К началу текущих суток российские ракетные войска и артиллерия поразили скопления живой силы и техники противника в Черниговской, Сумской и Харьковской областях. Продолжаются артиллерийские дуэли на линии соприкосновения.
На Донецком направлении подразделения Народной милиции ДНР заняли мощный укрепрайон «Большой Муравейник» неподалеку от Донецкого аэропорта, откуда ВСУ последние восемь лет обстреливали столицу ДНР. Восточнее Опытного Народная милиция ДНР предпринимают попытки взять укрепрайон ВСУ на территории брошенной части ПРО. Продолжаются бои на окраинах Первомайского.
Глава Чечни Рамзан Кадыров сообщил, что спецназ «Ахмат» вместе с союзными войсками готовится после планомерного уничтожения большого количества нацистской боевой техники и живой силы взять под полный контроль Соледар.
Подразделения ВС РФ и Росгвардии организованно отходят из Балаклеи по пробитому коридору. Ночью в Харьковскую область Минобороны РФ перебросило значительные резервы.
После взятия Волохова Яра часть группировки ВСУ блокировали гарнизон в Шевченково, основные украинские силы продолжили движение к Купянску, некоторые подразделения вышли на трассу Купянск - Шевченково и заняли Грушевку. Еще одна часть группировки противника сделала рывок на восток в попытке занять село Сеньково на правом берегу реки Оскол. В поселке находится имеющий большое значение мост, контроль над которым позволить отсечь снабжение Изюма по трассе Изюм - Купянск. В районе поселка идут бои. На юге украинские силы продолжили попытки занять транспортную развязку у Веселого, где находится другая ключевая дорога, обеспечивающее сообщение с Изюмом с севера.
Северо-западнее Славянска ВСУ предприняли неудачную атаку на Копанки. Украинское командование планирует начать наступление в Изюме с целью сковать действия наших войск и не дать возможность маневрировать. По окрестным лесам интенсивно работает российская артиллерия и авиация.
ВСУ также предприняли неудачную контратаку на Пески. В Запорожской области украинские диверсанты атаковали здание администрации Энергодара с помощью беспилотника, никто не пострадал.
Глава генштаба США Марк Милли сообщил, что за шесть месяцев украинские силы потеряли «тысячи, десятки тысяч убитыми и ранеными». США подтвердили намерение и дальше поставлять вооружение Киеву.
(Из сообщений военкоров из зоны боевых действий)
- Ну вот, батенька, как я и обещал, вы практически здоровы, - сказал на очередном обходе Максиму Осипенко, внимательно осмотрев зарубцевавшуюся рану на боку и пальпировав позвоночник. - Теперь пару недель полечитесь амбулаторно и можно на гражданку.
- А если снова в строй? - опустил задранную рубаху.
- Потом будет видно. Кстати, вы откуда родом?
- Из Феодосии.
- Получается крымчанин?
- Именно так.
- Вот там и будете долечиваться. Морской воздух, прогулки. Что может быть лучше?
На следующее утро, получив на руки выписку из истории болезни, а у кастелянши свои вещи, Максим распрощался с товарищами и, поблагодарив, медперсонал, вышел из здания института. Был в выстиранном камуфляже, начищенных берцах, поверх куртка. В руке нес пакет с немногочисленными вещами, чуть прихрамывая, опирался на трость, подаренную друзьями.
Доехав на маршрутке в часть, прошел в кабинет Кима. Помимо коменданта там был комбат, радостно обнялись.
- Ну что, выписали? - оглядел его Колыма и указал на стул. - Присаживайся
- Выписали, - опустился на сидение Максим. - И дали две недели на долечивание по месту жительства.
- Что думаешь потом? - уселся напротив.
- Вернусь в батальон, добивать этих гадов.
- Другого не ожидали, - взглянул на Кима. - Будем ждать. Кстати, поздравляю с наградой, - крепко пожал руку (помощник сделал то же). Насколько помню, это у тебя вторая.
- Вторая, - подтвердил Максим.
- А теперь вопрос. Коль будешь возвращаться, хочу направить в отношении тебя представление Министру о присвоении звания лейтенанта. Как, не возражаешь?
- Нет.
- Ну, вот и договорились. Ким, - покосился на помощника.
- Понял, - ответил тот.
На столе появилась бутылка водки, граненые стаканы и три бутерброда с сыром. Плеснув каждому по сто грамм, комбат поднял свой, - за твою «Отвагу» Макс. Сдвинув, выпили, закусили
- Как там ребята? - спросил Максим.
- Ничего, воюют. - Ну, бывай, - встав, похлопал по плечу и вышел из кабинета.
- Заехал по пути из штаба корпуса, - пояснил Ким, убирая со стола. - Нам обещают подкрепление.
- Продвижение есть?
- Все как раньше. Позиционные бои.
На следующее утро, получив в финчасти еще какую-то доплату, а у Кима справку о том, что следует на лечение к месту жительства, удостоверенную печатью, выехал на рейсовом автобусе в Ростов.
Там взял билет на вечерний поезд до Феодосии и приобрел в городе домашним подарки: сынишке планшет для школьников «DIGMA Plane», жене - золотые сережки с бирюзой, четвероногому другу новый кожаный ошейник с блестящими заклепками. А еще три плитки шоколада «Бабаевский», который очень любил Максимка.
Поужинав на вокзале в кафе, вышел на платформу и позвонил Лике, сообщив, что едет в отпуск домой.
- Где и когда встречать? - всхлипнула от радости жена. - Очень по тебе соскучились.
- Завтра, дорогая. Поезд 177-й Санкт-Петербург - Феодосия. Шестой вагон. Прибытие в одиннадцать пятнадцать. Как учеба у Максимки?
- Хорошо. Но вчера подрался в классе с мальчиком.
- Бывает (рассмеялся). Где сейчас?
- Играет на улице с Айком и приятелями.
Поговорив еще минут пять, разъединились.
Сунув смартфон в карман, купил в киоске «Союзпечати» несколько журналов, прошел в зал ожидания и, устроившись в кресле, принялся читать.
Когда состав подали на посадку, предъявил молоденькой проводнице билет с паспортом и, поднявшись в вагон, прохромал в мягком свете плафонов по ковровой дорожке в свое купе. Мягкое, на двух человек. После передовой и госпиталя хотелось комфорта, и он мог его себе позволить.
Запихав спортивную сумку в нишу над дверью, снял куртку, повесив на плечики, трость поставил рядом. Оставшись в камуфляже, уселся за столик. По проходу, с вещами, негромко переговариваясь, проходили другие пассажиры.
Затем в проеме открытой двери возникла кряжистая фигура, - здорово сержант! В соседи примешь?
- Нет вопросов, - улыбнулся Максим.
Мужчине было за шестьдесят, одет по сезону, с собой вкатил чемодан, опустив ручку. Максим помог уложить под диван, сосед снял ветровку, повесил на крючок и протянул руку, - будем знакомы. Полковник в отставке Васнецов Сергей Петрович.
- Очень приятно (пожал). Максим Найденов.
- В отпуск едешь? - грузно уселся напротив.
- Да. В Феодосию на две недели.
- А я от ростовского приятеля, к себе в Тамань. Если не секрет, где служишь?
- Не секрет. В 1-м армейском корпусе народной милиции ДНР. Разведбат.
- Получается, воюешь, - значительно кивнул. - Одобряю.
- Граждане провожающие! - донесся из коридора голос проводницы. - Просьба покинуть вагон. Поезд отправляется!
Спустя несколько минут по составу прошла дрожь, последовал длинный гудок. За окном в свете фонарей, поплыл перрон, люди на нем и здание вокзала.
Чуть позже, когда Зина, так звали проводницу, зайдя к ним в купе, еще раз проверила билеты, Васнецов достал из бокового кармана пиджака плоскую мельхиоровую флягу и поставил на столик, - предлагаю по пять капель за знакомство.
- Не возражаю, - ответил Максим. Встав, достал сумку, раздернул змейку и добавил к ней плитку шоколада. После чего вернув на место, вышел, и вскоре вернулся с двумя стаканами.
- А чего хромаешь? - кивнул ветеран на ногу.
- Так у меня отпуск после ранения.
- Вона оно как, - свинтил колпачок и наполнил их на одну треть.
- За тебя сержант. Сдвинув, выпили, отломив от плитки закусили.
- Ну и как там, на фронте? - положил на стол локти Васнецов. - По телевизору показывают, бьем врага только перья летят. А на самом деле?
- По - разному бывает, - пожал Максим плечами.
- Вот и мне так кажется. Не понимаю я этой спецоперации. Особенно ее начало, а теперь ход действий. Сам три войны прошел. Афганскую и две чеченских. Опыт имею.
- Что-то не так?
- Не так, - нахмурил брови. - Почему в первый день не нанесли удар по украинским казармам в районе спецоперации? Надеялись, выйдут и начнут сдаваться? Ошиблись. Заняли боевые позиции и стали отбиваться.
А потом эта высадка под Гостомелем в тридцати километрах от Киева? Десант с захватом аэродрома справился блестяще и удерживал его до подхода основных сил. А затем последовал приказ на отход. Как это расценить?
- Насколько помню, все объяснили отвлекающим маневром, - взглянул на него Максим. - Чтобы удержать противника от переброски дополнительных сил в Донбасс. И нанести там сокрушительный удар.
- Что-то он особо не получился. За исключением Мариуполя. ДНР до сих пор не освободили.
- Все верно (вздохнул). - Факт имеет место.
- А как тебе переговоры Мединского в Гомеле? Это же позор. Врага бьют, а тут такое. На грани предательства.
- Да, насчет этого непонятно.
- Тактика тоже какая-то дурацкая (продолжил) Воевать малыми силами против многократно превосходящего врага. Фронт растянут, бойцов явно не хватает. Удары по украинским центрам принятия решения и инфраструктуре не наносим. Наши стратеги могут и доиграться.
Собеседник молчал. Все было справедливо.
- Ладно, - взял в руку флягу. - Давай примем еще. Успокоить нервы.
Выпили, сжевали по кубику шоколада.
- А вы в каких войсках служили? - поинтересовался Максим.
- Танкист. После срочной закончил Харьковское училище, прошел путь от взводного до комполка. При министре обороны Сердюкове, в числе еще двухсот тысяч офицеров попал под сокращение. С тех пор в отставке.
- Двухсот тысяч? - высоко вскинул брови Максим.
- Ну да. Фактически уничтожил армию, подлец. До сих пор икается.
- Так это же вредительство! Посадили?
- Пересадили. Из одного кресла в другое. Теперь командует в «Ростехе». Возрождает гражданскую авиацию.
- Чудны твои дела Господи, - покачал головой Максим.
- Чудны, - согласился Васнецов, разлив остатки коньяка. - Ну, давай по последней и отбой*. Уже поздно (взглянул на часы на запястье).
Спать Максиму не хотелось и, опорожнив стакан, он попросил полковника рассказать что-нибудь из его военной практики.
- Отчего же можно, - завинтив пробку, убрал флягу. - Расскажу одну запомнившуюся историю. Служил я тогда в Афгане, командовал ротой «Т-62».
Не помню, как завязался тот бой. Наша задача была обеспечить на своем участке беспрепятственное прохождение колонн по дороге в Кабул. И, судя по тому, как плотно насели «духи», стало ясно, они пытаются оттянуть побольше наших сил с тем, чтобы оголить другие участки.
Видимо, ожидалось прибытие в столицу ценного груза, или какого-то важного лица. Разведка у них работала неплохо.
В общем, через несколько минут после начала боя плотность огня была такой, что не высунуться. Наблюдение, иначе как через танковые триплексы, вести было невозможно. Душманские пули беспрестанно рикошетировали от корпуса, высекая из брони искры.
Не считая автоматического огня, против нас работали несколько гранатометов, чьи расчеты, естественно, постоянно меняли позиции, и миномет, который тоже никак не удавалось засечь - неподалеку находился кишлак, вот с его территории он и лупил.
Раньше из этого кишлака не стреляли, был жилой. От нас до крайних дворов всего метров триста. И обе стороны готовы были драться до последнего. С одной стороны, мусульманский фанатизм, с другой - гордость за принадлежность к великой Советской Армии. А принцип тогда был таков: все, что стреляет по нашему солдату, должно быть уничтожено.
Как-то внезапно огонь со стороны селения прекратился. Увидев в зоне обстрела женщину, я дал команду на прекращение огня. Через командирский прибор наблюдения увидел, она идет без чадры, а в руках несет безжизненное тело ребенка. Окровавленная головенка малыша неестественно откинута, ноги с руками плетьми свисают вниз.
Те, кто хотя бы понаслышке знают о шариате, и что значит, когда в кишлаке женщина выходит навстречу «неверному» с открытым лицом, смогут меня понять.
Долину накрыла тишина, огонь прекратился с обоих сторон и меня словно вытолкнуло из люка командирского танка. Иначе не могу объяснить свой поступок.
Представь: двигаются навстречу друг другу русский офицер и мать с раненым ребенком на руках. Женщина прошла метров пятьдесят, а я преодолел за это время остальное расстояние и оказался у стен кишлака.
Мальчик двух с половиной - трех лет находился без сознания, но был еще жив. И я принял ребенка из рук в руки.
Развернувшись в сторону дороги и сделав несколько шагов, затылком ощутил число душманов, разглядывающих меня сквозь рамки прицелов. Страха не было. В голове вертелась мысль, чтобы, падая с простреленной башкой, не подмять под себя мальчонку. Для этого нужно боком. С каждым шагом я поворачивал корпус, чтобы тело при падении по инерции повернулось именно так.
У дороги встретили глаза моих солдат.
Между танками стояли два бэтээра, на одном из которых в полный рост стоял незнакомый капитан. Теперь понимаю, почему так стоял. Таким образом прикрывал меня, выставлял себя «духам» напоказ, как белый флаг. На втором БТРе сидел ротный техник прапорщик Кругляк и так же, не прячась за броней, наблюдал за происходящим.
Я подал ему ребенка « Николай, мальчик должен жить».
«Понял, командир. Как раз еду в Баграм за хлебом. Сам доставлю»
БТР увез ребенка в баграмский медсанбат. Я сел на башню своего танка, подсоединил тангетку шлемофону. Закурил.
Кишлак молчал. За нашими спинами по дороге пошли Камазы и «бурбухайки». Выкурив сигарету, дал команду экипажам выносных постов продолжать выполнение задачи, а Рычкову, своему механику-водителю, возвращаться на заставу.
В тот день стрельбы на нашем участке больше не было. К вечеру Николай вернулся из Баграма и рассказал о том, как поместил пацанчика в медсанбат.
Когда вошел с раненым мальчиком в приемное отделение, дежурная сестра вызвала врача, который сразу же отправил прапорщика в Чарикар. Дескать, здесь нет педиатрического отделения для детей, а в Чарикаре хорошие врачи. Таков, мол, порядок.
Кругляк с ребенком на руках сел в бэтээр и рванул в Чарикар, до которого было километров тридцать. В тамошней больнице местные врачи попрятались, а паренек в белом халате, назвавшийся санитаром, объяснил, что, поскольку мальчика привезли из «Аминовки», его здесь не примут.
Аминовкой называли участок дороги до Калакана. Когда афганские водители проходили этот отрезок, ладонями проводили по лицу и говорили: «аминь». Отсюда и пошло название, которое закрепилось прочно. За эту зону отвечала вторая рота нашего батальона. Как правило, именно здесь и происходили наиболее частые обстрелы колонн.
Так что было ясно, почему врачи не захотели принять ребенка. Кто знает, чей он? Вдруг его отец большой человек, а мальчик умрет в больнице? В этом случае душманы будут мстить всему персоналу. Тем более что Аминовка - это провинция Кабула, а Чарикар - столица Парвана.
Поняв, что и тут облом, разъяренный прапор снова вернулся в медсанбат. Молча вручив раненого ребенка той же сестре, снял с плеча автомат.
«Ну ведь вам же сказали, что здесь не детская больница. Зачем нам лишние проблемы?» пролепетала та.
На войне, как знаешь, человек не всегда способен принимать разумные решения - на это порой просто не хватает времени. Здесь же раненый ребенок уже который час мотался с прапорщиком по пыльным дорогам, и жизнь его неумолимо угасала. А у Кругляка приказ - мальчик должен жить!
Николай без слов шмальнул очередь в потолок приемного покоя. За стеклянной дверью отделения поднялась беготня, появлялись и исчезали испуганные лица персонала. «Засуетились!» зло мелькнуло в голове.
Открывается дверь, и в приемный покой входит утомленный подполковник. Окинул взглядом присутствующих и, наверное, многое понял. Осмотрел мальчонку «срочно в операционную!»
Мальчика унесли. Военврач закурил, внимательно посмотрел на грязного, взмыленного прапора. «Потолок больше не дырявь. Не ты строил - не тебе ломать. Да и без этого стрельбы хватает (смачно затянулся) Результат узнаешь через час-полтора. Откуда привезли?»
«Из Калакана».
«Понятно. Иди и не шуми больше. И так мозги тут у всех набекрень. Все. Свободен»
Когда Николай мне это рассказывал, в его голосе чувствовалось огромное уважение к мудрому доктору.
Пристроив малыша, Кругляк поехал на склады решать свои вопросы, получил хлеб на батальон и часа через два заехал в медсанбат. Встретили его уже спокойно. Сообщили, операция прошла успешно, мальчонка жив, но ночью может быть кризис. Об этом доложил мне только к вечеру следующего дня, после того как узнал, что ребенок будет жить.
Утром к заставе подошли две афганские девочки - лет пяти и десяти. На всех наших заставах в Афгане, да думаю и не только там, у русского солдата, был негласный закон: приходящим детям давать либо кусок мыла, либо банку сгущенного молока или тушенку.
Вот и я, услышав от часового о приходе детей, прихватил со склада пару банок сгущенки и вышел на внешний двор. Почти все афганские дети, чьи дома находились рядом с дорогой, довольно сносно говорили по-русски. Наши войска на тот момент находились в их стране уже седьмой год.
«Мы пришли узнать, где наш брат» сказала старшая девочка.
Минут десять я разговаривал с детьми. Убеждал в том, что их братишку никто не увезет в Москву, что русские врачи его обязательно вылечат, и он скоро вернется домой. Лица девочек на глазах буквально просветлели, когда они узнали, что их брат находится у русских врачей.
Здесь, Максим, хочу сделать небольшое отступление. О доблести и профессионализме наших врачей в Афганистане знали не понаслышке. Лично для меня это вообще отдельная каста, вызывающая огромное уважение. За время пребывания там, я не раз был свидетелем их мужества, преданности своему делу, и прежде всего пациентам. Военный врач в любой момент готов пожертвовать собой ради них, если это понадобится.
Когда в 1986 году в Баграме рвались армейские артиллерийские склады и снаряды летали по гарнизону, как мухи, врачи военного госпиталя и медсанбата без устали выносили на себе раненых и тяжелобольных в безопасные места, которые находились совсем не рядом. То же самое происходило и в Пули-Хумри в августе 1988-го. Вообще, мне ни разу в жизни не довелось встретить трусливого врача.
Первое время девочки приходили почти каждый день. Затем стали наведываться реже. Присаживались метрах в ста от заставы и ждали вестей.
Когда Кругляк бывал в Баграме, он справлялся о здоровье нашего маленького друга, передавал для него фрукты. Мы все за него очень переживали.
Месяца через полтора я заехал туда навестить друзей - разведчиков и «противотанкистов», как любили себя называть ребята из противотанковой батареи. На обратном пути заскочил в медсанбат, узнать, как себя чувствует парнишка.
Весь экипаж выбрался из танка, увидев у командира на руках смеющегося «бачонка», который пытался стащить с меня шлемофон. Каждый солдат брал мальчишку на руки, подбрасывал и целовал в голову или щеку.
«Ладно, хватит лобзать пацана. Ехать пора» сказал я, и машина, с гордо задранной пушкой взяла направление в сторону Аминовки.
Остановившись напротив кишлака, где принял раненого парнишку, я вынул из ящика командирского ЗИПа сигнальный пистолет и «повесил» над домами ракету белого огня.
После этого спрыгнул на землю, принял от экипажа ребенка и поднял над головой, показывая наверняка наблюдавшим из кишлака за танком душманам, с чем мы прибыли. Усадив на плечо, стал медленно спускаться по тропе, ведущей к кишлаку.
Оттуда навстречу высыпала ватага мальчишек и девчонок разного возраста. За ними вышли несколько женщин. Дружной гурьбой побежали нам навстречу, подталкивая друг друга. На этот раз я постарался далеко от дороги не отходить.
Не добежав до нас метров тридцать, ребятишки пропустили вперед женщину, которая полтора месяца назад отдала мне мальчика. За ней выступили два существа, покрытые чадрами. При виде их мне почему-то вспомнился Петруха из «Белого солнца пустыни» с его фразой: «Гюльчатай, открой личико». Стало не по себе. На этот раз АК был со мной. Я опустил мальчика на землю, и он побежал к матери.
Я же остался на месте. Не для того, чтоб услышать слова благодарности. Просто, стоя лицом к людям в чадрах, было больше вероятности остаться живым. Война есть война. И первым показывать свою спину в мои планы не входило. Восток - дело тонкое.
Но, слава Богу, как только мальчик с разбегу уткнулся в ноги матери, та схватила сынишку в охапку, развернулась, и вся эта галдящая орава покатилась назад.
Убедившись, что я их больше не интересую, полубоком выхожу к машине и в который раз с удовлетворением замечаю, как грамотно мои парни ведут наблюдение за местностью. Командир танка Гена Додонов, как всегда, каждому члену экипажа определил сектор наблюдения. И все они прикрывали меня. Лучших солдат и желать не надо.
Вернувшись на заставу, я с головой ушел в ее обычный и в то же время порой совершенно непредсказуемый быт, практически забыв и думать об афганских детях - своих забот полон рот.
Прошло три дня. Примерно около шестнадцати часов вдруг вздрагиваю от дикого крика часового первого поста:
«Дежурный!!! «Духи»!!! Человек пятнадцать на бортовой машине! Встали на дороге напротив заставы!
Я влетел на первый пост. Да, забавно: такого еще не видел. Их машина остановилась аккурат на спуске к нашей заставе, перегородив въезд. Из кабины ЗИЛа вышел человек.
- Дежурный! Расчет к миномету, остальным наблюдать в своих секторах. Дежурный экипаж - к бою! Каленов за старшего! Я пошел.
Сунув в карман трофейный «Вальтер», выхожу к парламентеру.
Увидев меня, тот двинулся навстречу. За ним из кузова спрыгнули еще двое с автоматами в руках и пошли следом - чуть поодаль.
«Экий породистый», - подумал я. Чисто выбритые щеки, бородка словно тушью подведена. Прямой, уверенный взгляд из-под строгого разлома бровей. Глаза резанула морозная белизна носков. До этого я вообще афганцев в носках не видел.
Пальцы в кармане сняли предохранитель. Сошлись. Какое-то время смотрим друг на друга. Взгляд воина открыт. Злобы нет. Это уже хорошо - значит, не с претензиями. Жду, когда заговорит первым - для чего-то же он пришел?
Афганец спокойно протягивает руку. На его ладони чистым стальным блеском сверкают великолепные часы с браслетом. Взглядом пытаюсь изобразить недоумение.
"Бакшиш»*, спокойно говорит он. Держится уверенно. Это располагает. Охранники с каменными лицами ловят мои возможные движения.
Левой рукой беру подарок. Смотрю в глаза. Пытаюсь понять.
«Ташакор»*, – произносит душман и, развернувшись, идет к ЗИЛу. Мюриды, слегка расступившись, пропускают командира и следуют за ним. Садятся в машину – каждый на свое место и уезжают.
Позднее через сотрудников местного ХАДа* узнал, что человек, подаривший мне часы, отец мальчика, которого спасли наши военные врачи, он же командир крупного отряда в соединении Суфи Расула - хозяина Исталифа. Вот такая история, Максим.
- Да. Необычная. Часы те самые? - кивнул на широкое запястье.
- Они (поднял руку). Японские «Сейко». Сколько лет минуло, а идут. И ни разу не ломались.
- Не иначе от чистого сердца.
- Тоже так думаю.
Затем оба разобрали постели, разделись и, погасив свет, улеглись в них.
- Спокойной ночи, Сергей Петрович, - тепло сказал Максим.
- И тебе тоже...