...У неё был приятель Рафаэль - да, именно просто приятель, без всяких Амуров с отравленными стрелами в колчане. Он учился в СИПИ, преподавал бы затем в каком-нибудь техникуме всякие инженерные дисциплины (может, впоследствии так оно и было, не всех же в девяностые смело в Китай и Польшу с клетчатыми сумарями), жил в студенческой общаге на Уралмаше, кормил её в пельменных, выгуливал по простуженным улицам, а к вечеру вёл в тепло общежитской комнаты (там было укромно, общага блочного типа), если вдруг на Большакова у её девчонок не находилось свободной койки.
А от Уралмаша рукой подать до Пионерского посёлка, с которым она тогда никак не была связана, если не считать визита к квартирной хозяйке на первой абитуре - двор ей понравился, а хозяйка нет, ей хотелось свободы.
Они и гуляли из одного района в другой, какие-то парки, водоёмы. Рафаэль был из её тогдашнего города и однажды спас от местных гопников, потому что он, в общем, и сам был из той среды и когтями и зубами из неё выцарапывался, стал студентом и выбивался в люди.
То есть, умел драться (махаться - так это у них называлось).
А вот умел ли Женя, и приходилось ли ему - она так и не узнала. Хотя зачем ему? Женя мог, как острой бритвой, полоснуть по горлу отточенным словом, пронзить кишки противника острой тирадой ( зачем такому рапира!), ударить наотмашь веским, хорошо подобранным словом, уничтожить изящным анекдотом. Всё - без единого бранного слова, без языка улиц. Он был учтивый, Женя. Вежливый, образованный, утончённый. С университетским дипломом и обширной домашней библиотекой в бэкграунде.
У него был единственный возмутительный лексический оборот, заимствованный у его любимого Вознесенского, но его он использовал в кругу близких, доверенных, как отеческое внушение. Для дерзких девочек. Когда они окончательно путали берега.
Но Женю она узнает только через много месяцев, уже после того, как преждевременный ружейный выстрел спутают с грохотом якобы уроненного гроба.
Иногда в Рафаэле не случалось никакой необходимости. Если в очередной её спонтанный приезд в комнате двести три не ночевала законная хозяйка койки Девушка С Цветочным Именем, старшекурсница.
Бывшая девушка Жени, которую она не знала и с кем познакомилась спустя сорок лет (вот смеху-то!). Врочем - я ведь уже говорила - она и Женю ещё не знала.
И тогда она обрушивалась в сон на койке этой старшекурсницы, пока сама старшекурсница, очевидно, ночевала у Жени. Хотя нет - это ведь был уже 82-й, у Девушки С Цветочным Именем уже случилась долгая история с Известным Поэтом, и даже он остался в прошлом, а она собиралась замуж за отца своих будущих двоих детей.
Девушка С Цветочным Именем была красавица. Она и сейчас красавица.
Даже удивительно, что Женя после такой красавицы обратил внимание на неё.
- Это потому, что ты была дерзкой, - рассудила постаревшая Девушка С Цветочным Именем. - Ему это страшно нравилось. Подхлёстывало его сексуальность.
(Зачем что было подхлёстывать, озадачилась она. Там и так всё штормило, шло на неё девятым валом, опрокидывало, не давало вздохнуть, она выныривала, оглушённая, и снова погружалась в пучину, как она вообще выплыла, интересно?)
Женя принуждал Девушку С Цветочным Именем читать. Он и ей открыл некоторые имена, хотя с ней обошлось без принуждения - читать было её главным занятием, побоку шли школьные уроки, мамины поручения и ночной сон. Родители отбирали у неё ручной фонарик и следили, чтобы в комнате не горел верхний свет. Утром не добудиться, возмущались они, а она опаздывала к первому уроку, школа была в четырёх минутах ходьбы.
Женю она сочла похожим на Теофила Норта, героя, созданного подсунутым ей Женей Торнтоном Уайлдером.
У Жени было главное призвание, как у Теофила, - спасать. Выручать из неприятностей, вызволять из деликатных ситуаций, со всей изобретательностью и тонкостью ума. Женя был интеллигент до мозга костей.
Но она знала его не во всех девяти поприщах. Немного в первом - в чем-то с ней он был Миссионером В Первобытной Стране. Немного в четвёртом: он был "не последним среди тех, кто охраняет нашу жизнь от вторжения зла и безумия". Иногда ему в этом помогали его милицейские погоны.
Думаю, что и на пятом - Актёр - он был вполне успешен.
( - Он всегда умел подстроиться, быть таким, каким его хотела видеть очередная женщина, - пояснила ей Девушка С Цветочным Именем.)
Бывал он и Чародеем, ибо "обладал неким даром утешения" и гонял её бесов, впрочем, не без успеха подселяя новых.
Пожалуй, состоялся он и на девятом поприще: быть Свободным Человеком. Он "не желал над собой никакого начальства" и со временем освободился и от командиров и погон, а также и от диктата женщины. Освободил себя самым радикальным способом. Вывернулся из удушающей хватки жизни, из "треугольника", "перуанского галстука" и "гильотины", выдернул тонкие кисти из её наручников, выпрыгнул из её акульей пасти.
Ей же досталось узнать его преимущественно на его седьмом поприще. Любовник.
"Какого рода любовник? Всеядный, как Казанова? Нет. Благоговеющий перед всем возвышенным и чистым в женщине, как провансальские трубадуры? Нет...
...Пусть другие обхаживают месяц за месяцем величавую лебедь и самовлюбленную лилию. Оставьте Телфилу дерзкую сороку и покладистую маргаритку".
Женя получил обеих: и маргаритку, чьи лепестки оборвал именно он и из которой пытался сделать сороку, и сороку, в которой собирался воспитать маргаритку.
Женя, если бы она могла всё вернуть, она с радостью сменила бы синие сорочьи перья на покладистость.
Верь мне.