- Какой болван назвал эту планету Эдемом? – ругался папа. – Это не Эдем, это «ой, чёрт»!
Вообще-то он сказал не так. Но как он сказал, мне повторять нельзя. Потому что детям такие слова знать нельзя. Хотя многие отлично знают. Даже мой братик Ари знает, а ему всего семь.
- Милый, мы же первая экспедиция на поверхности, - напомнила мама. – Называли-то планету те, кто до нас изучал её по показателям автоматов и орбитальным съёмкам. А с орбиты Эдем выглядит даже зеленей, чем Земля. И параметры все – хоть сейчас колонистов вези.
- Какие могут быть колонисты? – проворчал папа. Он чуть успокоился. – Тут даже травоядные отчего-то агрессивны! Даже мыши! Нет, у нас, первых исследователей, девиз такой – «жизнь агрессивна, будь готов»! Но эта планета первая, где практически всё живое ему и впрямь следует! И я не понимаю, почему!
- Справедливости ради, следует этому нашему девизу здесь не «всё», - заметила мама. – Растения и самые простые животные проявляют не больше агрессии, чем их земные аналоги. А с точки зрения микробиолога здесь и впрямь рай. Опасных бактерий почти нет, зато симбиотических в каждой пробе по десятку новых видов.
- Рад, что тебе тут нравится, - вздохнул папа. – Но это не отменяет моей проблемы. Всё на этой планете, у чего есть хотя бы намёк на мозг, просто ни дня прожить не может, не напав на человека! И бьются при этом насмерть, в качестве образца не поймаешь! Вот что с этим делать, а?
- Папа сердитый и огорчённый, - шепнул мне в ухо Ари. Как раз перед тем, как папа рыкнул «Не планета, а...». В общем, слово, похожее на «попа».
- Это потому, что дядю Джона кто-то снова укусил сегодня, - шепотом же ответила я. И задумалась.
Папа на планету очень сердился и ругался словами, которые повторять нехорошо. Это потому, что она оказывалась неправильной. Обычно всё происходит так. Сначала открывают звёздочку. Потом к ней прилетает автоматический корабль и посылает вокруг роботов-разведчиков, которые собирают информацию о планетах. Если есть планета, где жить можно, то корабль перелетает поближе к ней, делает много-много фотографий, и разведчиков посылает уже таких, что на планету сесть могут. А когда эти все машины насобирают много информации, над ней думают люди на Земле. И если им планета нравится, посылают к ней исследовательскую экспедицию. Такую, как наша. Хотя наша совсем маленькая, всего семь взрослых. Ну и мы. Это потому, что Эдем показался очень похожим на нашу Землю и все думали, что его просто будет изучать. На опасных планетах по нескольку десятков человек в первых экспедициях, и детей туда не берут.
А нас с Ари сюда взяли, потому что должно было быть просто. И теперь мы скучали, потому что после нападения зверей на папу и дядю Джона в первый же день нам уходить дальше, чем на десяток метров от корабля, категорически запретили. Дальше, сказал папа, отпугивающее поле слабо работает. И на нас могут напасть.
Но никто на нас с Ари не напал когда мы вчера вечером сбежали всё же погулять. Только небольшая простуда. Мы совсем ненадолго вышли. Минут на десять, пока взрослые спорили. И вернулись прежде, чем они увидели. Но я очень боялась, что мама из-за простуды догадается обо всём, и нам влетит. Только, если прямо спросить, то пришлось бы признаться. И тогда точно влетело бы, разве нет? Вот мы и подслушивали вместе под дверью. Вдруг папа с мамой скажут что-то, и мы поймём, догадались они или нет? Хотя это и было нехорошо.
А через пару минут мы поняли ещё и то, что подслушивать нехорошо потому, что неудобно. Ведь надо очень тихо себя вести, а оно же как? Когда очень надо, обязательно наоборот получится. Вот и у нас – получилось. Только папа начал рассказывать маме, как они наставили сегодня клеток – «ну знаешь, таких, древних, какими учёные аж в двадцатом веке зверей отлавливали» - чтоб местное зверьё поизучать в лаборатории, как... Ари чихнул! И громко так!
Ну и пришлось притворяться, что это мы так играли. Я сразу назад от двери отскочила, и уже тогда прокричала ему «А я говорила, ты не сможешь как индеец подкрасться!». Пока кричала, рожи ему корчила, чтоб спорить не стал и ничего не испортил.
Но он всё же чуть не испортил. То есть сначала как раз всё понял, поддержал мой обман, ворча так, чтоб родители услышали: «Можно подумать! Индейцы тоже чихают!» Но потом, когда папа открыл дверь и мы к родителям в комнату зашли, с порога аж спросил: «Пап, а кто дядю Джона укусил?». Совсем забыл, что мы ж не могли про это знать! Ну не балда ли? Хорошо хоть я вовремя добавила:
- А то он так ругался, когда мы мимо медицинской каюты крались. Он в последний раз так делал, когда его кто-то укусил. И сейчас так, да?
Папа сначала улыбнулся и стал объяснять:
- Это совсем небольшой зверёк был. С зайчонка размером. Да вообще-то и по виду похож, только не мехом покрытый, а перьями. – Потом вспомнил, почему мы об этом говорим и снова огорчился и рассердился. Не на зверька, конечно, а на непонятную планету. Добавил: - И вот этого я не понимаю! Мы ж его потом рассмотрели, когда удалось эту кусяку от Джона отцепить. По зубам и по прочим приметам эта тварюшка просто типичнейший образец мелкого травоядного! Не должны они такими агрессивными быть!
- Вообще-то есть вариант, о котором мы не подумали, - вдруг сказала мама. – Возможно, что мы просто неудачно высадились в местности, где бушует эпидемия чего-то похожего на земное бешенство. Вот и ведут себя звери соответственно.
- А что это такое – бешенство? – спросил Ари.
И мама нам рассказала. Что есть такая болезнь на Земле, очень смертельная. Там вирус попадает в мозг. А раз в мозгу инфекция, то она на поведение влияет. И звери начинают вести себя агрессивно, кусаться, нападать просто так. Вирус их заставляет так себя вести, чтоб дальше передаться через укус.
– Сейчас-то бешенство людям не страшно, - закончила рассказ мама, - потому что в регенерант, который при лечении ран вкалывают, добавлена омнивакцина. После неё организм с любой инфекцией справляется легко. Поэтому Джон так и не заболел. Но понять, что происходит с местными зверьми всё же надо. Так что, - она улыбнулась папе, - мне нравится твоя идея с клетками, милый. Такого рода вирусы не живут долго после гибели носителя. А в живых зверях их может получиться обнаружить. Возможно, даже на месте.
- Так ты пойдёшь с нами? – обрадовался папа. И тут же снова задумался. – Только стоит ли? Ведь тогда на корабле никого, кроме детей, на несколько часов не останется.
- И пусть. Не думаю, что это проблема, - мама с улыбкой посмотрела на наши восторженные физиономии. – Они же не совсем малыши. Три-четыре часа сами справятся. Правда, ребятки?
Мы с Ари дружно сказали – правда! А когда добрались до своей каюты, просто до потолка запрыгали! Три часа сами по себе! Значит, мы точно сможем погулять рядом с ручьём на полянке! Мы её в прошлый раз только-только из-за деревьев увидели, а так хотелось поближе рассмотреть. Ну вот и! А чтоб совсем не бояться, бластеры возьмём. Я помнила, где они у выхода хранятся.
Но назавтра мы сначала подумали, что ничего из наших планов не выйдет. То папа, то мама звонили на корабельный пульт каждые пять минут. Проверяли, что с нами всё хорошо. Понятно, почему. Всё же мы в первый раз оставались сами по себе не в одном из обжитых миров или на Земле, а на новой планете. Но мы в результате пали духом. Подумали, если они так всё время звонить будут, то плакали наши планы.
А потом Ари заметил, что звонков уже долго нет. Сказал, «это потому что они дошли туда, где папа клетки ставил, и ими занялись», и я с ним согласилась.
И мы пошли к ручью.
Идти по лесу Эдема было почти так же спокойно и удобно, как по земному. И листья такие же зелёные, и цветы в траве похожи на земные. Только удобных тропинок не было, а иногда приходилось через целые баррикады сухих веток перекарабкиваться. Но так получалось даже интереснее! Можно было играть в путешествие через Средиземье. А у ручья – пускать корабли из веток и коры и воображать, что они как древние ладьи. Правда, настоящая ладья б в такой ручей не влезла, он был настолько узким, что мы его перепрыгивали запросто. Ну и что?
Мы, наверное, час так играли. А потом устали, сели на самом берегу под развесистыми ветками какого-то кустарника. И пока сидели, поняли, что хотим есть – а нечего. Мы просто забыли взять с собой печенье, которое приготовили вчера вечером «в дорогу»! Можно, конечно, было вернуться в корабль и взять, но вставать так не хотелось...
- Интересно, можно ли их есть? – вздохнул Ари, разглядывая висящие на кусте над нашими головами грозди ягод. Они были будто клубника, только очень мелкая и синяя.
Я тоже вздохнула и пожала плечами. Потому что кто их, ягоды эти, знает? И на Земле, которая совсем обжитая, непривычные ягоды или фрукты бывает опасно есть. А уж на новой планете...
Но потом мы поняли, что есть ягоды можно. Вот именно так, да! Не подумали и решили, а в одно мгновение не знали о них ничего, а потом стали знать. И даже вспомнили, какие они вкусные, хотя ни разу их ещё не ели. Но то, что это странно, я подумала только когда Ари сказал с набитым ртом:
- Они и правда вкусные! Спасибо, сестричка, что подсказала!
- А я не подсказывала! - удивилась я. – Но тоже как-то поняла, что они вкусные. Как будто и правда сказал кто-то, только не словами.
- Ну, так не бывает, - протянул Ари. Сорвал ещё несколько ягод. А потом подпрыгнул на месте, округлил глаза от удивления и прошептал, тыкая мне за спину: – Ой, смотри! Микки Маус идёт!
Вот уж чего точно не бывает, подумала я и обернулась. И удивилась. Он правда шел! Только, конечно, не Микки Маус, а какой-то местный зверь. Похож он был скорее на плюшевого медвежонка, такого, которых делают похожими на людей. Зато уши – да. Как Микки Маус. Но удивилась я не этому. Просто он вел себя так, будто и не думал нападать! А ведь папа говорил...
Ари же об этом не думал вовсе. Просто подскочил от восторга и пошел гладить нашего нового знакомого. У него был такой чудесный на вид мех! Как у персидского котика, только рыжий с коричневыми крапинками. Мне тоже захотелось его погладить, но я не могла решиться. И, пока я думала, остановить брата или нет, он уже подошел к зверю и начал чесать тому живот. Просто выше не доставал.
И зверь начал мурлыкать. Ну, то есть не совсем мурлыкать, скорее рычать. Но это было такое ры-ры-ры, что сразу было понятно – он так радуется. Тогда я тоже перестала его бояться и пошла гладить. Кто мурчит, злым быть не может. На кошках проверено.
- Я назову тебя Микки, - заявил тем временем Ари. – Ты хороший! И совсем на нас не нападаешь.
«Мне с вами хорошо» - подумал зверь. То есть, может и не такими словами подумал. Просто мне стало тепло и приятно быть рядом с ним, и при этом я точно знала – это он так себя с нами чувствует, а не я придумываю всякое там.
- Здорово! Папа говорил, тут все звери людей боятся и дерутся с ними. А ты, значит, другой! – удивилась и обрадовалась я.
«Это вы другие,» - подумал Микки. А я снова почувствовала... много чего сразу. Увидела себя и Ари, ощутила, что с нами весело и спокойно. И одновременно увидела наших взрослых. У Микки они все странным образом слились в один силуэт, похожий на всех сразу. Но важно было не это, а то, что этот силуэт вызывал ужас и желание защищаться. И – я это точно знала – желание это придумывал не Микки. Он сам его чувствовал от наших взрослых! Вот это понять было трудно!
Ари, видимо, тоже всё это ощутил. Потому что перестал гладить Микки. Задумался. И наконец сказал сердито:
- Ты так показываешь, будто наши взрослые вам прямо приказывают злиться на них! Но они же не такие! Они добрые! И нас любят!
Микки снова «показал», что чувствует. В одном наборе «картинок» - мы и тот «взрослый», которого он сложил из впечатлений о наших. И там была любовь и радость. А во втором наборе был этот «взрослый» и... весь остальной мир. Все звери. И им, зверям, было страшно рядом с моими родителями. Но не просто так, а потому, что те их боялись. Из того, как воспринимал и передавал это Микки, я поняла, что уверенность наших родных – будто бы приказ. Пока они боятся, что на них нападут, у местных зверей просто выбора нет!
Ари тоже это понял. И огорчился.
- Так ты что, укусишь нас если папа и мама рядом будут? Вот ты нехороший! Мне так нравилось тебя гладить! А ты злой!
Микки заметно огорчился после этих слов. Запереступал лапами, заурчал, почти заплакал. И попытался объяснить. Показал – я сам не хочу (в картинке – Микки, которому очень нравится, когда гладят, и который начинает грустить, когда гладить перестают). Показал – не сделать, что хотят такие, как вы – это как в жаркий день не пить воду, или не плыть, упав в реку. Если сильно-сильно стараться, то можно не сделать. Но от этого страшно плохое чувство.
Ари задумался. И я тоже. Потому что когда Микки показывал «такие, как мы» - там в мысленной картинке не только я, Ари, и наши взрослые были. Там оказалось ещё много разных теней. Менее чётких, чем мы, будто Микки их видел очень давно и поэтому уже едва помнил. Но они были. Другие «как мы». Другие... люди? Или тут есть свои разумные существа?
Вот уж тайна так тайна! Такую маме и папе раскрыть было б чудесно! И я попыталась узнать побольше. Даже успела спросить Микки:
- Ты показал – всех таких, как мы, надо слушаться. Значит, есть другие «как мы»? Не только мы с братом и наши взрослые? Это так?
И Микки начал отвечать! «Да» я ощутила совершенно точно! А потом...
А потом он встал на все четыре лапы, хотя всё время, что мы его видели, ходил только на задних. Сжался и одновременно встопорщил шерсть, так что превратился почти что в помпон, только огроменный. И начал рычать так, что мы с Ари чуть не обписались от страха.
Я сначала не поняла, чего это он. А потом поняла. Потому что ощутила наших взрослых. Наверное, так же, как Микки их ощущал. Они были чуть-чуть довольны. С клетками затея, наверное, удалась. Но больше в их эмоциях было беспокойства и страха. Я даже знала, что это за страх, папа как-то показывал запись из одной из более опасных экспедиций. Там опасность везде, и к ней надо быть поэтому постоянно готовыми. И да, там это и было правильно! Но тут, на Эдеме, это была такая страшная ошибка, что хоть кричи.
И я закричала. Только не на взрослых, чтоб прекратили. Они бы от этого бросились на крик и только сильнее всё испортили. Им же надо очень долго думать, чтобы понять самые важные и простые вещи. Зато Микки точно мог понять меня сразу! И докричаться надо было до него! Вот я и заорала во всю глотку:
- Убегай! Микки, убегай! Микки, слушай мой страх, а не их! Убегай!
И Ари тоже так закричал. И даже снова подступил к Микки, чтоб погладить того, успокоить. Чтобы он услышал нас, а не взрослых, и правда убежал. Иначе они б его застрелили.
А потом всё случилось очень-очень быстро. Конечно, наши взрослые прибежали на крики. И подумали, что Микки нас обижает. И папа с дядей Джоном достали бластеры. Тогда я кинулась к ним, крича, чтоб они не смели! И пока я бежала а они целились, Микки на секунду успел прийти в себя и понять нас с Ари. Развернулся из клубка обратно в прямоходящего мишку, и бросился наутёк. Только Ари оказался слишком рядом. Когда Микки выпрямлялся, он нечаянно задел моего брата лапой. Не сильно, но у него же когти как он сам, огромные. И у Ари на плече мигом взбухли три глубоченные кровавые полосы. Будто ножом три раза ударили. И я ударила тоже – дядю Джона по руке. Потому что, пока я добежала, он один раз уже выстрелил, и ранил Микки. Тоже в плечо. Я видела кровь.
Но в конце-концов это оказалось хорошо. Что и Микки, и Ари были ранены. Потому что, когда Ари заплакал от боли а я вцепилась в папину руку, наши взрослые вместо страха и ненависти стали чувствовать удивление и жалость. И боль помогла Микки вспомнить, что мы кричали. И убежать от чужого страха. Так что, кроме той одной раны, они больше ему ничем не навредили.
Пока мы возвращались на корабль, все ругались. Взрослые отчитывали нас с Ари за то, что мы без спросу ушли «влипать в неприятности». Правда, мне больше доставалось, чем ему. Потому что он, во-первых, пораненый, а во-вторых, я старше и «думать должна». Но это не важно, потому что мы с Ари тоже на них отчаянно ругались. Потому что ну как они не понимают, что сами всем хуже делают? Почему отказываются слушать?
И потом оказалось, это хорошо, что мы друг с другом ругались. Ведь взрослым для этого пришлось снять свои шлемы. Они их постоянно носили вне корабля, потому что там внутри аппаратура связи. Но ещё там и фильтры стоят. А чтобы начать понимать зверей так, как мы с Ари стали понимать, надо было немного подышать обычным воздухом.
Но ясно это стало только на следующий день. А в тот день взрослые нас очень долго продержали в медицинской каюте. И потому, что Ари был раненый, и потому, что мы так спорили с ними, что они стали бояться. Вдруг мы с ума сошли от переживаний? И потом долго спорили между собой, когда посчитали, что мы уже спим. Зато зверей, которых поймали, в результате не тронули, просто поставили клетки в лаборатории.
Вот из-за этого всё и стало понятно. Просто я всю ночь плохо спала от того, что чувствовала, как им, бедным зверикам, страшно и грустно в тех клетках сидеть. Так что утром решила – надо их освободить. И тихонечко пошла в лабораторию, чтоб выпустить их и к выходу отвести. Папа его, конечно, настроил чтобы когда я или Ари к внешнему люку приближаемся, тревога включалась. Но пока на неё взрослые прибегут, все зверики уже будут на свободе. Это и важно. А что меня от этого снова отругают по полной – не страшно. Переживу. Они, взрослые наши, всё же хорошие люди. Пусть ругаются, пока не понимают. Потом извинятся. Я это точно знала.
Две первых клетки я открыла быстро, и пойманных в них пернатых кроликов отпустила легко. В третьей клетке был львошка – зверь, похожий на льва, только размером с терьера. И там замок заедал. Так что, когда я открыла клетку и вытащила львошку наружу, в лабораторию уже забрёл дядя Джон. Он пришел проверять, кто там с утра пораньше шумит. А как увидел, что я снова «к зверям лезу», начал кричать и ругаться так, что всех перебудил. И все собрались в лаборатории. И сначала собирались меня снова ругать. А потом мама сказала громко: «Смотрите!», и показала на львошку, который уткнулся мне носом в подмышку и тихо плакал от страха.
Тогда все замолчали. И папа спросил изумлённо:
- Ты как его приручила? Глазам своим не верю!
- Я не приручала, - сказала я. – Просто ему страшно быть тут. А мне его жаль и я хочу его отпустить. И он это чувствует.
«Не отпускай! Защити меня!» - подумал зверь. Так же, как Микки думал, картинками и чувствами.
И я ещё крепче обняла и прижала его. А папа сказал: «Так. А детки, кажется, не врали. Я тоже что-то чувствую. Только пока не понимаю, что».
К концу того дня взрослые отпустили всех зверей, сходили в лес и полечили Микки, а потом с ним поговорили. Через два дня мы слетали на берег местного моря. А ещё через два дня мы совсем улетали с Эдема. Нам этого не хотелось, но нас попросили пока уехать разумные жители планеты. То есть нашу экспедицию, а не нас как представителей всех людей. Они, хозяева, сейчас всей цивилизацией исследовали свои океаны, и поэтому выглядели как дельфинчики. Но люди, то есть мы, им понравились. Они даже пообещали пустить на планету колонистов, только спокойных, которые зверей бояться и пугать не будут. Сказали – ненадолго, всего на ту пару тысяч лет, которые им понадобятся для познания всех тайн океана. Но это же тоже хорошо, да?
- Правильно всё же её назвали, - вздыхал папа, глядя из космоса на зелёную жемчужину планеты. – Эдем. Райский сад, чудо из чудес. Мир, в котором можно заразиться телепатией. Где каждому воздаётся по вере его. В который зло и страх пришли вместе с человеком. Права всё же старая книга. Не место нам, грешникам, в раю. Как мы там себя вели! Стыд и позор!
- Не грусти, папа, - сочувственно погладил его по руке Ари. – Они нас простят. И мы потом снова туда приедем. Правда?
Я тоже смотрела на планету Эдем, и думала. Ну ведь правда, раз туда пустят колонистов, может, и нам потом разрешат в гости прилетать? Мне там понравилось. А что папа говорит, что нам там не место... Взрослые ведь прекрасно умеют ошибаться.