показался слишком легким.

 
                ***

     Визит участкового совпал с очередной пьянкой. Послушав в коридоре, как выражаются соседи, лейтенант прошёл на кухню.
     - Одиннадцати вечера нет, и они имеют  право  в своей комнате громко разговаривать, -  начал он разъяснения. Достав из папки моё заявление, он спросил: - А видел ли еще кто-нибудь из соседей, что Зоя Алексеевна отравила вашу воду?
     - Нет, - ответил я.
     Кроме меня, заявление подписал спортсмен, но этого, видимо, было недостаточно.
     В процессе вынужденного разговора я понял, что милиционер ставит под сомнение факты, дающие основание для возбуждения уголовного дела. Вдруг у  соседей начался шум. Затем раздался истошный вой и залилась лаем собака. Участковый подчеркнул ручкой строчку, в которой говорилось о громком лае собачки.
     - Без согласия соседей собак в коммунальных квартирах  держать нельзя, - произнес милиционер и занялся составлением протокола.  Беседу с Зоей он решил отложить, но то, что она все-таки состоялась, я понял днями позже.
     Собираясь на прогулку, Алексеевна зашла на кухню и посадила Жулю на свой стол.
     - Тебе собака моя мешает, козёл? – ехидно спросила она, оскалив в улыбке крупные серые зубы. - Теперь она будет сидеть здесь!
     Почувствовав от пьяного лица тяжелое излучение, я ушел в комнату и замер в раздумьях у окна, настежь открыв форточку.
     - Уведи собаку за дом! Пусть там серет! – вернул меня к действительности грозный окрик. На Зою наехала старшая по дому.
     - Чего ты приебалась к моей собаке!!! – эхом сотрясла окрестности моя бесстрашная соседка. – Она не серет где попало!.. Она, на х.., умнее человека! Поняла ты, пропойца!
     - Это я пропойца?! Сама ты пьянчуга!
     - Иди  на х… отсюда, пока я тебе ****юлей не отвесила, - наглым  басом пригрозила  соседка. Старшая по дому, испуганно приговаривая: «Это я-то пропойца?»,  ретировалась.       
     Новая победа Зои меня озадачила. Способен ли вообще кто-нибудь образумить ее? – сомневался я.
     Ожидание очередной провокации соседей вытеснило все мои праздные мысли. Интерес к жизни настолько угас, что я перестал воспринимать рейтинговые телепередачи. Спроси меня сейчас, что тогда транслировали – я не вспомню. Случись в то время даже революция, я бы и к ней, возможно, не проявил должного интереса. Истощив нервную систему месяцами испытаний, я решил искать съемное жилье.               
     Купив газету объявлений, я обратил внимание на обведённый в рамочку текст. Продавался дом, совсем рядом. Цена оказалась приемлемой для меня, и, по городским меркам, невысокой. В воскресенье утром я пошел на смотрины.
Калитка, сваренная из металлических пластин, приятно скрипнула. Перед довольно приличным с виду домом, обшитым крашеными досками, росли две старые вишни и кусты крыжовника. Во дворе, у могучего ствола каштана, была рассыпана куча песка, рядом стоял столик.
     Дверь открыл молодой мужчина, как выяснилось, квартирант. Он пригласил меня пройти внутрь.
     - Крыша течет? - спросил я, увидев водяные разводы на оклеенном белой бумагой потолке.
     - Крыша течет, печка дымит, - начал вводить меня в курс дела мужчина. -    Хозяйка получила квартиру от предприятия, дом признали аварийным. Потом  как-то прописалась и ждала сноса. Но сносить передумали, тут грунт плохой, и она эту гнилушку продать решила. Только какой дурак у нее трухлявый дом, которому почти 50 лет?
     «Как мне отремонтировать дом и во что это выльется? – погрузился я в тяжкие раздумья. – И что меня ждет в случае сноса? Мне выдадут компенсацию, поскольку я здесь не прописан. А компенсация с учётом износа будет лишь малой частью тех денег, которые я заплачу…»               
     Всю неделю перед Пасхой соседки по коммуналке не просыхали и ежечасно «миловались». Это подстегнуло меня к покупке аварийного дома.
     Получив ключи от спасительного пристанища, я незаметно стал переносить вещи. Когда дело дошло до дивана, Зоя вышла в коридор и поначалу опешила. Потом что-то забормотала и, не дождавшись, когда мы с Володей минуем порог, вытолкнула нас входной дверью. Через секунду Зоя ее снова распахнула и, разразясь нецензурными оборотами, резко захлопнула  многострадальную дверь, отбив от косяка кусок штукатурки.   
     У подъезда мы замешкались. Я стал убеждать спортсмена не двигаться прямой дорогой, а обойти дом через рощу, чтобы нас не было видно из окон. В это время нам под ноги шлёпнулась отрубленная  куриная  голова. Мы быстрыми шагами потащили диван, будто ворованный. Спортсмен смеялся по дороге, сбивая ритм шагов, но передохнуть отказывался.
     В новом жилище было непривычно тихо, сыро и прохладно. Вечером прошёл  сильный дождь, и я услышал, как закапало с потолка. Несмотря на это, я впервые за последние месяцы полноценно выспался. Позавтракав, залез на чердак и увидел там множество оцинкованных тазов, в которых стояла вода. От её испарения воздух был душным и влажным. Крытая толстой послевоенной сталью крыша прослужила  немало лет, но в местах, где скапливалась грязь, железо прогнило, и больше всего в водяных отливах, устроенных в полуметре от нижнего края.
   
               
                ***

    Мне понадобился инструмент, и я, выждав неделю, отважился  пойти за ним в квартиру. В коммуналке было теплее, чем обычно. Пахло кипятившимся   бельем. Нина, обнаружив меня у двери, вернулась обратно в комнату.
     - Пришел этот козел, - доложила она своей мамке.
     - Не х…  его сюда пускать, - агрессивно отреагировала Зоя. - Он вещи свои забрал.
     Пока соседки совещались, что со мной делать, я положил в сумку ящик с инструментом, закрыл дверь на два замка и вышел на улицу. На  полянке перед домом грелась в лучах майского солнца  одетая в пестрый вылинявший халат блюстительница порядка. По бокам, как телохранители, сидели две древние старушки, одетые в зимние одежды.   
  - А хде друг твой делся? – окликнула  меня отставная комендантша. – Давно  его не вижу.
Я подошел, поздоровался с бабками, и, глянув в  окна своей коммуналки,  ответил:
- Ушел к теще, не выдержал.
- Наверное, из-за женщины, что в вашей квартире поселилась? Она, случайно, в турьме не сидела? – негромко  спросила она, опасливо поглядывая на окна четвертого этажа.   
- На счет тюрьмы не знаю, - ответил я, - но жить с ней в одной квартире не сахар.    
- Понимаю. У меня у самой сосед пьянчужка. Ой, как стонет по ночам!.. Додумался недавно - батарею пропил!  Дал бы ты ему немного денег, и он бы поменялся с тобой.
 - А разрешат обмен?
 - А чего ж не разрешат… Ты сходи в домуправление.
     Не откладывая совет бабки в долгий ящик, я  написал заявление с просьбой разрешить мне обмен своей комнаты и пошел в ЖЭУ. Оттуда меня сразу же направили в жилищное управление города, куда я вскоре и пришел.
     По обе стороны коридора важного учреждения сидели пенсионеры, чьи лица скорбно застыли,  будто в ожидании приема врача-онколога. Воздух насквозь пропитался едким духом старости и лекарственных настоек.               
     Бесплатно получить жильё в нашей стране всегда можно было только через лишения и всяческие унижения. Людей на десятилетия закрепощали квартирным вопросом и держали в напряжении до самого дня выписки ордера. И даже получив заветную бумажку в руки, нельзя было расслабляться. Случались недоразумения, когда какой-нибудь счастливчик, прибежав сломя голову к дверям «подаренной» государством квартиры, сталкивался в них с другими новоселами. Подобные «накладки» нередко доводили людей до инфарктов. Но существовала прослойка граждан, которые не могли улучшить жилищные условия до самой гробовой доски. Эти люди плохо разбирались в законах, не в состоянии были аргументировано изложить претензию. Большинство ходоков, прошедших через войну, колхозы, вредные производства, не понимали, что просить, утирая платочком слезы, о помощи чиновника бессмысленно - чужое горе его только раздражало. Многие просто не догадывались, что хладнокровный бюрократ на хлебной должности оперативно работает в двух случаях: за взятку или по звонку с самого «верха». Он сам сознательно затягивает дела, увеличивая список людей, которых фактически без последствий можно было вычеркнуть из очереди и тем самым создать скрытый резерв жилплощади, обретя ценность в глазах высокопоставленных начальников, к которым шли жаловаться наивные просители после очередного неудачного с ним собеседования.
     В кабинете начальника жилищного управления  стоял сладковато-приторный запах духов. За столом сидела молодая женщина с лицом, какие почему-то принято называть симпатичными. Я не раз слышал, что карьера этой надменной дамы началась в точности как и у Фаины: совсем молодой ее приметил пожилой марксист из аппарата обкома КПСС и пристроил заниматься приоритетными вопросами. Стоило мне только назвать  номер своего необычного дома, как  дама отвлеклась от бумаг. Когда я, немного волнуясь, начал излагать свою просьбу, с лица чиновницы сползла маска, и оно приняло брезгливо-раздражительное выражение. Я понял, что Фаина обошла ее.  Выйдя из кабинета этой «леди с холодным сердцем» ни с чем, я дал себе слово найти способ переиграть ее.
     Дальнейшие  мои хлопоты заняли немало времени и закончились тем, что посетившая квартиру техник из ЖЭУ нашла общий язык с Зоей, подсказавшей разрешение всему происходящему: «Раз они здесь  не проживают - их нужно  выселять».
     Воспользовавшись засухой, я нанял двух строителей перекрывать крышу. Резво взявшись за работу, мужики выпросили у меня на пятый день аванс и на следующее утро не вышли на работу.  Прогуляв два дня, работники стали нервничать, и один, вероятно, не раз кодированный, разбил себе молотком палец. В спешке они приколотили обрешетку из досок разной толщины, отчего начал плохо ложиться шифер, и они, притягивая его гвоздями, наделали трещин. Ко всему прочему, «раскодированного» выгнала из дома сожительница, и он начал просить меня заранее расплатиться с ним, чтобы как-то ее задобрить.
     Несколько дней спустя у калитки, которую я предусмотрительно держал на замке, появился незнакомый мужчина.
     Гость, представившийся бывшим мужем хозяйки, объяснил мне, что он недавно  выписался из больницы и случайно узнал от посторонних людей о продаже дома и пришел проверить, цел ли оставленный им в сарае «Москвич». 
     Я внимательно оглядел этого с виду вполне здорового человека, пытаясь отыскать в его внешности следы какой-нибудь болезни. Его супруга проговорилась мне, что ей нагадали на картах о его скорой кончине. Однако ничего особенного в его облике, не считая разве излишней суетливости и нервозности в поведении, свойственной людям, страдающим алкоголизмом, не обнаружил.
     Убедившись, что машина и какие-то важные запчасти целы, мужчина, посетовав, что не получил от своей бывшей половины с продажи дома ни копейки денег, пошел искать грузовик, чтобы поскорее оттранспортировать свое имущество. Когда «Москвич» с трудом затолкали по мосткам в кузов, строители получили  на водку.
     На следующий день работники начали с утра прикладываться к банке с пивом, успокаивая меня:      
     - Все будет сделано, шеф, пара пустяков осталась.
     Потом кто-то сбегал за бутылкой, и работа встала, как выяснилось позже, окончательно.
     Спустя месяц я вынужден был сам накладывать на треснутый шифер заплатки из  пропитанного в масляной краске брезента. Потом законопатил щели (шифер не отлежался, как обещали работнички) мхом, вымоченным в цементном растворе.
     В оставшуюся часть лета я подготовил к работе печку и стал приводить в порядок низину участка, где начинался овражек. Низина превратилась в заросли  бесплодной малины, жгучей крапивы и лопухов. Бывшие хозяева натаскали туда кусков полиэтиленовой пленки, разных склянок, бутылок, старой обуви. На ветхом заборе висели истлевшие серые куски тряпья, колготки. За ним, на весело цветущей одуванчиками поляне, где когда-то стоял барак, выгуливали   породистых мускулистых собак, распивали вино и оправлялись местные алкоголики; вечеряли, что бог послал, бомжи. Мне пришлось немало потрудиться, чтобы разгрести многолетние залежи мусора и возвести крепкий высокий забор.   
     Когда зарядили осенние дожди, я разломал сарай и залил на его месте фундамент под баню.
               
                ***

     Наступила зима. Одежда в шкафу пропахла плесенью, по углам выступил иней, а в сырую холодную постель невозможно было ложиться, не положив в неё предварительно нагретые на плите булыжники. С наступлением утра был заметен пар изо рта, и первым делом нужно было топить печку.
     В выходной я решил утеплить снаружи окна. Во время работы меня кто-то потянул за штанину. Обернувшись, я увидел двух серо-белых пузатых щенков. Они стояли на задних лапках, упираясь передними в перекладину лестницы, и хватали меня за пятки. Малыши дрожали от холода, и мне, отложив все дела, пришлось строить большую конуру. 
     К середине зимы щенки заметно подросли и стали шастать по чужим огородам.
     - Сосед, - как-то обратилась ко мне старушка, живущая напротив. – Мой хозяин сказал, что если только поймает хоть одну твою собаку – отрубит ей голову.
     - К чему такая жестокость, - ответил ей я. - Он бы лучше свой забор починил.
     Через некоторое время собачки отравились. Одну несколько раз вырвало, но она продолжала гулять. По тому, что она на следующий день перестала залезать в будку, я догадался, что остававшаяся в ней ее сестричка не выживет. Я спохватился и вытащил её. Бедное животное с грустью смотрело на меня влажными глазами и, еле-еле шевеля  хвостиком, лизнуло мне руку...
     Отвлек меня от переживаний сосед-спортсмен. Он появился у моих ворот, когда смеркалось, и под звонкий лай посаженной на цепь дворняги с черной мордашкой начал делиться новостями:   
     - Ты представляешь, парень, наш сосед Дима попробовал поселить в свою комнату квартиранта, военного. А Алексеевна  выгнала его! Постучала  к нему и матом предложила ему выметаться. Потом свет в туалете стала выключать. Самое интересное, что Нина беременная и пьет.      
        Молодая пара из комнаты № 6 проживала с ребенком у матери девушки  неподалеку от меня в  малометражке. Комнату в коммуналке  получал Дима, и тоже через Фаину. Несколько лет комната сдавалась квартирантам. Последний постоялец съехал за месяц до появления Зои. Мы, естественно, предупредили молодоженов о переменах в нашем быту. Но они не придали нашим словам серьезного значения. После случая с военным молодые стали проявлять активность -  заходить ко мне и делиться информацией на одну волнующую только нас тему.
     Явившись как-то необычайно возбужденной, еще больше раздобревшая после родов супруга Димы стала громко возмущаться:
     - Иду я сегодня из детского сада и вижу Нину. Представь себе - она пьяная гуляет с ребенком!.. Увидела меня - сразу начала матом крыть. Я хотела ответить, но передумала.  Даже останавливаться не стала.
- Правильно сделала.
- Прихожу домой, – продолжила она рассказ после небольшой паузы, – звонок. Димка трубку взял и зовет меня: «Иди, тебя спрашивают». Слушаю – не пойму сразу. Потом сообразила, что это соседи по коммуналке. Обзываются,   друг у друга трубку вырывают и угрожают.
     Представив на секунду, как вдохновенно орали пьяные дамы, я рассмеялся. 
 - Тебе смешно, а мне - не очень. Нина обещала мне кислотой серной в лицо плеснуть! Маме рассказала, она немедленно поставила в известность участкового. Прошла неделя, и никакого результата. Нужно коллективную жалобу писать…
     - Хорошо, я согласен, - пообещал я толстушке. – Но  имей в виду, что участковый может обозлиться и встать на сторону Зои. Представь себе сцену:  Алексеевна трезвая встречает милиционера с внуком на руках и жалуется на то, что ей приходится постоянно убирать грязь за разными квартирантами. А те, кто сдаёт жильё, усложняя этим условия ее проживания, в это время благоденствуют в отдельных квартирах со всеми удобствами.
     - Разве мы благоденствуем, скажешь тоже. У нас бабушка парализованная лежит, - расстроено возмутилась девушка и начала прощаться. 
     Зоя, по-видимому, действительно хорошо понимала, что маленькие дети в различных спорных ситуациях являются серьёзным козырем, и своевременно начала хлопотать по вопросу расширения жилплощади.            
     Сосед-спортсмен редко, но чаще других, бывал по старому адресу. Именно ему первому было суждено узнать важную новость.
     - Парень, ты знаешь, что мне Нина сказала? – эмоционально обратился ко мне Володя, когда я подошел, оглушаемый радостным пронзительным лаем дворняги, к калитке. – Тебя выселять будут. Нечего было писать в жилуправление. А ей, между прочим, комнату, в которой бабкина внучка прописана, отдали. Она уже выставила из нее в коридор вещи.   
     Время от времени мне стал сниться почти один и тот же сон, в котором я видел, что комнату мою вскрыли и ее заняла Зоя. В один из дней, чтобы как-то себя успокоить, я поднялся по грязной лестнице и с трудом затолкал ключ в скважину. Злополучный замок долго не открывался. Когда я его осилил и вошел в коридор, меня уже поджидала Алексеевна с внуком на руках.
     - Закрой дверь, ребёнка просквозишь!!! - взревела бабушка. «Зачем ей, собственно, приспичило брать с собой малыша, если боялась простудить? - подумал я. - Наверняка ждет комиссию из жилуправления». Пройдя к себе в комнату, я включил давно подготовленный магнитофон на запись.  Соседка стояла за дверью и сыпала угрозами. Не прошло и минуты, как она, достаточно разогревшись, открыла её ударом ноги.
     Переступив порог, Зоя стала оглядывать комнату. Ноздри ее при этом расширились, втягивая воздух.
     «Хочет разведать, все ли я вынес», - догадался я.
     - Ты что лезешь в чужую комнату? – попытался осадить я соседку. - Не боишься ничего, что ли?
     - Ни х…! – хрюкнула Зоя и, каким-то звериным чутьём  почуяв опасность,   вышла в коридор. 
     Пока я выбирал нужные  мне книги, вернулась с прогулки Нина, и моя поясница, предательски заныв, подсказала, что спокойно уйти мне сегодня не удастся.
     -У-у-у, козёл! – размахнулась бабушка, пытаясь достать меня кулаком, описывающим траекторию сверху вниз, когда я, зажав под мышкой книги, возился с замком. Развернувшись, я остановил Зою резким выпадом руки. Увидев ладонь в сантиметрах от своего носа, Зоя немного растерялась и отступила. Но тут же, выхватив у Нины ребенка, снова полезла на меня. Нина стала отбирать сына  назад, и я, воспользовавшись неразберихой, протиснулся между их горячих тел. У самого выхода я снова  резко развернулся и, едва не выронив книжки, успел остановить Зою на расстоянии вытянутой руки. Увидев  у себя под носом мой кулак, кабаниха тупо на него посмотрела и остановилась, решив избежать прямого столкновения, – по-видимому, была  просто недостаточно  пьяна для более экспрессивной атаки.
     - Мама, пусти, я его убью! – истерично взвыла Нина и стала спихивать малыша Зое. Пока они швыряли маленького человечка из рук в руки, как мячик, я стал спускаться вниз, ожидая продолжения погони. Но соседки не покинули своей крепости.  Постояв у подъезда минуту-другую, я пошёл окольной дорогой к своему дому. В это время я думал о том, что они могут выследить меня и запросто поджечь дом. Опасаясь внезапной встречи, я старался не носить днем воду с колонки. Выходя в огород, я с опаской смотрел в сторону поляны: не появятся ли на ней Зоя с Жулей?               
     Сны про мою коммунальную квартиру не давали мне покоя. Мне часто снилась наша кухня с ржавой раковиной, мусор и тазы с грязной водой. А однажды  привиделся пролом в стене со стороны соседей. Тут я не на шутку встревожился и решил еще раз сходить в жилищное управление навести справки.    
     В маленькой комнате для секретарши, где к месту было бы поставить большой венок с траурной лентой, сидела за печатной машинкой приятная молодая женщина, которую я подозревал в тайном сговоре со своей недоброжелательницей.
     - Здравствуйте! Есть ли какие новости по моему заявлению? -  тихо произнес я с порога.
     - Кажется, что-то было, - ответила дама и прошла в кабинет начальницы.
     «Что-то долго она задерживается», - заволновался я по истечении всего  лишь нескольких минут.
     -  Вот копия письма, отправленного  на ваш адрес, - лукаво улыбаясь, протянула мне «добрая фея» долгожданную весточку.
     Взяв в руки роковой листик, я пробежался глазами по тексту. Последняя фраза - «документы, на основании которых произошло ваше вселение, в ЖЭУ отсутствуют» - чуть не лишила меня самообладания.
     - Да, еще, - как бы спохватилась секретарша, - в вашей квартире побывала комиссия и составила акт о вашем непроживании.
     В моей голове после этих слов наступило временное затмение. «Всякие возражения с моей стороны будут бессмысленными, – с трудом успокоил себя я. - Нужно найти Фаину. Видимо, уходя с должности, она обрубила все концы».
     Фаина, вопреки мрачным прогнозам относительно ее будущего, быстро сработалась с новой властью,  преуспев в делах, связанных  с отмыванием серых денег.   
     Ее бывший куратор из райисполкома, пробыв некоторое время в тени, организовал доходное дело – производство торговых павильонов из европейских материалов. Когда настали выборы в органы местного самоуправления, этот энергичный коммунист  напомнил избирателям о прежних «золотых временах», когда всем заправляла его партия, и без труда стал  депутатом. Оказавшись среди людей, близких по духу и мышлению, он вновь стал их лидером и смог, как говорят в таких случаях, «протащить» решение, согласно которому владельцы старых павильонов должны были либо приобретать новые, либо освобождать наработанные места.
     Вот где она – «коммунистическая» хозяйственность: самому себе обеспечить производственный заказ, гарантированный сбыт на несколько лет вперёд, да ещё и по цене, самим собой установленной.    
     « Надо думать, что вслед за первым актом последует второй, – размышлял я. –  А тут еще Зоя, будь она трижды проклята, сменила замок на общей двери и ключей, естественно, никому не дала…»

   
                Часть вторая               

     В середине знойного лета я брел, удрученный и подавленный,  по шумной улице и никого не замечал. Машины обдавали меня теплом угарных выхлопов. Горячий асфальт парил сизой дымкой.   Поравнявшись  с частным сектором, я, решив сократить путь, свернул в безлюдный переулок.
     Серые фасады и проросшие лишайником крыши домов послевоенной постройки купались в раскидистой зелени плодовых деревьев, а маленькие слепые окна с фигурными наличниками зияли черной пустотой. Казалось, что жизнь в этих послевоенных домиках, бестолково обставленных покосившимися сараюшками, отсутствовала. Только ухоженные грядки с длинными стрелами лука выдавали присутствие хозяев. По мере продвижения вглубь стали видны недостроенные особняки, превосходящие по своим размерам стандартные двухэтажные бараки эпохи позднего Сталина. Почва вокруг них была испохаблена гусеницами тракторов; всюду валялись остатки строительного мусора, железобетонные конструкции. Метрах в двадцати от одного из «замков» лежал на боку разобранный подъемный кран. На момент своей доставки к месту строительства он наверняка принадлежал государству и, скорее всего, был приобретён по согласованию с каким-нибудь прорабом по бросовой цене. Пара участков была обнесена металлической сеткой и охранялась кавказскими овчарками,  предупредившими  меня свирепым рычанием, чтоб держался подальше. Остальные особняки  были не огорожены и, судя по закаменевшему в ваннах раствору, оставлены без внимания по причинам временного безденежья хозяев. Вполне допускалось, что бизнес предпринимателя, замахнувшегося на такое серьезное строительство, лопнул, и он ударился в бега, преследуемый  вездесущей братвой.         
     Мое внимание привлек выгоревший пустырь с обугленными яблонями и сиротливо стоящей в периметре фундамента черной от сажи печкой. Наискосок от пожарища высился белый кирпичный дом в два этажа, стояла хибара, будка на колесах и новенькие «Жигули», которые по-хозяйски поливал из шланга высокий мужчина лет сорока с густой рыжей бородой. Личность рыжебородого хозяина была мне знакома с давних пор.  Последний же раз я встречал его года два назад выходящим из общественной приемной ЛДПР. Евгений Павлович (так величали моего бывшего коллегу) сопровождал какого-то коренастого бородача в шерстяном с орнаментом свитере. Незнакомец вел себя деловито и просто, напомнив мне эксцентричного геолога из советских фильмов. По обрывку  фразы «Шеф в Чечню собирается ехать» я сделал вывод, что они в команде Жириновского.
     - Как ЛДПР? –  поинтересовался я, когда Евгений Павлович вышел мне из ворот навстречу в расстегнутой сорочке, сверкая золотой цепью на потной шее.
     - Работаем потихоньку, - ухмыльнулся тот, показав никотиновые зубы, и демонстративно достал из нагрудного кармана красную корочку.
     Так я впервые близко увидел удостоверение одного из помощников депутата Государственной Думы, о которых не раз слышал в криминальных новостях, когда устанавливали личности распластавшихся  вблизи расстрелянных машин  «авторитетов» Москвы или Питера.
     Евгений Павлович, степенно закурив, заговорил о делах партийных, в которых ничего интересного для меня не было. Однако я продолжал для приличия слушать теплый хрипловатый голос рассказчика, подумывая, как перейти к своему делу.
     - У тебя серьезная корочка, – сделал я комплимент  Евгению. – Мне помощь нужна в одном деле. Если сможешь решить – я в долгу не останусь.
     - Приходи завтра к одиннадцати в офис моей районной организации, - уклончиво ответил Евгений, – там поговорим. Я записал адрес штаб-квартиры и, попрощавшись, продолжил маленькую экскурсию по поселку, восстановив в памяти короткий отрезок времени горбачевской перестройки, когда судьба первый раз меня свела с  этим загадочным типом. 
 Время тогда было на редкость суматошное. В салоне рейсового автобуса, доставляющего народ к заводам, было настолько тесно, что люди стремясь на выход, буквально «выжимались», как белье в первых стиральных машинах отечественного производства. После высадки начиналась традиционная пробежка до проходной, напоминающая лагерный гон заключенных – все спешили отметить пропуск.       
Производственники носились взад-вперед с бумагами, требуя от руководства отдела снабжения материалы. Те непрерывно накручивали диски телефонных аппаратов, упрашивая поставщиков досрочно отпустить причитающиеся фонды. Завод все поглощал как прорва. Экспедициям на загородные базы не было конца и края. Получив задание, я тупо оформлял в бухгалтерии доверенность и также тупо нес ее к большому начальнику на подпись. Заместитель генерального директора, немолодой, небольшого росточка еврей, напоминающий мне Пьера Ришара, всегда был всецело важной работой, о чем свидетельствовала дымящаяся, переполненная окурками пепельница и стакан крепкого чая неподалеку от нее. В такие минуты мне казалось, что мы делаем одно большое дело и я, получив затейливый автограф начальника,  покорно отправлялся куда-нибудь, чаще всего до загородной базы.  Отстояв очередь (объемные кладовщицы, одетые в валенки и ватники, предпочитали обслуживать пронырливых мужиков, никогда не забывавших их лапать), я уже в сумерках загружал второпях в кузов ящики. Возвращаться приходилось затемно, слушая по дороге скептическую болтовню шоферни относительно затеянных словоохотливым  генсеком экспериментов.
 Евгений Павлович, всегда в костюме, облегающем его долговязую фигуру, при виде меня  подтрунивал:
     – Уходи ты от этих жидов. Я и сам отсюда уйду, когда дачу дострою. У меня  весь стройматериал отсюда. Все со скидкой, сам понимаешь. И кран заводской на меня работает, хе-хе…   
     Однажды, натаскавшись каких-то ящиков и тюков, я не выдержал и зашел в приемную.  «Пьер Ришар», как обычно, дымил за стеклом, наморщив лоб, стряхивая дрожащими пальцами в переполненную пепельницу пепел. Крепкий чай вместо обеда, переговоры по телефону и пометки в ежедневнике чернильной авторучкой. Разве не «боец за выполнение директив» и не «солдат партии» из романа Александра Бека «Новое назначение»?    
     Выслушав мои претензии к транспортному цеху, кучерявый зам посоветовал  «не кипятиться» и грузчиков брать с собой. «Как я их возьму, если в кабине одно лишь пассажирское место», –  хотел было возмутиться я. Но, глянув в лицо начальника, принявшее недовольное выражение, будто бы я его отвлек по пустяковому вопросу, промолчал, решив уволиться.  Когда я подал  заявление об уходе, зам лишь буркнул: «Наломаешь ты, парень, в жизни дров». В стране, где под страхом уголовного преследования все были заняты нужной и ненужной работой, всегда можно заткнуть «дырку» очередным временным неудачником.   
 
    
                ***

     Ровно в одиннадцать часов утра я вошел в подъезд  старого жилого дома. На площадке стояли металлические леса, валялся газовый баллон под сварку, все было вымазано цементным раствором. Парадный вход перестраивался под торговую лавку.
     Потянув за ручку нужной мне двери, я оказался в прихожей. По левую сторону находилась комната с вывеской «Промышленная районная организация ЛДПР». Справа были еще две комнаты без опознавательных табличек. Пройдя вглубь коридора, я уткнулся в узкий дверной проем. Заглянув внутрь, я увидел остатки материалов для косметического ремонта, старый разбитый унитаз и видавшую виды раковину. В это время открылась  крайняя с левой стороны дверь   и показался  молодой человек с длинными, обрезанными «под горшок» сальными волосами и круглым загорелым лицом с жирной кожей. Мне сразу же бросились в глаза его необычайно вывернутые ноздри и заячья губа. Одет он был в лоснящиеся от грязи джинсы, спортивную синтетическую курточку, полосы на которой вдоль рукавов, вероятно, когда-то были белыми.  На ногах были обуты грязно-серые кроссовки. Евгений Павлович, вошедший буквально вслед за мной, представил мне обитателя штаба как секретаря его районной организации. Посмотрев сначала на одного, потом на другого, я понял, что это вовсе не шутка.
     Прикурив сигарету, шеф глубоко затянулся и начал вводить меня в курс дела:
     - Я - координатор  районной организации. Мой район - это пригород по всей окружной, и его никто не хотел брать, на хер кому нужно по деревням мотаться, – выпуская клубы дыма, усмехнулся Евгений. - Скоро конференция, и мне нужно увеличить численность до пятидесяти человек. Если я этого не сделаю,  Семенов поставит вопрос о снятии меня с должности. Сейчас ко мне встают на учет люди из Ленинского района, - он кивнул головой в сторону курносого. - Там координатор самоустранился от работы... Можешь сходить проверить, как он работает. Его х..  найдешь когда. Штаб-квартира  находится в приемной депутата Госдумы. Сейчас ею полностью распоряжается главный редактор партийной газеты, сын Семенова.  Но сначала тебе нужно написать заявление о вступлении в партию и оформиться вместо Тараса секретарём моей организации. Моя организация единственная, где есть реальные члены партии. Я два года ее по крупицам создавал, – лицо Евгения Павловича приняло обиженное выражение, он на секунды задумался, вспомнив, вероятно, о проблемах с неизвестным мне Семеновым. -  Когда начнешь работать, тебя попытаются переманить к себе наши враги, - голос рассказчика  приобрел доверительный оттенок, - но ты с ними лучше не связывайся.
     - Что еще за враги? – удивился я неожиданному детективному повороту и едва сдержал улыбку.
     - Не веришь! – взорвался шеф и, нервно покопавшись в кожаной папке,  сунул мне два отобранных листа. – На, читай!

                «Председателю ЛДПР В.В. Жириновскому.

     Уважаемый Владимир Вольфович! …»
     То, что было изложено ниже, вывело меня из состояния меланхолии. Это был донос, но на редкость необычный. Открывшиеся факты антипартийной деятельности поражали своей чудовищностью и выглядели порой совершенно абсурдными.
     Более других обвинялись два депутата, представлявших партию в областной Думе и руководивших партийной организацией. Региональный координатор Пасько был скрытым сторонником КПРФ и призывал на выборах президента в 96-м году голосовать за Брынцалова. Кого он призывал и каким образом, не пояснялось. Его заместитель по оргработе Семенов был выявленным агентом еврейской организации «Сохнут» и был уличен  в массовом сжигании  партийной литературы.
     Районным руководителям тоже досталось. Выяснилось, что один из них скрывал от общественности своего района членство в партии, а другой додумался в избе, купленной на деньги Жириновского, отгородить загон для свиней.
     Заканчивалась петиция следующим предложением: «Уважаемый Владимир Вольфович, просим изгнать ненавистных Семёнова и Пасько из партии». Среди пяти подписавшихся фамилии Евгения Павловича не было.
     Не успел я поперхнуться этим посланием, как он достал местную партийную газетку и, слегка развеселившись, указал  на раздел «Анекдоты».
     - Что это за бред? – поинтересовался я, прочтя два глупых анекдота, затрагивавших личность шефа партии.
     - Я же говорю тебе, кругом враги! – обрадовался Палыч и выложил на стол еще один козырь - молодежную газету «Смена».  В интервью какого-то правозащитника и борца с сионизмом были жирно подчёркнуты нелестные высказывания о Жириновском. Евгений ткнул пожелтевшим от никотина пальцем сначала на фамилию и инициалы корреспондента «Смены», потом – на фамилию и инициалы главного редактора партийной газеты: все совпало.   
- В Центральном аппарате, увидев это, сказали, что на Семёновых – крест, – на лице шефа вдруг появились признаки суровой озабоченности, и он снова потянулся за сигаретой. - Весной приезжала комиссия и составила акт, – произнес он,  глубоко затягиваясь, и, выпустив облако дыма, начал раскрывать тайны  партийного финансирования.   
     Говорил он довольно туманно, но вывод напрашивался однозначный: ко всему прочему, они ещё и воруют…
     Слегка опешив от названных сумм, я  стал уточнять, что все-таки от меня требуется.
     - Тебе нужно дежурить в офисе и ждать, когда приедет комиссия снимать Семенова.  Я оставил Москве этот телефон и свой домашний. Там, - начальник ткнул легкую перегородку, - иногда появляется секретарь Промышленного района. Не вздумай ему проболтаться о нашем разговоре. Он голубой и работает на Семенова. Его там нет случайно? – строгим голосом обратился шеф к своему помощнику.
     Тарас, сидевший все это время с безразлично-отрешенным видом, покачал головой. 
     - Ну что, ходил ты к нему? –  смягчил тон Евгений, почувствовав неладное.
     - Что, что -  ничего! – нервно ответил Тарас.
     - Что ничего? Я тебя спрашиваю, был ты у него?! – вскипел хозяин.
     - Ну был, и что толку. Надоело мне всё, – в таком же духе продолжал отвечать курносый секретарь.
     Дальнейшая их беседа ничего не прояснила для меня, и поэтому, когда раздражительный шеф отправил туповатого секретаря на строительство своего «коттеджа», я поинтересовался их странным диалогом.
     - У Тараса бандиты квартиру отобрали, - начал Евгений, доставая очередную сигарету. - Взяли с него доверенность на право продажи, когда он с пробитой башкой в больнице лежал. А я вмешался, – шеф многозначительно ухмыльнулся. - Нам эта квартира самим пригодится. Бандиты назначили стрелку, а их, хе-хе, уложили под автоматами мордами в асфальт.
     - А кто автоматчиков прислал, ты, что ли?
     - Я попросил своих людей из УБОПа.
     - А откуда у тебя там связи?
     - Понимаешь, - важно произнес Евгений Павлович, посмотрев на часы,  - когда я работал в магазине заместителем директора, половина РОВД у меня в подсобке колбасой отоваривалась. Мы в кабаках вместе гудели, баб трахали. Теперь они уже не лейтенанты, а майоры, подполковники и работают в управлении по борьбе с организованной преступностью. Ладно,  мне пора. Звони вечером, поговорим.   
     Оставшееся до конца «работы» время я провел в полном одиночестве. Только телефон изредка звонил, но спрашивали нотариальную контору. О том, что я нахожусь в офисе известной партии, напоминали лишь небольшой портрет на стене, с которого на меня смотрел добрыми глазами молодой, с курчавой шевелюрой Владимир – новая надежда России, да лежавшая передо мной книга «Последний бросок на юг».
     Я полистал книгу. Читать не хотелось.
     Я пошарил в пыльных ящиках стола, вытащил  блокнот, шариковую ручку и принялся за собственные мемуары.

         
                ***
      
     Я отложил ручку и в шесть часов вечера, как договаривались, позвонил своему новому шефу.
     - Слушаю вас, - торжественно-елейным голосом ответил он.
     «Любезен, как гоголевский помещик Манилов. Ждет звонка из Аппарата партии», - усмехнулся про себя я. Узнав меня, шеф первым делом поинтересовался, не звонила ли Москва, и предложил зайти к нему домой.   
         
      Евгений Павлович жил недалеко от меня в новой  девятиэтажке. Поднявшись на лифте до пятого этажа, я ткнул пальцем кнопку звонка, и нужная мне дверь сразу распахнулась.  Хозяин  встретил меня в одних спортивных трусах и провёл в комнату, в которой царил классический беспорядок. На журнальном столе среди кучи разбросанных бумаг стояла пепельница, переполненная окурками; на диване валялось скомканное одеяло и мятая грязная простынка; палас на полу пестрел от разного мусора. Ко всему прочему, чувствовалось, что квартира давно не проветривалась и насквозь пропахла никотином.
     Пока я выбирал, на что мне присесть, чтобы не чистить потом брюки от пуха, Евгений  заправил в видеомагнитофон кассету и, закурив, развалился в кресле. Через секунды на экране крупным планом появилась бородатая физиономия хозяина квартиры. Довольно бодрым голосом, иногда делая ошибки в ударениях, он представлял коммерческий проект, который, по мнению автора, в случае своей реализации, повысит рейтинг ЛДПР и снизит уровень преступности. Перемены к лучшему должны были начаться сразу после того, как вокруг города появится жилая зона из коттеджей.
     Бородач, ведущий разъяснения по ходу фильма, ходил по чистому полю в длинном чёрном пальто и, как злой гений, размахивал большой пятернёй, указывая, где и что будет строиться. Позже к нему присоединился такого же высокого роста чернявый, с вьющимися волосами, мужчина лет сорока, одетый в плащ не менее длинный, чем пальто главного персонажа.
     «Вот, пожалуйста, - лес, грибы, ягоды, – говорил ему Палыч, указывая в сторону горизонта. - Одним словом - природа и никакой преступности и наркомании».- «А что, Евгений Павлович, как Вы думаете назвать эти дома?  Хрущёвки у нас были, брежневки были.., – начал  размышлять вслух чернявый, не дожидаясь ответа. - Может, назовём жириновками?» – уже торжественно обратился он и как бы этим подвёл итог всей беседе.
     Ветер чёрными крыльями раздувал у «гения» пальто и трепал редкие, раньше срока поседевшие волосы. Он утвердительно кивнул головой и под приятно льющуюся мелодию пошёл к оставленным у дороги «Жигулям».
     - Ну как? – спросил  меня герой фильма, почёсывая своё бледное безволосое тело. За время любования самим собой он заметно расслабился, испортив и без того спёртый воздух.
     - У нас в городе, где все коммуникации под боком, для людей построить ничего не могут, а ты в поле хочешь. Кто будет жить в этих домах и каким боком тут наркомания? – начал возражать я.
     - Будешь работать – может, и тебе что перепадёт! – вдруг обозлился   шеф. - Всё уже просчитано, и есть люди, которые согласны вкладывать деньги в этот проект.
     Зазвонил телефон.
     - Слушаю Вас, – голосом, пожалуй, полюбезней, чем у гоголевского Манилова, произнёс хозяин квартиры, и после небольшой паузы неожиданно перешел на крик. Горячился шеф из-за какого-то велосипеда и, как мне показалось, с бывшей женой. Закончилось все тем, что он, покрывшись  крапивницей в области шеи, швырнул трубку.
     - Ну что, будешь работать? - спросил он с досадой в голосе.
     - А что делать? – удивился я неожиданному повороту.
     - Расчеты делать, подписывать соглашения, – все еще раздраженно реагировал на вопрос Евгений  и, перерыв содержимое папки, протянул мне договор.
     Я бегло изучил документ, суть которого заключалась в том, что предприятия города обязуются поставлять на стройку материалы, на выпуске которых специализируются, а оплату получат по окончании работ «жириновками».
     - Завтра я еду на завод, где директором работает мой кореш, - потеплел Палыч, - и поставлю под соглашением первую подпись. Мы с ним раньше в одном магазине работали, а если будет время, заеду к Главе районной администрации насчёт тебя… Когда мы с Яшей в Москву ездили, - продолжил он после небольшой паузы, - показали фильм руководителю Центрального аппарата. Хотели денег под реализацию проекта выбить. Он пообещал подумать.
     - Так ты знаком с руководителем аппарата?
     - Яша с ним разговаривал. Я в тот день в гостинице остался,  - с обидой в голосе ответил Палыч. - У меня тепловой удар случился. Но он знает, что есть такой Кротов Евгений Павлович, которого должны избрать окружным координатором.
     - Что это за должность? – полюбопытствовал я на всякий случай.
     - Область поделена на два избирательных округа, и я хочу возглавить тот, к которому относится вся западная часть и город, а другой, восточный, возьмёт на себя Яша.
     - И что тебе для этого нужно сделать? – спросил я, хотя на самом деле не имел никакого интереса к планам Кротова.
     - Провести  конференции во всех районах, входящих в состав моего округа.
     - Ты уверен, что везде выберут тебя?
     - У меня есть свои люди в некоторых организациях, - подозрительно замявшись, ответил Евгений. - В Холме вчера прошла конференция, должны протокол прислать. Там меня уже выбрали. Но не так все просто, - хитро ухмыльнулся Кротов и извлек из своих бумаг фотографию. На фото был запечатлен шеф партии, отечески обнявший молодого, скромно улыбающегося мужчину.
     - Это Пасько. Он работает на «красных». Нужно, чтоб и его убрали. 
     -А если он уберет тебя? – спросил я, интуитивно почувствовав, что это уже перебор.
     - Меня убрать не так просто.  Я координатор районной организации, и по Уставу партии снять меня могут только её члены. Их мало, но это всё надёжные люди, которых я сам принял в партию.
     «Если там все такие, как мой предшественник Тарас, то его даже и не подумают переизбирать», - подумал  я.
   Вдоволь намечтавшись, шеф попросил меня сходить с утра на автовокзал и забрать протокол, который передадут с рейсовым автобусом.
     На следующий день Палыч прибыл в штаб на грузовике. Он несколько раз  перечитал протокол и, заметно повеселев, попросил помочь загрузить  разборные леса, которые стояли в подъезде. Когда мы их ставили в кузов, Кротов воровато смотрел по сторонам.
     - Украл? – спросил я, догадавшись, что леса принадлежат не ему. Похититель ухмыльнулся и  резво запрыгнул в кабину.
     Оставшись один, я потихоньку стал переваривать полученную информацию и размышлять: «Как это ему позволили сделать себя координатором районной организации, которой фактически нет? В ней только пять человек из его района, остальные проживают в городе и должны состоять на учете в других районных организациях! И с чего вдруг он заручился поддержкой организации из Холма? Это же округ другого героя фильма о жириновках - Яши… »
     Зазвонил телефон: сладкий девичий голосок долго соблазнял меня купить у  фирмы с английским названием писчую бумагу.
 

                ***               
               
     В ясный солнечный день Евгений появился в офисе компании прилично выглядевшего молодого человека и представил его как нашего однопартийца, что стало для меня полной неожиданностью. Достав из кармана солидную пачку денег, Палыч начал демонстративно ее пересчитывать.
     - На карманные расходы хватит, - похвастался предводитель и, посмотрев на часы, объявил: - сейчас пойдем к Семёнову, он примет твое заявление о вступлении в партию.
     Возле здания областной администрации мы оказались в обеденное время.  Огромные двери то и дело хлопали. Из них степенно выходили, цокая каблуками, ухоженные дамы, проскакивали пузатенькие чиновники в белых рубашках с галстуками.
      Евгений любезно остановил мужчину в простенькой сорочке и плетеных сандалиях и завел разговор о какой-то общественной палате.  Несколько посетителей приветливо с ними поздоровались за руку и включились в дискуссию. Предмет обсуждения показался мне скучным, и я отошел в сторону.   
     - Пошли, - пригласил нас Палыч в здание, попрощавшись с человеком в сандалиях. - Разговаривал сейчас с депутатом, зовет к себе в народно-патриотический блок.
     Палыч предъявил дежурному милиционеру удостоверение помощника депутата и, попросив обождать, проскочил к лифту.
     Вернулся он в сопровождении высокого, подтянутого пожилого мужчины с белой лысеющей головой.
     Депутат Семенов жестко стиснул мою руку, недоверчиво просверлив  пристальным взглядом, и провел нас в свою приемную. 
     - Васильич, когда деньги из Москвы будут? – первым делом поинтересовался Евгений. - А то я пока за свои бензин покупаю.
     - Обещали до конференции перечислить, - твердым уверенным голосом ответил Семенов, внимательно изучая мое заявление. - Я сам не получал два месяца.               
     - А что у нас с партийными билетами? Люди давно ждут.
     - Билеты будут новые, поэтому задержка, - деловито отреагировал Семенов и кивнул на документы Кротова: – Я вот смотрю, у вас есть кто-то, кто распечатывает тексты. Помогли бы.
     Евгений пропустил просьбу мимо ушей и встал со стула, дав понять, что все вопросы исчерпаны.   
     - Он очень бодро выглядит, несмотря на возраст, – сказал я, когда мы вышли из кабинета партийного функционера. -  А не пронесёт ли его от грядущих неприятностей?
     - Пронести его может только на унитазе, - весело съязвил компаньон Палыча.
     «Похоже,  Кротов брал его с собой только для того, чтоб козырнуть своими лучшими кадрами», - подумал я.
     На улице я не упустил случая напомнить шефу, решившему спрогнозировать карьеру Семенова, о своих проблемах, и был удивлен его реакцией: Евгений настолько абстрагировался, что даже не попытался сделать вид, что слышит меня.   
     - Я не хочу вникать в суть твоих партийных интриг, - вспылил я. -  Мне уже во сне снятся комната и соседи. Пока я сижу у тебя в офисе и жду комиссию из Москвы, меня, на хрен, выселят!.. Помоги чем-нибудь или ищи девочку на такую работу.
     - Тебе  деньги платят за то, что сидишь и ничего не делаешь, – нервно ответил шеф.
     - Какие деньги?! – удивленно воскликнул я.
     Евгений покрутил головой и, снизив тон, пояснил:
     - У нас секретари получают деньги. Семенов всю семью пристроил в партию деньги получать на халяву. В центральном офисе, на Советской, дежурит его сын, спит целыми днями. Другой сын, что в депутатской приемной сидит, получает ставку помощника депутата, редактора газеты, а жена его оформлена у него секретаршей. И ты получишь, когда Москва деньги перечислит! А будешь работать, мы тебя редактором газеты сделаем.
     Выслушав своего начальника, я не стал обострять отношения и, махнув рукой, ушел.   


                ***   
   
     В воскресенье Палыч явился ко мне домой в сопровождении уже знакомого мне молодого человека и  невысокого мужичка с лиловым носом. Алкаш был одет в расклешенные кримпленовые брюки светло-коричневого цвета и маломерную, с узкими короткими рукавами и погончиками на плечах сорочку, на кармане которой переливался значок с изображением нашего вождя.
     - Здравствуйте, девушка! – весело поприветствовал шеф мою спутницу жизни и, обращаясь ко мне, сообщил: - Был я у главы районной администрации, он обещал тебе ордер.
     - Так ордера выдаёт городское жилуправление, – стал уточнять я, наивно обрадовавшись сомнительной новости.
     - Я его за язык не тянул, и это не твоя проблема, как он его тебе сделает, – немного разозлился  шеф и после небольшой паузы, уже мягко, перешел к делам партийным: - Звонил Яша из Москвы, должен на днях приехать... Ну, ты будешь в понедельник на телефоне? Могут позвонить из аппарата.
     «Придется согласиться, - подумал я. - После его недавних хлопот  отказываться как-то неудобно».
     Всю следующую неделю шеф звонил по несколько раз в день и справлялся об ожидаемых звонках из столицы.
     Появился он  без предупреждения с бутылочкой фанты и шоколадкой в руках. Проглотив первую порцию пайка, Евгений вышел в коридор и, забарабанив в дверь, заорал хриплым голосом:
     - Ну что, сынок, опять напишешь на меня докладную? Стукнуть бы тебя головой об стенку за это. Выходи, поговорим!..
     Вернувшись в кабинет, Палыч начал демонстративно вычитывать  вошедшего следом молодого человека с фигурой атлета. Парень отвечал ему на удивление сдержанно, обращаясь на «вы».
     - Ты знаешь, что твой Семенов скоро слетит с должности?
     - Не-ет, - удивлено вскинул брови атлет.
     - Москва на Семеновых крест поставила. Думай, на кого работаешь,- загадочно и серьезно произнес Палыч вконец растерявшемуся парню.
     - Он докладную написал Семенову на меня, – желчно процедил сквозь зубы  Евгений, когда мы остались одни.
     - А что ты такого запрещенного сделал? – поинтересовался я.
     - Понимаешь, Семёнов  перепутал партию. Устанавливает порядки, как в КПСС. Курить, видишь ли, и пить нельзя в штабе. А мы будем пить и баб здесь трахать! Хе-хе.
     Допив из горлышка фанту, Палыч предложил съездить в школу, в которой работал программистом его молодой компаньон, на встречу с Яшей.
     Школа располагалась неподалеку от моего дома. В маленькой комнате, загруженной различной аппаратурой, нас ждали трое, включая программиста. Новости, которые деловито сообщил  в спокойной манере рассудительный Яков, были нерадостные. Во-первых, Москва особенно не спешила повторно присылать сюда комиссию, а во-вторых, Пасько тоже не сидел сложа руки и раскопал компромат на одного из подписавшихся под доносом шефу. Этот человек оказался среди нас. Невысокий крепкий юноша весело заулыбался, когда Яша пояснил, что Москва теперь знает, что он, Иванов Никита, состоит на учете в психиатрической больнице.
     Недобрые вести серьезно подпортили лидеру настроение, и он заходил по тесной комнатушке, глубоко затягиваясь сигаретой.
     - Пока там, в Москве, решают, что делать, - с досадой в голосе заговорил он,    - нужно оформить протоколы конференций, подтверждающие мое избрание окружным координатором, -  и показал Яше протокол из Холма.
     Яша удивленно посмотрел на Палыча и мягко поправил:
     - Но Холм – это уже мой округ.
     Палыч  пропустил реплику мимо ушей и продолжил гнуть свою линию:
     - Когда Москва увидит эти протоколы, то поймет, кто в организации лидер. В Аппарате должны знать, что кроме Пасько и Семенова есть еще Кротов Евгений Павлович!
     Яков молчал и покачивал головой, чем напомнил мне Хасбулатова в историческом эпизоде прибытия на съезд нетрезвого Бориса.
     Я встал и начал прощаться, чем окончательно разозлил лидера, и  он завопил:
     - Иди – работай на Семенова!               
     Я понял, что это все, и принял решение обратиться за помощью в городской Совет.

                ***

     Совет на 80 процентов состоял из коммунистов, бессовестно пообещавших  восстановить справедливость. Оказавшись в мягких креслах, защитники обездоленных избирателей резко умерили свой пыл и стали осторожно присматриваться к новым прелестям служебного положения.      
     Поднявшись по широкой мраморной лестнице, устланной ковровой дорожкой, на второй этаж здания, олицетворяющего символ непоколебимой российской бюрократии, я без труда нашёл приёмную председателя Совета народных депутатов. Секретарь - немолодая, простоватого вида женщина, выслушала меня и зарегистрировала моё послание отставному генералу, который в канун выборов стал символом нового этапа революционной борьбы.
     На мою краткую обвинительную речь обратили внимание седовласые сухопарые старички с лучистыми глазами. Воспрянувшие духом после победы своей партии на выборах, они почти каждый день, с раннего утра до вечера, крутились в Совете. Разгорелась бессмысленная дискуссия, в процессе которой  они стали традиционно удаляться от конкретного вопроса, наперебой обвиняя, причем совершенно не к месту, во всех грехах Ельцина да Гайдара с Чубайсом. В ответ на их пропаганду я назвал имена гайдаров и чубайсов местного масштаба, которые неплохо сработались с нынешним Советом, состоящим почти целиком из выдвиженцев от КПРФ, и поинтересовался, почему в жилищном управлении, раздавшим в самые смутные времена почти все квартиры вне очереди, нет никаких перемен в руководящих кадрах.
     Воспользовавшись замешательством, я отметил важность исторического момента, когда им, коммунистам, опять доверили власть, и уже не нужно брать Белый Дом, а достаточно выгнать с десяток-другой местных «аллергенов».
     - Если не выполните эту задачу сейчас, то уже не выполните никогда, – громко произнёс я и попрощался с аудиторией, поняв по выражению их лиц, что они с удовольствием продолжат дискуссию без меня.
     Но наивно было даже полагать, что после удаления местных «аллергенов» наступит просветление. Ведь они были заложниками системы, претворяющей в жизнь принцип: если кому-нибудь плохо, то другим от этого, наоборот, хорошо. Эта система могла эффективно работать, когда её заполняли люди, прошедшие естественный отбор. Всех гуманистов и прочих наивных мечтателей об общем благе она быстро разжёвывала и выплёвывала.
     Первые послепутчевые годы, когда во власти часто оказывались дилетанты, и объясняют тот хаос, лихорадивший институты управления. Эти мечтатели-гуманисты хватались за всё сразу и старались делать то, что не делали до них коммунисты, и это уже бесспорно положительный момент. Была масса случаев, когда безо всякой «смазки» граждане получали ссуды на строительство жилья, кредиты на фермерство, участки под застройку.
     Процессы разложения начались не сразу. Они были, как вирус, занесены с самого начала и потихоньку разъедали слабых, делая их своими в системе, и одновременно выдавливая тех, кто не принимал общих правил игры.   
     Вернувшиеся в 96-м году во власть новые коммунисты не побрезговали опытом заражённых предшественников и с помощью своих бывших идеологических сородичей, остававшихся во власти в качестве распространителей заразы, наладили сбившуюся было машину. Получился какой-то суррогат, основанный на негативе послепутчевого периода и скрупулезности подхода к любой мелочи, заимствованной у советской  бюрократии.      
 
                ***
      

     После совещания в школьной аппаратной Палыч на время потерялся. В один из дней он появился в офисе в сопровождении сразу трёх новичков.
     - Голубого нет? – развязно поинтересовался шеф, едва переступив  порог.
     Я молча покачал головой, заметив, что предводитель немного осунулся.
     - А что за голубой? – спросил один, с татуировками на пальцах.
     - Вон он знает, – подмигнул, улыбаясь мне, шеф. – Хочет из партии меня исключить.
     - Тебя?! – подчеркнуто удивлённо и возмущённо переспросил татуированный.
     - Я два года вкладываю деньги в эту партию! Вон, дверь с коттеджа принёс! – полыхнул злобой предводитель, указав на фанерную дверь, выкрашенную в белый цвет. - Гена, пиши заявление, – обратился он, свирепея ещё больше, к угрюмому мужику с испуганным лицом серо-землистого цвета.
     Тот, взяв пододвинутую мною ручку, стал нерешительно вертеть её в руках. Собравшись с мыслями, он начал заполнять анкету.
     - Серьезные люди хотят с нашей партией работать. Ко мне даже жулики подходили и спрашивали: «Палыч, может, что надо?», - продолжал митинговать лидер. – А я не могу принять у них помощь – разворуют!
     Гена робко передал мне лист вместе с фотографией. Возраст, указанный в анкете, совершенно не соответствовал внешности сидящего передо мной человека.
     - Давно фотографировался? – спросил я.
     - Да года два назад.
     - Что-то ты сильно изменился. Случилось что-нибудь? – сочувственно поинтересовался я.
     Мужчина как-то очень грустно улыбнулся, что, собственно, и сошло за ответ.
     - У тебя работа есть? – вновь обратился я к нему, не обращая внимания на балаган, который устроил Рыжий с остальными гостями.
     - У Палыча работаю на коттедже, – тихо ответил он.
     - А деньги получаешь? – перешел я на шепот.
     - Да когда покормят, когда на сигареты дадут…
     - Тебе нужно работу искать.
     - Скоро Москва перечислит деньги, и мы будем требовать свою долю! Пока я за два года от партии не получил ни копейки! – возмущенно декламировал лидер.
     «Да он обкуренный!», – внезапно догадался я,  внимательно посмотрев в его неестественные, стеклянные глаза.
     Вдохнув в сознание слушателей дух большевизма, то есть дав им понять, что в случае победы его, Палыча, над засевшими в региональной организации врагами, эти штаб-квартира, партийный автомобиль и деньги, поступающие из Москвы, будут принадлежать народу, хозяин вместе со свитой направился к выходу.
     «Что за отношения у него с блатным миром? - задумался я, когда голоса стихли. – Неужели он рискнет вытянуть у них с «общака» деньги?»

                ***
 
     - Ротный, – представил  мне  шеф следующим утром грузного лохматого мужика.
     Тот подошел ко мне и протянул потную ладонь. Его нехитрый «прикид» состоял из спортивных трико с пузырями на коленках, жёлтой майки без рукавов и больничных шлёпанцев. Из подмышек торчали длинные черные волосы. Судя по выхлопу, лохмач был перехвачен Палычем возле пивной.
     - Голубой здесь? - спросил меня Евгений, придурковато ухмыльнувшись. -  Хочешь голубого посмотреть?
     - Где? – хрипло произнёс лохмач и загоготал.
     - Иди в ту комнату направо, хе-хе.
     Толстопузый, как генерал, двинулся в указанном направлении. Вернулся он быстро и в настроении ещё более весёлом.
     - Палыч, смотри, что я нашёл, - обратился он к шефу, показывая 50-рублёвую бумажку.
     - Сегодня посторонних у нас не было. Деньги потерял студент, - огорчил я толстопузого. Тот  расстроено посмотрел на своего приятеля, который спешно пересчитывал наличность.
     Закончив проверку своего «лопатника», шеф властным голосом  объявил:
     - Это деньги голубого, иди и пропей их!
     Ошеломлённый такой приятной неожиданностью, лохматый переминался с ноги на ногу и всё никак не решался идти туда, откуда его привезли.
     - Иди, я тебе сказал! – скомандовал Кротов.
     Когда волосатый загривок скрылся за дверью, предводитель закурил и, походив немного по комнате, направился к выходу, бросив мне на прощанье:
     - Не говори  ничего голубому. Он – гнида.
     Я постучал в стенку.
     Явившийся на стук студент улыбнулся:
     - Что это за рожа ко мне заглядывала?
     - Да вот Палыча знакомый заявление в партию принёс и деньги чьи-то подобрал в коридоре.
     Парень сунул руку в карман джинсов и, бледнея, рассеянно выговорил:
     - Ключи доставал и выронил. Блин, только сегодня занял этот полтяш... Он пешком пошёл или его Евгений Павлович отвёз?
     Пожав плечами, я протянул ему анкету и посоветовал скорее бежать по адресу, указанному в ней.
     Через час студент вернулся.
     - Отдал? -  первым делом спросил я.
     - Не сразу. Поначалу запирался. Я поднажал, и он вернул половину. Потом в прихожую вышла жена, отдала двадцать пять рублей из собственного кошелька и  даже извинилась.
     - Куда же он двадцать пять рублей дел? Неужели успел отовариться? - начал  вслух размышлять я. - Домой выпивку приносить ему жена наверняка не разрешает... Но не мог же он так быстро приговорить несколько бутылок бормотухи?.. Скорее всего, полтинник ему разменял Кротов… Так вот почему он  не стал врать, что найденные деньги принадлежат ему! Он  просчитал, что лучше получить половину с Ротного, нежели иметь реальную перспективу возврата всей суммы тебе.

                ***
               

     Через пару дней, войдя в офис, Палыч ни словом не обмолвился о произошедшей оказии с полтинником, огорошив меня сенсационной по тому времени информацией. Несколько часов назад у подъезда собственного дома выстрелом из обреза был смертельно ранен депутат городского Совета, бывший председатель райисполкома. На возникшие у меня вопросы шеф ответил одним предложением:
     - Заходи сразу после работы ко мне, поговорим. 
      Размышления о дерзком убийстве коммуниста, который совсем недавно приветствовал с трибуны площади Ленина колонны трудящихся и вряд ли представлял такой неожиданный финал своей удачной карьеры, не оставляли меня весь день.
     В назначенное время Палыча в квартире не оказалось.  Я стал  прохаживаться возле  подъезда и вскоре увидел приближающуюся знакомую «шестёрку». Подъехав ко мне, шеф пригласил меня в машину. Я приготовился было к небольшой экскурсии по городу, но, оказалось, напрасно.  Шеф остановился у капитального гаража, который находился неподалеку, и стал открывать ворота, невольно продемонстрировав мне просторную площадь. Похваставшись, что в его гараже ставит свою машину сам начальник милиции нашего района, Палыч повел меня в дом.
В этот вечер хозяин  был откровеннее обычного. Он объяснил мне, с удовольствием затягиваясь сигаретой, что в городе на власть претендуют несколько команд, и, напустив ещё больше туману, дал понять, что он, Кротов Евгений, входит в одну из них. Во время беседы несколько раз звонил телефон. После общения с одним из абонентов шеф отложил на пыльный журнальный столик несколько видеокассет в коробках, оформленных фотографиями гангстеров и роскошных блондинок в шелковых пеньюарах.
     - Хочешь, посмотри вечером, а завтра занесёшь их к начальнику РОВД, – предложил мне он.
     Прочитав на глянцевых обложках краткое содержание картин, я обнаружил, что все они были о мафии и полицейских, ведущих борьбу и вынужденно переступая при этом рамки закона. Просмотрев из любопытства  один эпизод, в котором задержанного обрабатывали, как боксерскую грушу, я дипломатично отказался от предложения.
     По дороге домой я стал гадать, кто входит в команду Кротова, и пришел к выводу, что ее костяк составляют офицеры милиции. 
      
                ***               
               
     Наш небольшой переулок  уклоном уходил сквозь посадки ясеня и заросли крапивы в глубокий ров, на песчаном дне которого шумела быстрая речушка.  Я досконально обследовал ее холодное русло, заваленное деревьями, изношенными автомобильными протекторами, обломками гранитных плит с размытого кладбища и отыскал землянку бомжей. Среди обитателей оказался бывший майор российской армии, решивший обрести в овражной глуши полную свободу и независимость.          
     Мой дом по сравнению с землянкой майора можно было посчитать за дворец и жить в нем –  не тужить. Однако я не хотел сидеть сложа руки и для начала оборвал обои. То, что я обнаружил, серьезно озадачило меня. Верхние брёвна сруба выдавили внутрь нижние, подгнившие, а в местах, где сильно текла крыша, бревна превратились в труху до самой смолистой сердцевины. Под окном на северной стороне я без труда проделал рукой сквозную дыру.
     Предстояла серьезная работа, на которую я располагал одним помощником. То был собравший  немало подобных домов простой русский мужик Николай. Не было такой работы в строительстве, которую бы он не попробовал, и всё было бы у него гладко, если б не один недостаток – после недели добросовестного труда он предавался недельному пьянству.
     В эти дни он приходил и рассказывал о своей прошлой жизни, просил денег в счёт будущей отработки и временами допивался до того, что начинал строить агрессивные планы по отношению к лицам, ранее его обманувшим. Из его многочисленных рассказов я узнал, что все хозяева огромных домов, на которых он иногда батрачил, как один старались не платить в положенный срок денег или платили несоразмерно меньше сделанной работе.
      – Вчера смотрел  по телевизору Жирика. – сообщил как-то мне Николай. –   Ну и давал же он жару! Между прочим, правильно говорил. Про Ельцина сказал что-то вроде того, что тот дурак.
     - Так вступай в партию к нему, туда всех берут,– предложил я ему.
      - Так ведь там взносы надо платить, а я нигде не работаю. Но денег не жалко, если не очень много, конечно.
     - Коля, ты хочешь, чтобы Жириновский стал президентом?
     - Конечно, это мужик что надо. Мне кажется, он быстро наведёт порядок.
     - Неси завтра документы и заполнишь анкету. Только сразу предупреждаю, билет с собой не носи. А то ты ведь напьёшься где-нибудь в самое неподходящее время и партию опозоришь.
     - Да ты что?! Я ведь всё понимаю. Это дело серьёзное. А что делать будем, когда я билет получу?
     - Ищи, Коля, сторонников. С Серёжей, например, поговори, который с тобой плотничал. Он парень трудолюбивый, скромный. А его, как и тебя, везде обманывают. Бесплатно, фактически, приходится работать. Начнешь возмущаться – хозяин вызовет «крышу», глядишь – ещё и морду набьют. Бандиты – они от хорошей жизни обнаглели. В банды идёт молодежь из вполне благополучных семей. А родители у некоторых и рады деньгам, которые сын отобрал у соседа. Мало того, даже гордятся этим. Приятно же, когда перед тобой заискивают, обращаться с просьбами: «Помоги, у дочки палатка, на неё наехали». Раньше престижно было, когда сын военным стал или врачом, а теперь – бандитом. А государство наше проявляет гуманность. Лишать жизни – право Всевышнего. А бандиты не спрашивают у Бога разрешения. Получается так, что отменяют смертную казнь для одних и тем самым вводят для других. Нужно думать, как самим себя защищать. А когда люди объединяются – это уже сила.
     Николай был явно доволен такой простотой разговора. На  следующий день он принес несколько старых удостоверений в затёртых обложках и даже трудовую книжку. Пока я их просматривал, он переоделся и начал готовить инструмент.
     - Я вчера сказал своей, что в партию вступаю. Она пока не верит. Вот билет покажу, потом посмотрим, как тогда она себя поведёт, – рассуждал мастер, подправляя лезвие и без того острого, как бритва, топора.
     - Про партию мы ещё поговорим, а пока, Коля, скажи мне, как нижние брёвна менять думаешь. Тут некоторые советуют поддомкратить углы и вытащить их.
     - Да ты что, с ума сошёл! Хочешь, чтобы дом рассыпался? Замки разойдутся - и будешь лежать под брёвнами!
     - А ты что предлагаешь?
     - Да вот думаю пока.
     Походив немного вокруг дома, Николай принялся за работу. Перерубив нагеля, он выбил с угла небольшой кусок гнилых бревен. Потом в этом месте за счет новой кладки возвысил фундамент, оставив  выпуски кирпича для замков. Далее он проделал то же самое на соседнем участке.
     Недели через две работник прошёл весь дом по периметру. Убрав гниль, которая была когда-то подоконной доской, мы принялись выпиливать расположенное под ней трухлявое дерево. После этого на концах здоровых бревен сделали зарубы под замки и соединили их с подготовленными свежими вставками.
     Сметая с пола труху и желтую пыль, я думал о том, что сделавшие этот сруб сразу после войны люди наверняка не предполагали, что их работу будут переделывать через пятьдесят лет.
 
                ***
         
     Палыч,  узнав о том, что я  занимаюсь подготовкой к зиме, пообещал прислать ко мне хорошего специалиста по отоплению.
     На следующее утро я проснулся раньше времени от неистового лая собаки. Резко подскочив, я направился к окну, задев по дороге коленом табурет. Отодвинутая слегка штора позволила мне увидеть стоящего у калитки незнакомца. Одевшись на ходу, я вышел во двор. Подходя ближе к забору, я отметил про себя, что у гостя уголовная физиономия и уж очень знакомая. Секундами позже я вспомнил, что такое же лицо я на днях видел по телевизору. Оно принадлежало человеку, сыгравшему одноглазого уголовника в фильме «Место встречи изменить нельзя».
     - Я насчет отопления, - успокоил меня  незнакомец.
     Володя (так звали специалиста) имел совершенно иной подход к работе, нежели Николай. Если последний трудился, а потом пил, то первый делал всё одновременно. Поначалу я, положившись на опыт сантехника, почти не интересовался его рабочим днем. Я не обращал внимания, что он куда-то постоянно уходил. Иногда ему нужно было отлучиться, чтобы согнуть трубу. Случалось так, что он искал подолгу необходимую муфту или шёл специально нарезать резьбы. Бывало, целый день уходил на поиски недостающих фитингов. Я предлагал ему купить всё необходимое на базаре, но он отговаривал меня, ссылаясь на то, что всё достанет сам и гораздо дешевле. Взяв на себя вопросы снабжения, Володя вынужден был угощать своих знакомых вином, купленным на мои деньги, поскольку других расчетов те не признавали. Поэтому у маэстро были деньки, когда он успевал надраться задолго до обеденного времени. Но в любом состоянии работа не прекращалась.
     - Ну, никак не хочет. Что ты с ней будешь делать, - бормотал он в минуты, когда  не удавалось открутить прикипевшую муфту. И только после того, как ему случалось свалиться, он делал перекур на все остальное время.
     - Откуда ты Палыча знаешь? - спросил он как-то меня, заканчивая вынужденно работу.
     - В одной партии состоим, - ответил  я.
     - А я  думал, что у вас дела какие-то общие есть. Вижу, вы люди хорошие, и как-то удивительно стало, что тебя что-то с Рыжим связывает. Ведь это не человек, а тварь. Тварь самая настоящая. Хочешь, передавай ему, хочешь – нет, но я не могу не предупредить тебя об этом.
     - А почему ты  его рыжим назвал?
     - Его так все зовут. Он же рыжий был, пока не поседел.
     - За что же невзлюбил его так, что человеком не считаешь?- спросил я. 
     - Ну вот хотя бы случай, - начал объяснять сантехник.- Сгорел дом рядом с его коттеджем. Только увезли трупы хозяев, он подошёл с разводным ключом и начал скручивать радиаторы. А время как раз такое, когда все на работу мимо идут и видят.
     - А мне казалось, что с соседями он в хороших отношениях,- возразил я.
     - Ненавидят его все, кто более-менее знает, - вспылил  Володя.
     - А те люди, что работают у него на строительстве, – они, похоже, его уважают.
     - Да куда им деваться, если некоторым жрать даже нечего. А матушка его суп варит из мослов в огромной кастрюле. Мослы ему эти бесплатно привозят  с заводской столовой, где его кореш директором работает. Сеструха помогает по хозяйству. И самогоночка у него всегда есть.
     - У него сестра есть?
     - Да. Была нормальная раньше. А потом, хрен его знает от чего, вертанулась.
     - Где он, интересно, столько денег находит на стройку?
     - Да у него весь материал ворованный. Он не может дня прожить, чтобы не украсть чего-нибудь. И в партии обязательно найдет, что украсть.
     - А у нас воровать нечего, Володя.
     - Ну, все равно он схимичит как-нибудь. Взносы, например, партийные прикарманит.
    «Рыжий» оказался легок на помине.
     - Мы тут взносы собираем, – начал он после рукопожатия.
     - Хорошо, деньги с Москвы придут – вычтешь с моей зарплаты.
     - А что это у тебя за масла? – поинтересовался он оставленными мужем прежней хозяйки канистрами и прочими емкостями.
     - Я завтра повезу литературу в совхоз «Пионер». Может, что и сгодится для моего «газона», – продолжил Палыч, видя, что я задерживаюсь с ответом.
     Через несколько минут багажник «Жигулей» моего шефа был загружен. В это время Володя, вышедший из дома, начал что-то искать возле крыльца.
     - На, отнеси к машине, – передал я ему трехлитровую банку с тосолом.
     Поставив её в открытый багажник, он извлек оттуда свои потерянные рукавицы.
     Палыч в это время сунул нос в огород и обнаружил там металлический уголок. Вернувшись, он спросил:
     - А уголок тебе не нужен?
     - А ты что, купить хочешь? – рассмеялся я. 
     Палыч сделал вид, будто ничего не слышал. Когда он усаживался в машину, я поинтересовался, чем закончились его хлопоты в районной администрации.
     - Я показал твои заявления главе.  Подойди к нему в пятницу и скажи, что от Кротова Евгения Павловича.
     Был четверг, и я, записавшись в журнал для посетителей, стал ожидать приема. Немолодая секретарша немного огорчила меня, предупредив о том, что шансов встретиться с главой сегодня у меня мало, а на следующий день он вообще уходит в отпуск. За десять минут до обеденного перерыва я всё-таки попал в кабинет и, представившись, перешёл к делу:
     - С вами  недавно говорил Евгений Павлович.
     - А кто это такой? – как-то рассеянно поинтересовался пожилой представительный мужчина.
     Я пояснил, что это помощник депутата Государственной Думы от фракции ЛДПР. Глава немного задумался, но, судя по безразличному выражению лица, так ничего и не вспомнил.
     - Ну, а что у вас за проблема? – спросил он, посмотрев на часы. Выслушав всего лишь несколько моих предложений, он прервал меня:
     - Так вы хотите, чтобы я поговорил с начальником жилуправления? – и, не дожидаясь моего ответа, добавил: - Но она мне не подчиняется.
     Чиновник был вял и немного бледен. Возможно, у него наступил период, когда власть перестает радовать. Не знаю почему, но его отказ меня совершенно не огорчил. Я даже обрадовался тому, что с этим человеком меня в будущем ничего не будет связывать.   


                ***

     После обеда в штаб-квартиру партии вошли двое мужчин. Один из них – невысокий, темноволосый, плотненький, в свеженькой рубашке – бодро представился руководителем районной организации ЛДПР посёлка Корзиново. Поинтересовавшись, не приходил ли Евгений Павлович, крепыш недовольно посмотрел на часы. Второй гость робко присел на край стула и уперся взглядом в дрожащие руки.
     Палыч вошел с каким-то раздосадованным видом и, поздоровавшись, пододвинул к себе телефон и стал накручивать диск.
     - Здравствуйте! – вызывающе поприветствовал он откликнувшегося абонента и, тускнея на глазах, замер: - Что ты, старый пердун,  угрожаешь мне?! - взорвался он, покрывшись в области шеи красными пятнами. - Я всю общественность на ноги подниму!
     Когда разговор внезапно прервался, Палыч жадно закурил.
     - Семенов пугает исключением, - пояснил он, немножко успокоившись.
     Темноволосый усмехнулся и принялся подбадривать коллегу, потом, кивнув в сторону робкого товарища, заговорил:
     - Вот парню нужно помочь. Он квартиру хотел продать азербайджанцам, что золото скупают у колхозного рынка. Те дали ему задаток на долги по квартплате. Он, - крепыш снова указал на убитого горем продавца, - все сделал, но ему детей некуда выписать. Рассказал азерам, а они потребовали срочно вернуть задаток в тройном размере. Потом стали наезжать, к начальнику криминальной милиции вызвали, припугнули уголовным делом за мошенничество.
     Палыч усмехнулся и начал звонить.
     - Петь, ты? Как дела? - сделал он вступление. - Тут информация есть на начальника криминальной милиции. Стрелки устраивает у себя в кабинете.   
     Палыч стал вводить абонента в курс дела, потом минуту слушал.
     - У одного бандита в квартире телефон зазвонил, -  пояснил он, положив трубку. – Он вышел в прихожую, чтобы ответить, а его через дверь расстреляли.   
     Палыч, немного воспрянув духом, снова взялся за телефон и набрал номер.
- Ген, ты? Привет! Кого там завалили?
     Выслушав последние новости, шеф резко засобирался, делая вид, что очень спешит, и, похоже, на самом деле забыл о недавней просьбе темноволосого. Когда он нас покидал, у крепыша слегка отвисла челюсть.
     - Он, кажется, забыл про вас? – нарушил  я неловкое молчание.
     - Да ну его, рыжего! - вспылил проситель.   
     - А чего ты его рыжим назвал?   
     - Так это кличка у него такая.
     Я проводил гостей на улицу и по дороге поинтересовался у однопартийца, знает ли он, что «Рыжего» в Холме  окружным координатором выбрали.
     - Вот хитрый, тварь, подлизался к бабе. Там же у нас баба координатор.    
     - А ты не думал о том, что он со временем станет вашим руководителем?
     - Кто его, дурака, выберет? - усмехнулся крепыш.  – Над ним все смеялись, когда он на координационных советах выступал. А когда на учебу в Москву ездили, он проститутку в номер привел. А  потом, когда сутенер пришел деньги требовать, у него коленки от страха подкосились.  Полчаса потом трясся, наркоман.

     После этого случая мой шеф  перестал появляться в офисе. В выходной день, проходя мимо знакомого коттеджа, я решил справиться о его делах. Возившийся с обгорелыми бревнами худой пожилой мужчина на мой вопрос, дома ли Палыч, указал на стоящую во дворе будку на колесах от грузового автомобиля. Я взобрался на небольшую лестницу и заглянул  внутрь. Мой предводитель валялся на лежаке, застеленном грязным байковым одеялом. Рядом с нарами был сооружен стол, на котором стоял граненый стакан, доверху набитый окурками, и сидело множество мух.
     Увидев меня, Палыч немного оживился.
     - Что, тяжелые времена наступают? – спросил я, протягивая ему руку.
     - Скоро КС. Семенов готовит мое исключение из партии, –  с обидой в голосе  заговорил Евгений.
     - Ну, а что Москва? – поинтересовался я на всякий случай.
     - Вольфович прочитал ту бумагу и сказал, что 50% её содержания – ложь, – недовольно ответил Палыч и совсем скис.
     - Что делать собираешься? – спросил я из-за нахлынувшего по непонятным причинам сочувствия.
     - Полечу на Канары, – неожиданно выдал предводитель и достал сигарету. - Сева! – окликнул он тут же худого рабочего. Когда тот к нам заглянул, он попросил распорядиться насчет чаю. Я не стал дожидаться угощенья и попрощался.
          На следующий день Палыч позвонил в офис и стал просить меня связаться по телефону с Семеновым.
     - Что мне нужно спросить у него?
     - Передай, что Евгений Павлович улетает на Канары.
     - А стоит ли?
     - Звони, я тебе говорю!
     Минуты через три телефон снова зазвонил.
     - Ну что, передал?
     - Его нет на  месте, – соврал я, понимая, что Кротов ведет себя как ученик, которого исключают из школы

                ***
               
   Вечером я встретил знакомую, живущую в соседнем с Зоей подъезде.
    - Тут слухи ходят, что кто-то написал в Москву по поводу нарушений жилищных прав в нашем доме, и по нему теперь ходит комиссия, - заинтриговала она меня. -  Судя по всему, тем, у кого есть постоянная прописка, будут давать ордера. Я переживала, что заняла другую комнату большей площади. Но мой мужчина, он дружит с председателем горсовета, похлопотал за меня. Теперь мне только осталось сделать начальнице жилуправления презент, и все будет нормально.
     Информация, полученная от счастливой дамы, подстегнула меня, и, сгорая от нетерпения, после беспокойной ночи, я стремительно вошел в начале рабочего дня в приёмную жилуправления.
     - Вы ведь там не живёте? – с ходу озадачила меня секретарша.
     - А какое это имеет значение? – разволновался я. -  Вы читали моё заявление? Там же чёрным по белому написано, что я не в состоянии проживать с Зоей Алексеевной и её дочерью в одной квартире!
     - Вы неправильно меня поняли. Я не предъявляю к вам претензий. Просто у вас в квартире была наша комиссия и составила акт о том, что вы там не проживаете. Соседи его подписали, вам нужно находиться там.
     - Спасибо, извините. Я неправильно поначалу вас понял. Да, кстати, у меня есть контактный телефон. Вы можете пригласить меня, когда еще один акт будут составлять.
     - Я позвоню вам, - улыбнулась секретарша.
     «Рано обрадовался», - расстроенно вздохнул я, направляясь в партийный офис, и начал гадать, как незаметно внести в комнату кровать или на худший случай раскладушку.
     - Ты в курсе, Пасько приехал! -  воскликнул очень радостный секретарь Промышленной организации. -   Пасько привез деньги - получишь зарплату.
     - Получу - и попрощаюсь с вами.
     - Так ты что, уходишь?
     - А ты думал, что я с Кротовым сработаюсь?
     - Давай не уходи, займешь его место.
     - Да его до смерти палкой теперь не выгонишь. Кто его породил, пусть теперь и убивает.
     Коллега рассмеялся:
     - Хорошо, я передам это Семенову.
     Прощаясь, он бросил реплику:
     - А я думал, что ты его друг.    
     В коридоре послышались голоса и топот ног. Дверь распахнулась, и  ввалилась толпа. Впереди всех был белый как простыня Кротов.
     Сопровождение его состояло из перепуганного насмерть Гены-землекопа, Тараса, волосы которого показались мне еще жирнее, чем в первый день нашего знакомства, Ротного и мужчины в кримпленовых брюках. Всё это заполнившее комнату собрание имело сходство со сценой из фильма «Идиот» режиссера Пырьева, когда Рогожин со свитой приехал в дом Иволгиных.
     - Деньги не давали? – возбужденно спросил предводитель.
     - Не знаю, я не получал.
     - Возьми лист бумаги и пиши заявку!
     - Что писать? - спросил я, вооружившись ручкой.
     - То, что нужно для офиса, - нервно произнес мой шеф и тут же начал диктовать:
     - Плитку электрическую, чтобы можно было пожрать сготовить. Потом - люстру.
     - Зачем люстру? Эта ещё нормальная, - возразил я, глядя в потолок.
     - Пиши, я тебе сказал. Всё равно половину денег разворуют и спишут на машину.
     Прокричав это, Палыч достал талоны на бензин и протянул их мне со словами:
     - Пусть оплатят. Это я ездил в совхоз «Пионер», возил литературу.
     Судя по пачке талонов, получалось, что ездить туда предводителю приходилось не раз. У меня сразу возник вопрос: нельзя ли было в грузовик поместить сразу всю литературу, тем более свежей мы не получали?  Но, посмотрев в неживые глаза начальника, я решил эту мысль не озвучивать. 
     - Так, пиши, дверь - 500 рублей,  - опять разволновался предводитель.
     - Хорошо, - сказал  я.
     - Похороны…  Сколько просим на похороны? - обратился он к своим.
     Те промолчали.
     - А кого хоронить собираемся? – поинтересовался я.
     - Уже схоронили сегодня. Севу. Он член партии был.
     - Это тот, что брёвна чистил, когда я к тебе заходил?
     - Да. Пиши 200 рублей, -  махнул рукой Палыч и закурил.
     - Да, - прервал минуту молчания шеф, снова переключившись на меня, - ты ж  300 рублей получишь за два месяца, дай на общак рублей 50. Мы на эти деньги кофе купим, будем пить здесь. А сахар я уже принес из дома.
     Я кивнул головой и положил заявку в стол, решив ее никому не показывать.               
Только Палыч увел свою команду, как на пороге появился высокий  молодой мужчина в синем костюме.  Он вошёл, мягко ступая, и оглядел стены. 
     - Это вот за эту дверь я заплатил Евгению Павловичу 500 рублей? - недоуменно произнес он высоким уверенным голосом и протянул мне руку для приветствия.
     - Тут ещё талоны на бензин, - на всякий случай сказал я, сообразив, что здороваюсь с  Пасько.
     - А вот этот номер у него не пройдет. Это Семенов сдуру ему оплачивал. А я выяснил, что он ездит только по одному маршруту - в совхоз «Пионер» и берёт там мясо на реализацию. К партийной работе это никакого отношения не имеет.
     Воспользовавшись визитом депутата, я решил поговорить с ним насчет ордера на комнату.
     - Хорошо, напишите это на бумаге, - ответил Пасько, быстро сориентировавшись в ситуации. - Только кратенько. И принесите это в понедельник. А через три дня я обязательно дам ответ.
     Когда в понедельник я позвонил ему в кабинет, он сообщил мне, что в пятницу после нашего разговора состоялось плановое заседание жилищной комиссии, которая удовлетворила мою просьбу.
Я поблагодарил его и, попрощавшись, набрал номер домашнего телефона Кротова.
- Слушаю Вас, - пасмурно отозвался Палыч.
- Ключи от своего кабинета забери, - радостно сказал я. – Ищи другого секретаря.       

                ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ               
               
    Уходящий сентябрь предупредил шелестом сухих березовых листьев о том, что город скоро погрузится в туманную пелену дождей. Ещё несколько золотых дней бабьего лета – и рай закончился, а непрерывный плеск стекающей воды с крыш, обвисшие ветви деревьев  быстро заставили забыть  о прогулках в парке теплыми вечерами допоздна и пикниках с комарами на природе.
Получив ордер, я стал с тревожным волнением  регулярно просматривать в газетах рубрику обмена жилья. Не дождавшись за три недели ни одного интересного  предложения, я  опубликовал собственное объявление, указав телефон знакомых.  Буквально сразу же на связь вышла женщина с очень уж тихим и обреченным голосом. Когда я ей разъяснял  об удобствах и подселении, то безобидную фразу  «две комнаты занимают мать с дочерью» выдавил скрепя сердце.
 В условленный час неподалёку от злополучного дома мы встретились. Я, обнаружив в кислом лице тридцати –  тридцатипятилетней женщины печать хронического невезения, не сдержался и приоткрыл некоторые особенности характера моей соседки  Зои Алексеевны. Однако «кислолицую» это не остановило. Возможно,  там, где она на тот момент проживала, были серьезные причины, подталкивающие её к поиску другого угла.
Поднимаясь по лестнице, нам пришлось перешагнуть через спящего соседа.  Это был не первый случай, когда  бедолага лишался благодаря своей супруге  возможности отсыпаться в домашней обстановке. Пока я открывал  замок, собачонка, о существовании которой у меня вылетело из головы упредить, устроила концерт. Тщательно вытерев ноги о коврик, я толкнул дверь и пропустил в  коридор даму. «Не стесняйтесь», – сказал я, переступая порог, и в следующую секунду обнаружил  застывшую столбом Зою Алексеевну. Это подействовало на меня так, если бы я неожиданно  наткнулся в темном подъезде на крышку гроба (а такое бывало). Проходя мимо комнаты бабули-беженки, я обратил внимание на высунувшуюся из приоткрытой двери мордочку Жули.
    «У Зои неплохой аппетит на расширение», – отметил я про себя в предвкушении какой-нибудь гнусной реплики соседки. Но, к моему удивлению, тиранка не издала  ни звука.   
  Клиентка осталась довольна общим состоянием моих «апартаментов», и я, миновав стоящую на том же месте Зою, поспешил выпроводить ее на улицу. Выйдя из квартиры, я ощутил подергивание спинных мышц.  Лежащий на лестнице мужчина пришел в себя и мычал непристойности.
 Недалеко от дома мы присели на скамейку, и я, почувствовав вину перед «кислолицей»,  предложил ей все основательно обдумать.
Дня через три ко мне зашёл  вышедший из запоя плотник Николай и сообщил, что ему накануне позвонили домой и  пригласили  на какую-то конференцию. Где и когда она должна была состояться, Николай по понятным причинам не помнил.  Мне стало любопытно, и я решил прогуляться до телефонного автомата, чтоб позвонить на свою бывшую «работу».
– Слушаю вас, –  любезно ответила незнакомка. «Новая секретарша», – решил я и, поздоровавшись,  проверил у нее достоверность информации горе-работника:  Николай ничего не напутал. Партийное мероприятие действительно должно было состояться в ближайшую субботу в ДК профсоюзов.   

                ***

 Молодой бородатый высокий господин в черном костюме и белой сорочке с галстуком  непринужденно прохаживался среди увлеченно спорящих невзрачных, простенько одетых мужчин, останавливаясь у стола, за которым дела записи яркая грудастая девица в клетчатом пиджачке. Седая голова господина была покрыта картузом «русский стиль» Как вы догадались, это был мой бывший начальник. В небольшом актовом зале, рассчитанным примерно на сто человек, скучали делегаты, среди которых было всего три представительницы прекрасного пола.
Конференция открылась скучным докладом пожилого партийца, отвечающего за идеологию.  Следом у микрофона появился руководитель, у которого Палыч переманил людей. Говорил он вяло, без «огонька». Его сменил главный редактор – сын Семенова. Я, утомленный его тихими голосом,  уже начал было сожалеть о потраченном зря времени, как на трибуну вышел рыжеватый мужчина средних лет с бледной круглой физиономией в старомодном мятом костюме, под которым был надет зеленый пуловер с надписью   «BOSS».  Делегат, заикаясь и хлопая веками, поведал вкратце о делах партийных.
Затем  неожиданно повернул голову к президиуму и заговорил уже гневно:
– Я тут вижу высоких гостей, депутатов Государственной Думы. Знаете ли вы, что партийные деньги разворовываются?
  Пасько беззлобно улыбнулся и продолжал сидеть, словно на концерте.   Сине-зеленый пиджак с золотистыми  пуговицами в два ряда и ослепительно белая сорочка с ярким галстуком подчеркивали его превосходство над аудиторией. Сидящие рядом с ним гости – белобрысый, остриженный ежиком депутат Государственной Думы и темноволосый, с внимательным взглядом аппаратчик – почувствовали себя неуютно.
 –  Мы знаем, какие дорогие подарки вы делаете своей любовнице! – прожег круглолицый  сузившимися от гнева глазками Пасько.
 –  Хватит копаться в грязном белье, –  возмутился пожилой мужчина  с аккуратно зачесанными назад волосами. 
 – Время! – выкрикнул кто-то с галерки.
По залу прошел одобрительный гул.  Оратор растерялся и даже слегка покраснел и,  глядя сквозь лица коллег сердитым, сосредоточенным в какой-то дикой задумчивости взглядом, направился на свое место.
Ответственный за идеологию партиец, посовещавшись с гостями, объявил перерыв. Первыми к выходу устремились подростки.

В холе совсем юная молодежь, старшим у которой был молодой мужчина в очках, принялась поглощать бесплатные бутерброды с колбасой и таскать с общего стола бутылки с оранжевой газировкой.  Палыч, вернувшись с перекура, пошел на сближение с  представителями центрального аппарата, которые что-то обсуждали с Пасько.
– Вы не обращайте на Синицына внимания, – заявил он любезным голосом. – В советское время он пытался выйти на контакт с иностранцами и ему в КГБ голову «отбили» 
Москвич удивленно посмотрел на представительного бородача и только.
 – Уважаемые делегаты! – высоким голосом объявил Пасько. – Попрошу всех в зал.

Вторая половина конференции началась с того, что  неугомонный Синицын с места попросил слова, но президиум его проигнорировал.
 – Где демократия? – гневно возмутился он, и, нужно сказать, вид у него в это время был   весьма грозный.
В зале снова активизировался делегат, удачно ввернувший фразу о грязном белье, и растревоженный народ проголосовал с его подачи за удаление Синицына  из зала.
Депутат Семенов, заявленный в списке выступающих, степенно подошел к трибуне, достал из папки бумаги и, окинув коллег цепким взглядом из-под очков, сходу стал перечислять обстоятельства, при которых все такой же невозмутимый Пасько присвоил крупные суммы денег.         

 – Не слушайте, это провокация! – задергался как неврастеник молодой мужчина в очках, сидящий в окружении молодежи.
     Семенов наморщив лоб, строго посмотрел на крикуна  и  продолжил чтение доклада.
 –  Я прошу вас, не надо, тут же дети, – закричал длинноволосый делегат, напомнивший мне актера Боярского в молодые годы.
  Но Семенов не останавливался до тех пор, пока  не «вбил» еще несколько «гвоздей». Однако аплодисментов по окончанию его уверенной речи не последовало. Равнодушие, с которым сидящие в зале далеко не богатые партийцы воспринимали информацию об исчезновении предназначавшихся им денег, насторожило меня.   
Невысокий молодой мужчина, предупредив  публику, что не «украдет» много времени, монотонно зачитал отчет ревизионной комиссии. Недостачу, правда, на меньшую сумму, он подтвердил почти скороговоркой, и народ пропустил информацию мимо ушей. Уходил он по жидкие аплодисменты.
 На трибуну стремительно вышла молодая женщина в джинсах, имеющая во всем, начиная с фигуры, формы лица и кончая цветом волос и глаз, некоторое сходство с моей соседкой Ниной и, волнуясь не меньше Синицына, начала предъявлять претензии Пасько, за то, что он не помог в трудный момент ей деньгами. Её выступление было настолько откровенным и открытым, что сорвать его какой-либо дежурной заготовкой ни у кого не хватило смелости. Это была координатор поселка Холм.  Палыч хвастался, что потратил немало денег на переговоры с ней по телефону, а теперь, судя по его белому, как мел, лицу, похоже, был не на шутку испуган плодами своей подпольной деятельности. К концу выступления голос от волнения у женщины стал срываться, а на глазах выступили слезы. Её эмоции  в некоторой степени передались залу, и меня, как шизофреника, потянуло к микрофону.
Подняв руку, я почти сразу же получил возможность озвучить свою точку зрения.   За две-три минуты я  осветил очевидные недостатки в работе:  слабую загруженность штаб-квартир и  отсутствие оперативности в доведении до населения позиции партии по значимым событиям. В завершение я сделал  предложение  сплотить партийные ряды и приложить все усилия к повторному избранию ныне действующих депутатов Пасько и Семенова в областную Думу. Направляясь к своему месту под аплодисменты, я понял, что хитрому плану Кротова сегодня наверняка не суждено  сбыться.
   Под занавес конференции делегатам раздали бумажки для тайного голосования. На выборы регионального руководителя ушло не более пятнадцати минут.  Пасько опередил  Семенова на десять голосов и остался координатором. Приняв поздравления,  он назвал  двух  претендентов на освободившуюся вакансию своего заместителя по организационной работе – меня и секретаря Промышленной организации.
 Участники конференции оставляли свои места, но по домам не расходились. Перекуривали.
В холле ко мне подошел Палыч и  съязвил:
– Ну что, теперь у нас молодое начальство.
Я ничего ему не ответил, заинтересовавшись проходящим мимо нас Семеновым.
 В этот момент совершенно неожиданно для меня хитрый бородач сочувственно обратился к своему врагу:
     – Что ж ты, Васильич, так долго скрывал эти бумаги.
     Семенов приостановился:
 – Не надо было недоверие мне выносить.
 –  Я не голосовал за это, Васильич. Если поддержка понадобится – звони.
 – Хорошо, – отреагировал старик. 
– Я тут насчет сауны договорился, – шепнул Палыч мне на ухо, икоса поглядывая в сторону появившихся гостей. – Возьму Виолетту (Палыч кивнул в сторону грудастой) и повезу туда москвичей.
– А они поедут?
– Депутат согласился, а насчет аппаратчика пока не знаю, но, думаю, поедет.

                ***

  В коридоре партийного офиса, куда я вошел поздним утром следующего дня, было сумрачно и тихо. Я, прежде чем пойти на свет, проникающий из открытой двери моего бывшего кабинета,   толкнул ладонью дверь в Промышленную организацию – она не открылась. 
 В туалете зашумела вода в унитазе, и оттуда с сигаретой в зубах вышел, застегивая на ходу ширинку, Палыч.
 – Как дела,  спросил я, –  двигаясь ему навстречу.
– Познакомься, новый секретарь моей организации – Виолетта, – хитро кивнул он в сторону сидящей за  столом сексапильной шатенки в клетчатом пиджачке.
 Девушка одарила меня хищной улыбкой ярко напомаженного рта. 
– Очень приятно, – сказал я и обратился с вопросом к Палычу:
–Что ты вчера не поддержал Синицына?
– Не было смысла, – уклончиво ответил руководитель «подполья», развалившись напротив своей помощницы. – У Пасько хорошие отношения с Управлением пропаганды и лично с сестрой Жириновского. На конференцию приезжал ее зам. Я вчера пробовал в сауну его пригласить – не получилось… Понимаешь, – продолжил он, как всегда мягко, после паузы, – конференция заранее репетировалась. Все эти выкрики из зала. Это хорошо, что ещё бандитов не было, как раньше.
– Бандиты на конференции? – удивился я. – Кто же их приглашал?
– Бандитов приглашал Пасько, – оживился Палыч. – Он им давал  бесплатно в пользование партийный «УАЗик». Ну а те подходили к тем, кто против него выступал,  и выкручивали руки.
– А что, из Москвы никого не было?
– Были, но для таких гостей у нас имелась  секретарша Рыбкина. Сауна и все прочее, сам понимаешь. 
– Ну, а Жириновскому не пробовали писать? – полюбопытствовал я.
 – Вольфович почтой ничего не получает. Нужно передавать ему в руки.
– Как вы с Яшей летом сделали?
Палыч удовлетворенно хмыкнул и, достав сигарету, продолжил:
 – У нас был тут один молодой грамотный парень, который накатал телегу в Москву. Потом его вывезли за город и чуть не утопили. Перед конференцией всех, кого нужно, предупредили, что Пасько в случае выступления против него пришлет людей ломать ноги.
 –  И тебя предупредили? 
 – Я в этом городе никого не боюсь, – важно ответил Палыч, глубоко затягиваясь сигаретой. – К нам, если надо, воры в законе являются. А кто такой Пасько – фантик.  Люди ждут, когда он потеряет депутатскую неприкосновенность. А пока он работает на председателя областной Думы. Тот ежемесячно получает в конвертах с колхозного рынка по штуке баксов.
– А при чем тут Пасько?
 – Рынок – это его территория. Пасько недолго осталось.  Скоро будут люди выступать по радио и телевидению, рассказывать об этом.  Так что думай, на кого работать. Семенова вчера я прокатил. 
– А обоих сразу разве нельзя было опрокинуть? Представляешь, если бы твою кандидатуру предложили в список для голосования, и ты бы их обошел.
Бледная физиономия  предводителя оживилась. 
– У меня судимость пока не снята. Швед не утвердил бы.
Меня в этот день буквально прорвало на вопросы:
– А что это за парень в очках, который закричал «провокация»?
– Это зам по работе с молодежью, тренирует каратэ школьников, ему Пасько ежемесячно из партийной кассы по 500 рублей платит.
– Интересно, сначала привели детей, а потом кричат, что «не нужно, здесь дети».
– Я же тебе говорю,  тут все заранее готовилось! – вспыхнул Палыч.
– Кстати, а кто это, похожий на Боярского?
– Это  координатор из Пеньково. Ему весной на счет деньги партийные поступили,  а он их пропил. Семенов приехал к нему, а тот под кровать прятаться. Хе–хе.  Бутузов, который раньше был координатором, тоже все пропивал, что можно было, пока с Москвы не приехали и не нашли его спящего под столом.
– В Москве, наверное, устали от вашего региона?
– Там давно все за голову держатся. Вольфович даже хотел закрыть организацию.  А тут еще Семенов недавно начудил.
– Как начудил?
– У него в аппарате спросили, почему он всю семью поставил на партийное довольствие. А он, старый дурак, сказал, что берет пример с Жириновского. Там охренели от такой наглости. Позвонили Пасько. Тот собрал на прошлой неделе координационный совет, и Семенову недоверие с перевесом в один голос  выразили.
– Решающим, наверное, твой  голос оказался? – спросил я.
Палыч хитро ухмыльнулся и обратился к новой помощнице:
– Я сейчас поеду в администрацию. Если не хочешь снова сникерсами торговать, то   делай всегда только то, что я говорю.
Когда предводитель удалился, я сразу набрал номер кабинета Пасько.
– Шефа не будет сегодня, – ответил мне секретарь Промышленной организации. – Я тут разгребаю бумаги Семенова. Тебя  пропуск в Думу нужно заказать. Приходи завтра.
 
                ***      

  Несколько дней я околачивался в окрестностях Думы, периодически заглядывая в бюро пропусков.   Женщина с серебристо-сиреневыми волосами, внимательно пролистав бумаги, любезно отвечала, что заявка на мое имя не поступала. В думском кабинете Пасько не поднимали трубку.
– Пасько не хочет  тебя брать в замы, –  с порога обрадовал меня Палыч, сияя, как золотая пуговица, когда я после очередного неудачного визита к вежливой даме заглянул в его офис.
– А зачем он на конференции это объявил? 
– Москвич рекомендовал привлечь тебя к работе. Ну а Пасько скажет, что ты нулевой. Ладно, не переживай. Почитай вот фельетон, – сунул  он мне свежую газету.
– Что тут интересного?
– Короче, кто-то написал,  как к одному из депутатов пришла на работу жена  и принесла прямо в кабинет чемоданы с его вещами.
– К Пасько, что ли?
– Да.
– А с чего это вдруг?
– Настучали, что у него появилась любовница... Бутузов постарался.
– Бутузов? – удивился я.
Я не понимал, какой у Бутузова резон закладывать нашего партийного начальника. Но ставить под сомнение сообщение бывшего шефа не стал. Решил не портить ему настроения. 
  Беседу нашу прервал стук в дверь. Вошел усатый мужчина лет пятидесяти с благородной осанкой и, стрельнув по мне цепким взглядом, поздоровался.
Палыч засуетился и приказал Виолетте сделать «кофейку».
Я вышел на улицу и направился в бюро пропусков. Там мне ответили, что заявка на мою фамилию не поступала.
 
«Похоже,  Палыч на этот раз говорит правду», – разозлился я и решил вернуться в штаб-квартиру.
В офисе я застал одну Виолетту.            
– Мужчина, который  к нам заходил, будет вступать в партию, – торжественно объявила она. –  Он  подполковник милиции, начальник отдела коррупции.
Виолетта предложила мне чаю, и мы немного посплетничали о  делах партийных.  Я сделал вывод, что Палыч  достаточно хорошо ввел ее в курс дела.
– Федорыч согласился стать моим заместителем по организационной работе, – устало сообщил с порога Палыч.
– Я никогда не встречала таких умных и начитанных людей,– радостно вступила в разговор Виолетта.
 –  Сделай кофейку, – сухо осадил ее шеф. И почти сразу же, не обнаружив в поведении помощницы соответствующей реакции, вдруг заорал:
– Я тебе что сказал, твою мать!
 Девушка  пронзила  разгневанного предводителя обиженным взглядом, но тут же быстро, как бы очнувшись, встала из-за стола и принялась за дело. Начальник, разозленный поведением секретарши, ходил взад-вперед по комнате с  сигаретой в зубах, пока та не поставила демонстративно  на стол  чашку.
Палыч посмотрел на горячий напиток, как мучающийся похмельем алкоголик на первую кружку холодного пива. Потом достал какие-то таблетки и запихнул  их в рот.
Раздались голоса, и на пороге появились немолодой здоровяк с лицом, наводящим на размышления, и розовощекий, с маленькими глазками под прямоугольными стеклами очков, сорокапятилетний  блондин.
 –   У вас есть фотография, где вы в форме? – бегло спросил розовощекий здоровяка.
 –   Должна быть.
 – Нужно срочно передать ее мне. У нас время ограничено. Листовки должны быть готовы на следующей неделе.
 – Позвони Гене, –  обратился Палыч к здоровяку, –  пусть решит  вопрос с типографией. Нужно наркотиков туда подбросить, чтоб быстрее печатали.
Здоровяк усмехнулся, а розовощекий, бросив на Палыча близорукий взгляд, с трудом сдержал раздражение.
 –  Тимур, ты главный, тебе решать, – успокоил его Палыч.
Когда все основные детали предстоящей кампании были обговорены сполна, Палыч встал, чтобы проводить своего знакомого, и начал выяснять у него что-то не имевшее отношения к теме выборов.
 – Я  сегодня в Москву еду, нашему банку оттуда «лимон» не хотят перечислять, приеду – позвонишь, – обронил здоровяк, выходя за дверь.
 –  Думаете с ним что-нибудь решать? – обратился ко мне розовощекий.
 – Прикольный товарищ, – тихо ответил я.
 – Дурак он самый настоящий, – вспыхнул  блондин. – Я  давно об этом Пасько сказал, а он все никак его не выгонит.
Я молча кивнул близорукому гостю, не решившись огорчать его информацией, полученной летом от Палыча, согласно которой  Москва рекомендовала поставить на этом партийце, имеющим азербайджанские корни, крест.  Яша имел виды на место штатного помощника депутата, которое занимал  бакинец, и уделил ему в письме к Жириновскому особое внимание.
     Я еще раз позвонил в кабинет Пасько. Секретарь Промышленной организации весело ответил мне, что его назначили заместителем.
 –  Ты не обижайся, что тебе пропуск не сделали. Я предложил   тебя замом по идеологии назначить, – успокоил он меня. – У Николая Ивановича с Пасько разногласия.  Он уходить собрался,  но шеф боится, что ты человек Евгения Павловича. 
 
                ***
 
Место заместителя координатора по идеологии освободилось довольно скоро.    Об этом мне сообщил  столкнувшийся со мной в дверях штаба новый зам. 
 – Я убедил Пасько, – буквально выпалил он, крепко пожимая руку. – Начинай работать, а то я один зашиваюсь совсем.
 На дворе стояла поздняя осень 97-го года.  В народе  обсуждалась инициатива КПРФ об отставке правительства. Инициатива такого рода – это бальзам на душу простому человеку.
Фракция ЛДПР отставку правительства не поддержала и резко снизила шансы партийных выдвиженцев.   Жириновцев, когда они начали собирать по квартирам подписи на регистрацию кандидатов, с распростертыми объятиями уже не встречали.   
«Не верим никому. Все они одинаковы, им бы только хапнуть», – ворчали мужики.
 «Посмотрите, как мы живем. Пенсии ни на что не хватает. Ельцин обещал на рельсы лечь – и что?» – жаловались старушки.
 «Посмотрите – в магазинах всё дорожает, а нам, бюджетникам, зарплату не повышают».
«Куда я пойду? Какие выборы? Это кого выбирают? Мне зарплату три месяца не платят».

 Коммунисты, уловив настроение масс, предложили заманчиво-радикальные лозунги:
 «Выплатим задолженности по пенсиям и зарплатам»;
«Обеспечим жильем военнослужащих, попавших под сокращение»;
«Прекратим вывоз капитала из страны».
   С Пасько конкурировала директриса фабрики, и он уже получил на нее несерьезный по новому времени  компромат: мадам сдавала в аренду фабричные помещения под магазины. Коммунисты, гневно осуждающие любые коммерческие инициативы, поддержав директрису, поступились своими принципами.   
 –  Я её сделаю, – произнес уверенный в своей победе Пасько.
     Предвыборная работа  шла полным ходом.  Студент ежедневно выводил группу из пяти-шести человек на поквартирную раздачу партийной литературы с проштампованной подсказкой «ваш кандидат – Пасько».
В один из тех  дней Палыч принял телефонограмму из Москвы о выехавшем к нам  автомобиле «КамАЗ» с пропагандистским материалом. Но мне он не назвал ни дня выезда грузовика, ни дня предполагаемого приезда, отпустив в ответ на все расспросы одну лишь фразу: «Ты начальство, вот и сиди теперь хоть всю ночь на крыльце перед штаб-квартирой и жди». 
 Литература прибыла немного раньше, чем я ожидал, и к моему приходу в офис была уже выгружена. Взяв лежащую поверх пачек в оберточной бумаге накладную, я стал сверять её с наличием доставленного груза. В этот момент  в коридор вошел Синицын, облаченный в полинявший плащ коричневого цвета.
 – Анатолий, ты чего там набрал себе полную сумку? – обратился я к нему, заметив на полу  объемную торбу.
 –  Да тут газет немного да брошюр, – слегка виновато ответил тот.
 – Но мне же надо выписать предварительно тебе все это по накладной. Давай подсчитаем то, что ты взял.
 Пока Анатолий, опустившись на колени, нехотя извлекал вслед за наполовину съеденной буханкой хлеба интересующее меня содержимое, из комнаты с фанерной дверью вышел Палыч и неприятным тоном сделал заявление:
 – Толь, брось литературу здесь и езжай домой! Пусть идеолог сам тебе её потом привезет. Это его обязанность.
Я пропустил сказанное мимо ушей, желая поскорее закончить инвентаризацию Толиной поклажи – во многом по причине сильно исходящего от того кисловатого запаха пота.  Палыч, немного потоптавшись, удалился.
Анатолий продолжал ещё возиться со своим добром, а я, отойдя на незначительное расстояние, стал изучать в накладной позиции, напротив которых были выведены  самые крупные итоговые суммы. Нервное поведение Палыча навело меня на мысль о недостаче. Прошли две-три минуты, и я действительно обнаружил, что не хватает собраний сочинений Жириновского. Резко открыв  дверь в свой бывший кабинет, я встретился взглядом  с «начальником отдела коррупции». Подойдя к столу, за которым тот сидел с совершенно прямой спиной – как раз напротив Палыча – я поздоровался с ним за руку. Ни слова не сказав, я тут же нагнулся и заглянул за тумбу. Сохраняя по-прежнему молчание, я  вытащил оттуда предполагаемую пропажу, успев заметить при этом, как слегка прыгнули  зрачки растерявшегося от такой неожиданности  милиционера.  Из-под разорванной сверху бумаги виднелась глянцевая обложка тома собрания сочинений Жириновского.  Палыч, переменившись в лице, не стал объяснять, за какие заслуги он решил сам себя поощрить трудами вождя, и я, не тратя время на пустой разговор, удалился.
      В последней строчке  документа значились календари стоимостью по одному рублю за штуку.  Их не оказалось. Но недостача быстро нашлась: Анатолий достал календарики из кармана того самого пиджака, что был на нем  по случаю конференции. Вписав возвращенную пустяковину  в накладную, я пожелал этому сельскому лидеру дальнейших успехов в работе. Его отделение  росло как на дрожжах и насчитывало почти 300 душ. Жириновский желал видеть в своем детище миллион россиян.  До руководителей районов была доведена директива, согласно которой они, после доведения численности своей организации до пятисот человек, премировались телевизором, а в случае достижения тысячного результата – автомобилем «Ока». В отношении роста организации Синицына существовали подозрения, но я не разделял подобной точки зрения. Во-первых, село всегда с симпатией относилось к Жириновскому, и, кроме того, судя по объемной сумке Анатолия, его односельчане  получали литературу с разъяснениями политики партии. А она не могла не нравиться.  Во-вторых, Анатолий лично ходил по домам и  раздавал желающим партийные билеты.
 
               
                ***


В выходной день, ближе к вечеру, к моему дому подошла одетая в длинную, до пят, нутриевую шубу разрумянившаяся супруга молодого соседа.
 – Когда последний раз был в квартире? – возбужденно  спросила она, и, не дожидаясь ответа, под лай собаки бойко стала излагать свежие новости:
 
– Представляешь, мы сегодня полчаса не могли попасть в квартиру. Ключ в замке не проворачивался. Я звонила несколько раз в общий звонок.  Собака все время лаяла за дверью, ужас. Со мной солидный мужчина пришел смотреть нашу комнату.
 – Так может, их дома не было?
 – Да дома они были. Старая вышла потом, и знаешь, что сказала?
 –  Что? – загорелся я, заранее предвкушая услышать что-нибудь необычное.
 – «Хватит ебарей сюда водить!»
 – Ну, а мужик что?
 – Он послушал, как Алексеевна брешется, и сказал, что с такими соседями мы никогда не продадим свою комнату. Ты еще не знаешь, наверное, что без согласия соседей комнату в коммуналке приватизировать нельзя. Но мужчина согласился помочь, если мы в два раза скинем цену.
 – Так чем он сможет помочь? С соседями договориться?
 – Ты что, о соседях и речи даже быть не могло. Алексеевна стояла за дверью и ворчала все время, пока мы не ушли. Она открытым текстом сказала, что никому в этой квартире жить не даст.
 После ухода толстушки я решил возобновить поиски вариантов обмена и  позвонил по опубликованному в газете объявлению.  Мужчина по фамилии Грехов, несмотря на мои предупреждения о скверном характере Зои, загорелся желанием осмотреть мою комнату.


                ***

 Ожидая очередной отправки на расклейку листовок с портретом добродушно улыбающегося Пасько, худенький юноша лет шестнадцати, незадолго до этого дня вступивший в партию, решил поделиться со мной важной информацией.
 –  Вы знаете, что я видел? –   робко обратился он ко мне.
 –Ну?
 Запинаясь от волнения, юноша рассказал о том, что обнаружил в подвале соседнего  дома никому не известный ранее штаб ЛДПР.
 –Ты уверен, что это не была сапожная мастерская, в которой кто-нибудь повесил портрет Жириновского?
 – Да там, на стене, висит программа нашей партии. Но, понимаете, она не такая, как у нас. Там всё написано наоборот.
     Я переспросил дробного паренька  ещё  раз. Он повторил то же самое. «Неужели кто-то в округе Пасько хочет использовать грязную технологию?» – подумал я и набрал номер кабинета в Думе.
   Трубку взял Пасько. Выслушав меня, он попросил подождать его. Когда депутат подъехал на старых «Жигулях» в сопровождении своего атлетически сложенного зама, застенчивый мальчик-информатор, сославшись на занятость, уже ушел домой.
 –Это мой человечек. Я знаю, где он живет, – напустив на себя важности, произнес студент.
 – Поехали, – сказал Пасько.   
    В последний момент в машину подсел  парень спортивного вида с редкой пушистой растительностью на голове. Голос, который он вскоре подал, поразил меня очень тихим для мужчины звучанием. Он начал появляться в офисе совсем недавно и, судя по всему, был приятелем атлета.
 – А вот и мой недоброжелатель стоит на остановке, – ожидая сигнала светофора, обратил наше внимание Пасько на невысокого мужчину с пшеничными усами, одетого в серое демисезонное пальто и замшевую шапочку с белыми отворотами.
–Так-так… – многозначительно произнес студент,  услужливо повернув голову в сторону обозначенного субъекта с дипломатом в руке.

 –  Может, с ним поговорить? – любезно предложил лысоватый молодчик и как-то сразу развеселился.
 – Зачем? – лицо Пасько на время застыло в коварной улыбке. – Есть другие способы. Берется обычная мышь и помещается в мешочек. Перед этим её не кормят длительное время. Потом это хозяйство привязывают к яйцам провинившегося человека.
     Трудно описать восторг, в который пришли оба пассажира. Возбужденные шуткой депутата, оставшуюся часть пути они  фантазировали на тему отлова самозванцев.
 Прибыв на место, мы обследовали все подвалы и первые этажи домов, но ничего похожего на штаб не обнаружили. После получасовых поисков рассерженный атлет поднялся в квартиру к «своему человечку», но родители того, испугавшись, вероятно, габаритов гостя, сказали, что сына нет дома.  Посовещавшись в стороне с Пасько, они направились к машине. Я заметил, что  их лица изменились.
 – Что это могло быть? – спросил я на обратном пути Пасько.
 – К сожалению, у меня сейчас очень мало времени, и кому-то, возможно, очень хочется, чтоб его у меня было ещё меньше.
     Я понял, что роль провокатора, по его логике, сыграл либо я, либо подозрительный мальчик.

                ***

  Вечером я вышел на лай собаки во двор и увидел подъехавшую к дому «шестерку», из которой как раз выходил Палыч.
 – Собирайся, сегодня в Москву нужно ехать, – огорошил меня он, загадочно ухмыляясь.
 – Зачем? – недоуменно спросил я, полагая, что это его очередное дурачество.
 – Ты кто у нас сейчас? Заместитель координатора по идеологии. А завтра исполняется 8 лет ЛДПР.
    Заметив, что я не улавливаю никакой связи между сказанным им и необходимостью моего визита в Москву, Палыч перестал улыбаться и сменил интонацию:
 – Не хочешь – не езжай. Активисты из-за тебя без подарков останутся.
     Из дальнейших его довольно нервных разъяснений, заглушаемых лаем не реагировавшей на мои команды собаки, я понял, что Пасько, сославшись на предвыборную занятость актива, отказался от полученного  приглашения на участие в торжестве. Но Палыч изъявил желание посетить столичное мероприятие за свой счет,  привезти подарки, и координатор не стал возражать.
 – А то, что я поеду с тобой, Пасько знает?
 – Не веришь – звони  ему в Думу. Я сейчас только от него.
Не дав мне времени на размышления, он добавил:
 – Давай только быстрее решай, а то я еду на вокзал билеты брать. Деньги у меня с собой есть. Вечером зайдешь ко мне часов в десять, рассчитаемся.
               
       В условленное время я стоял у порога своего бывшего шефа. Дверь  открыла  Виолетта, одетая в просторную белую футболку, подчеркивающую ее раннюю сутулость. Аромат жарившейся колбасы едва-едва заглушал исходящий от хозяйки свежий запах пота,  как будто она только что провела напряженный матч по баскетболу.
Палыч сосредоточено   укладывал в кожаную папку какие-то бумаги. Вероятно, его волновало в этой экспедиции что-то ещё кроме подарков.
 –  Не опоздаем? – спросил я, положив на стол деньги за  билет.
 – За нами машина приедет.
      Когда мы обувались в прихожей, зазвонил телефон.  Палыч вместо любезного приветствия, отрепетированного для ЦА, недружелюбно произнес: «Алло». Подержав трубку в ожидании ответа несколько секунд, он переменился в лице.
 – Что, думали, что я уехал? – направил он внезапно вспыхнувший гнев на девушку.
   Та молча и пристально посмотрела ему прямо в глаза. Губы её, без помады бледные,  сжались в тонкую полоску.
 – Кто звонил? –  показала она остренькие небольшие клыки.
 – Молчат, а хотели наверняка тебя, – недобро усмехнулся Палыч.
   Виолетта захлопала  бесцветными ресницами и как волчонок огрызнулась:
 –  А с чего это ты взял, что звонили мне?
 – Ладно, я поехал. Если узнаю что – повешу на проводах.
      Выйдя из дома, Палыч направился к стоящему на обочине милицейскому «УАЗику».
 – Что стоишь? – обернулся он ко мне. – Они нас подвезут.
  В поезде Палыч потеплел и поделился со мной своей маленькой хитростью. Оказывается, он соврал, что Пасько в курсе моего отъезда.
 – Теперь ты для него враг. Но не ссы, после выборов его уже не будет.
 –  А чего ты его хоронишь раньше времени? Думаешь, он на второй срок не пройдет?
 – Будет ему срок. По радио сегодня сказали, что место его в тюрьме.
Плутоватые глаза Палыча засветились желтым огоньком.  Похоже, он был счастлив, и я понял, что сказанное им на сей раз – правда.
 – А что он сделал такого?
 – Да квартиру там какую-то хотел у инвалидов отобрать.
 –   Как это отобрать? –  удивился я. – Чушь какая-то.
 – Ну, слушай, – начал свой рассказ бородатый герой, вытянув ноги в белых носках. В купе плацкартного вагона, кроме нас, никого не было, поэтому мне одному пришлось оценить их «аромат».
– Попервости, когда Пасько только стал координатором, ему хотели завещать собственную квартиру старики-инвалиды, фанаты Жириновского. Ну, он и приехал к ним с нотариусом и стал оформлять дарственную на свою любовницу. Те писать сами не умели, и им помогли расписаться. А потом они  передумали и рассказали об этом кому-то. Ну, в общем, информация попала в руки его злейшего врага, которого он душил как-то в Думе. Вот этот враг и озвучил её по радио.
 –  А при чем здесь тюрьма?
 – Понимаешь, эти старики – завернутые. Какой с них спрос? А выступление было записано с их слов. А там открытым текстом звучали их выражения – типа того, что место его не в областной Думе, а в тюрьме. Приедем домой – сам послушаешь. Яша уже должен кассету с этим выступлением передать в аппарат.
В эту ночь Палычу не спалось. Он часто выходил в тамбур покурить и заваривал пакетики чая.
 – А как ты попал в партию? – спросил я, пользуясь благоприятным для бесед расположением его духа.
 – Несколько лет назад у меня своя фирма была. Позвонил мне один знакомый из ЛДПР и предложил спирт. Ему как-то от военных перепала почти на шару целая цистерна. Мы  потом моей подруге его перекинули – Фаине. Я тебе не говорил, что ли, что она моей любовницей раньше была? – отреагировал предводитель на мой удивленный взгляд. – Ну, пока мы с этим товарищем спиртом занимались, я узнал, что он в ЛДПР, корочку помощника депутата имеет и тоже написал заявление в партию. Тогда ещё Бутузов был координатором.  Пасько потом появился – в свитере турецком и  болоньевой курточке. Хе-хе.  Посмотрели мы на него – вроде бы метла метет, и Бутуз как раз в запой вошел. Ну и выбрали координатором. Потом Пархоменко, мой товарищ, разосрался с ним, и Пасько его исключил из партии. А тот – заяву  в прокуратуру. В Москве за голову взялись.
Палыч ещё долго рассказывал про тайную жизнь  региональной организации, злоупотребляя словами: украл, пропил, настучал. Выяснилось также, что Бутузов не только информирует жену Пасько про роман того с думской секретаршей, но и обо всем докладывает в аппарат партии. А сам Палыч начал вести переговоры с руководителем аппарата и продолжит их завтра на юбилее партии.
Поспав чуть более часа, я по сонной возне пассажиров понял, что мы приехали. Через несколько минут мы уже были на перроне Белорусского вокзала, и я, поёживаясь от сырого холодного воздуха, двинулся за предводителем в направлении туалета. Пока  умывался, Палыч, с сигаретой в зубах, стал объектом домогательств со стороны не протрезвевшего полностью сотрудника службы, отвечающей за безопасность проезда пассажиров в электричках. Мужик, предъявив свое удостоверение, намеревался взыскать с Палыча штраф.
 – У нас нет времени на разговоры, – сунул Палыч ему свою корочку и неторопливо последовал  к выходу.
В кассовом зале он на секунду остановился  возле милиционера и, предъявив ему «волшебное» удостоверение, очень вежливо произнес:
 – Там в туалете сотрудник какой-то безопасности по электричкам деньги с пассажиров собирает.
Милиционер немедленно двинулся туда, будто только что получил сообщение об обнаруженном  трупе.
      Сделав несколько кругов в пустой электричке по кольцевой линии, мы вышли на воздух. Было ещё темно, но у горящих витрин ларьков уже толпились люди. Купив  сигарет, москвичи отправлялись к рабочим местам, постепенно превращая в слякоть свежевыпавший снег.
К месту планируемого мероприятия мы прибыли рано и, померзнув немного у входа, вернулись в метро. Часам к одиннадцати мы снова появились в условленном месте и обнаружили  небольшое оживление – из подъехавших «УАЗиков» выносили голубые знамена и какие-то коробки.
 – Откуда вы, ребята? – спросил нас контролирующий разгрузку мужчина и немного удивился, услышав ответ:
 – А Пасько, когда ему звонили, сказал, что денег нет на бензин.
 – У него их никогда нет. Я за два года руководства организацией не получил ни копейки, – спокойно отреагировал Палыч.
 – Вы подойдите к начальнику орготдела – он собирает информацию по вашему региону.
Начальник орготдела, появившийся спустя некоторое время в  костюме и модных туфлях, был краток:
 – Я же сам звонил вашему координатору. У меня нет ни одного места лишнего в зале. Я не рассчитывал на вас.
  Минул по меньшей мере час, и мне стало совсем холодно и грустно. Вывел меня из состояния прострации сотрудник Управления пропаганды, проводивший недавнюю конференцию.
 – Как у вас там дела? – обратился он ко мне.
 –  К выборам готовимся.
  – Скажите, пожалуйста, – встрял в разговор Палыч. – я вот два года работаю, и ни разу денег не получил. Можно мне открыть на свою организацию отдельный счет?
 – В принципе, можно. Но это не ко мне,  я занимаюсь вопросами пропаганды.
 – Поговорите, чтоб нас пропустили, – нашелся я, когда он собрался уходить.
 –  Попробую.
     Минут через десять он вышел на крыльцо и, попросив меня заранее  снять верхнюю одежду, провел в ярко освещенный холл, заполненный гостями. Палыч не стал раздеваться, как я, на улице и, предъявив охране всё то же удостоверение помощника депутата, уверенно миновал её.
Атмосфера праздника, царившая в теплом воздухе, впрыснула в мою застывшую кровь порцию адреналина, и я двинулся вслед за предводителем вниз по лестнице в гардероб.
Через несколько минут мы сидели в зале, почти до отказа набитом либерал–демократами. Палыч вертел головой по сторонам, отыскивая нужных ему людей, а я с нетерпением ожидал появление вождя.
Наконец все начали вставать и поворачиваться назад, к верхним рядам. Оттуда двигалась к трибуне колонна депутатов фракции ЛДПР. Я стоял  возле прохода и поэтому хорошо разглядел коротко остриженного высокого крупного мужчину и даже почувствовал легкую ауру, исходящую от него. Я  с удовольствием слушал его выступление, отвлекаясь только на то, чтобы подтолкнуть локтем дремавшего на соседнем кресле героя.
 – Вон, видишь, Швед сидит, – показал он мне на невысокого мужчину с гладким лицом, ловко перебирающего лежащие перед ним на столе бумаги.
    Владимир Вольфович не стал занимать своей речью много времени и, напомнив о недопустимости злоупотребления вниманием коллег, освободил трибуну для других.
Депутат лет тридцати пяти с голой, как бильярдный шар, головой зачитал  по бумажке обличительный  в отношении реформаторов команды Чубайса текст, назвав для простоты последнего так же, как и  моего соседа, – Рыжим.  Некоторое любопытство у меня вызвал хрупкого сложения юноша с платочком на шее – сын мэтра российской эстрады Иосифа Кобзона, появившийся в сопровождении двух грузин и симпатичной девушки. Он подарил  Вольфовичу цветы и произнес небольшую речь. После этого его отец с сильно подведенными бровями спел несколько песен.
Присутствие этой пары можно было воспринимать как шаг к примирению после ссоры, возникшей было из-за того, что Кобзон, спев на своем прощальном концерте с именитым политиком дуэтом, поделился с корреспондентом «АиФ» своим наблюдением:  у Жириновского на сцене, оказывается, дрожали ноги.
В перерыве, прогуливаясь в фойе, я вспомнил о пустом желудке и был возвращен к реальной жизни ценниками в буфете.
Палыч в это время крутился возле прилавка с ювелирными изделиями. Повертев золотую печатку, он достал из внутреннего кармана пиджака  пачку денег и начал её пересчитывать. На фоне активистов из других регионов он, в черном костюме, рукава пиджака которого, правда, были коротковаты, выглядел представительно. Сосчитав свои «командировочные», предводитель вновь взял в руки печатку и стал натягивать её на свой огромный перст. Секунд через тридцать он, еле-еле освободившись от украшения,  вернул его продавцу. Оказавшись возле закусок, Палыч поводил носом и, расплатившись, налил в пластиковый стаканчик из большого термоса кофе.  Пожаловавшись мне на головную боль, он принял таблетку. Я, увидев, что освободилась скамья, плюхнулся на нее. Слабость, вызванная переутомлением, растеклась по всему телу, и мне захотелось спать.
  Палыч, заметив невысокого мужчину в очках, проходящего мимо с дипломатом в руке,  уверенно двинулся ему навстречу.
«Встреча всегда лучше телефонного разговора. Пусть подъезжают», – донесся до меня обрывок фразы, произнесенной, как мне показалось, с небольшим одесским акцентом. Палыч, удовлетворившись таким ответом, снова подошел ко мне и с выражением лица счастливчика, только что нашедшего  чужой кошелек, произнес:
 – Брат Вольфовича. Я ему немного поездил по ушам. Пойду перекурю это дело.
Продолжение концерта не вызывало у меня интереса и я решил остаться в холе.
 – Скажите, пожалуйста, 8 лет ЛДПР – это что: триумф или закат?
Подняв глаза на человека, задавшего  вопрос, я попал в объектив телекамеры.
Немного поразмышляв, я вместо ответа достал из кармана пиджака фотографии с пикета и обратил на них внимание журналиста:
 – Вот видите, сколько людей с удовольствием разбирают партийную литературу. Они не скрывают своего любопытства к личности нашего лидера. ЛДПР – это надолго.
 – Приезжайте к нам на выборы, – вмешался Палыч. – У нас уже одного  кандидата завалили.
 – От ЛДПР? – заинтересовался тележурналист.
 – Коммуниста, – огорчил его Палыч и протянул визитную карточку.
В это время из зала стали выходить делегаты и Палыч сосредоточил все внимание на них. Когда в окружении свиты появился Швед, Палыч вышел наперерез и произнес, как некогда свое коронное «слушаю вас»: «Здравствуйте!» 
Швед вскинул брови и нехотя остановился. Такого елейного приветствия он наверняка не слышал со времен работы в «верхах» КПСС. Палыч, достав две анкеты, вкрадчиво заговорил о полковниках, желающих пополнить партийные ряды и выступить от партии на губернаторских выборах.
 –  У вас же есть координатор. Решайте вопросы с ним, –  сухо осадил Швед бородатого парламентера.
 – Которому по областному радио определили место в тюрьме, – заинтриговал его Палыч.
 – Кто определил? – насторожился Швед. –   Не тот, который звонил  мне, как там его (Швед назвал фамилию правозащитника). Пасько  должен в суд на него, наверное, подать.
 – Пасько – ветер, – процедил сквозь зубы Палыч. –  Его рейтинг – ноль.
  Глава аппарата еще раз внимательно вгляделся в неестественно бледное лицо Палыча. Возможно, он даже почувствовал некоторую опасность, исходящую от молодого, долговязого, бородатого партийца с седой головой.
  На улице, перед тем как направиться в  метро, Палыч вновь подошел к аппаратчику, благодаря которому я попал на празднование юбилея, и бархатным голосом  спросил:
 – Как вы думаете, сколько процентов наберет на губернаторских выборах Пасько?
 – Думаю, что немного. А у вас есть другая кандидатура?
 – У нас люди боятся против Пасько идти.
 – Я в вашем регионе был один раз, но не заметил что-то никакой боязни критиковать руководителя.
 –  А вы знаете, что Пасько является депутатом в том районе, где расположен рынок?
 – Рынок я видел и даже купил там перед отъездом ведро клюквы, причем без его помощи.
 –  Я к тому говорю, что он имеет под собой рынок, а при этом партии ни копейки не дал.
    Москвич недоуменно пожал плечами и ничего на это не ответил. Похоже, что Палыч с намеками на самофинансирование организации обратился не по адресу.

                ***

  На следующий день, ближе к обеду, я встретился в штабе с редактором газеты и стал делиться впечатлениями о празднике ЛДПР.
 – А мне это уже неинтересно, – оборвал он меня, сделав  постное лицо. – Раньше  на таких торжествах веселее было, обстановка непринужденная, выпивка и закуска бесплатными были. Некоторые упивались на халяву.
Вошел Пасько вместе с заместителем и, холодно поздоровавшись, обратился к Семенову:
 – Делает что-нибудь Евгений Павлович?
 – Я ему отвез листовок на раздачу, но  очень сомневаюсь, что их кто-нибудь получит.
 – Он уже к губернаторским выборам готовится, – язвительно усмехнулся координатор. – Говорят, возил на смотрины каких-то полковников.
  Я понял, что от меня ждут комментария и решил успокоить начальника:
– Полковников в Москве не было. Палыч только их заявления  брал с собой.  Но Швед  как-то обошел стороной эту тему.
 –  Швед мне сразу позвонил, – важно заявил Пасько, – а я ему объяснил, что Кротов – провокатор.
 – А с головой у него все в порядке? – спросил я.
 –  Скажу по секрету, – понизил голос Пасько, – что там  вялотекущая шизофрения. От этого товарища нужно срочно избавляться.  На первом же совете поставлю вопрос об исключении его из партии.
 – Присмотри, пожалуйста, – протянул мне большую сумку студент. – Я в магазин за канцтоварами сбегаю.
 – Палыча защищать не нужно, он сам виноват, – начал делиться соображениями со мной редактор, когда мы остались одни. – Отец не зря его летом собирался исключать из партии. Но  Пасько тогда с Кротовым, у которого обнаружилась вдруг вялотекущая шизофрения, заодно  был.
 Ткнув Семенова в руку, я показал ему выразительно пальцем в лежащую   на стуле сумку. Тот дал знак, что понял меня, и перевел разговор на другую тему.
Минут через пять  вернулся за сумкой студент. Лицо его имело подозрительно веселое выражение. Я утвердился в мысли, что  нас записали на диктофон.
      Ближе к вечеру я позвонил в квартиру Палыча и, справившись о его самочувствии, предложил еще листовок на раздачу.  Он, сославшись на недомогание, попросил занести ему их в частный сектор.               
 Свернув в переулок, где располагалась «усадьба» предводителя, я встретил Тараса, тянущего за лямку салазки с большой залитой жиром алюминиевой флягой. Одетый в  желтый засаленный  полушубок из овчины и  грязно-белую шапку из нутрии,  он был похож на секретаря ещё меньше, нежели летом.
 – У вас листовки остались? – спросил я.
 – Есть немного у Палыча на коттедже, – не останавливаясь, пробурчал Тарас.
Пройдя через двор, напоминающий автомобильную свалку, я вошел в открытую дверь гаража,  являющейся одновременно и парадным входом в жилище, и увидел газовую плиту с горящими четырьмя конфорками. Топливо поступало через шланг, протянутый от стояка у стены маленького дряхлого домика. Рядом с «печкой» стояла ванна с раствором, капли которого образовали дорожку в направлении открытого проёма в его задней стенке. Заглянув туда, я увидел незнакомца, занимающегося штукатурными работами. Повсюду  валялись листовки с портретом Семенова с отпечатками кирзовых сапог на интеллигентном лице кандидата.  Ничего не спросив, я вышел.
На улице я с телефона-автомата опять позвонил Палычу. Трубку взяла Виолетта и пригласила меня в гости для разговора с ее шефом. Я не отказался.
 Босс действительно оказался нездоров, но только не от гриппа, а от передозировки какой-то дури. На мои претензии относительно листовок он, усмехнувшись в повисшие книзу, как у запорожца, усы, просипел:
 – Смотрю на тебя и не понимаю. Чего ты ходишь по подъездам, сопли морозишь. У Семенова шансов меньше, чем у Пасько. Кроме того, он самая настоящая гнида. Я его вычислил ещё на дне рождения Вольфовича. Он тогда перепил немного и начал слюнями капать, что будет со временем координатором.
  В это время зазвонил телефон. Палыч с опозданием выключил громкоговоритель, и я успел услышать голос отца обсуждаемого человека. Развалившись в кресле в атласном халате, предводитель важно торговался, предлагая обдумать свои «расклады», напоминая  своими манерами и интонацией  мафиози из полюбившихся им боевиков.
  Сославшись Виолетте на занятость, я стал собираться.
 – Подожди, сейчас кофейку попьем, – предложил босс, положив трубку.
 –  Палыч, некогда, – задержался я.  – Говори прямо, что ты надумал.
 – На чьей стороне ты будешь?
 – Ни на чьей.
Босс был явно не удовлетворен таким ответом и вновь предложил мне поговорить.
 – Послушай этого человека, – с серьезным видом обратилась ко мне  Виолетта. – Поверь мне, он многое может.
 – Да он даже с участковым насчет моих соседей не захотел поговорить.
 – Что такое участковый, – раздухарился Палыч. – Если я захочу, то он завтра же при всех назовет себя дураком.  Вчера у меня здесь зам начальника РОВД бухал. Пришлось потом его пистолет в сейф запирать. Хе-хе…
Виолетта тоже хохотнула, вероятно, вспомнив недавнюю гулянку.
 – Ну, хорошо, поговорим после выборов, – сказал я, чтоб быстрее покинуть квартиру обкуренного предводителя.
       В день выборов я прибыл в качестве наблюдателя от ЛДПР в здание какого-то  НИИ, заселенное всякими ЗАО и ТОО. На первом этаже разворачивался буфет. Пожилая вахтерша в душегрейке и валенках грелась у радиатора.
Ровно в восемь утра, когда вахтерша сняла запор со  стеклянных дверей,  в зал для голосования потянулись бодрые старички и  подслеповатые старушки.  Мужчины обменивались рукопожатием с доверенным лицом генерала-коммуниста. Бабки  просили наблюдателей помочь отыскать графу с буквами КПРФ.
 – Что ни говори, а раньше мы жили лучше, – добавляли они, выходя из зашторенной кабины для голосования.
    К обеду на участке появился Палыч.
 –  Голосовать будешь? – спросил я.
 – У меня паспорт остался в совхозе, ехать далеко туда.
 – Пасько просил меня проследить за тобой, – соврал я ему. – Он будет использовать любую зацепку против тебя.
   Я понимал, как тяжело будет пережить предводителю напрасный расход бензина, но покрывать его в случае, если Пасько действительно захотел бы проверить, как он помогал партии, мне не хотелось.
Палыч появился с паспортом перед самым закрытием участка и, проголосовав, стал дожидаться результата.
Из 30000 избирателей, проживающих в округе, десятая часть  поддержала бывшего генерала, чей решительный лик и увешенный медалями парадный китель внушали простому народу уважение и оптимизм.  Семенов занял четвертое место из десяти, что вызвало у Палыча злорадное оживление.  Перекурив, он попросил разрешения позвонить в территориальную комиссию. У Палыча был там человек, и он сообщил расклад в округе Пасько. Предводитель, мгновенно переварив информацию, буквально помолодел на глазах:   
 – Пролетел, как фанера над Парижем.
 – Второй?
 – Четвертый.
 –  Это провал.
 – Пипец. Теперь уже не отмажется. Швед его  уберет.
 – Ты же говорил ему, какой  рейтинг у Пасько, – напомнил я недавний короткий разговор со Шведом.
 – Его рейтинг – ноль, – рассмеялся Палыч.    

                ***               
 Обсуждение итогов выборов  состоялось через день.  Я пришел в штаб-квартиру немного раньше назначенного времени и, едва переступив порог, услышал разгневанный голос Палыча: «Организация Ленинского района уничтожена! Промышленная организация полностью развалена! Её секретарь – мальчишка, который даже не служил в армии, – командует теперь целой областью. Для этого нужно, как минимум, иметь опыт командира отделения!»
   Оратор, одетый в белую рубашку с галстуком, стоял в клубах сизого дыма и жестикулировал пятерней, как Ленин с броневика. Рядом с ним сидела боевая подруга в кожаном пиджачке с сильно накрашенными губами и ресницами. По периметру расположились  батраки с его коттеджа.
 – Заходи, здесь все свои, – пригласил  меня вдохновленный собственной речью предводитель.
     В это время в коридоре раздались голоса, и целая группа людей прогремела обувью.  Палыч слегка поостыл и попросил Тараса, помывшего по такому случаю волосы, сходить на разведку. Не желая приобщать себя к числу бунтовщиков, я вышел и, разминувшись с разведчиком, увидел сторонников Пасько: наголо остриженного Бутузова,  молодежного лидера в кожаных перчатках,  координатора, похожего на Боярского, и азербайджанца. Буквально следом  вошел подтянутый мужчина с короткой прической ёжиком. Я не был с ним знаком, но предположил, что это и есть тот руководитель, уничтоживший, по словам Палыча, Промышленную районную организацию. Сзади тихо подкрался спортивного сложения парень, который недавно выезжал с нами на поиски несуществующей штаб-квартиры.  А мимо него уже протискивался  высокий, полный, с вьющимися черными волосами молодой активист, выполняющий, по словам Палыча, в организации серьезную миссию агента ФСБ.
Затем появились: Семенов-старший с депутатским значком на лацкане темно-синего костюма и мой предшественник по работе с идеологией.
 Пасько прибыл в сопровождении заместителя и, похоже,  смутил своим уверенным видом и безукоризненностью гардероба народ, вышедший из кабинета Палыча.
Пропустив своего лидера вперед, они так и остались стоять с растерянными лицами за дверью.
 – Так, попрошу всех внимания, – начал собрание без малейшего волнения координатор.
    Для начала он зачитал собственноручно написанное Анатолием Синицыным письмо в редакцию газеты. Тот  только  разместился вместе с огромной сумкой у входа и поправлял ладонью на потном лбу редкие рыжеватые волосы. Смущение, возникшее на его круглом лице, объяснялось тем, что письмо это являло собой призыв к горожанам не голосовать за Семеновых и Пасько, что противоречило партийной дисциплине. Второй новостью для меня и многих присутствующих оказалось сообщение Пасько о выступлении Анатолия по радио, в котором он, как кандидат в депутаты районного Совета, называл себя не иначе как умницей и героем и обещал избирателям, кроме всего прочего, напечатать денег и построить новую атомную станцию.
 – Я думаю, достаточно этому придурку партию позорить. Он состоит на учете, и я прошу включить в повестку дня вопрос о его снятии с поста руководителя районной организации.
Предложение Пасько было моментально принято большинством голосов.
 – Какую помощь оказал вам Евгений Павлович на выборах? – неожиданно обратился он к опоздавшему Семенову-младшему.
 – Никакую, – спокойно произнес тот, и ни один мускул на его лице не дрогнул.
 – Я звонил  ему в канун выборов домой, – уверенно продолжил координатор, – и просил помочь с дежурством хотя бы на одном участке. Но он сказался больным, а на следующий день объехал вечером все комиссии и сообщил первым в Москву результаты выборов. Объясните, пожалуйста, чем вы занимались последние два месяца? – повернулся он  к побледневшему предводителю. – То, что вы мясо из совхоза  за партийные деньги возите для своих целей, я уже знаю.
 – Постоянные дежурства в офисе, выезды в район с литературой, – у предводителя появились  спазмы в горле. – Я в отличие от тебя на «красных» не работаю и под председателем Думы не лежу, – обиженно выдавил он и покрылся красными пятнами.

Пасько побледнел и, поднявшись с места со сжатыми кулаками, двинулся на него.  У Палыча  испуганно забегали глаза. Азербайджанец и Бутузов дружно преградили координатору дорогу и усадили его за стол.
 – Постоянная работа с жалобами, прием литературы из Москвы, – снова стал перечислять Палыч свои заслуги, пытаясь перехватить инициативу. – Я вам не Пархоменко. Если меня исключите из партии – я  всю общественность на ноги подниму.
После этих слов предводитель неожиданно схватился за сердце и стал жадно, как рыба, брошенная на лед, хватать ртом воздух. Со словами «дай мне таблетки» он протянул дрожащую руку к Виолетте, растерянно  наблюдавшей за действом из-за спин подкрепления. Не дождавшись спасительного лекарства, герой ломанулся к выходу.
  Поднялся гвалт.
 – Я сейчас охрану вызову, и мы начнем выводить возмутителей порядка на улицу! – пригрозил Пасько.
«Руки выкручивать», – вспомнил я предостережения Палыча и попросил слова.
 – Дайте моему преемнику выступить, – поддержал меня Николай Иванович.
Моя речь, в которой преобладал анализ провала выборов, разрядила обстановку.
 – Молодец! – поздравил меня старик, когда стихли непродолжительные аплодисменты. 
Бутузов объявил перерыв.
 Образовав на улице небольшой круг, партийцы, выпуская струи дыма,  переговаривались. Палыч совещался с опоздавшими на первую часть  руководителями.
 – Я сейчас Пасько такое устрою! –   негодовала координатор из поселка Холм.
Собрание возобновилось. Первой слово взяла женщина:
 – Сколько я вас просила, Пасько: помогите, дайте хоть двести рублей на листовки. Я знаю, у вас были деньги. Себе вы  – вон сколько напечатали. – Не на шутку разволновавшаяся женщина указала на две большие стопки агиток с огромными портретами улыбающегося Пасько.
  Сам он слушал раскрасневшуюся ораторшу  с таким же выражением лица, что и на бумагах, лежащих на полу теперь безо всякой  надобности. И тут настала очередь высказать свое мнение у Семенова-старшего.  Уставившись своим твердым кошачьим взглядом на своего конкурента, он повторил все то, что говорил на конференции.
 – Врешь, старый дурак, не я, а ты сам украл эти деньги, – невозмутимо ответил ему Пасько.
 – Верни все по-хорошему, – продолжал атаковать старик своего бывшего начальника. – Я тащил его четыре года, а он? В Думе пошли глупости, началось высокое самомнение: я, один я, и никого больше. А ведь виноваты мы все – создали ему культ, никто не возражал. Если возражал Семенов – позвонили одному, другому, и вы вынесли мне недоверие. Вот у меня в руках листовка с заголовком «Прочти – пригодится». Читаю: «делаем прогноз – победит Пасько». Победил. Занял позорное место, четвертое. Возьми, Пасько, пригодится тебе, – закончил Семенов и бросил листовку на стол.
Пасько резко поднялся и, сжав тонкой полоской губы, двинулся в сторону «прокурора».
Азербайджанец и Бутузов снова встали у него на пути.
 –  Ладно, сам скоро умрешь, – нехотя вернулся Пасько на свое место.
 –  Васильич, он вам угрожал и мне тоже, – подлез к Семенову Палыч. – Заявление нужно писать. Свидетелей много. 
    –  Я не могу больше работать в такой обстановке! Я пишу заявление о своем уходе! – не выдержал вдруг Пасько.
    После этих слов за авторучки, как по команде, взялись студент, координатор из Пеньково  и заместитель Пасько по работе с молодежью, который до сего момента не снимал с рук кожаных перчаток. Глядя на то, как уверенно они стали строчить текст, я сделал вывод, что такой сценарий  обговаривался.
 –Теперь решайте, кому мне передать печать, – предложил Пасько. – Ещё раз спрашиваю, кому мне сдавать печать?
Несколько голосов назвали мою фамилию, Палыч и Виолетта – фамилию бывшего идеолога. Я в свою очередь поддержал их в этом. Но большинство партийцев отдали предпочтение мне.
 – Расписку мне, пожалуйста, – потребовал Пасько 
Я начал писать расписку.
 – Все, кто работал, получите деньги, –  объявил координатор  и  раскрыл на столе дипломат.
Его тотчас окружили. Я тем временем обменял расписку на печать.
 – Смотри, чтоб не вытащили из кармана, – предупредил Николай Иванович.   
 – Ну, хватит же, наверное, – слегка пристыдил Пасько пытающегося получить прибавку координатора из Пеньково.
 – Пасько, ты не имеешь права передавать печать до тех пор, пока Высший Совет партии не освободит тебя от обязанностей, – неожиданно возмутился Бутузов.
 – Какое право ты имел брать печать? – с перекошенным от злобы лицом обратился ко мне каратист в перчатках.
В этот момент Бутузов вернул мне мою расписку и положил печать себе в карман.
 – А ключи от офиса теперь у кого будут? – задал, пожалуй, самый резонный вопрос «агент ФСБ». Но его никто не услышал.
  Люди Пасько, рассовывая деньги по карманам, организованно двинулись к выходу. Замыкал группу  неврастеничный каратист. Столкнувшись в дверях с Анатолием Синицыным, он пнул тому носком ботинка в берцовую кость. Палыч не упустил из внимания этот эпизод, и я снова заметил в его глазах  страх.
 – Игнатыч, у тебя ствол с собой? – наклонился он к невысокому мужчине средних лет в подвернутых кирзовых сапогах и лётной куртке-комбинезоне.
  «Такому бородачу положи топор за пояс и можно запросто снимать в фильме о лесных разбойниках», – усмехнулся я про себя, наблюдая, как субъект для массовки слегка оттопырил верхнюю часть спецовки, дав  таким образом своему боссу понять, что у него там не пусто.
 – Ключи от офиса у кого? – снова поинтересовался   «агент ФСБ».
 – У меня, – ответил ему Палыч. – Приходи завтра  к десяти утра.
 Тем временем Виолетта при содействии Семенова оформила протокол и решение Совета, согласно которому координатор региональной организации Пасько получил недоверие.
 
                ***

  Было уже совсем темно, когда бунтовщики стали расходиться по домам. Палыч, нахлобучив до самых бровей норковую шапку, прогревал двигатель «Жигулей». Открыв дверки со стороны пассажирских сидений, он, высунув слегка вытянувшуюся за этот день физиономию, подал голос:
 –  Васильич!
Семенов подошел к нему и, немного посовещавшись, предложил сыну, мне и бывшему идеологу отметить  событие. Мы согласились и сели в машину. Вслед за нами туда втиснулся координатор из Корзиново.
  Палыч быстро вырулил со двора, словно опасаясь погони, и, проехав квартал, тормознул у РОВД.
 – Пойду предупрежу начальника, – сказал он и выскочил из машины.
 – Правильно, – одобрил его Николай Иванович, – Пасько может учинить расправу.
 – Он мне уже вчера угрожал, – поделился Семенов-старший. – Я подал  заявление на него.   
 –  Пасько хитрый, – вступил в разговор крепыш из Корзиново. – Он будет сидеть в ресторане, а его каратист подкараулит с кирпичом  в подъезде.
 – Этот может, – согласился Семенов-старший. – Он на учете состоит.
 – А что ты раньше мне не говорил, что он состоит на учете, – возмутился бывший идеолог. – Его нужно было отстранять от работы с молодежью.
 – А сколько вообще наших партийцев на учете состоит? – спросил я.
 – Какой лидер, такая партия, – съязвил Семенов.
 – Это ты зря, – проворчал Николай Иванович. – Вольфович – умнейший человек. 
 
   Вернулся Палыч и мы, проехав квартал, остановились у его дома.
 – Приехали? – спросил Николай Иванович. 
 –  Мне домой нужно заскочить, – ответил Палыч. – Я быстро.
 – За стаканом? – пошутил я.   
 Палыч не заставил себя долго ждать и через пять минут  привез нас в незнакомый двор.
Народ начал скидываться на водку.
  – У меня нет с собой денег, – увильнул предводитель. – Отдай за меня, Васильич. Завтра рассчитаюсь.
Крепыш из Корзиново, уточнив у Палыча адрес конспиративной квартиры, побежал в магазин.  Мы вошли в подъезд пятиэтажки и поднялись до третьего этажа, где нас встретил бородатый Игнатыч.
Раздевшись в тесной прихожей, гости прошли в единственную комнату и стали рассаживаться  за столом, на котором уже стояла кое-какая закуска. 
 – Когда я на днях встретил Пасько в Думе, –  тихо заговорил Семенов-младший, – он мне сказал, что выборы проигрывать нам нельзя. Синицын отвез письмо Любовь Андреевне от имени сельчан, которым  не понравились анекдоты, напечатанные в моей газете, и она велела меня убрать.  Вот не понимаю я этого.  Ведь книжицу с этими анекдотами я взял, когда был в Москве, у неё в приемной. На моих глазах тогда их брали все, кому не лень, как ею же рекомендованный для публикаций материал.
  – Что там понимать? – степенно вступил в разговор его отец с присущей ему  важностью. – Когда я после конференции отвез в Москву бумаги, касающиеся воровства Пасько, то мне предложили выступить с этим на Высшем Совете. Халимов или Хаипов, одним словом какой-то нерусский, беседовал со мной. Я переночевал в гостинице и к десяти часам явился в аппарат. Встречаю в приемной Шведа. Он спрашивает у меня: «Кто вас сюда приглашал?». Я ему говорю:  «Начальник орготдела». Ну, он при мне вставил этому Халимову-Хаипову, а меня отправил домой.
В это время вернулся Володя с водкой, и  речь, в которой каждому слову придавался дополнительный вес, оборвалась.
Первая бутылка, пройдя по рукам, ушла с чьей-то помощью под стол.
  – На Пасько компромата предостаточно, – продолжил Семенов, с удовольствием закусив соленым огурчиком. – Сколько раз я слышал в Москве, что его выгонят. Но потом всё замыкалось на Шведе. Я вот что скажу вам, друзья: Швед – это провокатор. Его в аппарат Вольфовичу специально подсунули. Он уже фактически развалил партию. Поэтому рано Пасько хоронить. Он уже писал заявления. Это его излюбленный трюк. Он внушил Москве, что организацию не на кого оставить. Вы как хотите, но я буду выставлять свою кандидатуру на координатора. Поддержите?
Самовыдвиженец из-под опущенных на рыхлый нос очков обвел  пристальным взглядом лица присутствующих.
 – Хе-хе, – усмехнулся Палыч.
 – А с тобой мы, по-моему, договорились, – недовольно посмотрел на него старик. – Получишь своего окружного.
Палыч отмолчался, продолжая потягивать из горлышка безалкогольное пиво.
Незаметно за разговорами мы приговорили вторую бутылку.
– Палыч, подвези меня до вокзала, могу на электричку опоздать, – спохватился крепыш.
– Бензина мало осталось.
– Он меня просил приехать  поддержать, – шепнул мне Володя, одеваясь, – а теперь бензин жалеет, тварь.
Мы вышли на улицу.               
 –  А чья это квартира? – спросил я.
 – Палыча. Он её Игнатычу сдает. А тот возит мясо из деревни на продажу.
 –  А Палыч от рэкета, что ли, его прикрывает?
 – Отец мой интересовался его прошлым, – перебил нас Семенов, – и  выяснил, что у него почти все документы  фальшивые.  А знаете, за что он судимость получил? Первый срок ему дали за неоказание помощи сбитой им старушки. Он вместо того, чтоб как-то раскаяться на суде, лгал и изворачивался до последнего. Второй раз он решил попугать бывшую женушку. Бегал за ней с газовым пистолетом.  Вот тут он получил условное наказание по 206 статье. Странный он все-таки, понимаете, странный. Ты видел, как он сегодня чуть не задохнулся?  И как он сейчас себя ведет – пальцы веером. Я сомневаюсь, что у него при себе денег не было на водку.
 – Для чего он домой тогда бегал? – спросил я. – Может быть, он кошелек выложил, а диктофон с собой прихватил? Есть он у него?
 – Думаю, что да, – ещё тише ответил Семенов, и его серо-желтое лицо, покрытое тусклыми бликами от электрических огней, показалось мне мрачнее обычного.
 – Выгонять этого рыжего дурака из партии надо, – уверенно сказал Володя и, пожав нам руки, трусцой побежал в темноту.

 
                ***

 Утром следующего дня в офисе собралось шесть человек: я, Николай Иванович,  оба Семенова и Палыч с секретаршей.
 – Я предлагаю создать временный орган по управлению организацией, – первым высказался  экс-депутат.
 – Это что – по типу ГКЧП? – ядовито усмехнулся Кротов. – Вы тут делайте что хотите. Я долго ждал этого дня, – вдруг занервничал он. – Я  два года боролся с Пасько.
 –  Не суетись. Получишь ты своего окружного, – строгим голосом осадил его Семенов.
 – Нужно стенограмму координационного совета в Москву отослать, –  предложил бывший идеолог.
 –  Нужно написать, как я вчера Пасько на место поставил: «Я в отличие от тебя на красных не работаю» – перебил его Палыч.
 – Вы заместитель и обязаны доложить, – менторским тоном заявил Семенов-старший, внимательно изучая меня из-под очков.
 – Идите немедленно в приемную и отправляйте факс, – подскочил Николай Иванович.
 – Пойдем, ключи у меня с собой, – тихо предложил редактор газеты.
Я не заставил себя долго ждать, и мы вышли на улицу.  Погода, несмотря на декабрь, стояла   сырая.  Под ногами чавкала снежная каша.
 – Не хочу этого слушать, – поморщился Семенов. – Два года он с Пасько боролся! Вчера ты его буквально со сковородки снял. Если кто и боролся, то только мой отец.
В комнате главного редактора было тепло и сумрачно.  Семенов-младший включил электричество и занялся  оргтехникой. Я разместился за письменным столом и начал кратко излагать стенограмму совета. 
 – Я слышал, что Кротов своего дружка посадил, – тихо произнес Семенов, распутывая шнуры. – Позвонил в милицию из его квартиры и ляпнул, что в универмаге бомба заложена. Потом еще раз перезвонил и «слинял»… И еще мне жаловались, когда я по участку ходил, что он гаражные ворота украл.
 – У меня уголок металлический пропал, после того, как Палыч им заинтересовался, – ответил я, передавая текст.
Семенов, взяв лист, задумался. Потом, прочитав какой-то фрагмент, рассмеялся и принялся за работу.
Отправив докладную электронной почтой, мы  просидели несколько минут молча.  Лампа дневного света гудела и предательски моргала.  За окном сиротливо ерзал по стеклу озябший грязный голубь.
 – А правда, что ты тоже хотел стать координатором? – прервал я гнетущую паузу.   
 – Кто это тебе сказал? Кротов?
 – Да, – кивнул головой я. – Сказал, что ты сильно поддал и поделился с ним сокровенными мечтами на дне рождения Вольфовича.
 – Х-м… Я ведь никогда не перепиваю…
  В коридоре послышались размеренные шаги, и дверь в кабинет медленно открылась.
  – Я только что разговаривал со Шведом, – едва переступив порог, сообщил новость  отец главного редактора. – Звонил ему из Думы, но он прикинулся валенком, как будто и не знал о заявлении Пасько.
 –  Почту в аппарате  не сразу просматривают, – пояснил Семенов-младший. – Может, и не знает.
 – Знает, Пасько уже растрезвонил в Думе, что послал Шведа вчера вечером по телефону на три буквы, – разозлился старик. – Нужно отправлять докладную в кабинет брату.
  – А какую он вообще должность занимает? – спросил я.
 – Не буду врать, не знаю, – развел руками Семенов.  – Он имеет прямой контакт с Жириновским и скрывать ничего не станет. Пишите. Но только от своего имени. Я уже достаточно писал. А вы человек новый – может, будет толк.
  Написав текст, я передал его редактору, и он, прочитав, переправил его факсом  в кабинет брата вождя партии.
Спустя некоторое время, я позвонил адресату.
  – Да, я слушаю вас, – раздался голос с одесским акцентом.
Поздоровавшись и представившись, я поинтересовался:
 – Вы получили факс?
 –Да, мы изучим вашу докладную и передадим ее руководителю аппарата.
 – Спасибо, до свидания.
 – Он передаст  докладную Шведу, – «обрадовал» я товарищей  и у них не нашлось для ответа никаких слов. Огорченные, мы разошлись по домам.
                ***
 Квартирный вопрос периодически мучал мое сознание, не давая расслабиться.  Дозвонившись до потенциального клиента –  Святослава Грехова, я договорился с ним о встрече.               
 Вечером на остановке  почти никого не было, и я без труда определил человека, который меня ожидал. Впрочем, я бы его узнал и при значительном скоплении народа. Святослав оказался таким, каким я его представлял – невысоким щуплым мужчиной лет пятидесяти пяти, одетым в старенькое пальто с мутоновым воротником, в облезлой кроличьей шапке.
– Хочу предупредить вас насчет соседей, – заговорил я, вглядываясь в безобидное худощавое лицо с мелкими чертами. – Мать и дочь, о которых я сообщил вам по телефону, могут не принять вас как возможного соседа.
– Я одинокий человек. Ко мне никто не ходит, только сестра, и вообще, я редко выхожу на кухню, только по крайней необходимости.
– Вот и плохо, что вы такой. Они вам на голову сядут.
– Для меня хуже, чем сейчас, уже быть не может. Мне срочно нужно переезжать. Пойдемте смотреть вашу комнату.
    Поднимаясь по знакомой лестнице, я ничего не мог поделать со своим внутренним состоянием. Оно у меня было такое, будто бы я направлялся прощаться с покойником. Ключ после нескольких попыток не провернулся, и мне пришлось нажать на кнопку звонка. По коридору раздались знакомые тяжелые шаги. Замок щелкнул и дверь распахнулась. Посмотрев на Грехова исподлобья, Зоя, к моему удивлению, промолчала, дав возможность нам свободно войти. Оглядев кухню, потом мою комнату, Святослав дал твердое согласие на обмен. Его буквально засасывало в общество моих соседей. На улице я еще раз попытался отговорить его, но он уже объяснял, как добраться до его адреса.
Святослав проживал в заводском  районе на первом этаже старого выкрашенного  в желтый цвет двухэтажного дома. Дверь на звонок открыл сам Святослав. Оказавшись в заставленной коробками, тазами и старой мебелью прихожей, я в нерешительности остановился  и заглянул на кухню, которая показалось мне чрезвычайно маленькой. У плиты уверенно, как у штурвала, орудовала молодая женщина стандартной бабской комплекции и внешности. Голова ее с жесткой химической завивкой   периодически появлялась и пропадала за висящими ползунками.
– Пройдемте в комнату, – обратился я к провожатому, заметив на его лице некоторое смущение.
     Убежище Святослава поразило меня спартанской обстановкой: кровать с панцирной сеткой и электрическая плитка с чайником на полу –  все, что в нем находилось.  Пальто хозяина и еще несколько вещей умещались на двух больших, вбитых в стенку гвоздях. Походив из угла в угол, я для порядка похлопал по подоконнику, постучал черенком щетки в потолок – он оказался деревянным, и спросил, из чего построен дом. Оказалось, что из кирпича. Пообещав перезвонить в течение недели, я направился к беженке из Осетии. По дороге я подумал о том, что Зоя сможет легко раньше времени отправить Святослава на тот свет, и мне не стоит брать на себя грех.
   Беженка из Осетии жила в двухкомнатной квартире нового пятиэтажного дома. На подселении у нее был старичок, похожий на Святослава. С первых минут общения бабка пожаловалась: у нее пропали консервы, а взять их по ее логике мог только сосед. Потом старушка перешла к описанию своих злоключений в коммуналке:
– Слушай, Саша, что эти бабы со мной сделали…
   События того черного дня были доведены до меня в малейших подробностях. Мой ответный рассказ о стычках с Зоей подействовал на беженку, и она настоятельно попросила отнести ее заявление участковому.
Прошло два дня, и вечером у подъезда «веселого» дома собрались: я, муж толстушки, Володя-спортсмен.  Ровно в семь часов подошел Семенов с «волшебной» госдумовской корочкой, и мы, дождавшись стража порядка, вошли вслед за ним в темный тамбур  и двинулись гуськом вверх по лестнице. На площадке четвертого этажа безмолвная процессия остановилась. Муж толстушки заметно нервничал, доставая ключи. Замок не открылся, и пришлось звонить. В коридоре залилась лаем Жуля. Потом послышалась нецензурная брань, и дверь, щелкнув задвижкой, открылась. Хозяйка предстала перед нами в расстегнутом халате и с нечесаной головой.
– Да замолчи ты, – рявкнула она на собачонку, и та сразу же успокоилась.
– Зоя Алексеевна,  это вы поменяли замок? – обратился к ней лейтенант.
– Да, я.
– Ключи должны быть у всех соседей.
– Зачем им, они тут не живут. Ходят только посрать и почирикаться. Вон его жена недавно с чуриком приходила. – Зоя недобро кивнула в сторону мужа толстушки.
– Это к делу не относится, – пояснил участковый. – Вы должны дать вторые ключи от замка соседям.
– Ничего я не должна, пусть делают сами.
– Дайте мне ключ, я сделаю дубликат, – осмелел муж толстушки.
– Я тебе ничего не обязана давать, понял?!
– Нет, нет, Зоя Алексеевна, как раз наоборот. Раз вы поменяли замок, то вы и обеспечивайте ключами, – повысил голос участковый.
По коридору раздались скорые шаги:
– Мама, что там такое?
Нина решительно вырвалась из-за плотной спины мамы. Волосы на ее голове были всклокочены. Мой нос уловил запах водки.
– Иди, доча, иди, я сама разберусь, – отодвинула ее Зоя.
– Этот, что ли, недоволен опять? – Нина показала на меня. – Знаешь что, дорогой, ты очень умный, я смотрю. Так знай – как только сюда придешь жить, я тебе морду каждый день буду бить! А ты только попробуй меня пальцем тронь!
После выступления  дочери Зоя приободрилась и изменила интонацию:
–  Чего вы тут милицию вызвали? Я тут живу, а вы нет!
– Я сегодня два раза пытался войти сюда и не смог. В воскресенье час под дверью простоял, – пожаловался супруг толстушки.
– Не знаю ничего, где ты стоял и когда, – рассердилась  Зоя. – Я  тут живу, жрать у меня свое и до вас дела никакого нет. А у вас есть где жить. А так ходить сюда срать я вам не дам. Этот (Зоя показала на меня), когда здесь жил, крадеными вещами торговали и проституток водил.
– У меня жена есть.
– Никакая она тебе не жена. Я узнавала в домуправлении – проституточка!
Последнее слово Зоя выговорила с превеликим удовольствием.
– А это уже оскорбление, – подал голос Семенов.
– Так, достаточно, – вмешался участковый,– я вас официально предупреждаю, Зоя Алексеевна. Или вы вообще не закрываете общую дверь, или договаривайтесь насчет ключей. Но если поступит новая жалоба, то я вас буду штрафовать.
    – Пусть делают ключи, я за них ходить не буду, – хмуро согласилась Зоя. 
   Спортсмен быстро среагировал на уступку и стал договариваться с хозяйкой о встрече на завтра.   Я же поспешил домой.  Было холодно, а у меня кончались дрова. 
               
За последующие  дни мы так и не узнали, как отреагировали в Москве на наши недавние события. Близились выборы губернатора, и пресса стала интересоваться, кого выдвинут на этот пост либерал-демократы. В одной из газет появилась заметка с интригующим заголовком: «Где правда о ЛДПР?» В ней были намеки, что в партии не все благополучно, и по этому поводу может появиться много противоречивой информации. Однако настоящую правду может сообщить только Пасько.
 – Какую такую правду, – встревожился Николай Иванович, заподозрив в этом какой-то подвох. – Заместитель должен срочно наведаться в  аппарат партии.
 – Не теряйте время, – строго посмотрел на меня из-под очков Семенов-старший. – Потом будет поздно.   
Я попробовал возразить «ветеранам», но они продавили свое мнение.
                ***