Решение Великого Инки
Крепла и ширилась держава Великого Инки. В тяжёлых кровопролитных битвах и в многодневных полемиках с вождями соседних племён и народов продвигалась империя всё дальше от Куско. Не все победы добывались в сражениях и это тешило сердце державного властелина. Ещё памятна была кровавая сеча в Явар Пампа и победившим инкам, и их врагам чанкам. Его приближённым нередко удавалось донести до соседей Тауатинсуйю доводы о пользе быть вместе с народом империи под властью Великого Инки. В многотрудных диспутах с их касиками и жрецами проверенным подспорьем были дары из сокровищниц и обещания благ и защиты от врагов. Тех приближённых, что не брезговали в своей риторике лестью и угрозами, Пачакути старался направлять для увещевания сомневающихся соседей лишь тогда, когда до войны оставался один шаг. Мудрый Сапа Инка полагал: если есть возможность обойтись без войны к тому нужно приложить все усилия. Да и воинов для защиты от непокорных арауканов требовалось беречь – тревожные вести с южных границ быстроногие гонцы-часки приносили всё чаще. Пахло долгой войной с непредсказуемым врагом, прекрасно знавшим родные горы. И война та не сулила никаких выгод Пачакути.
День за днём искал он признаки верного решения: продвигать империю вверх от Куско или закрепиться на достигнутых рубежах. Не мог не понимать он и то, что воинственные народы побережья и севера рано или поздно организуют нападение на его владения. И эти события будут более кровопролитными, чем стычки с арауканами. В отличие от последних все они способны организоваться и организоваться в удобный для себя момент.
Но решение не приходило. Все аргументы и за, и против легко опрокидывались его смелыми на мнения советниками. К исходу одного из вечеров один из них спросил:
-Великий Инка! Уже вторую полную луну Святилище ждёт твоей божественной записи. Неужели тебе, наш Великий Господин, нечего записать в историю твоего разумного государства? Писцы готовы с великой радостью запечатлеть все достойные и горестные события нашей Великой страны. Все твои мудрые дела они разместят на чудесных пластинах и по твоей воле сделают им благородное обрамление, что прославит и твоё Великое имя, и имя нашего Бога. Да воодушевятся твои воины, Господин, победами, запечатлёнными летописью в Святилище! И да усилит свет божественного металла впечатление на войско и на послов соседних государств!
Пачакути задумался над словами советника и оглядел своё одеяние:
-«Славные законы и события вышиты на тунике. Но то дела прошлые, а новые не столь значительны. Интипу Чурину не пристало жить прошлым.»
Он замер с ощущением юноши, которому дали копьё, но не объяснили кого им поражать:
-«Я решителен, строг и справедлив к подданным. Столица моей прекрасной земли достойна истории и величия Тауатинсуйю. Моё войско сильно как никогда. Но где взять уверенность, что дела мои станут столь же великими, как всё то, что успели достопамятные Манко Капак и Синчи Рока? Мой народ живёт их заветами, а будет ли он почитать меня и моих славных прародителей после моего путешествия в Далёкий мир?».
За размышлениями он не заметил, что день подошёл к своему завершению. В крохотные окна его чертог падали последние лучи солнца. Пропустить прощание с божественным диском Сапа Инка не позволял себе даже в дни редких болезней. Он встал, позволил приближённым облачить себя в торжественную расшитую золотом тунику и шерстяную корону. Мужественное лицо Пачакути как бы выражало покорность суетливым действиям помощников. Их ловкие руки осторожно, но уверенно готовили Инку к церемонии. В какой-то момент его взгляд из-под цветной кисеи короны заметил одного из своих сановников у дверей зала. В таких церемониях присутствие посторонних строго пресекалось стражей. Инка рукой отодвинул слуг по церемониалу и взмахом двух пальцев лал тому знак подойти ближе. Терпеливый сановник медленно и с почтением приблизился до позволенного расстояния. Подняв свою седую голову вошедший опустился на колени и протянул дежурному два вышитых лоскута ткани. То было донесение от часки с западных рубежей. Тот тут же передал Пачакути послание от губернатора провинции Кунтисуйю. В нём он ссылался на то, что трижды заставлял толмача переспросить посланника Чимор о готовности его народа войти в полном составе в пределы провинции инков. И все три раза представитель отказал. Во втором посла-нии от самого владетеля Чан-Чана заявлялось в не самой дружелюбной форме презрение к благам, даруемым Инкой народу чиму в случае их положительного отклика на призыв присоединиться к Таутинсуйю. Пачакути швырнул на пол послание и велел заканчивать приготовления к выходу.
К фиолетовому закату церемониальная процессия Сапа Инки едва успела. Оставив носильщиков-камайоков и паланкин, Пачакути поспешил к концу тропы у склона горы.
-«Позволь простить своего Интипу Чурина, Великий диск, за такое непочтение! Позволь ублажить тебя и ты увидишь, как чтит тебя, Золотой диск, мой народ и я, твой Интипу Чурин. В день большой Луны воздадим тебе многие почести, и ты увидишь, как я и мой народ любим тебя.»
Но диска уже не было - его последние лучи скрылись до выхода Пачакути и его свиты на площадку за дворцом. Пока паланкин Сапа Инки ловкие камайоки переносили в Нижний Куско к святилищу, один за другим процессию нагнали двое других гонцов-часки. Сопровождавшие расступились и дали Верховному инке возмож-ность сойти на землю прямо на тропе.
Приближённые оттеснили, насколько это было возможно на горной площадке, носильщиков и гонцов, оставили только двух факелоносцев и развернулись в сторону Правителя. Один из них без лишних церемоний выхватил у часки свиток и передал сначала одному, потом второму вельможе из окружения Инки. Оба по очере-ди, не торопясь, зачитали депеши, оказавшиеся посланиями губернаторов Антисуйю и Кунтисуйю, гонец от которой уже был перед Инкой. К великому огорчению Пачакути, отказ о вхождении в его государство исходил от дружественных племён, не раз помогавших его войску против ближних чиму и лесных племён.
-Какие дрянные вести. Как много дрянных вестей!- воскликнул Сапа Инка. Он повернулся к факелоносцам и потребовал приблизить огонь.
- Какие дрянные вести. -ещё раз прокричал он, самолично сжигая послания об отвергнутой дружбе. - Вот мой ответ этим худым письменам! И так теперь будет со всеми худыми записями и символами злых духов.
В эту ночь процессия так и не добралась до святилища. Не добралась она и на следующий день. Всё это время Пачакути провёл во дворце в полном одиночестве. Никто из приближённых не позволил потревожить его и только двое воинов за дверью зала охраняли принесённые блюда с едой. Лишь к вечеру Правитель велел собрать совет, после чего с отрядом воинов и свиты направился к Кориканчи. В этот раз встречать фиолетовый закат был приглашён жрец Храма Солнца.
Чуть ниже места, где обыкновенно камайоки-носильщики останавливали своё движение, и где каменная лестница выходила на небольшую площадку толпилось около десятка безмолвных кечуанцев. Их пончо из цветных лоскутков в свете заката выглядели одинаково. Но бордово-малиновый фон их одежд для людей свиты в этот вечер вероятно служил каким-то непривычным символом. Как для первых, так и для вторых понятно было только одно: предстоящее обращение Верховного Инки к Солнечному божеству будет особенным. Никто не мог понять, что за событие ожидает Тауатинсуйю: к войнам её жителям было не привыкать, а дни великих долгожданных жертвоприношений ещё не наступили.
Всеми знакомый ритуал обращения Инки к диску прошёл быстрее обычного. Пачакути, как и всегда, поклонился диску, но спуск паланкина своим носильщикам велел задержать у площадки, где стояли обычные люди из ближайших селений. Это было неслыханно. Правитель оставался на носилках, но полог его паланкина был отвёрнут. Он впервые пристально вгляделся в свой народ, в тех его представителей из местных жителей, которых перед самой процессией оповестили о желании Инки их видеть. Испуганные жители не смели поднять глаз и боялись дать хоть какой-либо по-вод для недовольства Правителя или его охраны. Наконец Инка дал понять, что можно двигаться дальше, и процессия стала осторожно спускаться по уже успевшим отсыреть каменным ступеням лестницы.
К утру полной луны у серых уступов Храма Солнца собралось множество людей. Для всех было необычно, что охрана Сапа Инки приглашала подойти ближе к Храму, где вот-вот ожидалось появление правителя. Но свита и сам Инка не появлялись, а вместо него приходили жрецы Нижнего святилища со знаковыми паракас (паракас- ткани, использовавшиеся для записей в виде вышивки, -прим. автора). Паракас и несколько расписных сосудов жрецы передавали своим помощникам и те небрежно бросали их на жертвенный алтарь. Вскоре вся каменная площадка алтаря оказалась скрытой под грудой принесённого.
Солнце поднималось всё выше и выше и все уже определили для себя, что главное событие, о смысле которого никто не догадывался, начнётся в полдень. Но вот появилась свита в торжественных облачениях цветных туник, среди которых не сразу можно было разглядеть гордо шагающего человека в карминного цвета одеянии. Воины мелкими шагами поспешили оцепить алтарный круг. Вопреки ожиданию к кругу с подлежащими низвержению в алтарной церемонии символами, что стало уже понятно по небрежению к ним служителей Святилища и чиновников вышел вовсе не Инка, а незнакомые большинству собравшихся лица, жрецы любимых Пачакути городов – древнего Пачакамака и основанному им Ольянтаитамбо - предмета особой его гордости. Первого из них многие приняли за Инку.
Наконец появился Пачакути в окружении жрецов Куско и двух кураков. Вместе с ними он прошёл к алтарю. Он шёл не спеша. В правой руке его можно было разглядеть украшенный драгоценными камнями короткий золотой жезл. Взгляд правителя скользил по предметам-жертвам и настороженным лицам толпы. Он продвигался ближе и ближе к центру алтаря, ноги его увязали в цветных тканях, черепках только что разбитых сосудов, кусках деревянных досок и свитках, брошенных близ алтаря. Несколько воинов шли в двух шагах по обе руки правителя в готовности силой освободить пространство для Пачакути. Однако кара была очевидна и никто не посмел затруднить путь Великому Инке. Ближние ряды к алтарю давно обратили внимание: все эти вещи и предметы содержали записи. Обыкновенно спокойное красное лицо Инки видевшим его в эти минуты казалось лицом воина перед ударом по врагу из укрытия. Оно было лишено каких-либо признаков привычной мимики и неестественно покрыто светлыми пятнами. Только в этот момент обнаружилось, что ни одного из высших лиц ячауаси (университет в Куско, -прим. автора), постоянных спутников Пачакути, амауту, на этот раз не было. Правитель выбрал у алтаря обозреваемое для большинства, как ему представлялось, место, откинул край туники и достал небольшой свиток. Все затаили дыхание.