Шёл 1942 год. Через небольшой казачий хутор каждый день проходили воинские части, уставшие от дороги и июльской жары. Часто солдаты останавливались на ночлег, кто во дворе под открытым небом, кто в домах, печально притихших. С тоской и болью смотрели на изнурённых солдат женщины, понимающе замолкали старики, даже шумная детвора как-то осознавала драматизм встречи с теми, кто через несколько дней будет под Сталинградом. Ложились на повозки, на сено, на пол, шинели – под голову и мгновенно засыпали, а рано утром – снова в путь.
Витька жил с матерью и дедом восьмидесяти лет. Отец ушёл на фронт с первых месяцев войны, и не проходило ни одного вечера, чтобы перед сном Витька не спрашивал с постоянной тревогой:
- Мам, а отца не убьют? Ведь не убьют?...
Мать нежно гладила его вихрастую голову, пропахшую солнцем и речной водой, и тихо, чтобы не мешать деду молиться, говорила:
- Ну, что ты говоришь? Он у нас сильный. Сидит теперь в земляке и пишет нам письмо. Спи, мой хороший…
Часто днём к деду заходил его односум, Арсений Петрович. Старики садились на крылечко, разжигали самокрутки и вели неторопливый разговор.
- Что слышно нового? – спрашивал один.
- Да что нового, мамбить и мамбить Сталинград, - отвечал другой.
- Туды его в печёнку, чем же простые люди ему виноваты?!
Мальчишке забавно было слышать это неправильное «мамбить», и он улыбался всякий раз, когда дед произносил это страшное слово.
Витька - единственный ребёнок в семье, что для хуторян было редкостью, а потому прокормить его было легче. Когда корова Марта, не выдержав работы в поле за плугом, пала, мать завела дойную козу и каждый вечер варила сыну вкусную и жирную кашу.
Однажды в доме остановился на ночлег молодой солдат. Он был похож, скорее, на старшеклассника со своими худыми острыми плечами и нескладной фигурой. Когда Витька, задержавшись у своего дружка, вернулся домой, солдат уже приготовился ко сну и вышел во двор покурить. Пробегавшись за день, Витька проголодался, и с готовностью уселся за стол. Мать привычно подошла к печи и поставила перед сыном… миску с двумя картофелинами.
- А где моя каша? – удивился он.
- Твою кашу солдат съел, я ему отдала. Ешь, не рассуждай, - торопливо ответила мать.
Этот факт, этот ответ стали для мальчишки настолько неожиданными, настолько неприемлемыми, что обида вперемежку со злостью сжали его затрепыхавшееся сердечко, завладели его душой. Он совсем по-детски оттопырил нижнюю губу, сжал кулачки и заплакал, горько и безысходно. Лишь успевал между рыданиями проговаривать:
- Мою кашу… мою кашу… съел…
Мать привычно гладила его по голове и спокойно говорила:
- Ну что ты, он же нас защищать идёт. Может, и отца нашего кто накормит. Глупый ты…
Докуривал у калитки папиросу солдат, вещмешок которого ещё хранил запахи родных чебоксарских улиц. Молился в углу дед, отбивал поклоны, не обращая внимания на Витькины слёзы. Мать держала на коленях ребёнка, вытирала фартуком его слёзы, и всё повторяла:
- Всё переживём, мой родной. Не плачь… Всё переживём.
Митяшов Пётр. Дверь: рассказы. – Волгоград: Издательство «Сфера», 2022 – 104 с.