Сидим с моим старым (во всех смыслах) другом за столом, заваленным бумагами: выписками, ксерокопиями, распечатками. Читаем, раскладываем, перекладываем, пишем, сверяемся, перечитываем, нумеруем. Выдергиваем друг у друга из рук бумаги, снова читаем и снова перекладываем. Изредка беззлобно переругиваемся. Этот процесс называется «систематизация материала».
Мой визави — потомственный военный врач, ныне пенсионер. Густая, не по годам, шевелюра, украшенная благородной сединой, и такая же седая бородка, очки в тонкой золоченой оправе. Крепко сбитая, не потерявшая своей спортивности фигура. Борис Николаевич вдов, красив и, по-прежнему пользуется успехом у женщин.
Сегодня я помогаю моему приятелю в подготовке к написанию книги. А, может, и не книги, а только расширенного биографического сборника о его предках — пяти поколениях военных врачей. От крымской войны до чеченской.
Собранный Борисом материал огромен. Здесь и чудом сохранившиеся документы домашнего архива с ятями и двуглавыми орлами на пожелтевшей и ломкой от времени бумаге, фотографии, письма времен Первой мировой, Гражданской и Отечественной, написанные нечитаемой «врачебной» вязью, грамоты с гордыми ленинскими и сталинскими профилями, выписки из наградных документов, записанные от руки воспоминания, архивные справки. Да. Пожалуй, книга. И не маленькая.
Мое внимание привлек документ времен Великой Отечественной войны. Январь 1942 года. Волховский фронт. Представление к награждению медалью «За отвагу» бабушки Бориса Николаевича. Скупые, наполненные суровой правдой войны строки: «…1923 года рождения… командир санитарного отделения… младший сержант..., оказала первую медицинскую помощь и лично вынесла с поля боя из под огня противника более 20-ти раненых красноармейцев с их личным оружием.»
Мне приходится часто работать с фронтовыми документами. Видел и читал подобное. Это не правильно, но примелькалось. Но тут, вдруг, по-новому взглянул на формулировку: «...с личным оружием». Перечитал. Задумался. Потом перечитал вслух. Посмотрел на Бориса.
- Это как?
Тот порылся в бумагах и вытащил потертый на сгибе, пожелтевший листок плотной бумаги, похожий на почетную грамоту или боевой листок. Читаю: Приказ Наркома Обороны СССР от 23.08.1941 г. № 281. В приказе говорилось: за вынос с поля боя 15 раненых с их оружием (винтовки и ручные пулеметы) представлять к правительственной награде медалью «За боевые заслуги» или «За отвагу», 25 раненых – к награде орденом Красной Звезды, 40 раненых – к награде орденом Красного Знамени, 80 раненых – орденом Ленина каждого санитара и носильщика.
- В каждой роте такой был. - пояснил Борис, - Я сам над текстом приказа задумывался. И бабушку спрашивал. Она на эту тему говорить не любила. Как и вообще о войне. А этот приказ, однажды, назвала людоедским. И мы с ней к нему больше не возвращались.
Борис Николаевич тяжело вздохнул, и продолжил, глядя куда-то в окно:
- Потом, когда сам попал на войну, я понял почему бабушка так этот приказ назвала. С одной стороны, он стимулировал санитаров спасать раненых. Наградами никого не баловали, особенно в первые два года войны. А тут… А с другой стороны… Винтовка..., железяка дороже человеческой жизни.
Старый врач перевел взгляд и внимательно посмотрел мне в глаза.
- Ты воевал. Тебе объяснять не надо. Этот приказ обрекал на смерть сотни тысяч раненых, особенно раненых тяжело. Их и так трудно на себе из под огня вынести, а уж с оружием — тем более. Да и где у него оружие? Его взрывом в одну сторону откинуло, а винтовку — в другую. Да еще и землей засыпало. И первое что он делает, придя в себя, - в укрытие отползает. Будь то воронка, будь то чахлый кустик… Это природный инстинкт самосохранения. Будет он с дыркой в животе свое оружие искать? Он кишки держит двумя руками, чтобы не вывалились, или рану зажимает от кровопотери. Это если в сознании… Но его санитары спасать не будут. Им его без оружия не зачтут. Да и дотащишь ли живым до своего окопа? Трупы в зачет тоже не шли. Вот и выносили с поля боя раненых легкой и средней степени тяжести. С оружием, конечно. И хорошо, если вообще винтовка была. А то ведь, с одной на троих в атаку ходили. Тогда как? Нет винтовки — лежи и жди. После боя, может быть, подберут. Это если кровью не истечешь. Да еще, смотря, за кем это поле останется, и будет ли кому подбирать…
Борис Николаевич сделал паузу. Глотнул уже холодного кофе.
- И еще одно: пехотинец рассчитан на одну атаку. В среднем 40-50 секунд боя. Сколько ходок в бою сделает санитар? Одну, даст Бог,- две. Это если повезет и он не ляжет там же, на поле. Если у мужика сил и нервов хватит. А если девочка? Как моя бабушка? Она говорила, что самое страшное в бою, это заставить себя вторую ходку сделать. Снова вылезти из спасительного окопа под пули и осколки. Для санитара вынести с поля боя 15 человек, это как 15 раз в атаку сходить. Так что, до медали доживал один из тысячи, а то и меньше. А что касается моральной стороны дела: кого выносить и дать шанс на жизнь, а кого бросить умирать…
Борис грустно улыбнулся и махнул рукой.
- Ты же знаешь, мы, медики, народ циничный… Особенно военные… Что это обсуждать?
На старом фронтовом фото молодая, сказочно красивая, улыбающаяся бабушка в погонах старшего лейтенанта медицинской службы стояла в компании таких же молодых и красивых военных. Кёнигсберг. Весна 1945 года.
Мы еще долго шуршали бумагами, нумеруя и раскладывая их на стопочки. Борису есть над чем и с чем работать. Я знаю, у него получится.
В конце нашего вечера, перед его уходом, я кивнул на лежащий в стороне листок с Приказом Наркома:
- Об этом напишешь?
- Обязательно. Надо знать, помнить, думать, понять... И не повторять.
Я проводил Бориса до лифта. На лестничной площадке было слышно как у соседей на полную громкость орал телевизор. Политическое ток-шоу.
Февраль 2023
Санкт-Петербург