Задыхаясь, он бежал, утопая по пояс в снегу. Стемнело быстро, и он не понял, от чего так случилось. Да еще эта неожиданно начавшаяся метель! Снежинки были мелкими, колючими, похожими на осколки стекла. Они больно били по лицу, мешая дышать, но останавливаться было нельзя, ибо они, эти прозрачно-зеленые и прозрачно-голубые силуэты, приближались...
Черт его дернул под вечер заехать в деревню, где он жил раньше. Деревня была полностью оставлена людьми вот уже лет десять назад. Старики умерли, молодежь переехала в город. Черт его дернул, тащиться на кладбище где занесенные снегом едва виднелись кресты и памятники.
Он отыскал могилы родителей и захваченной с собой лопатой, принялся откидывать снег. Рукой очистил фотографии отца и матери. Воткнул лопату в снег, сел на лавку, закурил. Мать и отец с черно-белых фотографий смотрели, словно с укором.
- Вот я приехал, - тихо сказал он. – Давно я у вас не был. Все дела, да дела. Уж вы простите. Я сейчас посижу у вас чуть-чуть, а потом схожу, расчищу у деда с бабушкой.
Те были похоронены чуть выше на этом кладбищенском холме.
Ему казалось, что он отдыхал, вспоминая прошлое, минут пять не больше, но когда он, очнувшись, потянулся за лопатой, чтобы идти на могилу бабушки и деда, было почти темно, и тучи, которые были еще чернее вечернего воздуха, навалились с западной части неба. Поднялся ветер, полетели первые крупинки колючего снега. Вздохнув, он решил, что раз уж приехал, то надо почистить снег и там.
Он пожалел, что не прихватил из «Нивы», которую оставил у родительского дома фонарь, но предположить заранее, что стемнеет так быстро, не мог. Обходя оградки и кресты, он брел к могилам деда и бабушки, а метель все расходилась и расходилась. Наконец, он остановился и решил, что чистить там сегодня не имеет смысла.
«Заночую в родительском доме, а завтра снова приду сюда, благо печь там исправна и дрова есть!», подумал он и посмотрел в ту сторону, где из глубокого снега торчали железные кресты на могилах бабушки и деда.
- Что такое? – вслух сказал он, увидев какое-то мельтешение вдалеке.
Со стороны небольшого соснового леска в сторону кладбища двигались огоньки. Они были двух цветов: бледно-зеленого и бледно-голубого. Он стоял неподвижно-зачарованный невиданным никогда прежде явлением. А светящиеся бледным светом огоньки все приближались сквозь вихри усиливающейся метели. Сначала они стали похожими на столбики света высотой под два метра, но когда они приблизились еще, то он рассмотрел, что они имеют форму человеческих тел, только гораздо более высокого роста. Наконец, когда между ним и ими расстояние сократилось до пятидесяти метров, ему показалось, что он различает черты их прозрачных лиц.
Метель бросила горсть колючей снежной крупы ему в лицо, словно пытаясь привести его в чувство. Это подействовало.
Он осознал, что бы это ни было, надо бежать отсюда к дому, к машине. А силуэты, тем временем, рассыпались и вытянувшись цепью, образовали полукруг. Создавалось такое ощущение, словно они пытаются его окружить.
Он развернулся и побежал. Пару раз упал, споткнувшись, но, слава богу, не травмировался. Он постоянно оглядывался. Силуэты неотступно следовали за ним, и как будто сжимали кольцо. Он решил бежать до деревни напрямую. Это было примерно метров триста, но из-за глубокого снега это расстояние как минимум утроилось.
Лопату он потерял еще на кладбище во время падения, а когда с него слетела шапка, он даже не заметил. Он изо всех сил рванул ворот пуховика, оторвав две верхних пуговицы, поскольку задыхался от изнурительного бега. Метель усиливалась, темнота сгущалась, деревня приближалась, а кольцо силуэтов, ставших в сгустившейся темноте еще более отчетливыми, сужалось.
В самой деревне снега было чуть меньше, зато метель, образовывая небольшие смерчи, кидала их на него и сбивала с ног. Уже были видны машина – зеленая «Нива», и дом в белых вихрях метели. Еще чуть-чуть и он вбежит в дом, закроется на надежный замок, задвинет засов. Плохо, что от энергосети деревня была отключена. Он бы включил свет во всех комнатах. А силуэты, рассыпавшись по деревне, все преследовали его.
Сначала он бросился к машине. Но вспомнив, что ключи оставил в доме, прихватив из бардачка фонарик, захлопнув дверцу, побежал туда.
«Да кто же это?», думал он, распахивая дверь, оглядываясь на приблизившийся прозрачный силуэт голубого цвета.
Перед тем как закрыть дверь, он успел рассмотреть его лицо. Оно было человеческим, и напомнило ему соседа умершего лет двадцать назад.
Заперев замок, задвинув засов, он ощупью, забыв включить фонарь, бросился к шкафу, куда в прошлом году положил четыре свечи. Выдвинув ящик, достал одну и, дрожащей рукой щелкнув зажигалкой, поджег фитиль.
Пламя свечи осветило небольшой родительский дом в две комнаты и кухню. Метель завывала на улице все сильнее, тени от света свечи метались по стенам. Держа свечку перед собой, он обошел дом. Все ставни на окнах закрыты, дубовая дверь надежна. Он успокоился, отдышался. Вернулась способность думать.
«Надо зажечь еще одну!», решил он и сделал это.
- Так лучше! – сказал он вслух, поставив вторую свечу на стол.
Метель, вдруг, застонав, словно раненый зверь, замолкла. В одно мгновение стало так тихо, что тишина испугала больше чем вой ветра.
- Дождусь утра, и уеду! – прошептал он. – Что же это такое? Ведь не померещилось же? Или померещилось?
Выглядывать на улицу для того, чтобы проверить, он не решился. «Утром! Утром!», твердил он про себя.
Возле галанки лежала охапка дров. Это означало, что скоро в доме станет тепло и влажность, скопившаяся за то время, пока в доме не топили, будет меньше беспокоить.
Подошел к окну. Нагнувшись, посветил фонарем в щелку между створок ставен. В узкой полоске света упавшей на снег никого не было. Перешел к другому окну и проделал те же действия. И снова никого не увидел.
- Может и правда показалось? – приободрившись, сказал он, успокаивая себя.
Он отошел от окна, открыл дверцу печки, накидал в нее дров, поджег кусок бересты. Березовая кора ярко вспыхнула, после чего он сунул ее в печь. Дрова занялись, и через десять минут от печки потянуло теплом. От потрескивания дров на сердце стало спокойнее, а от пережитого почти не осталось следа. По его прикидкам, прошло около часа. Ничего. Тишина.
Вдруг, кто-то постучал в окно родительской спальни, тихо-тихо, словно ребенок. Он почувствовал как волосы на теле и голове зашевелились. Достал фонарь, обвел лучом стены и окна. Луч света уперевшись в закрытые ставни отражался от стекол словно от зеркал. Справившись со страхом, он прошел в спальню, светя фонарем, держа в правой руке кочергу. Подошел к выходившему в сад окну родительской спальни, посветил в щелочку между ставен. Голые ветки яблонь и терна, словно волосы неведомого существа переплелись и казались живыми в подрагивающей полоске света.
Бледно-зеленый силуэт неожиданно появился, вынырнув из-за ствола яблони. Единственное, что он успел осознать, прежде чем бросился из родительской спальни назад в общую комнату – это была женщина! Лица ее он не рассмотрел, но это точно была женщина. Ее длинные, прозрачные такого же бледно-зеленого цвета волосы развивались, словно колышимые ветром, хотя метель давно утихла.
Здесь где горело две свечи, пылали дрова в печке, а в углу висела старая выцветшая икона, он почувствовал себя в большей безопасности. Но это продолжалось недолго.
Сначала постучали так же тихо в окно детской спальни, где раньше спали они с братом. А потом в окно той комнаты, где на табурете возле печки сидел он. От галанки, как-то вдруг, повеяло не теплом, а холодом. Пламя свечек начало колебаться, словно испугавшись кого-то. От этого все предметы в доме: шкафы, стол, стулья поплыли по стенам, словно в немом черно-белом кино. Страх липкими щупальцами опутывал разум. Он судорожно открыл дверцу печки и, дрожа то ли от вернувшегося холода, то ли от нахлынувшего страха, подкинул несколько поленьев. Теплее от этого не стало, а скорее наоборот, поэтому он надел пуховик, висевший на спинке стула.
«Кто это?», судорожно думал он. «Восставшие мертвецы? Пришельцы?»
В углу пискнула мышь. Он вздрогнул и уронил фонарь, который держал в руке. Звук упавшего фонаря показался ему грохотом камнепада. Потом снова воцарилась тишина. Скрипнул снег под окном, и он услышал свое имя. Голос, звавший его, был похож на голос матери.
«Нет! Нет! Не может быть!», пронеслось в голове. Он нагнулся, поднял фонарь и, включив его, опасливо подошел к окну. Он долго стоял, не решаясь посветить в щелку.
Его еще раз позвали по имени.
- Мама? – спросил он, и сам не понимая, что делает, посмотрел в щель, направив луч фонаря на улицу.
Там, за окном, стояло два силуэта, один зеленый, второй – голубой. Отец и мать.
- Пусти нас домой, сынок? – услышал он голос внутри своей головы.
- Нет! – закричал он.
Силуэты растворились. И в то же мгновение раздался стук во все окна и в дверь.
- Нет! – еще громче закричал он.
Стук прекратился.
Он прислушался. Слабо доносились слова какой-то песни, которую тихо напевали за окном.
Он узнал ее. Эту колыбельную им с братом в детстве пела мать.
- Нет! – снова закричал он. – Нет! Я не открою! Не открою!
Голос его сорвался и он зарыдал. Он понял, что за ним пришли, и без него уже не уйдут.
Снова начали стучать в стекла, скрести в стены, а входная дверь заходила ходуном. С той стороны что-то мощное напирало на нее изо всех сил. Он вскочил и подбежал к углу, в котором висела икона. Снял ее с полки и вернулся к печке. Свечи колебались, а он пытался вспомнить хоть одну молитву, но ничто не приходило на ум.
Дверь, со страшным треском, слетела с петель. И все то, бледно-зеленое и бледно-синее, что было за пределами дома, хлынуло внутрь как вода, в пробитый льдиной, трюм. Он зажмурился.
«Только бы не видеть их! Только бы не видеть!», пронеслась последняя мысль в голове.
2
На тридцать пятом километре волгоградской трассы из-за аварии образовалась пробка. «Камаз» с прицепом перевернулся, снес отбойник и лежал на боку, перекрывая три полосы. Смятая в плюшку зеленая «Нива» лежала в кювете. Пахло соляркой и жженой резиной.
Водитель микроавтобуса спросил у собравшихся:
- Выжил кто-нибудь?
- Камазист жив, царапинами отделался. А тот, что в «Ниве» - в кашу. Только спасатели смогут достать.
- Вот ведь, – мотнул головой водитель микроавтобуса.
В луже солярки пролившейся из «Камаза» лежала старая выцветшая икона. Сотрудник ДПС поднял икону и, отойдя к обочине, положил ее на снег…