Шел четырнадцатый год моей жизни. Время, когда связан по рукам и ногам массой непонятных обязанностей. Время, когда гусеницы превращаются в бабочек и порхают - сначала по школьным классам, потом, найдя правильную дверь, вылетают на свободу.
Когда я заметил эти метаморфозы? Конечно, виной всему была Галя. А если бы эта девочка не училась в нашем классе, душа потянулась бы к другой? До самого окончания школы я не замечал ни малейших признаков любви между одноклассниками. В десятом некоторые парни хвастались победами над быстро созревшими девочками, но на их лицах не было и тени влюбл;нности.
Однако это случилось. Время вовсе не подумало, что я совершенно не готов даже просто общаться. Пожалуй, я был похож на бутылку шампанского с плотно закрытой пробкой: внутри играет и пенится, но, чтобы все это вылилось наружу, придется немало потрястись по жизненным дорогам.
Любовь напоминала призрак: несомненно он есть, но в земной жизни совсем не проявлялся. Я ловил ее лукавые взгляды, подкладывал в портфель небольшие подарочки, наблюдая, как она на перемене спросит: "Чье это? " - будто подарок может сам туда залезть. Конечно, в это время она смотрела на меня. Интересно, что чувствует девочка, когда на нее впервые обращают внимание?
А я, как опытный разведчик, пытался сделать невозмутимый вид, будто вовсе и не хотел с ней сблизиться. Мы выучивали огромные куски из "Евгения Онегина", чтобы на уроке, а то и после, с выражением читать друг другу наизусть, получая длинные ряды пятерок. А может, уже пора без Пушкина начать разговаривать?
Пожалуй, только учительница литературы и поняла наши безмолвные отношения. Быть может, она вспомнила свои школьные годы? Она так и пыталась сблизить нас: то совместным дежурством, то участием в районных олимпиадах. Однажды я вышел из класса по нужде - плохо мне стало - так она послала вслед Галю. Вот уж совсем ни к месту.
Говорят, притягиваются друг к другу противоположности. Однако мы были очень похожи: одинаково легко учились, наши сочинения зачитывали всему классу, только рисовать я не умел, в отличие от нее. Зато мои фотографии компенсировали этот недостаток.
Глядя на снимки Гали, я до сих пор не понимаю, почему за ней не бегали мальчишки? Правильные черты лица, открытый пронизывающий взгляд серых глаз, тонкие губы, готовые вот-вот улыбнуться. Ну же! Я боялся пропустить этот момент, почти непрерывно наблюдая за каждым ее движением. И как я умудрялся еще прилично учиться?
Сам представлял себя гадким никому не нужным утенком. Быстро расти я начну лишь лет в шестнадцать, а набрать приличную массу тела так и не удалось вовсе.
В классах мальчишки всегда делятся на тихонь и гиперактивных. Обычно эти группировки не пересекаются, но в то время я, сам не знаю почему, нашел новых друзей, освободившись от старого кокона. Мы собирались на квартире, ставили на гитары звукосниматели, и двор-колодец, словно Колизей, наполнялся песнями. Особенное рвение проявлялось, если по двору шла девушка. Ребята едва из окошка не выпадали, а я только о Гале и думал, представляя, как на сцене перед ней сверкаю своей гитарой. Хотелось, чтобы и наши "Зеленые муравьи" завоевали хоть кусочек мира, пусть поменьше, чем у Битлов, но ненамного.
Все мечтали стать взрослыми. Покуривали до одури. Я тоже раз купил "е2е4", но после трех сигарет понял, что никакого удовольствия в этом нет, а казаться взрослым не было нужды. Я им и так был. Любовь была тому подтверждением.
И вот выпускной. Сидел у стеночки и наблюдал за танцующими парами. Понимал, что больше никогда не увижу Галю, и эта обреченность делала меня все печальнее. Последний танец. Галю никто не приглашал. Почему? Ведь она самая красивая. И тогда я встал и подошел к ней. Наверное, это был самый смелый поступок в моей жизни. Вселенная давала последний шанс, но мой язык по-прежнему оставался на замке. Впрочем, почему она сама не могла начать разговор? Ведь с другими смело общалась.
После восьмилетки я перешел в другую школу, а Галя переехала в новый район. Несмотря на любвеобильный возраст юности, меня серьезно никто уже не мог унести в этот улетный мир. Какие-то мимолетные влюбленности, взгляды на ножки, когда под коротенькие юбочки прячутся шпаргалки, или присланные через парты записочки: " Сержик, милый, дай списать". О, эти создания уже разбирались в юношах.
Галя часто снилась. Я пробуждался в состоянии, когда понимаешь, что без нее жить не имеет никакого смысла, что ничего подобного уже не будет. Будет другое - радостное, приятное, но вполне земное.
Может, потому я научился часто летать во сне, чтобы прилетать к ней. Мы по-прежнему там не разговариваем, просто смотрим друг на друга, и все понимаем.
А вот если бы так?
- Галя, научи меня рисовать, - мог бы попросить я, когда она делала набросок памятника Пушкину.
- А где мы будем рисовать? - с хитрой улыбкой спросила бы она.
- Приходи ко мне, родители с работы приходят поздно.
Нет, это слишком. Может так? - Давай в скверике, где тополя весной бросают на скамейки красных забавных червячков?
А потом мы пойдем в кино. Сейчас идет " Внимание, черепаха! " Я даже маму сводил. Правда же, это про меня? Кощей, йога... Вот только черепахи у меня нет. Вообще никого.
- ТОЛЬКО ТЫ.
...Я долго хотел ее найти: перебирал все тысячи вариантов ВК, и даже нашлась ее близкая подруга. Но Г;лины следы терялись. Сейчас уже было бы смешно говорить то, что не сумел сказать в ту пору. Наверное, мы и не узнали бы друг друга. Я как-то раз работал в лесопарке с женщиной, у которой были те же имя и фамилия. И даже год рождения. Вдруг она? Может, по-прежнему выжидает, когда я скажу первое слово.
Я ищу черты ее лица, свойства характера в других людях и, если это удается, то вполне счастлив.