День был пасмурный, холодный, дождливый, ветреный, а я все равно пошла
на улицу в надежде, что на душе будет полегче.
Привычным путем добрела до знакомой скамейки, несколько раз остановилась и завернула на детскую площадку, где не было ни одной души.
Села на мокрые качели, под ногами лужа, сразу стало еще холоднее. Я прислонила голову к штанге, за которую держалась и стала слушать, как кашляют качели, когда поднимаются вперед и свистят пронзительно, когда
возвращаются обратно. На деревьях еще много листьев желтых, зеленых, оранжевых, но вот деревце совсем оголилось, хотя два листика еще держатся. Вспомнила рассказ О, Генри, захотелось перечитать. Листья летали
стайками, поднимались, опускались, шевелились на земле, а вот этот летел один, совсем один и его стало жалко, подняла его, разгладила…
Я знала, что обида моя на невестку только расцветает. И вот я уже начала пробегать эту лестницу вчерашнего диалога туда и обратно, туда и обратно, сверху вниз и снизу вверх, перепрыгивая ступеньки или замирая на них. Как я ее любила
свою невестку, с какой радостью искренней встречала ее, когда она заходила ко мне, как хотелось ее обнять, накормить чем-то вкусным, поговорить, ни на что не жаловаться, а как-то облегчить ей жизнь, ведь семья у нее, а у моего сына очень не простой характер. Я всегда старалась ни во что не вмешиваться, мне казалось, что у меня получается. Я знала, что если в семьях
ссорятся, то виновато старшее поколение – ведь надо вовремя промолчать, не заметить, улыбнуться. И жили мы все душа в душу.
Я умею чувствовать свою вину, но в данном случае совсем не понимала в чем я виновата. В тот вечер абсолютно ничего не обещало
ссоры. Тревога, конечно, была у всех из-за этих мировых событий из- за волнений за сына, за взрослых внуков, совершенно не способных воевать.
Опять пробежала эту лестницу диалога: она сказала, я ответила, вернее я почти ничего не отвечала, я только с испугом смотрела на ее колючие сузившиеся покрасневшие от злобы глаза, а она кидала мне обидные слова, от которых я просто онемела – Вы, что вечно собираетесь жить, Вы в зеркало на себя давно смотрели. Дальше я уже не слышала, а только думала не упасть бы, не потерять сознание, как жить после всего услышанного? Еще я думала, где и кто тебя так обидел, девочка моя, что же ты на меня все это выливаешь, потом будешь так жалеть, а слова уже вонзились в меня, как их забыть.
Совсем продрогла, надо идти домой. Вдруг рядом со мной оказалась знакомая женщина, с которой летом иногда сидели на скамейке. Звали ее Татьяна, крупная, красивая женщина лет 55. Она всегда была с коляской, в которой мирно спал ее крошечный внук Кирилл. Сейчас коляска тоже была, но еще рядом с ней была девочка лет 4-х , которую Татьяна за что-то ругала.
Девочку я видела впервые, меня поразили ее глаза: огромные серые и очень печальные, за свою долгую жизнь я не встречала детей с такими глазами.
-Ваша внучка?
-Нет, это падчерица моего сына, привезли с Украины, а в детский сад не принимают, вот и мучаюсь. Девочка опустила голову.
-Как тебя зовут? –
-Нина.
Бабушка продолжала сердитым голосом
–Целый день со мной, не могу больше, не могу. Собачку мою любимую мучает, а она у меня уже 12 лет живет.
-Ниночка, спросила я – ты не любишь собак? – Люблю, я не мучаю, я с ней
играю
- Плохая девочка, не садись на качели, стой тихо, ты наказана сегодня, не подпрыгивай, не брызгайся, ах, какая ужасная девочка.
-Сколько тебе лет, я не успела закончить вопрос, как бабушка начала отвечать сама – ей пять, разве дашь, она в развитии отстает.
Ниночка еще ниже опустила голову.
-А я так и подумала, что ей 5 лет.
Душа моя, не расправившаяся от собственной обиды, теперь болела еще
сильнее. Я смотрела на Ниночку и думала, как же тебе помочь, малышка. Неужели ты целыми днями выслушиваешь этот поток обидных слов.
-Татьяна, может Ниночка на часок, на два, будет приходить ко мне. Я живу одна, вернее с киской Соней. Мы будем читать, играть, рисовать, пить чай с вкусностями, играть с кошкой. Ниночка подпрыгнула и немного забрызгала коляску, за что незамедлительно получила по затылку.
-Я бы счастлива была, надо родителей спросить - сказала Татьяна.
-Да, пусть они придут, посмотрят , где и как я живу и дала свою визитку.
Они ушли. Я медленно бродила по старому парку и думала, только бы они разрешили. Мы будем играть в путешествия, в зоопарк, да мало ли во что можно играть. Только бы разрешили, только бы разрешили.
Я опять подошла к качелям, они уже не так противно скрипели, я даже замурлыкала «В юном месяце апреле, в старом парке тает снег и веселые качели начинают свой разбег». Нет, был не апрель , а конец октября, но как-то по-весеннему таяла боль. Я уже не хотела вспоминать каждое слово невестки, а была уверена, что всё наладится и она поймет, что
язык дан, чтобы говорить хорошие слова, руки, чтобы обнимать и делать что-то доброе, сердце, чтобы оно не болело, а грело кого-то.
Спасибо тебе, Ниночка. Только бы тебя отпустили.