Что-то невообразимое пело, широко раскрывая рот и отчётливо формируя гласные: вертикально растянутое «о»; как на подпорки во все четыре стороны натянутое «а»; горизонтально-приземистое «и», переходящее в чуть раскрытое «е»; вызывающее «э», разряжающееся в вынужденно-радостном «я»; к поцелую тянущееся «ё» и уже в самом поцелуе сходящееся «ю», заканчивающееся протяжённым «уууу». Становилось страшно, а оно старалось. От напряжения у этого оно выворачивались глаза и снова сворачивались в твёрдотелое «ы», спотыкающееся о мягкотелость остальных гласных.
А в зрительном зале сидела одинокая дама и мучительно пыталась понять кто же это поёт. Поющее что-то было перебинтовано и вызывало не сочувствие, а ужас. Оно было измождённым и исхудавшим, и скорее мёртвым, чем живым. «Но, если это что-то поёт, значит, живое» - успокаивала себя дама.
А невообразимое нечто продолжало петь, согласуя все гласные мира почему-то только с одним согласным. И этим единственным согласным был звук «м». В этом пространстве несогласованных координат дама, привыкшая ориентироваться на большинство, которое приводило её к согласованному законопослушанию, начала теряться. На этот раз её метод гармонизации мира дал сбой, и она, продолжая слушать это поющее нечто, запаниковала. Подозрительно маячащее мычание молотило её своим мало согласным согласием, месило и мяло, мепинговало и мюридствовало, мытарило и мучало. Она мёрзла и ёрзала в неуюте происходящего. После нескольких попыток привести происходящее в привычную систему координат, она стала замечать, что бессмысленное нагромождение слогов стало постепенно формироваться в нечто более или менее координируемое: «ми-мэ-ма-мо-му». Она вздохнула с облегчением: это нечто распевалось! Но как только она попыталась улыбнуться забрезжившемуся осмыслению тёмного царства в свете софитов, как слоговое распевание забинтованного нечто дополнилось слогом «ми» и завершилось радостным распеванием буквы «я!». Окончательно растерявшейся даме удалось выстроить услышанное в единую линию слогоизвержения: «ми-ма-мо-му-ми-я.»
«Мумия!» - вскочив закричала она, узнав в этом забинтованном поющем нечто и саму мумию. На сцене пела мумия! И этого не могло быть! И быть не должно! Не должно, потому что не имело право так называться! Ей вспомнилось, что недавнее постановление языковой полиции запретило использование слова «мумия», заменив его на трудно выговариваемое, но разрешённое словосочетание «мумифицированная персона». Она зажала рот руками, чтобы не позволить запретному слову в очередной раз слететь с её законопослушных губ. Но запретное слово многократно слетало с мастерски слога формирующего рта мумифицированной персоны.
«Что делать, что делать?» - металось в её мозгу. Сделать заявление в полицию об использовании слова «мумия»? И кем? Мумифицированной персоной? Её, то есть даму, не персону, сочтут за сумасшедшую! Мумифицированные персоны не могут петь! Но эта пела! И хлестала её законопослушание запрещённым словом.
Дама решила обратиться в бегство, но не смогла даже сдвинуться с места. А мумифицированная персона, прекратив пение, захохотала, руками выдавила из своей груди жука скарабея и протянула его ей: «Ешь!» - грозно приказала мумифицированная персона персоне законопослушной. Законопослушная уставилась на скарабея и вспомнила, что в процессе мумифицирования сердце заменяли скарабеем - священным насекомым богов солнца, чем способствовали возрождению умерших в загробной жизни.
Толкая перед собой шарик с навозом, жук-скарабей задвигался с востока на запад, что должно было по египетским представлением символизировать движение солнца от рождения к возрождению, и переполз с руки мумифицированной персоны на руку законопослушной. «Ешь!» - заорала на неё мумифицированная персона, и законопослушная, зажмурив глаза, поднесла жука к своим губам и… проснулась.
Её колотило от холода и омерзения. Оцепенение сменилось хаотичным бегом. Она помчалась в ванную комнату и погрузилась в тёплые волны облегчающего омовения. Потом, облачившись в уют банного халата и весело распевая на свой лад преображённое «ми-ма-мо-му-ми-я» она выпорхнула на кухню, решив чашечкой кофе отпраздновать своё чудодейственное избавление от поедания символа возрождающего солнца.
Пока закипал кофе, она привычно просматривала страницы свежей газеты. Вдруг её рука замерла, а глаза наползли на несуществующие бинты её лица. На одной из страниц утренней газеты красовались следующие строки: «с 24 января 2023 года Европейский союз одобрил использование насекомых в замороженном, пастообразном, сушёном и порошкообразном виде для пищевых продуктов таких как, например, хлопьев, протеиновых батончиков, заменителей мяса, а также выпечки и других мучных, а также молочных и кондитерских изделий в десяти процентном соотношении.»
Оторопевшая дама, не законопослушно выронив из рук газету, подозрительно покорно отдала себя на растерзание подступающей тошноте, а возмущённый кофе зашипел, пролившись на раскалённую плиту последней каплей терпения.
Что произошло потом, пока неизвестно, потому что времени прошло мало. Возможно, что дама всё ещё пытается справиться с тошнотой, забыв о существовании сбежавшего кофе.