В студенческой среде его звали Геноссе. Если бы в то послевоенное время были разного рода рейтинги и опросы, несомненно, преподаватель немецкого языка Карл Фридрихович Беккер был бы лидером по количеству насмешек, колкостей, карикатур. Рисунки с его профилем были даже на стенах туалета.
На вид Геноссе было около шестидесяти. Весь какой-то неухоженный, в мятом пиджаке, с непромытым редким волосом, всегда пахнущий не то луком, не то чесноком. На большой перемене он не уходил из аудитории, а закрывался в ней, доставал из портфеля завёрнутые в бумагу пирожки, бутылку с молоком или компотом и спешил это съесть и выпить за столь ограниченное время. Часто не успевал, в дверь настойчиво стучали, и недопитую бутылку молока, крошки на столе, торчащий надкусанный пирожок приходилось беспорядочно убирать в присутствии студентов. Девушки демонстративно и кокетливо закрывали нос, прыская от смеха, перешёптывались, а кто-то начинал писать очередной анекдот «из жизни Геноссе».
Он улыбался невинной улыбкой и начинал занятие. Но даже те, кто отвечал и писал правильно, делали это со смущением и явным желанием уйти от его внимания.
Зато как радовался Геноссе этим правильным ответам! Он почти смеялся от охватывавшего его чувства благодати и удовольствия: в груди его что-то булькало, улыбка бесформенно расплывалась и не давала ему чётко и внятно произносить несколько раз: «Weiter, sehr gut! Weiter, sehr gut!»**
Особенно преуспевала в неприятии Геноссе Дарья Окунева. Она вызывающе смотрела в глаза преподавателя и могла сказать, спросить что угодно:
- Не дышите на меня своим луковым перегаром!
- А вы сами-то знаете, о чём спрашиваете?
- Здравствуйте, а я-то здесь при чём?!
Но удивительным образом Геноссе хранил спокойствие. Как ни в чём не бывало, прохаживаясь по аудитории, он переключался на другого студента, не меняя интонации и не сокрушаясь.
В начале мая в городе было не по-весеннему жарко, открытые окна от духоты не спасали. Студенты, устав от двух лекций, лениво перебрасывались словами на отвлечённые темы. И только Дарья была оживлена. Она нарисовала Геноссе в образе джина, выползающего из бутылки к ногам фюрера, и показала рисунок одногруппникам. Все лениво и без интереса посмотрели на жирные линии карандаша и продолжили болтовню.
Геноссе начал занятие в прекрасном расположении духа, пытался шутить и, казалось, не замечал рисунка Дарьи, лежащегона краю её стола. Да и спрашивать автора рисунка он, по всей видимости, не собирался. И когда занятие стало принимать всё более рабочий формат, Дарья ворвалась в тишину аудитории:
- Карл Фридрихович, где были ваши родные во время войны? Ферштеен?..
Не все поняли, что это был за вопрос, удивлённо прислушиваясь, подняли головы. Но Геноссе слышал всё, и от его прежней выдержки ничего не осталось. Он с каким-то исступлением схватил свой незастёгнутый портфель и, придерживая его снизу, зашагал к двери. В груди его снова забулькало, но как-то по-другому, тревожно и болезненно.
История о том, «как Дашка Геноссе доконала», быстро разошлась в студенческой среде. А через неделю в институтской газете, приуроченной ко Дню Победы, вышла статья о жизни вуза в годы войны, в которой среди прочего было написано: «В 1941 году два сына К.Ф. Беккера погибли в один день, 10 сентября, один под Киевом, другой – под Смоленском»…
Те, кто Дарью знал близко, говорили, что она очень переживала и не могла смотреть в глаза однокурсникам, потому и ушла из института.
Перед Карлом Фридриховичем она так и не извинилась.
* Genosse m -n, -n (пер. с нем.): това;рищ
** Пер. с нем.: продолжайте, очень хорошо!
Митяшов Пётр. Дверь: рассказы. – Волгоград: Издательство «Сфера», 2022 – 104 с.