Степень сжатия

                Степень сжатия.


                Степень сжатия двигателя – это отношение
                Полного объема цилиндра (V) к объему ка-
                меры сгорания (Vc)
               

Когда темнота, поднявшаяся со дна болота, стала оттеснять сумерки, а плотные клубы вечернего тумана окутали опушку леса, сова, казалось, спавшая на ветке старой ели, встрепенулась, быстро повернула голову, тончайшим слухом уловив шелест в траве.
В этом тихом, совершенно неразличимом для человека звуке, она безошибочно распознала работу крошечной мыши-полевки, и мгновенно запеленговала местоположение зверька. В следующий миг большая птица снялась с ветки, и развернув широкие, бесшумные крылья, стремительно заскользила вниз, к поросшей жесткой травой, и редкими молодыми деревцами поляне.
Низко, едва не касаясь травы, она неслась к своей невидимой добыче. Разрывая полосы вечернего тумана, охотница шла точно к источнику звука. Шансов у мыши не было.
 До цели оставались считанные метры, только пересечь узкую ленту шоссе, оказавшуюся на пути. Птица уже растопырила сильные когтистые лапы, когда с боку, прямо в нее ударил сноп яркого, слепящего света, и только что бывший далеким звук, мгновенно приблизился, разросся, превратился в рев.
Сова метнулась в сторону и вверх, автомобиль пронесся под ней в каком-то десятке сантиметров. Воздух устремившийся в разрежение, оставленное машиной потянул птицу следом. Она взмахнула упругими крыльями, выровнялась, поднялась выше, вернулась к лесу, опустилась на ветку. Охота была испорчена...
- Ух, ё! Сова! - воскликнул сидевший за рулем мужчина. Черный силуэт птицы, внезапно возникший из ниоткуда, перед самым лобовым стеклом, напугал его, правда, через мгновение он немного успокоился, нервно хихикнул и обратился к сидевшей рядом девушке — Ты видела?
- Видела — она прохладно улыбалась — перепугался?
- Конечно! От неожиданности. Хрена-се, сова!
- Не надо так гонять, Саша! - сказала девушка поучительным тоном, но если бы водитель оторвался на миг от дороги и посмотрел на ее лицо, он увидел бы, что она продолжает улыбаться.
Он ничего не ответил. Несколько секунд прошли в молчании, а потом девушка вдруг спросила: Твоя жена не занимается черной магией?


                Шарм. Февраль 2007.            

…Только когда они подошли вплотную к рифу Гордон, стало видно, что волны не просто раскачивают бот, они творят с легким и высоким суденышком все что пожелают! Зеленая кромка неслась мимо с противоестественной скоростью, палуба то проваливалась прочь из-под ног, ввергая Сашу и его товарищей в состояние невесомости, то наоборот взлетала в верх, так, что приходилось делать изрядные усилия, чтобы не свалиться. Ласты на ногах и баллоны за спиной тоже не добавляли устойчивости. Ветер свистел в ушах, кидал на палубу соленые брызги.
Капитан маневрировал, разворачивая бот кормой к рифу. Группа толклась на корме, и каждый держался, за что мог. Со стороны они, вероятно, выглядели довольно бестолково.
 Наташка стояла напротив своих подопечных, надежно держась за блестящий поручень. Роскошные ее рыжие волосы были скрыты резиновым шлемом, тело упаковано в «сухой» гидрокостюм. Она не так давно стала дайвмастером и, видимо, еще получала удовольствие от своей не совсем обычной работы. Звонким голосом, перекрикивая волны, ветер и дизель, Наташка вещала:
- Сейчас бот развернется, и мы прыгаем! Капитан не будет глушить двигатели, иначе нас может ударить о риф! Прыгаем подальше! Бот отходит, а мы быстро погружаемся, пока течение всех не раскидало! Все понятно?!
Было ли Саше понятно? Конечно! А то?! Было совершенно ясно, что есть шансы угодить под винты, или, как вариант, быть прижатым к рифу, или…  Короче, малость страшновато было!
 Было, но страх этот мешался с восторгом, с предчувствием близкого приключения! Что-то лихое и бесшабашное закипало в нем, булькало веселыми пузырями, рвалось наружу.
- Прыгаем! – скомандовала Наташка.
Вода, которая, оказалась теплой, гораздо теплее воздуха, сомкнулась над головой, но только на мгновение. Он вынырнул, сорвал с лица маску, увидел троих товарищей и Наташку рядом, увидел стремительно удаляющуюся корму бота и не сумел понять, то ли это кораблик уходит от них, то ли, наоборот, это их относит течением. Он быстро плюнул в маску, растер плевок, прополоскал ее в воде и снова натянул на лицо. Этот ритуал, якобы спасал стекло от запотевания.
- ОК?! – зазвенел голос Наташки – ОК?!! Погружаемся, нас относит!
Как и все остальные, показав пальцами «ОК», Саша нажал кнопку инфлятора. За спиной зашипело, воздух рванулся прочь из камеры, державшей его на поверхности, вода снова сомкнулась над головой, и они плавно пошли вниз. Теперь продуться! Зажав пальцами нос, он «выдохнул в уши». Без толку! Давление на перепонки росло, становилось больно. Еще раз! Безрезультатно. Уже ощутимо больно! Еще раз! Нет. Так. Спокойно! Подвсплыть, как учили, и попробовать снова.
Он развернулся головой к поверхности, встал вертикально в воде и начал подгребать ластами. Вода мутновата, стенку рифа, в нескольких метрах еле видно. Почему растет давление на уши?! Черт! Спокойно! Есть же компьютер!
Он поднял левую руку к лицу, посмотрел на экранчик. Так и есть! Шесть метров, и я продолжаю падать, как осел! Поддуть компенсатор! Так, вот теперь всплываю. Вот уже не больно. Еще раз продуться! Опять не получается! Стоп! Так я совсем всплыву! Воздух из компенсатора долой, снова вниз. Черт! Что же делать?! А если попробовать глотнуть? Иногда помогало... Есть!
Щелчок в ушах возвестил о том, что давление снаружи и внутри его головы выровнялось. Группа была уже метрах на десяти, а Наташка, возникшая рядом с ним, спрашивала жестом: Проблемы?
Он показал ей, что проблем уже нет, и пошел вниз. Теперь он знал, что дальше все будет нормально. Всегда эти первые несколько метров погружения были для него самыми сложными.
Они плавно скользили вниз, размеренно дыша, расслабленные, легкие, будто невесомые. Здесь, в морской глубине царили тишина и покой. Вся суета, вся тщета жизни осталась где-то далеко, там наверху. Они были вежливыми гостями в первобытном, еще почти не загаженном людьми, торжественном подводном царстве. И сами они, словно бы становились другими. Будто делались на час красивее, лучше, выше! Здесь, каждый был готов помочь другу, поделиться, если надо, самым дорогим, что есть у людей под водой – воздухом! Море меняло их, нервных, циничных, колючих. Оно превращало их в романтиков, в морских рыцарей, одетых в резиновые доспехи.  И, наверное, именно общее знание этой удивительной тайны подводного преображения, тайны совершенно недоступной обитателям земной тверди, роднила этих абсолютно разных и даже не слишком близко знакомых людей, притягивала их друг к другу, и объединяло не только под водой.
Они опустились до тридцати, предельных, для них, любителей, метров и пошли горизонтально вдоль рифа. Следом за Наташкой, попарно, они двигались против течения, и это было нелегко. Отставать от девчонки взрослым мужчинам было стыдно. Она плыла легко, а Саша напрягал все силы, борясь с наступающей, будто вязкая стена водой. Он тяжело и часто дышал, сердце колотилось, запас воздуха таял стремительно.
Так, медленно поднимаясь, они прошли некоторое расстояние вдоль стенки рифа. Наверное, на этой самой стенке можно было увидеть много всего интересного, вероятно, там были и красивые, причудливые кораллы, и мурены, выглядывающие из своих пещерок, и еще всякая подводная разная - разность, но Саша в этот раз ничего этого не увидел. Он видел только мерные взмахи Наташкиных ласт впереди, видел свой манометр, который бесстрастно констатировал неприлично большой расход воздуха, он поглядывал на компьютер, думая, что пора бы уже начинать подниматься, а то скоро не останется чем дышать.
На глубине 20 метров Наташка остановилась, повернулась к своим дайверам, и поинтересовалась, у кого сколько осталось воздуха. Саша порадовался, что у остальных не на много больше чем у него. Они повернули обратно, и пошли по течению, продолжая медленно подниматься.
Плыть по течению было удивительно легко и приятно. Вода несла сама, им оставалось только чуть шевелить ластами, подруливать, сохраняя правильное направление.
Вот теперь Саша обрел способность видеть окружающее! Во все глаза смотрел он вокруг, и видел, и понимал, что вот именно ради таких минут и стоило лететь сюда за тысячи километров! Он видел кораллы и вросшие в них большие ракушки с приоткрытыми створками, неестественные, ярко синие внутри. Видел, сказочных расцветок рыбок и больших рыб. Видел, но не мог проникнуться в полной мере, потому, что сердце его еще колотилось часто, воздуха оставалось маловато, а конца погружению, как-то пока не было видно.
На глубине метров 14 – 15 риф имел уступ. Этакую ступеньку шириной с десяток метров. Ступенька была покрыта светлым песком, то тут, то там лежали серые куски мертвых кораллов. Здесь плавала пара крылаток, сразу приковывавших взгляд своей опасной красотой, очень большая рыба-шар лежала на песке, будто на пляже. Она никак не реагировала на появление людей. Наверное, привыкла и считала их безопасными, хотя и странными созданиями.
День с утра был пасмурный, солнце редко выглядывало из-за облаков. Оглядывая подводное плато, Саша подумал, что, вот если бы вышло солнце, то все стало бы еще более, просто сказочно красиво!
В тот же миг, словно кто-то могущественный услышал его мысли. Солнечный свет проник в морскую пучину, и все вокруг заиграло, засияло, засветилось радостными, невероятными красками! Дух захватило от восторга! На минуту он забыл про все! Про воздух, про предстоящее всплытие, про шторм, который бушевал где-то там, наверху и был в эту минуту мой герой совершенно по-детски счастлив!
Наташка снова спросила про остаток воздуха. У Саши и еще одного товарища дела были неважные. От изначальных 200 бар у них оставалось по 15. Правила предписывали дайверам, выходить из воды имея в баллоне остаток не менее 10 бар, а ведь предстояло еще медленно всплывать, и стоять на пяти метрах, 3-х минутную остановку безопасности.
Сашин партнер, очень удачно, именно в эту поездку, начинал обучаться «техническим» т. е. глубоким погружениям, а потому, таскал с собой «стейдж» - подвешенный сбоку дополнительный баллон, а у Наташки воздуха было еще полно. Она показала, что партнер должен дать Саше подышать из «стейджа», а второго пожирателя воздуха поманила к себе и протянула ему свой «октопус» (резервный источник воздуха). Таким образом проблемы жизнеобеспечения были решены и они, теперь связанные общими шлангами, как альпинисты страховкой медленно пошли к поверхности.
На остановке безопасности Саша почувствовал, что его начинает неудержимо поднимать в верх. Видимо, он малость недобрал груза, и теперь ему пришлось бороться, с совершенно непобедимой архимедовой силой. Напрасно пытался он стравить остатки воздуха из компенсатора пплавучести, напрасно пробовал поменьше вдыхать и подгребать ластами вниз. Его поднимало медленно, но совершенно неотвратимо.
Наташка помирила его с Архимедом, протянув ему килограммовый свинцовый грузик. Саша благодарно покивал ей и поместил груз в карман. Они достояли остановку и начали всплывать, как полагается, подняв одну руку над головой, чтобы не удариться о что-нибудь, например, бот, если оно вдруг окажется над ними.
На поверхности свистел холодный ветер, солнце снова скрылось. Волны немедленно подхватили их и начали трепать, как игрушечных. Они надули компенсаторы, освободив рты от регуляроторов жадно вдохнули атмосферного воздуха, и обрели дар речи.
Саша дурашливо, но, впрочем, вполне искренне поблагодарил партнера за воздух, а Наташку за грузик и, смеясь, поинтересовался, много ли у нее таких с собой? Все развеселились, а она совершенно серьезно объяснила, что нет, конечно, немного, но один запасной она всегда берет. Это ее заявление рассмешило мужчин еще больше. Наташка тоже засмеялась, то ли с опозданием поняв, шутку, то ли просто за компанию.
Между тем, течение быстро несло их вдоль рифа, прочь от бота. Кораблик был метрах в пятидесяти, но нечего было и думать о том, чтобы доплыть до него. Не получалось даже держаться на месте! Их быстро сносило, и было ясно, что с бота их не видят. Он никуда не собирался плыть. Болтался себе на якоре.
Наташка надула длинный и узкий, оранжевый, сигнальный буй и подняла его над головой, помахала им вправо-влево. Без толку. Попробовали покричать. Куда там! Волны ветер…
Они легли на спины и гребли против течения, в сторону бота, уменьшая, по возможности, снос, а Наташка держала в поднятой к облачному небу руке полутораметровый оранжевый буй.
 На кораблике все будто вымерли. Саше вспомнились недавние, казавшиеся невероятными, сообщения в прессе, о пропавших, потерянных дайверах. Теперь он понял, что это могло быть, и понял, как это могло быть. Очень даже просто и обыденно.
Так они плыли несколько долгих минут. Наконец, бот двинулся с места и быстро пошел к ним.
- Слава богу, проснулись! – пробурчал Андрей. Он был самым старшим из них, и к тому же полным. Наверное, ему приходилось чуть труднее, чем остальным, хоть разница в возрасте и не была серьезной – ему было 43, а Саше 40.
Бот прошел мимо них, чуть вниз по течению. Остановился, развернулся, и двинулся обратно. В десятке метров от них выполнил хитрый маневр, оказался к группе кормой, и матрос, смуглый молодой араб, широко размахнувшись, бросил в их сторону веревку с буем на конце. Пять пар рук ухватились за нее, и матросы начали подтягивать дайверов к боту.
Они вскарабкались на палубу, стащили с себя сначала сбрую, а затем гидрокостюмы. Холодно было ужасно! Ветер свистел, зуб не попадал на зуб.
- Господи! Только полные дебилы могут платить деньги за такое издевательство! - паяцничал Саша, растирая спину махровым полотенцем.
И снова Наташка смотрела на него, явно не понимая, серьезно он это или шутит? Всем остальным уже все было понятно. Понятно, что будет также здорово, как и в прошлый раз, несколько месяцев назад, в теплом октябре, в Дахабе, где все они впервые встретились и познакомились. Будет также здорово, но совершенно по-другому, и то, что все будет по-другому — это тоже хорошо!
 В салоне их ждал «lanch” - по паре кусочков пережаренной курицы, картошка фри, рис, овощи.
Саша поел, сделал себе стаканчик растворимого кофе и отправился курить на корму. В джинсах и футболке было совсем не холодно. Шторм поутих, и бот теперь раскачивался плавно, успокоительно. Пара часов была отведена на отдых, а затем предстояло еще одно погружение.
Он сидел на ступеньке деревянной палубы, курил, слушал, как ветер хлопает развешенными на просушку гидрокостюмами, смотрел в сторону не очень далекого берега. Совсем рядом с ботом торчал ржавый, застрявший на рифе корабль. На берегу виден был отель Sea Club****, в котором, Саша, тогда еще никакой не дайвер, а просто российский праздный турист отдыхал с семьей, чуть больше полугода назад, но какая пропасть была между тем и этим временем!
Он смотрел на отель на берегу, с качающейся палубы бота и сложные какие-то чувства теснились у него в груди. Ему и жаль было той правильной, ровной, давно устроенной жизни, которую он отверг, уничтожил собственными руками, а может, на самом деле просто потерял? И в тоже время, так здорово было ощутить себя свободным, рисковым исследователем морских глубин и далей, хотя бы иногда! Хотя бы на короткие семь дней! Ей богу, это многого стоило!
Пришла Наташка, плюхнулась рядом, попросила зажигалку, прикурила. Рыжая, симпатичная, беззаботная девчонка 21 года. Улыбнулась лукаво, спросила: Ну, как?
- Здорово, Наташка, очень здорово! – совершенно искренне ответил Саша.
Он улыбнулся девчонке, затянулся и снова посмотрел на берег.
- Тебе еще нравится нырять, Наташка? Или для тебя это уже просто работа? – разглядывая отель на берегу, спросил он.
Она не успела ответить.
- Ты только посмотри, что творится! – раздался позади развеселый голос Андрея.
- Санек! Немедленно прекрати приставать к несовершеннолетней, старый черт! – развил тему Сергей.
- Не бойтесь девушка, мы не позволим этому негодяю Вас обижать!
Андрей опустился рядом с Наташкой и покровительственно обнял ее, а Сергей сзади схватил Сашу за шею и повалил на палубу.
- Вот, балбесы! Дяденьки, вы хуже детей! – булькал Саша сквозь смех и удушье, вырываясь из тренированных в фитнес клубе рук. Наташка смеялась.
Это было действительно весело, там, на палубе, в феврале, под начинающем очищаться от облаков, Египетским небом! И странным казалось Саше, что еще полгода назад, он и представить себе не мог ничего подобного.


                Москва. 2007 март.          

Окно в кабинете было широким, во всю стену, но располагалось довольно высоко. Если, сидя за столом, Саша поворачивал голову и смотрел туда, он мог видеть только кусок неба, которое, в эти зимние месяцы, чаще всего, было унылым и серым, да черные троллейбусные провода. Больше, не поднимаясь с кресла, увидеть в окошко нельзя было ничего.
В углу, около окна стоял кулер. Узкий подоконник выполнял, по совместительству, функцию полки. На нем обычно жила банка кофе «Нескафе голд». Ее соседка, другая банка из-под такого же кофе содержала сахар. Имелась так же коробочка с пакетиками чая «Ахмад», дежурная, периодически пропадающая, чайная ложечка и стопка пенопластовых одноразовых стаканчиков. Остальную площадь длинного и узкого подоконника занимали резцы, сверла, плашки, метчики, часовые индикаторы, микрометры и всякий подобный токарно-фрезерный хлам, главным образом, не годный к употреблению. Хлам этот присутствовал не только на подоконнике, он размещался так же на письменном столе второго обитателя кабинета, а также и на полу, частично в картонных коробках, частично просто так. Начальник цеха, с которым Саша делил кабинет, утверждал, что все это однажды может пригодиться.
Как-то так получалось, что сутра, на работе Саша появлялся в числе первых. Происходило это вовсе не от излишнего служебного рвения, а просто по тому, что ехать от дома до работы ему было 10 – 15 минут и в принципе, можно было дойти пешком, а кроме того, Саша полагал, что он, как руководитель, должен сам соблюдать дисциплину, чтобы требовать того же от подчиненных, а иначе он ничего требовать не сможет, и воцарится бардак.
Обычно, за полчаса до начала работы, Саша, буксуя в вечно неубранном снегу, парковал машину под окном своего кабинета, отпирал решетку на двери «Приемки», отпирал собственно дверь, табличка на которой уведомляла, что фирма по восстановлению деталей двигателей находится именно здесь, и работает с 9 до 19.
Саша входил в темноту, автоматическим движением, точно попадая в выключатель, включал свет, проходил мимо стеклянных витрин с красивыми импортными запчастями с одной стороны и промасленных верстаков для приема агрегатов в ремонт с другой. Повозившись с внутренней дверью, он попадал во двор.
В зимнее время, двор был покрыт утоптанным снегом и окаймлен грязными сугробами. Саша здоровался с грузчиком Гариком, который так же рано появлялся на службе, подтверждая, тем самым, незыблемость утверждения, что сон алкоголика крепок, но краток.
 Гарик был невысоким, тощим, но каким-то кряжистым, что ли? Несмотря на тщедушный вид, он легко, будто стальными клешнями, поднимал тяжеленные чугунные блоки. Было не понятно, как это у него получается. Гарик, с каким-нибудь шестицилиндровым, например, мерседесовским блоком в руках, выглядел абсолютно противоестественно, ибо блок мог быть чуть ли не размером с Гарика! Видимо тут сказывалась проведенная на лесоповале молодость.  Отмотал он в свое время достаточно. Было у него несколько ходок и все за мелкое воровство. Потом это Гарику однажды надоело. Теперь, на левой руке у него красовался синий татуированный паук на паутине. Гарик доверительно объяснил как-то Саше, что это значит «Завязал воровать» и для ясности добавил: «Если опять туда приду с этим (он показал на татуировку), ****ец мне». Сколько было правды в этом откровении, да и была ли она там вообще, Саша не знал.
Он пересекал двор, поднимался по бетонным ступеням на крыльцо и входил в здание, некогда бывшее советским НИИ, а ныне розданное в аренду всяким фирмам и конторам. В коридорах гуляли сквозняки, тускло светили редкие, покрытые пылью неоновые лампы, пахло кошками. Как и лампы, покрытый пылью, раритетный, еще советский плакат на стене, посвященный некогда важной теме гражданской обороны, популярно, в весьма доходчивых картинках объяснял каждому, как следует этому каждому вести себя в случае ядерной атаки.
Саша входил в тепло кабинета, раздевался, включал компьютер. Пока компьютер грузился, он готовил себе кофе. Мешая в пенопластовом стаканчике «как бы кофе», он смотрел в окно на грязный снег, серое небо, вечную автомобильную пробку…
Пароходный гудок возвещал, о том, что загрузилась «Аська». Это был хороший звук. Он бередил душу, будил воспоминания о морях и солнце. Перед мысленным взором начинали качаться высокие пальмы, с шумом разбивались о коралловый брег пенные волны. Вздохнув, он закуривал, садился за компьютер и начинал открывать рабочие программы.

Да, так вот. Жил себе Саша на земле. Плох ли был он, хорош ли? Сложно сказать. Зла и подлостей особых старался не делать, так…  обыкновенный, в целом, человек. Немножко был он застенчив, даже, пожалуй, трусоват. Знал за собой эту слабость, знал, но поделать с ней не мог ничего. Старался прятать это от окружающих, прикрывать нарочитой даже бравадой. Мешало это ему, портило иногда жизнь, потому, как имел мой герой определенные достаточно понятия о том, «Что такое Хорошо и что такое Плохо» и когда по слабости вступал с этими понятиями в противоречие, мучился потом и переживал.
В юности, ныне далекой, уже подернутой розовой дымкой времени, был Саша мальчиком около богемным. Писал стихи, тусовался с подпольными тогда еще рок-музыкантами, авангардными художниками. О материальном думал мало, все больше о духовном.
 Со временем, обзаведясь семьей и вместе с ней всякими обязанностями, стал он, высоко летающий, работать – зарабатывать, как и все добрые, и вполне приземленные люди.
Горько пожалел о брошенном в свое время институте, да и еще о многом. Но стоял он в тот момент уже по колено в наезженной колее и сил что-то серьезно менять, в себе не обнаруживал. Успокаивал он себя тем, что, в общем и целом, все складывается у него неплохо, не хуже, чем у прочих.
От богемной юности осталась у него любовь к некоторым непростым жанрам в кино, музыке и литературе, да политические взгляды либерального толка.
Всякое случалось с ним на жизненном пути, как и со всяким средним человеком. Были взлеты, правда отнюдь не космической высоты, были и падения, но тоже не фатальные. Все казалось Саше, в глубине сложной его души, хоть и понимал он разумом, что мираж это, обман, будто впереди случиться еще что-то важное такое, большое, главное! Что это собственно такое будет, представлял он себе смутно, но точно должно было образоваться достаточное количество денег, чтобы почувствовать себя свободным от каждодневной заботы о куске хлеба, разогнуть спину, оглядеться вокруг, посмотреть мир… Однако, вместо этого, тайно ожидаемого, однажды случился 1998 год, а точнее этого года август, который превратил недоучившегося инженера-строителя, Сашу, который о ту пору удачно подвязался в некоей частной фирме в качестве дизайнера интерьеров, в нищего безработного!
 Положение сложилось у него незавидное. Имевшийся небольшой запас денег стремительно таял, а работы подходящей, что-то, как-то не подворачивалось. Вот в этот-то самый момент, с отчаяния и перепугу пошел он (разумеется, временно!) поработать в авторемонтное это предприятие грузчиком на склад.
Если бы кто сказал тогда ему, что проработает он там не месяц и не два, что полностью сменит профессию, а в 2004 году станет директором одного из филиалов быстро растущей фирмы, чрезвычайно удивился бы он такому пророчеству и вряд ли поверил бы.
Ну, да ладно. Вкратце и по - порядку. Уже весной 1999 года, разъезжал он по страшноватой, еще вполне бандитской Москве на начинающем местами ржаветь фургончике Ford Transit и занимался вопросами снабжения. Покупал оптом «Советские» запчасти по рынкам и всяким торговым конторам.
Непростое было это занятие, нервное. Постоянно в плотном транспортом потоке на непривычной большой машине, с плохим обзором. Только и смотри, что б не цепануть притулившееся в слепой зоне BMW или Mercedes какой!
 Лазить, например, по рядам рынка в Южном порту в поисках нужных товаров и приобретать их партиями, засвечивая немалые суммы – тоже удовольствие ниже среднего. Да в одиночку.  Да регулярно!
Было совершенно ясно, что однажды обуют. Только вопрос времени. Жизнь проистекала, как на пороховой бочке.
Однако, Сашенька зарабатывал, и зарабатывал, на его непритязательный взгляд, совсем неплохие деньги. А главное, имелась тенденция к росту.
Повторюсь, было ему непросто, потому еще, что ко всем перечисленным радостям этого ремесла, добавлялись его, не самые удачные для такого дела, личные качества. Был он и водитель неважный, малоопытный, и коммерсант никакой, это уж, в следствии характера.
Он конечно старался! Боролся, как мог со своей природой. Пытался проявлять не свойственные ему точность и аккуратность, уверенность и смелость, пытался соответствовать, т.е. крутым быть, как положено.
 Старание - это конечно дело хорошее, да вот только не был Сашенька крутым никогда и где взять-то, если нету?
Напряжение нервное, после трудового дня стал он снимать не медитацией, конечно, а способом вполне для России традиционным - водочкой. Местами помогало, зато осложняло семейные отношения.
Как-то попал Саша, как не старался быть бдительным, в небольшую аварию. Рассчиталась за него фирма и оказался он должен своим боссам объективно небольшую, но весьма чувствительную для него небогатого, сумму. Стал ее постепенно выплачивать и уже половину выплатил, когда однажды, на Балашихинском авторынке, выставили его на куда большие деньги. На самом деле, развели его, как последнего лоха, коим, он в сущности и являлся.
В этом, признаться он своему начальству никак не мог, а потому, пришлось занимать деньги у друзей - знакомых. Кончилось это все очень даже плохо.
 Трудно сказать, что сыграло главную роль, то ли нервы, то ли злоупотребление водочкой, но только оказался наш герой в реанимации с прободной язвой. Сложилось все так удачно, что едва на операционном столе не откинул он сандалии. Но все же не откинул. Бог миловал!
Так и вот. Когда лежал Саша после операции, под капельницей, в палате реанимации, имея в носу классическую прозрачную трубочку, которая доставляла ему невыразимые мученья, плавая где-то на полдороги между жизнью и смертью, и пытался читать книжку, как раз про то, что такое язва и как с ней бороться, посетили его весьма любопытные мысли и ощущения. Увидел он всю свою прошлую жизнь, а особенно последние два года, будто откуда-то сверху и показалась вся она ему муравьиной какой-то суетой!
 «Какими глупостями я занимаюсь!» - думал он – «Все время тщусь заработать! Разбогатеть! Столько сил и энергии трачу на это, а надо-то совсем, совсем другое! Нужны-то, на самом деле, такие простые вещи!»
В брошюрке про язву, читал Саша о лекарственных травах, и тут же, обострившееся воображение услужливо рисовало ему знойный июльский луг. Он видел полевые цветы, чувствовал запах трав, ощущал дуновение теплого ветерка. Каким было бы счастьем просто пройтись по такому лугу! Слышать шелест травы, гудение пчел… Просто глотнуть холодной чистой воды. Воды! (Ему нельзя было пить, а все время хотелось, несмотря на капельницы). Просто видеть рядом своих близких, слышать их голоса!
«Господи!» - думал он – «Если суждено умереть, почему это должно происходить так?» Совсем не страшно было умереть, но жутко обидно, что последним, увиденным в жизни, будет больничная палата, равнодушные лица медсестер, окно за которым только и есть, что безотрадная кирпичная стена соседнего корпуса.
Ему просто хотелось бы оказаться на опушке леса, что бы там стояли сосны, что бы был рядом кто-то, кому он не безразличен. Только и всего! И тогда, спокойно можно было бы и уйти с миром. Во всяком случае, так ему тогда казалось.
И Саша решил, что ежели ему суждено жить, ежели он однажды выйдет из больницы, то вся его жизнь станет другой! Она будет простой и исполненной вечного, мудрого смысла! Он не станет больше тратить физические и духовные силы на добычу денег, на глупейшее стяжательство!
 Он никогда не считал себя стяжателем, а теперь понял, что всегда им был!
Джинсы, куртку, видеомагнитофон, машину… Машину получше… Бред! Все это совершенно не нужные вещи! Просто смотреть вокруг! Просто дышать и наслаждаться каждым вдохом! Любоваться этим прекрасным миром, каждый час, каждый миг! Ценить каждое отпущенное мгновение этой удивительной, богом данной жизни!

Э…! Куда там! Едва он встал на ноги и начал поправляться, набирать силу и физическую форму он позабыл обо всех тех, безусловно, правильных вещах, которые так были ясны, отчетливы и безальтернативны в палате реанимации. Обычная, всем привычная жизнь. Ее понятия и надуманные ценности моментально вернулись и затянули его, как только отступил страх смерти.
Первое время, он еще вспоминал эти откровения, рассказывал о них окружающим, но вспоминал все реже, все менее остро, а потом они и вовсе ушли куда-то совсем на задний план и все пошло своим чередом, почти так же, как и до болезни.


                Египет. 2006 год. Июнь.

Забавно, но и несколько лет спустя, ему все еще казалось, что главное, что-то такое важное еще должно случиться...
 Когда весной 2006-го ему исполнилось сорок, это вполне ожидаемое и легко прогнозируемое событие, почему-то застало Сашу врасплох! С превеликим удивлением, осознал он, что ничего волшебного, впереди, видимо, уже не будет. Что все лучшее, все то, что могло с ним произойти, уже произошло!  А все то, что было отложено на «потом», уже никогда не случиться, потому, что никакого «потом», оказывается, уже нет и все незаметно прошло «Как с белых яблонь дым»!
Основательно обо всем этом подумав, почесав, начинающую седеть голову, Саша решил, что, пожалуй, еще немножко времени у него есть, и надо срочно начинать жить!
Тут, конечно, следовало бы спросить, моего героя, а что он делал до этого? Не жил? Мучился? Но никто не спросил, просто потому, что своими мыслями он ни с кем не поделился. Он просто взял отпуск в месяце июне и отправился с женой и сыном в солнечный Египет.
Так начался в его жизни «Египетский период», впрочем, сам он об этом тогда еще не знал. Да и никто не знал.
Когда-то, страшно давно, будучи еще школьником, Саша мог часами обозревать небогатую экспозицию Египетского зала в Пушкинском музее. Странные фигуры удивительных животных, неземной какой-то красоты и торжественности лица фараонов и цариц, таблички с таинственными иероглифами.
Великая тайна чудилась ему за всем этим! Тайна темная, запретная, манящая своей недоступностью! И не надеялся никогда мальчик Саша увидеть воочию пирамиды, Нил, Каир и знаменитый Каирский Музей.
Тогда, в дремучие, советские семидесятые, Египет находился за тысячи световых лет от Москвы, даже дальше, чем самые далекие звезды. Звезды хоть на небе можно было увидеть, а пирамиды только в передаче «Клуб кинопутешественников», которая была так любима советским народом, ну и Сашей, конечно.
Оказалось, что Египет не так и далеко.
 Саша всегда любил летать! Любил с детства и став взрослым сохранил, не растерял то удивительное, романтическое, ощущение, которое способен подарить, каждому неравнодушному, каждому желающему видеть и чувствовать, самолет!
Что за волшебная чудо-машина?! Сколько таланта, ума и труда тысяч людей вложено в эту легкосплавную птицу! Сколько поколений инженеров, наверное, самых лучших, самых одаренных работали, развивая и совершенствуя это воплощение вечной мечты человечества – мечты о полете!
Конечно, мы и не думаем, и не помним об этом, загружаясь в совершенный лайнер, способный совершить удивительное – за несколько часов покрыть расстояние, которое некогда измерялось неделями и месяцами трудного, а порой и опасного пути!
Саша помнил. Всегда с юношеским трепетом смотрел он на эти огромные дюралюминиевые тела. Всегда провожал взглядом, оставляющий в небе инверсионный след самолет, и неповторимое сладко – беспокойное чувство вырастало в душе, и звало в дорогу, в дальние дали, к новому, неизведанному…
Он прижимался лбом к прозрачному пластику иллюминатора, когда самолет замирал на минуту на старте, вслушивался в шум набирающих обороты турбин, и сердце начинало стучать учащенно от волнения и восторга! А потом, когда машина срывалась с места и все ускоряясь неслась по полосе, он ждал, затаив дыхание, боясь пропустить великий момент – момент отрыва!
Затем лайнер поворачивал, ложась на курс и в иллюминатор было видно или землю, стремительно проваливающуюся вниз, или наоборот небо. Только после того, как самолет, проткнув слой облаков, попадал в мир вечного солнца, а земля исчезала из вида, он успокаивался и с некоторым сожалением возвращался к обыденному.
Все было точно так же и на этот раз. Некоторое время самолет шел над облаками, и Саша листал журнал, обмениваясь с женой замечаниями по поводу его содержания. Затем, где-то над Турцией, облака кончились. Поплыли медленно под крылом горы, потом была пустыня, казавшаяся бесконечной, и наконец, к концу четвертого часа полета появилось море.
Собственно, это было не само Красное море, а залив Акаба. В иллюминатор был виден только один берег. Желтый, мертвый, гористый, иссеченный ущельями и темная, цвета ультрамарин, вода. Возле самого берега, она была будто затянута радужной, светло-зеленой пленкой. Саша удивился. Он не понял, что это. Он не знал, что это прибрежные рифы. Тогда еще не знал.
Боинг вполне благополучно приземлился в аэропорту Шарм-эль-Шейха и мой герой ступил на раскаленный бетон, под беспощадное в месяце июне, египетское солнце.
После пограничных формальностей, которые, впрочем, были не слишком долгими, кондиционированный автобус доставил их в находившейся совсем недалеко от аэропорта отель Sea Club о скромных четырех звездах.
 Скромных? Впервые оказавшийся в подобном месте, Саша даже немного опешил от размеров и помпезности фойе! От мраморного пола, как бы золоченных колонн, статуй а-ля древний Египет, монументальной мебели. Дворец, да и только!
Территория отеля немного огорчила скудостью зелени, правда, ничего особенно другого увидеть он и не надеялся. Пустыня – она пустыня и есть. Зато не разочаровал номер. Просторный, с огромным балконом, с великолепным видом на море и застрявший на рифах корабль. Мебель в номере, оказалась такой же несокрушимой, как и в фойе.
Пока они заселялись, раскладывались, осматривались, наступили сумерки. Эти тропические сумерки оказались очень короткими, совсем не такими меланхолически-бесконечными, как в северной России! Не прошло и пятнадцати минут после захода солнца, как темнота опустилась на Шарм-эль-Шейх.
Разобрав вещи и переодевшись, они направились к рецепшену, для встречи с гидом. Не спеша, шли они, утомленные перелетом, по выложенным кирпичом дорожкам, мимо бассейна с подсвеченной и будто бы голубой водой, мимо чахленьких, противоестественных здесь деревьев, мимо выложенного мозаикой фонтана и Саша чувствовал, как уходит прочь постоянное московское напряжение, как взгляд его освобожденный от забот, начинает подмечать мелкие детали окружающего, непривычного мира, как ласково дует ночной теплый ветерок, как тихо шепчут что-то морские волны…
Саша начинал отдыхать, и отдых обещал быть хорошим, но он даже не предполагал, как сильно эти предстоящие   десять египетских дней, изменят всю его дальнейшею жизнь!

Они пообщались с неважно говорившим по-русски гидом, приобрели стандартный набор экскурсий, спустились поужинать в «ресторан», размерами и суетой напоминавший вокзал, выпили в баре по чашечке кофе.
Они прошлись по берегу моря, по пляжу. Саша с удовольствием искупался бы, но, по каким-то загадочным причинам, ночью этого делать не разрешалось.

                ***

Тем замечательным, первым своим, утром в Египте, Саша проснулся рано и легко поднялся на ноги. Жена и сын еще спали. В номере было прохладно, кондиционер трудился всю ночь. Он открыл раздвижную дверь балкона и легкий ветер проник в помещение, зашевелил занавески.
Саша потянулся, протер глаза, натянул джинсы и вышел на балкон. Совсем рядом было море. Море синее, море блестящее, в утренних солнечных лучах. Отчетливо был виден застрявший на рифах корабль, а за ним, далеко в туманной дымке, просматривался высокий остров. Остров – гора, вырастающий прямо из морских волн.
На пляже почти никого не было, и он решил, что момент знакомства с Красным морем настал!
 Тихо, стараясь никого не разбудить, Саша взял ласты и маску с трубкой. Все это было новое, заботливо купленное для него в Москве женой. Сама она не очень-то любила купаться.
Он выскользнул из номера, спустился по белой лестнице на первый этаж, вышел на пляж и направился к понтону
Ступая по деревянному, достчатому настилу, Саша смотрел с мостика вниз, и видел ноздреватое, серое дно, черных морских ежей, зеленые длинные водоросли, качавшиеся в такт волнам, ярких рыбок. Солнышко уже начинало припекать.
Там, где обрывался понтон, обрывалась и отмель. Вода за отмелью была темной, глубокой. Он надел ласты, аккуратно спустился по отвесной, двухметровой лестнице и погрузился в бирюзовую прохладу, опустил маску со лба на лицо и лег на воду. Вот тут-то все и случилось!
Саша, разумеется, ожидал увидеть что-то интересное, особенное, но открывшаяся ему картина, превзошла любые, даже самые смелые фантазии!
Отмель, которую он рассматривал с понтона, оказывается, являлась поверхностью кораллового рифа. Она обрывалась на страшную глубину, как показалось ему метров на сто, и дно внизу, не смотря на кристальную прозрачность воды, терялось, едва просматривалось в голубой дымке. На мгновение ему даже почудилось, что можно упасть вниз, что вода, настолько прозрачная не будет служить опорой!
Он не спеша поплыл вдоль кромки рифа. Это было красиво? Да нет, это ошеломляло, это была эйфория! Это была ожившая детская мечта! Это было то, что он мальчиком, видел по черно-белому советскому телевизору, представляя, додумывая цветовую гамму, то, что всегда манило его, но чего он даже и не мечтал увидеть наяву, тогда, в ныне далеком детстве!
Кораллы розовые, голубые, зеленые, величаво качающиеся водоросли, стаи красных рыбок и крупные, с полметра, сине – желтые рыбины! Все залито солнцем, все искрится, сияет, рождает ощущение первозданной гармонии, счастья!
А ниже, настоящая голубая бездна! Величественная, торжественная, манящая.
Вот, наверное, именно в этот момент, и рухнула в ту самую голубую бездну, вся годами выстроенная и выстраданная, привычная Сашина жизнь, но он, разумеется, не знал, что так будет, а если б и догадался вдруг, совсем, совсем не факт, что это знание что-то изменило бы!
                ***

Тот отпуск протекал плавно, размеренно. Неизменными вехами каждого дня были завтрак обед и ужин. В промежутках между сном и едой жена и сын загорали на пляже либо купались в бассейне, а Саша, подобно маньяку, часами плавал вдоль рифа, все смотрел и не мог насмотреться на удивительный и прекрасный подводный мир.
 Да! Еще были экскурсии. Если б не они, этот отдых точно напоминал бы пионерский лагерь.
Прогулка в пустыню на квадрициклах. Это когда штук тридцать одинаковых машин едут колонной, со скоростью не более 40 км/ч. Выезжать из колонны и обгонять нельзя, пылища стоит столбом, а гиды торопятся, чтобы не выбиться из графика, ибо есть следующая группа, и еще следующая.
Но Саше понравилось. Он, как и его семья, не был избалован туризмом и развлечениями.
Следующая экскурсия оказалась еще интереснее! Началась она ранним утром с поездки на джипах.
 По пустому шоссе, больше часа, два белых Лэндкрузера мчали группу русских туристов на север. По обеим сторонам дороги вздымались горячие, островерхие горы. Они завораживали какой-то страшноватой, мертвой красотой. Ни деревца, ни травинки. Нескончаемая каменная пустыня. Вот, значит, по какой местности сорок долгих лет водил свой избранный народ взбалмошный и первобытный библейский бог! Не мудрено, что «жестоковыйные» евреи никак не хотели забыть горшки с мясом оставленные в Египте! Рабство, вероятно, казалось им раем по сравнению с такой свободой!
Да и вообще, кто собственно сказал, что свобода, это всегда и для всех благо? – подумал вдруг Саша. Вот взять Россию. После семидесяти с лишним лет советского правления, мы, вроде, получили свободу. Многие скажут, что не получали, но это будет неправдой. Получили. Получили свободные выборы, свободную прессу, свободу предпринимательства, свободу выезда за границу. Свободу быть бомжами, бандитами, проститутками, эмигрантами, наркоманами, бизнесменами, музыкантами, писателями, политиками. Кто мешал выбирать лучшее? Да ведь, если честно, никто! Мешали-то основной массе трудящихся только лень, бестолковость и нерешительность.   
Понравилась нам свобода? Подавляющему большинству нет! Потому, что не свободы, как скоро выяснилось, хотели мы, а хотели, как при коммунистах ходить на работу, выполнять там минимум обязанностей, получать гарантированную зарплату и пенсию, по возможности ни за что не отвечать, не принимать решений, но что бы при этом все было в магазинах и холодильниках, что бы по телевизору показывали иностранные фильмы, и модных музыкантов, что бы в каждой семье был автомобиль, чтобы за границу ездить отдыхать!
Ну, что ж? Все это более - менее осуществилось при президенте Путине, а ежели взять, например, Москву, так осуществилось, даже в очень значительной степени! И, кажется, подавляющее большинство граждан, совершенно довольно! Во всяком случае, об этом красноречиво говорят результаты выборов. А пролетающий по городским улицам черный Мерседес с мигалками, наполняет сердца таким же почтительным трепетом и раболепной завистью, как некогда черная Чайка коммунистического вождя!
  А вы говорите свобода! Кому она нужна? Двум десяткам стареющих романтиков? Что хотели, то и имеем… - так мудрствовал Саша, обозревая из окна кондиционированной Тойоты Синайскую пустыню.
Он отвлекся от своих мыслей, когда джипы свернули с шоссе и погнали на хорошей скорости по дну Цветного каньона. Машины лавировали между огромными валунами, подлетали на ухабах, скользили по гравию в управляемых заносах, в салоне надрывалась арабская музыка, шлейф белой пыли стелился за ними, как невесомый, пушистый хвост! Было здорово! Правда, совсем не получалось рассматривать Цветной каньон, который, как обещали, должен был произвести впечатление, но об этом никто и не думал! Аттракцион и без этого вполне удался!
Минут через 15 этого безумного ралли, совершенно неожиданно, они оказались на берегу моря и остановились около каких-то ветхих тряпишно-бамбуковых строений. Это была бедуинская деревня Рас-Абу-Галум.
 Предполагалось, что все здесь будут купаться, но, почему-то, никому не захотелось лезть в воду. Один только Саша поплавал с маской, не желая упустить возможность видеть, что есть интересного под водой в этом новом месте.
Потом они обедали, сидя на застеленном ковриками и подушками полу бедуинского жилища. С интересом пробовали очень подозрительную жареную рыбу, и люля, якобы из верблюжьего мяса.
 За обедом, туристы начали общаться, знакомиться, выяснять кто, откуда и, как и что. Саша обратил внимание на полного мужчину, который был в Египте далеко не первый раз и рассказывал много всего интересного, а также на двух девушек, в которых азиатская внешность, сочеталась с высоким ростом, грацией и красотой лиц, что вообще-то случается довольно редко. Саша рассматривал их украдкой, боясь, что его взгляды заметит жена.
 Напрасно он прятался. Она все равно заметила, но вопреки его ожиданиям не рассердилась, а просто пошутила над ним, и они посплетничали на тему: «а кто бы это такие могли быть?»
После обеда был восьми километровый переход на верблюдах из Рас-Абу-Галум в Блю холл.
Упитанный знаток Египта, забираясь в седло, сказал:
-  Каждый раз, садясь на верблюда, вспоминаю Дядю Степу: «Эй, товарищ, вы откуда? Вы раздавите верблюда!»
 Всадники двигались, растянувшись цепочкой, по узкой полоске между отвесными склонами гор и морем. Умные животные шли, по камням, над морскими волнами ступая осторожно. Туристы раскачивались в седлах, обозревали море, небо и горы, а раскаленный диск тропического солнца висел в зените, прямо над их головами распространяя убийственный жар! Полтора часа пути здорово вымотали всех. Захотелось в тень, в прохладу, захотелось пить и отдыхать.
Мудры и опытны были организаторы экскурсии! Туристы, сполна, обрели в Блю холле, все, о чем мечтали, раньше, чем игра в караванный путь утомила их по-настоящему.
Спешившись, они расположились на подушках, в прохладной тени кафе «Эль Фонар». Пили ледяные фруктовые коктейли, которые казались им после верблюжьего путешествия под солнышком, удивительно вкусными, а возможно, и вправду были таковыми.
Пережитые тяготы пути сплотили людей. Они беседовали теперь непринужденно, созерцали Блю холл, знаменитую Голубую дыру, правда, никто из них, включая гида, не знал, чем она, собственно, так уж знаменита.
Блю холл представлял собой кольцевой риф, немного не доходивший до поверхности моря. Таким образом, получался почти правильной круглой формы колодец диаметром метров 60 – 70, который, по свидетельству «Дяди Степы», уходил на огромную глубину. Туристам предлагалось поплавать в этом колодце.
Почему-то никто опять не захотел, хотя, вроде так естественно было искупаться в голубой прохладной воде после утомительных трудов перехода!
Саша снова пошел в море один и разочаровался. Никаких красот в этой Голубой дыре он не обнаружил. Вода была темной и мутноватой, дна не было видно, а около стенок кораллового кольца ничего особенного он не заметил, рыб, и прочей живности не было почти совсем, зато несколько аквалангистов, прямо на глазах у него ушли в глубину. Они выглядели в воде неестественно огромными, черными. Гирлянды серебристых пузырей тянулись от них до самой поверхности. Они показались тогда Саше существами из какой-то другой жизни. Вообще-то, практически, так оно и было.
Но и это был еще не конец длинной и насыщенной экскурсии! Они снова погрузились в джипы и их отвезли в соседний городок Дахаб.
 Саша не сразу понял, зачем их вообще туда повезли. Из окна Лэндкрузера взору открылся унылый, пыльный поселок, с кучами мусора на тротуарах, с однотипными, квадратными, двухэтажными домами за каменными заборами с местами обвалившейся штукатуркой. Решительно ничего интересного он в этом городишке не видел, и больше всего желал вернуться скорее в отель, принять душ, развалиться в шезлонге на балконе, пить прохладную кока-колу, и наблюдать наступление вечера.
 Он понял, для чего их привезли в этот Дахаб, когда машины остановились на какой-то улице и гид повел туристов по сувенирным лавкам.
Решительно никаких сувениров Саша в тот момент покупать не собирался, жена была с ним солидарна, а потому в лавки заходить они не стали, опасаясь атак приставучих местных продавцов, просто стояли на улице, курили, мучились жаждой и ждали, когда все это, наконец, кончится.
Таким образом, концовка замечательной экскурсии была подпорчена, а Дахаб остался в памяти у Саши, как самое унылое и безнадежное место в мире.
Вечер и весь следующий день они провели в отеле, наслаждаясь цивилизацией и комфортом. Они загорали в шезлонгах у бассейна и на пляже. Купались и выпили немало ледяной кока-колы. Зря что ль платили за «все включено»?!
                ***
У них оставались еще две экскурсии. Первая в национальный парк Рас – Мохамед. Программа включала погружение с аквалангом. Собственно, ради него, ради погружения они туда и ехали. Погружаться, правда, собирался только Саша, жена его, Светлана, была далека от желания ставить на себе подобные опыты.
Вторая предстоящая экскурсия была главной – это была поездка в Каир, поездка к пирамидам! Саша очень ждал этого события, очень хотел увидеть это чудо древнего Египта.
 Некоторые знакомые, уже побывавшие в Каире, говорили, правда, что ездить не стоит. Что дорога настолько длинная и тяжелая, а около пирамид так жарко, что ничего хорошего в итоге не получается, но Саша им не верил. Как это ничего хорошего?! Увидеть ПИРАМИДЫ и ничего хорошего?! Этого просто не могло быть!

Рас-Мохамед оказался интересным местом. Там росли мангровые деревья, которые питались соленой морской водой. Рощи мангровых деревьев! Так странно было видеть эту сочную зелень среди желтого, безжизненного песка!
 Той же водой, пришедшей из моря, были заполнены страшные, глубоко разрезавшие породу, неровные трещины – следы землетрясения. Светло-желтый песок, лазурное море. Красота! Но самое интересное, как и всегда в Египте, было скрыто под морской гладью! Саша, волнуясь, ждал погружения.
Он пробовал уже однажды нырять с аквалангом. Это было в Турции. Он тогда так толком и не смог продуть уши, а потому, боль, и страх за перепонки лишили его возможности получить удовольствие от подводных пейзажей Средиземного моря. Да вроде там особенно и не на что было смотреть, кроме круглых валунов на дне, и стайки рыбок, которых инструктор приманил с помощью какой-то еды, завернутой в марлю.
Там, в Турции, после подъема на поверхность, Саша почему-то ощущал слабость и тошноту. Ему было настолько нехорошо, что пришлось воздержаться и от обеда, и от второго погружения. Он огорчился. Как обидно! С самого детства мечтал нырять в морские пучины, а когда такая возможность появилась, так оказалось, что он не годен для этого! Все остальные-то чувствовали себя вполне нормально!
И вот в Египте он решил попробовать еще раз. Вдруг тогда это была просто случайность?
Когда время пришло, всем отважным ныряльщикам раздали гидрокостюмы, более-менее подходившие по размеру.
 Прыгая босяком по горячей гальке, и обжигая пятки, Саша натянул костюм, затем ласты. Инструктор помог ему и второму своему подопечному водрузить на спину баллоны, и закрепил на них прочные пояса, с тяжелыми, свинцовыми грузами. Пятясь, они втроем вошли в воду.
Надо же! На этот раз все прошло замечательно! Саша легко продулся, и ни что не мешало ему наблюдать мир Красного моря! Это было великолепно! Очень скоро он понял, что этот подводный полет, стал самым лучшим, самым красивым и волнующим приключением, не только в этой поездке, но, пожалуй, и во всей его жизни! По сравнению с этим, плаванье с масочкой по поверхности – было просто детской забавой!
 Он видел ската, видел крылатку, видел совсем близко, рядом, но даже не в этом было дело, а в том, видимо, что на время, он как бы слился с подводным, сказочным миром, будто стал ненадолго его частью, и это было прекрасно!
Все! Собственно, он полагал, что на этом его подводные приключения и закончатся. Мечтал увидеть тропическое море, кораллы, рыбок? Увидел. Мечтал нырнуть с аквалангом? Нырнул.  Ну, и замечательно! Хорошенького, как говориться, понемножку! Впереди его ждали еще призраки пирамид! Его вторая и, наверное, более важная мечта!

Вообще, это был сезон «сбычи мечт»! Говорят, лучше мечтам оставаться мечтами.  Может и правду говорят?
                ***
Автобус отправлялся в час ночи. Начиная с половины первого отбывающие на экскурсию в Каир начали собираться в огромном, и по причине ночного времени полутемном фойе отеля. Саша со Светланой и сыном сидели на циклопическом диване, перед исполинским, мраморным журнальным столом (сказать столиком – не поворачивается язык!), ребенок дремал, взрослые курили, ждали.
Около часа появился гид и пригласил всех пройти в автобус.
Предполагалось, видимо, что в пути туристы будут спать и утром прибудут в Каир отдохнувшими и свежими, но на деле, все получалось несколько иначе.
 Сначала автобус долго кружил по Шарм-эль-Шейху, собирая людей из разных отелей. Спать никому не хотелось. Потом, когда двинулись, наконец, в дорогу и кое-кто начал дремать, все были разбужены на блокпосту для проверки паспортов. Затем, вроде, уже ничто не мешало забыться, но начало светать, а за окном, в фантастическом, неземном каком-то освещении оказалась песчаная, настоящая пустыня, прямо, как с картинки из школьного учебника географии и невозможно было на это не смотреть!
А после тоннеля под Суэцким каналом была остановка в придорожном кафе, не рафинированном, сделанном для туристов, а видимо, обычном, Египетском. Там не было кондиционера, зато, были зеленые, грязные, пластиковые столы, духота, мухи, короче – Африка, такая, какой Саша себе ее и представлял. 
После этой остановки сон уже пропал совсем и до самого Каира все глазели в окна на бесконечные заборы аэродромов, танковых полигонов и прочих военных объектов, коими Египет оказался на удивление богат. Когда же автобус, наконец, въехал в Каир, то Саша просто обалдел от этого невероятного города и до самой Гизы не мог закрыть рот, раскрывшийся от удивления!
Вспомнились ему сцены из многочисленных, похожих один на другой американских фильмов, где такой классический, красивый кино-блондин, с серыми глазами и волевым подбородком, разведчик, или преступник, или журналист, а чаще, все это сразу, одетый в джинсы, кроссовки и Т-шотку, с такой, дорожной сумкой на ремне, как вариант, с фотокамерой, шагает по тротуарам некоего восточного города, где с ним должно что-то такое произойти.
 И вот город этот, он ему ну, совершенно чужой! Будто он пришелец с другой планеты! В этом городе все не так! Не такие, как в «нормальных» местах люди, на них не такая, как на нем одежда, у них другие глаза!
 Дома не похожие на те, что строят в «цивилизованных» странах. Мечети. Много, очень много мечетей.
 Плотнейший транспортный поток, а в нем старые автобусы битком, и народ свисает из незакрытых дверей. Раритетные машины, повозки влекомые ослами, велосипеды, грузовики, набитые под завязку бог знает чем. На тротуарах пешеходы в халатах, женщины в черных платках и хиджабах, лавки и сидящие возле них на корточках мужчины с чаем, с сигаретами, с кальянами.
 Недостроенные дома без крыш и окон в которых уже кто-то живет и ветер треплет белье на веревках.
Вдруг, около Нила, поля прямо посреди города!
 И современные небоскребы рядом, и старинные дворцы, и вполне европейские 19-го, видимо, века жилые дома. И кучи мусора на тротуарах, и тут же козы его жуют. И над всем этим солнце, огромное, испепеляющее. Короче – ад, как он есть!
Вот таким увидел Каир Саша. Не удивительно, что он совершенно обомлел!
Автобус перевалил по мосту через широченный, мутный и знаменитый Нил. И наконец, за окном появились долгожданные пирамиды!
Когда туристы вышли на улицу, и кто-то закурил, а кто-то начал разминать затекшие от долгого сидения ноги, оказалось, что за пределами кондиционированного салона очень даже жарко, но поначалу Саша не обратил на это никакого внимания.
Еще бы! Его мечта осуществлялась! Прямо в реальном времени! Он смотрел, смотрел своими, собственными (понимаете ли, вы?) глазами на Великую Пирамиду Хеопса! И тут, впервые, странное, неуловимое чувство, которое уже неоднократно возникало у него во время этого Египетского отпуска, он сумел поймать за хвост, удержать и осмыслить.
Это было, оказывается, просто ощущение некоторой нереальности происходящего. Ощущение, какой-то отстраненности. Будто это не он, Саша, смотрел на пирамиду, а словно бы он смотрел фильм про кого-то, кто смотрит на нее. А чуть ранее, это был фильм, про погружение с аквалангом, про людей, едущих на верблюдах берегом Красного моря.
Да! Именно отстраненность! Египет был отдельно, Саша отдельно. Если разобраться, ничего удивительного в этом не было.
 Он был турист, на минуточку попавший в новую для него и совершенно чужую страну. Он даже не погружался в ее жизнь. Он был даже не дайвер в море, тот хоть и берет с собой в чужую среду запас воздуха, хоть и защищает лицо маской, но он ПОГРУЖАЕТСЯ в море! Он ощущает его температуру, плотность, вкус и цвет. Он движется вместе с морем. А турист от агентства «Тез-тур», не подводный пловец, и даже не пассажир развлекательной субмарины, он посетитель океанариума.
 Он прибывает на Синай не пешком, а при помощи авиалайнера (обычно, американского производства) и сразу же, толком не ощутив жару, попадает в совсем не характерное для этой страны модное здание аэропорта, где неустанно трудятся кондиционеры. Затем, автобус (изготовленный в Германии или по германскому рецепту), опять же с искусственной прохладой в аккуратном салоне, доставляет его в совершенно силиконовый отель, который находится в таком же синтетическом, созданном специально для туристов городе Шарм-Эль-Шейхе.  И городом-то назвать Шарм сложно, ибо город это состоит из одних отелей.
 Потом, на экскурсиях, такие же невсамделешные автобусы, перемещают его от одного красивого места к другому.
Таким образом, турист видит не Египет, а только то, что ему считают нужным показать. То, что с его согласия, и для его удовольствия ему втирают под видом Египта!
Эта простая мысль созрела и оформилась в Сашиной голове гораздо позже, а в тот момент, стоя у подножья пирамиды, он просто отметил, что, похоже, это продолжается просмотр передачи «Клуб кинопутешественников», подумал, что это забавно и тут же забыл о своем мимолетном откровении.
Нет! Ни на секунду не удалось ему проникнуться настроением, которое пристало бы такому значительному моменту. Моменту воплощения мечты! Не смог он прочувствовать, преклониться, ощутить. Не судьба было.
К ним тут же пристали с навязчивыми предложениями купить открытку, сувенирчик, прокатиться на верблюде, сфотографироваться. Стоило отбиться от одного, тут же подходил новый «бизнесмен».
Вокруг пирамиды было нереальное количество туристов, продавцов, верблюдов, мусора и верблюжьего дерьма. Отступив назад от сильно наседавшего торговца «подлинными» папирусами, Саша вляпался в это самое дерьмо, и долго, раздраженно вытирал сандалию о древние камни. Настроение у него подпортилось и он, решив сэкономить 50 долларов, не пошел внутрь пирамиды Хеопса. Кто бы мог подумать, что его остановит такая невеликая сумма?! Конечно, дело было не в деньгах. Деньги стали, скорее, оправданием отказа. Почему-то ему туда совершенно не хотелось, и, кажется, верблюжье дерьмо тоже было не причем.
 Почему, вдруг, не захотелось? А бог его знает! Но не захотелось так сильно, что будь его воля, он, возможно, тут же покинул бы и вожделенные пирамиды, и безумный этот Каир и возвратился бы скорее в Шарм-эль-Шейх на берег Красного моря.
Но, поскольку возможности сбежать не было, пришлось действовать Саше по схеме, намеченной для него туроператорами. Они обошли пирамиду кругом, не особо понимая зачем. Собственно, она со всех сторон была одинаковой.
Можно было бесплатно войти в маленькую, притулившуюся подле большой, пирамидку. Вроде как она принадлежала жене фараона, то ли Хеопса, то ли какого-то другого, кажется, гид толком и сам не знал. Ну, что ж, они зашли.
Низкий и узкий тоннель круто спускался вниз, под землю. Для удобства туристов, каменный пол был закрыт досками с приколоченными к ним деревянными поперечными планками. Тоннель был метров десять длинной, в конце его оказалась довольно просторная погребальная камера, освещенная электрическими лампочками. Ничего примечательного. Просто душный каменный мешок, из которого хочется скорее выйти.
Затем, была пирамида Хефрена. Ее спокойно можно было пропустить, потому, что какая разница? Пирамида чуть больше, пирамида чуть меньше.
Не нравилось, что-то Саше здесь, а Светлане не нравилось еще больше. У нее была чуткая к черным энергиям душа.
Во время осмотра сфинкса, стало уже невыносимо жарко, страшно хотелось пить, и что бы там не рассказывал гид, это уже не представляло ровно никакого интереса, а сын уже откровенно требовал кока-колы и желал идти в автобус, там хоть прохладно!
Еще их отвезли в галерею при фабрике папирусов и в салон при фабрике парфюмерии. Вот в салоне парфюмерии оказалось хорошо! Там было прохладно, там приятно пахло. Их усадили на диваны и угостили ледяным каркаде. Они даже купили что-то для Светланы, возможно, как раз потому, что никто не настаивал на покупке, а просто хорошо владевшая русским языком, приятная пожилая женщина, сладко рассказывала про различные благовония и предлагала понюхать.
А потом был Каирский музей, и в нем было душно, и там было такое количество, вынесенных из гробниц, статуй, сосудов, саркофагов, фигурок, что все это смешивалось в голове в один страшный, абсолютно нечеловеческий, пахнущий тысячелетней смертью ком!
- Я хочу уйти отсюда! Все это не для живых! Неужели никто не чувствует! – прошептала в конце концов Светлана.
Перед отправлением в обратный путь их покормили в плавучем, с видом на Нил, ресторане. Покормили довольно скверно, а Нил, как выяснилось, пахнет похуже Яузы, и Саша со Светланой порассуждали за обедом на тему: «… а водятся ли еще в этой реке крокодилы? Вроде, как должны». Крепко подумав, они решили, что в верхнем течении, наверное, а здесь уже конечно нет.
На обратном пути, когда дорога ушла в сторону от Суэцкого залива и безвозвратно канула в пустыню, а на землю спустилась темнота, Саша задремал. Это был не глубокий, тревожный, поверхностный сон.
Во сне этом, он мучительно медленно, на ватных чужих ногах двигался по какой-то тропинке, в сумерках, в незнакомой пустынной местности. Он не знал куда и зачем идет, он просто зачем-то двигался вперед, потому, что так надо. Зачем надо? Этот вопрос во сне не пришел ему в голову.  Казалось, самый воздух вокруг был пропитан мукой и тоской. Саша не знал, когда он начал этот путь и завершит ли его когда-нибудь.
Внезапно, он остановился, как вкопанный. Дорогу ему преградил Анубис. В этой своей ипостаси он был не человеком с головой шакала, а просто немного странной, остромордой черной собакой, но Саша, почему-то, точно знал, что это он, Анубис – древний бог, правитель запада, проводник душ в царство усопших. Во сне он не показался Саше ни страшным, ни величественным.
- Здравствуй! – сказал Саша, ему вдруг стало легко, вся тяжесть странного сна мгновенно исчезла – Ты уже за мной?
- Даже не мечтай! – запросто ответил бог – Не так быстро!
- Тогда зачем ты пришел? – спросил Саша и добавил без всякой связи – Знаешь, ты похож на мою собаку. Только ты черный.
- Черный — это неполиткорректно! –  Анубис явно дурачился.
Саша засмеялся. Засмеялся легко и беззаботно, как в детстве.
- Почему мне весело с тобой? – поинтересовался он и совершенно не смутился наивностью своего вопроса.
- Потому, что ты, узрев Владыку Запада, немедленно размечтался о конце земного пути, освобождении и вечном блаженстве, но, как я уже сказал, рановато.
- Рановато? Но... но раз я тебя вижу, значит...  значит все это правда существует? Боги, загробный мир, рай, ад? - спросил Саша, волнуясь.
- Ой, как скучно! Не ожидал от тебя! Надеюсь, ты не вознамерился цитировать все неправильные греческие переводы неправильных книг евреев? Пожалей мои чуткие уши! Молчи и слушай.  Как ты верно догадался, я пришел не просто так. Я хочу предупредить тебя и дать тебе шанс. Скоро кое-что будет тебе показано. Постарайся не пропустить и сделать выводы.
- Ты решил дать этот шанс именно мне? - спросил удивленный вниманием бога к своей персоне Саша.
- Разумеется! А то кому, если я пришел к тебе?
- Неожиданно! А что это за шанс?
- Шанс изменить кое-что в твоей истории. Только и всего.
- Только и всего? Спасибо. В какой истории?
- В твоей. В той, которую ты пишешь каждый день и каждую минуту!
- Это в жизни что ли?
- Ты невероятно догадлив! - Анубис явно глумился.
- Чем я заслужил такое внимание?
- У тебя потрясающее самомнение! Ты возомнил, что шанс будет дан только тебе? Или, что ты, как минимум один из немногих?
- Да. Я так понял. - смутился Саша.
- Знаешь, вы все забавные! Каждый по-своему, но смешные все! Разумеется, шанс дается каждому.
- Ты приходишь ко всем?
- Конечно! Конечно я прихожу ко всем, но каждый видит меня по-своему. Кто-то видит светлого ангела, кто-то пророка, кто-то Будду с огромным количеством рук, а кто-то Анубиса похожего на его собаку. Я есьмь Альфа и Омега! Кажется, так в вашей любимой книге? Забавно, что в еврейском алфавите, на котором написан оригинал, если он существовал, нет буквы альфа, а уж тем более буквы омега!
Сказав это Владыка запада почесался совсем по-собачьи. Саша засмеялся и проснулся.
Автобус стоял около блокпоста. Светлана дремала, прислонившись головой к стеклу. Спали практически все пассажиры.  Передняя дверь была открыта, оттуда доносился приглушенный разговор на арабском. Водитель и охранник, что-то отвечали на вопросы офицера.
 Саша так и не понял, кто эти люди в форме на блокпостах? Армия? Полиция? И зачем они вообще нужны, эти блокпосты в мирной, вроде бы, стране?
Паспорта проверять не стали, дверь закрылась, и автобус двинулся, набрал скорость, понесся к уже совсем недалекому Шарм-эль-Шейху.
Почему-то Саша больше не хотел спать, он смотрел в окно, на проплывающие мимо придорожные фонари, пальмы, спящие отели и было ему грустно. Очень! Щемяще грустно!
Он подумал, что грустно ему от того, что заканчивается отпуск. Еще один день, одна ночь и все…
И тут же понял, что нет! Грустно ему не поэтому, точнее, не только поэтому. Что-то еще другое, шевелилось в душе, острыми кошачьими коготками царапало сердце. Что же?
Вдруг, вспыхнули в подкорке огненные буквы альфа и омега, и тут же вспомнил он свой сон, и понял, что более всего беспокоит его именно буква омега! Безусловно, именно она рождала эту грусть и безысходную тоску!
Но почему? Кажется, это была просто шутка черного пса Анубиса, который к тому же приснился. Эта буква символ конца. Незавершенный круг. Это еще логотип знаменитой швейцарской часовой фирмы. Почему именно эту букву они выбрали? Просто красивый символ? Она символизирует конец, а время будто бы бесконечно. Странно. Почему именно омега? А может, правда мы что-то, когда-то неверно поняли? И омега означает вовсе не конец, а наоборот, бесконечность? Точнее, незавершенность? Незавершенный круг, концы которого никогда не сойдутся, бесконечное рисование невидимого круга часовой стрелкой на циферблате вечности? Может быть. Все может быть, но почему мысли об этом рождают такую грусть?
 Наверное, я просто устал – подумал Саша – Да еще все эти саркофаги, мумии. Тут не только Анубис приснится! Да и не какой это не Анубис, а просто мой пес, только почему-то черный.
Саша снова проснулся, когда автобус остановился у стеклянных дверей отеля Sea Club.   


                Москва. Июль - Август 2006.               

Через несколько дней, загорелый и отдохнувший Саша, Саша излучающий во все стороны еще не растраченную энергию, стоял в курилке головного офиса, и размахивая руками, взахлеб рассказывал сослуживцам о Красном море, о Каире, о погружении с аквалангом. Рассказывать он умел, его любили слушать. Дождавшись паузы в потоке Сашиного красноречия, один из его коллег, хороший его знакомый, Максим, вдруг спросил:
- Это был интродайв?
- Что? – не понял Саша.
- Ну… - Максим помялся. Он всегда говорил неторопливо, обдумывая слова – не глубже семи метров,  двадцать минут, за ручку с инструктором?
- Ну, да. - ответил Саша.
- Интродайв. – утвердительно кивнул головой Максим – Это, знаешь, не дайвинг. Ерунда это.
- Ну, Макс, – удивленно возразил Саша – А как по-другому? Это ж сертификат какой-то нужен. Учиться где-то надо.
- Это не так сложно, как ты думаешь. – Максим подмигнул – Если тебе так понравился интродайв, стоит попробовать нырнуть по-настоящему.
Максим улыбался, и испытующе смотрел на Сашу, будто ему было интересно, что тот ответит. Он словно безмолвно и весело спрашивал: Что? Слабо?!
Саша отвел глаза, посмотрел в окно. Близко к окну росла береза, шелестела себе зелеными листочками. Ласковое июльское солнышко сквозь листву проникало в курилку, освещало облака табачного дыма. Саша, краем сознания вспомнил, что Максим не курит, и значит стоит в этом чаду только ради его рассказов. Еще он подумал, что собственно, все дела здесь в офисе он сделал, всех повидал и надо ехать на свою территорию, работать.
- Пойдем на улицу – сказал он Максиму – Поговорим, да и поеду я.
- Во, во! Лучше на улицу. – согласился Максим.
Они спустились на первый этаж, вышли из здания, не спеша пошли к автостоянке.
- Ну, расскажи! – попросил Саша – Чего, где, куда, сколько?
- Есть один парень – неторопливо сказал Максим – Инструктор. Он меня учил. Если хочешь, я ему позвоню, познакомлю вас, договоритесь.
И Саша вдруг понял, что хочет! Причем, хочет так сильно, как мало чего хотел в жизни!
- Давай! – сказал он – Давай, Макс, позвони ему!
Глаза у Саши заблестели от нетерпения, и Максим заметил это. Он довольно хмыкнул.
- Ну, ты, Сань, не торопись так уж. Не убежит. Я как все узнаю, позвоню или напишу в «аську».
- Ну, давай! Я буду ждать!
Они попрощались и Саша сел в машину.

                ***

 Учеба началась в конце августа, когда листья на деревьях стали потихоньку желтеть, и золотая осень незаметно проникла в Москву.
«Клуб любителей безопасного дайвинга» находился на тихой, примыкающей к парку «Сокольники» улочке, на втором и последнем этаже старого, даже старинного ветхого здания. В тиши полутемного коридора под ногами скрипел вспученный паркетный пол.
- Здесь! – сказал Максим, распахивая перед Сашей и еще одним их сослуживцем, который так же пожелал обучиться, на всякий случай, дайвингу, высокую обитую черным дермантином дверь.
Инструктор, оказался человеком, лет 35, одетым в джинсы и светло-зеленую, а-ля военную рубашку. На запястье у него, неожиданно оказалась совершенно хиповская цветная фенька, будто перекочевавшая сюда из начала восьмидесятых, из мятежной Сашиной юности.
 Инструктор имел светлые, коротко остриженные волосы, улыбка его была располагающей, правда, чувствовался в ней некоторый профессионализм, искусственность.
Саша тонко это почувствовал, потому, что и сам зачастую так же улыбался и подчиненным своим, и клиентам.
Ну, и что? – подумал он – Человек работает. Что ж такого?
- Вот тебе студенты, Дмитрий! – Максим непринужденно опустился на диван – Этот, кстати, уже нырял – добавил он, указывая на Сашу.
- Ну, хорошо… - Дмитрий помялся, будто ища нужное слово, и не найдя его, сказал - Давайте начнем, тогда? Чего тянуть? Пойдемте в класс. – и он открыл дверь в соседнее помещение.
- Давайте, давайте! Я пока займусь чаем, а потом посижу с вами, тоже послушаю – сказал им вслед Максим.
«Класс» оказался небольшой комнатой, где по стенам висели гидрокостюмы и еще всякие предметы неизвестного назначения. В углу стоял большой жидкокристаллический монитор, по центру, сложной формы стол и несколько табуретов вокруг него.
Саша с товарищем сели с одной стороны стола, а Дмитрий с торца, справа от них.
- Я, инструктор PADI, Дмитрий Светлов, номер моей личной карточки 5******2, приветствую Вас на курсе «Open water diver»!
Саша изумился. Что это такое происходит? Только что был человек, как человек, и вдруг… Откуда этот официальный роботизированный текст?
Но это был просто обязательный предварительный ритуал, рожденной в Америке, международной системы PADI. Слава богу, дальше Дмитрий говорил и вел себя, как вполне нормальный, и не лишенный юмора человек.
Что сказать? Он учил их нырять «настоящим образом». Бывало с шутками-прибаутками, но совершенно не допуская халтуры, не делая никаких послаблений. Это касалось и теоретических занятий, и практики в бассейне. На втором занятии к ним присоединились еще два человека.
Через две насыщенных недели, почти вся теория была пройдена и зачтена, все обязательные навыки отработаны в бассейне. Оставалось сдать «открытую воду», т.е. выполнить ряд упражнений в естественном водоеме.
Это можно было сделать когда-нибудь на море или сейчас, например, на Белом озере в 210 км от Москвы, где, по словам Дмитрия, для этого были все условия, правда, вода, конечно, будет прохладной.
Саше совсем не хотелось откладывать «открытую воду» на неопределенное «потом». Ему хотелось довести дело до конца, и он нашел в этом понимание у остальных студентов. Все единодушно решили сдавать «открытую воду» немедленно, на Белом озере.

                Белое озеро. Сентябрь 2006.


Была середина сентября. Пятница выдалась погожая. Небо над Москвой было ясным, приятно пригревало солнышко, и ежели, кому-то пришла бы фантазия задрать голову, и взглянуть наверх, сквозь кроны деревьев, то золотая листва, еще даже не собиравшаяся опадать, вероятно, показалась бы этому наблюдателю, неправдоподобно яркой на лазурном фоне.
Уже с утра Саша с его сослуживцем, который составил ему компанию в обучении дайвингу, начали выяснять на чьей машине следует ехать. В сущности, препирался Саша для проформы. Ему нравилось ездить за рулем, да и машина его была больше, комфортабельнее, а путь предстоял, не то что бы, прям далекий, но все-таки приличный.
Саше нравилась его машина. Нет, он, конечно, понимал, что ее нельзя назвать сильно шикарной, но у него такой никогда прежде не было! Все-таки это был Форд Мондео, хоть и не новый, но еще далеко не помойка. С автоматом, рикаровским салоном, на красивых литых дисках, с климат контролем и прочими электронными радостями, но самым главным был двигатель. Двух с половиной литровая, V-образная шестерка о 170 силах! Бывают, конечно, на свете моторы и гораздо мощнее, но для относительно небольшого и легкого Форда этого агрегата было более чем достаточно! При желании, переведя коробку в спортивный режим, и как следует наступив на газ, он мог разорвать пополам 8 из 10-ти автомобилей, которые могли встретиться ему на Московских улицах! Саша редко пользовался этой возможностью, но сам факт ее наличия радовал его, поднимал настроение, будто это не автомобиль был быстрее многих, а сам обладатель чем-то лучше большинства.
Да, нет, он не был дураком и прекрасно понимал комичность этого нелепого, будто приходящего откуда-то извне, а не из его собственного сознания ощущения превосходства. Понимал, и бывало, посмеивался над собой, криво ухмыляясь, ведь любой новый Хендай стоил дороже его Форда, да и вообще, разве по автомобилю судят человека? Понимал, но поделать с собой не мог ничего!  Видимо, он бессознательно пытался добрать эмоции недополученные в молодости.    
Так вот, в ту пятницу, Саша и его товарищ Семен ушли с работы немного раньше обычного, а именно в пять часов вечера. Все прочие участники предстоящих погружений выдвинулись на Белое озеро утром, и вероятно, уже были на месте. Саша же не мог оставить свой пост. Пятница была днем зарплаты. Почему-то так было заведено на фирме, что зарплату считал и выдавал в каждом из филиалов исполнительный директор.
Только к двум часам дня бухгалтерия, наконец-то соизволила сбросить ему на почту «ведомость заработной платы сотрудников территории». До трех часов они с начальником цеха, колдовали над ней, кому-то добавили за заслуги, с кого-то сняли за пригрешения. Потом Саша отправил «издание переработанное и дополненное» обратно в бухгалтерию. Еще через минут сорок, пришло одобрение финансового директора. Затем Саша получал деньги у кассира, считал, торопясь, распихивал их по конвертам, конструировал авансовый отчет, который никак не желал сходиться. Наконец, к пяти часам он все и всех победил, водрузил стопку готовых, заклеенных конвертов начальнику цеха на стол.
- Раздашь потом, ладно?
- Ладно.
- Ну, все. Мы погнали!
Предчувствие дороги, новых мест, новых ощущений уже захватило Сашу. Перед его мысленным взором уже летело шоссе, уже рисовались в фантазиях и озеро, и коттедж на берегу, и разумеется, погружения.
- Вы давайте поаккуратнее там! Много не пейте!
Это была шутка. Все прекрасно знали, что Саша практически не пьет из-за своего желудка и вечного «За рулем». Он улыбнулся, закурил, взял с вешалки свою джинсовую куртку, перекинул ее через плечо и торжественно вышел из кабинета, бороться с трудностями и опасностями!
Он пересек, двор, вошел на приемку.
- Бросай грязную работу, Семен! – обратился он к товарищу – Давай, иди, переодевайся, а я заведу пока.
Впрочем, через минуту он вернулся обратно, потому что забыл ключи от машины и телефон в кабинете. Пришлось еще раз прощаться, и вообще возникла какая-то чепуха.
Семен вышел на улицу почти сразу следом за Сашей.
- Сань, я тут пару баночек пива взял… - изображая некоторое смущение, сообщил он – Ты не против, если я по дороге…?
- Лишь бы на здоровье! – весело перебил его Саша.
Семенова сумка разместилась в багажнике рядом с Сашиной. Хлопнули дверцы, сыто заурчал двигатель, автомобиль вырулил со стоянки на довольно свободную улицу. Саша поддал газу, и они помчались к его дому, за Светланой.
Будь на то Сашина воля, он не стал бы брать ее с собой. Да и, наверное, далеко не каждая женщина сама захотела бы ехать. Действительно, ну, что собственно делать женщине, в чисто мужской, как думал Саша, компании? В какой-то глуши, около поселка Спас-Клепики, где все к тому же, будут заняты погружениями? Чего ради, ей переться за 210 километров, а потом обратно? Вероятно, очень многие, отказались бы от такого предложения.
- Я бы с удовольствием поехала посмотреть, как ты ныряешь, милый! – сказали бы они – Но только я давно обещала подруге (матери, сестре, отцу), что приеду в гости. Столько раз обещала, и все время не получается. Так неудобно! Давай, в эту субботу я наконец выполню эту тяжкую обязанность, а ты один съездишь? Хорошо?
Ну, во всяком случае, так представлялась Саше реакция нормальной женщины. Но Светлана была не из таких! Она была готова идти за ним хоть на край света и не желала отпускать одного никуда.
 Не сказать, чтобы ему это нравилось. Ладно, что без ее присутствия он не мог и пива выпить с друзьями. Ладно, что на любое корпоративное мероприятие он являлся в сопровождении, к этому все давно привыкли, хоть и подшучивали, мол, ты в одном лице не бываешь. Но ведь доходило до абсурда! Право пойти на вечер встречи с одноклассниками ему пришлось отвоевывать через скандалы и Светланины слезы!
Так было не всегда. Когда-то, и до, и впервые годы после свадьбы, все было совершенно обычно и нормально. Но потом, в какой-то пропущенный Сашей момент, со Светланой что-то произошло, будто болезнь какая-то приключилась! С течением времени это прогрессировало и к сорока годам, она стала отчасти напоминать персонаж из «Соляриса», казалось, она тоже способна голыми руками разорвать стальную дверь, для того только, чтобы не оставаться ни минуты одной, без Саши.
Слава богу, на работу ему ходить позволялось, хотя и это ей не очень нравилось.
На самом деле, думаю, очень немалому количеству мужчин понравилась бы такая преданность и верность. Светлана была абсолютно верна мужу, даже кокетства с другими мужчинами она не допускала уже много лет. Она жила его интересами, переживала за его проблемы, выхаживала его после болезни, она безропотно переносила периоды безденежья, она…  Любила его? Наверняка! Любила и, видимо, неосознанно боялась потерять, на столько, что решила посадить на уж совсем короткий поводок.
Любил ли ее Саша? Вряд ли он был способен на такие чувства. Кажется, он любил только одного человека в мире — себя. Однако, он был очень привязан к жене и, в глазах знакомых, олицетворял собой прилежного семьянина. Но вот только он совсем не считал, что они обязаны быть совершенно неразлучны. Он и сам бы хотел иногда отдохнуть от общества Светланы и ее легко отпустил бы, если бы только у нее могло возникнуть такое желание.
Ну, она, допустим, не хотела проводить время с подругами, да их и не было у нее, практически. Муж заменял ей все, но разве он был в этом виноват?
Сашу короткий поводок совершенно не устраивал! Он протестовал против ограничения, по его мнению, совершенно естественных, и неотъемлемых свобод.
Светлана же считала, что это все потому, что он-де ее не любит, а вот если б любил, то тоже хотел бы всегда и везде быть с ней.
- Причем здесь «Люблю», «Не люблю»! – бесился Саша – Света! Это нормально иногда побыть вдвоем с другом! Это просто нормально на новогодний корпоратив прийти одному! Причем здесь любовь?!
Кончались эти выяснения отношений всегда одинаково – Светланиными слезами и Сашиной душной досадой, тоской зверя, запертого в клетку, но и жалостью к жене, а жалость, заметим в скобках, совсем не то чувство, на котором должна базироваться семья.
Чем дальше, тем острее становились ссоры, в общем, пахло в доме керосином, но открытой войны не было, так… приграничные конфликты.

Ну, вот. Стало быть, и на Белое озеро они ехали вместе. Светлана села на переднее сидение, рядом с Сашей, а Семен, разместившись сзади, занялся пивом.
Сразу за МКАДом они встали в глухую пробку. Была пятница, народ ломился на дачи. Через час, когда они продвинулись километра на три – четыре от Москвы, с Белого озера позвонил Дмитрий. Он сообщил, что обещанной кормежки не будет. Слишком поздно заказали, хозяева коттеджа ничего не купили, а потому, готовить придется самим и надо бы прикупить, дорогой, продуктов.
Еще минут через сорок, они, наконец, проползли насквозь почти всю бескрайнею Балашиху, и Саша остановился на парковке около супермаркета «Перекресток». Было уже темно и очень даже прохладно. Свежий ветерок немного взбодрил их, совсем сомлевших в машине.
- Давайте немного постоим, покурим на воздухе! – предложила Светлана.
Они постояли. Огоньки сигарет ярко вспыхивали в темноте. Чуть в стороне светились чужеродные в подмосковье витрины и вывески недавно построенного торгового центра, а в десятке метров, на шоссе глухо ворчала сотнями моторов бесконечная автомобильная пробка.
- Какой-то кошмар с этими пробками! – вслух подумал Саша – И ведь, чем дальше – тем хуже! Прямо на глазах, становится хуже! Если так пойдет дальше, надо будет машину продать, за ненадобностью, и купить мотоцикл, а лучше вертолет.
- Тебе только мотоцикла не хватало! – сказала на всякий случай Светлана.
- Да, шучу я! Его и держать негде, и зимой не покатаешься.
- Ладно, пойдемте в магазин! – Семен выбросил окурок и направился в сторону входа, светившегося в темноте, неземным светом.
В «Перекрестке» почти никого не было. Они накидали в тележку продуктов, подошли к кассе.
- Ты не возражаешь? Я возьму? – спросил Семен, демонстрируя Саше маленькую, 0,25 литра, бутылочку водки.
- Да, что ты спрашиваешь, Семен? Мне-то какое дело?
- Ну, ты за рулем, а я…
- Так что ж? Если я за рулем, так никто и выпить не моги? – пожал плечами Саша. Он действительно не понимал, что будет плохого, если Семен выпьет немного.
Еще через час, где-то уже за Ногинском, они вырвались из пробки. Стало свободнее, временами удавалось разогнаться и до ста километров в час. Около светофоров, правда, еще образовывались небольшие затыки, но они становились все меньше, все просторнее делалось шоссе и все легче и веселее становилось на душе у издергавшегося за день на работе и потом в пробке Саши.
Где-то около десяти часов вечера, они свернули с Нижегородской трассы на вторую бетонку, в сторону Орехово-Зуево. Здесь было совсем пусто и Саша наконец-то «наступил». Не слишком расторопный автомат задумался на секунду, будто спрашивая: Я тебя правильно понял? Ты точно этого хочешь? А затем, водителя и его пассажиров впечатало в спинки сидений. Фордик распорол воздух, и понесся вперед, стремительно пожирая километр за километром.
Строевой сосновый лес сплошными, темными стенами высился по обоим сторонам шоссе, и только на крутых поворотах дальний свет выхватывал из мрака и позволял на мгновенье различить отдельные деревья. Не прошло и пяти и минут, как Саша уже сбросил скорость на въезде в Орехово-Зуево.
Пока они двигались по городу, Семен успел прикончить свою чекушку и поинтересовался, а нет ли по пути каких-нибудь еще ночных магазинов? Саша, который хорошо знал эти места, ибо в этих краях находилась его со Светланой дача, ответил, что будет магазин в деревне «Кабаново». Семен попросил остановить там. Саша согласно кивнул.
На выезде из города их остановили ГАИшники. Дородный, лет 50 с лишним, капитан внимательно изучил документы, и не найдя к чему придраться, трогательно поинтересовался не употреблял ли водитель алкоголь и не слишком ли быстро он ехал? Разумеется, Саша ответил, что не употреблял, и вообще стоял, практически.
Капитан, несколько огорченно, покивал головой, пристально поглядел на Сашу, что бы тот все-таки почувствовал себя виноватым, вернул ему бумаги, и сказал на прощанье: Будьте повнимательнее ночью!
Что было в этом пожелании? Просто дежурная фраза, или искреннее напутствие? Уже не ГАИшника, основной работой которого является собирание мзды, а просто опытного, каждый день видящего последствия страшных аварий человека? Человека, конечно, понимающего и по машине, и по глазам водителя, что тот, безусловно, превышал скорость, и сейчас, только сев за руль станет ее превышать снова.
Ровно через минуту, они снова летели по темному, извилистому шоссе со скоростью 140 км/ч.
Как и было обещано Семену, в деревне Кабаново они остановились около ночного магазина. Он вылез, скрылся в освещенных недрах заведения, и вскоре появился вновь, имея в руке поллитру.
- Ого! – сказал Саша Светлане – Семен-то вошел во вкус!
Потянулся за окнами городок Ликино-Дулево, длинный и почти совсем вымерший. Похоже, тут как в деревне, спать ложились с наступлением темноты, а может, все сидели по домам, уставившись в телевизоры?
- Светлан, будешь водочки? Холодненькой! – тепло поинтересовался Семен с заднего сиденья. Чувствовалось, что ему уже хорошо и скучновато напиваться в одиночку.
- А есть чем запивать? – спросила Светлана.
- Есть Кока-Кола. А зачем запивать? Вот, огурчики есть…
- Не, я не могу водку не запивать!
- Ну, на, держи.
Семен стал передавать Светлане стаканчики – огурчики. Саше стало немного неприятно. Он попытался проанализировать, почему собственно ему неприятно, понял, что природа этого чувства находится где-то между завистью и ревностью, т.е. между чувствами дурного толка. Он попытался отогнать все это от себя, в итоге, настроение у него подпортилось.
Светлана с Семеном выпили по рюмке, потом по второй, после третьей они уже, практически, сравнялись в состояниях и между ними завязался какой-то важный спор, содержание которого Саша улавливал с трудом, потому, что дорога пошла двухполосная, и ехать стало труднее. Встречные фары слепили его, он отводил глаза, ориентировался по обочине, но скорость старался не снижать. Он улавливал только отрывки спора своих пассажиров. Откуда-то он уже знал, что их полемика ничем хорошим не кончится.
Семен был таким неглупым, хитроватым мужичком. Взгляды у него были простые и однозначные, мир и люди не представляли для него никакой тайны. Он родился в деревне где-то на Волге, и изменить его крестьянский склад не смогло ни что. Ни обучение в столичном ВУЗе. Ни долгие годы, прожитые в Москве, с ее обитателями. Ни женитьба на Москвичке, ни поездки за границу, ни взлеты, ни падения! Крепок, основателен был в Семене исконный и кондовый корень!
Светлана, во-первых, таких недолюбливала, во-вторых, в спорах она всегда упорно отстаивала свою точку зрения, горячилась, за словом в карман не лезла. Было Саше, также, совершенно ясно, что и Семен скорее умрет, чем сдастся в споре с женщиной, так что, учитывая водочку, можно было ожидать любого развития ситуации.
В паузе между обгонами и разъездами Саша прислушался к дискуссии.
-… вот ты сейчас сидишь – тяжело и веско говорил Семен – а мужик машину ведет. А это, между прочим, труд! А ночью – тяжелый труд!
Навстречу подряд шли несколько машин. Саша переключился на ближний свет, прищурил глаза, взял правее. Он видел только рваный край асфальта и встречные фары. Направляя машину по самой кромке, он весь невольно напрягся, кисти рук крепче стиснули руль.
- Я понимаю, Сань, она твоя жена, но скажи честно, как ты думаешь?
Не снижая скорости, Саша по встречной, через сплошную обогнал какой-то еле ползущий автобус, вернулся на свою полосу, машинально проверил температуру двигателя и количество бензина в баке. Оставалось меньше половины.
- … что неприлично говорить о присутствующих в третьем лице?! – Светлана уже повысила голос – Саш, ты тоже считаешь, что это нормально?!
- Что? – переспросил Саша. Впереди, еще далеко, маячил попутный грузовик. Скорость его пока невозможно было оценить.
- У нас дома не принято было говорить о присутствующих в третьем лице!
-Да? – спросил Саша, просто что бы что-то ответить. Он уже видел, что грузовик едет довольно быстро, и все равно, плестись за ним будет потерей темпа. Вроде, встречка свободна. Он продавил газ до пола, и расстояние между ними и грузовиком стало стремительно таять. Саша принял левее и поравнялся с грузовиком. Это был автовоз. Непомерно длинный и пустой. Они продвинулись до середины прицепа, когда впереди из-за поворота появился свет фар. Саша быстро глянул на спидометр. Сто восемьдесят. Ну, не оттормаживаться же?! Успею!
Он понял, что не успевает, когда встречная машина выскочила ему в лоб, как черт из табакерки. Ее скорость тоже была огромна, тормозить не имело никакого смысла. Поздно!
Он еще надавил на педаль газа, хотя та и так уже упиралась в кнопку кик-дауна, щурясь от встречного света, прижался почти вплотную к грузовику, улыбка Анубиса мелькнула перед глазами (или это только почудилось?), а в следующий миг, он дернул руль вправо, едва не задев кормой бампер грузовика, и чудом разошелся со встречной машиной, которая, подняв клубы пыли, съехала правыми колесами на обочину.
Саша стеклянными глазами смотрел перед собой, руки были сведены напряжением, сердце колотилось, как молот, а из подмышек противно стекали по телу струйки пота. Форд продолжал лететь сквозь ночь, как снаряд.
- Ты, вообще, слушаешь меня или нет?! – Светлана раздраженно толкнула его локтем.
Саша не сразу понял, что это значит, а через мгновенье он сообразил, что они ничего не знали! Они ничего не видели! Они, несчастные, даже не заметили того, что чуть было не произошло с ними! Саша отчетливо понял, что он сейчас сделает. Он остановит машину и дав волю чувствам рявкнет: «А ну, быстро выметайтесь отсюда, оба!»
- Ты слушаешь, меня?! – уже начиная злиться, повторила Светлана.
-Да! – резко ответил он – Да! Слушаю! Что?!
- Почему, ты позволяешь себе разговаривать в таком тоне?! – взвилась она.
Действительно, почему? - подумал вдруг Саша – Разве кто-то сделал мне что-то плохое? Наоборот. Я чуть всех не убил, потому, что мне вдруг приспичило, обгонять этот чертов автовоз!
Надо было бы извиниться, но Саше не хотелось делать этого в присутствии Семена, поэтому он просто, сделал музыку по громче, и продолжал вести машину молча, глядя строго перед собой. Светлана обиделась или разозлилась. Она отвернулась к окошку и рассматривала там темноту. Семен завозился, закряхтел сзади, но видно тоже не нашел чего сказать. Через минуту он захрустел огурцом, закусывая очередную рюмочку.
Разрываемый воздух ревел за стеклами несущегося автомобиля. «Я тебе подарю, белый колпак…» доносился из динамиков голос Гарика Сукачева.

                Глава 8. Белое озеро. Сентябрь 2006.

Найти Белое озеро оказалось не так-то просто. В последний час пути, когда время уже перевалило далеко за полночь, дорога стала совершенно пустой и казалась какой-то заброшенной. Ни фонарей, ни деревенских огоньков, ни машин. Дремучий лес вплотную подступал к шоссе с обоих сторон. Асфальт, местами, был совершенно разбит, и Саша тихо матерился, когда, не успев сманеврировать, влетал колесом в очередную, внезапно возникавшую перед машиной яму.
Тихо было в салоне. Семен давно спал, негромко посапывая на заднем диване, Светлана, по-прежнему, ни как себя не проявляла, то ли молчала просто, выдерживая характер, то ли тоже спала. Впрочем, второе было маловероятно. Она не умела спать, когда Саша вел машину, ей необходимо было наблюдать за процессом.
 Нет, она давно не пыталась этим процессом руководить. Были такие времена, когда Саша, через пол Москвы, с утра вез сына на учебу, потом, опять через пол города, ехал на работу, а вечером забирал его с учебы и вез домой. Это происходило каждый день, кроме выходных и каникул, на протяжении нескольких лет. Эти каждодневные путешествия были не видны Светлане, ведь она не принимала в них участия, и ей, казалось тогда, что Саша, все тот же неопытный, желторотый, вчера получивший права чайник, а это уже давно было не так.
Однажды, они ехали куда-то со Светланой вместе, и ей не понравился, какой-то совершенно заурядный маневр, на гране правил, который Саша, как и любой московский водитель, выполнял по много раз на дню, автоматически, не задумываясь.
 Когда Саша вдруг получил развернутый и пространный выговор от жены, он сначала даже не понял, о чем это она. А когда понял, сказал разозлившись: Послушай, я уже несколько лет, каждый день езжу по этому гребаному городу, и тебя рядом со мной нет! И, не смотря, на отсутствие твоих ценных указаний, я еще как-то ни разу никого не сбил и в серьезные аварии не попадал. Ты не заметила? Свет, я каждый день несколько часов за рулем, а ты учишь меня ездить?!
Выдав эту тираду, он замолчал, пытаясь задушить клокотавшую, рвавшуюся наружу злость и не добавлять к своей речи никаких, совершенно не нужных гадостей.
Светлана, тогда, ничего не ответила ему, но урок извлекла. Больше вождению она его не учила, однако, наблюдать за ним ей было необходимо. Ну, разве, вот на пару минут отвлеклась она под действием водки и эмоций.
Обычно же, расслабиться в дороге она, почему-то, по-прежнему не могла, видимо, все-таки не доверяла ему. Не сознательно, конечно, а интуитивно. Впрочем, она не доверяла ему не только в этом, во всем.
Возможно, виной всему было раннее знакомство и ранний брак. Мы не замечаем, как с течением времени, меняются те, кто рядом с нами. Вероятно, Александр Дмитриевич, сорокалетний мужчина, исполнительный директор, так и оставался для своей подруги Санькой. Тем девятнадцатилетним шалопаем, за которого она когда-то вышла замуж. Заметим, справедливости ради, что где-то, глубоко внутри, он действительно им оставался.
Вот парадокс! И где же, скажите на милость, истина? Действительно, он был все тем же. И чувствовал себя тем же. Но, он научился вещам, которых в девятнадцать лет точно не умел! Саша сорокалетний умел доводить начатое до конца, умел добиваться своего, действуя неторопливо, последовательно, шаг за шагом. Он уже знал, набив достаточно шишек, что скакать через ступеньку, пытаться срезать дорогу – не его стезя. Может, кому-то это удается, но не ему. И нечего дергаться, и нечего спешить! Наметил цель, и ни какую-нибудь далекую, которая мерцает, пропадает в дымке, обращается миражом, а близкую, реальную, отчетливую, путь к которой ясен и зрим? Вот и иди к ней! Дойдешь, наметишь следующую.
Он научился принуждать себя делать то, что делать очень не хочется. Не хочется, потому, что лень, или потому, что очень страшно, или потому, что очень неудобно.
Нет, он не перестал стесняться и бояться, но он научился перешагивать через себя. Более того, он полагал, что только в борьбе с собой, в преодолении своих слабостей и зарабатывается та энергия, которая необходима для того, чтобы крушить внешние препятствия, и в конечном итоге, добиваться успеха на поприще именуемом жизнью.
Все это было глубоко чуждо Сашеньке в 18-19 лет. Видя препятствие, он старался его обойти, как-нибудь, а если это было невозможно, он легко готов был и вовсе поменять маршрут только бы не бороться. Все это было, но было уже очень давно! Однако, видимо, именно этот образ мужа, навсегда сфотографировался, отпечатался металлом в Светланином подсознании. Именно в подсознании, потому, что сознательно-то, она понимала, что он давно не мальчик, а вот спать, когда он вел машину, не могла.
Не мальчик?! А кто так безрассудно и безответственно обгонял автовоз?!
Так ведь, да! Повторюсь, в чем-то главном, он остался прежним. И иногда, это прежнее прорывалось наружу, сквозь блокады и защиты! Где-то в глубине, он совершенно не изменился, и знала это, и чувствовала мудрым, вековым женским инстинктом его жена!
Вот и сейчас, если бы Саша мог отвлечься от дороги, и понаблюдать за Светланой, он увидел бы, что она, разумеется, не спит, а внимательно, как и он, следит за причудами и вывертами ночного шоссе, время от времени бросая пристальные взгляды на него, не спит ли?
В темноте, он промахнулся мимо нужного ответвления, понял это, увидев знак, отмечавший въезд в поселок Спас-клепики, развернулся. Возвратился на четыре километра, свернул там, где было надо. Еще минут двадцать петлял по узенькой лесной дороге, въехав, наконец в деревню, которая была финальным пунктом маршрута, звонил Дмитрию, разыскивал нужный съезд, пробирался самым малым ходом по проселку, на своем сугубо «асфальтовом» автомобиле, и облегченно выдохнул, остановившись на освещенной площадке перед островерхим, двухэтажным коттеджем.
Саша вылез из за руля в холодок глубокой сентябрьской ночи. Было очень тихо, при дыхании изо рта выходил пар. Он потянулся, размял суставы, поежившись, запахнул джинсовку, с наслаждением закурил, вдохнул дым вместе с прозрачным, осенним воздухом.
 Воздух этот, был невероятно свежим, прямо живительным, съедобным, концентрированным! Его будто необходимо было разбавлять дымом, что бы организм мог адаптироваться, казалось, иначе, от переизбытка свежести закружится голова!
Песчанный берег, от коттеджа, отлого спускался вниз. Там, внизу, в темноте, угадывалось озеро, а с боков, близко к воде подходил сосновый лес. Далеко, на другой стороне, мерцали огоньки деревни.
Оглядевшись, несколько раз глубоко и вкусно затянувшись сигаретой, Саша ощутил приобщение к покою, к природе. Пришло то состояние, которое он в шутку называл, а про себя, всерьез считал «правильным».
 Стоявшая рядом Светлана, похоже, испытывала аналогичные чувства. Из задней дверцы, кряхтя, выползал Семен, по-видимому, несколько ошеломленный внезапным пробуждением, и еще не сообразивший где он, почему и зачем.
Дверь коттеджа открылась, и на крыльце, в желтом прямоугольнике электрического света, возник силуэт Дмитрия.
- Привет! – сказал он – Ну, вы ехали! На собаках, что ль? Мы уж ждать устали. Половина народу спит уже. Пробки?
- Конечно. Пятница же – ответил Саша.
- Ну, давайте, проходите. Только снимайте обувь, а то тут все в песке будет.

                ***
От этих двух осенних дней в памяти у Саши осталась холодная свинцовая вода, изобилие раков на дне, боль в не желавших продуваться ушах и слова Дмитрия: Поздравляю. Теперь вы дайверы.
                Непонятки. Москва. Сентябрь 1984.

Хамон проснулся в совершенных непонятках. С минуту, он лежал неподвижно, пытаясь проанализировать причины, которые могли привести к их, непоняток, возникновению. Очень скоро, у него созрел вывод, что причины, существуют, что их несколько и что все они совершенно ужасны!
Первой обнаруженной причиной была головная боль. Боль не была особо сильной, но зато, она была вязкой, горячей, обволакивающей, как расплавленная вулканическая магма. Да! Как вулканическая магма! Перед его закрытыми глазами все было красным, с черными вкраплениями, прожилочками, пульсирующим в такт толчкам сердца, будто эта самая магма текла прямо через лицо. Она текла мучительно медленно, и создавала совершенно невыносимый дискомфорт.       
По-видимому, вторая причина, была прямым следствием первой. Во рту, да и во всем организме, было страшно сухо. Казалось, красный жар иссушил Хамона совершенно, глотни воды и зашипит! Но не это, не отвратительное физическое самочувствие было главным в его непонятках. Собственно, самочувствие нельзя было и непоняткой назвать, с этим все было как – раз понятно, и погано. Но существовала еще некая третья причина, которая была важнее и хуже двух первых.
Пробежавшись по цепочке вчерашних событий, он моментально обнаружил, что в ней сохранились далеко не все звенья. В памяти его отчетливо зияли черные дыры. Безусловно, именно эти дыры были главной причиной непоняток, мало того, их наличие вызвало страх. Страх этот стал разрастаться, подобно лесному пожару, и через мгновенье уже граничил с паникой.
Цепочка вчерашних воспоминаний начисто обрывалась, в сумерках, в каком-то скверике, кажется, недалеко от станции метро «Кировская», где они с Поручиком и Промокашкой пили из горла портвейн. До этого скверика он помнил все более – менее отчетливо, а вот дальше… дальше начинались нескладушки и провалы, и что-то было такое, как чувствовал Хамон, о чем, может лучше и не знать, вовсе, а лучше, просто взять и умереть, прямо сейчас, специально, чтобы не узнать!
Вдруг, он сообразил, что даже не знает где находится! От этого открытия ему стало жутко на столько, что он рывком сел, спустил ноги с кровати и открыл глаза. Шар горячей лавы мотнулся в голове от резкого движения, как било колокола. Ноющая боль усилилась, зато, он обнаружил, что сидит дома, на диване. Сидит в одних трусах, а остальная одежда висит рядом, на спинке стула. Это несколько утешило его, но отнюдь не до конца, так-как он был совершенно не в курсе когда и каким образом он оказался здесь, это во-первых, а во-вторых, смутное и мучительное ощущение, что в черных дырах памяти скрывается нечто очень и очень неприятное не оставляло его.
Хамон подумал, что все-таки, это хорошо, что он сидит дома, на своем раздвижном диванчике с пролежанным поролоновым матрацем, что его босые ноги ощущают обшарпанный паркетный пол, а на стенах привычные грязно-желтые обои с каким-то невразумительным бледно-зеленым орнаментом. Безусловно, очень удачно и хорошо, что он оказался именно здесь, а не в каком-нибудь другом месте.
Ладно – подумал он – надо подниматься!  И взялся за шмотки. Джинсы на коленях оказались в засохшей грязи, которую, впрочем, легко удалось отряхнуть. Следы той же грязи были и на ладонях. Смутившись, Хамон внутренне сжался от отвращения к самому себе. Он представил себе, как мог выглядеть давеча. Выходило, что бесподобно!
На рубашке он недосчитался четырех верхних пуговиц. Это уже было положительно интересно! На костяшках правой руки обнаружились ссадины.
Движимый любопытством, он направился в ванную, к зеркалу. Морда была, естественно, опухшая, но синяков не наблюдалось.
Хамон открыл воду, вытряхнул из пластикового стакана зубные щетки, сполоснул его под струей и жадно выпил три стакана воды подряд. Лезть под душ было лень, поэтому он просто почистил зубы, вымыл руки и рожу, затем опорожнил еще стакан воды, и почувствовав себя несколько лучше, вернулся в комнату.
Он открыл шкаф, тупо постоял, глядя в его недра, пытаясь сообразить, что ему там было надо, вспомнил, что надо какую-нибудь рубашку, потому, что на той ведь нет пуговиц, покопался в шкафу и ничего не нашел. Подумал, что вот же, надо же все же стирать иногда. Взял со стула рубашку с недостающими пуговицами и встал с ней в руках, думая, что надо бы пришить их на место и, что это не долго, что где-то должна быть в доме коробочка со всякими пуговицами, иголками, нитками, бабушкина еще… такая металлическая, из-под конфет каких-то, что ли? Да, какая разница из-под чего?!
Он открыл ящик с грязным бельем. Бросил туда рубашку без пуговиц, извлек оттуда же джемпер, который был еще не особенно заношен и отправлен в «грязное» просто из барства. Вернулся в комнату, встряхнул джемпер, осмотрел, надел. Осмотрел сколько мог себя…  А чего? Нормально…
Одевшись, таким образом, Хамон отправился на кухню. Есть решительно не хотелось, тошнило, даже при одной мысли о еде.
Чаю что ли попить? Или не надо? Может вырвать. Ну, и что? Ну, и ладно, может оно и лучше.
Он поднял с плиты зеленый эмалированный чайник, по весу определил, что он пуст, открыл кран, налил воды, немного, что б быстрее закипела, чиркнул спичкой, зажег плиту.
Он рассеяно повертел в руках спичечный коробок, прочитал надпись «Балабаново», отметил, что «Балабановские» спички, не в пример, лучше всяких других. Крепенькие, с большими зелеными головками, одна к одной! И не ломаются, и зажигаются исправно, и ветром их задувает меньше, чем все прочие, толстенькие потому что.
Он так умилился спичками, что едва не прослезился. Потер глаза, и подумал, что надо бы причесаться, пока чайник закипает. Сделав два шага, Хамон снова оказался в ванной. Пару минут он занимался тем, что, превозмогая боль, продирал щеткой дорогу в спутанной, длинной, до плеч шевелюре. Повыдирав, без жалости, изрядное количество волос, он, наконец, пробил щетке путь. Теперь, несколько дней не мытые волосы, лежали, казалось, красивыми волнами.
Хамон, почти по-женски, мотнул головой, откидывая прядь со лба. Движение тут же отдалось болью в голове. Он повернулся к зеркалу спиной и вышел из ванной.
Из чайника валил пар, крышка на нем подскакивала с противным звоном. Он выключил газ и взялся за заварочный чайник, старенький, с трещиной, но фарфоровый и китайский, с нежной розочкой на белом боку. Заварки там, само собой разумеется, не оказалось. Подняв крышечку, Хамон увидел только слой сырых, слежавшихся чайных листьев, занимавших половину внутреннего пространства. Это ни сколько его не огорчило. Он налил в заварочный чайник кипятка, закрыл крышечку, снял с сушилки около раковины чашку, и подождав с минуту наполнил ее получившейся, бледно-коричневой, горячей жидкостью.
Стоя посреди маленькой кухни, он выхлебал, обжигаясь, мелкими глотками пол чашки «чаю».
Он пил и смотрел в окно. За окном, мокли под моросящим, серым, бесконечным дождем тополя с грустными желтыми листьями. Над тополями и черной, блестящей крышей соседнего дома, низко висело безотрадное, непроницаемое, равнодушное небо.
 Хамону показалось, что так всегда было, и всегда будет, но уже через мгновенье он понял, что вовсе нет! Ведь, еще вчера было сухо, тепло и солнечно. От того и было такое праздничное, веселое настроение, от того он, наверное, так и надрался.
Поставив чашку на стол, он пошел в коридор, пошарил по карманам висевшей на вешалке куртки, нашел мятую пачку сигарет «Пегас». Вернулся на кухню. Бережно расправил пачку, сосчитал сигареты, их оставалось четыре. Кстати! Он срочно обыскал карманы джинсов, нашел рубль бумажкой и шестьдесят пять копеек мелочью. Надо же! Удивительно, как много осталось!
Он спрятал деньги обратно в задний карман, вытащил одну сигарету, чиркнул спичкой, закурил. Курить не хотелось, дым казался невкусным, усиливал тошноту. Все же он затянулся несколько раз, погасил сигарету, заботливо убрал окурок обратно в пачку.
Чего я стою, как дурак? – подумал он. Выдвинул стул, сел, оперся локтями о стол, в несколько глотков допил оставшийся чай. Что же было вчера, а? Надо ж так! О господи!
 Он неподвижно посидел еще с минуту, однообразно думая, что «Надо ж было так», не поднимаясь из-за стола, протянул руку, взял заварочный чайник, и вылил в чашку все, что вылилось. Оказалось, даже больше, чем можно было надеяться. Так же, не поднимаясь, он дотянулся до громкоговорителя и повернул ручку. «Выступая, в кремле, перед членами политбюро ЦК КПСС, Константин Устинович Черненко особо отметил, что, претворяя в жизнь, исторические решения 26-го съезда КПСС, советские люди…» Хамон убрал звук.
Да, ну и дела! Сколько времени, хоть? Он поднял телефонную трубку, трижды крутанув диск, набрал 100. Голос механической женщины бесстрастно сообщил, что точное время 9 часов 44 минуты. С минуту он посидел в раздумье, потом набрал телефон Поручика, услышал голос его матери и немедленно положил трубку. Еще не хватало сейчас отвечать на всякие чекистские вопросы! Ладно, не судьба.
Поехать, что ли в институт? Еще можно успеть ко второй паре. А смысл? Сегодня суббота, а через неделю все равно всем ехать на картошку, на месяц. А через месяц, кто там вспомнит, сколько пар пропустил, сколько посетил?
Ладно, все-таки поеду – решил он. Все лучше, чем здесь одному куковать.

ХАмон – эта кличка прилипла к нему давным-давно. Кажется, еще в первом классе. Точно в первом! Только сначала его звали ХамОн.
В 1973 году, отец сводил его на выставку, где демонстрировали сокровища гробницы Тутанхамона. Почему-то, выставка эта произвела на первоклассника колоссальное впечатление, а тем, что ему понравилось, он считал необходимым поделиться решительно со всем белым светом. Рассказывая, про удивительный саркофаг, в котором хранилась страшная мумия, про искусство бальзамирования и т.д., он столько раз употребил имя покойного фараона, что друзья стали звать его Тутанхамоном.
Само собой, кличка эта была длинной и неудобной, поэтому Тутан скоро отвалился. Остался один ХамОн. Затем, уже где-то в старших классах, ударение переехало со второго слога на первый и стали его называть, несколько на английский, как всем казалось, манер, ХАмон. Вот так.
ХАмон вышел из подъезда, и деревянная коричневая дверь громко бухнула у него за спиной. Внутренне съежившись, ссутулив плечи он шагнул под мелкий моросящий дождь, заспешил к метро. Благо идти было недалеко, от силы пять минут.
 Он шел по мокрому тротуару, вдоль широкой улицы. С противоположной ее стороны, с плаката, взирал на Хамона огромный, седой и благообразный Генеральный Секретарь, Константин Устинович Черненко. Под портретом, белым по красному, было выведено, взятое в кавычки мудрое изречение: «Экономика должна быть экономной!». Рядом ветер трепал три мокрых и тяжелых красных флага.
Хамон скользнул невидящим взглядом по этой величественной «наглядной агитации», он действительно не замечал ее. Она была просто обыкновенной, привычной частью окружающей действительности.
Спустившись в метро, он предъявил бдительной контролерше студенческий билет, закрыв пальцем аббревиатуру МИИТ и оставив для обозрения буковки МПС (Министерство Путей Сообщения). Пока бабка соображала, что бы это значило, и как ей в этой связи поступать, он уже исчез из поля досягаемости.   
Нужно было проехать всего один перегон, но и этого оказалось достаточно. Подземный воздух, казался спертым, его будто бы не хватало, поезд раскачивался. Хамона начало мутить. На станции, он еле успел выскочить из вагона, бросился к ближайшей урне, и его несколько раз мучительно вырвало.
Он вытер рожу рукавом, оглянулся опасливо по сторонам. Милиционеров рядом, по счастью, не оказалось. Во рту был горький, противный вкус желчи, зато тошнота отступила, дышать стало легче.
 На улице ему сделалось совсем хорошо, даже день показался не таким уж безнадежно серым. А когда нужный автобус, который, вообще-то, ходил не слишком часто, подкатил, как по заказу, Хамон даже улыбнулся, и подумал, что в принципе, жизнь не настолько плоха, как казалось каких-то полчаса назад!
Автобус был почти пустой. Все добропорядочные советские граждане, которые всю неделю трудились на благо Родины, сейчас откисали перед телевизорами, или маялись похмельем, или стояли в очередях в магазинах, тщась купить чего-нибудь.
 Хамон плюхнулся на коричневый, холодный дермантин сиденья, и стал смотреть в окошко. Мимо грустно и торжественно плыл осенний парк. Почти вся листва уже была желтой и только, кое-где, краснели клены. Капли дождя сползали по стеклам автобуса. Осень.
Вроде, только вчера было лето! Вроде, правда, буквально вчера было еще совершенно летнее ощущение жизни! Совершенно летнее? «Совершеннолетнее ощущение», надо запомнить!
Нет, но действительно, как же так? Не могло же все измениться за одну ночь? Как это, до сегодняшнего дня осень умудрялась оставаться незаметной, а теперь вдруг появилась, словно занавес подняли?
 Мелькнула уходящая в глубину парка, мокрая, безлюдная аллея, и немедленно зазвучала в голове у Хамона такая осенняя песенка группы «Динамик»:
                Кружит листва, как стая желтых парусов.
                Осенний ветер, словно страх, приносит дрожь.
                Но ты не прячь свое усталое лицо.
                Слезинок больше нет, остался только дождь.

                Раскрой же зонт, надвинь свой серый капюшон!
                Ты подойди поближе, я слегка продрог.
                Какой смешной сегодня день, и в нем я сам себе смешон,
                Но это лучше, чем быть жалким, как листок...

                Поручик. Москва. Сентябрь 1984.

Они встретились с Поручиком вечером того же дня.
 Еще по дороге из института Хамон понял, что возвращается в нормальное состояние, ибо вдруг ощутил лютый голод. Он попытался вспомнить, когда последний раз что-то ел. По-видимому, последней его пищей стал бутерброд с сыром, съеденный под водочку, в рюмочной, в самом начале вчерашнего праздника.
Выходило, что не ел он уже сутки. Желудок Хамона был неоднократно промыт и стерильно чист, чего никак нельзя было сказать о его душе, на которой по-прежнему скребли серые кошки.
Войдя в квартиру, он снял коричневую демисезонную курточку и повесил на вешалку. Сев на ящик для грязного белья, выполнявший по совместительству функции банкетки, развязал и стащил с ног голубые замшевые кроссовки Adidas, подарок тетки, ко дню рождения. Нацепив тапочки, Хамон отправился на кухню.
Интересно! Как ни хотел он есть, даже речи не могло быть о том, чтобы, например, пройти дальше крохотной прихожей не снимая кроссовок. Это было бабушкино воспитание.
Отец, уже года два, как дома появлялся редко, у него обозначилась другая семья, и это было скорее хорошо. А вот бабушка…
Только в последние месяцы, когда ее не стало, Хамон понял, ЧТО он имел и потерял.
Да, она утомляла. Она обязательно будила его рано утром и отказывалась верить, что ему ко второй паре. Она постоянно нудила, что надо выключать свет, если выходишь из комнаты.
Если он поздно возвращался, она встречала его в дверях, держась за сердце, и говорила неизменное: «Неужели ты не понимаешь, что я беспокоюсь?!». Она могла открыть дверь, тому же Поручику, и объявить с порога: «Не надо ему мешать, он готовится к зачету!», и захлопнуть дверь перед носом у гостя. Она была несносна!
В тоже время, когда мрачный Хамон, выползал разбуженный из комнаты отца, в которой он повадился жить последнее время, на столе в кухне оказывался завтрак, а вечером ужин. В шкафу всегда водилась чистая, глаженная одежда. Белье на постели вовремя менялось на свежее. Если он болел, бабушка ухаживала за ним. Пол в квартире всегда был чистым. Окна заклеивались на зиму, а с наступлением весны открывались и мылись.
Все это происходило без участия Хамона, происходило само собой! Так было всегда, сколько он помнил. Это было так естественно!
Если к нему приходили друзья, она просто сидела у себя, что-нибудь читала и старалась им не мешать.
Она вечно приставала! То купи хлеб на обратном пути, то вынеси мусор, то не занашивай рубашки.
Она свято верила в Коммунизм и дело Партии. Разубеждать ее было совершенно бесполезно. Все неопровержимые доводы Хамона, разбивались, как морские волны о гранит ее веры. Он приходил в самую настоящую ярость из-за ее способности смотреть на черное, а видеть белое.
Ему бы оставить политинформации для кого-нибудь еще, не трогать бы старую женщину, жившую книгами, верой в советскую власть, да еще любовью к нему, внуку. Нет! Ему обязательно надо было зачем-то достучаться до нее! Впрочем, его вдохновенные речи мало ее трогали. Обычно она снисходительно улыбалась, и отвечала ему аргументами из телевизора. Только когда он в пылу выдавал, что-то, с ее точки зрения, совсем уж крамольное, например, ставил коммунистов на одну доску с фашистами, она огорчалась и говорила с укором: «Ты комсомолец! Как ты можешь говорить такое?!».
Стыдно вспомнить, когда ее не стало, он не то что бы обрадовался ее смерти. Нет. Конечно, он огорчился, но не поняв до конца, что именно произошло, ощутил было, что что-то меняется в жизни, какую-то легкость, свободу.
Даже, когда на кладбище, гроб с ее телом закрыли крышкой, опустили в могилу и засыпали комьями сухой глины, он ничего не испытал особенного, кроме легкой грусти. Странное жило в нем ощущение, будто вернувшись домой, он снова найдет ее там, будто все происходящее не более чем кино!
Дурак! Теперь, через каких-то четыре месяца, он понимал, что тогда случилась беда, и случилась совсем не с ней, а с ним! И дело, разумеется, было не в завтраках и чистой одежде, а в том, что не стало одного (а может единственного?) человека, для которого, он, Хамон, был, наверное, самым главным и дорогим в жизни!
Еще был отец, и он не был для Хамона чужим, но странными стали их отношения после появления у того другой семьи. Хамон ни чуть его не осуждал, ему в целом были симпатичны и жена отца, и ее маленький сын, но не воспринимал он их, как близких! Он мог быть с ними вежлив, и только.
Женщина прекрасно чувствовала это и, одним словом, общей семьи не получалось. Понимая это, не разумом, а инстинктом, Хамон старался не мешать отцу, а отец, то ли тоже не хотел мешать сыну, то ли ему так было проще, в общем, виделись они редко, а разговаривали еще реже. Упрекнуть отца было не в чем. Хамон был уже взрослым, а материально отец не то, что помогал, а просто содержал его, студента дневного отделения.
Так, вот. Войдя, на кухню, голодный Хамон распахнул холодильник и не обнаружил там почти ничего. Нет, кое-что все же завалялось. Там было несколько яиц и небольшой кусок сливочного масла. В хлебнице нашлась горбушка белого, даже еще не совсем зачерствевшая.
Он поставил на плиту сковородку, разогрел, бросил в нее кусок, сразу зашипевшего масла, раскрошил туда же горбушку, и чуть обжарив кусочки хлеба, залил все это тремя яйцами. Уменьшил огонь, посолил. Через две минуты яичница была готова.
Хамон бросил на стол деревянную потрескавшуюся разделочную доску, водрузил на нее сковороду со злобно шипящей яичницей, и в этот момент в дверь позвонили.
За дверью оказался Поручик.
- Здорова, хулиган! – приветствовал он Хамона.
Поручик сиял, как солнышко, чувствовалось, даже на расстоянии, как бурлит в нем веселая энергия.
 – Ты где шляешься? – продолжал он, входя в прихожую – Я тебя полдня ищу! И звонил, и заходил два раза, а тебя нет.
- В институте. – ответил Хамон — Где мне быть?
 Он еще не понял, рад он явлению друга или не очень. С одной стороны, он всегда был готов видеть Поручика, и днем, и ночью, с другой, он знал, что сейчас тот расскажет ему о вчерашних, вывалившихся из памяти, событиях, и судя по приветствию, вряд ли этот рассказ будет приятным. Лучше бы ничего этого и не знать.
- В институте? – переспросил Поручик – Чего это тебя туда вдруг понесло?!
- А чего было делать? Я утром тебе позвонил, так трубку твоя маманька взяла. Я не стал с ней разговаривать.
- Это правильно, что не стал! Она мне таких люлей с утра навставляла! И тебе тоже перепало бы!
- Это понятно. – хмыкнул Хамон – Я потому и бросил трубку скорей. Ну, давай, раздевайся, проходи. Я тут яичницу сделал из остатков всяких. Будешь?
- Угу! А я дружку похмелиться принес! – гадливо хихикая, сообщил Поручик, и извлек из-за пазухи, здоровенную, 0,8 литра, бутылку «вермута белого», ценой два рубля семьдесят копеек.
Хихикал Поручик потому, что отлично знал Хамона. Он знал, что тот страшно не любит, когда пьянка растягивается на два, а то и на три дня. Не любит, испытывает муки совести, но характера отказаться у него, практически никогда не хватает.
Увидев «бомбу», Хамон округлил глаза, и прижав правую руку к груди, воззвал: О, господи! Поручик! Ну, нафига?!
- Э… немножечко! По стаканчику! Вкусненько, сладенько! – принялся юродствовать Поручик, согнувшись, как вопросительный знак, и потрясая над головой, будто гранатой, перевернутой бутылью.
Он был в таких же, как у Хамона, затасканных джинсах «Rifle» и зеленом джемпере, домашней вязки. Длинные, светло-каштановые волосы делали его лицо узким, тонкие губы кривились в мерзкой, и притом совершенно искренней улыбке! Он пританцовывал, махал «Бомбой» и дурачась, и от самого настоящего радостного порыва! Он радовался, что приятель мучается совестью, и что они снова вместе, и что сейчас будет вермут с яичницей!         
Странно, но Хамону, вдруг стало весело и хорошо. Это произошло просто потому, что он вдруг решил, что ничего не будет страшного, если они с другом выпьют немного вермута, и даже наоборот, будет очень приятно посидеть и поболтать.
- Черт, тебя возьми, алкоголика! – сказал он – Пошли на кухню, а то яичница уже остыла, наверное.
Через минуту, Хамон откладывал на тарелку, для друга, половину драгоценной яичницы. Сам он намеревался есть со сковороды, чтобы не пачкать понапрасну посуду. Поручик же, тем временем, ловко орудуя ножом, отрезал пластиковый поясок, и выковыривал пробку из бутылки, сопровождая этот процесс заклинаниями типа: «Вкусненько! Крепенько! Для здоровьица!»
Через несколько минут яичницы уже не было, а сковородка грустно отмокала в раковине. Друзья сидели напротив, за маленьким столом, на котором была «бомба» уже полупустая, жестяная банка из-под килек, выполнявшая функцию пепельницы, и две чашки. Нормальных стаканов, а тем более, бокалов в доме у Хамона не водилось.
В комнате крутил бабины магнитофон «Маяк». Громкость была выкручена так, чтобы и на кухне было хорошо слышно. На радость соседям, нетленный Ян Гиллан надрывался, вытягивал непростой вокал композиции «Child in time».
- Ну, а потом мы пошли к метро –перекрикивая музыку, рассказывал Поручик – Там тротуар узкий, так ты всех встречных поперечных расталкивал, сам чуть не падал, еле на ногах стоял.
Поручик корчил пьяную рожу, и растопырив руки, наглядно демонстрировал, как именно, Хамон перемещался по тротуару.
- А Промокашка, как? – интересовался Хамон.
- Да такой же! Но его я под руку хоть вел, и тебя хотел взять, так ты ж давай брыкаться – вырываться! Самостоятельный понимаешь! Тебя там и обругали раз десять люди, а тебе все по барабану!
Поручик рассказывал все веселее и красочней, входя во вкус, по мере того, как Хамон, для которого все рассказываемое являлось совершенной новостью, опускал глаза и краснел.
- В метро входить стали, я тебя все-таки поймал за локоть, думал, к автоматам подойдем, а там и дальше как-нибудь. Так ты, как нарочно, перед самыми автоматами, опять вырвался и давай шланговаться! Понятное дело, тут же подбегает дядя милиционер, и начинает не пускать. Он не пускает, а ты все пытаешься его обойти, то слева, то справа. Я тебе говорю: «Пошли, пошли!», он, мент, говорит: «Нельзя, не положено!», а ты все равно, как бык прешь в метро, хоть тресни! Наконец, менту это надоело. Он тебя за плечо схватил и говорит, как Дядя Степа хулигану: «В отделение хотите?!», а ты рубаху на себе рванул, будто на расстреле, и говоришь, ему в рифму: «Деньги в кассу заплатите!». Я думал, все! Шандец. Сейчас заметут. Но милиционер, то ли добрый попался, то ли еще «Дядю Степу» не забыл, только он, вместо того что б окрыситься, засмеялся, развернул тебя на сто восемьдесят градусов, и ускорение придал. «Топай, давай отсюда!» - говорит.
- А я чего? – спрашивал красный от стыда Хамон.
- Ничего. Я тебя поймал скорей, и потащил на улицу от греха! А Промокашка еще возьми и звезданись на лестнице! Ваще блин! Упарился я с вами, алкоголиками!
По каким-то непостижимым физиологическим причинам, Поручик был чрезвычайно устойчив к алкоголю. Он обожал пьянствовать, всегда всех подбивал на это дело (Заметим, ради справедливости, что сильно уговаривать обычно никого не приходилось), пил больше всех, и умудрялся оставаться самым трезвым.
Они выпили еще по чашке вермута. Закусывать уже было нечем и Хамона всего передернуло, когда он сделал последний глоток.
-Тфу! Отрава! – выругался он.
Поручик с улыбочкой опустил свою чашку на стол. На тощих его щеках проступил нездоровый, похожий на аллергический, румянец. Он вытащил из пачки сигаретку, с видимым удовольствием закурил, машинально убрал с лица, вечно мешавшие ему, волосы.
- Отрава! - передразнил он, щурясь на лампочку в самодельном, бумажном колпаке, который некогда соорудил отец Хамона – Отрава, но очень удобная! Количество градусов на литр, плюс невысокая стоимость этого богатого градусами литра, в сочетании с необязательностью закуски, и даже стакана, делают этот напиток незаменимым!
Сконструировав эту фразу, Поручик аж засветился от гордости! Сказано было действительно неплохо. Чего, чего, а выражаться они оба умели. Хамон засмеялся.
- Химик! Это тебя в институте научили литроградусы подсчитывать?
- Нет! Я дошел до этого своим умом!
- Судя по тому, как все алконавты разбирают вермут, дошел до этого не только ты!
Поручик хмыкнул, а затем торжественно поднял указательный палец, и уставив его в крашенный масляной краской, желтоватый потолок, произнес:
- Алконавты слепы! Они подчиняются традиции и инстинкту, а мы строгой формуле! – Он погрозил Хамону пальцем, и не в силах более сдерживаться, расхохотался.
Облака дыма висели в кухонке, тяжелое, болезненное веселье кружило головы, «In to the fire!» - надрывался магнитофон.



Когда «бомба» была опустошена, короткая эйфория улеглась Хамон загрустил, затосковал. Потянуло его на стихи, на Есенина. Поручик чтений стихов не любил, но уважая чувства друга добросовестно выслушал «Сорокоуст», и потом долго, молча смотрел в темное окно, где продолжал моросить сентябрьский дождь, и шевелили в темноте, чуть подсвеченной фонарем, мокрой листвой осенние деревья.               
- Ладно, – нарушил, наконец, тишину Поручик – надо ползти на хату, а то маманька меня вообще жизни лишит. Завтра-то, что будем делать?
- Не знаю. – вяло ответил Хамон – Только не пить!
- Мда, алкоголизм. Беседы врача! Ну, все. Побежал я. Завтра созвонимся!
Поручик ушел. Проводив его, грустный Хамон вернулся на кухню. Он закурил, хотя, курить совершенно не хотелось, открыл настежь форточку, и сырой прохладный воздух хлынул в квартирку. Он постоял немного, глядя в черный прямоугольник форточки, услышал, как хлопнула дверь подъезда внизу, быстрые шаги Поручика и хлопок двери соседнего подъезда. Все.
Хамон вдруг, остро почувствовал свое одиночество и ненужность. Он стоял, продолжая глядеть в пустоту, в черное небо, испытывая стыдную, какую-то, жалость к себе, и уж совсем детское, капризное желание, взять, и умереть. Умереть, что бы «все это» раз и навсегда кончилось, и что бы «все они» поняли!
«Все они» - это был весь окружающий мир, мир равнодушный, жестокий, железный. А понять «все они», видимо, должны были, какой он, Хамон, был замечательный, тонкий и удивительный, и, как безразлично-жестоко «все они» с ним поступали! А надо-то было совсем не так!
Он встрепенулся. Торопливо, почти бегом направился в комнату отца. Сел за письменный стол, открыл тетрадку с лекциями по сопромату. На первой попавшейся чистой странице, торопясь написал:
                Он пытался заглядывать вдаль
                Через головы тучи и мглу.
                Он ушел, но осталась печаль
                Дует ветер и разносит золу.

                Он терял теплоту и друзей,
                И уверенность, и доброту.
                Он спасался в реке от дождей,
                И руками хватал пустоту.

                Ветер листья с деревьев срывал.
                И бросал их горстями во тьму.
                Он лицо от дождя укрывал,
                И частенько было больно ему.

                Но всегда он готов был петь!
                Лишь не знал о чем и кому.
                И когда за ним явилась смерть,
                Он ее дожидался в гробу.

Он написал это, практически, не задумываясь и не останавливаясь. Прочитал. Ему не понравилось кому – гробу, да и все последнее четверостишие не особенно понравилось, но переделывать он, как обычно, ничего не стал.



                Бельды. Москва. Сентябрь 1984.

Утром на улице была все та же серая сырость, однако, Хамон проснулся достаточно бодрым, вопреки погоде и вчерашнему вермуту. Он даже перемыл посуду и зарядил грязные шмотки в стиральную машину «Эврика». Последнее давно следовало сделать, и то, что он, наконец, сподобился, подняло настроение, вселило веру в собственные силы и породило надежды на светлое будущее.
 Раскоряченная посреди кухни, «Эврика» мерно тарахтела. Умытый и бодрый Хамон варил в алюминиевой кастрюльке последнее яйцо. Из громкоговорителя раздавалось, оптимистическое: «С добрым утром, дорогие товарищи! С добрым, воскресным утром!», кажется, жизнь снова обретала вкус!
Когда яйцо «всмятку» было съедено, Хамон сварил настоящий кофе в турке, закурил и стал наслаждаться ароматным напитком и первой, утренней, «белогвардейской» (кстати, ни один черт не знал, почему она так называется) сигаретой. Вообще-то, по-настоящему «белогвардейскую» сигарету, полагалось выкуривать натощак, но в это утро ему сильнее хотелось есть, чем курить.
Из громкоговорителя Райкин, как обычно по воскресеньям, рассказывал про Греческий зал. Хамон не особенно жаловал Аркадия Исааковича, но это было все же лучше, нежели рассказ о том, сколько тысяч тон зерна сдали в этом году в «Закрома Родины» хлеборобы Кубани. В некоторых местах он даже улыбался.
Машина завершила стирку, и Хамон включил отжим. Барабан раскрутился, и «эврика» принялась бешено скакать по кухне, грозя разрушить и уничтожить все вокруг! Вцепившись в ее скользкие бока руками, и навалившись всем весом, он с трудом, с горем - пополам, удерживал норовистую, брыкающуюся машину на месте. Неудачно перехватившись, Хамон на мгновение ослабил хватку. Злобный аппарат немедленно воспользовался его оплошностью, и совершив стремительный прыжок, предательски наступил ему на ногу.
Хамон с проклятиями выдрал ногу из-под колесика машины, зашипел от боли и, напрягши все силы, снова зафиксировал строптивый механизм.
Продолжая удерживать эту стиральную стихию, он вдруг вспомнил цитату из рассказа «Про Батю», напечатанного в подпольном, самиздатовском журнале «Рокси». Рассказ заканчивался фразой, которая, на его, Хамона, взгляд, как нельзя более, подходила к случаю: «А ночью, в реанимации, батя умер. Сломалась машина, которая ему воздух качала. ***вая, советская машина. Ненавижу!».
«Эврика», правда, и не думала ломаться! Скорее, было похоже, что она переломает все прочее! Хамон засмеялся невольно, и понял, что от смеха сейчас опять потеряет контроль над ситуацией, но тут, слава богу, отжим закончился.
Улыбаясь несколько напряженно, тяжело дыша, он опустился на стул, откинул с лица волосы, вытер пот со лба. Подумал, что любопытно было бы знать, как справлялась с этим чудовищем бабушка, в которой и весу-то было килограмм пятьдесят. Вроде у нее стирка никогда не вызывала проблем.
Громкоговоритель уже по заявкам трудящихся транслировал песню «Малая земля». В связи с песней, Хамон обратился мыслями к покойному Брежневу, под чьей величавой сенью прошло все его детство и начало юности. Потом вспомнил анекдот, появившийся после восшествия Андропова, который, в отличии от Леонида Ильича, воевал не на Малой земле, а наоборот партизанил в Карелии. Соответственно, при смене власти произошло землетрясение, и Малая земля переехала из Новороссийска в Петрозаводск.
Хамон выключил трансляцию.
Прежде чем развешивать белье (ему ужасно неохота было этим заниматься) он решил поставить «нормальную музыку». Ему захотелось послушать «Машину времени». Он уже направлялся в комнату, к магнитофону, когда был остановлен телефонным звонком. Возвращаясь на кухню, Хамон думал, что это, разумеется, Поручик, но подняв трубку обнаружил, что ошибся. Это был другой его бывший одноклассник, из другого, но тоже соседнего подъезда. Он проходил под кличкой Кола Бельды и никто уже не помнил, когда и откуда явилось на свет это прозвище. Абсолютно ничем не походил этот человек на своего чукотского тезку-фальклериста!
Внешность Кола Бельды имел вполне европейскую, и никаких ассоциаций с чукчами не вызывал. Он здорово рисовал и поступил, в свое время, в соответствии с призванием, в Архитектурный техникум, который в текущем году, собирался закончить с красным дипломом, дабы затем поступать в Архитектурный же, разумеется, институт.
В отличии от закадычных Поручика, Хамона и Промокашки, он, кажется, знал чего хочет и ради чего живет. В школе он был середнячком по всем предметам, кроме рисования и черчения, но середнячком старательным, аккуратным. Его трудолюбие вызывало уважение учителей. Почти все они любили его, кроме экстравагантной биологички, которая по каким-то одной ей ведомым причинам, относилась к нему с иронией, и упорно ставила тройки. Да еще учительница математики, бывшая сотрудница специального детского исправительного учреждения, хоть и ставила ему четверки, но делала это с такой нескрываемой, демонстративной жалостью, что это было заметно всем, кто способен, что-то замечать. Чем именно не угодил Кола Бельды этим двум женщинам, навсегда останется тайной.
- Привет! – поздоровался Кола Бельды – Чего поделываешь?
- Привет! – ответил Хамон – Да, так, дела всякие.
- А, ну, тогда извини, не буду мешать.
- Да, ладно, ладно! – заторопился Хамон – Ты не мешаешь! Говори, чего хотел?
- Думал, сходить куда-нибудь, но если ты занят…
- Да, я уже заканчиваю. Давай, заходи!
- Хорошо. Иду!
Они были знакомы еще с дошкольного возраста. Вместе строили танки из песка и кирпичей и снежные крепости зимой. Вместе коллекционировали солдатиков и устраивали целые битвы на паркетном полу. Вместе ставили химические опыты, имевшие одну цель – что бы чего-нибудь взорвалось, да посильнее. Вместе делали рогатки. Вместе изучали динозавров по иллюстрированным альбомам, в тишине читального зала Республиканской Юношеской библиотеки. Посещали кружок «Археология Скифов и Сарматов» при Историческом музее. Вместе с Кола Бельды и Поручиком обучались они игре на гитаре, и даже пытались создать рок-группу.
Короче, их связывало многое. Но последние годы общались они редко. Не то, чтобы им было не интересно вместе, а просто, как-то незаметно, слишком разной стала их жизнь. Кола Бельды продолжал оставаться мальчиком «хорошим», а Хамон сделался из рук вон «плохим»! 
Один днем находился там, где и следует, т.е. в техникуме, вечерами рисовал дома или ехал на подготовительные курсы в МАРХИ, ну, а второй болтался не пойми где и не пойми зачем. Разный был у них образ жизни, и Хамон уже практически перестал звонить вечно занятому другу. Иногда, если у Кола Бельды было свободное время, он объявлялся сам. Вот, как в это воскресенье.
- Привет! Проходи! – Хамон распахнул дверь.
- Привет, привет! Чего ты тут творишь? – спросил, входя, Кола Бельды. Он, как и Хамон, был возбужден, и рад встрече.
Кола Бельды был высокого роста, на пол головы выше Хамона, которого тоже отнюдь нельзя было назвать коротышкой, при этом, в плечах широк, но сутул и худ. Если добавить, что на нем была голубая фетровая курточка в темно синею клетку, что он носил очки, а улыбка его всегда была несколько ироничной, то понятно, что ассоциации с Булгаковским Коровьевым возникали неизбежно.
- Сейчас, пять минут буквально! – засуетился Хамон – Я только белье развешу!
- Ты еще и белье стираешь? – искренне удивился гость, но тут же, поняв, всю нелепость этого вопроса, со смехом, прибавил – Сильно пьющие рок-поэты занимаются такими прозаическими делами?!
- Да! Ни что человеческое нам не чуждо! – с достоинством ответствовал Хамон, затаскивая в ванную таз с постиранными шмотками.
- Ну ладно, я пока послушаю Совдеп! – Кола Бельды повернул заветную ручку на громкоговорителе, который был заглушен всего несколько минут назад.
Хамон торопливо начал развешивать вещи, а с кухни донеслось: «… подчеркнул, что заокеанская истерия, вокруг, так называемой, оккупации Афганистана, является насквозь лживой, газетной спекуляцией. Западным политикам хорошо известно, что ограниченный контингент Советских Войск, находится на территории Демократической Республики Афганистан в полном соответствии с договором «О дружбе и сотрудничестве» и нормами международного права. Советские Войска в Афганистане выполняют интернациональный долг, в то время, как запад, напротив…»
- Достаточно! – врезался в стройную речь высокий голос Кола Бельды, и наступила тишина.
- Все это кончится большей войной! – грустно и глубокомысленно сообщил Хамон из ванной.
- Ну, да. – согласился с кухни его гость – Помнишь, мы смотрели «Одиночное плаванье»? Там же отчетливо! Ни те, ни другие, в принципе, повоевать совсем не прочь! Т.е. нас подготавливают!
- Так, конечно! «Если в первом акте на стене висит ружье, то в последнем оно обязательно выстрелит!» Так, кажется? А у нас над миром, атомная бомба висит уже сколько лет?!
- А кто это сказал? Про ружье?
- Не помню. 
- Эх, ты! Цитату помнишь, а кто сказал нет?!
- А ты, можно подумать, помнишь?!
- Чехов.
- Так! Бельды! Не дави меня своей эрудицией! Мы все отлично знаем, что структура твоего мозга уникальна!
Авторство этой фразы, насчет структуры мозга, принадлежало отнюдь не Хамону. Ее выдал своим обомлевшим почитателям, известный в те годы, среди московских хиппи, художник и идеолог этого движения У.Сольми. В ответ на какой-то лепет, типа-того, что это же надо было придумать такой необыкновенный сюжет! Сольми сказал просто и скромно: «Структура моего мозга уникальна». Только и всего!
Фраза стала крылатой. Самого Сольми не дразнили, ибо он был гениален и раним, а вот стоило кому-нибудь из людей обычных начать нести что-то сильно высокопарное или заумное, как оратору тут же указывали, на уникальность структуры его мозга.
Так вот, с этой прибауткой, Хамон вышел из ванной и стал собираться. Через пять минут они уже спускались по лестнице.
 На улице было промозгло, но дождь прекратился. Низко над крышами пятиэтажек летели тучи, гонимые сырым ветром. Удрученные окружающей серостью, вечные вороны на дворовых деревьях сидели тихо, не каркали.
- Куда направим стопы своя? – спросил Хамон.
- Давай, доедем до Кропоткинской, там погуляем по переулкам. Как?
- Давай. Я давно в центре не был.
- А где ты вообще бываешь? – не без подковырки поинтересовался Кола Бельды.
- О! Ареал моего обитания обширен! Это и Преображенка, и Сокольники, где с некоторых пор живет наш друг Промокашка. Это так же все пивные, которые находятся в районе Новослободской, а их там несколько и расстояния между ними велики!
- Почему в районе Новослободской?
- Как это почему?! Потому, что Новослободская – есть центр, вокруг которого обращаются институты. МХТИ – где учится достойный Поручик, СТАНКИН – где Промокашка, 3-й Мед. – где Октопуз, и, наконец, МИИТ где имею удовольствие обучаться я!
- Понятно. Т.е. вы, вместо того, чтобы сидеть на лекциях, учитесь в окрестных автопоилках?
- Нет. Не совсем так. Время от времени, кто-то из нас отлучается, чтобы посетить какую-нибудь особо важную пару. Бывает и такое, что все по институтам расползаются!
- Неужели?! И как часто?
- Ну… в общем бывает… Э… Я не понял… Ты нас осуждаешь?!
- Да нет, конечно. Просто интересуюсь. Собираю информацию про другой, отличный от моего, образ жизни! 
- А! Тогда, пожалуйста! Тогда я в вашем полном распоряжении, доктор! Спрашивайте, отвечаем!
Они спустились в метро. Разменяв в кассе последний рубль, Хамон вспомнил, о необходимости заехать к отцу. Эта мысль подпортила ему настроение. Он был совсем не против встречи с отцом, но получалось, что встречаться с ним он будет ради денег. Это было, как-то неправильно, неприятно. Он знал, что просить не придется, что отец даст сам, и все равно, что-то тут было нехорошее.
- Надо найти какой-то заработок. – сказал он – Задолбало постоянное безденежье!
- Киса, для чего вам деньги? Вы же старый, вы скоро умрете! – немедленно ответил ему Кала-Бельды.
- Да ну тебя, нафиг! – Хамону хотелось, чтобы друг серьезно отнесся к его проблеме – Не могу я постоянно деньги брать у отца! Зарабатывают же люди как-то. Вон фарцуют многие.
- Из тебя фарцовщик, извини, как из меня балерина!
- Это почему?! – вскинулся Хамон.
Вскинуться – то он вскинулся, но в глубине души, отлично понимал – его друг совершенно прав.
- Потому, что ты стесняешься спросить у прохожего сколько времени! А тут не время спросить надо, а … Да сам ты все понимаешь!
- Ну, может ты и прав. Ну, грузчиком пойду, на хладокомбинат. Там, говорят, за ночь платят десять рублей.
- Знаешь, Хамон, ты иногда забавный!
- Блин! Да, чего ты тут забавного-то увидел?!
Кола Бельды ничего не ответил. Он стоял, прислонившись спиной к стеклу вагонной двери, надпись на которой предписывала: «Не прислоняться» и смотрел куда-то через плечо друга, а по лицу его блуждала хорошо знакомая Хамону туманная, ироничная улыбка.
- Какой страшный, огромный, разноцветный паук! – вдруг сказал он.
- Что?! – побледневший Хамон резко обернулся. Он до паники боялся пауков вообще, а уж огромных, разноцветных!
- Схема метро – невозмутимо пояснил Кола Бельды – Она похожа на огромного паука!
Кола Бельды, вообще имел некий своеобразный дар. Он замечал страшное и нелепое, там, где никто другой ничего особенного не видел. Так, однажды, глядя на политическую карту Евразии, он вдруг выдал, что Китай, будто клешней охватывает Монголию, а Советский Союз, в свою очередь, точно так же охватывает Китай. Хамон повнимательнее взглянул на тысячу раз виденную карту и понял, что это именно так и есть!
Подобные вещи, Кола Бельды замечал на каждом шагу. Он не делал из них никаких выводов, просто отмечал и будто складывал в копилку. Спустя годы, когда он стал достаточно известным художником, это нашло отражение в его работах.
 На «Комсомольской», как обычно, набился полный вагон народу и друзей затиснули, заплющили в самый дальний угол. Разговор их прекратился сам собой.
«Осторожно! Двери закрываются! Следующая станция Лермонтовская».  Поезд загрохотал по черному тоннелю, а Хамону представились вдруг горы Кавказа. Он был однажды в тех краях, видел двуглавый, заснеженный Эльбрус и легко на образ реальных гор наложился в его воображении портрет Лермонтова из кабинета литературы в школе. «Погиб поэт – невольник чести!».
Лермонтов. Ссыльный. Офицер. Дуэль… «Пустое сердце бьется ровно. В руке не дрогнул пистолет» Будто сам про себя писал, а не про Пушкина!
Хамону Лермонтов, нравился гораздо больше, чем Пушкин. Он искренне не понимал, почему в списке великих русских поэтов его поместили только на второе место. Разве есть у Пушкина что-то столь же смелое, крутое и резкое, как «Прощай, немытая Россия»?
Эх, молод был Хамон! Разумеется, нравился ему Михаил Юрьевич «печальный демон, дух изгнанья» В бурке! В эполетах! При сабле и пистолетах! И мурашки бежали по коже от его строк.
«Станция Лермонтовская». Никто не вышел из вагона. Наоборот, втиснулись еще несколько человек. Хамон не видел их, просто почувствовал, что пассажиромасса еще более уплотнилась. Рядом, со всех сторон зажатый приезжими тетками, их кошелками и рюкзаками, невозмутимо читал газету «Красная звезда» полковник с авиационными крылышками на голубых ромбах петлиц. Казалось, его совершенно не напрягают теснота и духота. «Вот, несокрушимый какой вояка!» - почти с симпатией подумал Хамон, которому, как хиппи и пацифисту, просто полагалось ненавидеть всех без исключения «Вояк».
«Осторожно! Двери закрываются. Следующая станция - Кировская». Странно. Хамон не знал товарища Кирова в лицо. Знал, что звали его Сергей Миронович. Знал, что его убили. Слышал версию, что вроде, как, возможно, это убийство было организовано сталинскими спецслужбами. Знал, даже последний пост, который занимал этот человек, а вот лица не помнил. Всех вождей такого ранга знал в лицо по портретам и памятникам, а Кирова нет! Значит меньше гораздо попадалось его изображений, чем, например, Феликса Эдмундовича. Отчего такая несправедливость? Чем не угодил Сергей Миронович официозным скульпторам и художникам? Непонятно.
«Следующая станция Дзержинская». Вот облик «Железного Феликса» был Хамону замечательно знаком. Проезжая эту станцию, он всегда думал, что глубокие подвалы Лубянки, вероятно, находятся прямо рядом с сооружениями метро и, возможно, даже сообщаются с ними! Может быть, прямо в нескольких метрах за стенкой тоннеля, находятся камеры, и кто-то там сидит.
- Ты слышал про параллельное метро? – сквозь шум поезда крикнул Хамон в ухо другу, который тоже задумался о чем-то своем.
- Конечно! Кто ж не слышал. Говорят, туда даже можно войти через подвалы. Знаешь, бывшие провиантские склады, на Новокузнецкой?
- Не знаю. Где это?
- Ничего-то ты не знаешь про родной город! Очень интересное место. Огромные подземные тоннели! Построены, кажется, в начале прошлого века. Сейчас, там часть задействована под гаражи, а часть заброшена. Вот, говорят, в этой заброшенной части, где-то есть вход в систему параллельного метро.
- Да, ладно! Есть вход в секретные сооружения, и он никак не охраняется?! Не может быть!
- У нас все может быть!
- Слушай! А туда можно просто войти? Не в метро, а в подвалы эти?
- Можно. Почему нет?
- Пойдем, покажешь?
- Отличная мысль! Это будет наша конечная цель, и таким образом, наша прогулка обретет смысл! Весь наш маршрут будет освещен романтической звездой подвалов Солянки!
Как и собирались, они вышли из метро на «Кропоткинской», но вместо запланированных ранее Арбатских переулков, направились вниз по улице, мимо бассейна «Москва», который, был вырыт на месте Храма Христа Спасителя, вместо, странным образом несостоявшегося, по каким-то не вполне ясным причинам, дворца советов.
Ни будущий архитектор Кола Бельды, ни тем более, Хамон, не представляли себе, как выглядел уничтоженный Храм. Наоборот, эскизы Великого Дворца, Великих Советов, Кола Бельды где-то видел среди прочих проектов переустройства центра столицы, разработанных в ту туманную эпоху ниспровержения авторитетов.
- И, знаешь, то был далеко не самый смелый проект! – просвещал он темного в этих вопросах Хамона.
- А какие еще были?
- Ну, видел я и такой, по которому, предполагалось центр вообще весь снести, вместе с Кремлем. Все под бульдозер! А на освободившемся месте разбить парк. С огромной статуей Лукича (так в компании Хамона было принято величать Ленина) в центре, а от статуи, во все стороны, пять аллей, как пять лучей должны были, значит, расходиться. Представляешь?! А центра просто нет. Вообще нет!
Кола Бельды рассказывал об этом, как о вершине маразма. Он криво ухмылялся, сформировавшееся вокруг него поле сарказма можно было ощутить физически. Хамон не стал спорить с другом, но выслушав живописный рассказ о парке вместо центра, он будто бы на минуточку почувствовал то, что двигало, абсолютно неизвестным ему автором идеи, казавшейся его другу столь абсурдной.
Хамон задумался. Конечно, тогда был Сталин, и были лагеря, и еще много чего, но было и другое. Хамон точно знал, что это «другое» тоже было. Оно, это светлое «другое» существовало в головах у определенной, и, возможно, весьма значительной части людей. Эти люди, которых, он очень хорошо себе представлял, просто потому, что одной из них была его бабушка, совсем юными прошли через годы революции. Пережили голодные двадцатые. Они формировались вместе с «Молодой Советской Республикой». Возможно, именно по этой причине, они видели все не совсем таким, каким оно было на самом деле.
Оставим пока в стороне вопрос о том, что это такое «на самом деле». Он и вообще-то очень непростой, а Хамону в его восемнадцать лет, просто не приходил в голову!
«Долой старое!» - все связанное со «старым» было для них однозначно плохим. «Построим новый мир!» - и ведь, строился этот новый мир! Он строился, но не их руками. Например, Хамонова бабушка была библиотекарем.
Зажигались в деревнях «лампочки Ильича», строились каналы, дороги, мчались к северному полюсу самолеты, и «врезались в вечные льды корабли». Кончились войны. Прямо на глазах, ушли в прошлое настоящий голод и тиф. Они видели, что «Жить стало лучше, жить стало веселее» и верили, что дальше станет еще лучше! Естественно! Ведь это не они умирали на «стройках первых пятилеток», но и не они разрушали монастыри, раскулачивали и расстреливали. Они видели то, что только и могли видеть, как рухнул «Старый мир», о котором они мало, что помнили, но знали, что он насквозь «гнилой», и начал вырастать мир новый, обещавший быть светлым! Обещавший быть прекрасным!
Кому, зачем в светлом коммунистическом будущем нужны кривые московские переулки? Зачем Храмы, если нет бога? Зачем Кремль – обиталище ненавистных царей?! Долой!
 Правильно! Разбить на месте всего этого парк, где трудящиеся смогут отдыхать, гулять, дышать воздухом на берегах реки. Дышать новым, вольным воздухом! А в центре, естественно, поставить памятник тому, кто все это сделал для людей! Памятник огромный! Что бы видели, знали и помнили!
Ничего этого Хамон не стал говорить другу, просто потому, что не сумел бы всего этого объяснить. Он и сам этого не понимал, просто на секунду почувствовал.
Так, за беседой о тридцатых годах, они дошли до Пушкинского музея и с удивлением обнаружили, что народ туда не ломиться, что очереди нет совсем! Это было редкое явление! А просто не было в этот момент никакой интересной выставки, да летний сезон давно закончился, и схлынули туристы.
- Зайдем? – спросил Хамон.
- Давай, раз уж так все складывается! – согласился Кола Бельды.   
Когда-то, еще в школе, они часто ходили по музеям. Просвещались. Обоих интересовала история. Пушкинский музей был одним из любимых, благодаря Римскому, Греческому и Египетскому залам. Античные статуи, фрагменты храмов, макет Афинского акрополя – все это волновало и завораживало. Долгие часы проводили они в этих залах, переговариваясь шепотом, слушая эхо собственных шагов. Но все это было давно, Хамону казалось, что страшно давно! На самом деле, это было года три-четыре назад – огромный срок, если тебе восемнадцать лет!
Они были тогда школьниками. Все, вся жизнь была впереди! Они мечтали! Кола Бельды мечтал стать художником графиком, и похоже, что он им станет. А вот Хамон, кем же станет он? С некоторых пор, ему это стало неважно. Он знал, что в следствии объективных причин, он не станет летчиком – испытателем, как мечтал, будучи еще совсем мальчишкой. Не станет он и зоологом, не будет ездить по экзотическим местам и наблюдать, за такими милыми его сердцу и интересными животными. Не станет, потому, что слишком велик конкурс на биофак, а его таланты в области химии и биологии, как выяснилось, на собеседовании при попытке поступить в биологическую спецшколу, являются средними, что он оказывается (Кто бы мог подумать?!) гораздо более расположен, к ненавидимым, физике и математике.
Мда. Вот потому он и оказался в МИИТе, надеясь стать хотя бы инженером – изыскателем, чтобы работать, например, в полевых условиях, например, в тайге. Но пять лет учебы, через которые лежала дорога к этой туманной цели, кажется, были выше его сил. Он не просто не любил абсолютно все преподаваемые в институте науки, он не переносил их! Каждое утро он шел на учебу, как в бой и уже очень сомневался, а так ли надо вообще туда ходить? Вот и ходил все реже и реже.
Что же с ним будет? Он старался не задаваться этим бессмысленным вопросом. Точнее, он придумал на него ответ и убедил себя, в том, что этот ответ единственно верный: А, ничего с ним не будет! Потому, что ни с кем ничего не будет! Потому, что еще совсем немного и ядерные бомбы разнесут вдребезги этот доблестный мир и развеют на атомы Хамона и всех остальных. И вот тогда, станет совершенно неважно, кто, о чем мечтал, и что делал! Так для чего, спрашивается, дергаться, и совершать бессмысленные телодвижения?!
В старших классах ему просто хотелось, чтобы все от него отстали! Его утомила школа, тем, что туда необходимо было ходить. Отец, тем, что заставлял в десятом классе заниматься помимо школы подготовкой к поступлению в институт. Бабушка, тем сообщала отцу, абсолютно обо всех его проступках. Его бывшая девушка, тем, что возражала против пьянок и прогулов! «Они все» его просто достали!
И вот, когда он поступил в институт и проучился (промучился) там первый год, его желание неожиданно исполнилось. «Они все», в одночасье, совершенно, как ему хотелось, оставили его в покое. Больше никто ничего не требовал от Хамона. Никто не заставлял, не принуждал, не ругал, и не понукал! Он мог, казалось, делать все, что хотел. Он должен был бы обрадоваться!
Почему же вместо радости пришла эта серая, безысходная тоска? Откуда это щемящее ощущение неизбывного одиночества, даже среди друзей, даже среди веселья?
Он очнулся от своих невеселых мыслей, услышав фразу:
- Демон! Сущий демон! Великая, вселенская грусть легла на его чело!
Конечно, это сказал Кола Бельды. Кто ж еще?! Кола Бельды, по-прежнему, шел рядом и смотрел в лицо друга внимательно и как всегда иронично. Казалось, он видел Хамона насквозь, но не сочувствовал, потому, что не одобрял того, что видел.   
Они поднимались по ступеням к стилизованному под античный портик входу в музей.
- Ты, когда побывал здесь первый раз? – серьезно спросил Хамон, проигнорировав подколку.
- Даже не вспомню. - Кола Бельды почесал затылок – А ты?
- Я помню. Когда отец привел меня сюда на выставку Сокровищ Тутанхамона. В первом классе, кажется.
- Ну, и?
- Ничего. Через это я стал Хамоном.
- Правда? Слушай, а ведь точно! А я и забыл совсем, что ты у нас ХамОн! Привыкли, ХАмон и ХАмон! – Кола Бельды заулыбался мечтательно, видимо, вспомнив что-то из детства.
Они разделись в гардеробе, получили белые пластиковые номерки, и не проверив у кого номер интереснее, что непременно проделали бы несколько лет назад, направились в Египетский зал.
Там совершенно не было посетителей. Там было тихо. Приглушенный свет, делал выполненный в коричневых тонах интерьер таинственным. Как всегда, как было у них заведено, они двинулись вдоль экспонатов на некотором расстоянии друг от друга. Они никогда не разговаривали непосредственно в процессе осмотра. Впечатлениями делились после.
Очень скоро Хамон добрел до черной статуи бога Анубиса. В этот раз, он, Хамон, никак не мог полностью раствориться в атмосфере музея. Никак не мог он отрешиться от своих обыденных мыслей и поймать ту счастливую волну, которая всегда сама находила его, стоило лишь оказаться рядом с предметами, вышедшими из глубины веков.
Хамон остановился напротив этой небольшой статуэтки, изображавшей не то собаку с острой мордой и неправдоподобно огромными, острыми же ушами, не то шакала, почему-то черного. Остановился, поправил волосы, наморщил лоб, пытаясь осмыслить, что же мешает ему сегодня в полной мере проникнуться, когда Анубис, чуть повернув голову, хитро подмигнул оторопевшему Хамону.
Впрочем, это конечно только показалось. Все мы отлично знаем – чудес не бывает, статуи никому не подмигивают. Хамон помотал головой, подумал, что пить надо меньше, и двинулся дальше.

                Будни. Москва. Октябрь 2006.

Звонок по внутреннему телефону оторвал Сашу от трудов по проверке правильности оплаты выданных в прошлом месяце заказов. Старший приемщик лаконично объяснил, что клиент буянит и требует начальство. Саша вышел. Собственно, дело было обычное и не стоило выеденного яйца, но заказчик, бодрый и темпераментный дедушка, поднял такой шум, что Саша, скорее, предложил ему пройти в кабинет, дабы удалить весь этот крик и гам с приемки, от слуха остальных посетителей по далее.
Войдя с дедушкой в кабинет, Саша, первым делом, предложил ему присесть, указав на свободный стул. Дедушка неохотно, демонстрируя всякое неудовольствие происходящим, все-таки сел.
- Хотите чаю? Кофе? – стараясь быть любезным и «хорошим», поинтересовался Саша.
-Молодой человек! – сразу же взбеленился дед, будто ему бог-весть, что предложили – Я не чаи сюда приехал с вами распивать! Я…
- Хорошо! Хорошо! – поспешно перебил его Саша – Не хотите, не надо! Рассказывайте, тогда в чем дело.
- Ну, как в чем?! Я уже все рассказал вашим сотрудникам!
- Ну, сотрудникам рассказали, а теперь, пожалуйста, еще раз расскажите мне, если вас не затруднит.
- А вы кто по должности, можно узнать?
-Конечно, можно. Я исполнительный директор этого филиала. Зовут меня Александр.
- А отчество? – уточнил дед.
- Дмитриевич.
- Ну, вот, Александр Дмитриевич, ваши «специалисты» испортили мне мотор! Что делать будем? А?
- Давайте по порядку. И не волнуйтесь, пожалуйста! Что именно мы вам делали?
- Все! Вы мне блок растачивали! Поршни были ваши! Кольца ваши! Все ваше!
- Можно посмотреть ваш заказ-наряд? – совершенно автоматически выдерживая ровную, вежливую интонацию, осведомился Саша. Ему было даже немного скучно. Сколько он переговорил таких разговоров! Он, даже еще не зная точно сути дела, уже сейчас, еще не видя заказ-наряда, мог предположить в чем у дедушки беда, и скорее всего не ошибся бы. А беда у 90% вот таких «мотористов» была одна – полное неумение.
Дедушка вытащил желтый бланк с приколотым чеком и с некоторой опаской протянул его Саше, будто тот сейчас схватит бумагу и съест! Саша прочитал. Так, блок цилинров ВАЗ 2103, расточка, хонигование, диаметр цилиндра 76.4, поршни 76.4, кольца поршневые 76.4.
- Ну, здесь все понятно. И что у вас произошло?
- А вот что! – и дедушка выложил на стол сломанное поршневое кольцо, таким движением, каким карточный игрок выкладывает козырного туза. Выложил и с торжествующим видом воззрился на Сашу.
Саша взял кольцо в руки, повертел, посмотрел на него.
- Ну, сломанное второе компрессионное кольцо. И что?
- Как это что?! Вы не доточили мне третий цилиндр!
- Правда?! Почему вы так думаете? Кто собирал мотор? – Саша отлично понимал, что мотор, разумеется, дедушка собирал сам. Пыхтел, мучился, в своем гараже, пользовался ни куда негодным инструментом, купленным в ближайшем магазине, а то и в Южном порту, по старинной, советской привычке.
Саша знал, что делал. Он строил беседу по давно отработанной схеме, отлично зная, куда ведет собеседника, и в душе жалея его.
- Я сам собирал! – ответил дед, чем, естественно, Сашу нисколько не удивил.
- Вы моторист? – задал Саша следующий, стандартный вопрос.
- Молодой человек! – снова рассердился клиент – Я наладчик! Я на кондитерской фабрике Бабаева всю жизнь работал!
- Причем тут? Шоколад и двигатель внутреннего сгорания? – поинтересовался, как бы невзначай Саша, прекрасно понимая, что ответит ему старый, шоколадный наладчик.
- Как причем?! Я сложным оборудованием занимался! Я, что, по-вашему, мотор собрать не сумею?!
- Не знаю. Но кольцо вы сломали. Это факт.
- Так кольцо потому и сломалось, что вы цилиндр не доточили!
- Да? Точно не доточили? Вы мерили цилиндры?
- Конечно не мерил! Мне нечем мерить! Это вы – специалисты должны мерить!
- А мы мерили. Мы всегда мерим.
- И как же вы так мерите, что цилиндр не доточили?!
- Да почему вы так уверены, что мы его «не доточили», если вы его не мерили?!
- А что мерить, если в три цилиндра кольца нормально встали, а в этом сломалось?!
- А что оправку вы не дотянули, когда в этот цилиндр поршень устанавливали, вы не допускаете?
- Я все нормально затянул!
- Да? В таком случае, мы все нормально доточили.
- А почему ж тогда, по-вашему, кольцо сломалось?!
- Потому, что вы оправку не дотянули, ну или замяли.
- Вот значит, как?! – дед зло и хитро прищурился на Сашу – А ты это откуда знаешь, позволь спросить?!
Было видно, что он из последних сил сдерживает праведный гнев, что еще немного, и он взорвется матюгами и угрозами.
- Давайте так – спокойно произнес Саша, сотни раз говоренную фразу – Я вам, ВЫ и вы мне тоже, ВЫ. Это во-первых. А во-вторых, надо мерить ваш блок. Вы блок привезли?
- Конечно не привез! У меня ж машина одна! Она сломана! Я к вам на метро приехал!
- Ну, что делать? Раз вы считаете, что мы вам неправильно расточили блок, значит, надо цилиндры мерить, а для этого мне нужен ваш блок.
- Легко сказать! Вы представляете?! Это мне из Люберец его тарабанить надо! Опять, что ль такси заказывать?! И кто мне за это заплатит?! Я пенсионер!
- Вы подождите про «Кто заплатит?». Я совсем не уверен, что у вас блок неправильно расточен. Честно говоря, я на 99% уверен, что все у вас расточено нормально. Вот привезете блок, померим. Если вдруг, окажется, что он действительно неправильно расточен, вот тогда и поговорим, кто, кому, чего и сколько. А пока, извините, я склонен думать, что вы просто неправильно собирали, или оправка у вас была некачественная.
- Конечно! Вам лишь бы за свою работу не отвечать! Испортили блок, а теперь крутитесь, как уж под вилами! Я судиться с вами буду! Так и знайте!
Тут уже начал заводиться Саша. Стараясь, что бы голос его звучал спокойно, он спросил:
- Значит, вы моторист, взялись за сборку двигателя, не проверив диаметр цилиндров? А вы, знаете, что перед сборкой, моторист, в соответствии со всеми инструкциями, обязан произвести замеры?!
- Да говорю, вам, мне нечем мерить!
- А если у вас нет необходимого инструмента, почему вы беретесь за сборку двигателя?! Кроме того, абсолютно никто, вам не мешал, когда вы получали блок и, между - прочим, расписались, что к качеству выполнения заказа претензий не имеете, попросить у приемщика инструмент и произвести замеры, прежде, чем ставить подпись.
- Я такого не подписывал! Где это я такое подписывал?!
- А вот здесь! – и Саша с некоторым даже удовольствием вернул деду его заказ-наряд – Вы, вообще-то, читайте, что подписываете, а то я вам в следующий раз напишу, что вы мне миллион долларов должны, а вы и подпишите, не читая!
Тут дед, совсем взбесившись, вскочил со стула и выдал длинную и громкую матерную тираду.
Саша, улыбаясь, и сохраняя внешнее спокойствие, хотя внутри у него уже все кипело, не хуже, чем у дедушки, ответил:
- Вы знаете, матом тут ругаться не надо! Я матом тоже ругаться умею, и не хуже вас, поверьте! Вы лучше сядьте и послушайте меня. Я ведь вам не враг. Я плохого не хочу.
Дед немного выпустил пар и, кажется, стал доступен контакту.
- Понимаете – продолжал Саша, вкрадчиво – Конечно, существует очень небольшая вероятность, что наш хонинговщик на вашем блоке, действительно ошибся. Но это вряд ли. Он опытный и не ошибается, почти никогда. А вот вы мне скажите честно, сколько раз вы моторы перебирали?
- Два раза перебирал!
- Ну, вот видите! Два раза. А цилиндры при этом растачивали? Или просто кольца новые ставили?

- Просто кольца менял. Цилиндры, вроде, нормальные были.
- Ну, так это же совсем другая история!
- Почему это другая?
- Да потому, что цилиндры у вас изношенные были, зазоры-то большие! Собирать проще. Кстати, сколько у вас мотор после этого ходил?
- Первый раз тысяч двадцать, потом, стал опять масло жрать, а второй, вообще не помогло, еще хуже стало!
- Правильно! Потому и не помогло, что цилиндры уже сильно изношенные были, а если так, то от замены колец толку чуть.
- Ну, я понимаю. Я потому его вам и привез растачивать.
 Минут через двадцать, Саша вывел успокоенного дедушку обратно на приемку, попросил менеджера продать клиенту кольца на один цилиндр и финскую оправку. По себестоимости продать. Снабдил горе-моториста всякими ценными указаниями, и добрыми пожеланиями. Больше дедушка не возвращался. Вероятно, со второго раза ему удалось внедрить поршень в третий цилиндр.
Подобно врачам, ни одному, даже самому распрекрасному обладателю сломавшегося двигателя, не могли они сказать: «Приезжайте к нам еще!» - это звучало бы, как издевательство! Они желали: «Ездите долго и счастливо!».

                Москва. Октябрь 2006.

 В конце октября, группа дайверов во главе с Дмитрием собиралась ехать нырять в Египет, в так недавно огорчивший Сашу городок Дахаб.  Было в этой группе несколько таких же, новоиспеченных, как он. Его очень звали, и ему очень хотелось поехать, но! Ехать со Светланой было и дорого слишком, и сына страшновато было оставлять одного, а одному… Кто ж его одного отпустит? Да и не справедливо это. Действительно! Он поедет нырять, а ее бросит в осенней Москве? Нет. Так не годилось. Не годилось, но очень хотелось Саше поехать! Очень!
И он рассказал жене про готовящуюся поездку. Как бы просто так рассказал, мол, здорово было бы.
И вдруг, что-то произошло. То ли он совсем допек ее своей борьбой за свободу? То ли почувствовала она, как сильно хочется ему поехать нырять с новыми товарищами (всего-то на недельку), но только, что-то невозможное случилось со Светланой, и она сказала: «Поезжай!». Вот так просто! Всю жизнь говорила: «Нет!», а тут вдруг «Поезжай».
Он даже немножко отнекивался. Несправедливо, дескать.
Она немножко настаивала. Мол, ты же мечтал об этом.
Его не пришлось долго уговаривать, а она, видимо, так и не осознала полностью, что он возьмет, и действительно куда-то уедет без нее.
Надо ли говорить, что упреки начались еще до его отъезда? Надо ли говорить, что Саша не собирался давать задний ход? Теперь или никогда!
Продолжая укорять, она подарила ему подводный компьютер.
 Какая-то трагикомедия разыгрывалась, как показалось бы абсолютному большинству людей, на пустом месте! Но для них, для Светланы и Саши, это было вовсе не пустое место! Годы борьбы, слез, объяснений, обид и примирений предшествовали этому. Эта Сашина поездка была для обоих более, чем серьезным и даже судьбоносным событием.
Все-таки, Саше было ужасно неловко! Пытаясь, как-то загладить свою вину (Какую вину?), он в свою очередь подарил жене чудовищно дорогие для его бюджета, часы «Омега». Она расценила подарок, как взятку. Он возмутился, прекрасно понимая, что в сущности, она права. Через два дня часы встали. Настоящие, швейцарские часы! Это было странно и неприятно. Саша отвез часы в гарантийный ремонт.
                ***
Этот последний день был серым и холодным. Саша любил такие осенние дни. На грани дождя, но все-таки без него. С утра он заскочил на работу, передал все дела начальнику цеха и старшему приемщику, порешал все, что можно было порешать, распорядился обо всем, про что только смог вспомнить. Затем, наскоро попрощавшись со всеми, помчался в дайв-клуб. Он купил ласты. Компенсатор плавучести и регулятор взял на прокат. Получил билет на самолет и дайверскую страховку.
Он запарковал машину около дома, отволок снаряжение в квартиру и отправился на метро, в другой конец города забирать из ремонта Светланины часы. Он не рискнул ехать на машине, опасаясь пробок. Времени не было. Еще предстояло ехать к отцу на дачу, праздновать его день рожденья, а в шесть утра Саша улетал, но он не верил в это. Ему казалось, что все происходящее это какой-то странный сон, сон, который вот-вот закончится. Секунды этого скоротечного сна, неумолимо отсчитывала, золоченая стрелка отремонтированных по гарантии, Светланиных часов с изображением буквы Омега на циферблате.
Он что-то рассказывал, шутил и балагурил на празднике у отца в деревянном доме, в подмосковном поселке, а на душе было смутно и чем дальше, тем больше.


                Отбытие. Москва. Октябрь 2006.

 
- Ты смотри, аккуратно там. Не рискуй! – сказала она.
- Ну, что ты? – ответил он – Все будет хорошо!
Ему вдруг стало невыносимо грустно и, возможно, если б в эту минуту, она очень попросила его остаться, он бы остался. Остался, но никогда не простил бы этого ни ей, ни себе. И она не попросила. Наверное, каким-то шестым чувством, она понимала, что все уже случилось и даже если он останется их жизнь уже никогда не будет такой, какой была прежде.
Когда около трех ночи такси выехало из Москвы и набрав скорость понеслось по пустому Каширскому шоссе, повалил мокрый снег. Первый снег этой осени. Крупные хлопья красиво огибали корпус несущейся сквозь ночь машины. Молчал неразговорчивый водитель, молчал и Саша. Он ковырялся в себе, все пытаясь понять, от чего ему совсем не весело? Отчего ему опять грустно? Что такого плохого происходит? Разве не именно этого он так долго хотел и добивался? Он же через несколько часов будет в солнечном Египте, на берегу так полюбившегося ему Красного моря!
 Почему-то он не мог этого себе этого представить. Зато, очень отчетливо и пронзительно видел он мокрую, блестящую полосу ночного шоссе, белые снежные хлопья на фоне ночного неба, а гул заходящего на посадку лайнера, был наполнен такой вселенской тоской, что Саше сделалось не по себе.
А это просто заканчивалась старая привычная жизнь. Она вся осталась где-то в спящей, уютной Москве, в кругу кольцевой дороги. И с каждой секундой, стремительное движение автомобиля уносило Сашу все дальше от нее, навстречу новому, неизведанному. И нельзя было знать хорошо это или плохо, на то оно и неизведанное! И потому грустен момент перехода, потому, что не знаем мы, что ждет впереди. Не знал и Саша. Даже не догадывался. Он просто ехал на недельку в Дахаб.
В том же смутном состоянии духа, он расплатился с таксистом, вытащил из багажника две свои сумки. Одну, более тяжелую повесил на плечо, вторую, чуть по легче взял в левую руку, и вошел в зал аэропорта. Уже знакомый по июньской поездке зал.
 Быстро найдя стойку регистрации, он обнаружил среди других пассажиров, совсем молодого парня, которого пару раз видел в дайв-клубе. Парень был не один, а в компании двух мужиков, которые были значительно старше его, примерно Сашины ровесники. Саша кивнул им, но подходить знакомиться не стал, постеснялся, а они тоже не проявили инициативы. Он подумал, что может, оно и лучше. Не больно-то ему в этот момент хотелось с кем-то знакомиться.
И снова, как четыре месяца назад, Саша сдал на регистрации багаж, и налегке, вовсе без ручной клади, в расстегнутой коричневой кожаной куртке, надетой поверх черной футболки, в голубых джинсах и замшевых мокасинах, немного рисуясь, такой свободный и одинокий, проследовал в зеленый коридор мимо не заинтересовавшихся им таможенников к паспортному контролю, затем на контроль в службу безопасности, и наконец, в зону Дьюти фри.
Он побродил по магазинам, поглазел на бутылки и сигареты, понял, что там ему совершенно ничего не нужно, переместился в зал ожидания, нашел свободное место, сел и вознамерелся подремать, но сон не шел. Честно посидев с закрытыми глазами минут двадцать, Саша плюнул на сон, поднялся и поплелся в курилку.
Курительная комната в аэропорту Домодедово, замечательна тем, что зайдя в нее, в принципе, можно уже и не курить. Там и так, хоть топор вешай! То ли вентиляция там отсутствует, как класс, то ли просто, слишком много людей, одновременно, пытаются насытиться никотином на весь предстоящий полет, но только от дыма там, аж глаза режет! Эта комната навела Сашу на мысли о газовых камерах, и о применении фашистских методов в отношении курящей части населения. Тем не менее, он добросовестно и не торопливо выкурил две сигареты подряд, после чего, ощущая, вместо удовольствия, противную горечь во рту двинулся к очереди на посадку.
Ровно в шесть утра, точно по расписанию, старенький 737-ой Боинг, довольно бодро для своих преклонных лет, разбежался по мокрой взлетной полосе, и поднялся к начинающему сереть, низкому, предрассветному, октябрьскому небу. Едва земля скрылась из виду за сплошными облаками, Саша, как в вату провалился в глубокий, черный сон. Через некоторое время его разбудили, и он машинально ел что-то, не особенно вкусное из пластиковых коробочек. Потом снова заснул, и спал, до тех пор, пока не заложило уши, и выглянув в иллюминатор, он не увидел, что самолет снижается, а внизу Красное море, которое совсем даже не красное, а цвета ультрамарин, и желто-серые, резко очерченные горы, и солнце! Солнце сияет! Тут сон совершенно оставил его, так же внезапно, как и пришел.

                Шарм. Октябрь 2006.

В Шарм-эль-Шейхе было лето. Самое настоящее. Голубое, безоблачное небо, солнце и теплый ветер, не такой горячий, как в июне, а просто, вполне по-летнему теплый, колыхал кроны высоких пальм.
 Получив багаж, Саша, первым делом, запрятал в сумку, ставшую вдруг ненужной и нелепой куртку, затем, так же, как несколько часов назад в Домодедово, накинул одну сумку на плечо, другую взял в руку и двинулся к выходу на улицу.
У выхода, за барьером, суетились встречающие представители туристических компаний. Арабы, одетые в однотонные рубашки и брюки, многие при галстуках, выглядели вполне цивилизовано. В руках они держали таблички с названиями своих турфирм и списки с фамилиями прибывших. В глаза Саше бросилась надпись Tez-Tour.  Именно у этой компании он покупал их июньскую поездку. Каскадом пронеслись в его голове ностальгические воспоминания: Отель Sea Club, Каир, сын в голубой воде бассейна, Светлана в арабском платке, верхом на верблюде, и вдруг снова стало ему невыносимо грустно, и даже комок подкатил к горлу.
Ну что за ерунда?! - одернул сам себя Саша. Он повертел головой, разгоняя наваждение, и тут увидел того, кто был ему нужен. Этот человек совершенно выпадал из группы встречающих гидов. Почти все они, гиды, были типичными Египетскими арабами. Невысокие, коренастые, одетые в правильную, похожую на форму, одежду. Среди них, подобно фонарному столбу, возвышался высоченный, сухой и смуглый почти до черноты бедуин, отрешенно глядевший куда-то поверх голов, валивших из дверей аэропорта туристов. Он был одет в контрастирующий с цветом его кожи белоснежный балахон до земли, подпоясанный черным веревочным поясом. Голову его покрывал такой же белый платок, то же перехваченный на лбу черным шнурком. На вид бедуину было лет шестьдесят. Выглядел он просто-таки величественно, и величие это нисколько не умаляла картонная табличка в его руках, на которой от руки и криво, черным маркером было написано «Beduina Tours». Это и был водитель, встречавший Сашу и троих его попутчиков.
Утро! - обратился Саша к бедуину, и совсем не будучи уверен в качестве своего английского нахально продолжил – Вы ожидаете группу людей в Дахаб?  В Дахаб-клуб? Бедуин молча, приветливо и в тоже время как-то снисходительно кивнул ему, и исполненным достоинства жестом показал, что Саше следует встать у него за спиной и ждать. Саша обогнул барьер, вышел из потока прибывших туристов, и встав у бедуина за спиной, опустил сумки на горячий асфальт. «Вот это да!» - подумал он – «Вот это настоящий встречающий!». Он вдруг совершенно успокоился, будто немного энергетики невозмутимого бедуина передалось ему.
 Он вытащил сигарету, прикурил, прикрывая ладонью от ветра, огонек зажигалки, несколько раз с удовольствием затянулся, втягивая табачный дым вместе с теплым Синайским воздухом, достал телефон. Надпись Bee Line на дисплее уже сменилась на Vodafon. Он написал короткую СМСку: «Приземлился. Встретили. Здесь лето.», написал и отправил Светлане, убрал телефон, выбросил окурок, закурил новую сигарету.
Закурил и неожиданно почувствовал себя свободным! Таким свободным, каким он не чувствовал себя уже очень давно, очень много лет! Счастливая улыбка расцвела на его лице, просветленным взглядом обвел он площадь перед аэропортом Шарм-эль-Шейх, отметил пальмы, горы на горизонте, толпы туристов, атакующих красивые автобусы.
«Я здесь!» - подумал он – «Невероятно! Я здесь!»
Через несколько минут нарисовались Сашины попутчики, и бедуин, все так же молча, жестом, пригласил всех следовать за ним. Они пересекли площадь, и подошли к белому микроавтобусу Toyota, на борту которого красовалась уже знакомая надпись «Beduina Tours».
Бедуин поднял заднюю дверь, загрузил их сумки. Делал он это, как видимо и все в жизни, обстоятельно, без всякой спешки и суеты, молча, глядя куда-то, то ли в неведомые дали, то ли внутрь себя.
Так же неторопливо открыл он дверь в салон, и жестом пригласил их садиться. Сам он сел за руль, одел темные очки, и сделался совершенно похож на террориста Аль-Кайды.
- Ого! – взглянув на такого водителя, сказал один из попутчиков – Сейчас завезет подальше в пустыню, да перестреляет нас!
Все рассмеялись, однако, смех получился немного нервный. Бедуин на смех не обратил ровно никакого внимания. Заворчал дизель, машина двинулась с места, выехала через КПП с территории аэропорта, свернула с дороги ведущей в Шарм-эль-Шейх на шоссе в Табу, миновала еще один КПП, и начала набирать скорость, направляясь на север, в сторону видневшихся на горизонте гор.
То ли горы находились ближе, чем казалось, то ли бедуин хорошо нажимал на газ, но только очень скоро равнина осталась позади, шоссе пошло вверх и запетляло серпантином. Саша сообразил, что он уже ездил по этой дороге, тогда в июне, когда их на джипах возили в цветной каньон, а потом и в Дахаб. Сообразил, но странное дело! Он не помнил никаких деталей. Все смешалось в кучу, видно слишком много было тогда впечатлений. Отчетливыми остались только верблюды, бедуинская деревня Рас-Абу-Галум, ну, и, пожалуй, кафе в Блю Холе. Все остальное, включая это красивое горное шоссе и городок Дахаб, если и сохранилось в памяти, то где-то глубоко в архивах, пыльно, сжато и неотчетливо.
Он очнулся от своих мыслей, когда один из попутчиков тронул его за плечо. Саша обернулся и встретился с ним глазами. Взгляд был веселый, приветливый.
- Николай – представился мужчина, протягивая Саше руку – Можно называть Колей.
- Александр, можно, соответственно, Саша – ответил он, принимая, предложенный, легкий тон, и пожимая протянутую руку.
Николаю, как и Саше, было лет сорок. Был он черноволос и черноус, невысок ростом, но крепок и спортивен.
- Славно! – сказал Николай – Это Илья, мой сын.
Молодой человек, сидевший рядом с Николаем, которого Саше доводилось видеть в дайв-клубе, протянул руку.
- Очень приятно, Илья! – улыбнулся Саша.
- А, я - Сергей!- обернулся с переднего сиденья третий, и тоже протянул для пожатия здоровенную, мускулистую лапу.
Он был, пожалуй, немного моложе Саши. Это становилось заметно, если присмотреться к его лицу, а на первый взгляд, казался даже старше. Саша не сразу сообразил, что причиной тому волосы почти сплошь седые. Сергей улыбался озорно, лукавый ум светился в его глазах.
- Ну, слава богу, познакомились! – сказал Николай – А то сел отдельно, молчишь всю дорогу. Стесняешься?   
- Есть такое. – честно ответил Саша.
- Ты, давай это заканчивай! Времени мало у нас, всего неделя, надо все делать быстро! – порекомендовал Сергей.
Саша повернулся в пол оборота, и привалился спиной к окну, чтобы более или менее видеть всех сразу.
- А вы уже бывали в Дахабе? – спросил он.
- Нет. Не бывали. – ответил за всех Сергей – А ты?
- А я был. – ответил Саша – Был по ходу экскурсии, ровно пол часа, и городишко этот мне совсем не понравился, но, видимо, я не успел ничего увидеть и понять, потому, что все говорят, что место удивительное, нетронутое, волшебное прям!
- Ну, это мы скоро посмотрим, насколько оно волшебное – Николай посмотрел куда-то по ходу машины, будто хотел уже отсюда разглядеть неведомый Дахаб.
- Посмотрим, посмотрим! – явно дурачась, подмигнул всем сразу двумя глазами Сергей.
Саша и Николай засмеялись. Молодой Илья, глядя в сторону, скромно улыбнулся. Повисло молчание.
- Больно водитель у нас колоритный! – сказал Саша, чтобы, что-нибудь сказать.
- Да! – согласился Николай – Настоящий Бен-Ладен!
- Настоящий?! – изумился Сергей и сделал испуганные глаза – Если настоящий, так надо его скорее фотографировать!
Он кивнул на фотоаппарат, висевший у Саши на шее, про который тот совсем позабыл. 
- Точно! – обрадовался Саша, и стал расстегивать чехол.
Он сделал первый в поездке снимок, и получилось удачно! В кадр попали горы, которые были видны через лобовое стекло, и отраженное в зеркале заднего вида, лицо Бен-Ладена в темных очках.
Все посмотрели и оценили фотографию, еще немного поболтали о том, и о сем, Саша сделал еще несколько снимков.
Еще минут через двадцать, машина сбавила ход и свернув с главного шоссе направо, покатила по разделенной газоном на две полосы дороге, которая шла по дну ущелья. В боковые окна видны были только крутые склоны, уходившие в высь, в лобовое, еще одна гора, казалось, преграждавшая путь.
Вот около подножья этой горы, оказался еще один КПП, где маялись от скуки, несколько, то ли военных, то ли полицейских одетых в аляповатую, белую форму и вооруженных автоматами.
- Кажись, приехали! – сообщил с переднего сиденья Сергей, указывая на каменную плиту возле дороги. На плите было довольно аляповатое изображение моря, пляжа с пальмами, еще какой-то ерунды, а ниже латиницей «Dahab».
Переговорив о чем-то с Бен-Ладеном, суровый и усатый араб, видимо, старший, что-то сердито скомандовал подчиненным, и те подняли шлагбаум. Тойота плавно тронулась с места, и обогнув гору, въехала на приморскую равнину, где раскинулся городок. 
Справа промелькнули несколько современных, похожих на виденные Сашей в Шарм-эль-Шейхе отелей, окруженных зелеными газонами и пальмами. Потом пошли жилые кварталы. Квадратные дома за грязно-белыми, обшарпанными, оштукатуренными заборами, пыль, мусор и козы на узких тротуарах. Это выглядело малопривлекательно, ничуть не лучше, чем показалось ему в прошлый раз.
Именно на одной из таких улиц машина остановилась, и Бен-Ладен, впервые за все время, отверз уста: «Finish. Light House. Hear it is!» - лаконично произнес он, глухим, хриплым голосом и открыл дверцу.


                Дахаб. Октябрь 2006.

Бен Ладен повел их вдоль по улице, все так же молча и неторопливо. Они прошли за ним всего метров десять, когда за углом ближайшего дома их взглядам открылось море. Улица, буквально уперлась в волны. Здесь, на самом берегу и находился «Dahab club», он же «Русский клуб в Дахабе».
Они вошли в помещение, где за обшитой деревом, похожей на барную, стойкой в одиночестве, скучала за компьютером молодая, на вид, лет тридцати, женщина.
- Добрый день, девушка! – обворожительно улыбаясь, начал Сергей – У вас должны быть для нас забронированы номера.
- Добрый день – вяло отозвалась девушка, с явной неохотой оторвавшись от монитора – А вы кто?
- Мы только что прилетели из Москвы. Бронировал для нас Светлов Дмитрий. Знаете, такого?
- Знаем, знаем! – ответила она с некоторым раздражением, и глядя куда-то им за спину. Обращаясь уже явно не к ним, спросила, повысив голос: Костя! А где Лена?!
- Лена катается на серфе – ответил ей мужской голос.
Саша обернулся и увидел обладателя голоса. Это был спортивного вида, загорелый парень с выгоревшими, соломенного цвета волосами, одетый в длинные джинсовые шорты с бахромой и вылинявшую, оранжевую футболку. Глаза парня, были скрыты непроницаемыми темными очками. В не напряженной позе, он стоял в дверях, прислонившись плечом к опоре, раскинутого над входом в клуб тента, и курил, небрежно стряхивая пепел себе под ноги.
Услышав ответ, девушка поднялась с табуретки, тряхнула длинными, такими же выгоревшими, как у Кости волосами и выдала:
- Лена катается на серфе! А я должна работать!? Никто, кроме меня не работает! Я, может, тоже хочу кататься на серфе!
С этими словами, она вышла из-за стойки, продефилировала мимо обалдевших от удивления туристов, и выйдя из клуба, исчезла!
- О, как! – только и сказал Сергей.
- Чего-то фигня какая-то твориться – проговорил Саша, который еще не решил смешно происходящее или возмутительно.
- Да, ладно! – сказал Николай – Это же Русский клуб! Все по-нашему!
- Не напрягайтесь ребята! Подождите минутку, сейчас она вернется! – сказал Костя, который продолжал курить у входа, улыбаясь, спокойно и приветливо.
- Ладно, минутку подождем – ответил Сергей, которого происходящее, кажется, забавляло.    
- Как погода в Москве? – спросил Костя.
- Улетали, снег шел – ответил Саша.
- Ого! – удивился Костя – Я тоже из Москвы, с апреля там не был.
- Работаешь здесь?
- Ну, да, типа - кивнул Костя – Я по Кайт-серфингу. А вы я вижу дайверы?
- Да. - ответил Саша, несколько растерявшись – А как ты это видишь?
- Ну, видно – сказал Костя, неопределенно махнув рукой в сторону их багажа – А вот и наша Юля возвращается!
Действительно, девушка, которая, оказывается, называлась Юлей, вернулась в помещение, прошла за стойку, села за компьютер и как ни в чем не бывало, спросила:
- Так. Как ваши фамилии? Или лучше дайте паспорта.
- О! Жизнь налаживается! – сказал Сергей, и полез за паспортом.
Изучив документы, и сверившись с компьютером, Юля вернула паспорта Илье, Николаю и Саше, сказав, что они трое будут жить в «Green Waley». Затем, протянув Сергею его документ, сообщила, что он будет жить в «Divers Lodge».
Это сообщение вызвало у новых Сашеных товарищей некоторое замешательство.
- Девушка, а почему так? – поинтересовался Сергей – Мы бы с Николаем, как раз хотели жить вместе.
- Ну, так поменяйтесь! – коротко ответила она, взглянув на Сашу.
- Поменяемся?  - спросил Сергей.
- Да, ради бога! Мне-то какая разница?! – ответил Саша, которому действительно было все равно.
- Спасибо! – серьезно сказал Николай.
- Да, не за что!
- Ну, значит, вы трое идете в «Green Waley», а он, соответственно, в «Divers Lodge»! – подытожила Юля и видимо, считая, что дело закончено, снова уткнулась в монитор.
- Минуточку! А куда идти-то? – озадачено спросил Саша.
Юля оторвалась от монитора и посмотрела на них, как на идиотов.
- Вы, что? Первый раз тут что ли?
- Совершенно верно! – ответил он, подпустив в голос иронии.
- А, ну «Green Waley», метров сто, прямо по набережной. Справа будет. А «Divers Loge» - направо, там, где флаг PADI.
И она указала пальцем, куда-то в стену.
 Ладно, как-нибудь найду – подумал Саша. Ему совершенно не хотелось больше ни о чем спрашивать эту взбалмошную Юлю. Он подхватил сумки и вышел на улицу вслед за товарищами.
- Еще раз спасибо! Увидимся! – кивнул ему Николай.
 Сергей состроил преувеличенно благодарную рожу, сделал вид, что машет Саше платочком, и трое товарищей зашагали по набережной прочь.
 Саша остался один. Соображая куда идти, он нерешительно топтался на месте и озирался по сторонам.
- Пойдем, покажу – сказал Костя, про которого Саша успел забыть, и не обратил внимания, что тот продолжает стоять около входа в клуб.
Идти пришлось недалеко. Костя вывел Сашу обратно, на ту улицу, где их только что высадили из машины и, показав пальцем на голубой флаг, развевавшийся над забором метрах в сорока, прямо по улице, сказал: Вон, видишь флаг? Вход под ним. Счастливо!
Выполнив эту краткую миссию, Костя двинулся обратно к клубу, а Саша, соответственно к флагу.
За ту минуту, которую занял у него путь до гостиницы, он успел подумать, что все начинается, как-то по-дурацки, и что это ему не очень нравится.
Тут, надо сказать, что и гостиница произвела на нашего героя удручающее впечатление! Т.е. он знал, разумеется, что едет не в пятизвездочный отель, знал, что все будет очень скромно, но что бы вот так…
Забор, сложенный из крупных цементных блоков, был не только не оштукатуренным, но даже и недостроенным. Он внезапно обрывался сразу после арки, изображавшей вход, оставляя проем метров в пять до забора, ограждающего соседнее здание. Было не совсем понятно для каких причин, существует арка и деревянная калитка в ней, когда вот же, в одном метре от нее заканчивается забор и заходи сколько хочешь! Недоделанный этот забор, к тому же был сплошь покрыт надписями на арабском, выполненными, вполне традиционно, при помощи аэрозольных красок. О содержании этих надписей, можно было только догадываться. Пояснительными рисунками они не сопровождались. За забором, почти вплотную к нему, располагалась какая-то одноэтажная постройка.
Черте, что! – подумал Саша. Впрочем, все это в следующую секунду, показалось ему даже забавным. Посмотрим – сказал он про себя, открыл невыясненного назначения калитку и шагнул в арку.
Оказавшись на территории гостиницы, он неожиданно приятно удивился. Внутри все было совсем не так плохо, как казалось снаружи.
Примыкавшая к забору постройка, буквой Г, окаймляла небольшую, квадратов тридцать, выложенную гладким, кремовым камнем площадку, над которой раскинулась крыша из плотных зарослей дикого винограда, здесь оказалось тенисто и прохладно. Это был рецепшен, а также, пункт проката дайверского снаряжения, которое было в изобилии развешено повсюду.
Из-за стойки, Саше приветливо улыбался невысокий негр. Самый настоящий, совершенно не похожий на араба.
Не особенно этому удивившись (ему уже приходилось видеть в Египте немало таких людей), Саша поздоровался и объяснил, что он имеет резервэйшен, и, что резервэйшен от Dahab club.
Негр понимающе кивнул и объяснил, что, к сожалению, у них нет сейчас свободных комнат с ванной, но зато, Саша имеет счастливую возможность снять 2-х местный номер без ванной, заплатив в два раза меньше, чем он стоит. Т.е. не за две персоны, а только за одну.
Переварив полученную информацию, Саша поинтересовался ценой вопроса. Негр, лучезарно улыбаясь, озвучил восемь долларов в сутки.
Цена была, конечно, более, чем приемлемой, но Саше, естественно, захотелось увидеть, а что собственно, предлагается за такие удивительные деньги? Негр с готовностью повел его показывать номер.
Гостиница оказалась крошечной. Вся она занимала, наверное, одну десятую часть большого и пустого двора. Ее двухэтажное здание выглядело странно. Оно было длинным и узким. В первом этаже находилось пять номеров без ванной. Двери их выходили в анфиладу (если это слово в данном случае уместно), над которой нависал общий балкон второго этажа, даруя тень.
Провожатый отпер дверь третьего от начала «анфилады» номера, и Саша заглянул внутрь. А что? Вполне достаточная площадь. Чисто, аккуратно. Две кровати, тумбочки, шкаф, кондиционер, настольная лампа… Чего еще? Правда, душ и туалет находились отдельно и были общими, но Саша решил, что это не так уж и важно. В конце-концов, здесь и жить-то только неделю!
ОК – объявил он негру-администратору. Тот улыбнулся (кажется, впрочем, он и не переставал улыбаться) и протянул новому постояльцу ключ.
Саша занес сумки в номер, распаковал их, часть вещей позапихивал в шкаф. Затем, подумал, куда девать снаряжение, и решил пока никуда не девать, а оставить в сумке. Подумав еще немного, он взял необходимые принадлежности и отправился в душ. После прохладного душа, он облачился в майку, сандалии и джинсы. Больше к случаю подошли бы шорты, да, вот незадача, почему-то он не взял их с собой. Не забыл, а сознательно не взял. Проанализировав этот свой поступок, Саша пришел к выводу, что он просто до конца не верил в то, что летит в лето, не верил, однако, сандалии и майки взял! Странно все-таки… Ладно, надо, первым делом, пойти поменять деньги – решил он.
Ничего не зная о местных обычаях и привычках, а потому, опасаясь воровства, он сложил ключи, бумажник, паспорт и обратные билеты в поясную сумочку, пристроил ее на себя, и вышел из номера.
На рецепшене, все тот же черный человек осведомился, все ли хорошо? Саша ответил, что ОК, и для убедительности, подтвердил свои слова соответствующим жестом. Заодно он осведомился о местонахождении банка. Получив исчерпывающую информацию, наш герой, теперь совершенно успокоенный и устроенный, выразил свою благодарность администратору, оценив его услуги в один доллар, и вышел на улицу.
    

                Вечер. Дахаб. Октябрь 2006.

Вечером, когда солнце скрылось за изъеденными ветром горами, а затем и вовсе провалилось в преисподнюю, вязкая, бархатная ночь окутала залив Акаба. В темноте, засияла и засветилась сотнями цветных огней, отраженных в черной морской ряби набережная бедуинского городка, а на противоположном, Аравийском берегу, словно в ответ, зажглись крошечные огоньки, и нельзя было знать, что там на той стороне, такой же город, или порт, или, да мало-ли, что там могло быть…
Вдоль самой кромки воды вытянулась сверкающей дугой сплошная цепочка летних кафе, и удивительно уютным сделался ночной мир! Так разительно отличался он от дневного!
Исчезли, без следа растворились в южной ночи пыль, мусор и убожество, и словно по волшебству вырос на их месте удивительный и никогда Сашей невиданный сказочный ночной Дахаб!
Они сидели возле самой воды. Море ласково плескалось буквально, в полутора метрах от их большого стола, за которым вольготно разместилась вся компания. Они ужинали, расположившись на низких и широких диванах, которые стояли квадратом, а на столе была немудреная, но очень даже вкусная снедь: горячие питы, салаты, креветки гриль, и кальмары, и жаренная на решетке барракуда, и фруктовые соки.
И было Саше хорошо. Сытно, спокойно. Прохладный, но не холодный ветерок тянул с воды. Пахло морем. К запаху моря примешивался запах жареной рыбы и дымок кальянов. Электрические гирлянды свисали с деревянных стропил, которые поддерживали крышу из пальмовых листьев, спиралями спускались по стволам высоченных пальм, которые росли прямо между столами. Наверное, правильнее сказать, что это столы стояли между пальмами, но Саше казалось иначе. Да, на самом деле, в тот первый свой Дахабский вечер он и не замечал всех этих подробностей.
 Видел он крашенный, преимущественно красный свет, оранжевые подушки диванов, свечи на столе и лица товарищей, которые, все, удивительно, но все казались ему людьми симпатичными! Не спеша, с удовольствием отрезал он небольшие кусочки от здоровенной, размером чуть не с тарелку, лепехи жареного на углях, куриного филе и отправлял в рот.
Все вновь прибывшие, как и Саша, мучились, пытаясь съесть все, что с дуру назаказывали, хоть Дмитрий и предупредил, что порции здесь не просто большие, а ОЧЕНЬ большие! Ясное дело, шансов на успех у них не было. Каждой порцией можно было бы насытить двоих!
Поглотив чуть больше половины ужина, Саша сдался. Он откинулся на подушки, закурил, потянул через трубочку, из обернутого фольгой стакана, свежего и ледяного дынного сока.
Что-то пушистое коснулось его ноги под столом. Вздрогнув от неожиданности, он поднял край скатерти и встретился взглядом с черной, поджарой кошкой. Зеленые ее глаза смотрели злобно и требовательно.
- Ого! – засмеялся сидевший рядом Сергей, который тоже увидел подстольную сборщицу дани – голодная!
Саша отрезал приличный кусок уже не нужного филе и кинул под стол. Кошка, урча, схватила кусок, но тут же, рядом с ней оказались еще двое претендентов на еду.
Черная выгнула спину, зашипела и приготовилась к обороне. Но битва не состоялась. Сергей поспешно, руками оторвав пару кусков мяса, отправил их под стол.
Через минуту кошки оказались у них на коленях, и было их уже штук пять или шесть!
- Э, э! Да вы чего?! – только и сказал опешивший Саша, в тарелку к которому полезли сразу двое грабителей.
Подошел веселый официант. Он принес пластиковую бутылку с водой. Как немедленно выяснилось, это была не простая бутылка, а знакомая всем с детства «брызгалка», в пробке была проделана дырочка, и официант брызнул прямо в физиономию ближайшей кошке, которая, естественно, тут же ретировалась.
Продемонстрировав, таким образом, эффективность этого оружия, он гордо поставил бутылку на стол – пользуйтесь, дескать! Но пользоваться, что-то никому не хотелось. Все уже были сыты, и с удовольствием скормили ненасытным маленьким хищникам все, что оставалось, после чего, поняв, что тут больше ловить нечего, неблагодарные кошки быстренько переместились к другому столу.
Принесли ароматный бедуинский чай и кальян. Мундштук пошел по кругу. Неторопливо, обстоятельно начал Дмитрий рассказывать о планах на день завтрашний. О том, что завтра, в 9:00 все встречаемся около русского клуба, разбираемся с оборудованием, отвешиваемся и делаем проверочное погружение. Глубина не более 18 метров, т.к. среди нас есть несколько новичков «Open water», для которых, как все мы знаем это максимально разрешенная глубина.
Тут Дмитрий, невзначай, посмотрел на Сашу, и все почему-то посмотрели именно на него, хотя, и скорее всего, это ему только показалось, но так или иначе, он почувствовал себя салагой, и смущенно опустил глаза, а когда поднял их то неожиданно увидел, появившуюся из неоткуда, бедуинскую девочку лет 9 – 10, которая уже (когда успела?) разложила на столе всякие драгоценности – фенечки из бисера и цветных ниток. Она двигала их перед ним и так, и этак, и напевала: «Like this! Looks nice?!»
- No, no! I do t need nothing! – выпалил Саша больше от неожиданности.
- Да, ладно! Не жадничай! Давай купим чего-нибудь у ребенка! – сказал с некоторым укором Сергей.
- Ну, если в целях благотворительности – пробормотал Саша, рассматривая мишуру.
Он выбрал полностью нитяную цветную феньку, узнал, что она стоит 5 фунтов, т.е. 1 доллар выдал девчонке деньги и она, с помощью хитрого узла, обвязала мягкий браслетик вокруг его запястья.
Затем выбором украшений занялся Сергей. Потом девчонки, как прежде кошки начали множиться вокруг их стола. Возникла суета и базар с торговлей и через пять минут каждый был оделен фенечкой, а то и двумя-тремя. Девчонки при этом вовсе не торопились уходить, они были намерены развить успех, и продолжали демонстрировать свои богатства. Поскольку никто больше ничего не покупал, они делались все активнее и настойчивей, пока официант, артистично изображая гнев, не рявкнул на них, после чего, девочки, опять же, как давешние кошки, перебазировались, и атаковали другую компанию.
При этом, атмосфера была расслабленной и дружелюбной. И кошки, и девчонки с их забавными товарами будто находились в полной гармонии с морем, с теплым этим вечером, с ласковым ветерком и с настроением нашего героя.
Все это было так интересно, так необычно! Саша был совершенно очарован. Он начинал понимать, почему многие люди так любят Дахаб и возвращаются сюда снова и снова! А ведь самое главное – погружения, они были еще впереди! Как это все будет? Завтра узнаем, завтра посмотрим, думал он, направляясь в одиночестве к своей гостинице.
Улыбаясь невесть чему, шел он по набережной, где слева были сплошные сувенирные лавки, набитые статуэтками, вазами, женскими платками, футболками с соответствующими надписями и рисунками, и еще бог знает каким барахлом, а справа, так же сплошняком, стояли кафе. С обоих сторон, Сашу непрерывно дергали зазывалы, чуть ли за руки не хватали!
- Мистер! Заходите посмотреть!
- Мистер! Вкусная свежая рыба!
- Мистер, вы откуда? Русский?! Специально для вас!
- Нет. Спасибо! – однообразно отвечал он направо и налево.
- Нет! Спасибо!! – передразнивали его, пародируя русский акцент.
На «Light house», около русского клуба, он свернул, в почти полную темноту своей улочки. Здесь было тихо и пусто. Здесь было черное, усыпанное крупными звездами небо. Здесь Саша немедленно ощутил покой и светлую грусть.
Грусть. Почему грусть то? Чего, кажется, было ему грустить? Он не отдавал себе в этом отчета, да и не задавался он этим вопросом, а вообще-то все было просто. Он был один. Он не привык к одиночеству. Он не привык оставаться наедине с самим собой. Это состояние было для него новым и странным. Очень много лет, рядом с ним всегда находилась Светлана. Как уже говорилось, это совсем не всегда ему нравилось, но это было его нормальным, естественным состоянием, а тут все изменилось и настроение его прыгало от чуть ли не эйфории в компании до печали, которая приходила, стоило ему только остаться без общества.
Придя в гостиницу, он сполоснулся, расстелил постель, и лег, с намерением отоспаться перед завтрашними погружениями. Не тут-то было! Напрасно ворочался он с боку на бок, напрасно считал слонов! Сон не желал идти. Провалявшись без толку с полчаса, он поднялся, оделся, и захватив сигареты вышел на улицу.
Стояла глухая ночь, но темно не было. Яркая луна заливала двор гостиницы своим таинственным, мягким светом. Усилился ветер, стало прохладно, и как-то вольно!
Саша расположился на деревянном шезлонге, вытянул ноги, закурил, глядя в темное звездное небо, нашел большую медведицу. Это было единственное созвездие, которое он умел определять. Она, медведица, была бесконечно далеко. До нее было, бог знает сколько, световых лет. Саша попытался представить себе расстояние в световой год. Смешно! Он не смог даже близко вообразить скорость в 300000 км/с, не говоря уже о расстоянии, которое нечто, движущиеся с этой немыслимой скоростью, пройдет за год. Ему даже сделалось страшновато от ощущения огромности вселенной и малости, ничтожности, того, что он привык считать «нашим миром». Перед мысленным взором Саши возникли бесконечные, мертвые, холодные и черные пространства. Пространства безвоздушные, пропитанные радиацией, лучами невиданных солнц. Пространства торжественные, равнодушно-вечные. И где-то, затерянная в ледяной бесконечности, мчится крошечная, неизмеримо маленькая планетка. И существовать-то ей, в этих чудовищных, нечеловеческих масштабах какие-то доли секунды, а мы живем на этой песчинке! И наша жизнь кажется нам долгой, а происходящее с нами важным! Важным!!!
Саша улыбнулся. Если, например, он завтра утонет, это совершенно ничего не изменит во вселенной! Это событие будет мелким настолько, что не рассмотреть ни в один электронный микроскоп! Так, чего, спрашивается, мы суетимся? Чего мы всю дорогу дергаемся, хотим чего-то? Смешно сказать! Переживаем по пустякам, обижаемся, злимся, любим, боимся, забывая, что во вселенной мы значим так пренебрежимо мало! Нас и нет вовсе!
 Хорошо бы всегда жить, помня, о своей ничтожной малости, и никогда не забывать о полном отсутствии значимости любого события и любого поступка, безразлично своего или чужого! Все было бы так просто! Можно было бы совершенно ничего не бояться, всегда поступать в соответствии с тем, что считаешь правильным, потому, что все равно ничего существенного произойти в принципе не может.
Боковым зрением Саша заметил какое-то движение, и в следующее мгновение на его шезлонг запрыгнула серая кошка. Она моментально устроилась рядом с ним, потерлась головой о его бедро, заурчала. Саша протянул руку и погладил кошку по спине, по короткой, шелковистой шерсти. Нахалка немедленно переместилась к нему на живот, свернулась и явно намылилась спать.
Саша улыбнулся, глядя на кошку. Вот хорошо ей, где легла там и спит! Он закурил еще сигарету и подумал о Светлане. Что она сейчас делает? Спит? Читает? Думает о нем?
Осторожно снял он с живота кошку и положил на шезлонг. Кошка на шезлонге лежать не захотела, встряхнулась, потянулась, изящно выгнув спину, и направилась, независимо, куда-то в сторону рецепшна.
Он встал, вернулся в номер, взял телефон, вызвал Светлану. Соединения не было. Он попробовал еще раз. Результат тот же. Значит, не судьба – решил Саша.
Он снова забрался в кровать, накрылся простыней, выключил свет и услышал, доносившийся через маленькое незакрытое окошко, мерный шум морского прибоя. Звук этот успокоил его и убаюкал. Через несколько минут сон снизошел к нему. Он спал до утра крепко, без сновидений.

                Первое утро. Дахаб. Октябрь 2006.

               
Он поднялся вместе с солнышком, заглянувшим в номер через крошечное окошко. Поднялся бодрым, отдохнувшим, в замечательном настроении, предвкушая приключение. Он разобрал, наконец, окончательно вещи, распределил их по полкам шкафа, и сложил в одну освободившуюся сумку всю дайверскую снарягу. Посетил душ, побрился, одел джинсы, светлую майку с подходящей к случаю надписью Ocean star, вышел на улицу и направился в маленькую гостиничную столовую завтракать.
Столовая, в сущности, представляла собой площадку мощеную камнем, обнесенную полуметровым, каменным же заборчиком. Площадка эта была поделена пополам подобием барной стойки. С одной стороны, находилась кухня, и там орудовал серьезный повар, казавшийся особенно смуглым из-за ослепительно белого халата и колпака, а по другую сторону стоял длинный и широкий бетонный стол, рабочая плоскость которого была покрыта голубой керамической плиткой. Вокруг бронебойного этого стола, были расставлены белые пластиковые стульчики, которые на его фоне выглядели как-то жалко и неубедительно. Над площадкой, на каркасе из деревянных реек, размещалась крыша из сухих и желтых пальмовых листьев.
Когда Саша вошел в столовую, там уже находились Дмитрий и еще три человека, которых вчера за ужином с ним знакомили, но их имена, в числе прочих, он благополучно забыл. Саша поздоровался, выбрал из трех вариантов предлагаемых завтраков «Egiption breakfast», и подсел за стол, на котором вместо еды, пока находился только ноутбук. Дмитрий объяснил, что завтрака ждать придется долго, потому, что здесь, в Дахабе, вообще не принято торопиться. Он порекомендовал Саше расслабиться и до конца поездки больше вообще не напрягаться. Саша не понял, к чему эта речь. Надо подождать – значит подождем. Он вроде и не думал напрягаться.
Он развалился на стуле и стал слушать, о чем говорили Дмитрий и остальные трое. Они были весьма серьезны, что-то смотрели в ноутбуке, а разговор их был малопонятен, ибо речь шла о газовых смесях. Смесях транспортных, донных, декомпрессионных. Звучали цифры, проценты, незнакомые термины.
Саша догадался, конечно, что он имеет дело с техническими дайверами, которые совершают погружения на большие глубины, немедленно проникся уважением, и стал внимательно ловить каждое слово, но понять, о чем шла речь не мог. Скоро он заскучал, закурил, затуманился, уплыл мыслями в свое. Так он просидел в задумчивом оцепенении минут 10 – 15, а когда очнулся, то услышал, что рядом продолжается все тот же узкоспециальный разговор. Он еще не знал, что нет на свете людей скучнее, для непосвященного, чем «технари» занятые планированием погружения.
Наконец принесли завтрак. Оказывается, помимо повара, на кухне присутствовал еще и официант. Он сидел за стойкой, на низком табурете и видно его до поры не было. Саша удивился. Было непонятно зачем здесь нужен официант? Чтобы обслужить четверых? Повар мог бы сам разнести четыре тарелки и четыре стакана чая, или просто поставить все на стойку, а гости взяли бы сами. Какие проблемы?
Когда Саша выразил свое недоумение происходящим, это вызвало смех! Отсмеявшись, Дмитрий стал объяснять:
- Понимаешь, это же Дахаб. Тут живут бедуины! Они мужчины серьезные, с детства дело с верблюдами имеют!  Тут все очень серьезно! Если, как ты предлагаешь, поставить все на стойку, и предложить брать самим, то это будет шведский стол, а тут вам не шведский стол! Тут частный отель, а не египетское государственное фуфло! Тут завтрак стоит аж 8 фунтов, между прочим! Значит – должен быть сервис. А повар, понимаешь, он повар, а не официант. Ты посмотри на него! Он важный человек, он себя уважает! И официантом он работать не будет, и предлагать ему такое неприлично.
- Но ведь просто нерационально держать еще и официанта! – возразил Саша – Не проще немного доплатить повару, что б он же и обслуживал?!
- Ты не понял. Повар не будет никого обслуживать, не потому, что ему за это не платят, а потому, что он ПОВАР, а не какой-то официант! Ему статус этого делать не позволяет!
- А….! – Саша засмеялся и хлопнул себя по лбу - Теперь понял!  Действительно, тут я смотрю все очень серьезно!
- А ты думал?!
Завтрак был и обилен, и отменно вкусен. Не зря он готовился чуть не полчаса. Саша решил, что повар, действительно себя уважает, и имеет для этого все основания. Как раз, с этого момента, наш герой, потихоньку, сам того не осознавая, начал уважать Дахаб, его уклад, его жителей. И городок не остался в долгу. Он стал открываться Саше.

                Первое погружение. Дахаб. Октябрь 2006.


Примерно через полчаса, по окончании завтрака, вся группа, наконец, собралась около русского клуба. Это случилось не в 9 часов, как договорились вечером, а дай бог, в 9:40, причем, Саша, вместе с Дмитрием и тремя технарями явились последними. Это вызвало шутки со стороны остальных, которые дожидались их, расположившись со своим снаряжением, подобно цыганскому табору, в тени большего, раскидистого дерева. И опять безмерно удивился Саша, что опоздание на 40 минут вызывает только шутки, а вовсе не серьезное недовольство, для которого, казалось бы, имеются все причины!
А это просто удивительная Дахабская энергетика уже вовсю работала над нервными московскими людьми, меняла их, перестраивала под себя. Здесь не принято было торопиться и суетиться, здесь время текло плавно и течение его, если и имело значение, то скорее отвлеченно-философское.
Они собирали оборудование, и одевались прямо на набережной, на бедуинских соломенных ковриках. Привинчивали регуляторы к баллонам, крепили к ним же компенсаторы плавучести, натягивали разогретые солнцем гидрокостюмы. Попутно, решались организационные вопросы.
Дайверы ходят парами. Так положено. Партнеры отвечают один за другого. Они помогают друг -другу одевать снаряжение, проверяют все ли у партнера в порядке, они должны плыть, не теряя своего товарища из вида, следить все ли с товарищем хорошо, и, если, не дай бог, что-то случится, разумеется, помочь.
Это так написано в учебниках. В жизни все несколько проще. Действительно идут парами, действительно стараются не терять партнера из виду, помогают, если надо, закинуть на спину тяжелую «скубу», но это в общем и все. В случае нештатной ситуации, дайверы – любители, как правило, помочь никому не в состоянии, впрочем, ситуации эти случаются крайне редко.
Многие в группе были знакомы, многие были друзьями, как Сашины попутчики Николай и Сергей. Само - собой это были готовые пары. Остальным надо было как-то делиться.
- Ребята, а кто будет моим партнером? – улыбаясь, и глядя на Сашу, спросила миловидная кореянка Алена, одна из немногих девушек в составе группы.
- Могу я – чуть смутившись, ответил он, поскольку практически к нему она и обращалась – Могу, но учти, я ныряю первый раз. Это первое мое самостоятельное погружение.
- Ой, тогда лучше не надо – засомневалась Алена  - Я под водой паникер! Если что, то…
- Нормально, нормально! – вмешался Дмитрий – Забирай его, Алена! Не бойся, все будет хорошо!
И он весело подмигнул им.
Ну, что ж? Саша помог ей одеть скубу, проверил, как учили, открыт ли у партнерши воздух, на месте ли груза, застегнуты ли все пряжки. Затем она проверила его.
 Неуклюже, в раскоряку, слез он с тяжелым баллоном за спиной с прибрежных камней, встал на песчаное дно, очутившись по колено в воде, протянул руку Алене, помог спуститься ей. Вместе, зайдя чуть глубже, они одели ласты, поплевали, как водиться, в маски, прополоскали их. Вода постепенно просачивалась в гидрокостюм, приятно холодила тело. Поддув компенсаторы, они зашли еще немного дальше, оторвались ото дна, и невысокие волны закачали их на поверхности моря.
Лежа на спине, Саша наблюдал за остальными, которые еще ковырялись со снаряжением, слезали в воду, одевали ласты. Он был радостно возбужден, и если волновался немного, то только из-за того, что не знал, как поведут себя его уши. В процессе обучения, и в бассейне, и на Белом озере, несколько раз возникали у него проблемы с «продуванием» ушей. Что-то будет на этот раз?
Наконец, все собрались, вошли в воду, и качались теперь на волнах вокруг Дмитрия, который раздавал последние указания:
- У всех все в порядке? Тогда, первой пойдет Аня!
Аня, дайвмастер, помощница Дмитрия, кивнула головой.
- Первая пара, за Аней, это вы – Саша и Алена. Поскольку Саша у нас первый раз ныряет. Потом, Андрей и Денис. Потом… - так он перечислил всех – Последними пойдут Сергей и Николай, как опытные товарищи, ну и замыкающим, я. ОК? Тогда одеваем маски! Партнеры, еще раз проверьте друг – друга! ОК?
Опустились на лица маски, зашипели проверяемые регуляторы, и Аня показала большим пальцем вниз. Это был знак к погружению.
Саша взглянул на Алену. Она показала ему пальцами ОК и взялась за инфлятор. Саша тоже, торопливо, показал ОК партнерше, нашарил на инфляторе кнопку выпуска воздуха, и правильно подняв шланг к небу, кнопку эту нажал. Воздух с шипением начал выходить из компенсатора, а он, соответственно, погружаться в пучину.
Едва почувствовав растущее давление на перепонки, Саша зажал нос, и дунул в уши. Щелчок и давление перестало ощущаться. Есть!
Он нашел глазами Алену, та была рядом. Аня, повернувшись лицом к группе, спиной вперед, очень медленно и плавно погружалась вдоль песчаного откоса, уходившего в темную глубину. Зовущими движениями рук она приглашала всех следовать за ней.
Саша снова взглянул на Алену, спросил знаком: ОК? Она ответила ему тем же жестом, и они двинулись следом за Аней.
Давление на перепонки снова стало расти, и снова Саша продулся. Еще несколько метров, еще раз. Хорошо! Пока все получается!
Слева и ниже появился риф. Вся группа вытянулась попарно в длинную цепочку, и Аня, повернувшись, наконец, лицом вперед и ластами к своим подопечным, направилась к рифу. Саша плыл следом, стараясь двигать ластами широко и плавно, дышать размеренно, и не терять из виду партнершу. Тут он вспомнил, что на запястье у него присутствует подарок Светланы – подводный компьютер. Ну-ка, посмотрим! Он взглянул на экранчик. Компьютер констатировал глубину погружения 12 м и возможность оставаться на ней более пяти часов. Возможность теоретическую, конечно. Прибор не умел учитывать количество воздуха в баллоне.
Саша посмотрел так же на манометр. Изначальные 190 Бар, превратились 170. Он еще не знал хорошо это или плохо, много он расходует воздуха или мало, но в любом случае, запас пока был порядочный.
Они уже двигались вдоль рифа. Аня плыла впереди, и глядя на нее Саша видел редкие, но мощные взмахи ее черных ласт. Самому ему плыть было все труднее, потому, что чем глубже, тем больше его тянуло вниз, и приходилось все время подгребать ластами вверх, чтобы оставаться на той же глубине, на которой шла Аня. Он понимал, что что-то делает не так. Он снова взглянул на компьютер – 15 метров, и тут сообразил – поддуваться! Надо же поддуть компенсатор плавучести, чтобы перестать тонуть!
Левой рукой он нашарил инфлятор, нашел кнопку поддува, нажал. Компенсатор начал наполняться воздухом и его потянуло вверх. Перебор! Скорее выпустить немного воздуха! Где кнопка? Так, вот она. Забулькали пузыри. Выпустив часть воздуха, он поймал, наконец, равновесие, успокоился, огляделся.
ОК? – спрашивала его, оказывается, наблюдавшая за ним, Алена. ОК – ответил он ей, потому, что теперь, все действительно было ОК! Тогда она показала ему пальцем в сторону рифа. Повернув голову в указанном направлении, Саша увидел маленькую мурену, высунувшую свою зеленую голову из щели между кораллами. Он покивал партнерше: Вижу, дескать! И поплыл дальше, глядя в сторону рифа, надеясь тоже увидеть что-нибудь и показать ей.
Но, нет! Слишком мало было у него опыта, а точнее, вообще не было. Не получалось у Саши любоваться подводными картинами и обитателями!
 То его тянуло вверх, и он поспешно выпускал лишний воздух. То проваливался, и приходилось поддуваться. То смотрел он на компьютер, то на манометр, беспокоясь о воздухе, то на плывущую впереди Аню, не отстать бы! То на Алену, положено же наблюдать за партнером! В общем, он суетился и мало, что видел. А как могло быть иначе в первое самостоятельное погружение?
Аня остановилась, повернулась к группе и спросила каждого об оставшемся количестве воздуха. У Саши оставалось 90 бар, а у Алены все 130! По ходу опроса остальных, выяснилось, что у одного человека, воздуха уже практически нет. Дмитрий поманил его к себе и протянул ему свой резервный регулятор – октопус. Так до конца погружения он и «висел на октопусе» Дмитрия.
Ведомая Аней группа, развернулась, и двинулась в обратный путь. Они прошли вдоль того же рифа на меньшей, 5-6 метров, глубине. Здесь все кипело жизнью, и Саша, который уже немного приспособился и успокоился, имел удовольствие наблюдать массу ярких, разноцветных рыбок, и снова, как в июне в Шарме изумлялся их разнообразию и красоте!
Скоро стенка рифа кончилась, и вдоль знакомого песчаного откоса они поднялись на поверхность. Высунув голову из воды, сняв маску и вынув изо рта регулятор, Саша увидел обычный мир. В кафешках на набережной обедали туристы, арабы катили какие-то телеги, около магазинчика разгружался грузовик. Все это было здесь, рядом! Вот, в нескольких метрах! И тут же, под водой, была нетронутая, сказочная природа! Там была тишина, нарушаемая лишь негромким шелестом пузырей, там скользили рыбки и рыбы, а среди кораллов прятались мурены. Это было так странно! Как сон!
Неожиданно он вспомнил Максима, который впутал его в дайверские эти дела, вспомнил и почувствовал благодарность к нему. Кстати, Максим был недалеко. На отрез отказавшись составить им компанию, он одновременно с ними поехал в обществе своей девушки в соседний Шарм-эль-Шейх, в нормальный отель и обещался заглянуть в гости. Саша очень сомневался в том, что Максим выполнит свое обещание.
 
- Ну, как? – спросила Алена.
- Отлично! – радостно ответил Саша.
- Ты молодец! – сказала она – У тебя все хорошо получается!
- Да, Саша прирожденный! – серьезно поддержал ее Николай, который тоже оказался рядом.
Саше была чрезвычайно приятна их похвала. Он даже покраснел, как мальчик, пробормотал в ответ что-то вроде: «Ну, уж и прямо…», вылил воду из ласт, и все они направились к берегу.
Все на том же соломенном коврике они стянули мокрые гидрокостюмы, разобрали скубы, сложили оборудование в пластиковые ящики и специально обученные люди увезли снаряжение в дайвцентр.
- Ну, что ж, - сказал Дмитрий – я предлагаю следующее погружение сделать часа через два, на El-Garden, а сейчас пойти опресниться и отдохнуть.
И они пошли в дайвцентр опресняться, т.е. промывать оборудование в пресной воде и развешивать его на просушку.
Потом был El-Garden, который запомнился Саше, в основном, трудным входом в воду, и соответственно, таким же выходом. Пришлось идти метров 70 по рифу, по неровному, с ямами и трещинами дну, по пояс в воде, навстречу волнам, которые всегда поднимались тут ближе к вечеру.
 Было совсем не просто идти с баллоном за спиной и ластами подмышкой, да еще помогать Алене. Ее, маленькую и легкую, волны просто сбивали с ног. Несколько раз они падали, Саша с трудом поднимался, протягивал руку партнерше, поднимал ее, и они шли дальше. Эти семьдесят метров были похожи на семь километров!
После погружения, обратно идти было чуть легче потому, что волны били им в спину, подгоняя к берегу. Выбрались они на земную твердь совершенно обессиленные. Солнце уже уходило за горы, становилось прохладно.
За ужином Дмитрий спросил Сашу:
- Ну, как?
- Нормально. Хорошо! – ответил он.
- Ну и славно! Готовься! Завтра начнется Advance.
Advance - так называется курс, по окончании которого, дайвер приобретает право погружаться на глубины до 30 метров.
- Как? – изумился Саша – Я же Open water только что закончил. Куда мне сразу?
- Завтра у нас Каньон - сказал Дмитрий – там 30 метров. Так, что надо!
- Но я же не имею права погружаться глубже 18?! – спросил Саша, не веря своему счастью.
- Да. – ответил Дмитрий лукаво улыбаясь – Да, но курс-то проходить ты имеешь право! А в программе курса четыре погружения на глубину 30 метров. Так, что настраивайся!

                Canyon. Дахаб. Октябрь 2006.
Такого джипа Саша не видал отродясь! Сейчас было уже сложно понять какой марки этот тарантас. Видно не простая была у него судьба, немало повидал он на свете и многое мог бы рассказать!
Два сиденья спереди, брезентовый дырявый верх, две лавки вдоль бортов в кузове. Давно умершие, недействующие приборы, люфт на руле, заметный даже пассажирам, очень условные тормоза. Все на проволочках, на изоленте. Лысая, местами до корта стертая резина.
Именно на таких машинах принято было в Дахабе доставлять дайверов к местам погружений. И это было здорово!
Поднимая шлейф пылищи, механическое это чудовище, громыхая, неслось по камням, вдоль да по морскому берегу. Саша с товарищами тесно сидели в кузове, стукались друг о друга на ухабах, песок хрустел на зубах, а Алена вскрикивала, когда автомобиль заносило в поворотах! Было жутко и весело! Путь был не далеким, и потому такая поездка не успевала утомить, а была просто, таким, маленьким, веселым приключением.
Следом за джипом двигался пикап, в котором ехали баллоны и прочее их снаряжение, упакованное в пластиковые ящики. Справа шумело под легким ветерком подернутое пенными барашками море, слева тянулись горы. Плыли мимо верблюды стоячие и верблюды лежачие, отдыхающие. Верблюды, не спеша везущие группы туристов из Шарма, и верблюды, мчащиеся куда-то стремительным аллюром, погоняемые, уверенно сидящими в седлах, черными и разбойными бедуинскими мальчишками.
Картинки сменяли одна другую, море искрилось солнечными брызгами, все было залито светом. Товарищи шутили, смеялись, и хорошо было Саше! Так просто, легко и хорошо, как не было уже очень, очень давно, наверное, с самого детства.
А потом был Каньон. Они входили в море через светлую лагуну, по удивительному капризу природы образовавшуюся среди сплошного кораллового рифа. Лагуна имела ровное, белое, песчаное дно, глубина ее не превышала 3-х метров. Они скользили над самым этим дном, как всегда, попарно, растянувшись длинной цепочкой и яркие солнечные лучи, прорывались сквозь неглубокую, голубую воду и играли на песке, на окаймляющих лагуну кораллах, на баллонах и шлангах. Перевалив узкую, подходящую к самой поверхности седловину, они вышли в открытое море и двинулись вдоль пологого, густо заросшего кораллами склона в глубину. Через минуту они достигли 15-ти метров, и пошли над простиравшемся горизонтально, сказочным плато. Прошли некоторое расстояние и остановились над рассекавшей породу трещиной. Трещина была узкой, всего метра четыре в самом широком месте. Рваные, черные ее края местами смыкались вплотную. Она разрывала плато надвое и тянулась, сколько хватало глаз, терялась в голубой дымке. Это и был Каньон. Отвесные, близко стоящие стены обрывались в глубину, и Саше, смотревшему чуть сбоку, не было видно насколько глубока эта подводная пропасть.
Цепочка сжалась, группа собралась в кучу и встала у края обрыва. Дмитрий выдвинулся чуть вперед, завис непосредственно над каньоном, оглядел своих дайверов, поднял руку, спрашивая жестом и взглядом, ОК? Все показали ОК. Тогда он, подняв шланг инфлятора к верху, выпустил воздух из «крыла» и длинная цепочка пузырей с негромким шумом устремилась к поверхности. Дмитрий повернулся вниз головой, чуть накренился набок, раскинул картинно руки и ринулся в провал, напомнив Саше, заходящий на цель штурмовик.
Через мгновение, маневр Дмитрия повторил кто-то из технарей, потом следующий. Саша посмотрел на Алену. Та махнула ему рукой, мол, иди первым. Он двинулся вперед, остановился над разломом, увидел черные стены и далеко внизу, узкую, неровную полоску светлого, песчаного, как в лагуне дна. Висеть над пропастью, в воде совершенно прозрачной, было удивительно и противоестественно! Это было, как полеты в детских снах!
Он стравил воздух из компенсатора и пошел вниз. Где-то на полпути ко дну ощутил давление на уши, продулся, и не успев оттормозиться, опустился прямо на песок. Повозился, заметил, что поднимает муть, сообразил, что делает не то, нашарил инфлятор, подпустил воздуха в компенсатор, оторвался ото дна, начал всплывать. Наконец, стравив немного воздуха, обрел желаемое равновесие. Оказавшийся рядом Дмитрий, внимательно смотрел на Сашу. Не дожидаясь вопроса, Саша показал ОК, хотя, было как-то не совсем окейно. Легкая такая, пожалуй, даже приятная слабость разливалась по его телу, и мысли совсем немного путались, и еще было как-то слишком, как-то подозрительно хорошо, и спокойно!
Оказывается, трещина эта продолжалась не только в сторону моря, но и в сторону берега. Перекрытая сверху, она превращалась в небольшую пещерку. Пещерка эта закнчивалась тупиком, но в верхней ее точке имелось небольшое отверстие – выход наружу. Через окно это лился внутрь блеклый, странный, делавший все сказочным и нереальным свет. Все цвета исчезали, оставались только оттенки серого и голубого. Люди светло серого цвета напоминали то ли инопланетян, то ли живых мертвецов. Странно, но это казалось забавным.
Саша глянул на компьютер, увидел, что тот констатирует невиданную глубину в 31 метр! Он хотел еще чего-то узнать от своих приборов, но как-то забыл, что именно.
Через узкое то окошко, следом за Аленой, звонко стукнувшись баллоном о камень, вышел он на свет божий. На компьютере 18 метров, голова снова совершенно ясная, и совершенно ясно всплыла в памяти вчерашняя фраза Дмитрия: На глубине 30 метров уже начинает ощущаться азотный наркоз.
Так вот оно что! Так вот, значит, ты какой, северный олень! Вот, значит, как действует коварная и опасная «Азотка»!
Часа через полтора, он с Сергеем, Николаем и Андреем сидел в кафе, на набережной Дахаба в ожидании супа из морепродуктов. Времени на пожрать было совсем мало, меньше часа. Все уже усвоили с какой завидной неторопливостью происходит в этом городке все, а уж особенно приготовление пищи. Поэтому Андрей, лучше всех владевший английским, сделав серьезное и значительное лицо, объяснил официанту, что ровно через сорок минут они должны быть в машине, которая повезет их на второе погружение, а посему, ежели, через двадцать минут суп не будет на столе, вся компания просто встанет и уйдет. Соответственно, суп придется официанту и повару есть самим.
Официант изобразил полное понимание, сказал: «Конечно, мистер, конечно!» и степенно удалился в сторону кухни.
 Если не считать наших четверых дайверов, кафе в этот час было совершенно пустым. Жарко было. Пустынна была вся набережная.
Суп появился через сорок минут. Они решили плюнуть на все и ели никуда не торопясь. Это дело, вместе с болтовней и перекуром, заняло минут двадцать. Еще минут десять шли они к месту сбора, и пришли, опоздав минимум на двадцать минут, а придя, оказались в числе первых! Народ подтягивался еще с полчаса, а водители, между - прочим, получавшие плату не повременно, а за расстояние, невозмутимо сидели на корточках в тени ближайшего забора, беседовали и курили, судя по запаху, анашу.
Саша подумал, что совершенно верно заметил некто, в своем отзыве о Дахабе, что спешить здесь никуда не надо, потому, что опоздать никуда невозможно.
Потом они ныряли на сайте Islands, где он намучился с ушами, потому, что там все время приходилось плыть то вверх, то вниз, повинуясь прихотливому профилю кораллового лабиринта. А потом, Дмитрий предложил желающим совершить ночное погружение на домашнем рифе light house.
Саша подустал, но ему нырять надо было по любому. Ночное погружение входило в программу изучаемого им курса. Впрочем, он и без курса нырнул бы. Для чего он прилетел-то сюда? Что б нырять. Ну, вот значит и надо нырять, а не прохлаждаться!
Желающих нырнуть в темноте набралось пять человек. Вела их Аня, соответственно, вместе с ней их было шесть. Три пары. Сашиным партнером был, на этот раз, Андрей. Алена ночью лезть в море не пожелала.
 Вооружившись фонарями, вошли они в тихую, черную будто чернила, казавшуюся теплой воду. И опять изумился Саша, когда мгновенно исчезли яркие огни набережной, музыка из ближайшего кафе и лишь нетронутый, первобытный мир моря и тишина остались вокруг.
Они прошли вдоль рифа, рассекая тьму лучами фонарей. Вдоволь насмотрелись на небольших зеленых мурен и крылаток, вышедших на ночную охоту. Благополучно поднялись на поверхность, опреснились, развесили снаряжение на просушку.
Саша зашел в свой номер, сполоснулся и вернулся в дайвцентр в поисках компании для ужина. Там он нашел Андрея и технарей во главе с Дмитрием. У технарей на завтра планировалось техническое погружение в знаменитый Блю хол. Они возились со своими смесями – газами, а Андрей, как и Саша наблюдали за их манипуляциями и ждали, когда они закончат, дабы, наконец, пойти в кафе.
Саша свалился в ближайшее плетеное кресло, вытянул ноги. Он закурил сигаретку, задумался о своем, глядя в крашенную стену. Некоторое время, может пять минут, а может десять сидел он так, не замечая ничего вокруг.
- Чего сидишь? – весело спросил, вдруг возникший в поле зрения Дмитрий.
- Чего? – не сразу понял Саша, а очнувшись, ответил – Ну, чего? Устал, малость.
- А это потому – сказал Дмитрий назидательно – Что плавать надо не на воздухе, а на найтроксе, на смеси обогащенной кислородом. Тогда уставать будешь гораздо меньше.
Почему-то у Саши вдруг возникло от этой речи ощущение дежавю. Где-то он уже слышал точно такие же слова, но где? Он напряг память и вдруг вспомнил! Точно! То же самое, практически слово в слово, говорил ему в Москве Максим! Вот оно, что!
Он тут же забыл бы про все, про это, но в следующее мгновенье, в двери дайвцентра вошел Максим, собственной персоной! Вошел, как ни в чем не бывало, остановился перед обомлевшем Сашей, протянул ему руку, и сказал:
- Ну, привет!
- Привет – ответил Саша, хлопая глазами, машинально пожимая протянутую руку, и совершенно не понимая, что это такое происходит?! Откуда это по-щучьему велению, не иначе, здесь взялся Максим, сразу после того как он о нем вспомнил?
Наконец, до него дошло, что собственно, ничего такого уж прям невероятного в появлении Максима здесь, в русском клубе, на самом деле нет. Максим же отдыхал, вот видимо, с девушкой, которая вошла следом, совсем неподалеку, в Шарме и даже грозился, что заедет в гости. Вот он и заехал, значит!
Когда происходящее, таким образом, уложилось в Сашиной голове, изумление ушло, а чувство юмора вернулось.
- Сгинь! – сказал он, глядя на Максима, и помахал рукой перед лицом, будто разгоняя галлюцинацию.
- Что? Не ждали?! – засмеялся Максим – А мы вот подорвались и приехали! Познакомься – это Маша.
Макс потянул за руку стеснявшуюся в дверях барышню.
Рассмотрев ее, Саша удивился. Машу ни как нельзя было назвать красивой. Даже на симпатичную или интересную она тянула с трудом. Это было странно потому, что две предыдущие пассии Максима были весьма эффектны.
Макс был, что называется, парень хоть куда. Ростом был он повыше тоже не маленького Саши, широк в плечах, светло русые волосы, спокойная, несколько надменная улыбка. В движениях и поступках степенен и обстоятелен. Добавим сюда замечательное чувство юмора, талант увлекательно рассказывать всякие байки, да еще умение проявлять заботу о ближних, какую-то его добрую теплоту, замечательные 34 года и, ну, само собой понятно, что он нравился дамам и мог выбирать.
 Несколько странно было, что это не он бросал своих девушек. Они уходили от него, а Макс эти расставания переживал тяжело и долго. С последней, которая была фактически женой, он прожил вместе два года, когда что-то там разладилось, и горемыка снова был покинут.
И вот Маша. Существо лет 22-23. Невысокая, плотная. Через чур плотная. Длинные волнистые волосы собраны в хвост. Большие, чуть на выкате, зеленые глаза, похоже, умом не блещет, хотя, внешность, конечно, обманчива. Веснушки. Видимо еврейка. Похоже на то, что еврейка. Очень странно! Что он в ней нашел?
Саша неохотно поднялся с кресла, и чуть поклонившись девушке, представился. Как он почему-то и ожидал, Маша улыбнулась ему преувеличенно сиятельно. Что ж? Опытный артист разговорного жанра, он немедленно принял предложенные правила игры, и тоже улыбнулся ей, отработанной в беседах с клиентами на работе, совершенно простой и располагающей улыбкой.
- Очень приятно, мисс Мария! Как вам наша деревня?
Маша немедленно делано засмеялась и повисла на Максиме. Чем-то она сразу не понравилась Саше, ну, да бог с ней! Все это его в конце концов абсолютно не касалось.
Максим пошел здороваться с Дмитрием и остальными, а девушка осталась с Сашей и затараторила:
- Я первый раз за границей, меня Макс вывез, и мне все тут ужасно нравится! У нас в Питере уже зима, практически, а тут красота! Солнце! Море! Я раньше никогда не была на море! Только на Балтийском, но это не то совсем! А тут столько всего! Столько сразу впечатлений!
Саша совсем поплыл: Господи! Эта дура еще и из Питера! Это как же Макса угораздило?! Вот, блин! Ладно. Какое мое собачье дело?!
Она еще что-то говорила, трещала, как чапаевский пулемет, Саша улыбался, уже не слушая, кивал головой и старался на нее не смотреть.
Он страшно обрадовался, когда вернулся Максим в сопровождении Дмитрия и Андрея, а Машин поток красноречия наконец иссяк.
- Ну, что? Идем ужинать уже?!
- Нет – ответил Дмитрий – Сначала надо найти где ребятам ночевать. Он кивнул в сторону Макса с Машей. – Впрочем, вы то можете идти, занимать места, заказывать, а мы потом подтянемся, когда найдем крышу.
- Нет, я с вами пойду – решил Саша – А уж потом, все вместе и ужинать.
- Ну, и я тогда тоже – присоединился Андрей.
Андрей был постарше нашего героя. Высокорослый, упитанный, с упругим таким, хоть и объемным пузом. Внешность имел кавказскую, яркую. Густые брови, полные, ярко прорисованные губы, очень живые карие глаза, черные и кудрявые, но уже, начинавшие редеть волосы.  Однако, стоило ему начать говорить, как вся эта его кавказскость словно куда-то исчезала. Происходило это видимо от того, что сразу становилось ясно – русский язык для него родной и ничем, кроме внешности, да звучной фамилии Айропетян он от всех прочих не отличается.
 Будучи, по-видимому, довольно состоятельным кротом, Андрей поселился в Дахабе в одном из как-бы дорогих отелей старого города с гордым именем Golden Europe. Отель принадлежал каким-то венграм. По свидетельству Андрея, там были неслыханные в Египте паркетные полы, чистота – красота и завтраки в европейском стиле. Здорово! Но, Саше было непонятно, неужели за паркетом и завтраками в европейском стиле стоило ехать в Египет, а тем более именно в Дахаб?
Кроме того, в отеле этом, общительный Андрей оказался в одиночестве, т.к. все остальные дайверы поселились в гораздо более скромных обиталищах, а общаться с другими постояльцами, главным образом, пожилыми немцами, было и не интересно и проблематично. Затосковал Андрей там уже на второй день. Впрочем, на второй же день и выяснилось, что в отеле-то только спать и придется.
- Пойдемте, узнаем для начала, что у нас в Divers loge делается с местами? – предложил Саша.
- Пойдемте – согласился Дмитрий – благо тут рядом.
Он вышел из дайвцентра, а вся компания, состоявшая из двух технарей, одного из которых, звали Алексеем, а второго Юрием, Макса с Машей, Саши, Андрея и успевшей присоединиться к ним Ани потянулась следом. Макс начал, было рассказывать, как они добирались из Шарма местным рейсовым автобусом, всего за 12 фунтов с человека, однако ничего рассказать он не успел, слишком близко находилась гостиница.
Увидев недостроенный забор, непонятного назначения калитку, и заметив, что все направляются именно туда, Андрей изумленно спросил:
- Это, что еще за Караван-Сарай?
- Э…, уважаемый сэр! Я попросил бы Вас быть по аккуратнее в выражениях! Мы ведь, все живем в этом, как вы изволили выразиться, Караван-Сарае! – ответил, развеселившись удивлением товарища, Саша, и все вокруг захохотали.
 Андрей смутился и ничего не сказал, ну, или сделал вид, что смутился.
На рецепшне никого не оказалось и все, пока суть, да дело, пошли вместе с Максимом и Машей смотреть Сашин номер. Он открыл дверь, включил свет, и отступил в сторону, пропуская любопытных. Макс с барышней вошли внутрь, а Андрей, заглянув через порог, поспешно сказал:
- А, что? Внутри-то все нормально. Просто вход какой-то недостроенный, а так, очень даже ничего!
- Ладно, ладно! Не оправдывайся! – засмеялся Саша – Мы тебе запомним этот Караван-Сарай!
И снова все заржали, а Андрей снова обрел смущенный вид. Видимо, все же играл. Не больно-то он был похож на застенчивого.
Технарь Алексей, так же сунул нос в номер, и осмотрев помещение спросил:
- Значит, ты один тут живешь? В двухместном?
- Ну, да – ответил Саша.
- Класс! Баб водить можно!
- Можно! Было б кого! – сказал Дмитрий, и почему-то оглянулся на Аню. Аня покраснела и спрятала глаза.
- Не смущай порядочную девушку, Дима!
- Чего я–то? Ты сам первый эту тему начал!
Продолжая весело галдеть, все потянулись обратно к рецепшну. Саша запер дверь, чуть отстав от компании, пошел следом по тихой и темной галерее. Смех и шутки слышались в некотором отдалении, его сандалии мягко ступали по гладкому камню. И вдруг он остановился и замер, потому что почувствовал чей-то пристальный взгляд, направленный в затылок, будто ствол винтовки. Он резко обернулся и не увидел никого и ничего в темноте галереи.
На самом деле, не так уж было и темно, луна уже взошла. Он повернул голову чуть правее, в сторону двора и увидел (или только показалось ему?), мелькнувшую и скрывшуюся за углом столовой собачью тень.  Напугала, черт! - выругался про себя Саша. И тут он снова вздрогнул, на этот раз, от неожиданно вторгшейся в голову, какой-то совершенно не его, странной, чужой мысли: Мне обещали показать что-то. Надо быть внимательнее.
Да, что это? Он почесал за ухом, вытащил сигарету, закурил. Фигня какая-то! Ладно. Чего только и с кем не бывает! Он пару раз глубоко затянулся, и заторопился к рецепшну, к людям. На секунду он вдруг вспомнил, что где-то, относительно недавно, что-то слышал насчет «показать», но раньше, чем он размотал клубок воспоминаний, ноги вынесли его на площадку перед рецепшном, где он услышал, что мест, в гостинице, оказывается, нет, что все зарезервировано, завтра приедут постояльцы, и надо идти дальше, искать ночлег Максу с Машей, например, в Али-Бабу.
- На крайняк, вон Саня вас приютит! – веселился Андрей – У него кровать свободная! Приютишь, Сань?!
- Обязательно. – ответил Саша – Но это будет очень недешево!
И снова все захохотали, двигаясь в сторону гостиницы Али-Баба, где и нашелся свободный номер.
Максим отправился в дайвцентр за своими сумками. Дмитрий взялся помогать Маше заполнять бумажки на заселение, а остальные двинулись в китайский ресторан, куда всех потянул Алексей.
Саше было не очень понятно, зачем в Египте идти в китайский ресторан? Он бы с большим удовольствием, попробовал каких-нибудь кальмаров по-бедуински, но раз уж все идут в китайский, что делать?
Однако вышло совсем не так.      
Едва они очутились на набережной, повернули направо, и двинулись сквозь строй кафешек и сувенирных лавок в направлении китайского ресторана из глубины кафе под названием Friends им кто-то крикнул: Эй, ребята! Вы куда?
Они подошли вплотную к ограждавшим территорию «Friends» перилам и увидели далеко за столиком, у самой воды Сергея и Николая, которые призывно махали им руками, с ними была Алена.
- К нам! К нам! Идите к нам! – дурачась, кричал Сергей, а люди из-за соседних столов оборачивались на него с удивлением, а некоторые и с возмущением.
- А мы в китайский хотели! – закричал ему в ответ Алексей, и вся публика обернулась теперь на него.
- Пойдемте, пойдемте! Я посажу вас к вашим друзьям! Тут вам будет хорошо! У нас замечательная рыба сегодня! – уже пел официант, тесня всю компанию ко входу и улыбаясь так, будто он только их и ждал последние десять лет.
- Подожди! – оборвал его песню Андрей – Подожди. Где мы там все поместимся? И мы еще пива хотели купить в Sirtaki. И остальные друзья, как нас найдут? Мы договорились с ними…
Тогда, в 2006, пиво в мусульманском Дахабе можно было купить только в одном месте – в «греческом» баре Sirtaki.
- Заходите, и не о чем не беспокойтесь, сэр! – мягко перебил его официант – Мы сейчас же сделаем вам большой стол, чтобы всем было удобно. Мы сбегаем в «Sirtaki» и купим вам ваше пиво. Мы встретим ваших друзей и направим сюда!
- Видали артиста?! – развеселился Андрей.
Он обращался к своей компании по-русски и указывал пальцем на официанта. Тот, будто поняв, что именно говорят о нем, совсем расплылся в улыбке, только, что не раскланялся!
- Вы, что, знаете наших друзей?! – снова по-английски обратился Андрей к официанту.
- Да! - кивнул тот головой – Всех нет, но Дмитрия мы знаем!
- Вот черт, какой! – только и смог сказать Андрей, у которого закончились аргументы – Ну, что? Зайдем?
- Сайдом! Сайдом! – немедленно повторил официант, поймав русское слово прямо на лету.
- Кажется, нам не оставляют выбора – засмеялся Саша, наблюдая, как к столу, за которым сидели Николай, Сергей и Алена, двое парней начали придвигать дополнительные столы, организуя пространство под большую компанию.
- Да, пошли! Смотри, как уговаривает. – сказал Алексей и направился к возникающему на глазах огромному столу.
- Пошли! Пошли! – как попугай повторил официант, едва не заталкивая Сашу и Андрея на территорию кафе.
- Сам пошел! – огрызнулся Андрей, сдаваясь.
Через несколько минут, Саша, удобно развалившись на диване, изучал меню.   
На столе появилось обещанное пиво, горячие питы, и скромные, зато бесплатные, на «бонус» салаты. А еще через непродолжительное время в кафе заталкали Дмитрия, Максима и Машу.
Макс выставил на стол литровую бутылку «дьютифришного» виски, официанты притащили стаканы и кока-колу.
Черт с ним! – решил Саша - Ничего с моей язвой, авось не случится от одного раза. Выпью немножко.
Он позволил Максу налить в его стакан виски на два пальца, долил доверху ледяной шипящей колой и сделал глоток. Коктейль тут же ударил в голову не хуже шампанского! Практически непьющему Саше, моментально сделалось весело и легко. Будто пузырьки кока-колы в стакане, закипала в нем веселая дерзкая энергия. А еще он вдруг почувствовал, что страшно голоден! Действительно, кроме супа он с самого завтрака ничего не ел, и нырял три раза.
Официанты, между тем потихоньку начали подтаскивать заказанные блюда, и кое-кто за столом уже вовсю трескал. Не в силах дождаться своего заказа, Саша схватил аппетитную теплую пииту, разломил пополам, обмакнул в тхину и моментально умял обе половинки. Отхлебнул еще глоток ледяной кока-колы с виски, откинулся на спинку дивана и увидел парящую в руках официанта тарелку полную картошки фри из которой, держась непонятным образом, торчали ежом деревянные палочки с насаженными на них здоровенными креветками.
- Для кого это? – осведомился официант, остановившись около их стола.
- Для меня, для меня! – быстро ответил Саша и для чего-то помахал рукой.
Официант подмигнул, помахал рукой в ответ, и обойдя стол, церемонно опустил тарелку перед ним.
- Пожалуйста, сэр!
Он великолепно играл свою роль, вот только в улыбке его сквозила ирония. Кажется, местные почитали туристов за совершенных дураков! Впрочем, туристы всегда выглядят дураками. Такая у них судьба.
Поели. Утолив первый голод, выпили еще, за то, что б количество погружений всегда ровнялось количеству всплытий. Максу удалось, наконец, рассказать про свое путешествие Шарм – Дахаб, потом пошли байки и анекдоты.
Потом, принесли кальяны, стали курить. Один из трех кальянов оказался неудачным, на том краю стола где его курили, передавая мундштук друг-другу, все кашляли. Остальные безжалостно хохотали над ними.
- Это плохая шиша! – звонко кричала официанту Маша, раскрасневшаяся то ли от выпитого, то ли от возбуждения – Принесите другую! Хорошую!
Эйфория улеглась так же быстро, как и взлетела. Шутки стали стихать, затем народ начал потихоньку расходиться на ночлег. В числе последних поднялись Саша и Максим с Машей.
Они не спеша шли по опустевшей набережной. Друзья вспоминали какие-то хохмы из совместной работы, а девушка почему-то притихла, не мешала, слушала, казалось, с интересом их беседу. Сашина усталость куда-то вся испарилась, он чувствовал себя бодрым, а болтать с Максимом было так хорошо, что ему совершенно не хотелось расставаться и идти спать.
- Пойдемте, может, в Sirtaki посидим? – предложил он.
Максим явно хотел возразить что-то, по своему обыкновению разумное, что-нибудь вроде того, что завтра-де нырять, и надо выспаться, но его опередила Маша.
- Пойдемте! Хочу там посидеть! – заявила она, требовательно глядя на Максима.
И тот, кивнул головой, и пошел, как миленький! 


                Sirtaki. Дахаб. Октябрь 2006.


Темна и тиха была Дахабская ночь. Пустынна и загадочна набережная. Ласково плескались округлые волны, чуть поддувал теплый ветерок, какой бывает только в тропиках и только ночью.
Неторопливо шли по брусчатке трое. Высокий и здоровенный красавец – блондин Макс, сухопарый, кудрявый, чем-то даже похожий на местного жителя Саша, и почему-то притихшая, девушка Маша.
Они прошли мимо русского клуба, обогнули мыс Light House, ну и, собственно, пришли к своей цели. К греческому бару Sirtaki.
Почти от брусчатки поднималась его, выходившая к набережной, стеклянная стена, приглушенный, таинственный свет заливал зал, который был совершенно пуст и весь просматривался снаружи. Через раскрытую настежь, стеклянную же дверь они проникли внутрь, ступили на керамический звонкий пол, подошли к стойке, отделанной той же керамикой. Попросили у дремавшего бармена три бутылки пива и блюдо соленых орешков. Расположились за столом в глубине, подальше от стойки. Отхлебнули по первому, самому вкусному, ледяному глотку, пожевали соленых фисташек. Саша закурил.
- Ну, рассказывай! – некурящий Макс разогнал ладонью дым.
- Что? – не понял Саша.
- Что, что? Как нырял? Как вообще тебе?
Саша охотно поведал о своих первых впечатлениях, о Каньоне, об Эль Гардене, о ночном погружении. Максим, который прекрасно знал эти сайты, слушал, вставлял замечания. Потом, в свою очередь, рассказал о своих прошлых, здешних нырялках. Дайверы всегда находят о чем поговорить! Маша сидела молча. Слушала. Казалось, что ей тоже интересно.   
- Ну, давайте выпьем, за нашу эту удивительную, Дахабскую встречу! – предложил Саша.
Звякнули в гулкой тишине бара, встретившись, бутылки.
- А я совершенно не верил, что вы действительно приедете! – продолжал он, хорошенько отхлебнув – Верите? Я даже забыл, что вы вообще находитесь тут неподалеку, в Шарме! И вот, представьте, сижу я в дайвцентре, усталый, задумался. Походит Дмитрий, и спрашивает: Чего сидишь такой? Я отвечаю, мол, утомился. А он говорит: Вот! Это потому, что плавать надо не на воздухе, а на найтроксе. Тогда, дескать, и после трех дайвов будешь себя нормально чувствовать. Я слушаю его, и возникает у меня отчетливое дежавю! Где-то, думаю, я уже это точно слышал! Практически, слово в слово! Стал вспоминать, и вспомнил! Это, ведь Макс мне в Москве, как-то раз говорил! И только вспомнил – будьте любезны! Явление!
Максим расхохотался, следом за ним засмеялась и Маша, улыбнулся и Саша, довольный успехом своего рассказа.
- А завтра, значит у нас Белс-Блю хол? – уточнил Максим.
- Да, Дмитрий сказал, что так. Интересный сайт?
- Да... Да, все интересно, когда первый раз! Правда, ведь?
- Конечно! А ты, Мария, ныряешь?
- Нет. – ответил вместо девушки Максим – Мы с ней тут интродайв сделали. Попробовала она. Понравилось, говорит. Может, потом учиться будет. Будешь учиться?
- Буду! Мне очень понравилось! Такая красота! – ответила Маша.
Она ответила совершенно искренне, без театрального, преувеличенного восторга, по крайней мере, так показалось Саше, и в этот момент будто исчезла куда-то ее малоинтересная внешность, будто живой и теплый лучик проклюнулся сквозь невзрачную оболочку, и Саша подумал, будто понял, что привлекло в ней Макса.  Подумал и загордился тем, какой он все-таки наблюдательный и тонкий психолог!
У мужчин пиво кончилось, а у девушки оставалось еще порядочно. Все равно Саша, подойдя к стойке, взял три бутылки, рассудив, что лишней третья бутылка не окажется в любом случае.
  Когда они допивали по второй, Маша все еще мучила первую.  Макс отдал лишнюю бутылку Саше, а сам отправился к стойке еще за одной. 
Вернувшись, он сел за стол и таинственно сообщил, что узнал у бармена, где находится туалет, т.к. ситуация зреет!
После того, как третья бутылка в руках Саши наполовину опустела, он почувствовал, что Макс, как всегда, прав со своей предусмотрительностью, и не зря узнавал про туалет!
- Так где, ты говоришь, это самое место? – осведомился он, немного стесняясь, в присутсвии девушки.
- Пошли. – ответил Макс, поднимаясь – Ты пойдешь с нами, Машка?
- Нет. Вы идите. Я подожду здесь.
Они поднялись по каменной темной лестнице на второй этаж, нашли грязноватый, на одну персону сортир.
- Иди первым, проверишь! – пошутил Макс.
Выйдя из клозета, Саша в ожидании, отправившегося следом за ним товарища, закурил и осмотрелся по сторонам. Он заметил узкую металлическую лестницу, ведущую куда-то еще выше. Подошел к ней, глянул вверх, увидел квадрат открытого люка, и в нем кусок звездного неба.
Дождавшись появления Максима, он позвал: Иди сюда, Макс! Пойдем, посмотрим, что там есть!
Они поднялись по лестнице, и оказались на широкой и плоской крыше. Где-то внизу тихонько шумело море, а прямо над их головами, развернулось огромное, бархатно-черное, усыпанное крупными звездами южное небо!
- Красота! – восхитился Саша, и сел на еще теплый, бетонный парапет.
Максим опустился рядом. Попросил угостить сигаретой.
- Ты ж не куришь? – удивился Саша.
- Иногда, бывает, курю. Редко.
Саша протянул ему пачку «Кента», дал прикурить. Максим с видимым удовольствием затянулся, поглядел в небо, выпустил дым навстречу далеким звездам.
- Хорошо! – тихо сказал он.
- Да! Очень хорошо! – согласился Саша – Знаешь, мне, вообще, очень все здесь нравится. И место это странное, и компания. Я страшно признателен тебе, что ты втянул меня в это замечательное безобразие!
- Да, ладно! – отмахнулся Максим – Чего ж я тебе, плохого, что ль, присоветую?
- А как тебе в Шарме?
Саша знал, что Максиму прежде не приходилось бывать в Шарм-Эль-Шейхе, и догадывался, что поехал-то он туда, а не в Дахаб со всеми, главным образом для того, чтобы доставить удовольствие Маше.
- В Шарме? Да, ни как. Как, собственно, я и предполагал. Ну, так нормально в принципе.
- Машке нравится?
- Машке все нравится. Она первый раз на море и первый раз за границей.
- Показал, значит, барышне белый свет! Слушай, а если не секрет, откуда она вообще взялась? Извини, если вопрос бестактный, но…
- Я тебя понял. – мягко перебил Максим – Из Питера.
- Это я уже в курсе. Собственно, поэтому и спрашиваю. Как-то это непонятно.
Саша немного лукавил. Ему не только это было непонятно. Ему насчет Маши все было непонятно, а всего не понятнее, чем это она купила Макса? Макса, который знал себе цену, любил все красивое и дорогое, и девушек выбирал, не обязательно дорогих, но уж красивых – это непременно!
Каким-то телепатическим образом, Максим понял самую суть вопроса и начал рассказывать именно о том, что интересовало Сашу. Начал, правда, издалека.

                Кристина. Дахаб. Октябрь 2006.

- Ты Кристину – то помнишь? – спросил Макс, вытащив из Сашиной пачки еще одну сигарету.
-Кристину? Конечно.
Разумеется, он помнил Кристину – подружку Макса, которая появилась у того еще в те стародавние времена, когда они работали вместе, в одном филиале, и Максим был старшим приемщиком и, в некотором роде, Сашиным начальником. Эх-эх! Нашему герою тогда едва исполнилось 36, а Максиму и вовсе было 28, правда он выглядел солиднее, и несколько старше своих лет, а Саша, наоборот, несколько моложе, что их, как бы немного уравнивало.
Да, и вот, Кристина. 18-летняя высокая, стройная брюнетка с голубыми глазами. Она и для Макса, была, пожалуй, слишком молода, а Саше, едва ли не в дочери годилась. Что он знал про нее? Да, ничего почти. Знал, что ее отец бывший автогонщик, что сейчас у него своя, вроде, команда по кольцевым гонкам, что сама Кристина тоже увлекается автоспортом, что, как-то на этой почве, Макс и свел с ней знакомство. Знал, что она затянула его в занятия сноубордом. Саша, как-то раз, ездил с ними в Волен, один из первых, подмосковных т.н. горнолыжных курортов, показывал где это такое, и что там делают.  Сам он на сноуборде не катался, предпочитая лыжи, того же хотел он и для товарища, ан нет! Девушке нравился именно сноуборд и Макс подчинился. Вот, собственно, и все, что было Саше про нее известно.
Потом, Макса поймали на каком-то глупом воровстве и ему пришлось уволиться с фирмы, а с Сашей, наоборот, случился головокружительный карьерный взлет, в следствии, которого, он, перепрыгнув сразу через несколько ступенек, в одночасье сделался исполнительным директором. Вот. И несколько лет они с Максимом не общались. Не общались особо они и тогда, когда Макса снова приняли обратно на работу.
 Взяли его по причине острой нехватки квалифицированных кадров. Вообще-то, уволенных за воровство обратно не принимали, а тут сделали исключение, но оказались они с Сашей в разных подразделениях, на разных территориях и виделись, и разговаривали крайне редко, вплоть до того случая с которого и начался Сашин дайвинг.
- Знаешь, я был к ней очень привязан – рассказывал Макс – Мы снимали квартиру, несколько лет жили вместе. Дайвинг – это, кстати, тоже от нее. Это она им занималась и меня завлекла. Мы и сюда, в Дахаб, два раза ездили вместе. Я был в очень хороших, дружеских отношениях с ее матерью. Она, ее мать, молодая еще женщина, твоя, наверное, ровесница. Когда меня с фирмы выперли, я работал, сначала, мастером в автосервисе одном. Зарабатывал не много, плюс за съем квартиры платить приходилось. Денег нифига не оставалось, трудно было. Кристина это все переносила стоически. Никаких претензий. Потом, когда меня обратно приняли, стало лучше материально. Я уж стал подумывать о свадьбе, о покупке квартиры. И вроде, она не возражала, и родители ее были за. И вдруг, понимаешь, в одночасье, без всякой видимой причины все закончилось.
Максим рассказывал медленно, с паузами, будто подыскивая слова. Саша видел, что и сейчас ему тяжело и больно вспоминать, и говорить об этом.
- Ну, короче, вдруг она взбрыкнула и ушла. У ее матери я узнал, что она поехала в Питер на гонки, на Невское кольцо. Там участвовала команда ее отца. И я, дурак, поперся в Питер, думая, что ничего страшного, что это все так..., встретимся и все уладится.
 Думал, найду ее, поговорим, и все встанет на место. Приехал и нашел. У подруги. У Маши, как раз. Я ее и до этого знал, Машу. Кристина и познакомила. Ну, не так, чтобы хорошо знал, просто видел пару раз.
 В общем, я к ним пришел, хотя по телефону, Кристинка мне категорически сказала не появляться. Все-равно я пришел, а она наговорила мне с порога всяких гадостей, и смылась. И тут я понял, что зря я в Питер-то приехал. Расстроился тогда ужасно, совсем раскис.
 Говорю, я сильно был к ней привязан, и как-то все внезапно произошло, не готов я совсем оказался. Ну, вот значит, я там, у Маши напился в зюзю, и проснулся утром с ней, с Машей в постели. Вот так с ней все и началось.
Саша слушал, и жалея приятеля, видел, что ситуация то классическая, что Машенька, не будь дура, пользуясь случаем, быстренько подобрала, то, что плохо лежало. Да и по тому, как Макс, рассказывая эту историю, досадливо морщился, будто от зубной боли, было видно, что и он уже прекрасно все понимает, и вряд-ли происходящее ему сильно нравится. Без очков было видно, что он продолжает любить бросившую его Кристину, а Маша… Вот это и было Саше непонятно. Что же он так долго делает с Машей? Уже больше полугода.
Максим замолчал и явно ждал, что же скажет ему в ответ приятель. Саша напряженно думал, и не знал, что сказать, так, чтобы и не соврать, и остаться в рамках приличий. Его ведь нельзя было назвать другом Максима, они были просто старыми товарищами по работе, не больше.
С другой стороны, раз уж Макс, так доверительно рассказал все это именно ему, то он точно имеет право услышать честное Сашино мнение.
Что бы выиграть немного времени, наш герой вытащил сигарету, не спеша закурил, полюбовался с минуту невероятным Египетским небом.
 Мириады звезд висели над головой! Нереально отчетливо виден был протянувшийся из-за черных ночных гор, через залив, к Аравийскому берегу Млечный путь. Следуя за дорожкой этого звездного пути, опустил Саша глаза в низ, к едва различимому в ночи морю.  Луна нарисовала серебристый след на черной морской ряби.
- Слушай, - наконец, решился Саша – Она, ведь получается, случайно оказалась с тобой. И я вижу, ты уж извини, кажется, тяготишься ее обществом. Так я не пойму, зачем тебе это надо?
Максим ответил не сразу.
- Можно я разорю тебя еще на сигарету? – спросил он.
- Конечно. – Саша подтолкнул пачку поближе к товарищу.
Тот закурил, кашлянул, затянулся еще раз, опять кашлянул и погасил сигарету о бетон парапета. Ветерок тут же подхватил полетевшие искры, понес их куда-то вниз, к пляжу.
- Понимаешь, – растягивая слова, произнес Максим – она мне очень тогда помогла. Я просто не знаю, что бы со мной было, если б не она.
Саша ждал продолжения, но Максим больше ничего не говорил. Падали секунды, и с каждой следующей секундой, становилось все яснее, что больше он ничего и не скажет, что нечего ему сказать больше, что он, Максим, попался и сам это понимает, но сделать ничего, по чему-то, не может или не хочет.
Что это было? Чувство долга? Страх одиночества? Повязка на еще не зажившую рану? Саша не знал, но видел отчетливо, что это не любовь, и даже не страсть, и…  Какое мое собачье дело?! – подумал он уже не первый раз за этот затянувшийся вечер, подумал, но сказал совсем другое.
-  «Все проходит, и это пройдет!». Ты хороший парень, Макс!
- Угу. – кивнул Максим и повесил голову.
Посидели молча. Луна поднялась выше, и залила все вокруг своим волшебным светом. Сделала загадочными и нереальными зубчатые горы за спиной, посеребрила светлые волосы Максима, выступили из темноты квадратные очертания Дахабских зданий.
- Слушай! – будто проснулся Саша – Сколько мы с тобой здесь уже сидим?! А девушка там у нас брошенная!
- Ох, елки! Действительно! Как-то мы заболтались! – ответил Максим, поднимаясь – Пошли!
- Вы где?! Я уж думала, вы там утонули! - Маша сидела там же где ее оставили час назад, в полном одиночестве и с пустой бутылкой.
- Прости нас Мария! – сказал Саша – Веришь? Туалет оказался очень далеко!
По глазам девушки было видно, что она никак не поймет, шутит этот Саша, или говорит правду. Чтобы скрыть улыбку, он отвернулся, и пошел к стойке, купить еще пива.
Через две минуты они вышли из бара с открытыми бутылками в руках и направились, не спеша, на ночлег. Снова прогулялись по набережной, простились у поворота к Сашиной гостинице, и разошлись в разные стороны.
Около входа в гостиницу, Саша допил свое пиво, выбросил бутылку в урну, заметил, что небо со стороны Аравийского берега начинает светлеть, испугался, что не выспится, а завтра серьезное погружение с утра, и быстро направился в свой номер.
       
 
                El Bells – Blue hole. Октябрь 2006.


Максим разбудил Сашу в семь утра. Разбудил бесцеремонно, мол, хватит дрыхнуть, покажи лучше мне, где живет Дмитрий.  В девять погружение, а мне еще отвеситься надо, да и вообще!
Странно, но поднялся Саша легко, и чувствовал себя вполне бодро, хотя спал-то всего часа 3 – 4.    
- Пойдем, покажу. – хриплым со сна голосом сказал он, когда прочухался и сообразил, что от него требуется - Дмитрий здесь, на втором этаже. Только буди его сам, я в этом беспределе участвовать не собираюсь!
- В каком еще беспределе?! Мы вчера с ним четко договорились, что в семь встречаемся здесь на рецепшне, а сейчас уже десять минут восьмого!
- Ты, кажется, позабыл, что это Дахаб! – засмеялся Саша – Десять минут здесь вообще за время не считается! Ну, пойдем, пойдем.
Он натянул джинсы и футболку, сунул ноги в сандалеты, сладко потянулся и вытолкал Максима из номера.
- Пошли, пошли! Пунктуальный ты наш! – ворчал он, направляя приятеля в дверь.
Около номера дожидалась Маша. Чем-то она напомнила Саше верную собачонку. Он, было, пожалел ее, но тут же сообразил, что на собачонку она, на самом деле вовсе не похожа. Собачонки простодушны, а эта барышня, видно, была очень даже себе на уме! Да, бог с ней! Что мне подумать с утра больше не о чем?! - разозлился он сам на себя.
Солнце уже поднялось довольно высоко над горизонтом, осветило верхушки пальм, белую штукатурку и деревянные ставни окон второго этажа. Двор и первый этаж пока оставались в тени. С моря, как и всегда утром, дул прохладный бриз.   
Они поднялись из тени, по белокаменной наружной лестнице, на общий, длинный балкон, куда выходили двери верхних номеров, и Саша зажмурился от ударившего в глаза яркого солнца.
- Вон там, в пятнадцатом. – он показал Максиму пальцем на дверь за которой досматривали сны Дмитрий и кто-то из технарей  -  Я пока умоюсь, пойду, хоть!
Саша уже решил, что раз уж его все-равно подняли ни свет, ни заря, то надо пойти с ними на море и искупаться. Просто искупаться! Без гидрокостюма и баллона!
 Он почистил зубы, сполоснул лицо, а душ принять решил потом, после купания. Надев плавки и взяв ласты, маску с трубкой и полотенце, он вышел к рецепшену, где Маша и Максим, сидя в плетеных креслах, дожидались выхода безжалостно разбуженного ими Дмитрия.
Около кресла Максима лежала сумка с какими-то нужными манатками. Маша, как и Саша, держала в руках ласты и маску с трубкой.
- Ты чего это? Тоже решил поплавать? – осведомился Максим.
- А что мне остается, раз спать не дают всякие, понаехавшие тут?! – ответил Саша, хотя, на самом деле он был доволен, что все сложилось именно так. Искупаться в утреннем море – это он любил.
Между тем, солнечный диск быстро карабкался вверх по небосклону. Становилось жарко.
- Ну, где уже наш светлейший инструктор?! – Максим заерзал на месте.
Саша усмехнулся, подмигнул приятелю и произнес назидательно:
- Вот, что значит, только вчера приехать в Дахаб. Ты еще не попал в волну. Делай, как я!
Он утащил кресло в тень большего дерева, которое росло прямо из каменной площадки, уселся, достал сигарету, вкусно закурил, развалился, стараясь извлечь из ситуации ожидания максимум положительных эмоций и приятных ощущений. И это легко получилось!
Он ничего не ждал и ничего не хотел. Он просто удобно сидел в кресле, щурился, как кот на солнышко, пробивавшееся сквозь густую и темную листву, вдыхал дым первой за этот день сигареты, не ощущая никакого раскаяния! Ему нравилось все! Нравилось, что немножко жарко, что небо голубое, что грубое плетение кресла чуть впивается в спину. Нравилось, что сон еще не совсем покинул его и веки тяжелые, будто налитые свинцом, что на стойке рецепшена спит кошка, а из проката, где висят гидрокостюмы, компенсаторы и ласты пахнет резиной. Он был… счастлив? Вряд ли. Это было другое. Счастье – состояние беспокойное, а Сашей владел безмятежный покой! Он находился в эти минуты в полной гармонии с окружающим миром, ничего не желал и ни о чем не думал. Это продолжалось не долго.
Вскоре, странным образом в его нирвану влезло неподходящее случаю слово ОМЕГА. Оно было настолько нелепо, и настолько не кстати, что Саша даже поежился, будто от холода. Затем, он невольно представил себе эту греческую букву. Она была довольно крупная, буква, с пол метра в диаметре, из темной, закаленной стали. Почему-то он точно знал, что сталь закаленная. И еще, эта буква, она жила! Она шевелилась! Концы ее бесконечно медленно ползли навстречу друг другу и непостижимым образом оставались на месте. Видимо по этой причине, буква, напрягалась все сильнее, подобно пружине и, кроме того, она тикала! Между движущимися и одновременно неподвижными ее полярными концами росло напряжение, которое ощущалось прямо физически!
 Жилки начали пульсировать у Саши в висках. Кошка на стойке проснулась, быстро поднялась на ноги, выгнув спину, зашипела, глядя куда-то ему за спину, спрыгнула на пол и убежала прочь.  И тут, на площадке появился Дмитрий.
Вид он имел не важный, что называется – подняли, а разбудить забыли. Он остановился перед своими подопечными, улыбаясь блуждающей растерянной улыбкой, будто вспоминая, для чего, собственно, он сюда пришел?
- Доброе утро! – приветствовал его Саша.
Дмитрий уставился на него, как баран на новые ворота, потом помотал головой, и будто включившись, сказал:
- А! Ну, да! Доброе утро! Ну, что? Пошли!
И они пошли к дайв центру.
Пока Максим в хранилище возился со снарягой, а Дмитрий давал ему ценные указания, Саша с Машей сидели на бетонных ступенях, курили и беседовали о какой-то ерунде. Вернее сказать, это Маша беседовала, а Саша вставлял время от времени «Да?», «Правда?», «Понятно!», вставлял машинально, не особенно вникая в то, о чем она ему рассказывала. Вроде, все было также замечательно, как десять минут назад, около рецепшена, и в то же время, все было совершенно иначе. Что-то тревожило нашего героя, мешало ему. Время от времени он озирался тоскливо, пытаясь понять, что изменилось в мире, но не понимал. В самом деле, ну не в дурацком, привидевшемся в полудреме, логотипе швейцарской фирмы причина? Ерунда! Но хотел того Саша или нет, мысль его шла по кругу, без конца возвращаясь к металлической, тикающей букве. Словно заклинило!
Наконец, из хранилища появился Дмитрий. С деланным осуждением посмотрел он на курящих, Сашу с Машей, назидательно изрек:
- Курение и дайвинг – несовместимы!
- Я заметил! – ответил Саша – Из всей группы, кажется, ты один и не куришь!
- Кажется, да. – согласился Дмитрий – И это очень плохо!
Еще через минуту, из того же хранилища, возник Максим облаченный в гидрокостюм. Дмитрий взглянул на него, и вдруг забеспокоился:
- Подожди! А кто же будет твоим партнером?
Макс молча, пожал плечами.
- Ты, Саш, разве, не хочешь нырнуть? – с надеждой осведомился Дмитрий.
- Да, вообще-то не собирался. – ответил Саша, которому не улыбалась перспектива одеваться и собирать скубу, ради того, что б несколько минут поплавать с Максом – Давай я просто с маской пойду, подстрахую с поверхности?
- Ладно! – махнул рукой Дмитрий, которому тоже было лень одеваться.
В конце концов, Макс был опытный дайвер, на Light house нырял неоднократно и было совершенно понятно, что в это коротенькое и неглубокое, пробное погружение ничего плохого с ним случиться просто не может. 
Минут через десять, Максим, при полном вооружении, стоял по пояс в воде, а Саша, расслабившись, лежал на спине, чуть подальше от берега. Он легонько пошевеливал ластами, чтобы не сносило  волнами и наблюдал за последними Максимовыми приготовлениями.
Первый раз в этой поездке он вошел в воду без снаряги, и странные были его ощущения! Без гидрокостюма он чувствовал себя каким-то голым, незащищенным, без грузов и баллона было, как-то слишком легко. Это забавляло Сашу. Будто он не по-настоящему плавал в море, а играл в какую-то игру, при чем в детском, облегченном варианте.
Максим выполнил обязательный ритуал плевания в маску, поддул компенсатор, зашел поглубже, и закачался рядом с Сашей.
- Ну, что? Готов?
- Готов! – ответил Максим, и заткнул себе рот регулятором.
Саша, также, закусил загубник трубки, и захихикал! Уж больно противоестественным было все происходящее! Продолжая смеяться, он показал ОК. Максим ответил тем же, затем, подал сигнал к погружению, указав большим пальцем на воду. Он начал выпускать воздух из компенсатора, а Саша просто опустил лицо в воду и распластался по поверхности.
Он наблюдал, как Максим погрузившись метра на полтора, зажал пальцами нос и дунул в уши, потом метрах на трех повторил продувание, метрах на пяти чуть добавил воздуха в компенсатор, двинулся медленно в сторону рифа и еще немного глубже. Саша двигался по поверхности строго над товарищем.
Когда Максим достиг, глубины метров в семь, Сашу посетила забавная мысль. Он несколько раз сделал глубокий вдох-выдох, насыщая кровь кислородом, потом задержал дыхание, сложился под углом 90 градусов, так, что тело его оказалось под водой перпендикулярно поверхности моря, резко выбросил ноги в верх, и отвесно пошел под воду к Максиму. На глубине метра четыре, боль в ушах напомнила Саше, что продуваться надо не только когда ныряешь со скубой, но делать это было поздно, и он продолжил свое погружение не продуваясь, по дайверской привычке медленно выпуская из легких воздух. Это была ошибка!
На семи метрах, он добрался до Максима, схватил его за баллон и потряс немножко. Макс в изумлении обернулся. Саша показал ему ОК, и… вдохнул, начисто забыв, что баллона у него за спиной нет, а вокруг только вода!
Когда вместо воздуха в рот ворвалась соленая жидкость, Саша рефлекторно перекрыл носоглотку. Только благодаря этому он не захлебнулся! Поняв, что происходит, горе – ныряльщик быстро пошел наверх, ощущая отчаянные позывы к дыханию, и вкус соли во рту.
Он вылетел на поверхность, как пробка из бутылки, выдернул полную воды трубку изо рта и жадно втянул в себя воздух.
Вот это да! Забыл, что под водой нечем дышать! Быстро же мы привыкаем к хорошему!
-Здорово ты ныряешь! – сказала оказавшаяся рядом Маша – Так классно! Я смотрела за вами!
- Да, уж… - ответил Саша и неопределенно махнул рукой.
                ***
Чуть позже все они снова неслись на джипе, по знакомой дороге, мимо Каньона, где Сашенька впервые прикоснулся к азотному наркозу, в знаменитый и зловещий Blue hole.
Зловещим Blue hole считали потому, что там, достаточно регулярно, погибали дайверы. Никакой мистики в этом не было. Имелось несколько совершенно ясных причин, главной из которых, являлась манящая Арка.
Арка действительно являлась самой настоящей аркой. Это был проем в кольцевом рифе, подводный выход в открытое море. Верхний свод арки находился на глубине 54 метров, а по сему, для того что бы пройти арку безопасно, нужно было быть техническим дайвером т.е иметь специальное оборудование и навыки.
Беда была в том, что 54 метра – это не так уж и много. В принципе, играя на грани фола, и нарушая, разумеется, все правила и установки PADI, да и всех остальных официальных дайверских ассоциаций, арку можно было пройти и на обыкновенном любительском снаряжении, но любой непредвиденный сбой в ходе такого погружения, был чреват декомпрессионной болезнью, а то и вовсе печальным исходом. Вот и висят на скале рядом со знаменитым этим местом, каменные таблички с именами молодых и отчаянных, однажды, навсегда погрузившихся в колодец Blue hole. Самое удивительное, что эти таблички абсолютно никого не останавливают, а возможно, даже наоборот подстегивают. Странные существа, мы, люди.
Дмитрий, неоднократно говорил сорвиголовам, которые, разумеется, имелись и в его дайвклубе: Я в арку, не то, что на одном баллоне, я и со спаркой-то на воздухе никого не поведу! Желающие могут утопиться там самостоятельно! И добавлял: Дайверы бывают или опытные, или смелые. Смелых и опытных не бывает!
Соответственно, Саша и его товарищи ни в какую арку не собирались. Планировался обыкновенный, вполне легитимный дайв Bells – Blue hole.
Bells – интересное образование. Это тоже колодец, но колодец больше похожий на шахту лифта. Узкий отвесный шурф имеющий на 30-ти метрах выход в открытое море. Этакий младший Blue hole. Он, как выяснилось, находился в двух сотнях метров от большего своего брата.
Джипы к El Bells проехать не могли. Путь преграждала скала, подступавшая вплотную к морю. По тропинке, огибавшей эту преграду со стороны моря, можно было пройти только пешком.
Они расположились в кафе El fonar, где Саша уже однажды отдыхал, после верблюжьего перехода, в первое свое посещение Египта.
Тут выяснилось, что Дмитрий с технарями пойдет, как раз в арку, а чайников – любителей поведет Аня. Т.о. группа разделилась уже на суше. Четверо технарей уединились за дальним столиком, как это у них было заведено, с ноутбуком, подводными техническими компьютерами VR-3, и сразу сделались крайне серьезными, а большая, любительская часть группы разлеглась на подушках, вокруг Ани, дабы выслушать необходимые подробности о предстоящем погружении.
Аня начала брифинг. Было видно, что это не слишком привычное для нее дело, и что она немного волнуется.
- Bells – представляет собой узкий колодец. Даже на входе, в самой широкой части, там места не много. Поэтому делаем так: В воду заходят две пары. Первая погружается, вторая готовиться. Первая пара ушла, в воду заходит следующая. И так далее. Погружаемся до 30 метров, там выходим из колодца в открытое море и ждем остальных.
30 метров, как вы знаете, глубина для нас предельная. Поэтому прошу, после выхода из Bells, глубже никому не проваливаться! Если кто-то все же провалится, быстренько подниматься и стоять на одной глубине со мной. С этим, пожалуйста внимательно. Дна там нет. Там Синева.
Саша еще не знал, что называют словом Синева, но решил не перебивать и промолчал. Аня же рассказывала дальше:
После того, как все погрузятся, идем следом за мной, попарно, вдоль стенки, в сторону Blue hole. Идем, постепенно поднимаясь, смотрим стенку. Там будут интересные карнизы, пещерки. Будут, наверняка, рыбы-флейты. Они очень дружественны к дайверам, часто сопровождают нас.
Выходим к Blue hole. Со стороны моря, там находиться т.н. седло. Переваливаем седло на глубине примерно 7 метров, входим внутрь колодца, идем направо, вдоль стенки, по кругу. Идем на глубине 7-8 метров. Постепенно поднимаемся, до глубины 5 метров. Поскольку погружение глубокое, на 5-ти метрах делаем 3-х минутную остановку безопасности. Затем, по моему сигналу всплываем и по деревянным мосткам выбираемся из воды.
Вопросы есть?
Вопросов не оказалось. Тогда Аня предложила всем собираться.
Саша собрал свою скубу, облачился в гидрокостюм и немедленно начал потеть. Потом помог одеться Алене, навьючил на нее компенсатор с баллоном, водрузил на спину свой.
Часть людей, как и всегда еще ковырялась со снаряжением.
- Кто готовы, можете идти к Bells – сказала Аня – Собираемся там!
- Пошли? – спросил Саша партнершу.
- Идем – ответила Алена.
И они пошли. Мимо скалы с мемориальными табличками.
Тут Саша обратил внимание на одну надпись, которая, навсегда врезалась ему в память. Собственно, ничего особенного такого, в этой надписи не было, и, наверное, если бы она попалась нашему герою в другой ситуации, он не обратил бы на нее никакого внимания, а здесь…
Под именем и датами был взятый в кавычки короткий текст на английском, который можно было вольно перевести так: «Не позволяй страху вставать на пути твоей мечты».
Что уж такого выдающегося увидел в этом изречении Саша, даже не знавший откуда взята сия цитата, топавший следом за Аленой, в резиновом гидрокостюме, с баллоном за спиной, по жаре? Вероятно, он и сам точно не знал, а между - тем, дело тут было проще пареной репы. Всю свою жизнь, он как раз только тем и занимался, что позволял страху вставать на пути мечты!
То он не делал чего-то потому, что боялся кого-то обидеть, то потому, что опасался, что о нем кто-то плохо подумает, то, потому, что кто-то неправильно поймет, то потому, что боялся отказа.
Причем, никогда не списывал он свой отказ от того или иного поступка на страх. Опять же, боясь признаться себе в этой простой вещи, он придумывал миллион других причин и оправданий: Нехорошо, неудобно, против моих принципов, бесполезно и т.п.
В юности, он чаще всего, не пытался знакомиться с понравившейся девочкой, если она казалась ему слишком прекрасной -  бесполезно.
Если надо бы, было подраться с кем-то, заведомо более сильным, но была возможность ценой небольшого насилия над своей гордостью избежать столкновения, он предпочитал уклониться. И, якобы не потому, что страшно, а потому, что все равно без толку.
Еще хуже, если надо было выбрать чью-то сторону, в споре между людьми, каждый из которых был ему небезразличен. Боясь обидеть кого-то, он пытался соблюдать нейтралитет (конечно не из страха, а из принципа!), в результате, часто теряя уважение обоих.
Так было с выбором профессии (на биофак все равно не поступлю), так было, буквально во всем!
Только в последние лет десять, после тридцати, начал, таки, понимать наш герой, что от трудностей нельзя вечно уходить, что нужно бы встречать их лицом к лицу, и по возможности, все же стараться их преодолевать. Понял он так же, что преодоление трудностей – есть, по большому счету, не что иное, как преодоление себя любимого, да вот незадача! Понять-то он понял, а вот от понимания до дела – дистанция огромного размера, как оказалось. И все еще, аж до сорока лет, никак не хотел Саша, признаться себе в том, что единственной причиной его бездействия, во всяких острых и иногда совершенно судьбоносных ситуациях, являлись вовсе ни какие-то высокие и туманные соображения, а самый обыкновенный, абсолютно земной, простой человеческий страх!
Что «побеждать трудности», на самом деле означает «побеждать страх».
Почему-то, чтобы понять, наконец, простую эту истину, ему понадобилось увидеть, ее высеченной на каменной скрижали, на символической могиле, абсолютно неизвестного ему парня.
Озадаченный, еще до конца не понявший, что именно сдвинулось в его сознании, остановился Саша, над огороженным почти правильной формы каменным овалом, кусочком голубой воды. Над входом в El Bells. Здесь нужно было подождать Аню и остальных.
«Не позволяй страху вставать на пути твоей мечты» - снова повторил он про себя. Воздух на минуту сделался вокруг густым и горячим, что-то римское привиделось ему почему-то, в совсем не римском, неровном коралловом колодце и уж вовсе не в тему, возник в его сознании топот тяжелых копыт, бряцание оружия и красивый, хриплый голос выкрикивающий: Солдаты! Ничего не бойтесь! Мы все уже мертвы! Мы все уже в раю!
Будто сквозь вату, пробился к Саше голос Алены. Она сетовала на неудобный вход в воду и что жарко-де стоять в резине, и чего они там возятся?
Он подумал, что действительно, очень жарко в резине, и уж не от жары ли всякая ерунда лезет в голову? Вот ведь, это начало фильма «Гладиатор» почему-то вспомнилось, а какое это имеет отношение?
- Давай слезем в воду и там всех подождем? – предложил он – А то сваримся тут совсем, пока они тянуться будут.
- Давай – согласилась девушка – Только я не знаю, как тут спускаться, такой заход неудобный!
Заход действительно был неудобный. Естественные каменные ступени были неровными, крутыми, а ближе к воде, вероятно, и скользкими.
- Я слезу, а потом тебе помогу – уверенно заявил Саша.
Он почему-то вдруг почувствовал себя опытным и сильным, рядом с этой маленькой и молодой девочкой. Он просто надул компенсатор плавучести и прыгнул в воду, не думая о том, что случится, если малость недопрыгнув, он заденет баллоном о камни, или…
Он допрыгнул. Бомбой рухнул в воду, подняв тучу брызг. Протер глаза от соли, надел ласты, повернулся лицом к девушке.
- Бросай сюда ласты! – крикнул он.
Он послушно бросила, одну, потом вторую. Саша поймал.
- Теперь, садись и сползай потихоньку сюда!
- Как садиться?
- На попу, разумеется! Давай, не бойся!
Алена села, как было велено, и стала сползать по камням к воде. Пум! Пум! Стукался о камни ее баллон. Наконец, она оказалась сидящей на последней ступеньке. Ноги ее висели над самой водой.
- Ну, вот и все! Теперь слезай!
- А… я боюсь!
Он просто стащил ее за руку. Ойкнув, на всякий случай, девушка плюхнулась в прохладную воду. Он придерживал ее пока она одевала ласты, а когда с этим действом было покончено, уже подошла Аня и с ней все остальные. 
Аня не прыгала, как Саша, и не сползала, как Алена. Опершись рукой о камень она легко и быстро спустилась, как по настоящей лестнице, и плавно, почти без всплеска соскользнула в море.
Следом, с божьей помощью, довольно неуклюже, громыхая баллонами о камни, спустились Максим и Андрей. Оказавшись в воде, они начали возиться и барахтаться, одевая ласты.
Пятерым в ограниченном пространстве, было тесно.
- Мужчина! Прекратите толкаться! – возопил Саша – отпихивая, притиснувшего его к коралловой стенке Андрея.
- На такси надо ездить! Ишь! толкают его! – убедительно изображая трамвайного хама, подключился Максим.
- Вы давайте, валите уже вниз! Повстали тут, на площадке! – присовокупил свою реплику Андрей.
Посмеялись, а потом Аня спросила серьезно:
- Алена? Саша? Готовы?
- Да – ответил Саша за обоих.
- Ок. Андрей, Максим! Вы сразу следом за ними! Ок?! Наверху! Кто следующая пара? Как мы погрузимся, сразу спускайтесь! Быстренько! Что б нам на 30 метрах вас не дожидаться сто лет!
Произнеся эту речь, Аня вставила в рот регулятор, подняла шланг инфлятора к голубому небу, и показав большим пальцем свободной, правой руки вниз, ушла под воду.
- Ну, готова? – Саша взглянул на Алену.
Легкий испуг отражался на ее лице. Она немного нервно кивнула.
- Поехали!
Он подмигнул партнерше и, как только, что Аня, отправил регулятор в рот, и стал выпускать из компенсатора воздух.
Опустив лицо в воду, он увидел уходящий в неизвестность, серый таинственный шурф, и Аню медленно погружавшуюся горизонтально, строго в середине овала.
В колодце El Bells было светло. Наружная стенка не была глухой, в ней имелись проемы, через которые и проникал свет. Повернувшись на бок, Саша посмотрел вверх. В метре над ним, находилась Алена, она будто парила в облаке невесомых жемчужин. Это были не жемчужины, это были его и Анины пузыри. Они переливались, играли всеми цветами в солнечных лучах и Алена, в ареоле этих сверкающих пузырей, выглядела нереально, волшебно!
Стены колодца медленно двигались вверх, гирлянды пузырей стремительно возносились к светлому окну поверхности, а Алена, казалось, застыла на месте, как в зачарованном сне! Вместе с Сашей пребывала она в бесконечном, фантастическом падении!
Он помахал ей рукой, и девушка помахала ему в ответ.
Тут герой наш ощутил быстро растущее давление на уши и сообразил, что залюбовавшись, совсем забыл про управление скоростью погружения. Он успел нашарить инфлятор, и нажать кнопку поддува, как раз вовремя, чтобы не рухнуть на Аню, погружавшуюся в правильном темпе.
Оттормозившись, он глотнул пару раз, выравнивая давление, а затем ощутил уже испытанную в Каньоне, приятную слабость в конечностях и безмятежность. Он уже понимал теперь, что это подкрадывается азотка, и от понимания этого было еще более спокойно и хорошо.
На 30-ти метрах, следом за Аней, он вышел из Bells, и тут же понял, что называют словом Синева. Вокруг не было решительно ничего, за что мог бы зацепиться глаз, к чему можно было бы привязаться и привычно определить свое положение в пространстве! Внизу не было дна, наверху не было светлой поверхности, впереди не было стенки. Саша висел, нет, не в пустоте, а именно в синеве! Вокруг была только синева, и больше не было ничего!
Впрочем, еще была Аня. Почему-то она находилась выше него. Где верх, где низ сомнений не возникало, вестибулярный аппарат продолжал работать. Взглянув на компьютер, Саша увидел глубину 33 метра, и вспомнил, что Аня просила не проваливаться. Очень хотелось идти дальше, вниз, в синеву, не прерывать это удивительное, замедленное падение.
С неохотой нажал он кнопку, поднялся на три метра и встал рядом с Аней, стараясь балансировать – не тонуть и не всплывать.
- Ок? – спросила Аня.
- Ок! – ответил он.
Теперь Саша повернулся лицом к рифу, синева осталась за спиной, и мир обрел более – менее понятный вид.
Из проема появилась Алена. Следом Андрей, потом Максим. Люди один за другим появлялись в отверстии, выходили наружу и повисали рядом с ними. Кто чуть выше, кто чуть ниже.
Почему-то картина эта показалась Саше очень забавной. Товарищи напоминали ему пчел, которые одна за другой вылетают из улья. Только в отличии от пчел, они не гудели, они булькали! Ему захотелось с кем-то поделиться своим веселым наблюдением. Он тронул за локоть Алену, а когда она обернулась, как мог, махая руками, изобразил пчелу, и сам засмеялся, представив, как глупо, наверное, он выглядит!
Странно, но кажется, девушка поняла его. Во всяком случае, она согласно закивала головой.
Затем, медленно поднимаясь, они скользили вдоль величественной стены. Цветов не было. Их было только два серый и голубой. Справа серая стена, слева голубая синева. Вдо-о-о-х, взмах ластами, вы-ы-ы-дох. Взмах, вдо-о-о-х…
25 метров, 20, 18. В баллоне уже 100 бар, а было 200…  15 метров, 10, а вот и седло Блю Хола! Живые кораллы, разноцветные рыбки, светлая поверхность.
Они перевалили, и вошли в Блю Хол – темный бездонный колодец…

- Что ты там пытался показать? Около выхода из Bells, на тридцатке? – спросила Алена.
Она возлежала на желтых подушках и тянула через соломинку ледяной лимонный сок. На ней был красный купальник, в черных ее, в синеву, прямых, стриженных под каре волосах светилась белая морская соль, а в узеньких азиатских глазах скромность соседствовала с лукавством.
- Я ничего не поняла! Ты руками махал так смешно! Что это было Саш?
- Это была пчела. – ответил он, и потащил из пачки сигарету.
- Пчела?! Почему пчела?
- А… я уже и не помню.
Почему-то, вся эта тема, с пчелами, вдруг показалась ему и не смешной, и глупой на столько, что и рассказывать было не обязательно.
Алена расхохоталась.
- Чего это? – спросил он.
- Ничего! Ты смешной иногда.

                ***

Он удобно полулежал на подушке, не спеша глотал дынный сок со льдом, и курил, перемежая маленькие глотки с глубокими затяжками. После погружения курить было очень вкусно.
Тент, натянутый над кафе давал плотную тень, с моря тянуло ветерком, и хорошо было вот так валяться! Казалось, время остановилось. Казалось, можно бесконечно долго вот так отдыхать в обществе этих приятных людей, слушать чужие рассказы и делиться своими.
Здесь, в Blue hole, Москва, работа, семья, проблемы, все это не то что ушло на задний план, а просто кануло, утонуло в бездонной синеве, сохранившись лишь отблеском, где-то на самом краешке мира. Мира непривычного! Мира, наполненного покоем, и новым, еще до конца не осознанным смыслом.
Взглянуть со стороны, ничего такого особенного не происходило. Просто расслабившийся на отдыхе, мужчина среднего возраста, с сигаретой в одной руке, и стаканом в другой, рассказывал в компании своих знакомых, судя по их реакции, что-то интересное и веселое, явно стараясь произвести впечатление, на молодую азиатскую девушку, в слишком ярком купальнике, которая расположившись рядом с ним, слушала с интересом, и улыбалась благосклонно.
Окажись рядом ироничный художник, был бы ему замечательный сюжет для жанровой, сценки «из жизни отдыхающих».
Но не так, как этот художник, совсем иначе, видел и чувствовал наш герой!
Где-то в глубине души, городского этого человека, всегда жил романтик жаждущий путешествий и дорог, которого не смогло уничтожить ни что. Ни здравый смысл, который с детства забивали ему в голову, ни социальные потрясения 90-х, ни рутина рабочих будней. И полагал Саша в тайне, хотя, никому и никогда не признался бы в этом, что ровно про него написал когда-то, бесконечно давно, поэт Гумилев:
               
  Наплывала тень. Догорал камин.
     Руки на груди, он стоял один,
     Неподвижный взор устремляя вдаль,
     Горько говоря про свою печаль:

     "Я пробрался вглубь неизвестных стран,
     Восемьдесят дней шел мой караван,
     Цепи грозных гор, лес, а иногда
     Странные вдали чьи-то города,
     И не раз из них в тишине ночной
     В лагерь долетал непонятный вой.

     Мы рубили лес, мы копали рвы,
     Вечерами к нам подходили львы,
     Но трусливых душ не было меж нас.
     Мы стреляли в них, целясь между глаз.

     Древний я отрыл храм из-под песка,
     Именем моим названа река,
     И в стране озер пять больших племен
     Слушались меня, чтили мой закон.

     Но теперь я слаб, как во власти сна,
     И больна душа, тягостно больна!   
     Я узнал, узнал, что такое страх,
     Погребенный здесь в четырех стенах!

     Даже блеск ружья, даже плеск волны
     Эту цепь порвать ныне не вольны..."
     И, тая в глазах злое торжество,
     Женщина в углу слушала его.


Были, были в Сашиной жизни настоящие таежные странствия! С сопками, с закопавшимся по кузов в болото ГАЗом 66, с комарами, и с нарезным карабином! Далекие, ставшие со временем почти мифическими, моменты юности, но такие важные и дорогие! Кажется, именно тогда, и только тогда, был он по - настоящему горд и доволен собой, был … счастлив?
Действительно был? Или это ему теперь так казалось? Просто по тому, что прошлое всегда окрашивается в розовые тона? 
Во всяком случае, он всегда верил, что это было его предназначение. Что однажды, под давлением разных обстоятельств, он свернул с единственно верного пути и тем перечеркнул всю свою жизнь.

 И вот теперь, здесь, между морем и пустыней, ему казалось, будто что-то сдвинулось, что происходит, нечто очень значительное, фундаментальное, что-то такое, что теперь все поменяет и исправит!
Одевая гидрокостюм, он ощущал тоже самое, что тогда, много лет назад, завязывая наглухо энцефалитку и вешая за спину рюкзак и карабин. То же самое, но только еще более остро!

Он чувствовал себя свободным! Не деталькой на туристическом конвейере, а вольным путешественником! Дайвером! Одним из этих рыцарей подводного царства! И с высока взирал он на белые Лэндкрузеры из Шарма, доставлявшие в Blue hole шумных и бестолковых ротозеев-туристов, одним из которых, был и он всего несколько месяцев назад.
А окружавшие его ныне люди, казались необыкновенными! Совсем другими, нежели эти пляжные отдыхающие! Они были для него бойцами одного отряда, и как (по его представлениям) на войне, в передышке между вражескими атаками, травил Саша забавные байки, в паузе между погружениями.
Помните? Этому человеку было совсем не 20, а 40 лет. Может, правду говорят, что мужчины всегда немного дети?
- Ну, и вот – рассказывал Саша – В шесть утра мы поднялись, и двинулись, по холодку, в Москву. А мы с женой выпили вечером, за прощание с Судаком, немного в принципе, бутылку хереса пополам. Ну, наверное, мне немного больше досталось, чем полбутылки, но все равно, как бы ничего такого. Короче, позавтракали и поехали.
Где-то в половине девятого подъезжаем к Симферополю, останавливает нас ихний гаишник, там они ДАИшниками называются.
- Почему ДАИшниками? – спросила Алена.
- Потому, что Дзяржауна Авто Инспекция! Во! Ну, так и вот. Останавливает. Вижу, его даже и документы не особо интересуют. Смотрит так пристально на мою рожу, и говорит, человечьим голосом: Откуда следуете?
- Из Судака – отвечаю.
- А куда?
- В Москву.
- Что в Судаке делали?
- Отдыхали, разумеется!
- Что-то у вас вид какой-то усталый. Надо было еще отдохнуть!
- Да, нет – говорю – Вроде, в самый раз.
- Пили вчера?
- Да – говорю – Было. Бокал хереса.
- Ну, вы не смешите меня! Кто ж пьет бокал хереса?!
- Я! Я вообще-то совсем не пью. Язва у меня. Так, на отдыхе, позволил себе немного.
- Да, нет. Там, мне кажется, не бокал был. Что делать будем? Медицинское освидетельствование? Или как?
Я-то думал, что ехать надо куда-то, к врачу, там. Время тратить. И говорю ему:
- Давай, без освидетельствования, а? Я тебе дам 50 гривен, да и поеду, ладно?
- Какие 50 гривен?! Ты, о чем вообще?!! У вас в Москве, я знаю, сейчас за это вообще…
- Слушай, ну, во-первых, мы не в Москве вроде? А во-вторых, я ж тебе деньги предлагаю, не за то, что б ты меня пьяного отпустил, а просто не хочу время терять на освидетельствование твое. Видишь, я с семьей еду?
А у него, как он это услышал, враз прорезался украинский акцент, хотя до этого вполне по-русски говорил, и отвечает мне:
- Та, я бачу, шо ты добрый дядько! А шо я детям скажу?!
Тут уже я разозлился и говорю ему:
- Ну, давай тогда будем освидетельствоваться, дядько!
Говорю, а сам нервничаю, потому, как уверенности у меня никакой нет, насчет результата этого освидетельствования! Вроде, я в полном порядке, а мало ли.
Короче, расписался я, что на мед. освидетельствование согласен, и жду сижу в машине у него, что он сейчас повезет меня куда-то. А он, вместо этого, достает трубочку, такую, как еще при Совдепии были. Дает мне – дыши.
Ну, я соответственно, выдохнул в нее. Смотрю, осталась она желтая, как была. У меня отлегло, и я спрашиваю:
- Ну, и чего?!
- Подождать – говорит – Надо. Пару минут!
И опять у него украинский акцент пропал, прям чудеса! Ждал он, ждал. Вертел ее, крутил. Желтая! Я говорю:
- Может, хватит уже? Уже не две минуты, уже пять минут прошло!
А он, продолжая смотреть, задумчиво так на трубку, отвечает:
- Значит, говоришь, бокал хереса?
- Конечно! Что ж мне врать? Если все проверяется?
- Ну… счастливого пути!
Отдает мне документы, а я смотрю, его аж трясет от злости!
Народ захохотал, а Сергей, сказал: Ясный пень его будет трясти! Сколько ценных клиентов мимо проехало, пока он с тобой время терял! Да еще и от 50 гривен, сам отказался!
- У меня, кстати, похожий случай был – начал было Николай, но его перебил Андрей.
- Смотрите! Кажется, технари наши поднялись!
Саша повернулся туда, куда указывал Николай, и увидел четыре оранжевых, декомпрессионных буя, торчавших из воды в самой середине Blue Holle.
Разговор сам собой прекратился. Все повернулись к морю, и смотрели на буи. Шли минуты, но ничего не происходило.
- Ань, долго им там стоять? Не знаешь? – спросил Сергей.
- Не знаю. Если глубже 60 они не были, то на последней остановке минут двадцать, и смотря еще какая у них декомпрессионная смесь, может, и меньше. – Аня пожала плечами.
Снова наступила тишина. Все продолжали смотреть на буи, и больше не были похожи на праздных отдыхающих. Тревожное ожидание застыло на лицах, и, видимо, каждый, как и Саша, пытался представить себе, что происходит сейчас под водой, в пяти метрах от поверхности.
Что они там делают? Просто висят и ждут, посматривая на свои здоровенные компьютеры? Или пытаются разговаривать при помощи жестов? А может, видят что-то интересное и наблюдают? Все ли у ребят в порядке? Все ли прошло штатно?
Саша погасил сигарету.
- Пойду, сплаваю, посмотрю, что они там.
- И я с тобой! - подхватился Максим.
- И я! – засуетилась Маша.
Взяв ласты и маски, они двинулись к мосткам, но пока шли, пока одевали ласты, буи пришли в движение, и направились в сторону мостков, на которых и стояли, готовясь спуститься в воду, Сашенька, Максим и Маша.
- Отстоялись, наверное. Сейчас будут всплывать – прокомментировал Макс – Пошли скорее, посмотрим!
Они прыгнули в воду, и поплыли технарям навстречу.
С технарями все, естественно, было в порядке. Неторопливо, выбирая шнуры, привязанные к буям, и сматывая их на катушки, поднимались они к поверхности. За спиной у каждого была спарка, на боку стейдж, на каждой руке по компьютеру. На одной технический VR-3, на другой обыкновенный, маленький – дублирующий. Экипированы они были основательно, не в пример, легкомысленным рекреационным дайверам!
- Ну и как?! – спросил Саша, едва головы технарей показались над водой.
- Нормально – пожав плечами, будто речь шла о прогулке по набережной, ответил за всех Алексей.
Они помогли технарям вытащить их тяжелый скарб на мостки, а затем на берег.
- Представляете, мы в арке фридайверов встретили! – сказал Дмитрий, разбирая скубу.
Фридайверами, называли совсем уже загадочных людей, которые совершали погружения, без помощи аппаратов, на задержке дыхания. Все оборудование их состояло обычно из специальных очков, моноласты и компьютера.
- Мы плывем двумя парами, на гелии, серьезно все. – продолжал рассказывать Дмитрий – А на встречу эти двое. Я, глядя на них, себя полным идиотом почувствовал! Повесил на себя десять баллонов, пять компьютеров! А люди просто так плывут! Вовсе без баллонов!
- Сколько же они без воздуха могут?! – спросил Максим.
- Да, минут пять. А некоторые и больше. Они ж йогой занимаются, кроме всего прочего.

Они еще отдыхали в кафе, что-то ели и пили, болтали, фотографировались. Солнце стало клониться к зубчатым горам, и тогда Дмитрий спросил: Ну, что? Мы будем делать второй дайв? Или как?
- Будем! Будем! – загудел народ.
- Тогда давайте собираться, а то скоро темнеть начнет.

Пройдя Blue hole, они перевалили седло и повернули направо, в сторону противоположную bells. Это погружение было не долгим, не глубоким и, на фоне фантастического, утреннего, не оставило каких-то особых впечатлений. Просто обычное погружение. Запомнился только первый Сашин подводный закат. Как быстро и отчетливо наступил в подводном мире вечер! Блеснули на кораллах, на цепочках пузырей, последние, косые лучи уходящего солнца и стали стремительно сгущаться сумерки.
Каким-то неуютным сделалось море, будто сразу стало холоднее, хотя температура воды, никак не изменилась. Куда-то пропали стайки ярких рыбок, а кораллы приобрели равномерный серо-голубой цвет.
Когда возвращались, и снова проходили над Blue holle, колодец показался черным, мрачным и совершенно безжизненным. Саше даже стало чуть не по себе. Только взявшись рукой за дерево мостков, он снова ощутил уверенность и безопасность.
На берегу дул ветер, было зябко. Арабы торопились, укладывали пустые баллоны в пикап, выдергивали коврики чуть ли не из-под ног переодевавшихся дайверов.
Саша стащил мокрый, ставший вдруг очень холодным гидрокостюм, запихал его в ящик, собрал туда же остальные причиндалы, стараясь ничего не забыть. На сухо вытерся махровым полотенцем. Оделся. Стало тепло, уютно.
Солнце давно скрылось за горами, но небосвод на западе еще не погас. Он светился оранжевым, и вершины гор, на этом фоне, казались бархатно-черными, а на востоке, над Саудовским берегом, уже зажигались в темнеющем, на глазах, небе первые звезды.

Отправились уже в темноте. Светившие абы куда фары с горем пополам позволяли разглядеть дорогу. В кузове джипа было тесно, и Саша почувствовал, как сидящую вплотную к нему Алену, трясет будто в ознобе.
- Что это? – спросил он.
- Мне холодно! – ответила девушка, и было слышно, как стукнулись один о другой ее зубы.
- Ты мерзлячка, оказывается! – Саша и укутал ее большим и немного сырым полотенцем – Так лучше?
- Д-да! – ответила она – Спасибо. Обними меня!
Он положил руку ей на плечо, и она прижалась к нему. Ничего сексуального не было в этом. Ей действительно было холодно, а он просто старался согреть ее. Ей становилось теплее, он чувствовал, как его тепло переливается в ее тело, как постепенно уходит дрожь. Они были партнерами под водой. Они оставались ими и на суше. Во всяком случае, так думал Саша.
Между тем, машины выбрались на разогретый асфальт, где стало совсем тепло, и даже ветер, казалось, перестал быть холодным, набрали скорость и понеслись сквозь темноту к озеру огней, отмечавшему на берегу, темного ночного моря, бедуинский городок Дахаб.

                ***
- Собираемся через сорок минут, в Чилл ауте! – громко объявил Дмитрий, когда все выгрузились из машины возле русского клуба.
- Через тридцать пять! – ядовито поправил его Сергей, и все захохотали.
Собираясь на ужин, Саша обнаружил на тумбочке совсем забытый телефон, единственную ниточку, которая связывала его с Москвой и Светланой. Тоскливое зашевелилось под сердцем. Он взял аппарат в руки, увидел восемь не принятых вызовов. Естественно, все они были от одного абонента, от нее.
Будто привязанная к телефону леска потянула Сашу из его мультфильмного, какого-то бытия, в неуютный и отвратительно реальный мир! С трудом преодолел он искушение, выключить телефон. Сразу, откуда-то из-за семи морей явилась мысль: она же там волнуется! Чужим пальцем нажал кнопку вызова. Молча выслушал выговор. Чужим голосом сказал: ЧТО ТЫ НА МЕНЯ ОРЕШЬ?! Я ПРОСТО НЕ МОГ ДОЗВОНИТЬСЯ! НЕ БЫЛО СВЯЗИ, ПОНИМАЕШЬ?!
Ледяная злость была во всем его теле. Он не помнил, в тот момент, всего того хорошего и прекрасного, что было у него с ней. Он чувствовал только, что обретенная было гармония, разваливается, как карточный домик, и разваливается она не сама по себе, нет! Ее разваливает она – эта «женщина в углу», и видел, в этот миг, он ее, Светлану, ровно такой, какой нарисовал ту, другую, наверное, чем-то похожую, женщину, Гумилев. С таким же «злым торжеством» затаенным в глазах.
И она, будто почувствовав этот лед через тысячи километров, вдруг умерила гнев. Вместо того, что б еще больше разозлиться на фразу «ЧТО ТЫ НА МЕНЯ ОРЕШЬ?!» она спросила, почти жалобно:
- Как ты там?
- Все нормально. – ответил он, и почувствовал, что лед сразу же начал таять – Чего ты? Через пару дней я уже буду дома.
- Просто я очень волнуюсь за тебя, а ты не звонишь, и не отвечаешь.
Он услышал слезу в ее голосе, и ему стало одновременно и жалко Светлану, и нежность к ней поднялась в нем, и гадливость по отношению к себе, мол, вот только помани тебя, и ты все готов ей простить!
На вопрос, а что, собственно, она тебе такого сделала, за что ее следует (или не следует) прощать? Он легко ответил бы тогда, что она – де, изменила всю его жизнь, и изменила не в лучшую сторону! Что это из-за нее он лишился мечты и свободы! А она даже не видит, что он сделал ради нее, и совсем не благодарна ему за это!
Отчасти, это было так, но я позволю себе заметить: Разве не был Саша хозяином своей судьбы? Разве кто-то принуждал его жениться на Светлане, и вообще жениться? Разве, когда вопрос о его будущей профессии изыскателя встал ребром, кто-то не позволял ему выбрать профессию, а не женщину? Выбрать, как он теперь думал, мечту?
 Выбрал Светлану. Почему? Наверное, потому, что тогда не мог помыслить о жизни без нее. Теперь-то он полагал, что сделал это из жалости к ней, что вся цепь его уступок диктовалась жалостью, но так ли это было в действительности? Вряд ли! Никогда не был он, ни слишком добрым, ни слишком сентиментальным. Не могла жалость, столько лет, быть главной движущей силой в его жизни! А хоть бы и так! Все равно. Причем тут Светлана? Допустим, она ставила его перед выбором, но выбирал-то он!
Все эти простые вещи не пришли тогда ему в голову. Он закончил разговор в духе примирения, ненавидя себя за слабость, ненавидя ее, бог знает за что! Наверное, за разрушенную гармонию этого вечера. 

                Advance.
По ходу этой поездки, Саша и Андрей получили из уст Дмитрия всю теорию по курсу «Advanced open water diver», выполнили даже не четыре обязательных, а гораздо больше глубоких погружений. Решали на 30-ти метрах задачки по арифметике, из курса начальной школы (проверка на восприимчивость к азотному наркозу). При этом, у Саши 4+2 оказалось равно 2! Он перепутал минус с плюсом. Дмитрий сказал: Спишем это на общую необразованность!
 Также, пытались они сдать ориентирование и запуск буя. Ни то, ни другое, с первой попытки, ни у Андрея, ни у Саши не получилось. Черт с ним! - решили они – Сдадим, когда-нибудь, в следующий раз.
 И наступил последний Дахабский день.
Саша проснулся рано, когда солнце едва поднялось над горизонтом. Проснулся и отправился с фотоаппаратом к морю.
 Город был пуст, никто ему не мешал. Он шел, смотрел, фотографировал. Морду верблюда, протянувшуюся со двора через забор, всю в мухах. Коз, пожирающих помойку на тротуаре. Невиданно раздолбанный джип. Совершенно пустую, утреннею, набережную. Море ровное, как стол, в это безветренное утро. Он уже знал, что ветер поднимется позже.
Он вошел в воду и поплыл от берега. Плыл, сколько хватило сил. Потом перевернулся на спину и плыл еще долго, на спине, пока ему не открылся вид на весь прибрежный городок. Он несколько раз нырнул, открывая под водой глаза и не видя, без маски ничего, кроме синевы и собственных пузырей. Снова лег на спину. Отдохнул, глядя, на ставший за эти дни, дорогим и близким Дахаб. Затем, неспешным брассом, поплыл обратно к берегу, где у причала, уже поднявшиеся рыбаки заводили мотор в деревянном баркасе.
Саша позавидовал рыбакам. Им не надо никуда улетать. Они всегда живут в этой сказке! А рыбаки, вероятно, позавидовали ему: Вот, богатый иностранный бездельник! Купается он тут, и нет ему других забот! А тут, старый мотор никак не заводиться, и рыбы в море год от года все меньше, и как жить дальше?

Дайверы не совершают погружений в последний день. Более того, они не употребляют слова «последний», предпочитая говорить «крайний» (крайний день, крайний дайв). Не ныряют они, правда, в этот крайний день, не из каких-то там мистических соображений, а из вполне рациональных. В салоне самолета давление значительно ниже обычного, а поскольку, в крови человека неделю или больше совершавшего по два – три погружения каждый день, накапливается растворенный азот, существует опасность в этом самом полете, получить, столь не любимую дайверами, декомпрессионную болезнь. Вот поэтому, последние сутки перед полетом и не погружаются, что бы этот азот вывелся из организма. Что бы произошло т.н. рассыщение.
После каждого погружения, дайверские компьютеры включают обратный отсчет времени до полета. И если после первого – второго погружения это буквально 2-3 часа, то после недельной нырялки, эта цифра может перевалить за 24. Так, утром того крайнего дня, Сашин «Oceanic» написал: Fly 17:32. Что означало: Лететь можно будет через 17 часов 32 минуты. Времени до полета было гораздо больше! Они улетали только следующим утром в 12:00.
Вернувшись в гостиницу, Саша застал всех обитавших там товарищей, в столовой, в ожидании завтрака. К несказанному его удивлению, в столь ранний час, на столе оказалась литровая бутыль виски и Кока-кола.
- Что это? – недоуменно спросил Саша.
- Это Алексей – ответил ему Дмитрий – Они с Олей сейчас улетают.
Оля – это была жена технаря Алексея. Сама она не ныряла, но везде сопровождала мужа, ждала на берегу, следила за часами, волновалась. Она была в курсе практически всех дайверских премудростей, и Дмитрий предлагал выдать ей сертификат «Ассистент технического дайвера».
- Ну, что же? – Алексей налил всем по полной стопке, а себе совсем чуть, на донышке – Спасибо, ребята, за компанию! Все было здорово! Приятно было понырять со старыми знакомыми, и приобрести новых. Дай, бог не последний раз!
Звякнули, встретившись, рюмки. Саша проглотил холодную, терпкую гадость и почувствовал, как приятный огонек разливается от его оперированного желудка по всем сосудам! Стало весело и хорошо.
- А себе – то чего так мало налил? – спросил он Алексея, отломив кусок шоколадки.
- Мне нельзя! Мне сегодня за руль! К ее родителям поедем. – Алексей кивнул в сторону жены.
«Сегодня. За руль!» - подумал Саша. – Господи! Это они, эти двое, которые в моем представлении неразрывно привязаны к Дахабу, уже сегодня будут в Москве! Уже сегодня они будут не в футболках и шортах, а в зимней одежде! Они, через несколько часов, уже будут толкаться в Московской пробке, а весь Дахаб, и Красное море, и вот этот виски на столе, покрытом голубой керамической плиткой, все это превратится в сон! А в это время, мы еще будем здесь! Мы еще будем млеть под этим солнцем, и смотреть на это синее море! Мы станем частью их сна!
Алексей налил по второй.
-  Дим, скажешь что-нибудь?
- Ну, я, как генерал тостов говорить не умею! – стал кривляться Дмитрий – Я скажу, как всегда: Что б количество погружений, всегда равнялось количеству всплытий!
Выпили по второй, покурили, и Алексей сказал: Пора! Пойду, возьму вещи, а то уже приедут за нами сейчас.
Подали завтрак. Алексей притащил чемоданы, и снова присоединился к компании. Под завтрак налили по третьей.
- Ну, что, Саш? Ориентирование и буй сдавать будешь или как? - неожиданно спросил Дмитрий.
- Сдавать? Так ведь, крайний день? – растерялся Саша.
- Ну и что, что крайний? До полета –то еще времени вагон! Успеешь рассытиться.
- Да? А после виски разве можно нырять? (Везде, во всех учебниках, черным по белому значилось - категорически нельзя.)
- Э… - Дмитрий пожал плечами – Ты уже самостоятельный дайвер, и должен сам оценивать свое состояние.
- Ну, у меня вполне нормальное состояние. Давай, попробую!
- Тогда, за Advance! – провозгласил Дмитрий.
Они прикончили завтрак, и перешли к чаю. Однако, чайная церемония была прервана появлением в столовой Бен-Ладена. Того самого, который всего несколько дней назад доставил Сашу в этот, тогда практически неизвестный ему городок.
- Morning! – Бен-Ладен неспешно подошел к столу – Let s go?
Он обращался к Алексею, и по интонации, это мог быть, как вопрос, так и приказ.
- Yes! Yes! – Алексей поднялся – Ну, что? Прощаемся!
Саше вдруг сделалось ужасно грустно! Неужели это начало конца?!
- Пошли, мы вас проводим! – сказал Дмитрий, поднимаясь.
Они вышли на улицу. Вынесли чемоданы и баулы. Бен-Ладен степенно погрузил все в свой микроавтобус. Последовали рукопожатия, хлопанья по плечам, прощальные слова. Затем Алексея и Ольгу было видно за стеклами окон. И наконец, автобусик, оставив облачко черной соляры в свежем еще, утреннем воздухе, скрылся за поворотом.
Стих рокот мотора и на минуту повисла тишина. Эту почти трагическую тишину нарушил Дмитрий:
- Ну, что? Пойдем, Саня, тогда Андрея подымим, да и попробуете все до сдать.
- Пойдем. – равнодушно ответил Саша.
Грустно было ему. Ничего ему не хотелось. Однако, они пошли. Пошли по направлению к «Golden Europe», будить Андрея.
 Правда, далеко идти им не пришлось. Не прошли они и двух десятков метров, как увидели Андрея, идущего им на встречу. Он направлялся, как раз в «Daivers Lodge», в поисках компании, и информации о том, чем следует заниматься в крайний день порядочному дайверу.
Они уже оделись и втроем собирались входить в воду, когда Дмитрия окликнули от дверей русского клуба. Они обернулись и увидели группу людей. Их было человек пять или шесть. Это были мужчины. Мужчины среднего возраста. С противоестественно светлой кожей, одетые как-то не по Дахабски, при чемоданах и сумках. Сразу было понятно, что они впервые в этом месте, что немного ошеломлены увиденным, и что оно, это увиденное, им, скорее, не нравится.
- Заходите в воду, и подождите меня минутку. – сказал Дмитрий – Это еще студенты прилетели. Будут открытую воду сдавать.
Тут Саша вспомнил, что улетают-то все, кроме Дмитрия. Что Дмитрий остается еще на неделю. Что должны были приехать еще какие-то его студенты, которые осенью в Москве прошли, как и Саша, курс «Open water», а здесь должны сдать экзамен, и выполнить зачетные погружения. Вот, значит, у этих все только начинается! - подумал он, со смешанным чувством легкой зависти, но и, некоторого, собственного превосходства.
Дмитрий быстро о чем-то переговорил с вновь прибывшими, и направился к Саше и Андрею.

Удивительно, но оба, и Саша, и Андрей, все сдали легко и быстро. Причем, никак нельзя было сказать, что Дмитрий проявил к ним снисхождение, нет! Они действительно выполнили оба упражнения вполне удовлетворительно, и «зачет» получили вполне по праву.
Уже на берегу, Дмитрий, сказал: Ну, вот! Теперь вы уже не оупен вотеры, теперь вы эдвансы! Поздравляю! В Москве получите карточки.
И как это полагалось в PADI, он пожал обоим руки. Они ухмылялись и делали вид, что им это, в общем, до лампочки, но в душе, Саша был очень доволен и по-детски горд! Что чувствовал в этой связи Андрей, осталось неизвестным, но есть некоторые основания полагать, что и этот крупный, сорока трех летний мужчина, коммерческий директор Российско-Голландского торгового дома, ощущал совершенно то же самое, что и наш главный герой!
Закончив с поздравлениями, Дмитрий отправился к своим оупен вотерам, а новообращенные эдвансы, потащили снаряжение в дайв центр – опресняться. Затем, они не на долго расстались, разойдясь по своим гостиницам, и через пол часа, снова встретились около русского клуба с тем, что бы перекусить, найти кого-нибудь еще, решить насчет прощального вечера, и чем-нибудь заняться до этого вечера наступления.

Солнце стояло в зените. Было жарко. Море сверкало и слепило глаза. Не спеша, так-как спешить было уже совершенно некуда, Саша и Андрей шли по набережной, внимательно сканируя всю немногочисленную публику, сидевшую в кафешках. Они искали своих.
Время было обеденное, и вскоре, как и рассчитывали, они обнаружили за одним из столиков, Сергея, Николая, Илью, Аню и Алену. К моменту появления в кафе наших эдвансов, компания эта, дожидалась своего заказа всего-то минут тридцать.
Саша с Андреем заказали полюбившийся обоим суп из морепродуктов, и, таким образом, включились в общую медитацию ожидания. Они доложили о своих успехах, выслушали поздравления (остальные-то, сидевшие за столом, уже давно носили гордый титул эдванс), а также рассказ о том, как пока они сдавали экзамен, остальные пытались кататься на серфах, и как ничего ни у кого не получилось.
За едой, было решено вторую половину крайнего дня посвятить катанию на квадрициклах.
Они разошлись, каждый по своим делам, договорившись встретиться через час.
Саша расплатился с русским клубом за погружения и с гостиницей за постой. Забрал опресненную снарягу, повесил ее досыхать около номера. Сменил сандалеты на мокасины, вытащил из шкафа темные очки, которыми ни разу здесь не воспользовался, просто забыл про них. Ни кепки, ни банданы, чтобы защитить волосы от пыли на квадросафари, как все это делали в Шарме, у него не оказалось. Он попробовал, перед зеркалом, намотать на голову полотенце. Получилась какая-то ерунда. Саша плюнул на это дело, и решил, что обойдется без головного убора.
Он направился к дайв центру, чуть раньше намеченного времени, надеясь найти там Дмитрия и пригласить его принять участие в покатушках, потому, что вдруг сообразил, что про своего инструктора, они как-то начисто забыли.
Вместо Дмитрия он нашел Андрея. Тот сидел на горячем камне и смотрел в море. Вид Андрей при этом имел печальный и мечтательный.
Саша сел рядом.
- Ты Светлова не видел? Надо его тоже пригласить.
- Так и я хотел. Он в воде. Вон видишь? Бултыхаются, никак не погрузятся! – Андрей показал на группу дайверов, качавшуюся на волнах, недалеко от берега – Понаехали тут оупен вотеры недоделанные!         
Андрей произнес это настолько серьезно, и такое высокомерие звучало в его голосе, что Саша просто покатился со смеху!
- Ой! Недоделанные! Ну, да! Тут целый эдванс сидит! Весь в орденах, посмотрите на него!
- Иди ты в жопу! – Андрей толкнул насмешника в бок – Они уже полчаса ни как погрузиться не могут! С тобой такое было? Нет! И со мной не было! А учил их тот же Димка! Значит, они, вот именно недоделанные!
- Ну, может, ты и прав. Все равно. Развеселил ты меня изрядно!
- Вот и скажи мне спасибо! И сигаретой угости! А то у меня нету.
- У тебя их, по-моему, всю дорогу нету! – ответил Саша, открывая пачку.
- Правильно! Потому, что я бросаю.
- На бери! Бросалово! – захохотал Сашенька пуще прежнего, протягивая бросающему сигарету и зажигалку.


               
                Крайний вечер.

О-о! Это ничуть не было похоже на скучное и безопасное квадросафари в Шарме. Это было нечто! Полный отрыв башни!
Гид – молодой бедуин, несся впереди на кроссовом мотоцикле, да так, что только поспевай! Старые, зато с настоящими, не придушенными моторами квадроциклы, растянувшись цепочкой, мчались в темноте, по горному серпантину, поднимая с грунтовой, сухой дороги плотные облака пыли. Песок хрустел на зубах, из глаз катились слезы. Толку от очков было, не много. Видимость отсутствовала вовсе, ориентирами служили только красные фонари впереди идущего.
Перед опасными виражами, которые следовали один за другим, Саша с удовольствием, клацая механической коробкой, понижал передачи, сбрасывал газ, и провокативно дернув руль, отправлял квадрик в занос. С ревом влетал на подъемы, на коротких прямиках разгонял машинку до предела, так что ветер начинал реветь в ушах!
Чувство опасности мешалось с каким-то диким восторгом! Это был самый настоящий драйв! Чем дальше, тем быстрее и увереннее гнал Саша. Все опаснее проходил он виражи, все лучше чувствовал возможности и пределы квадрика. То же делали, и, наверное, ощущали и все остальные участники пробега.
Следом за гидом мчались Аня и Алена. Девушкам дали почти новые машины с автоматическими коробками. Потом ехал Сергей, за ним Саша, сзади Николай, и последним, кажется, был Андрей.  Мужчинам дали старые квадроциклы, но с «механикой». Таким образом, скоростные возможности у всех были примерно одинаковыми.
Саша, выехавший со стоянки последним, быстро разобрался с переключениями передач, и еще на асфальте обошел Андрея и Николая, которые, видно долго не могли понять, как быть с этой, непривычно управляемой с помощью правой ноги, коробкой.
Пройдя этих двоих, Саша сел на хвост Сергею, намереваясь «сделать» и его, но не тут-то было! Тот тоже оказался гонщиком. Он не только не дал себя пройти, но тут же попытался уйти в отрыв, и пошла борьба. Азартная, захватывающая!
Девчонки тоже давали шороху! Возможно, что моторы у них были мощнее или сами они легче, но только догнать их не получалось.
Дунул резкий боковой ветер, убрал на минуту с дороги пыль, и Саша разглядел впереди крутой вираж. Гид уже, наклонив мотоцикл, встал на дугу. Первый квадрик управляемый кем-то из девчонок, тоже занырнул в поворот. Саша выжал сцепление, готовясь понизить передачу, когда второй квадроцикл, то ли не вписавшись, то ли, бог знает почему, вместо того, что б повернуть, поехал прямо.
Как в замедленном кино наблюдал оцепеневший Саша, как квадрик приближался к стенке, окаймлявшей дорогу. Передние колеса врезались в склон и полезли в верх, машинка поднялась на дыбы, но не опрокинулась, а так и замерла, нацелив единственную фару в небо, как зенитный прожектор.
Тут Саша осознал, что уже никуда не едет, а стоит на месте. Он и сам не заметил, как остановился. Просто сработал внутренний автопилот. А еще через мгновение, он увидел, что Сергей уже бежит, к стоящей на корме машине, и тоже соскочил со своего квадрика и бросился следом.
Это была Алена.
- Цела?! – спросили они хором.
- Не знаю! – чуть не плача, ответила она – Я ударилась коленом обо что-то! Очень больно!
- Сейчас!
Не сговариваясь, они схватились за раму квадрика и поставили его на колеса.
- Сиди спокойно! Дай я посмотрю! – уверенно приказал Саша.
Откуда взялось в нем столько уверенности? Спроси его – он и растерялся бы. Но никто не спросил.
Когда-то, Саша заканчивал курсы санинструкторов. Он имел некоторое представление о том, что такое травмы и как с ними бороться. Но, конечно, поверхностное, и фрагментарное, а тут...
Будто и не он, а кто-то опытный, управлял его руками! Уверенно ощупал он Аленино колено и по ее реакции, по форме сустава, и еще по какой-то главной и неуловимой причине, понял, что ничего страшного, слава богу, не произошло.
- Это просто ушиб, Ален. Даже не сильный ушиб. Ты не бойся, сейчас все пройдет!
И, ведь он оказался прав!
Через минуту, она сама встала на ноги, потерла колено. Сделала несколько, сначала робких, а потом и более уверенных шагов. Пару раз согнула – разогнула ушибленную ногу.
- Кажется, и в правду все нормально! – сказала она – Было очень больно, с начала. Я испугалась.
- Ну, слава богу! – облегченно выдохнул Сергей.
Вся команда уже собралась вокруг девушки. Гид озабоченно вслушивался в их разговор, разумеется, не понимая ни слова.
- It s OK? – обратился он к Саше – Is she can to drive?
- Ты поедешь дальше? Или будем возвращаться? – спросил пострадавшую Саша.
- Зачем возвращаться? Все же в порядке. Конечно поеду! – ответила она и улыбнулась.
- OK! She is OK! Let s go! – Саша объяснил гиду ситуацию, уж как смог.
- Slowly! Slowly! – погрозил пальцем Алене гид-бедуин.
Он подошел к ее квадрику и запустил мотор.
- Стойте! А где Андрей? – вдруг забеспокоился Сергей.
Действительно. Андрея не было.
- Все в порядке! – как-то ехидно, сообщил Николай – Он не поехал. Как только мы съехали с асфальта, он просигналил мне, покрутил у виска пальцем, показал, что не поедет, развернулся и поехал обратно!
- А… Нам, наверное, пыль не понравилась! – предположил Сергей.
Все засмеялись. Гид снова вопросительно смотрел на Сашу.
- ОК, ОК! Let s go! – снова пустил наш герой в ход свой небогатый английский.
Тронулись. Сначала ехали не спеша, осторожно, но уже через пару минут, ответственный гид, вероятно, сам того не заметив, снова набрал скорость и понеслись ничуть не хуже, чем до происшествия!
Тут Саша воздал должное, смелости своей партнерши. Она и не подумала умерить прыть! Точно так же, как и до вылета, она мчалась следом за Аней, и по-прежнему, догнать девчонок, не было ни малейшей возможности!
Возможно, конечно, что это называлось не смелостью, а глупостью, но Саше это не пришло в голову, а и забреди такая мысль, он с негодованием отмел бы ее!
Они прилетели к бедуинской стоянке. Заглушили моторы. Расположились на подушках, под бамбуковым навесом. Почему-то Саше не хотелось в эти минуты компании. Он отошел в сторону, глядя вверх, в кусок черного космоса, между еще более черными вершинами гор. Споткнулся о лежавший прямо под открытым небом топчан, подумал, что это удачно. Сел, нашарил рукой жесткую подушку, облокотился, затуманился по своему обыкновению. Было совсем темно, луна была еще скрыта за горами. В стороне, там, где сидела вся компания, мерцала маленькая лампадка, но тусклый ее свет не достигал места, где расположился наш романтик.
Однако, долго быть в одиночестве ему не пришлось. Он услышал чьи-то легкие шаги и из ночи соткался силуэт маленькой женщины, Алены.
- Я к тебе. Хочешь чаю? Я принесла.
- Здорово! Очень кстати! Благодарю! Садись.
Он зачем-то подвинулся, хотя места на топчане было полным-полно. Она протянула ему крошечный стаканчик. Присела близко. Как-то слишком близко.
Звезды! Ах, какие в черном Египетском небе звезды! Полулежа, рядом с Аленой, Саша пил мелкими, редкими глотками сладкий бедуинский чай, курил, смотрел в небо. Теплый ночной ветерок, раздувал огонек его сигареты, шевелил черные и прямые волосы девушки.
- Как твое колено? – спросил он.
- Все в порядке. Спасибо тебе! – тихо ответила она – Я просто испугалась. Мне и сейчас страшно, как вспомню.
Они беседовали шепотом, будто боялись вспугнуть что-то, притаившееся во мраке Синайских гор.
- Да? Судя по тому, как ты сейчас ехала, тебе уже не очень страшно! – сказал он, и улыбнулся в темноту. Лица Алены не было видно.
Он затянулся, огонек вспыхнул и отразился в ее зрачках.
- Нет! То есть, да! – она силилась объяснить – Мчаться здорово, но и страшно! Наверное, потому и здорово, что страшно! Не знаю, как сказать.
Он не видел ее лица, но знал, что она улыбается и улыбается ему, и что ее кроткая улыбка, выглядит очаровательно!
Она вдруг подвинулась вплотную, прижалась к нему, как тогда в машине, после Блю холла, и щекотно прошептала ему в ухо:
- С тобой мне не страшно. Мне так спокойно с тобой! Хочешь, я тебя поцелую?
Тут странное произошло с моим героем. Сердце его заколотилось, мир куда-то поехал, и смутно знакомый голос, ехидно спросил: Что же ты молчишь? Надо отвечать, когда девушка спрашивает!
Саша узнал голос. Это был голос Анубиса.
Саша почувствовал на своей щеке теплые и сухие губы Алены, услышал ее тихий смех, и слова: Даже если ты не хочешь, я хочу!
- Что? Я… Нет, почему?! – прошептал он какую-то чушь – Просто…
- Просто обними меня! – тоже шепотом перебила она и снова поцеловала его.
Он обнял ее и почувствовал лицом ее волосы, и ее запах. Пахло, как ему показалось, морским ветром и чуть-чуть, мимолетно, какими-то сухими травами. Он смотрел в черное, невероятное небо, всем существом ощущал рядом Алену, и вдруг начал проваливаться в бездонный колодец, на подобии El Bells, только гораздо глубже! Он проваливался, а море, горы, Дахаб, Алена, новые товарищи, все это оставалось там, наверху, и не было никакой возможности остановить падение! И он уже понимал, что на дне колодца его ждет не ад, а просто поздняя, неуютная, осень и серые Московские будни.
Вот и все. - грустно сказал он про себя.
-Ну, что ты?! - ответил ему непрошенный Анубис – Все только, только начинается, Саша!
Саша улыбнулся, повернул голову к Алене, провел кончиком носа, по ее шелковым волосам. Он по-прежнему не видел, но знал, что и она улыбается. Погладил ее ладонью по голове, как ребенка, а затем чуть отстранился и сказал: Последний вечер сегодня.
- Крайний! – поправила его девушка, имевшая за спиной более 50-ти погружений.

                ***
 - Благодарить буду! – провозгласил Саша.
Он поднялся из-за стола, с бокалом красного вина в руке, и пошатнулся. Все смотрели на него. Дмитрий, чуть с иронией. Сергей и Андрей озорно, явно готовясь комментировать. Николай и Аня просто с интересом. Вновь прибывшие дядьки (недоделанные оупен вотеры) изучающе. Алену он не видел. Она сидела рядом с ним, справа.
- Я хочу сказать спасибо! – начал он – Спасибо всем, кто втянул меня в это замечательное безобразие! Спасибо Максиму, которого нет здесь! Ведь вот же, свалил, негодяй, по-английски и даже не попрощался. Спасибо, тебе Дмитрий – учитель! Уроки твои не прошли даром! Семена, посеянные тобой, надеюсь, упали на благодатную почву. Спасибо тебе, Анна, большущее! Ты водила нас и хранила, ты показывала нам чудесные подводные сказки! Всегда буду тебя помнить, как моего первого дайв-гида! Лучшего дайв-гида!
Аня смутилась, покраснела, и прыснула в кулак. Андрей и Сергей открыли рты, и явно растерялись, не зная, куда воткнуть шпильку.
- Спасибо вам всем, ребята! С вами было так весело и хорошо! Благодаря вам, я прожил, возможно, лучшую неделю в моей жизни! Спасибо тебе, Алена! – он повернулся к ней, и увидел, что улыбка ее сияет, а черные глаза горят – Мне так повезло с партнершей! Ты лучшая партнерша, которую только можно вообразить! Давайте выпьем за море и за нашу дружбу! И споем! Жалко, что нет гитары!
- Вот это да! – серьезно сказал Сергей, так же поднимаясь – Вот это ты, Саня, дал! Я присоединяюсь!
Вслед за Сергеем, встал Андрей и все остальные. Зазвенело стекло, заиграли искры света в красной толще вина. Саша до дна осушил бокал и негромко запел:

                Надоело говорить и спорить!
                И любить усталые глаза.

И вдруг, совершенно для него неожиданно, сразу несколько голосов подхватили:
               
                В флибустьерском, дальнем, синем море
                Бригантина поднимает паруса!

Голоса окрепли, и полетел над кафе и над волнами залива Акаба, такой знакомый советский мотив:

                Капитан обветренный, как скалы
                Вышел в море, не дождавшись нас.
                На прощанье, поднимай бокалы
                Золотого терпкого вина!

Иностранцы, за соседними столами, стали оборачиваться на них, кто с возмущением, а кто с интересом.

                Пьем за яростных, за непохожих!
                За презревших грошевой уют!
                Вьется по ветру веселый Роджер,
                Люди Флинта песенку поют!

                Так прощаемся мы с серебристой,
                Самою заветною мечтой!
                Флибустьеры и авантюристы,
                По крови упругой и густой!

Летела песня, летел вольный морской ветер, над Синаем, и улетал, таял неудержимо, веселый и пронзительно печальный, крайний, прощальный вечер!      
                Совхоз «Рассвет». Московская область. Октябрь 1984.

Среди цветов, здесь преобладал серый. Собственно, почему именно здесь? Он преобладал почти во всем известном Хамону мире. В Москве, что ли были другие цвета? Взять, хоть демонстрацию по случаю 7-го ноября. Серая брусчатка «Красной» площади, серые колонны трудящихся, серое низкое небо, серые фигуры вождей на Мавзолее. Неестественно красные флаги и транспаранты, только подчеркивают окружающую серость. Серость, господа! Серость и скука. Везде. А уж здесь!
Шел бесконечный моросящий дождик. Мелкий, мелкий такой, всюду проникающий. Если выйти под такой дождь и постоять минут 5 – 10, то, пожалуй, даже и не промокнешь, но это за 5-10 минут, а тут!
К обеду, телогрейка вся пропитывалась этой подвешенной в воздухе влагой, делалась тяжелой и неуютной. Серая глина налипала на литые резиновые сапоги и двигаться становилось тяжело. Периодически, Хамон останавливался, картофелиной, потому, что ничего более подходящего в пределах досягаемости не имелось, кое-как счищал глину. Через несколько шагов она налипала снова. Совершенно бесполезное занятие! Да и все, что Хамон и его товарищи делали здесь, казалось, совершенно бесполезным и от того, наверное, безнадежно унылым.
Например, в данный момент, Хамон плелся по полю, следом за картофелеуборочным комбайном. Плелся и смотрел себе под ноги. Если он видел картофелину, которую по каким-то своим причинам, машина не посчитала нужным забрать, он подбирал ее, и бросал, стараясь попасть в бункер комбайна. Попадал не плохо. Из 10 бросков 7-8 оказывались удачными. Если он не попадал, в этом тоже не было ничего страшного. С глухим звуком «Бум!», картофелина отлетала от металлического корпуса агрегата, и снова шлепалась в глину. Через несколько шагов, Хамон снова подбирал ее и снова бросал в бункер.
В принципе, эту картошку, можно было и вовсе не собирать. Никто бы ничего не сказал, да и говорить было некому. В поле их было четверо: комбайнер, который был занят управлением, да и до барабана была ему эта картошка, и трое студентов – Хамон и две девчонки. Хамон, как уже говорилось, плелся следом за комбайном, и занимался анализом своих промахов. Он пытался определить, если он промазал, и бросает туже самую картофелину второй раз, он теперь точно попадет? Или это такие упрямые картофелины, которые не хотят отправляться в бункер? Пока получалось, что картофелины не причем. Пока все они со второго раза отправлялись куда следует.
 А девчонки стояли на переборке. На корме комбайна, по двум сторонам коротенького транспортера, по которому картошка вперемешку с комьями глины, совершала короткий путь перед тем, как ссыпаться в бункер. Вот эти комья глины девчонки и выкидывали за борт. Сколько успевали, разумеется.
Полезность всей этой деятельности представлялась Хамону весьма сомнительной. Он догадывался, что под землей скрыто гораздо больше картошки, чем то, что он видит и собирает. А те 100 – 200 штук, которые он соберет, все равно не сделают ровно никакой погоды. Тогда зачем вообще этим заниматься? Ему было невдомек, что вот приедет начальник, председатель или агроном, ну или кто там? Он ведь не будет в глине ковыряться. Он пройдется, посмотрит, и увидит, что убрано чисто. Картошки в поле не оставили. И скажет: Молодцы!
Эх! Бестолковый был он, Хамон, все-таки! И не зря считали его чудаком многие однокурсники. Вот, скажем, даже здесь, на картошке. Все, вроде у него, как у людей: сапоги литые, под ними портянки, намотаны грамотно, ног не трут, серо-зеленая армейская телогрейка. Так ведь нет, что б, как все нормальные студенты, написать на спине «ССХО. Совхоз Рассвет.1984», нет! У Хамона этого, красовался на спине выполненный красной краской туз бубей. И к чему он это наляпал? Что это значит? Почти никто не знал, хотя «Двенадцать» Блока, например, в школе-то все читали. Не знали, видимо, что это значит и комсомольские вожаки. Не знали, но догадывались, что ничего хорошего. Провожали спину Хамона тяжелыми, не добрыми взглядами.
Да и, как он мог им нравиться? Длинноволосый, да еще на картошку приехал он в фетровой старой шляпе, с опущенными вниз полями, да так везде и ходил в ней, как Дуремар, только сачка ему не хватало! И это чего? Вот так должен выглядеть советский комсомолец, боец студенческого сельхозотряда, авангард советской молодежи?!
В тоже время, вроде, и нормальный он был парень, несмотря на чудачества свои, и на кличку эту «Хамон» (сам всем так и представлялся, и добился, ведь того, что так его все и звали). Вот ведь, например, идет и собирает картошку! А мог бы, ведь и не собирать. Кто его видит?
А еще играл он на гитаре и пел. Только норовил всегда петь песни, какие-то дурацкие. Он и хорошие знал, но всегда надо было его просить, что б что-нибудь нормальное спел, кокетничал что ли? Короче, мутный он был. Непонятный. И не было у него в институте друзей. Врагов, правда, тоже. До поры.
Загудел хриплым своим сигналом на краю поля тентованный «Урал».
- Бросай грязную работу, девчонки! Пошли водку пить! – крикнул Хамон, бросил в бункер последнею картошину, не попал, и нисколько от этого не расстроившись, оскальзываясь, направился к машине.
Девчонки слезли с комбайна и заторопились следом. Подсаживая их в кузов, Хамон получил от одной грязным сапогом по роже.
- Вот спасибо! – сказал он, вытирая рукавом телогрейки глину со щеки.
Следом за барышнями он и сам забрался в кузов, где уже сидело человек десять, плюхнулся на деревянную лавку, схватился, для надежности, рукой за борт. Машина зарычала и пошла месить дорожную жидкую грязь.
Брезентовый полог был поднят, и через полукруглый проем можно было наблюдать, убегающие назад, серые и мокрые картофельные, и свекольные поля. Попадались иногда перелески, какие-то редкие, клочковатые, безотрадные. Проплыла, и исчезла за поворотом, стоявшая на краю деревни церковь без креста. Только ржавый скелет купола возвышался над зданием с осыпавшейся штукатуркой, с черной пастью главного входа. Каждый раз, проезжая мимо этой церкви, Хамон внутренне поеживался. Было что-то страшное, противоестественное, в том, что это некогда красивое и величественное здание, именно в таком, именно в нынешнем своем состоянии, замечательно вписывалось в окружающий безнадежный пейзаж.
Наверное, только в таком виде церковь и могла существовать, здесь, среди вечно пьяного и дебиловатого населения, среди полуразвалившихся, деревянных, старой постройки изб и совершенно неуместных тут, нескольких бетонных пятиэтажек.
Хотя, почему не уместных? На самом деле, они, пожалуй, были так же уместны, как и полуразрушенная церковь. Серые, прямоугольные, с огородами вокруг.
Уродливый, искусственно созданный на крови и костях, колхозно-совхозный мир советской деревни!
Тяжелый «Урал» мотался в скользкой глубокой колее, по которой только он, ну или еще трактор и могли проехать. Серая, густая жижа брызгала в стороны, била фонтанами из-под почти непрерывно буксующих колес.

                «Грязью чавкая жирной, да ржавою,
                Вязнут лошади по стремена,
                Но влекут меня сонной державою,
                Что раскисла, опухла от сна!

                В синем небе, колокольнями проколотом,
                Медный колокол, медный колокол!
                Толь возрадовался, то ли осерчал.
                Купола в России кроют чистым золотом!
                Что бы чаще господь замечал…»

Вспомнил Хамон эту песню, Высоцкого, да и мудрено было ее не вспомнить, созерцая такие картины!
Может, для того и кресты посбрасывали, и золото ободрали с куполов, что б поменьше замечал господь, что твориться в этой стране? – подумал он мимоходом и горько усмехнулся.
А ведь какая была страна! Какая империя! Люди какие! Император Александр, сказавший парижским жополизам, которые, якобы заждались его, с войсками, прибытия в их столицу: «Меня задержало мужество французов!». А тот маршал, (Хамон не помнил кто именно) заплативший из своих средств все, что в долг нагуляли в парижских кабаках казачки?! Кто сегодня способен на что-то подобное?
Москва златоглавая, где она? Как же все это произошло? Как могло произойти?! Какая была страна!
А какая она была? Почитать Гоголя, Достоевского, так точно такая же! Такая же серая, унылая и бестолковая! А если еще вспомнить «Историю города Глупова», от Салтыкова-Щедрина!
Как же так? Почему в других странах иначе? А как в этих других странах? Кто там был? Кто это видел? Газеты врут одно, «голоса» другое.
А! Пропади оно все! Думать об этом – только расстраиваться!
 Вон, Дима Дуляпин, он не о чем таком не думает, и на церкви, полуразрушенные не таращиться. Сидит себе, гонит девчонкам какую-то веселую ерунду, улыбается в густые свои усы, которые делают его старше и солиднее, а девочки рты пораскрывали, и аж млеют от его рассказа! А чего млеть? Вечно чушь какую-то несет, а им, дурехам, и не надо ничего другого! Эх, тоска! Как сказал бы герой анекдотов поручик Ржевский: «В рояль, что ль насрать? … Провинция… Не поймут».
«Урал» остановился около столовой. Все полезли из кузова. Столовая, как столовая - прямоугольная, бетонный каркас, стеклянные стены на две трети высоты замазаны светло-серой краской. Внутри кафельный серый пол. Столы на гнутых железных ножках покрыты серо-голубым жирным пластиком. За прилавком две тетки в бело-серых халатах и таких же колпаках. Смотрят неприветливо, взгляды говорят: Понаехали тут!
Ну и еда соответствующая. Иногда, если очень хотелось, можно было немного поесть, а чаще… Имелось, например, фирменное блюдо, подавалось оно к обеду через день, а выглядело так: В эмалированной миске, чуть теплый, слипшийся, без следов масла рис. Сверху, на рисе, хвост, некогда копченой, а потом отваренной сардинелы. На хвост этот смотреть страшно, не то что есть! Никто и не ел.
Как-то, Хамон поступил так: Взял хвост двумя пальчиками, извлек из миски, разместил на столе (все равно грязней, чем есть не станет), миску с рисом перевернул и стукнул по ней кулаком. Затем, миску поднял, и получился аккуратный такой, рисовый кулич. После того, как все отсмеялись, Хамон попытался вернуть свой кулич обратно в миску. При попытке взять его руками, оный кулич не рассыпался, как можно было ожидать, а выскользнув из пальцев, заскользил по столу. Поиграли куличом в хоккей. Забавно! Только, вот кушать все-таки хотелось!
- Как на зоне прямо кормят! – сказал толстый, с лицом младенца, добрый, и вечно, пытавшийся изобразить из себя взрослого и матерого, Коля Павлушкин.
- Ты, что сидел, что ль? -  глядя в упор на Колю, не добрым глазом, немедленно спросил, Валера Ешков, в недавнем прошлом внутренних войск дедушка, которому довелось, в армии, как раз охранять зону.
- Нет, не сидел, конечно... - глуповато улыбаясь, начал Коля.
- А откуда знаешь, как там кормят? – тут же жестко перебил его бывший конвоир.
- Не знаю, но…
- Не знаешь, так и не ****и! На зоне, кстати, за ****ежь, знаешь, чо бывает?
- Что? – Коля с неподдельным интересом смотрел на Валеру.
- Ни чо! Через плечо! – Валера бросил на Колю уничтожающий взгляд, и поднялся из-за стола, отнес свой нетронутый обед куда положено, и надменно покинул столовую.
Хамон засунул, наконец, рис обратно в миску, положил сверху хвост. Получилось почти, как было. Тоже поднялся из-за стола.
- Ну, что, Коля, понял, что на зоне за ****ежь бывает?! – стараясь выглядеть сурово спросил он.               
- Что? – поднял голову Коля, и любопытство засветилось в его глазках.
Тут Хамону пришлось отказаться от задуманной мизансцены, потому, что смех, клокотавший внутри, вырвался наружу.
- Вот посадят тебя, Коля, тогда и узнаешь! – давясь смехом ответил он.
Дальше последовало уже совсем невероятное:
- А за что меня сажать? – совершенно серьезно спросил Коля.
Хамону пришлось дойти с миской до прилавка для грязной посуды, поставить ее, и вернуться обратно, чтобы перестать, наконец, на минуту ржать. Он вытер слезы и выдавил:
- Было б за что, Коля, давно бы посадили!
Все, кто слышали этот диалог, уже катались со смеху, а Коля, все еще ничего не поняв, хлопал длинными своими ресничками.
Хамон махнул на него рукой, взял из хлебницы, пластмассового плетения, пару кусков черного хлеба, и пошел на улицу.
Вы спросите, как же так? Чем же они питались? Да, нормально питались. Консервами, привезенными из Москвы, и картошкой, которую варили на электрической плитке. Да и в столовой через раз все же давали что-нибудь съедобное.
Общага их, находившаяся в здании бывшей школы, кстати, было совершенно неясно, почему школа закрыта, и где учатся дети. Так, общага их не отапливалась, не было в ней горячей воды, и не функционировали туалеты.
 Ну, с туалетами все просто решалось. Рядом, на улице, было два деревянных скворечника, соответственно, мужской и женский.
Отопление – то ж не беда. Не так и холодно было в октябре, а мокрые вещи сушили в специально оборудованной сушилке - деревянном сарае с электрическим теном и вентилятором.
Сушилка была, между - прочим, будь здоров! За ночь телогрейки там так пересыхали, что были горячими, и твердыми на ощупь! Жаль работала она только первые дней семь или восемь, а потом сломалась.
И вот, как она сломалась, так народ начал болеть. Уже через неделю после отказа сушилки, треть бойцов сельхозотряда, не вернулась с выходных. Видимо, взяли справки о болезни, да и осели в городе. Половина оставшихся, бродила с температурой, чихала, кашляла, но приставленная к отряду медсестра, больными никого не признавала.
Картофельная страда и так-то казалась Хамону мероприятием довольно-таки идиотским, хотя и забавным, а тут уже вовсе превратилась в какой-то маразм, с элементами сюрреализма! Это ему даже нравилось, он развлекался, как мог. Например, в перекуре, забирался на комбайн или на кучу кормовой свеклы и изображая Ленина араторствовал: Товагищи студенты! Доколе мы будем тегпеть гнусную эксплуатацию?! Даешь сушилки вместо бомб! Даешь ногмальное питание тгудящимся, вместо гакет! Удагим забастовкой по кговопийцам! Студенты смеялись, комсомольские лидеры не знали, как себя вести, смотрели брезгливо.
Зато, хороши были вечера! Как уже было сказано, варили картошку, делали чай, открывали консервы, доставали конфеты, сушки. Тесно сидели в одном из бывших классов, из-за наличия кроватей, ставшего похожем не то на казарму, не то на больничную палату. С аппетитом ели. Иногда выпивали, грамм по пятьдесят, больше в медицинских целях. В совхозе спиртное во время уборочной страды не продавали, а из Москвы никто много не возил. Все же, «с устатку и не евши» и пятьдесят грамм делали свое дело. Румянец появлялся на лицах, громче становились голоса, чаще взрывы хохота.
Бывало Хамона просили спеть. Уговаривать его долго не приходилось, он сам всегда ждал, когда попросят. По поступлении просьбы, вытаскивал из угла, всегда малость расстроенную, «Шиховскую» свою гитару, брал несколько аккордов, пробегался по струнам, наигрывая, например, кусочек из SLADEовской «I know».      
Пар поднимался от кастрюльки, где варилась очередная порция ворованной у совхоза картошки, клубами шел к беленому потолку, оседал на оконных стеклах, за которыми стояли синие осенние сумерки. Хамону предлагали дополнительную рюмку, видимо понимая, что это необходимо для вдохновения.
Ему хотелось бы спеть им, то, что он любил, то, что задевало его за живое, что-нибудь из «Аквариума», там «Рок-н-ролл мертв», но слишком хорошо знал Хамон, что это не будет понято, что всем будет скучно, что сначала еще будут слушать, из вежливости, а потом начнут переговариваться шепотом, потом и вслух.
Он выбирал компромисс, и начинал, например, с «Синей птицы». Это звучало актуально:

                «Мы в такие шагали дали,
                Что не очень-то и дойдешь!
                Мы в засаде годами ждали,
                Невзирая на снег и дождь.
               
                Мы в воде ледяной не плачем,
                И в огне почти не горим.
                Мы охотники за удачей,
                Птицей цвета ультрамарин!»

Это слушали, подпевали, благо слова знали все. А потом, кто-нибудь из ребят всегда просил спеть что-нибудь Афганское. Хамону всегда как-то неловко было петь эти песни, вероятно потому, что к событиям, о которых в них шла речь он, во-первых, не имел не малейшего отношения, во-вторых он относился к этой войне, совершенно иначе чем этих песен авторы и герои, но в тоже время, что-то в этих песнях безусловно было, что-то такое неуловимое, что Хамон не умел назвать, но это «что-то» цепляло за душу и его, убежденного пацифиста.
Он не понимал, но мы-то с вами понимаем! То была простая, трогательная искренность и печальная правда жизни, которая, так или иначе, присутствовала во всех этих песнях.
Что ж? Под негромкий перебор струн, Хамон пел, стараясь вжиться в образ:

                «В декабре зимы начало,
                В декабре дни рожденья есть.
                Для кого декабрь начало,
                Для кого лебединая песнь.

                В декабре меня кроха спросит,
                Потирая озябший нос:
                Папа, всем ли подарки приносит
                В новогоднюю ночь дед мороз?

                В декабре есть еще одна дата
                Без отметки на календаре.
                Я тебя целую, как брата,
                На Кабульском чужом дворе…»

Хамон пел тихо и с чувством. Он представлял себе, как в кино и кроху в шубе, и молодого, но не по годам взрослого папу, и папины воспоминания. Он растворялся в нехитрой, печальной мелодии, и… верите? Слезы стояли в глазах у многих девочек, и тяжело, как каменные, будто в чем-то виноватые сидели на койках, и слушали его ребята.
Где-то очень далеко шла маленькая эта, бесконечная война. Где-то там, на юге, за синими оконными стеклами, за лесами и степью, возможно, прямо в эту минуту, погибали их ровесники. И любой из вечерявших студентов, в принципе, мог быть на их месте.       
- Да… Вот так подумаешь… - начал было Валера Ешков, когда стихла песня, начал, но дальше почему-то ничего не сказал.
Повисла в комнате тишина, и в тишину эту, врезал Хамон роковый ритм, и запел с надрывом:

                «Они красят стены в коричневый цвет,
                И пишут на крышах слова!
                Имеют на завтрак имбирьный лимон,
                И рубль считают за два.

                Мне было бы лестно прийти к ним домой,
                И оказаться сильней!
                Но, что бы стоять, я должен держаться корней!...»

Выслушали до конца. Вряд ли хоть кто-то, что-то понял, но вероятно, многие почувствовали энергию. Почувствовал что-то и староста группы, Паша Терентьевский.
Тут сразу надо заметить, что Хамон его сильно недолюбливал, ну и староста его, это уж само-собой! Но до поры, а точнее, именно до этого вечера, война была холодной. Они терпели друг – друга, и старались не пересекаться. Что думал про Хамона Паша, сказать точно не возьмусь, наверняка ничего хорошего, а Хамон находил своего старосту просто тупым советским долдоном, вбившим себе в голову «правильные» постулаты, не желающим и не способным мыслить и рассуждать.
Хамон был наивен! Как через некоторое время выяснилось, что он сильно заблуждался, насчет этого человека. Через несколько лет, когда по телевизору вдруг стали нести бог знает какую крамолу, водка, сахар и сигареты стали продаваться по талонам, а в воздухе отчетливо запахло серой, тогда, именно Паша, почему-то вдруг, впервые за все годы, позвонил Хамону и осторожно поинтересовался, а не думал-ли он, Хамон, о том, что бы уехать за границу, а если думал, то не поделиться ли он со старым институтским товарищем, информацией о существующих возможностях и вариантах.
Ничем Хамон с ним не поделился, и не потому, что жалко было, а просто по той причине, что никакой такой информацией не располагал. Не поделился, но зато понял, что бывший староста, совсем не тот, кем виделся ему в тот «картофельный» вечер, а персонаж гораздо более отрицательный.
Ну вот, а тогда, Паша почувствовал что-то враждебное в той «Гребенщиковской» песне, и сказал:
- Зачем ты поешь нам эту чушь? Такую спел хорошую песню до этого, а тут… Кто это вообще сочинил? Это враг какой-то сочинил!
- Это Борис Гребенщиков написал. – сообщил Хамон – Как я понимаю, как раз про таких, как ты! Которые, все что им, тупорылым, непонятно, объявляют враждебным и преступным!
Тут Хамон, конечно, малость, перегнул, не подумал о последствиях. Вскипел, обиделся за любимый «Аквариум». Оскорбление-то он нанес не советской власти какой-то там, а лично Паше, публично, да при девушках, назвав его тупорылым. Было понятно, что сейчас за свои слова придется отвечать.
Паша был выше Хамона на пол головы, и тяжелее килограмм на двадцать. К тому ж опыта в драках, у пацифиста, нашего, особого не было. Не любил он это дело, старался мордобоя избегать, побаивался. Это, несмотря, на спортивное детство, в котором имело место и фехтование, и даже карате. Но вот беда! Навыки ведения боя, которые имелись у Хамона, существовали как-то отдельно от повседневной жизни. Улица отдельно, спортзал отдельно.
Если бы были они с Пашей вдвоем, Хамон, наверное, просто извинился бы, сказал бы, мол был не прав, вспылил. Но тут, на глазах у всей компании возникло принципиальное, идейное противостояние, и в этой ситуации пойти на попятную он никак не мог!
- Это ты кого тупорылым назвал?! – грозно вопросил Паша, поднимаясь с кровати.
- Да всех, таких фашистов, как ты! Которые все что им непонятно, жгут на площадях! – ответил с гражданским пафосом Хамон и тоже встал, и даже вышел в проход между рядами коек, уже понимая, что драки, видимо, не избежать.      
- Я не фашист! Я коммунист! – произнес Паша, надвигаясь на Хамона.
- Коммунисты твои еще похуже фашистов будут! Те, хоть, в чужих странах зверствовали, а вы в своей собственной.
- Коммунисты были жестоки только к врагам! – гневаясь, и срываясь на крик, сообщил староста.
- Баран ты тупой, мудила! – уже нарочно провоцируя, и форсируя события, бросил ему Хамон.
Как и понятно, после этой фразы, Паша по-богатырски размахнулся правой клешней, намереваясь, очевидно, сразу снести обидчику голову! Однако, именно по причине этого широченного замаха, и на раз включившихся у оппонента дремавших спортивных инстинктов, коммунистический кулак провалился в пустоту, а вынырнувший откуда-то, не пойми откуда Хамон, ударил навстречу, коротко и резко, и попал ведь, аккурат под правый глаз!
В следующее мгновение, адепт советской власти взревел, подобно медведю, и ринувшись всей массой вперед, смял противника и опрокинул на пол. Тут бросился их разнимать Валера Ешков, а за ним и остальные. Через минуту, бойцов развели по углам и убедили, что они уже друг с другом в полном расчете, и вообще, хорош, портить вечер!
 Под всеобщим давлением, они неохотно пожали руки, а у Паши остался на память замечательный синяк. Больше никогда он с Хамоном не здоровался, и без крайней необходимости не разговаривал. До того самого памятного телефонного звонка, насчет заграницы.
Тут, мне хочется ненадолго прервать повествование, и немного поговорить о драках вообще, и той роли, которую они играют в жизни каждого мужчины. Эта тема представляется мне достаточно интересной, и как-то плохо изученной.
Почему вообще происходят драки и войны? Ведь война, думаю, со мной многие согласятся, это просто очень большая драка.
 Нет, я сейчас не про бандитов, которые если кого-то бьют, то имеют ясную практическую цель. И не про отморозков, для которых это своеобразное развлечение и удовольствие. Я про людей, в общем и целом «нормальных», таких, например, как мои герои Хамон и Паша.
Пусть они сильно не нравились один другому, но мы попробуем посмотреть, на них объективно, насколько это возможно. Такая ли уж большая разница была, на самом деле, между Хамоном, с бубновым тузом на спине, гитарой и всеми прочими его «понтами» (а это были именно понты, хотя он даже и не знал такого слова), и Пашей, старостой группы, членом факультетского комитета ВЛКСМ, аккуратно подстриженным, и «правильно» одетым?
Начнем от печки. Я назвал их обоих «нормальными людьми». Кого мы, «нормальные люди» готовы назвать «нормальными людьми»? Иначе говоря, кого мы считаем такими, как мы сами? Что такое «норма»? Где критерий, и если он есть, то где проходит граница, которая отделяет нас «нормальных», от них «ненормальных»? Полагаю, сегодня у меня есть ответы на эти вопросы. Неполные, с массой допущений, но все-таки что-то объясняющие.
Итак, полагаю, что нормой мы называем то, что приемлемо и понятно, объяснимо, для подавляющего большинства людей, независимо от их взглядов, вероисповедания, национальности и т.п.
Мы, воспитанные в несколько странной культурной традиции, которая представляет собой сложную смесь взглядов традиционно-христианских и коммунистических, не сочтем «ненормальными», например, Иранских мусульман, забивающих за измену женщину камнями. Почему? Ведь люди близкие нам по культуре никогда не сделают подобного! Максимум застрелят или зарежут в припадке ревности, и то очень редко, но никогда не станут, собравшись всем селом, методично забивать камнями! Тем не менее, ортодоксальных мусульман мы считаем «нормальными». Непохожими на нас, жестокими, дикими, но… «нормальными».
Думаю, это происходит потому, что нам понятны механизмы, которые движут этими людьми. Нам понятны их чувства и их образ мысли. Мы такие же собственники. Мы так же ревнивы. Мы так же законопослушны. И каждый из нас, легко, может представить, что если бы, он вырос не в средней России, а, например, в селе (или как там у них это называется?) близ города Тегерана, то такая расправа с неверной женой, была бы и для него самым естественным действием!      
Наоборот, вполне безобидного бомжа, который сидит в снегу с бутылкой настойки боярышника в руке и смотрит куда-то в пустоту мира остановившемся стеклянным взглядом, мы сочтем «ненормальным», потому, что как так можно?! Нам, «нормальным», это непонятно!
Хорошо, - думаем мы – что-то у него произошло, возможно, он лишился жилплощади, возможно так же документов, но ведь каждому известно, что любой из этих людей, может пойти в полицию, восстановить документы, получить комнату в общежитии, конечно не в Москве, где он сейчас бомжует, а где-нибудь, например, в Рязани. Но ведь это гораздо лучше, чем вот так вот?! Можно, и должно пойти работать, потом снять жилье, и т.д. и т.п. Почему же они так живут?! Нам это не понятно и мы записываем их в «ненормальные».
Т.о. и хиппи Хамон, и карьерист Паша, и отморозок, и бандит - все они однозначно, попадают в категорию «нормальных».
Едем дальше. Среди «нормальных» есть законопослушные и не. И Хамон, и Паша, по крайней мере, в описываемое время, никаких законов не нарушали. Снова в одну категорию.
Далее. Оба они из советских семей среднего достатка. Оба студенты. Оба, в конце концов, по факту комсомольцы. Так, какая вообще между ними разница, а? Чего им, спрашивается, делить?!
Разница была. Принципиальная.
Паша полагал, думаю, безотчетно, что окружающий мир, и его законы незыблемы, и значит, надо так приспособиться, так в этом мире устроиться, чтобы занять со временем, наиболее выгодное положение. Ради этого он готов был трудиться и прогибаться.
Хамон же, прогибаться, да и трудиться не желал, тоже, разумеется, безотчетно. Потому мир считал он «неправильным» и полагал, что его надо бы изменить. Он конечно, на самом деле, точно так же, как и Паша, прогибался и приспосабливался, но как-то без вдохновения, только по необходимости, совершая над собой форменное насилие! Ему бы не в пацифисты податься следовало, а в революционеры. Вот в этом качестве, он, наверное, мог бы себя проявить! Но кишка была тонка. Вот и болтался он не то, не се, одно слово – хиппи!
Никого не хочу осуждать. Просто обозначаю разницу. Резюмирую. Автоматически, Паша был защитником существующего порядка вещей, Хамон – оного порядка разрушителем. Пусть пассивным, безопасным, но все же разрушителем. Вот и были они практически врагами, сами толком не понимая почему. А коммунист – фашист – пацифист… слова все… Только две силы – защитники существующего устройства, и этого устройства разрушители.
-Хорошо, но почему драться? Оба владеют даром речи, оба знают, вроде, что никому ничего нельзя доказать, разбив нос?! А вот в данном, конкретном случае, потому, видимо, что ясно - доказать ничего, ни как нельзя, потому, что сталкиваются две, принципиально непримиримые позиции, и очень быстро становится очевидно, что компромисса и понимания нет и быть не может, и тогда, взламывая, логику, культуру, гуманность, весь этот тонкий наносной и не прочный слой, как из яйца цыпленок, вырывается на волю древний инстинкт – уничтожить его!

   
Он трудился на благо Родины, на полях и сортировке совхоза «Рассвет» еще с недельку. Сушилку чинить никто и не думал, дожди заканчиваться не собирались.
Ряды сельхозотряда поредели еще больше. От изначального состава, к концу третьей недели работ, осталась в строю, дай бог, если половина. Вся эта, наиболее стойкая, половина мучительно кашляла, хлюпала соплями, но почему-то продолжала каждое утро выползать в поле, и даже там работать.
Как раз в конце этой третьей недели, Хамон, на законный свой выходной, отправился в Москву.

                ***
   Хамон вышел из электрички на Савеловском вокзале, прошел по перрону, протолкался сквозь толпу пассажиров, вышел «в город» и даже еще не дойдя до нужной остановки 516-го автобуса, начисто перестал понимать, зачем он столько времени торчал в совхозе «Рассвет».
Впоследствии, такое случалось с ним довольно часто. Оказавшись, в какой-то совершенно непривычной и ненужной обстановке, занимаясь, не свойственной ему и неприятной деятельностью, он не то что бы увлекался, а как-то свыкался, сживался с ролью и будто забывал на какое-то время, порой весьма продолжительное, кто он на самом деле такой, куда идет и зачем. Он мог жить, какой-то чужой, не своей жизнью, и особенно не тяготиться этим, до тех пор, пока некое, обычно случайное, событие не вышибало его из такого состояния. Тогда, он, словно очнувшись от тяжелого сна, оглядывался вокруг, и думал удивленно: Как странно! Как это я мог столько времени потратить на такую чушь?!
Происходило это, вероятно, как раз от того, что не знал Хамон толком кто он, а уж тем более, вот именно, куда идет и зачем. Да, и за каким вообще куда-то надо идти? Ясных ответов, на эти простые вопросы, он не имел, вот и болтало его туда-сюда.
Вот спрашивается, для чего надо было торчать, мало того, работать на картошке, аж три недели из четырех положенных? Посмотреть, что там есть, узнать каково это? Хватило бы и недели, за глаза! Давным-давно, можно было сказаться больным, да и сидеть себе дома в свое удовольствие! Книжки читать, музыку слушать, коротать вечера в приятном обществе Поручика и Промокашки. Так ведь нет! Три недели, а?!
Так думал Хамон, стоя на автобусной остановке, с легким рюкзачком на одном плече, с гитарой, в зеленой телогрейке с бубновым тузом на спине и в мятой фетровой шляпе с полями, опущенными вниз, возле заплеванного Савеловского вокзала, под серым, но не предвещающим дождя, небом, только-только начинающегося октября месяца 1984-го года. Думал он об этом, с удивлением, и с некоторым самолюбованием, к коему он вообще-то был склонен. А ведь, мог бы заметить, что подобное, бессознательно – героическое, происходит с ним уже не в первый раз и гораздо более яркий и показательный случай, был года четыре назад, еще, почти в детстве, на гране.
Хамон довольно поздно стал читать романы Дюма. Ну, все читали, все знают «Трех мушкетеров» и т.д. и т.п.  Он начал читать эти блестящие приключения в 13 лет, а закончил уже в 14. Романтика подвигов, дуэлей, бесшабашная, стремительно летящая бешеным аллюром, жизнь героев совершенно захватила мальчика! И как-то вот так удивительно совпало, что едва дочитал он «Королеву Марго», в последние дни августа, приступил к учебе в седьмом классе, и недели еще не прошло с начала занятий, как в школу пришел тренер, пригласить желающих в секцию фехтования, причем, не на рапирах, а, как нарочно, на шпагах!
Спрашивается, мог ли Хамон не пойти? Разумеется, он пошел, и разумеется не один, а с товарищами! Вместе с ним отправились обучаться владению оружием мушкетеров, Бельды и еще пара ребят из класса. Всем уже случилось позаниматься всякими спортами, все имели представление о том, что это такое, но не один из них, даже и предположить не мог, что ждет их в этой фехтовальной секции, оказавшейся совершенно непохожей на все прочие.
Кто-то еще помнит, а остальным я расскажу, о принципе работы советских спортивных секций.
Все было ориентировано на большой спорт, на олимпийское золото! А потому поступали примерно так: Набирали человек тридцать детей по осени. Начинали тренировать. Понятно, через месяц-другой, из этих тридцати, человек десять, по разным причинам, уходили сами. Из двадцати оставшихся, еще через пол годика, оставляли человек восемь – десять, подающих надежды, остальных безжалостно выгоняли, травмируя, детскую психику. Ну, а из оставшихся пытались сделать чемпионов. Получалось! Успехи советского спорта достопамятны!
Однако, кажется, гораздо больше было неудачников, из которых звезд не вышло, а лет, потраченных на нелегкие спортивные занятия, не воротить, а такое количество тренеров, стране было явно ни к чему, и вот, хорошо, если хватало у человека характера, заняться чем-то другим, а если нет, то печальное будущее ожидало не состоявшихся чемпионов!
Да так, к 14-ти годам, Хамон, не имевший, каких-то выдающихся спортивных данных, успел годик позаниматься плаванием, что не показалось ему, тогда во втором классе, интересным и перешел в прыжки в воду. Из прыжков в воду его быстренько вычистили, потому что в этом виде, оказался он бездарен абсолютно. Еще пару лет занимался он горными лыжами, и тоже был отчислен, за бесперспективностью. Потом, еще был настольный теннис, короче, он думал, что представляет себе, что такое спорт. Скажу, чуть забегая вперед, он не представлял.
Тренера звали Виктор Васильевич. Было ему лет 35 - 40. Виктор Васильевич не был похож на классического советского тренера, разочарованного, с животиком, со следами пьянства, на одутловатом лице, нет! Это был совсем другой, возможно, уникальный тип.
Виктор Васильевич был среднего роста, поджарый, с длинными, иссиня-черными, как у индейца волосами, в темных его глазах, казалось, всегда горел медленный огонь. Первая тренировка, которая состоялась во вполне приличном спортзале районного дома пионеров, оказалась шоком!
 Пришло, как и обычно, поначалу, в любую секцию, человек 30 будущих мушкетеров изо всех окрестных школ. Пришли, построились и побежали по гулкому, деревянному, крашенному коричневой краской полу, по кругу. Побежали по команде Виктора Васильевича быстрее, еще быстрее, еше! Круг, два, пять, семь. Держать темп! Десять кругов. Стоп! Двадцать приседаний! Пятки от пола не отрывать!  Под счет! Раз! Сели! И! встали! Два! Сели! И! Встали!
Раз! И!  Два! И! Раз! Не лениться! Раз! Сделали двадцать приседаний, побежали дальше. Несколько кругов. Теперь, спиной вперед! Быстрее! Не путаться в ногах! Круг, два, пять. Стоп! Десять отжиманий! Под счет! Раз! И!  Не прогибаться! Два! И! Не валяться на полу! Поднялись! Побежали дальше! Быстрее! Правым боком вперед! Галопом! Круг, два, три. Левым боком вперед! Снова бежим прямо! Теперь спиной вперед! Стоп! Двадцать приседаний!
Топот перекатывался под сводами зала, вкус адреналина стоял во рту, пахло потом и чем-то еще неопределимым, короче – пахло спортзалом. Несколько человек ушли прямо во время тренировки. Виктор Васильевич не пытался их удерживать. Кажется, он этого даже не заметил.
Тренировка продолжалась всего-то часа полтора, но Хамон, как и его товарищи еле ушел по окончании. Руки и ноги дрожали от перенапряжения, волосы, футболка, трусы – все было насквозь мокрым от пота.
На следующий день болели все мышцы, и в школу, будущие мушкетеры приползли на полусогнутых. Трое заявили, что больше не пойдут. Хамон с Бельды пошли, на следующий день (понедельник, среда, пятница) и все повторилось.
  То, что у всех все болит, для Виктора Васильевича не значило ровно ничего! (Вам просто лень!) То, что вместо изначальных 30-ти, уже на второй тренировке было человек 20, кажется, его ни сколько не огорчило! Эти, которые не пришли – сказал он – они, скорее всего, никогда не будут мужчинами, а среди вас, наверняка есть бойцы!
Он сказал это после тренировки, когда они все опять мокрые и чуть живые, сидели на длинной и низкой деревянной лавке. Хамон услышал это, и сердце его зажглось гордостью! Он-то точно боец!
На следующую тренировку пришло 14 человек. Не пришел и Бельды. Виктор Васильевич и ухом не повел. И снова все повторилось, только продолжалось дольше. Теперь тренировка шла не полтора, а два часа и были добавлены некоторые странные упражнения, которые нигде прежде, Хамону не встречались.
После тренировки, когда они снова сидели на лавке, Виктор Васильевич сел напротив них на пол, сложил ноги «по-турецки» и поинтересовался: Нет ли у кого вопросов?
- А когда мы начнем заниматься фехтованием? – немедленно спросил кто-то.
- А мы уже занимаемся. – невозмутимо ответил тренер – на следующей тренировке я покажу вам основную фехтовальную стойку.
- А шпаги? Когда мы будем фехтовать? – спросил то же голос.
- Шпаги? – Виктор Васильевич чуть заметно улыбнулся – Шпага – это оружие! Оружие мужчин! И право держать его в руках, надо заслужить! Я верю, что все вы, сидящие здесь, со временем, заслужите такое право! А пока, идите домой. Жду вас в понедельник.
В понедельник пришли одиннадцать человек.
- Отлично! – сказал Виктор Васильевич – В других секциях делают отсев, оставляют наиболее «одаренных». Они думают, что главное, это физические данные и реакция, а я так не думаю. Я думаю, что главное – это ваше желание и воля. Все остальное будет. Сегодня ты толстый, завтра похудеешь. Худой? Завтра станешь… нормальным. Реакции тоже можно научить, и я знаю, как! Что б вы знали, я сейчас занимаюсь карате. Посещаю секцию для взрослых. Уже третий год. И я вижу там, очень много интересного и полезного, и очень много общего с нашим предметом – с фехтованием. В наших тренировках будут элементы карате, и элементы японской методики. Уверен – это поможет вам в фехтовании и, вообще, в жизни. Мужчина должен уметь себя защитить. Если вы не умеете себя защитить, вы не будите уверенно чувствовать себя в жизни, а значит, и на фехтовальной дорожке тоже. Поэтому, я должен научить вас защищаться. Если вас оскорбляют морально – надо уметь оказаться выше этого, но если вам наносят физическое оскорбление! Этого допускать нельзя!
И тренировки стали трехчасовыми. Первый час карате. Потом два часа фехтование.
Отжимание на кулаках, растяжки, движение, удары, блоки. Потом фехтование – выпады, позиции, защиты, атаки. Было очень нелегко, но очень интересно! Каждая тренировка приносила что-то новое! Хамон почувствовал, что тело его, оказывается, материал податливый, материал из которого можно вылепить все, что угодно. Надо только работать.
Виктор Васильевич лепил из ребят бойцов. Лепил жестко, даже жестоко, но очень умело! К зиме, он довел количество тренировок до семи в неделю. Пять трехчасовых занятий в будние дни, кроме субботы, в воскресенье две, утром и вечером. Кроме того, он требовал, чтобы разминку проделывали и дома. С утра. Хотя бы минут сорок. Весь комплекс упражнений.
Если вы хотите чего-то добиться, неважно в чем, в нашем случае, в фехтовании – это должно быть вашей главной и единственной целью! Все остальное – учеба, отдых – это потом. Хотя, учиться вы обязаны хорошо. Это само – собой, но это не должно являться для вас главным! Если главное для вас НЕ фехтование, то вы зря сюда ходите!
Какой же мукой были по началу растяжки! Как больно было отжиматься на кулаках! Как разбивался о гарду шпаги большой палец, когда долго работали с мишенью, и кровь текла в перчатку!
С изумлением наблюдал Хамон, как Виктор Васильевич, посмотрев на их мученья с отжиманием на костяшках, и сказав с усмешкой: Что вы стоните? Это не больно! Вам просто лень это делать! вдруг, как стоял, так палкой упал на кулаки и руки его, в момент удара об пол, сыграли плавно, как амортизаторы. Он сделал это легко и почти бесшумно.
- Вы должны научиться двигаться, плавно и быстро, как кошки! Бесшумно и тихо подкрадываться к противнику, и мгновенно взрываться в атаке!
Еще больше изумился Хамон, когда уже через три месяца занятий, обнаружил, что с легкостью, оказывается, делает вещи, которые еще совсем не давно, казались невозможными! В том числе, падает на кулаки, садится на шпагат и десяток раз приседает на одной ноге!
Часами работали они в парах, отрабатывая технически сложные фехтовальные приемы и уловки, а наиболее отличившимся, Виктор Васильевич, давал индивидуальные уроки. Это была честь! Ее надо было заслужить!
 А выглядело это так: Тренер одевал маску, нагрудник, всю «защиту», а вместо тяжелой и жесткой шпаги, брал в руку легкую, гибкую и хлесткую саблю. Удостоенный урока ученик, наоборот, раздевался, снимал с себя все, включая обувь, оставлял только трусы и перчатку, но вооруженной шпагой руке.
И начиналась отработка, какого-нибудь, несложного приема, например, ученик выполнял батман 6, укол 4. Т.е. он бил клинком своей шпаги по клинку сабли тренера, и наносил укол в четвертый сектор тела Виктора Васильевича. Все просто. Но недаром ученик был «голым», и не зря у тренера в руке была сабля! Стоило испытуемому допустить малейшую оплошность, например, чуть выставить из-за гарды локоть, как он тут же получал по этому незащищенному локтю, хлесткий и болезненный удар тренерской сабли! Чуть уведи в сторону колено – саблей по колену! Открыл на мгновение грудь – укол в голую грудь! Это было очень больно. К концу урока, продолжавшегося, обычно, минут 10 – 15 у многих начинали катиться слезы. Остальные ученики сидели вокруг на полу по-турецки и наблюдали. И что интересно! Каждый завидовал тому, кто получал урок и мечтал оказаться на его месте!
Начиная с декабря, по субботам, вместо свободного вечера, Виктор Васильевич стал устраивать им соревнования, в ходе которых, в серии боев, определялся лучший в группе. Редко два раза подряд сильнейшим оказывался один и тот же. Лидеры менялись, как и отстающие. Было непонятно, отчего это зависит. Виктор Васильевич полагал, что так как навыки у всех примерно одинаковые, то проигрыши – от неумения собраться, а победы у тех, кто лучше сумел настроиться и сосредоточиться.
- Умение настраиваться, умение, когда надо расслабляться, а когда надо собираться – это совершенно отдельная и очень важная тема. – сказал он однажды – Этому я тоже буду вас учить.
И тут выяснилась совершенно поразительная вещь! Оказалось, что помимо фехтования и карате, Виктор Васильевич владеет еще и гипнозом. Наверное, это все-таки был не совсем гипноз, но что-то очень к нему близкое.
Они садились на пол, по-турецки, закрывали глаза, а он начинал говорить им, сначала о том, как расслабляются усталые мышцы лица, усталость стекает в шею, мышцы шеи тоже расслабляются, усталость, как расплавленный свинец, стекает ниже, наполняет плечи, руки. Руки тяжелые и горячие. Слабые, тяжелые и горячие. Пальцы свинцовые. Усталость перетекает из пальцев в пол, усталость покидает руки, руки становятся легкими. Легкими, как пух! Руки поднимаются, поднимаются вверх, к солнцу! (У многих, руки действительно поднимались!) Тело становится легким. Тело становится невесомым. Следом за руками, тело поднимается вверх!
Ну, летать, в реале, кажется, никто не летал, разве, что низенько-низенько, но ощущение было очень сильным!
Затем, Виктор Васильевич, сообщал подопытным, что наверху холодно. Превращал их в облака, затем в снежинки. Плавно кружась, опускались они на землю, где засыпали холодным и спокойным глубоким сном.
Заканчивал Виктор Васильевич всегда одинаково.
- Сейчас я досчитаю до трех, и вы проснетесь. Проснетесь, и будите чувствовать себя свежими и отдохнувшими. Раз. Два. Три!
На счет три Хамон открывал глаза, и с некоторым сожалением, обнаруживал себя, сидящем на полу в спортзале, но действительно, свежим и отдохнувшим.   
- Вы должны научиться делать это без моей помощи. Каждый раз, когда вы ложитесь спать, прежде чем уснуть, расслабьтесь и произнесите про себя, все эти словесные формулы. Старайтесь, что бы пальцы действительно были свинцовыми, и горячими. Что бы они пульсировали, когда из них стекает свинец усталости. Существуют более прямые пути к нашему подсознанию. Со временем, вы сами их найдете, а пока действуем через эти словесные формулы. Искусство расслабляться и собираться, для нас бойцов, очень важно!
Тогда, мальчику Хамону, совершенно не приходил в голову вопрос: Откуда он такой взялся, этот Виктор Васильевич, с карате, которое тогда еще было мало известно в Советском Союзе, да еще и с гипнозом, и с как бы восточными мудрыми притчами, суть которых, как стало понятно тогдашнему мальчику в последствии, сводилась к необходимости беспрекословного подчинения учителю? Позже, вспоминая те времена, Хамон не нашел внятного объяснения, возникновению этой сильной, странной, и, пожалуй, довольно одиозной личности, в районном доме пионеров, и случайно залетевшая в голову мысль типа: «Уж не госбезопасность ли готовила себе кадры?» не показалась ему такой уж невероятной.
В феврале, Виктор Васильевич, повез своих учеников в спорткомплекс ЦСКА. Там состоялась показательная разминка, за которой с интересом наблюдали тамошние тренеры, а потом серия боев с тамошними ребятами, среди которых было не мало обладателей спортивных разрядов, которые занимались фехтованием не полгода, а года два, а то и три.
 Ученики Виктора Васильевича, по сумме балов, разделали под орех ЦСКовскую команду! Лично Хамон из пяти своих боев выиграл три, с разгромными счетами, а в двух уступил разрядникам, причем, уступил в упорной борьбе и с разницей в один укол!
Это стало полной неожиданностью для всех участников событий, кроме, пожалуй, Виктора Васильевича. Он сказал потом, что ничего другого и не ждал от них, и добавил, что гордиться здесь совершенно нечем, да и вообще, больших успехов, достигает не тот, кто побеждает противников, а тот, кто умеет победить самого себя.
Сложно было мальчикам понять, о чем это он, как сложно было им понять и его речи о том, что изучающий карате, должен ставить себе цель в совершенстве овладеть всеми приемами, и никогда не применить ни одного, потому, что это никогда ему не понадобиться.
Да, нет. Конечно, госбезопасность тут была не причем. Тем загадочнее выглядела фигура Виктора Васильевича из нынешних, Хамоновских 18-ти лет!
Через неделю, после удивительных этих событий в армейском спорткомплексе, тренер объявил своим юным спортсменам, что летом, вся группа поедет с ним в спортлагерь ЦСКА, а с первого сентября все будут учиться в спортшколе, все того же ЦСКА.
Хамон тогда, разумеется, не понял, что это для него значило. Пойди события так, как запланировал Виктор Васильевич, быть бы Хамону спортсменом. И вряд ли это было бы хорошо, потому, как, мы-то с вами понимаем, что бы там не говорил мудрый тренер, а в спорте высших достижений, помимо желания, воли и работы, необходимы так же выдающиеся природные данные, которых у Хамона не было, а значит, скорее всего, пополнил бы он со временем армию неудачников от спорта. Но судьба распорядилась иначе.
В середине апреля Хамон заболел. Это был обычный грипп. Три дня валялся он с высокой температурой, когда стало полегче, стал смотреть телепередачи, и вот, во время одной из них, кажется, то был «Клуб кинопутешественников» или «Вокруг света», вдруг заволновался, вспомнив, что мир большой, и много чего есть в нем, кроме спортзала с коричневым деревянным полом, а через мгновенье, понял, со всей отчетливостью, что в зал этот он идти не хочет, и, не в коем случае, не пойдет, а поняв это вдруг ощутил леденящий страх, при мысли о том, что скажет и подумает, узнав об этом его решении Виктор Васильевич. Между тем, встречи и разговора было не избежать, хотя бы потому, что дома у Хамона, лежало казенное снаряжение – шпага, маска, нагрудник. Снаряжение было необходимо сдать.
Хамон никак не мог набраться мужества, чтобы встретиться с тренером и все ему сказать. Через неделю, Виктор Васильевич, позвонил сам и поинтересовался, как здоровье? Хамон ответил, что все уже в порядке. Тренер осведомился, когда он планирует продолжить тренировки?
Язык у Хамона приморозило от ужаса, но все-таки, он пролепетал, что никогда, что заниматься фехтованием, он больше не хочет. Виктор Васильевич не стал спрашивать почему, он просто сказал, чтобы, в таком случае, Хамон пришел, и сдал снаряжение.
Еще неделю, мальчик никак не мог решиться встретиться со своим тренером, почему-то он чувствовал, будто в чем-то ужасно виноват.
Виктор Васильевич позвонил снова. Хамон понял, что выхода нет, собрал манатки, и пошел. Пришел намеренно с опозданием, уже во время тренировки. Тренер разгильдяйства не терпел, и опоздавших отправлял обратно домой с позором, отлучая от занятия. Хамон постучался и приоткрыл дверь, Виктор Васильевич вышел из зала к нему в пустой и гулкий коридор. Поздоровался. Спросил коротко:
- Почему ты принял такое решение?
Хамон, стараясь не смотреть тренеру в глаза, пошарил взглядом по стенам, по потолку, не нашел там никакого ответа, растерялся в конец и пробормотал только:
- Не хочу. Больше не хочу.
- Чего именно ты не хочешь?  - спокойно спросил тренер.
- Не хочу заниматься фехтованием.
- А чем ты хочешь заниматься?
- Не знаю.
- Мне это не понятно. Если бы тебя заинтересовало что-то другое, я бы тебя понял, а так… Что ты планируешь делать в освободившееся время? Торчать в подъезде с сигареткой?
- Нет.
- А что тогда?
- Я не знаю. - пролепетал вконец сбитый с толку Хамон.
- Послушай, – голос Виктора Васильевича звучал, как всегда ровно, в нем не чувствовалось никаких эмоций – Вот, ведь ты осенью пришел сюда. Сам пришел. И не ушел через два дня, как многие. Занимался, работал, много времени провел здесь, кое-чему научился. Ты ходил сюда больше чем полгода, значит, тебе нравилось. Что же вдруг произошло, что ты решил все бросить? Это просто блажь, твоя минутная глупость. Ты потом будешь об этом жалеть, потому, что у тебя нет никаких причин бросать спорт! Давай, хоть сейчас заходи в зал. Не хочешь сейчас, оставь снаряжение себе, иди домой и подумай еще и еще раз. Если снова придешь сюда с решением бросить, я больше не стану тебя удерживать. Но лучше, просто заходи, и присоединяйся к остальным.
С этими словами, Виктор Васильевич, открыл дверь и Хамон услышал топот ног по гулкому полу, звон клинков, и ощутил ЗАПАХ СПОРТЗАЛА. Ладони его мгновенно стали мокрыми от пота, сердце заколотилось где-то в горле и, поняв, что не войдет туда ни за что на свете, он быстро сказал:
- Нет, спасибо. Я подумал. Я не хочу.
Он положил на пол у двери шпагу в чехле, маску, и пакет с нагрудником. Уже поворачиваясь, как во сне, не глядя на тренера, сказал: «До свиданья», и пошел к выходу. Он шел и чувствовал, будто к его спине привязана резинка, которая тянет обратно. С каждым шагом эта резинка, будто натягивалась, и тянула все сильнее. Ему очень хотелось обернуться, последний раз, и одновременно было страшно обернуться. В момент, когда он взялся за ручку двери ведущей на улицу, за спиной у него хлопнула другая дверь – дверь спортзала. И в этот миг, резинка лопнула и наступило освобождение!
Мальчик вышел в серый и промозглый апрельский день, взглянул на почерневшие сугробы, на голые деревья, на ворон, каркающих на него с веток. Вдохнул сладкий и сырой весенний воздух и ощутил всем своим существом, что жить, на самом деле, очень хорошо! Гора свалилась с плеч Хамона и легкой, радостной походкой заспешил он к дому.

Да, уж! По сравнению с той историей, умопомрачение под названием совхоз «Рассвет» было коротким! Усмехнулся Хамон про себя.
Автобус ехал через Рижскую эстакаду. Внизу были пути, составы, светофоры. Сейчас спустимся, повернем, и будут «Сокольники». Вот я и дома! - так подумал Хамон, и хорошо, и радостно, как тогда весной, стало у него на душе!

                Четвертое измерение. Москва. Октябрь 1984.

Справку у участкового врача получить оказалось несложно. Не пришлось даже ничего выдумывать. Добрая старушенция немедленно обнаружила и красноту в горле, и хрипы в легких.
- Какая картошка?! – вскрикнула она, всплеснув морщинистыми руками – Дома сиди!
Далее был назначен олететрин, горчичники, молоко с медом (перед сном) и, естественно, выписано направление на анализы крови и мочи, и на флюорографию. Анализы – это конечно было лишнее, как и все остальное лечение, которое Хамон совершенно не собирался притворять в жизнь, но уж такова была плата за освобождение от совхоза. «Что делать? Придется, ради анализов, пожертвовать одно прекрасное осеннее утро!» - философически рассуждал он, покидая поликлинику.
- О! Здорова! Ты откуда взялся, такой тощий и бодрый?! – приветствовал приятеля Поручик.
Он отворил дверь квартиры и стоял на пороге, в своем домашнем прикиде – в тапочках на босу ногу, в рваных линялых джинсах Wrangler и красном шелковом кимоно, которое зачем-то привезла ему маманька из командировки в загадочное место, под названием Ухта.
Для каких причин в Ухте продавали красные шелковые кимоно, было как-то не очень понятно, как и то для чего оно могло понадобиться Поручику. Однако, он нашел ему применение в качестве домашней одежды. Выглядел он в этом наряде, да еще с длиннейшим хаером, чрезвычайно странно.
- Покурим? – предложил Хамон.
- Давай! У тебя какие?
- Совхозные. «Стюардесса». Там у нас с фильтром больше ничего не продавали.
- Понятно. Подожди тогда. Я сейчас принесу. У меня «Ява», дукатовская правда, но все же лучше, чем твоя болгарская кислятина!
Поручик направился в квартиру, а из кухни донесся голос его маманьки:
- Тимофей! Кто там пришел?
- Хамон с картошки приехал – сообщил Поручик.
Маманька немедленно нарисовалась в дверях. Полная, одетая в неопределенного цвета, в неопределенный цветочек халат, пятидесятилетняя дама, доцент, кандидат наук в области химии. Кажется, нефтихимии. Посмотрела на Хамона сквозь толстые линзы очков.
 Когда-то у нее в руках взорвалась колба с перекисями эфира. С тех пор эти сильные очки стали ее непременным атрибутом.
- Здравствуй! – сказала она довольно приветливо.
В отличии от очень многих родителей, эта умная женщина, не возлагала на друзей сына ответственность, за его непутевую жизнь. Она полагала, видимо, что друзья сына – точно такие же разгильдяи, как и он сам. Все одного поля ягоды, потому и дружат.
Что ж, она была недалека от истины. На все их чудачества смотрела сквозь пальцы, полагая, наверное, что все это пройдет, как насморк. И в этом, она так же была, до известной степени права. Через несколько лет «все это» - действительно прошло. У всех, кроме Поручика. Так уж вышло.
- Здравствуйте! – отвечал Хамон с легким, даже поклоном.
- Как дела на колхозных полях? Есть чего сдавать в закрома Родины? – ирония звучала в ее голосе.
- Полно есть чего сдавать. – охотно ответил вчерашний боец сельхозотряда – Не пойму только куда оно потом все девается из этих закромов! Вот мы работали на сортировке, так там так: Подъезжает самосвал с картошкой, вываливает ее в бункер, а из него четыре рукава. Четыре транспортера. С одного сыпется земля в основном, со второго мелкая такая картошечка, которая, как нам объяснили на корм скоту идет. Вот такую, обычно в овощных магазинах и продают, т.е. теперь мне стало понятно, кто у нас скоты. С третьего просто нормальная картошка, такая на рынке бывает, а сказали, что это на семена. И наконец, вот с четвертого, валит здоровенная, красивая картошища, какой я не видел в магазинах никогда, а на рынке редко. И вот, что интересно, этой большой картошки, ее в два раза больше, чем всей остальной вместе взятой! И куда ее всю потом девают? Ума не приложу!
- Развивающимся странам помогаем, выбравшим социалистический путь развития. – все тем же тоном ответила женщина, и продолжила мысль – Вот, я как-то слышала, вы тут очень веселились и радовались, что Рейган нас назвал Империей зла. А ведь он совершенно не прав! Советский Союз – это не империя, это, скорее уж, антиимперия!
- Как же так? – простодушно удивился Хамон. Он отлично знал, что Поручикову маманьку невозможно заподозрить в симпатии к Советскому Союзу – По-моему, так самая настоящая империя!
- Вас чему в школе учили? – она криво улыбнулась ему, как улыбалась, вероятно, своим нерадивым студентам – В случае империи, метрополия за счет чего живет?
- Ну, за счет колоний.
- Не «ну», а совершенно верно! А у нас, наоборот. У нас колонии живут за счет метрополии, кого не возьми, хоть прибалтов, хоть грузинов, хоть эфиопов!
Хамону захотелось спросить, почему она считает, что дело обстоит именно так, а не иначе, но не судьба была, вернулся Поручик, и со словами: Иди, иди домой маманька! Хватит тут лекции читать, затеснил ее обратно в квартиру.
Они спустились на один пролет, где на лестничной площадке у Поручика стояла консервная банка для бычков, и уселись на ступеньку. Закурили.
- Ну, и чего? – спросил Поручик – Ты на выходной что ли?
- Не! – помотал головой Хамон – Надоела мне эта картошка. Дожди все время, сушилка не работает. Половина народу свалила давно. Остальные ходят, кашляют, соплями хлюпают. Кормежка отвратительная. В общем, я сейчас у врача справку взял. Не буду я туда возвращаться.
- Правильно! И вообще нечего было туда ездить! Сколько ты там проторчал?
- Три недели.
- Три недели! Вот тебе делать нечего! То тебя летом на Алтай твой понесло! Чего ты там забыл? Геолог, блин!
- Ни на Алтай, а на Алдан. Там классно было! Сопки, тайга!
- Сопки! Тайга! – передразнил Поручик – Есть в тебе какая-то романтическая жилка!
Сказано это было с досадой и даже некоторой злостью. Он всегда начинал злиться, когда кто-то совершал поступки, ему непонятные.
- Ну, вот ты же с отцом ездишь в Карелию твою. Каждое лето! А там что? То же самое, ведь.
- Нет! Не то же! Там дом с печкой, лодка, рыбалка, хозяйство! Там водочка, на свежем воздухе, под рыбку, под грибочки соленые! А у вас там что было? Маршруты, палатки, сырые спальники, да гречка с тушенкой! Это по твоим же восторженным рассказам. Только я так и не понял, чем собственно, ты восторгался?   
- Понимаешь, там жизнь, она какая-то настоящая! Когда из маршрута приходишь, усталый и мокрый весь, а там повариха приготовила ужин, то не важно, что это просто гречка с тушенкой! Так жрать охота, что все вкусно! А вечерами там холодно, а в палатке печка буржуйка! Натопишь и там жарко, Ташкент прям! Залезаешь в спальник и там уютно, и пахнет, дымом, мокрым брезентом, резиной от надувного матраца! И засыпаешь, как убитый! И ни какие глупости в голову не лезут! Там простые вещи ценить начинаешь! Меня там осенило, я книгу писать начал.
- Какую еще книгу? Про что? – заинтересовался Поручик.
- Про нас.
- Да? И много написал?
- Да, пока не много. Хочешь, я тебе вступление прочитаю?
- Хочу. Интересно! Ты ж раньше стихи только писал.
Хамон, волнуясь, вытащил потертый блокнотик. Открыл.
«Я видел удивительный сон. Высоко, в темном, тяжелом, почти фиолетовом небе, прострелянная на вылет убийственными лучами огромного, белого светила, парила прекрасная, но обреченная на гибель птица. Она плыла, меняя очертания, в раскаленном дрожащем воздухе. Я смотрел, и сердце сжималось, и почему-то хотелось плакать. А птица медленно удалялась, становясь все меньше, уходя к горам. Вот она превратилась в маленькую точку, вот она, кажется, совсем исчезла…
Когда меня не будет! - донеслось из далека – Когда меня не будет! Или это волны прошумели?
Давно это было. Давно кончился сон, и лето далеко. Давно, хмурым дождем, висит за окном октябрь. С каждым днем, мы все глубже уходим в осень, как в чащу пожелтевшего леса, все ближе зима, и от этого иногда становится грустно, и жаль лета, и вот в такие минуты, я вспоминаю его…» 
- Это ты про Толика, что ли?
- Ну, да.
- Да, интересно. А знаешь, он мне недавно во сне приснился.
- Правда? Расскажи!
- Да, не знаю, даже… Особо нечего рассказывать. Просто снилось, что маманька послала меня в молочную, там, за молоком, маслом, еще за чем-то. Я купил все и иду обратно. А зима, сугробы, холодно. Подхожу уже к нашему дому, и смотрю, он, Толик! Идет на встречу, и улыбается, как всегда. В дубленке своей, и в шапке-ушанке. Я увидел его и не испугался совсем, удивился только очень, ну и обрадовался тоже. А он говорит: «Здорова!» - и руку протягивает. Я беру, руку его, теплая она. Все, как всегда. Живой Толик. Я ему говорю: «Привет!» - и тут же спрашиваю, потому что не спросить глупо, а спросить, вроде, как тоже, короче, спрашиваю: Слушай, Толик, а ты же… ну, будто бы, того… утонул? А он рукой махнул, и говорит: ***ня это все. ****ежь! И я, во сне, поверил ему совершенно! Будто мы с тобой и не были на его похоронах. Поверил, и так разволновался, от радости, что сразу и проснулся. Вот, собственно, и весь сон.
Выслушав, Хамон молчал некоторое время, а потом сказал:
- А здорово было бы, если б он действительно был жив! Мне, иногда, очень его не хватает! С шутками его дурацкими, с подъебками!
- Знаешь, - задумчиво произнес Поручик, и выпустил дым – он ведь раздолбай был, гораздо хуже нашего. Я, например, совершенно не видел для него будущего. Видно, и бог тоже. Он и жил так, как будто знал, что скоро умрет.
- Ты свое-то будущее видишь? – поинтересовался Хамон – Или мое? Так ли уж мы от него отличаемся?
- Отличаемся. Мы край-то знаем, да не падаем, а он … без оглядки…
Помолчали.
- Дай мне твоей «Стюардессы» попробовать? Давно я ее не курил. – попросил Поручик.
- Лишь бы на здоровье! – Хамон протянул другу пачку.
Закурили «Стюардессу».
- Ну, как?
- Как? Как был кисляк, так и есть! – засмеялся Поручик – Слушай, а что мы здесь сидим-то? Пойдем, может, к тебе лучше?
- Пойдем. Действительно, на хате-то веселее!
Через несколько минут они уже сидели у Хамона на кухне, на плите грелся чайник, из комнаты доносилась музыка. Бессмертный Билл Хелли, исполнял свой знаменитый Rock around the clock. Сгущались за окном осенние сумерки, тепло и уютно было в кухне.
В ожидании чая Поручик стал листать валявшийся на столе Хамонов блокнот. Так себе был блокнот, ничего особенного. Там были, например, рисунки.
Одно время, Хамон, за компанию с Бельды, посещал факультативные занятия по рисованию. Давно это было, давно закончилось это недолгое увлечение, но нет – нет, а иногда рука тянулась к карандашу.
В общем, рисунки, в основном, были паршивенькие, но иногда, случалось странное. Он начинал, как обычно, в задумчивости, водить карандашом по бумаге, набрасывать контуры чего-то неопределенного, и вдруг, неожиданно, начинал чувствовать, что получается! Получается!
Он начинал волноваться, рисовал дальше, и с бьющимся сердцем, видел, что становится все интереснее! Что получается то, рождается как бы само-собой, именно то, что давно маячило, блуждало, не оформленное в определенные образы и мысли, где-то в толще подсознания! Надо же, как здорово! Как точно!
Увы. Это была только иллюзия. Уже через несколько часов, глядя на рисунок, который, как ему только что казалось, великолепно получился, Хамон видел, что ничего особенного он не изобразил. Понимал с грустью, что и это его творение, ничем особо не лучше всех прочих, а иначе и не может быть, ибо совершенно прав был Поручик, сказавший однажды: На халяву в искусство не влезешь! Сказал он это, прочитав когда-то созданные Хамоном стихи в прозе, и был совершенно прав, потому, что родилось произведение это от лени.
 Возникла мысль, которую воплотить можно было либо в большом, развернутом рассказе, либо в компактной поэтической форме. Много писать, Хамон оказался не готов. Попробовал сочинить стихотворение, что-то не пошло. Рифмы не складывались, на одном дыхании не получилось.
 Тогда он, потратив, буквально пять или десять минут, написал страничку прозаического текста. Текст был переполнен эмоциями и образами, достаточно коряв, и содержание его, видимо, было понятно только автору. Вот и заработал Хамон от друга выговор. И по делом!
Тут, правда, надо сказать, к чести Хамона, что он не обиделся и не расстроился, а просто понял, что прав Поручик. Понял и намотал на ус.               
Так вот, Хамон заваривал чай, а Поручик листал блокнот. Равнодушно переворачивал страницы, иногда улыбался, хмыкал. Вдруг он замер на минуту, внимательно вглядываясь в один из многочисленных стихотворных текстов.
- Слушай, у тебя почерк такой, что я половину разобрать не могу! Прочитай мне вот это. – он ткнул пальцем в исписанную страницу.
Хамон взял блокнот из рук товарища, и защищаясь на всякий случай, ироничной улыбкой начал читать:

Я под пасмурным небом опять
 На пустом, неуютном перроне.
Не хотелось мне вылезать,
Так уютно было в вагоне!

Поезд ехал надежным путем,
По накатанным, верным рельсам.
Я совсем не подумал о том,
Куда еду я этим рейсом.

Я увидел билетов полно,
И цена не такая большая.
Не учел я только одно,
Что в чужие края уезжаю.

Что войду в незнакомый дом,
Будто хиппи в военную часть.
Будут все говорить об одном,
Только я о другом кричать!

И никто меня не поймет,
Будут лишь пожимать плечами.
Так я ехал без цели вперед,
А под полом колеса стучали.

И настал неизбежный момент,
Когда тесно стало в вагоне.
И ненужный, чужой элемент,
Был оставлен на мокром перроне.

Мне казалось, что было тепло,
Что привык я к соседям своим,
Но вздохнул я на диво легко,
Проводив паровозный дым!

Но осеннего ветра порыв
Сбил с меня капюшон сухой!
И заплакал, склоняясь в обрыв,
Дикий лес с пожелтевшей листвой.

Побежала мурашками рябь
По студеной и темной реке,
И холодная вздыбилась хлябь,
И заныло сердце в тоске!

И подкрался, как сумерки страх,
И беспомощность руки свела,
И завыли волки в полях,
И на землю спустилась мгла.

И когда я совсем ослаб,
Вдруг увидел, что рядом ты.
И заметил вопрос в глазах
Полных нежности и теплоты.

Непогода стала смешной!
Я забыл про ветер и ночь.
Я сказал: Это сон дурной!
Мы исчезнем отсюда прочь!

Здесь бывал я сто тысяч раз,
Мы сейчас отсюда уйдем.
Будет все хорошо у нас,
Что нам тьма, если мы вдвоем?

Мы пройдем этот сумрачный лес.
Ты не бойся, я знаю путь!
Ждет нас теплый песчаный плес
Где мы ляжем с тобой отдохнуть.

Там и море, и чайки, и свет!
И стоит там мой старый дом.
И волков в этом поле нет.
Дай мне руку! Смелее! Идем!

Поручик внимательно выслушал до конца и сказал:
- Слушай, а ты растешь! Только все равно работать надо, много грязи, много за уши притянуто, и жалко это, потому, что стихотворение то, вообще хорошее! По замыслу хорошее, и образы есть удачные!
Хамон засветился от радости. Не часто чье-то творчество удостаивалось похвалы Поручика! И Хамон, как никто другой, знал цену его словам.
- Да, это я за полчаса накрапал – сказал он, не много кокетничая. На самом деле, он считал это стихотворение хорошим, хотя, конечно, и недоработанным.
- Это ты про нее, да?
- Ну, да. Скажем, так, это про то, как мне хотелось бы, что бы все с ней было.
- Вижу, тебе не очень-то хорошо без нее, правда?
- Да, знаешь… Ну, да. Как-то я привык к ней за полтора года. Наверное, надо просто найти кого-нибудь и все встанет на место, а что-то ни с кем ничего ни клеится, вот потому, наверное, и грустно, и, честно сказать, у меня уже комплекс неполноценности какой-то. Вроде, как меня вообще все бабы игнорируют.
- Может, потому они тебя и игнорируют, что чувствуют, что они тебе не нужны? Что тебе «кто-нибудь» не нужен?
- Почему не нужен? Мне обязательно кто-нибудь нужен! Это ты как-то можешь, как ты выражаешься, перебиваться случайными связями в Карелии! Мне вообще, кажется, что твоя девушка – это гитара! Столько времени ты с ней проводишь! А я-то не такой, ты знаешь.
- Знаю. И еще я знаю, что тебе нужна ОНА, а не кто-то. Это мне странно, но я вижу, чувствую, что плохо тебе без нее. Скажи, зачем ты вообще ее прогнал?
- Зачем? Хочешь честно?
- Разумеется!
- А не давала.
- Как?! Ты хочешь сказать, что вы полтора года чуть не жили вместе, и все это время она тебе не давала?! Вообще?
- Ну, не вообще, а так… Короче, настоящего совокупления не было. До восемнадцати лет, говорит, нет и все!
- Что за бред?
- Вот и я сколько раз спрашивал: Что за бред?! Что за дата такая магическая?! Молчит и не дает! Ну, вот я однажды взбесился и сказал, что вот, значит, в восемнадцать лет и встретимся, а пока до свидания! Если честно, я даже предположить не мог, что она уйдет. Я думал, тут она и сломается. А она ушла. И что я теперь могу сделать?!
- Т.е. на самом деле, ты ждешь, когда ей исполнится восемнадцать. – Поручик не спрашивал, он утверждал.
- Да не жду я ничего! – почти закричал Хамон – Ждать я буду?! Мало что ль баб на свете?!
- Ладно, ладно! Чего ты так расшумелся-то? – Поручик говорил успокоительным тоном, но не мог скрыть гадливой улыбки, и смотрел проницательным, не оставляющим никаких сомнений, в том, что он на самом деле думает, взглядом - Почитай, лучше, еще что-нибудь. Я смотрю, у тебя стали появляться интересные вещи!
Хамона не надо было долго упрашивать. Он охотно раскрыл блокнот, полистал, отхлебнул чаю.
- Ну, послушай вот это:

Они уходят, удаляются в туман,
И в нашей памяти стираются их лица.
Мне остается в утешение Алдан,
А в оправдание убеждения пацифиста.

Они уходят шаг за шагом в темноту,
И знаю я, что их обратно не дождаться.
Друзья уходят, оставляя пустоту,
И в пустоте я буду плакать и смеяться.

Я тоже тяжести носил и замерзал.
И мне знаком охрипший голос карабина.
Когда машина застревала, я толкал
И мне в лицо из-под колес летела глина!

Но ты, Якутия, жалела сопляка.
Меня взрослее ты не сделала и крепче.
А жизнь моя, все та же мутная река –
Течет лениво, выбирая где полегче.

А вы вернетесь непохожими, друзья.
С совсем чужими, непонятными глазами.
И скажете, что я вам не родня,
И удалитесь, скрипнув сапогами.

- Тоже не плохо, – похвалил Поручик – но у тебя уже пароноидальные идеи с армией этой!
- Не знаю… Я будто виноватым себя чувствую перед теми, кто сейчас там.
- Чудной ты право! Тут ведь все просто. Кто на что учился.
- Да, я понимаю! Понимаю, а все равно! Будто я предал кого.
- Предал! Пафосу убавь! Почитай еще.

В душной темноте, когда кончается пир, – начал Хамон.
Выходит на охоту вампир!
В мраморных лучах ледяного светила
Он подымает белое кадило!

- Ух ты! – вдруг перебил Поручик – Да это ж песня! Что ж ты раньше молчал?! Стой! Сейчас!
Он убежал в комнату и вернулся с гитарой. Сел. Тронул струны. Скривился.
- Вечно она у тебя расстроена! Ты не слышишь, что ли?
- Слышу.
- Чего не настраиваешь?
- Не получается.
- Не получается! Раз слышишь, значит, можешь и настроить!
Поручик моментально справился с подстройкой, которая у Хамона заняла бы полчаса.
- Давай слова! Я попробую начать, а ты подхватывай и пой, а то я твой почерк не разберу все равно!
Пошел роковый ритм с басом. Поручик умел это делать виртуозно! Гулом наполнилась кухня и он, поймав волну, запел:
В душной темноте, когда кончается пир.
Выходит на охоту вампир!
В мраморных лучах ледяного светила,
Он поднимает белое кадило!

Получалось, классно! Хамон подхватил со второго куплета:

Зловещем, красным светом сверкают клыки,
Вонзаясь, в человечьи мозги!

Он под одеждой монаха, прячет сильное тело.
Уверенный, что делает доброе дело!
Из хмари болот он пауком выползает,
И жертву поймав истязает!

Из вас он высосет все, как выжимают лимон,
И выбросит на время вон!
Едва вы восстановитесь, он снова придет,
И снова все себе заберет!

А вы, как наркоманы его будете ждать,
Что б снова все ему отдать!

- Вот это да! – обрадовался Поручик – Здорово! Да, ты блин, металлист! Настоящая металлическая песня! Ты ее как песню писал?
- Ну, нет. Мелодию я не слышал. Но я предполагал, что из нее можно песню сделать, наверное.
- Отлично! А еще у тебя есть такие рокешнички?
- Есть кое-что, но немного.
- Давай читай! Понимаешь, пока ты там закрома родины наполнял, меня тут познакомили с ребятами одними, у них группа, называется «Четвертое измерение». Он играют тут в клубе одном, совсем рядом. Я даже не знал, что тут есть такое. Мы с тобой всю жизнь, тут живем, а ни хрена, оказывается, не знаем про собственный район! Там зальчик такой, небольшой и там есть аппарат! Не бог весть, конечно, но нормальный вполне. И ударная установка. Днем там детские кружки разные, а вечером – пожалуйста, играйте! У них соло-гитариста не было. Они меня послушали и взяли. Вокалист у них… так себе, и не пишет он ничего. Пишет им какой-то малый, и пишет стихи он, просто ***вые! Твои лучше гораздо! Надо, что б они тебя послушали! Давай, я прям сейчас позвоню? Они могут быть там! – и не слушая, что ответит Хамон, Поручик схватил телефон.
Никуда он не дозвонился, и Хамон, который, был совершенно не готов немедленно отправляться на какое-то прослушивание, обрадовался было, что ничего не будет, но обрадовался он, как немедленно выяснилось, рано. Поручик уже завелся. Он объявил, что телефона они, наверняка, не слышат просто потому, что репетируют чего-нибудь.
- Они там! Они и меня звали сегодня, но мне не хотелось чего-то. Давай, бери свой блокнот, и пойдем!
- Ну, ладно, пойдем. – без энтузиазма согласился Хамон, сбитый с толку неожиданным напором друга.
Какое-то нехорошее предчувствие томило его, но не найдя ему логического объяснения, он неохотно вышел с Поручиком в коридор, натянул кроссовки, взял блокнот и повлекся туда, куда повел его товарищ.
Тут он обратил внимание, что Поручик куда-то собрался прямо в своем красном кимоно и тапочках.
- Ты так и пойдешь что ль? Таким красавцем?
- Нет! Сейчас пойду тройку с бабочкой одену! - ответил Поручик — Здесь идти-то двести метров!
Хамон только плечами пожал.
На улице было уже почти темно. Белые фонари освещали тихий, с детства знакомый двор, меж двух одинаковых пятиэтажек, американские клены с редеющей осенней листвой, лиственницы с пожелтевшей хвоей, детскую площадку с вечными качелями и песочницей, где приятели когда-то играли.
Таким покоем веяло от всего этого! Хамон, отвыкший немного от дома за время своего пребывания в совхозе, растрогался, посветлевшим взором обвел все вокруг, и не стал ничего говорить другу, полагая, что тот, конечно не поймет его, посмеется.
- Как хорошо у нас тут, на Преображеночке! – сказал вдруг Поручик, словно прочитал Хамоновы мысли.
Оказывается, и он чувствовал тоже самое, хоть и не отсутствовал три недели.
- Да! Замечательное у нас тут место! – радостно поддержал Хамон, ощущая удивительное единение с приятелем, Преображенкой, и этим прохладным и сухим октябрьским вечером.
Они закурили, и пошли вдоль – да - по двору, проторенным маршрутом, которым много лет подряд, каждый день ходили в школу.
-Эй! Негодяи! Куда собрались?! – окликнул их кто-то сзади.
Негодяи замерли на месте от неожиданности, обернулись синхронно. Это был Промокашка.
- Здорова! – обрадованный Поручик двинулся на встречу, за ранее протягивая руку.
 Хамон просиял. Давно не видел он Промокашку, соскучился!
Не ограничившись рукопожатием, друзья даже обнялись, чего обычно за ними не водилось.
- Сто лет тебя не видел! – сказал Промокашка, хлопая Хамона по спине – Всю картошку собрал?
- Да отвалите вы со своей картошкой! Что она вам всем сдалась?! Все! Проехали!
- Да, мы просто беспокоимся, о состоянии закромов родины! Что б советскому народу было чего кушать зимой!
- Подите вы на хрен, вместе с вашими закромами! Куда ты, Поручик, там собирался? Пошли уже!
Все равно, по дороге, Хамон еще раз рассказал про совхоз «Рассвет», про картошку, свеклу, и вечно пьяные остатки местного населения. Обрисовав социалистическое сельское хозяйство самыми серыми красками, он сделал вывод, что если и дальше так дело пойдет, а по-другому оно не пойдет, потому, что для этого нет ровно никаких причин, то скоро Совдепии каюк! И даже не предполагал Хамон, в этот момент, на сколько он близок к истине, и как скоро его шуточное пророчество, в которое сам он совершенно не верил, сбудется.
Они могли сколько угодно смеяться и издеваться над «Совдепией», но все равно, ощущали ее величие и незыблемость. Она казалась им вечной, как скалы. Скорее земной шар сгорит в ядерном пламени, чем исчезнет ненавистный (и в тоже время, такой привычный, родной, и понятный) Совдеп! Они совсем не боялись говорить крамольные речи. СССР был настолько велик, что совершенно ничем не мог, казалось, угрожать юным смутьянам. Они были слишком малы, невидимы, рядом с этой глыбой. Как в той песне, у Макаревича:
                …мы отважные герои очень маленького роста.

                А враги – гора – горою, мимо нас глядят устало.
                Они вовсе не герои, но огромные, как скалы!
                И холодные, как льдины, не воюют, а скучают.
                Мы бы всех их победили, только нас не замечают.

                Только нас не замечают, из-за разницы в размерах.
                И за это нас прощают, очень маленьких, но смелых!

Так болтая, подошли они к старому дому, вероятно, бывшему особняку, где размещался клуб. Окна были освещены, звуки электромузыкальных инструментов проникали даже на улицу.
- Я ж говорил, они здесь! – возликовал Поручик, а Хамон немного расстроился.
Он-то в душе надеялся, что никакое прослушивание не состоится.
Однако, все состоялось. Хамон был представлен всем участникам группы «Четвертое измерение», причем, выслушав рассказ Поручика, о том, что этот малый поет и пишет приличные тексты, действующий вокалист, посмотрел на вновь прибывшего с ревностью. Хамону стало неловко. Чего приперся-то, когда вот же человек здесь!
Ему не пришлось додумать до конца насколько это неудобно. Поручик сунул ему в руки акустическую гитару со звукоснимателем. Проявляя трогательную заботу, подвинул и наклонил микрофон, так, чтобы исполнителю было удобно. Сам взял соло-гитару «Урал» и велел Хамону петь, что, и как он хочет, а уж он к нему подстроится.
- Ну, ладно… - пролепетал испытуемый, разволновавшись. Потной рукой взял медиатор, тронул струны, задал ритм и заплетающимся на нервной почве языком, робко начал:

                У тебя были чистые мысли и светлые волосы!
                Ты любила солнечный лес и прозрачную воду.
                И однажды, я на рассвете услышал твой голос,
                И пошел на него, и впервые заметил природу!

Голос его окреп, глаза загорелись, громче зазвучал гитарный, железный ритм и в ритм этот врезалось и слилось с ним Поручиково соло. Хамон поймал кураж, и запел дальше свободно, хрипло, не стесняясь и вытягивая высокие ноты!

                Со следами протектора на холодных руках,
                В серых лентах асфальта и ритме ломаных спиц.
                Никогда, ничего не слыхав о твоих облаках,
                Перед страшной святыней готов я был падать ниц!

                Это черный тоннель внутрь себя!
                Это черный тоннель внутрь себя!
                Мне не надо было трогать тебя!
                Черный тоннель!
Он допел до конца и Поручик, завершил исполнение коротким и лихим соляком. Участники группы сидели на стульях молча, курили и смотрели попеременно, то на Хамона с Пручиком, то на своего лидера, которого они называли Глюк. Никто ни как не выражал своего отношения к услышанному, и только Промокашка, из угла, показывал друзьям большой палец, зашибись, дескать!
- Давайте еще что-нибудь! – потребовал Глюк, глядя на Хамона серьезно и внимательно.
- Давай эту… про вампира! – предложил Поручик.
И Хамон спел «Про вампира» и еще потом «Про огненных коней».
Глюк повел себя неожиданно. Ничего не говоря, о своих впечатлениях он сел к пианино, поднял крышку, взял несколько раз «до», и бросил небрежно Хамону: Чего молчишь? Пой! Повторяй ноты!
До – ми – ля! Звучало пианино. До – ми – ля! Повторил Хамон, сам услышал, что кругом мимо, покраснел, как рак, и захотел провалиться сквозь землю!
- Ого! – удивился Глюк – Ты волнуешься, что ль? Ты не волнуйся. Мы тебе двойку не поставим! Давай еще раз!
 До – ми – ля! И опять мимо!
- Да не умею я петь! – досадливо махнул рукой Хамон.
- Не умеешь. - согласился Глюк – А и не надо. Петь у нас вон Гоча неплохо умеет, а ты тексты умеешь писать. Может, у нас вместе чего-нибудь путевое и сварится?
- Ну, нет! – вдруг, обидевшись за друга, вступил в разговор Поручик – Что это значит: «Не умеешь петь»? Вы что тут все суперпрофессионалы что ли? Ты, Глюк, сам вечно врешь, в соляках на фано, между прочим! Тебеж никто ничего не говорит! Песни исполнять должен автор!
- Перестань Поручик! – ответил вместо Глюка, Хамон, которому было страшно неловко – Перестань! Я действительно певец тот еще. Почему обязательно я должен исполнять? Пусть Гоча попробует те же песни спеть! Я только рад буду, если будет лучше!
И Гоча попробовал. И поучилось здорово. И понял это и Поручик, хоть и продолжал делать недовольное лицо. И Глюк извлек откуда-то бутылку портвейна Кавказ, а потом еще одну и пили за знакомство, и за будущее сотрудничество, и за тех, кто в море. Дым стоял, хоть топор вешай, и пели разные песни, и рассказывали истории, и анекдоты. Хорошо было! Радостным получилось возвращение Хамона из совхоза «Рассвет» в его привычный мир!

                Сестры. Москва. Октябрь 1984.

С сестрами, они «столкнулись», почти буквально. Это случилось вечером, погожего, октябрьского дня, в парке им. Горького.
Было сухо и тепло, словно ушедшее безвозвратно лето, вдруг передумало и вернулось на минуточку. Солнце уже скрылось за крышами, стоявших по ту сторону Москвы-реки, сталинских домов, но до наступления темноты еще оставалось время. Вдоль набережной зажглись бледные, еще не набравшие ночную силу фонари, дул ветер, но не холодный, а неожиданно ласковый, почти летний. 
Разодетый во все лучшее, а именно, в синею, как бы шелковую футболку, коричневую, плотной вязки, шерстяную, расстегнутую по случаю тепла курточку, на молнии, со стилизованными замшевыми заплатками на локтях и плечах, в голубых джинсах и неизменных адидасовских кроссовках, Хамон, впервые за последние пару лет, коротко стриженный (Майор Полищук, на военной кафедре, едва не лопнул от праведного гнева увидев Хамонову шевелюру, и погнал его в парикмахерскую, пинками), рассекал вдоль-да-по набережной в обществе бывшего одноклассника по имени Олег.
После стакана вермута, Хамон прибывал в замечательном расположении духа и артистично, в лицах, рассказывал Олегу байки из своей недавней картофельной жизни. Сделав маленькую паузу в повествовании, он как раз собирался прикурить очередную сигарету, для чего и достал коробок со спичками, когда увидел идущих под руку, прямо им навстречу, двух девушек. И тут, скорость течения времени изменилась, что ли?
 Хамон замер на месте. Исчезли, пропали куда-то все звуки, размазались, как на плохом, некачественном фотоснимке изображения людей и предметов, а в фокусе оказалась только одна из этих двух, двигавшихся на встречу девчонок.
В свете вечернего фонаря, она показалась ему невероятно красивой! Это было живое воплощение юношеских грез! Она приближалась, будто в замедленном кино и Хамон смотрел на нее, как зачарованный.
 Темные, длинные, ниже плеч, прямые и густые волосы, чуть шевелились на ветру. На прекрасном лице играла обаятельная улыбка, в которой удивительно уживались наивность и лукавство, расстегнутый, длинный, почти до земли черный плащ, джинсы. Тонкая, высокая, чуть не с Хамона ростом. Собственно, он не считывал подробностей. Она просто была идеальна! Во всяком случае, так ему показалось.
Неотрывно глядя девушке в лицо с расстояния уже никак не более двух метров, он машинально выдвинул внутреннюю часть спичечного коробка до конца, от чего та, естественно, упала на асфальт, а все спички рассыпались.
И тут мир снова ожил, пришел в движение, вернулись звуки и краски. Девчонки дружно расхохотались и прошли мимо обалдевшего Хамона. Олег спросил, чего это он роняет спички? Издалека, то ли из громкоговорителей, что висели на некоторых столбах, то ли с концертной площадки долетела популярная в массах мелодия и обрывок куплета:
                Барабан был плох, барабанщик – бог!
                Ну, а ты была вся лучу под стать!
И тут, ни секунды не колеблясь, обычно, чрезвычайно застенчивый и зажатый в отношениях с противоположным полом Хамон, весело и уверенно окликнул девчонок:
- Девушки! И что? Вы просто вот так возьмете и уйдете, да?! Видите, я все спички даже растерял из-за вашего великолепия!
Девчонки оглянулись, и прыснули пуще прежнего, а Хамон, быстро подобрав с десяток спичек, сказал Олегу:
- Пошли скорее! Догоним их! Может, чего-нибудь получиться!
И «чего-нибудь» получилось. Они проводили девушек до метро, поболтали, посмеялись. Выяснили, что имеют дело с сестрами. Старшую звали Марина, а младшую, так поразившую Хамона, Оля. Оле было семнадцать лет, Марине едва исполнилось девятнадцать. Обе они были учащимися пед. училища.
 На контакт сестры пошли легко. Даже как-то слишком легко, без необходимого кривлянья и ломанья. Охотно и весело отвечали они на вопросы, вместо того что б молчать, потупив взоры, как это делали многие, и сами спрашивали что-то. Они смеялись над шутками, а не устремляли в пространство томные взгляды, демонстрируя, что мол, не смешно совсем. Общаться было приятно!
Правда, как не был Хамон восхищен, а все же заметил мимоходом, что в Олином лексиконе проскакивают, запросто, матерные слова, а это, не то что б сильно его смущало, но как-то расходилось с ее идеальным образом, который он уже создал у себя в голове, однако, это конечно была мелочь!
Они обменялись телефонами и договорились созвониться и встретиться как-нибудь, например, в ближайшие выходные.
Сестрички попрощались с новыми знакомыми и спустились в метро. Прежде, чем исчезнуть за тяжелой дверью, Оля обернулась и подарила Хамону многообещающий взгляд, словно говоривший: Позвони! Не забудь! Сердце его заколотилось сладко и часто, сделалось ему совсем весело, и легко стало жить от этого взгляда! От одного этого чудесного взгляда!
- Ну, что? – спросил Олег – Доволен? Поедем и мы домой на Преображенку?
Хамону совершенно не хотелось домой. Наоборот, ему хотелось потянуть этот погожий осенний вечер, оказавшийся таким замечательным!
- Слушай, - сказал он – Зачем домой? Может, пойдем еще по шляемся?
Олег не выказал энтузиазма. Он сказал, что завтра на учебу, а уже поздно, и вообще… Короче, уговаривать его было явно бесполезно. Хамон и не стал уговаривать.
- Ладно. – согласился он – Тогда, ты поезжай, а я еще прошвырнусь.
- Один, что ль? Да, брось ты! Поехали!
- Не. Не хочу сейчас в метро, хоть убей! Давай! Созвонимся! Пока!
- Пока. - ответил несколько сбитый с толку Олег, и неуверенно протянул руку.
После рукопожатия Хамон весело подмигнул приятелю, повернулся на 180 градусов и решительно направился к подземному переходу.
Оказавшись на другой стороне Садового кольца, он выбрал Метростроевскую и пошел по ней в сторону метро Кропоткинская. Куда ж еще?
 Он шел по скудно освещенному редкими фонарями тротуару, смотрел на фасады старых домов, вспоминая отрывки того, что рассказывал ему об их архитектуре Бельды. Крутились в голове термины Балюстрада, Аркада, Балясины, много разных слов, которыми щеголял Бельды, и значение большинства из которых было неизвестно Хамону. Почему неизвестно? Почему было не спросить Бельды по ходу его же рассказов? Почему-то спрашивать было стыдно. Стыдно было демонстрировать свое невежество. Почему стыдно? Много ли знал Бельды о подвижном составе, локомотивном хозяйстве, сортировке? Да, скорее всего, вовсе ничего не знал, да и не интересовался он этим, и никогда не пришло бы Хамону в голову рассказать о чем-то подобном, а будущий архитектор Бельды рассказывал о своем, и Хамону нравилось слушать. Так что же стыдного для железнодорожника в незнании архитектурных терминов?
У него не было ответа на этот вопрос. Потом, позже, на много позже, этот ответ у него появился, а тогда Хамоновы мысли просто плавно переехали с балясин на князя Кропоткина. Собственно, он только и знал, что Кропоткин был князь и анархист. Как-то плохо вязалось одно с другим. Анархист и князь! Как так?! То ли князь в матросском бушлате, с цигаркой в зубах, с маузером и песенкой «Цыпленок жаренный»? То ли князь во фраке и в пенсне – идеолог вот таких вот матросов и батьки Махно? Ни то, ни другое не складно!
Возможно, он неправильно представляет себе, что такое анархия? А что, собственно, это такое? Мать порядка? И все? Но ведь об этом, наверняка написаны тома! Тем же князем Кропоткиным! Кем там еще? Бакуниным? Надо почитать!
И тут же Хамон понимал, что почитать-то это негде! И спросить некого! Можно спросить, смеху ради: «Что представляет собой анархия, как один из вариантов, социалистического общественного устройства?»,у преподавателя Марксистско-Ленинской философии, как-нибудь, на семинаре. Точно! Обязательно надо спросить! Спросить не для того, разумеется, чтобы получить ответ, а что бы посмотреть какое будет у препа лицо после подобного вопроса!
Так, думая, об анархии и анархистах, вышел он к метро Кропоткинская. Изначально, он собирался пройти прямо, мимо бассейна Москва и Пушкинского музея к Кремлю, пройти через Александровский сад, но что-то заставило его изменить задуманный маршрут. У метро он свернул налево, в арку и вышел на темный и пустой бульвар. Свернул безотчетно, движимый каким-то спонтанным импульсом. Уже пройдя порядочный кусок он подумал, что вероятно, около памятника Гоголю, «на Гоголях», сейчас должна быть тусовка, и, может быть, встретиться кто знакомый, и можно будет поболтать, и вообще потусоваться.
Он не ошибся. Еще не видя памятника, он услышал песню. Звучал сильный и хриплый голос, который перекрывал гитару, и далеко разносился по ночному бульвару. Подойдя ближе, Хамон увидел тусовку, расположившуюся полукругом около скамейки, на которой, очевидно, и находился неизвестный исполнитель, и разобрал слова:
                Хипаны, хипаны, хипаны  Пинк-флойд!
                Хипаны, хипаны, хипаны  Джон Ленон!
Чушь, какая! - подумал Хамон, остановившись среди компании, и оглядываясь в поисках знакомых. На него тоже оглянулись, оглянулись с некоторым удивлением и через мгновение, он сообразил, что выглядит чужеродно и подозрительно со своей «военной» стрижкой и «цивильным» прикидом. Впрочем, если чем и была замечательна «система» так это тем, что членских билетов там не выдавали и взносов не собирали. Раз подошел человек, так и пускай себе стоит, слушает - ради бога!
               Вчера забил я свой единственный косяк,
Вчера тащился я последний раз на кайфе.
Ну а сегодня, выпив чаю натощак,
Не смог представить, что фузю на овердрайве.


Продолжал петь парень на скамейке. Даже, пожалуй, не парень, мужик! Был он значительно старше Хамона, да и большинства слушателей, в очках, с усами и бородой, одним словом – «Олд».
Олдами называли в системе людей ближе к 30 годам, которые в своем почтенном возрасте не остепенились и продолжали хиповать и лазить по тусовкам. Отношение к ним было сложное. Трудно сказать, чего было в нем больше уважения или иронии.
Ну, вот взять этого. Взрослый мужик! И что за бред он поет?! И ведь поет-то здорово!
Кто-то тронул Хамона за локоть. Он повернул голову и увидел Глюка.

- Привет! – обрадовался Хамон и протянул руку.

- Привет! – ответил Глюк – А я смотрю: Ты, не ты? Еле узнал! Ты зачем обхаерался?

- На «войне» заставили. Сам не в жизнь не стал бы!

Глюк кивнул понимающе и стал дальше внимательно слушать песню. Когда прозвучали последние слова:
               
                «А может, стопом мне поехать в Ленинград,
                А там найду хоть одного возле Невы.»

и стихла гитара, народ захлопал, а Хамон спросил Глюка:

- Кто это? Ты его знаешь?

- Не знаю, говорят, из Питера.

- Что скажешь про песню? По-моему фигня какая-то.

- Нет! Ты не врубился! Слушал с середины! Он, как раз очень классные песни поет!

- А это его песни?

- Да, не знаю я! Но послушать стоит! Слушай!

Вновь зазвучала гитара и вот тут, Хамон замер, с первых слов поняв, кожей ощутив, что это – НАСТОЯЩЕЕ!

                Нас сомненья грызут. Этой гадости всякий не рад.
                И тоскливая тяжесть в груди разбивает любовь.
                А пока мы сидим и страдаем, скулим у захлопнутых врат,
                Нас колотит судьба чем попало, да в глаз или в бровь.

Мертвая тишина как-то сразу установилась вокруг скамейки и только хриплый, мощный баритон летел в темное ночное небо:
                Вопрошаем отцов, но не легче от стройных речей.
                Не собрать и частичный ответ из подержанных фраз.
                Их тяжелая юность прошла вдалеке от вещей,
                Тех, которые так переполнили доверху нас.

Хамон слушал, как зачарованный! Он очнулся, от неуместного, долетевшего откуда-то крика: «Пипл! Стрем! Полиция!». Песня оборвалась на полуслове. Кто-то дернул исполнителя за руку, сказав коротко: Валим! Быстро!
Валим! - Глюк потянул Хамона в сторону бульвара. Хамон машинально последовал за ним, переходя на бег, хотя, лично у него, никаких причин бояться властей предержащих не было. Одет он был обыкновенно, ничего противозаконного в карманах, студенческий билет с собой. Но сообразил он все это, уже где-то на пол дороги обратно, к метро Кропоткинская. Сообразив, резко остановился и крикнул Глюку:
- Подожди! Чего нам бежать-то?
- Да, тебе, может, конечно и нечего, – Глюк тоже остановился – а у меня косяк на кармане. Правда, дальше уже можно не спешить. Им там хватит делов. Кстати, а ты пыхнуть не хочешь?
- Можно. - не совсем уверенно ответил Хамон.
Его опыт в этой области был невелик. Пару раз его угощали планом. Первый раз он не почувствовал вообще ничего, а второй, тоже что-то невнятное. Он немедленно рассказал об этом Глюку, и закончил свой рассказ предположением, что, видимо, не восприимчив к данному зелью.
Выслушав, Глюк хитро улыбнулся, и сказал:
- Восприимчивость, она у всех, конечно, разная, но совсем не заметить действие плана, думаю, просто невозможно! Это, как выпить стакан водки и не заметить! Если, конечно, план это настоящий.
- А у тебя какой? Настоящий?
- Самый, что ни наесть! Будь уверен! Чуйский!
Слово «Чуйский» ничего не значило для Хамона, однако уверенность Глюка в качестве продукта интриговала.
Они сели на скамейку и Глюк, даже и не думая куда-то прятаться, вытащил мятую папиросину и прикурил с совершенно невозмутимым видом.
- Прям вот так?! Ты не боишься?
- Чего бояться? Сидим на скамейке, курим. Никого нет. Видно далеко. Если полиса появятся, затушу, да положу рядом. Держи! – он протянул косяк Хамону.
Приняв папиросу, не особенно веря, что что-то может произойти, Хамон затянулся, как показывал некогда Поручик, глубоко, обстоятельно, полной грудью. Он едва не закашлялся, выпуская терпкий, непривычный, непохожий на табачный дым, и тут же, сразу же, почувствовал нечто совершенно необычное!
Это было трудно описать словами. Как будто мягкой, веселой, щекочущей щеткой провели ему по мозгам! Приятная, но не тяжелая, а какая-то, наоборот, легкая истома мгновенно разлилась по всему телу, вдруг сделалось так хорошо, беззаботно и легко, как бывает только в детстве, только еще лучше, еще воздушнее! Еще затяжка и реальность изменилась полностью. Точнее, все осталось, вроде, таким, как и было, но совершенно изменилось настроение! Ничто в мире не могло в эти минуты угрожать Хамону, ничто не могло его беспокоить. Мир сделался светлым и уютным, как хороший, добрый мультфильм. От этого удивительного чувства стало весело, даже смешно!
Он вернул папиросу Глюку.
- Ну, как? – спросил тот – Ощущаешь?
- Да, уж! Это не заметить… не заметить…!
Ему вдруг стало ужасно смешно, от мысли, что он только что говорил, что он не замечает действие плана, а от формулы «Действие Плана» он уже просто расхохотался! Ему представились рабочие с советских плакатов, которые «Выполняют План» и даже «Перевыполняют План»! Не иначе, как под «Действием Плана»!
- Ты чего? –спросил Глюк, и тоже начал подхихикивать.
- Чего?! – сквозь душивший смех, Хамон попытался объяснить – Действие Плана! Пятилетний План – это с пятью звездочками, что ль?! Планы Партии – Планы Народа!!
Глюк тоже захохотал, а Хамона просто сложило пополам! Слезы полились у него из глаз!
- Представляешь, - еле выдавил он – Они на зданиях пишут: «Планы Партии - Планы народа»!!! Это что б никто не думал, что Партия зажимает План!
- Ой! Я умру!!! – Глюк откинув голову, в истерике колотился затылком о спинку скамейки – «Пятилетний план - выполним!».
Косяк кончился, но смех, возникавший по самым разным поводам, практически непрерывно душил их еще, бог знает, сколько времени, может, десять минут, а может и два часа. Это было непонятно, да и совершенно неважно!
Наконец, они оба, как-то синхронно, немного успокоились. Замолчали, перестали заливаться, вытерли слезы. Наступившая тишина, однако, оказалась настолько необычным и смешным явлением, что оба они разом снова покатились со смеху. Когда и этот приступ закончился, Хамон, с некоторым сожалением, почувствовал, что волна безудержного веселья немного отхлынула.
Глюк еще раз вытер слезы и предложил двигаться в сторону дома. Хамон согласился. Они поднялись, и не вполне твердой поступью направились к метро.
Часы в вестибюле показывали 00:30, там было пусто и гулко. Приятели начали спускаться по лестнице.
- Только это, - стараясь не хихикать, сказал Глюк – Сейчас, на входе, когда мимо полиса пойдем, давай не смеяться!
Предложение это показалось Хамону настолько невыполнимо-абсурдным, что он немедленно снова заржал, а следом за ним и предлагавший не смеяться Глюк. Впрочем, с этим приступом, оба справились уже довольно быстро, да и ржали они не во всю глотку, а старались потише, зажимали рты ладонями.
- Нет, я серьезно! – попытался продолжить Глюк, и сам первым прыснул.
Наконец, они более-менее взяли себя в руки, а может, просто очередная волна отхлынула, так или иначе, они благополучно прошли через турникет, вышли на станцию и в полном молчании несколько минут ждали поезда. Кроме них на станции не было ни души.
Настроение Хамона стало меняться, на смену веселью, медленно, но неотступно вытесняя его, наползала печальная, философическая раздумчивость. Залетали в голову отрывочные, бессвязные мысли о вечности и бесконечности. Казалось, фаза эйфории прошла. Однако, это только казалось!
Появившийся из тоннеля поезд выглядел, как-то немного странно, аляповато. Губы Хамона снова растянулись, теперь уже в несколько нервной улыбке. Он не стал смотреть на Глюка, чтобы не засмеяться снова, догадываясь, что с тем, скорее всего, происходит то же самое.
Так, глядя себе под ноги, Хамон вошел в вагон, плюхнулся на середину дивана, почувствовал, что Глюк приземлился рядом, и поднял глаза. Он был готов увидеть там пустой диван или… да, практически, все что угодно, но это! О, нет!!!
Строго напротив обкуренных друзей, сидели три полусонных полиса, в серых плащиках, с погонами, с ремнями, портупеями и кобурами! Это было выше всяких сил! Это было настолько смешно, что Хамон немедленно заржал в голос и, едва удержался от искушения показать на милиционеров пальцем! Глюка тоже не надо было долго уговаривать посмеяться, не прошло и секунды, как захохотал и он.
Менты, если до этого и дремали, то теперь вполне проснулись, и с немалым изумлением взирали на двух парней напротив, которых просто корчило от приступов смеха. Надо ли говорить, что изумление милиционеров, рассмешило обоих дуралеев еще сильнее?!
Будучи не в силах прекратить истерику, и вместе с тем понимая, что сделать это необходимо, иначе, сейчас чего-нибудь начнут делать, пришедшие в себя милиционеры, приятели, не сговариваясь, поднялись, прошли в дальний конец вагона, выскочили на ближайшей станции, перебежали через вагон. Там по счастью было пусто. Повалившись на сиденья, они дали волю чувствам, и снова хохотали до слез, пытаясь поделиться впечатлениями от только что случившегося.
Менты то ли не поняли, что происходит, то ли лень им было возиться с этими чудиками, а может, просто пожалели ребят? Кто знает? Только, приятели спокойно добрались до дома.
Повезло, повезло! У пьяных и дураков есть свой ангел хранитель! - недаром говорят! Ох, недаром!


Удивительно, но теплая, едва ли не летняя погода продержалась почти целую неделю и сохранилась до воскресенья.  Описанные выше события произошли во вторник. Оставшийся кусок недели Хамон прилежно посещал институт, сдавал лабы, и даже дома чего-то такое чертил, читал, считал, словом, был сам на себя не похож. Такое с ним иногда случалось, но продолжалось, однако, не долго.
Утром в воскресенье он поднялся в хорошем настроении, обнаружив, что за окном солнечно и свежо. Он сподобился сделать зарядку, принял контрастный душ, и отправился на улицу выносить мусор. На обратном пути, прям с пустым, но отнюдь не благоухающим ведром, он решил заглянуть к Поручику. Набрал код на подъездной двери, поднялся на третий этаж, позвонил.
- Здорова! – Поручик сиял! Видно, солнышко действовало и на него – Помоишник! Ну, чего? Искурим?!
Он вышел на лестницу, в своем неизменном домашнем кимоно, драных клешах и тапочках на босу ногу.
- Денек-то какой, а?! Чего придумаем? Чем займемся?
Они закурили, напустили полную лестничную клетку дыму.
- Да, погодка знатная! – согласился Хамон , и добавил, вроде не к селу не к городу – У меня десять рублей есть!
- Угу-у! – Поручик состроил ехидную морду, и согнулся в вопросительный знак – Э-э-э! Алкоголизм! И у меня есть десяточка! К тебе пойдем?
- Да, ну нафиг! В такую погоду дома сидеть?!
- Зачем сидеть? Выпьем, э…, по чуть-чуть, и гулять пойдем! Водочки! Бутылочку! Вкусненько!
- Не, Поручик, у меня есть интереснее вариант!
- Да, ну?! Еще интереснее?!!
- Мы тут, во вторник, с Олегом в Парке Горького гуляли, ну, и познакомились там с девчонками. Девчонки классные такие! Сестры они!
- Тэк! Сестрички! Ну-ну! Я весь во внимании!
- Ну, вот. И договорились созвониться в воскресенье, сегодня т.е., ну и встретиться.
- Так вы ж это с Олегом.
- Да, не важно! Там мне одна из них очень понравилась, и вроде, я ей тоже. Точно не знаю, конечно, а вторая и Олег… им все равно, там восторгов ни у кого не возникло. Понимаешь?
- Дело ясное! Как же не понять! Ну, что ж, надо звонить. Все равно надо к тебе идти. Или из автомата?
- Да, не. Пойдем ко мне конечно. Собирайся!
- Ага! Я Мухой! А по дороге, давай водочки купим? Маленькую, чеку-у-шечку, а?!
- Это по дороге в соседний подъезд, что ли?
- Ага! Крючок сделаем. Небольшой! Водочки!
- Вот, ты блин! Ну, ладно. Алконавт ты, Поручик!
- Ага! Ага! Алконавт! Э-э-э, чекушечку! Вкусно!
Хамон ласково пнул Поручика коленом под зад.
- Иди уже одевайся!
- Э-э-э! Бегу, бегу! Поспешаю!

Чекушек в магазине не оказалось, а покупать поллитру, Хамон все-таки категорически не пожелал, а потому выбор пал на испытанный вермут красный крепкий по рубль девяносто две.
Когда, минут через пятнадцать, бутыль опустела, Хамон навертел телефон и моментально, и весело договорился с Мариной (просто она подняла трубку) о встрече, через час у метро ВДНХ. Он не забыл упомянуть о том, что Олег сегодня занят, но с ним будет другой товарищ, который не менее, и даже еще более замечательный. 
Хамон моментально узнал Олю с Мариной, как только они показались из дверей метро. Он помахал им рукой и сказал Поручику:
- Смотри, вот они!
- Сестрички. - протянул Поручик, разглядывая девушек – Как две кошки, которые пошли на ****ки!
Поручик мерзко ухмыльнулся и Хамона, малость, покоробило.
- Да, не. Они нормальные. – возразил он.
- А я и не говорю, что они не нормальные! – ответил Поручик – Я просто почему-то сразу вспомнил анекдот, про то, как пошли две кошки на ****ки!
Анекдот Хамону услышать не пришлось, потому, что Оля с Мариной подошли, и он стал здороваться и представлять им Поручика.
Через минуту, когда все формальности были выполнены, Хамон сказал, что можно было бы пойти, например, посидеть в кабаке, но поскольку денек замечательный, возможно, приятно будет прежде погулять по ВДНХ?    
Марина ответила за обоих, что, да, чем сидеть в душном баре, лучше погулять, а там будет видно. Очень довольный погодой, солнцем и сговорчивостью сестричек, Хамон повел всю компанию ко входу на Выставку Достижений Народного Хозяйства.
Не часто доводилось друзьям бывать на этой выставке! Любимым местом их прогулок был парк Сокольники, реже случалось им бывать в Измайловском парке, совсем редко в парке Горького, а на ВДНХ… Хамон попытался вспомнить, когда он был здесь последний раз? Получалось, что еще в детстве, с бабушкой. И запомнился ему только павильон «Космос», остальное было смазано и смутно.
 Шли они мимо, видимых в отдалении, циклопических рабочего с колхозницей, мимо устремленной в синее небо титановой ракеты, через помпезный центральный вход, увенчанный гербом и какими-то колосьями-лентами, мимо фонтанов с золотыми фигурами, плодами, осетрами и снова колосьями. Шли, как скоро выяснилось, в магазин.
 В магазине приобрели четыре бутылки сладкого вина Лидия и отправились в наименее цивилизованную часть комплекса, больше похожую на парк. Там, в относительно укромном месте, нашлось березовое бревнышко и пенек напротив, все замечательно разместились, и первая бутылка пошла по кругу.
Странно, друзья наши и сестрички, были ну, совершенно разными людьми! Казалось, у них и общих тем-то не должно быть, но разговор клеился! Они замечательно болтали. Девушки с неподдельным интересом слушали байки-росказни приятелей, а те и рады были стараться!
 Сестрички тоже что-то рассказывали, и это было интересно, уже по тому, что росло из какой-то совсем другой, не такой, как Хамона с Поручиком, жизни.
Оля была развеселой, а Марина, она была тише и скромнее, и как-то злее, что ли? Она не была такой красивой, как сестра, хотя тоже не лишена приятности, но было в ней что-то более важное, чем внешность. Казалось, в ней присутствовал, некий, внутренний стержень, возможно, за ее не больно-то добрыми, ироничными комментариями, в адрес сестры и тех, о ком та рассказывала, скрывался характер, личность. А может, это только так казалось, а она всего лишь завидовала Оле, на которую ребята обращали больше внимания.
Время летело стремительно. Хамон с Поручиком еще два раза бегали в магазин. Лидия лилась рекой.
Коротенький осенний день подошел к концу. Наступила темнота. Оля сидела на бревне рядом с Хамоном. Она поежилась будто от холода, он, соответственно, обнял ее, и все началось.
Поручик с Мариной все время теснились на пеньке, напротив. В какой-то момент Хамон вдруг заметил, что их там нет. Видимо, они деликатно ушли.
Все развивалось правильно и быстро. Мир вокруг перестал существовать. Исчезла Москва, выставка, фонарь, чуть освещавший бревно и пару на нем, случайные прохожие. Осталась только Оля. Ее длинные шелковистые волосы, губы, частое, горячее дыхание.
- Подожди, ты не расстегнешь, дай я сама!
  Не известно, чем бы все это закончилось, но из жаркого тумана, из небытия, вдруг появилась Марина, и бесцеремонно сообщила, что надо подниматься, потому, что метро закроется.
 Поручик стоял чуть поодаль, поганенько улыбался и подмигивал Хамону.
Они расстались с сестричками около метро. Когда друзья уже повернулись, чтобы идти к своему трамваю, и Поручик сделал первый шаг, Хамон почувствовал, как кто-то схватил его за руку. Обернувшись, он увидел спину успевшей немного отойти Оли, и стоящую рядом с ним Марину. На одну бесконечно долгую секунду, он близко увидел ее полные тоски глаза.
- Сделай так, чтобы в следующий раз, поехал Олег! – тихо и зло сказала она, и через мгновение оказалась рядом с сестрой, движущейся к дверям метро.
Немного ошарашенный, Хамон догнал Поручика.
-  Ну, как тебе? – спросил он.
- Пошли две кошки на ****ки – снова процедил тот равнодушно.
На следующий день, Хамон с похмелья поперся в институт, и едва войдя в аудиторию, услышал звонкий, перекрывший общий гвалт, и полный ехидства голос одной из девчонок:
- А я видела тебя вчера на ВДНХ! - крикнула она из дальнего угла, и все обернулись к Хамону.
Он растерялся от неожиданности и такого всеобщего внимания, пробормотал:
- Правда? А я тебя не заметил.
 Она засмеялась в ответ и сказала, с еще большим ехидством:
- Конечно! По сравнению с девушкой, с которой ты шел, я вообще… - и закатила глаза.

Что она хотела этим сказать? В какой момент она его видела? Хамон не стал выяснять. На самом деле, ему это даже польстило.   
Каким-то шестым чувством, он знал, что история с Олей не будет иметь развития, но она, эта самая Оля, не шла у него из головы! Просто она была красивая, вот и все.
 Думаю, многие согласятся, что это совсем не так уж мало. Странно, но ему, тогда, даже не пришло в голову, попробовать встретиться с ней один на один. Почему-то сестрички воспринимались им, как единое целое, как Партия и Ленин, практически.
Олег между тем совершенно не рвался увидеть Марину, кажется, тогда у него кто-то был. Хамону пришлось уговаривать, что бы тот сделал это, хотя бы для него. Олег согласился, но без всякого энтузиазма.
Как-то вечером, сестрички приехали к Хамону. Олег тоже пришел.
В квартире было две комнаты, одна Хамонова, вторая номинально отцовская, но с некоторых пор Хамон там, практически жил, и именно туда пригласил он сестричек, так-как она казалась ему уютнее.
Когда-то отец, за чем-то, нарыл где-то самогонный аппарат и стал экспериментировать с самогоноварением. Хамону было непонятно, зачем ему это понадобилось? Пил он очень немного, а спиртное в то время, продавалось совершенно свободно. Кроме того, продукт, который он производил, был гадостью ужасной! Хамон шутил, что в соответствии с пионерско-комсомольским воспитанием, сдаст отца властям, по примеру сермяжного Павлика Морозова.
Самогон жил в комнате отца, под столом, в трехлитровых банках, закупоренный пластиковыми крышками. Это было удобно. В случае крайней необходимости, можно было отлить с пол литра и добавить воды.
Так вот. С Олегом и сестричками они сидели, в этой самой комнате, на диване, как идиоты в ряд. Стена напротив, была густо увешена полками, на которых стояли книги отца. Их было много, и все они были тематическими: Математика, физика, аэродинамика и т.д. и т.п.
Увидев книги, Оля спросила с неподдельным удивлением:
 - Это что? Это ты такой заученный?!
 Хамон объяснил, что книги не его, и перевел быстренько разговор на: А не выпить ли нам самогона?
Марина и Олег почему-то отказались, а Оля согласилась. Хамон достал пару чашек, извинившись за отсутствие рюмок и даже стаканов. А Оля сказала, что, а и нормально! Выпить одну полную чашку, отмучиться, и жить хорошо!
Хамон порадовался пониманию, подумал, что в этом есть свой резон, и они выпили, за здоровье, по доброй чаше, воняющего сивухой, папиного зелья.
И, правда, жить стало хорошо! Хамону и Оле, но видимо не Олегу с Мариной. Оля и Хамон веселились, а те сидели какие-то неразговорчивые и смотрели на них с некоторой даже брезгливостью.
 Ну, это были их проблемы, а Хамон, пользуясь интимным освещением и действием самогона, обнимал красивую Олю, гладил ее по волосам и уже увлекся, когда она вдруг ласково так, спросила шепотом на ушко:
- Слушай, а ты баб когда-нибудь ****?
 Хамон совершенно остолбенел, а она просто покатилась со смеху! Отсмеявшись, она сказала, что пошутила, посмотрела на него, снова захохотала, а потом, тихо попросила:
 - Ну, ладно тебе, поцелуй меня!
 Совершенно от этого всего обалдев, Хамон собрался было ее целовать, но тут Олег засобирался домой, а Марина сказала, что им тоже пора и потащила Олю с собой.
На улице сыпал мокрый снег. Было невозможно поверить, что всего несколько дней назад было тепло и солнечно.
Они провожали сестричек до метро. Олег с Мариной шли впереди под руку. Хамон с Олей плелись сзади. Останавливались, целовались.
 Марина окликала их, и они послушно двигались дальше.
- Ты приедешь ко мне одна? Без сестры? – спросил Хамон.
 - Не знаю, как настроение. - ответила она, и это, видимо, было вполне честно -  Вот что, давай еще раз, встретимся все вчетвером. Погуляем, а там посмотрим, а? 
Что он мог ответить? Он сказал:
 - Хорошо. Давай в субботу вечером. На Кузнецком мосту.
 Так и договорились. Олег и Марина, вроде, тоже не возражали.
В субботу, как и было условлено, ровно в восемнадцать ноль, ноль, Хамон прибыл на станцию Кузнецкий мост и нашел в центре зала Марину. Он, естественно, первым делом, спросил ее, где же Оля? Она ответила, что сестра сейчас должна подъехать. Он сказал, что замечательно, что Олег то же сейчас будет.
Практически молча, они прождали с полчаса. Стало ясно, что ни Оли, ни Олега, по всей видимости, не будет. Хамон уже открыл рот, чтобы предложить пойти куда-нибудь, раз уж такое дело, но она, будто прочитав его мысли, заговорила первой:
 - Нет, что за люди? Ублюдки!
 Сказано это было ровным голосом, без особых эмоций, без злости. Будто она еще раз убедилась в том, что и так было ей отлично известно.
 - Не приглашай меня никуда, не надо! Я поеду домой. У меня есть дела. Пока! - закончила она и направилась к подъезжающему поезду.
Хамон побрел к переходу. Сделал пару шагов, обернулся, зачем-то, и увидел, что она тоже остановилась и смотрит на него. В глазах у нее стояли слезы, хотя, может, ему это только показалось. Через мгновение, она повернулась к нему спиной и вошла в вагон…
Он позвонил Олегу и спросил, почему тот не приехал? «А… я забыл…» - явно соврал Олег. Звонить Оле Хамон почему-то не захотел. И  это конец истории про сестричек.
Зачем эта история без конца и начала? - возможно спросят меня. А я отвечу: А, почти все истории в нашей жизни без конца и без начала. Просто бывают такие, которые, бог знает почему, остаются в памяти навсегда. Одной из них для Хамона была эта история про сестричек. Любое, даже самое прекрасное здание построено из кирпичиков, каждый из которых взятый в отдельности не имеет никакого смысла.


                Вещества. Москва. Октябрь 1984.

Если высыпать на ладонь таблеток пятнадцать какого-нибудь транквилизатора, приличная, доложу я вам, получиться кучка! Отправлять, такую пригоршню в желудок, первый раз, страшновато. Запиваешь ее водой и первые минут тридцать, ничего выдающегося не происходит. А потом, приятная слабость, сладкая истома окутывает тело. Оно становится легким, словно воздушным, словно состоящим из холодного пара, как белое облако, и спускается полный и, кажется, вечный покой. Так похожая на счастье, спокойная, глубокая эйфория заполняет весь мир и хочется, чтобы так было всегда! Далеко, далеко за горизонт уплывают заботы, страхи, обязанности. Полный, бездонный, как океан покой. Никаких мыслей, никаких чувств, только холодное, голубое, вечное счастье, плавно перетекающее в полную потерю сил и сознания, в черный беспробудный сон, похожий на смерть.
Эта игрушка Хамону понравилась, но будучи, по природе своей, существом довольно разумным, злоупотреблять ею он не стал.
Вскоре, однако, выяснилось, что существуют другие вещества, гораздо более интересные, но и гораздо более вредоносные.
После приема таких штук, то же где-то с полчаса не ощущается ничего, а потом просто начинает хотеться пить. И вот как только делаешь глоток воды, лучше сразу поставить стакан, потому что дальше все происходит настолько мгновенно и резко, что воду можно и расплескать.
Первое ощущение такое, будто тебя ударили по голове тяжелой и мягкой подушкой. Не зря родилось на свет словечко «накрыло»! Даже рефлекторно пригибаешься и жмуришься, а когда волна откатывает, замечаешь, что мир как-то подозрительно и не хорошо изменился. Причем, большую часть времени, отчета, что это действие психотропного препарата, себе не отдаешь, и смотришь вокруг, широко раскрытыми испуганными глазами.
В зоне периферийного зрения непрерывно происходит какое-то мелкое движение. Пролетают, вроде, насекомые, пробегают по стенам пауки, а то и просто расползаются трещины. Все пропорции, расстояния, очертания, скорости меняются. В привычных предметах, вдруг выходят на первый план, какие-то незнакомые, страшноватые черты, которых раньше совершенно не замечал.
Как-то, находясь вот в таком вот состоянии, Хамон с Поручиком приперлись зачем-то на Ленинградский вокзал. То ли воды хотели попить, то ли купить сигарет. Ничего они там не сделали, ибо, войдя в зал, оба увидели одну и ту же картину – они ростом с бюст Ленина, который там возвышается на столбе и, соответственно, из-под потолка, обозревают помещение, огромное, как несколько футбольных полей, а на полу этого невероятного зала копошатся, и расползаются в разных направлениях, крошечные, едва им по щиколотку людишки.
Какие уж там сигареты! Скорее валить обратно на улицу, а там ничем не лучше!
 Движутся непомерно длинные, и какие-то невероятно целеустремленные трамваи, оглашая вселенную диким, неземным воем. Прямо на ходу они меняют размер, превращаясь из неправдоподобно огромных в маленькие, но очень массивные, тяжелые такие трамвайчики, которые, почему-то, своим видом вызывают вибрацию и тяжесть в животе, и порождают странные мысли о белых карликах и черных дырах.
В полном молчании побрели они по тротуару, в сторону Красносельской. Вечер или ночь была, бог его знает, но улица была темна и пустынна. Только один человек попался на встречу. Это был мужчина. Он был одет в какую-то длинную куртку с поднятым капюшоном. Как только Хамон посмотрел на него, его сковал безотчетный, но такой сильный страх, что он остановился, как вкопанный и холодным лезвием резануло по телу с головы до пят. А когда, через мгновение, он понял, что именно его испугало, то состояние его стало близким к обмороку! В капюшоне у встречного не было головы. Был даже отчетливо виден шов на внутренней стороне этого капюшона! От ужаса Хамон на мгновение зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел, что на тротуаре никого нет и видимо не было.
Деревянным языком он спросил Поручика:
- Ты видел это?
 - Что?! – испуганно отшатнулся тот.
 И Хамон то же шарахнулся в сторону, потому, что вдруг понял – рядом с ним не Поручик. И в то же время, Хамон точно знал, что это именно он.
Одним словом, приятного было мало и Хамону это не понравилось, потому, как страшного и абсолютно не контролируемого, было в этом, гораздо больше, чем интересного. А вот у Поручика интерес превалировал над страхом, и не один раз удавалось ему и Хамона подбить на такие путешествия.
На самом деле, все вышеописанное - цветочки! Главное, упаси бог, в этом состоянии посмотреть в зеркало! Там такое! Это ни в сказке сказать, ни пером описать! Все кино ужасы – детские мультики по сравнению с этим!
- Люди! – как обычно, кривляясь, взывал Поручик - Если однажды, вы сподобитесь накушаться препаратов «Красавки обыкновенной», ни в коем случае, никогда не смотрите в зеркало!!! Увиденное там может изменить ваше представление не только о человеке, но и о мире в целом и возможно, даже повлиять не лучшим образом на всю вашу дальнейшую жизнь! Вот!
Кажется, именно после одного из таких опытов Хамон написал:

 По пологой спирали

Я спускался в колодец с холодной водой.

Там меня ожидали,

Обещая мне отдых и вечный покой.

 

Я скользил по ступеням ,

Полевыми цветами мгновенья цвели.

Я стоял на коленях,

Не касаясь поверхности мертвой земли.



И обрушившись в воду,

Ледяную поверхность пробив головой.

Получил я свободу,

И горнисты сыграли последний отбой.



И пространства сломались,

И свернулся в тоннель часовой циферблат.

Полетел колыхаясь.

Разрушающий время тяжелый набат.



Я стал пепельно серым,

Я летел в пустоте через дни и года.

Мне шептали химеры:

" Ты ушел навсегда, навсегда, навсегда ..."



Иногда долетали,

Из-за толстой стены человечьи слова.

Но они опадали,

Покрывая меня, как сухая листва.



И дорога обратно

Заросла, затерялась в ночных пустырях.

И уже непонятно

Что забыл, что оставил я в этих краях.   



Марцефаль. Это слово принес, как ни странно, Бельды. Принес, вместе с восторженно-пугающим рассказом, о том, что это-де такое, волшебное снадобье, которое готовится из нескольких составляющих. Составляющие эти можно запросто купить в любой аптеке, причем, за сущие копейки. Приготовления, правда, довольно сложные. Потом это колют в вену, и происходит такое! Такое!
Да. От Кола Бельды чудно было слышать этакие вещи! Впрочем, он не собирался повторять подобные эксперименты, дескать, вот раз попробовал, и достаточно, но это такое! Такое!!
Надо ли объяснять, как разгорелось любопытство Хамона и Поручика? Бельды перечислил ингридиенты. Пропорций он не знал, но это не составило проблемы. Зря что ль Поручик учился на химика-технолога? Он быстренько разобрался, что за реакция, каков ее конечный продукт, и все пропорции, негодяй, рассчитал!
Все-таки Хамона, несмотря на то, что было ему очень интересно, чрезвычайно смущала необходимость внутривенной инъекции.
- Поручик, зачем колоться-то? Что выпить это нельзя что ли?
- Нельзя! – сурово отвечал Поручик – Нельзя. Разлагается ферментами желудка.
Вот блин! Ну, что было делать?
В общем, оказалось, что попасть иглой в вену не так уж сложно, как. Просто пришлось преодолеть некий барьер. Барьер, скорее морального свойства, а там, за этим барьером…
Оказалось, что мир может быть не только таким, каким мы привыкли его знать! Т.е. оставаясь прежним по всем внешним признакам, он может быть совершенно другим по ощущению. Как объяснить?
Любовь. Да, пожалуй, все-таки главное – это любовь. Не половая. Об этом даже мыслей нет! Любовь к миру, любовь к ближнему, любовь бескрайняя, космическая.
И еще ясность. Полная. Удивительная, дарящая радость всепонимания, ясность.
Все вопросы, минуту назад, неразрешимые, все сомнения, колебания, страхи – просто смешны и нелепы! Мир ясен! Совершенно ясно и понятно все его устройство, все причины и следствия, как на ладони. Все ясно и по тому безопасно. Ничего плохого ни с кем произойти не может в принципе, по той простой причине, что все так устроено, что места для зла просто нет! Зло – придуманная людьми сказка! Его не существует вовсе! Это же так очевидно!
Это очевидно не только тебе, но всем этим милым, симпатичным и умным людям, которые рядом с тобой. Они так близки тебе! Они вдруг тоже увидели все те простые и прекрасные истины, которые только что открылись тебе! Они понимают тебя с полуслова! Они почти читают твои мысли, как и ты их!
О, счастье понимать и быть понятым! Так много нужно сказать любимым друзьям! Так много, что мысль, острая, легкая, летучая обгоняет медленный и неуклюжий язык. Но это не беда! Тебя понимают и так! Твою мысль подхватывает собеседник и говорит в точности то, что ты хотел донести! Как верно! Как точно! Любимый брат, мы с тобой одной крови! Мы все, люди, одной крови!
Разве возможна вражда? Разве может существовать ненависть? Всего этого нет на свете! На этом ясном и прекрасном свете!
И летят вдохновенные, искренние слова. И стучит метроном, отсчитывая минуты эфемерного, химического счастья. И в какой-то неуловимый момент, что-то меняется в мире. Возникает, сначала странное напряжение, тревога, для которой, вроде, нет никаких причин. Хочется отмахнуться от нее, не видеть, не чувствовать ее! Однако, она назойлива, как муха. Она не отстает, напротив, она растет, ширится, заполняет весь экран восприятия. И делается понятно, что именно тревожит. Тревожит ощущение надвигающегося конца! И это не просто конец эйфории. Это гораздо страшнее! Это конец всему и всем! Если угодно это конец света. Это расплата.
Падают все защиты, в которых люди ходят по белу свету, как в броне, и на оголенные живые нервы обрушивается, словно кислотный водопад, все самое тяжелое, душное, невыносимое! И нет спасенья. И ничего нельзя сделать, чтобы избавиться от мук! И, кажется, этому не будет конца, этот ад будет продолжаться вечно, всегда!
- В таком состоянии люди режут себе вены! – еле слышно произнес Поручик, и Хамон, внутренне, совершенно с ним согласился, не имея сил произнести хоть слово вслух.
А как же ясность? Божественное озарение? Всезнание? А ничего этого уже нет. Все забыто и ничего конкретного вспомнить уже невозможно. Остается лишь ощущение, что было понимание, что была любовь, что было нечто, совершенно особенное и невообразимо прекрасное! Было, но что это было? И куда делось? Да, было ли?
Нет, было! Все помнят, было! И помнят, как было ПРЕКРАСНО! До дрожи в руках, до потных ладоней помнят, но почему-то не помнят, КАК потом было плохо! Т.е. помнят, конечно, что было плохо, но не помнят НАСКОЛЬКО плохо!
И вот она - ловушка Марцефаля! Все! Крышка! Воспоминания о волшебстве первой фазы не вытравить из памяти! Не выжечь каленым железом!
Можно проявить характер и завязать, но забыть нельзя. И никогда больше Марцефаль не уйдет с пути человека, который познакомился с ним хотя бы раз. Всю жизнь он будет помнить, что видел и знал нечто совершенно необыкновенное! Вот только почему-то забыл, что именно, а так хочется вспомнить и вновь пережить! И потому говорят, правильно говорят, что бывших наркоманов не бывает, хоть Марцефаль и не считался тогда наркотиком, т.к. не вызывает он физической зависимости, в отличии от опиатов, например.
Э…! Что физическая зависимость?! Глупости это, господа наркологи! Привяжите наркомана к батарее, побьется, переломается и все. И, кажется, живи дальше, как все люди. Но нет! Моральная зависимость страшнее! Она не уходит. Она навсегда.
«Дети, берегитесь Баобабов!» - предупреждал, Экзюпери в своей замечательной сказке. Пускай это будет плагиат, но я обязан сказать, вполне серьезно: «Люди! Берегитесь Марцефаля!».
Никто не сказал этого моим героям, а если б и сказал, вот на вряд ли они послушали бы!

После одного из Марцефальных опытов, в неизбежном кошмаре второй фазы, в щель между тяжелым, бредовым сном и призрачно-мучительной явью, в которой застрял Хамон и лежал, пытаясь не умереть и не сойти с ума, оттеснив на время все прочие образы, властно вторгся оживший Анубис из Пушкинского музея. Хитро поглядел он на Хамона, и подобно Горьковскому ужу, прошипел ему прямо в очи:
- Что, умираешшшшь?
- Да, умираю! – ответил Хамон, подчиняясь предложенным правилам игры.
- Ничего. Оклемаешься, авось – сказал Анубис безжалостно.
- Точно?! – спросил Хамон с надеждой.
- Ничего точного нет на свете. Ты же знаешь. Но я думаю, на этот раз вылезешь. А вообще лучше бы тебе оставить Марцефаль в покое, а то заработаешь ты нервное истощение!
Хамон подумал, что, наверное, действительно уже заработал нервное истощение или что похуже, коль скоро беседует с Анубисами, но вслух говорить этого, понятно, не стал. Вместо этого он сказал:
- Да, понимаю я все! Просто, последнее время, стало как-то совсем скучно и пресно жить.
- Скучно тебе? Это ничего! Знаешь, этот мир, сегодня так организован, что долго скучать здесь не дают никому!
С этими словами, владыка запада удалился из Хамонова бреда.

                Возвращение. Октябрь 2006.

 Утром, окончание крайнего вечера представилось Саше каким-то скомканным и бестолковым.
 Он вспомнил, как они вышли из кафе, как захмелевшая Алена потащила его и Николая на какую-то дискотеку, где была сплошь молодежь и странно, наверное, там выглядели сорокалетние дядьки. Вспомнил, как потом проводил Алену до ее гостиницы, ее ожидающие глаза.
Он не пригласил девушку к себе, и, вероятно, этим обидел. Почему не пригласил? Он не смог бы толком объяснить. Она нравилась ему, и видно было, что она хочет пойти с ним, только позови! Что-то помешало, что-то невнятное.
Расставшись с ней, он плелся к себе, по совершенно пустой Дахабской набережной. В голове проносились беспорядочно бессвязные какие-то обрывки мыслей. Почему, собственно, он не захотел закончить этот крайний вечер ночью с Аленой? Это вроде было бы так естественно, и, наверное, приятно. Почему нет?
Море тихо плескалось справа от него. Это море! Это живое Красное море! Этот ласковый ночной бриз! Эти зубчатые и светлые на фоне черного неба горы по левую руку!
Он влюбился в это место! Влюбился мгновенно, пламенно и безрассудно. Когда же он снова увидит все это? Да, увидит ли? Мало ли, как повернется жизнь? Подарит ли она еще такой праздник?
Наверное, надо было позвать Алену. Разве можно упускать такие возможности?
Он прекрасно знал, что Алену не надо было звать. Не надо, потому, что, проведи он с ней ночь - это изменило бы всю его жизнь. Ему нельзя было делать того, что другие делали легко и просто.  Почему? Вот этого он не понимал, но на каком-то неведомом разуму, и недоступном логике уровне, знал – нельзя и точка! Потому, что табу! Для него табу. Для кого-то нет.
В подпитии, сбитый с толку, и даже несколько расстроенный, он почти дошел до русского клуба, где надо было повернуть к гостинице, когда вдруг неожиданно услышал окрик: Стоять!
Он не испугался. Скорее удивился. Повернулся на звук, и в двух шагах от себя, увидел сидящих на низком парапете набережной Андрея и Сергея. Оба ухмылялись.
- Ты посмотри на него! – сказал Андрей, обращаясь к Сергею – Идет и ничего вокруг не видит! Алена приворожила? Где, кстати, ты ее потерял?
- Проводил до гостиницы.
- Вот, ты батенька, оболдуй! А мы-то обзавидовались! А он!
Они еще долго сидели втроем на том парапете. Видимо, всем безотчетно хотелось затянуть, продлить этот вечер. Удержать, сохранить, хоть ненадолго великолепную эту атмосферу!
 Саша что-то разговорился, много рассказывал всяких смешных случаев из своей жизни. Он легко открывался людям, если они были ему симпатичны. Неоднократно, жизнь за это давала ему по морде, но это ничему не учило его. В этом он, кажется, был неисправим.
Однако, в лице Андрея и Сергея обрел наш герой, не только благодарных слушателей, но и замечательных товарищей, впрочем, в тот вечер он о последнем еще не догадывался. Они еще были для него просто хорошими ребятами, не больше.
ЭХ. эх! Все кончается! И утром, уже знакомая, белая Тойота Бен-Ладена выбралась на шоссе, ведущее в Шарм-эль-Шейх, и покатила, набирая скорость, прямехонько в аэропорт.
 Все кончается, но ведь не кончилось еще! Еще плыли за окном горы, а над ними было голубое небо, и солнце жарило, и эти люди, как-то быстро ставшие близкими, еще находились рядом. Еще свежи были в памяти погружения и волшебные подводные пейзажи, но разговоры уже шли другие. Кто, да что, да чем занимается, да где живет. Приближались, обступали Московские будни.
В аэропорту они встретили, улетавших другим рейсом, Алену и Аню. Совсем других Алену и Аню! Модно одетые, красивые и недоступные, девушки едва кивнули им, как случайным знакомым, и деловито углубились в недра Дьютифри.
Так вышло, что при регистрации, Саше досталось место рядом с Сергеем. В самом хвосте, рядом с туалетом. Николай заметил, что сюда летели они с Сергеем рядом с туалетом, а теперь вот, мол Саша с ним регистрировался и опять! Однако, тенденция!
Уже в самолете, подходя к своим «туалетным» местам, они увидели одиноко сидящую у иллюминатора, симпатичную блондинку, которой предстояло быть их соседкой на время полета.               
– Девушка, вам повезло! Вы попали в цирк! – Громко, так, что обернулись пассажиры, объявил Сергей.
И цирк он действительно устроил! Во всяком случае, клоунскую часть программы точно.
Девушка оказалось на удивление легковерной. Во-первых, когда происходил ритуал знакомства, и выяснялось кто и чем занимается, она сказала, и это явно была правда, что работает в некоем банке, оператором кол-центра, а Сергей в ответ поведал, что, а вот мы работаем в цирке, клоунами, и сейчас ездили с гастролями по «русским» отелям Египта, и вот возвращаемся теперь, отработав программу, домой.
Услышав этот бред, девушка неподдельно удивилась и обрадовалась. Затем, внимательно их обоих рассмотрев, сказала, что вообще-то по ним видно, что они клоуны, что она могла бы и сама догадаться. И это не была шутка! Не было в этом ни капли сарказма!
 Оба «клоуна» не удержались от смеха, и Саша тут же признался в обмане, хотя Сергей и толкал его локтем в бок.
- Ну, вот! – немного расстроилась новая знакомая – А я вам поверила. Ну, а кто вы на самом деле?
- На самом деле мы дайверы. – ответил Саша – Мы тут ныряли в Дахабе.
- Это-то, хоть, правда?
- Святая, святая правда! – молитвенно складывая руки, и глядя на нее очень честными глазами, сказал Сергей – У нас есть фото документы! Покажешь, Саш?
- Конечно! – Саша полез за фотоаппаратом.
Самолет уже набирал высоту. Внизу было темно-синее море, зеленая пленка рифов, желтая полоска берега, и горы. Синайские горы.
- А Дахаб это где? – спросила девушка.
- Да вон же! Вон! Смотри скорее! – Сергей развернул ее к иллюминатору – Ай, поздно! Уже прошли! Дахаб – бедуинское селенье севернее Шарма. А ты где отдыхала? Стой! Дай угадаю! Шарм, пять звезд, первая линия. «Все включено», да?
- Да. – отвечала девушка, опустив глаза, словно бы устыдившись своего относительно шикарного отдыха.
- Да, уж! Не каждый может себе позволить! – немедленно вставил Саша.
Он как-раз достал аппарат, и листал фотки в поисках таких, где они бы были в снаряге, аки настоящие покорители глубин.
- Почему не каждый? -  смутилась девушка – Это не так уж дорого.
- Это, смотря, для кого! – заявил Сергей, глядя на нее с укором – Вот мы, например, не можем такого себе позволить!
- Ну, конечно! – первый раз не поверила собеседница.
- Конечно! Вот, смотри, где мы жили! – и Саша протянул ей фотоаппарат, где на экране был открыт кадр, со всей компанией, возлежащей на подушках в крытом пальмовыми ветками бедуинском кафе на берегу. -  Вот наш отель!
- Это же бедуинская стоянка! – засмеялась девушка.
- Правильно! Мы и говорим, что не каждый может позволить себе пять звезд! Ну, правда, мы еще ныряли. Это тоже стоит денег.
Девушка немного растерялась. Кажется, она не знала надо верить или не надо?
Стюардессы начали раздавать завтраки.
Барышня же видно, все-таки опять им поверила, потому, что, открывая коробку с пищей, сказала как-то виновато, будто оправдываясь:
- Я все деньги на эту поездку потратила! Теперь до зарплаты не знаю, как дожить. Две недели еще!
- Две недели?! Ужас! – сочувственно сказал Сергей, и стал перекладывать еду из своей коробки в ее.
Внизу плыла бесконечная пустыня. Сирия? Иордания? Саша не знал. Было ему хорошо и совсем немножко грустно, от того, что все это, вот-вот закончится.

Уже в очереди на паспортный контроль они столкнулись с Андреем, обрадовались, будто не виделись сто лет. Прошли контроль. В ожидании багажа поменялись телефонами. Еще пошутили, посмеялись.
Саша первым выцепил с ленты свои сумки. Андрей и Сергей еще ждали, внимательно смотрели на транспортер.
Ну, вот и все – подумал Саша – чего тянуть-то? И по-английски, не прощаясь, он отвернулся и зашагал к таможне.
                В суету городов и в потоки машин.
                Возвращаемся мы, просто некуда деться.
                И спускаемся вниз, с покоренных вершин,
                Оставляя в горах свое сердце.

Вспоминал он песню Высоцкого, и шагал, весь такой романтически-возвышенный через зал. Мимо транспортеров, тележек, чемоданов, мимо суетящихся пассажиров. Не шел – плыл мимо тщеты людской, когда в кармане проснулся и зазвонил телефон.
Это была Светлана. Совершенным диссонансом с Сашиным настроением прозвучал каскад вопросов:
- Ты где?! Почему ты не звонишь?! Ты что нашел там какую-то … и никак не распрощаешься?! Сколько тебя еще дожидаться?!
Он мог бы объяснить, что он в аэропорту, что не звонит потому, что на телефоне не осталось денег, а положить пока негде. Что часа через 1,5 – 2 он будет дома, но злость и досада мутью поднялась со дна его души от беспочвенных претензий, и от того, что теперь уже было совершенно ясно, что вот и все! Что кончилось его прекрасное Дахабское приключение! И злым, сдавленным голосом он процедил в трубку:
- Прекрати на меня орать! Я больше не собираюсь ни в чем перед тобой отчитываться! Мне было хорошо до этой минуты! Почему ты всегда мне все портишь, а?! Так больше не будет!
- Но, Саша, я же волнуюсь. - ответила она как-то вдруг сбившись.
Безмерное удивление и растерянность звучали в ее голосе.
- А ты не волнуйся! – желчно ответил он – Я еду домой!
Он выключил телефон, вышел на улицу, и направился к стоянке такси. Холодная злость полыхала в нем, как ледяной пожар! Впрочем, он практически успокоился, еще до того, как сел в машину.
Было три часа дня по Москве. Было низкое серое небо, мелкий моросящий дождь. Блестящая черная лента шоссе летела навстречу машине, почти так же, как неделю назад. Почти. Тогда была ночь, и снег шел. Крупный мокрый снег. Это было всего неделю назад. Неделю? Почему, кажется, что это было так давно?
- Потому, что все изменилось, Саша! – сказал знакомый голос.
- Разве? Что могло так уж измениться?
Он понимал, что разговаривает с Анубисом, но почему-то это не удивило и не испугало его. В машине было тепло, Саша сидел на заднем сидении и дремал. Сон, он и есть сон.
- Изменилось направление. Представь себе, Саша, график. Что-то вроде синусоиды. Ты говоришь всем и себе, что не любишь математику, но между тем, единственно приемлемое для тебя объяснение чего бы то ни было, это математическое объяснение. Правда?
- Почему это?! – начал было Саша, но вдруг понял, что Анубис прав.
- Ведь, правда?
- Да, наверное.
- Вот любишь ты эти оговорки «Наверное», «На мой взгляд», «Как мне кажется». Зачем ты каждую свою мысль уснащаешь ими, а? Путь к отступлению оставляешь? Боишься чего-то, да?
- Нет, не так. Просто я ж не могу претендовать на знание абсолютной истины. Я ж не бог. Я просто человек.
- Это верно! Из нас двоих бог, только я!  - сказал Анубис
- Ну, да. Так и вот, если я говорю что-то. Т.е. не что-то, а мысль какую-то высказываю, я ж должен оговориться, что я не утверждаю, будто это обязательно так и не иначе, а просто в данный момент времени, в данных обстоятельствах, на данном этапе моего развития.
- Да, понятно, понятно! Можешь не продолжать. Мне и без слов твоих все понятно. Важно, чтоб тебе было понятно хоть что-то про тебя. Слушай дальше! Так, график. Где по оси Х откладывается время, а по У, ну, скажем, понимание тобой мира окружающего и себя, как части этого мира. Я понятно объясняю?
- Пока вполне.
- Прекрасно! Вот, значит, в 1966 пошла наша кривая вперед и вверх. Из нуля по твоему времени. Из нуля по твоему осознанию. Говоря, очень грубо, конечно, похожа эта кривая на синусоиду сначала. Т.е. с течением времени, уровень твоего понимания – осознания неуклонно, ну или почти неуклонно повышался, и к настоящему моменту, достиг своей, в данном цикле, наивысшей точки. Теперь направление изменилось. Теперь, за очень короткое время, уровень твоего понимания, так рухнет, что успевай только продуваться, дайвер, а то перепонки порвет!
- Тогда это не синусоида.
- Верно! Я ж сказал, кривая твоя, только на подъеме на нее похожа, да и то лишь от части.
Такси тормознуло. «А, ш…!» - прошипел водитель зло и невнятно. Они были на третьем транспортном. Вышли из тоннеля, и перестраивались, чтобы уйти на Русаковскую улицу. Все! Через несколько минут дома. Саша потянулся, потер глаза и стал смотреть в окошко. Нет. Вид не радовал. Он грустно улыбнулся. Все. Вот и все.   

Светлана была не похожа на себя. Какая-то неуверенная, даже испуганная. Она бросала на него короткие изучающие взгляды, будто впервые видела. Он заметил, что жена красива. Необычно молода для своих 39 лет. Что ей очень идет подаренная им джинсовая, вышитая юбка. Что она тщательно оделась и накрасилась, видимо, к его приезду.
Он решил ничего не объяснять. Как ни в чем не бывало, поцеловал ее в щеку, пожал руку сыну, потрепал по морде прыгавшего на него, похожего на Анубиса, остроухого пса. Сказал, улыбаясь, и обращаясь, главным образом, к Светлане: Привет! Ну, вот и все!
 Он стал копаться в недрах сумок в поисках подарков. Он привез ей платок, расшитый звенящими монетками для танца живота, коим она увлекалась, сыну майку с картой Египта, а еще бутылку дьютифришного виски просто, чтоб была.   
Светлана ждала, Светлана готовилась. В квартире было прибрано. На столе оказались праздничные салаты. Они сели, немножко выпили, стали есть, а он рассказывал. Рассказывал и чувствовал, как между ним и Дахабом, местом, где он был еще только сегодня утром, встает стена. Она пока еще тоненькая, прозрачная, но с каждой минутой, с каждым часом, она обретает прочность, становится толще, теряет прозрачность, превращается в бетон. Он чувствовал стену и ее метаморфозы прямо физически, и странно было ему сидеть дома, с любимыми и близкими людьми, в привычном уюте, а желать оказаться за тысячи километров, в чужой стране, с теми, кого он едва знал.
Странно чувствовала себя и Светлана. Она видела, что вот же сидит напротив, этот человек, который ее муж, с которым она знакома больше двадцати лет. И в то же время, это будто и не он, будто его подменили, сделали каким-то другим. Да и здесь ли он? Не в Красном ли он море на 30-ти метрах? Какие-то чужие, смотрящие сквозь нее, сквозь стены, куда-то в неизвестную даль, мечтательные глаза. Полно! Да не влюбился ли, правда, он?! Спросить? Уже спросила, по телефону. Взбесился. А почему? Потому, что попала в точку? Или наоборот, потому, что ничего подобного и рядом не было? Тогда почему он весь какой-то чужой? Больше я не отпущу его никуда! – подумала она. Подумала, и тут же, взглянув на мужа, поняла, что не пускать – больше не в ее власти. 

                Будни. Москва. Ноябрь 2006.


- Что это? – начальник цеха с великим удивлением воззрился на Сашино запястье, на котором была уже изрядно потрепанная и линялая дахабская фенька.
Уже неоднократно проверенный, качественно отшлифованный коленчатый вал, двенадцатицилиндрового мерседесовского двигателя, нипочем не желал вращаться, в совершенно прекрасно, согласно всем измерениям, расточенной постели блока. Было абсолютно непонятно в чем причина этого безобразия. Вот начальник цеха с директором уже несколько часов и прыгали вокруг этого двигателя. Укладывали вал, протягивали необходимым моментом все 42 болта, убеждались, что опять не крутится, разбирали, протягивали снова, без вала, мерили, думали. Мерили вкладыши, ругали «фашистов».
Согласно геометрии, согласно логике, все должно было быть хорошо, однако, проклятый вал зажимало в постели, причем насмерть. Перед тем, как в третий раз протягивать болты, вспотевший Саша стащил через голову джемпер и остался в черной, мокрой под мышками футболке. Вот тут товарищ и увидел эту косичку из цветных ниток у него на руке.
- Это бедуинский сувенир. – ответил Саша и с нежностью посмотрел на фенечку - Ну, держи, давай, а я протяну!
Он взял динамометрический ключ и присоединил первую головку.
- И долго ты будешь носить это?  - Что-то фенечка не давала покоя бывшему военному летчику.
Саша с выдохом, до щелчка, затянул первый болт.
- Не знаю. Серо все, скучно, а так посмотришь, и Дахаб вспоминается...Сдается мне, не будет этот вал крутиться!
Ключ щелкнул, констатируя, что еще один болт затянут необходимым моментом.
- Вон! Уже зажало.
- Надо все протянуть. Ты же знаешь.
-Знаю.
Через 15 минут все было затянуто, довернуто, и вал, как и в прошлый раз был намертво зажат.
- Не понимаю!  Все размеры правильные. Зазор получается 2-3 сотки. Три раза промеряли! Он не может не крутиться!
- Однако не крутиться. Чудо чудное! Диво дивное!
- Чудес не бывает. По крайней мере, в моторах.
- Не бывает. Что делать будем?
- Нафиг вы его приняли в работу?
- Не начинай! Приняли уже, все. Может, снять еще 2-3 сотки?
- С постели или с вала?
- С вала проще.
- А купить вал, ты потом не хочешь?
- Не хочу. Но еще меньше я хочу купить 220-й Мерседес в сборе. Коля! Федоров! – крикнул Саша на весь цех.
Подошел не спеша Коля Федоров. Старый, матерый шлифовщик. Встал над двигателем, посмотрел.
- Не крутиться?
- Как видишь.
- И чего?
- Две сотки с коренных снять сможешь?
- Две сотки?! Да у меня станок…, я вам когда еще говорил, что надо наладчиков вызывать?! А теперь две сотки! Не знаю!
- Коль, ну ты ж знаешь, я тебе заплачу, сколько надо. – сказал начальник цеха, глядя шлифовщику в глаза и улыбаясь с хитрецой.
- Я понимаю! Заплатишь! А если я промажу на сотку или две?!
- На сотку не страшно.
- Станок надо делать, начальники! Я сколько раз говорю!
- Да, сделаем! Будут тебе наладчики.
- Когда?
- В марте, наверное.
- Ого! Вот в марте и давайте мне вал на две сотки занижать!
В глазах у начальника цеха зажегся нехороший огонек. Он выпрямился, оперся двумя руками о край верстака. Саша жестом закрыл ему рот и повернулся к шлифовщику.
- Коль, ты же знаешь, что это за машина?
- Знаю.
- Знаешь, что за люди на таких ездят. Ты понимаешь, что мы не можем ее не сделать, раз взялись?
- Ну, а я чего? Я свою работу сделал. Плохо разве сделал?
- Хорошо, отлично сделал! Но видишь, вал-то не крутится!
- А постель?
- А постель тоже отлично сделана! Три разных человека мерили! У всех одно и тоже получается.
- Так чего ж он не крутится?!
- Не знаю!
- Не, ну, а я-то чего должен?!
- А я? Вот, директор стоит гайки крутит, видишь? Это моя обязанность?
- Нет. А чего ты?
- А кто?
- Ну…
- Ну, вот я тебя просто прошу, сними две сотки! Ты же умеешь!
- Умеешь! Ну, ладно. Попробую.
- Спасибо! Сейчас разберем и давай!
Шлифовщик ушел. Саша взял ключ и стал отворачивать болты.
- Зачем ты его уговаривать стал? Ему вожжа попала под хвост! Он бы завтра сам пришел бы с извинениями и сделал бы все.
- Завтра… А я б сегодня ночью не спал бы и думал бы… про мерседес этот долбаный!
- А почему ты думаешь, что он две сотки снимет и все закрутиться?
- Должно!
- А если нет?
- Не знаю! Должно закрутиться! Чувствую!
- Это просто тебе так хочется.
- Конечно хочется! Не рушь хоть ты-то мне мозг! Держи лучше блок!
- Держу.
- Саня! Там тебя на приемке спрашивают!  - подошел к ним Семен. Посмотрел на двигатель. – Что не крутится? 
- Закрутится! Кто спрашивает?
- Мент какой-то.
- А что ему надо?
- Не знаю. Подай ему директора и все.
- Блин! Ну, стой тогда тут, помогай, а я пойду, узнаю, что ему надо.
Около приемки молодой приемщик, которого Саша недолюбливал за бестолковость в сочетании с самоуверенностью, ковырялся со своим Фиатом. Что-то он творил с радиатором, и на асфальте красовалась целая лужа зеленой охлаждающей жидкости.
- Тебе в рабочее время больше нечем заняться? – спросил Саша на ходу.
- Там все равно клиентов нет.
Саша, не останавливаясь, махнул безнадежно рукой, дернул дверь, и вошел на приемку. Клиентов, действительно, было не густо. Точнее, всего двое. Один сдавал жигулиную головку, второй покупал какие-то запчасти. Милиционер скучал посреди приемки, а старший приемщик сидел напротив него, уставившись в монитор, и делал вид, что наблюдает там что-то ужасно интересное.  Наблюдал он там, как успел заметить Саша, сиськи. Во весь экран. С появлением начальника, правда, сиськи тут же сменились на каталог, и старший, сделав неопределенный жест рукой, сказал: Вот, Саш, тебя.
- Слушаю, Вас. Здравствуйте. – Саша встал за прилавок напротив милиционера.
- Вы директор? – спросил тот, оглядывая, с некоторым сомнением, Сашину футболку, фенечку и руки в грязных рабочих перчатках.
- Точно, так. Исполнительный директор данного филиала. Что вы хотели?
Милиционер был довольно молодой, не старше 30 лет. По званию старший лейтенант. Саша подумал, что он сейчас станет просить льготные условия для необходимого ремонта. Однако, он не угадал.
- Экологическая милиция. Старший лейтенант Морозов. Имею предписание, на проведение проверки вашего предприятия.
Сказано это было не напряженно. Даже дружелюбно.
- Можно посмотреть? – спросил Саша.
- Что посмотреть? – сделал вид, что не понял, старший лейтенант.
- Предписание.
- А! Конечно - он полез в планшетку.
- И ваше служебное удостоверение, если не затруднит.
- Ну, что вы! Пожалуйста!
Саша пробежал глазами предписание. Ему тяжело было сосредоточиться. Он всегда нервничал, когда приходилось общаться с представителями власти. Так, дата сегодняшняя. Так, Морозов. Организация наша. Адрес наш.
- Угу. Можно я сделаю ксерокопию?
– Сделайте, если вам надо.
Саша засунул предписание в ксерокс, с отвращением заметив, что у него дрожат руки. Вспомнился Дядя Степа:
                Ведь недаром сторониться
                Милицейского поста,
                И милиции боится
                Тот, чья совесть не чиста!
Ну, что касается экологии, кажется, у меня все чисто!
 Он вытащил бумаги из ксерокса. Предписание вернул Морозову. Копию отдал старшему приемщику и сказал:
- Сергей, позвони сейчас в отдел и уточни, посылали к нам проверку или нет, хорошо?
Он повернулся к милиционеру:
- Вы извините. Я вам полностью верю, но мы люди подчиненные, нам велено так действовать. Вы же понимаете, тоже ведь по инструкции работаете! - Саша постарался улыбнуться - Что я должен вам показать?
- Вас, как зовут? – осведомился милиционер.
- Александр.
- А отчество?
- Дмитриевич.
- Так, Александр Дмитриевич, вы же двигатели ремонтируете?
- Не совсем. Мы не автосервис. Мы не ремонтируем двигатели. В смысле, к нам не приезжают машины на ремонт. Мы ничего не собираем и не разбираем. Мы занимаемся промышленным восстановлением деталей двигателей.
Морозов слушал в некотором замешательстве. Саша понял, что надо объяснить подробнее.
- Т.е. автосервисы, ну, и частные лица иногда, привозят нам блоки цилиндров, головки, коленчатые валы, а мы их растачиваем, шлифуем, фрезеруем. Понятно?
- Понятно. – ответил старший лейтенант – Покажите, в таком случае, ваше производственное помещение.
- Пойдемте.
В цеху проверяющий, кажется, немного растерялся от станков и шума, хотя цех-то был совсем не большой. Впрочем, он быстро взял себя в руки и начал замечать нужные ему детали.
- Вот у вас стружка. Что вы с ней делаете?
- Есть у арендодателя контейнер специальный. Мы ее туда выбрасываем, а они потом утилизируют. Сдают, наверное, в металлолом.
- Договор есть?
- Конечно.
- Посмотрим потом.
- Разумеется.
- А вот масло у вас. Как масло утилизируете?
- Сливаем в бочки. Вот в эти. По мере заполнения, отправляем на центральную территорию, там их забирает специализированная фирма и утилизирует.
- Договор есть?
- Конечно.
- А где центральная территория?
- На Щелковской.
- Понятно. – Морозов еще поглядел вокруг, и не увидев больше ничего интересного, сказал – Ну, пойдемте, посмотрим документы.
Саше повезло. Все договора были в порядке, а видимых нарушений то же не обнаружилось. Нигде не нашлось даже стоящей в углу ртутной лампы. Лужа охлаждающей жидкости во дворе был из личной машины нерадивого сотрудника, и Саша, нарочно громко, чтоб тот слышал, порекомендовал оштрафовать его, дабы не портил экологию в любимом городе. Даже план перспективных мероприятий имелся в наличии! Это окончательно сразило эколога. Он понял, что нечего здесь ловить, поинтересовался ценами на расточку, с удовольствием принял карточку постоянного клиента с накопительной скидкой и удалился не солоно хлебавши.
Проводив милиционера, Саша вернулся в кабинет, где уже нарисовался начальник цеха, который отсутствовал во все время проверки документов.
- Ну, что? – спросил он.
- Ничего. Все у нас хорошо! Даже ртутной лампы ни в одном углу нету, что очень странно, хоть я их и выкидываю периодически.
- Я тоже их выкидываю.
- Молодец! Ну, что? Вал дошлифовали? Пойдем, уложим?
- А я его уже уложил.
- Да? И что?
Начальник цеха посмотрел в окно. Поскреб в затылке. Саша понял, что все пропало. Вихрь мыслей на тему как теперь быть и что делать, пронесся у него в голове. Он обессиленно плюхнулся в свое кресло.
- Что делать будем? Совсем не крутится?
- Почему? Крутится. Нормально крутится. Ты был прав.
- Вот, ты, блин! Правда? Пойду, посмотрю!
- Пойди, посмотри.
Саша чуть не бегом бросился в цех. Вал крутился. Прекрасно. Как положено.
- Ты сколько снял? – спросил он у Федорова.
- Сколько сказали, столько и снял. Две сотки.
- Спасибо, Коль! Молодец.
- За спасибо, знаешь…
- Да заплатим мы тебе! Напомни в пятницу!
- Угу.
В замечательном теперь настроении, Саша отправился на приемку, посмотреть, что делается там. 
- Ну, что? – спросил старший приемщик.
- Ничего. Мента спровадил. И вал теперь крутится!
- Ну, про вал, я уже знаю. А с экологией, значит, у нас все хорошо?
- Все, да не все! Почему у тебя, некоторые сотрудники, тосол по двору разливают? Причем, делают это, прошу заметить, в рабочее время? А?
- Блин, да у него течь там откуда-то была. Народу, вроде не было, я и разрешил.
- Разрешил? Ну, ладно. Он починил хоть? Охлаждение свое?
- Виталик! Ты починился?
- Вроде да.
- Домой поедешь, узнаешь! – пошутил Саша.
Он направился к кассе и встретился глазами с Эллочкой. Раньше он не замечал, что бы она так на него смотрела. Внимательно и будто чего-то ожидая.
Эллочка, привезла это свое редкое имя в Москву из некоего городка в Калужской области, название которого, Саша почему-то вечно забывал. Было ей лет тридцать, жила она в Москве на съеме, то ли с мужем, то ли не совсем с мужем. Сплетничали всякое, Саша не вникал. Детей у нее не было, работала она хорошо, ответственно. Была миловидная, приятная. Правда, на Сашин взгляд, несколько тяжеловата. Имела светло русые пышные и длинные волосы, а так же, оказывается, еще и замечательные серые глаза.
Саша все пытался, пока шел к кассе, сообразить, то ли прежде она так на него этими серыми глазами не смотрела, то ли всегда смотрела, да он не замечал?   
Он вошел в кассу, встал за спиной у сидящей на крутящемся кресле Эллочки, мягко тронул ее двумя пальцам за шею. Спросил:
- Ну, что у нас плохого?
Эллочка засмеялась. Засмеялась, как-то слишком охотно. Будто не фразу из детского мультика Саша процитировал, а свежий смешной анекдот рассказал.
- Двести пятнадцать штук сегодня. С копейками. – сообщила Эллочка, и вдруг тихонько прибавила – руки у тебя теплые!
Она чуть запрокинула голову назад и потерлась затылком о его пальцы. Саша убрал руку. Такого ее поведения раньше тоже не наблюдалось.
- Двести пятнадцать? Неплохо! – сказал он громко, так, чтобы слышали приемщики, зарплата которых зависела от выручки – Может, до двухсот двадцати дотянем? Время еще есть!
Он вернулся в кабинет. На улице было уже темно.
- У тебя тут мобильный разрывается. – сообщил начальник цеха.
Звонил Дмитрий. Три раза. Саша нажал вызов.
- Привет! Чего звонил, Дим?
- Привет! Слушай, до тебя, как до министра!
- Просто телефон оставил на столе, а сам умелся.
- Понятно. Слушай, мы хотим в пятницу, вечером собраться у нас в клубе. Ну, посидеть, обменяться фотками.
- Кто это «мы»?
- Ну, все мы, которые ездили в Дахаб.
- Отлично! – обрадовался Саша – Во сколько?
- Ну, в шесть, в семь, в восемь, кто как сможет.
- Я обязательно приду! Спасибо, Дмитрий!
- Отлично! Тогда до встречи!
Он сел за компьютер и подумал, что день удался! Получился он такой, как и надо. Трудный, но плодотворный! Всегда бы так!
В углу экрана мигала аська. Саша открыл сообщение. Он не знал «писателя». Ткнул в инфу. 75Laurra@. 31 год. Москва. Любопытно. Чего это за 75Laurra@?
/Привет! Можно с тобой поговорить?/
Почему бы и нет? – подумал Саша – Еще полтора часа здесь сидеть, а делать совершенно нечего.
/Привет! Говори, если есть чего. Слушаю./  Написал он, подумал, добавил смаайлик и откинулся на спинку кресла.
/А чо так сразу по-хамски?/
Дура! – подумал Саша, и написал:
/Ни ЧО! Похоже, ты даже не знаешь как хамят!/
На этом разговор закончился.


                ***


В пятницу, в конце рабочего дня, Саша закончил дела, оделся, и выйдя на приемку обнаружил, что никто даже и не собирается домой. Верстаки были накрыты белыми полиэтиленовыми пакетами, которые применялись при организации пирушек вместо скатерти. Эллочка и кладовщица Настя кромсали помидоры, хлеб и колбасу, Семен открывал консервные банки. Случались эти пирушки довольно часто, почти каждую пятницу, но сегодня приготовления были какие-то масштабные, видимо, имелся повод.
- Ого! А чего у нас за праздник? – поинтересовался Саша.
- У Виталика же день рожденья! – ответила Настя.
- Ах, ну, да!
Саша успел начисто забыть об этом, хотя, утром сам клал в конверт премию, которую фирма жаловала каждому к его светлому празднику.
- Ну, ладно, передайте Виталику мои поздравления! Где, кстати, он сам-то?
- В магазин пошел – сообщил Семен – А ты, Сань, разве не останешься?
- Я за рулем. Чего мне тут с вами, с алкоголиками делать?
- А ты оставь машину!
- Да, нет. Не могу я. Смотрите, приемку не спалите! Ответственный-Старший приемщик!
- Чего я-то?!
- Ты, ты! Должность у тебя такая! Ладно, пока всем!
Он прошел к двери и заметил, что Эллочка провожает его взглядом, и грустно так ему улыбается. Саша мимоходом подумал, что это все неспроста, подмигнул ей, сказал беззвучно «Пока!», и вышел в темноту, где дул ветер, а в лучах фонарей летел крупный снег.
Пока машина грелась, он позвонил жене.
- Привет. Ты готова? Я сейчас буду.
- Я собираюсь – ответила Светлана.
Саша знал, что означает это «Я собираюсь». Это значит, что вот сейчас он приедет домой, и будет минут 40 дожидаться, пока она накрасится, оденется, выпьет кофе, покурит. Он никогда не мог понять, почему нельзя было все это сделать заранее? Ну, что за неудобный такой человек?! – думал он, раздражаясь, распаляя сам себя – Вообще, не надо было ее брать! Никого там не будет с женами-мужьями, это же дайв клуб! Один я, как белая ворона, как всегда! А оставь ее дома – опять обидеться. Будет ходить злая неделю, и вспоминать это полгода! Она поездку-то эту никак простить не может. Что за человек?! Сколько лет ее знаю, и все не пойму! Почему все с ней так сложно?!
Он развернул машину, подрулил к выезду со стоянки на дорогу, глянул в зеркало. Колеса, обутые в низкопрофильный, шипованный Gisloved шаркнули по свежему, тоненькому снегу и Форд вылетел на улицу.
Когда они приехали, в клубе, естественно, был уже полный сбор и дым коромыслом.  Из-за двери доносился галдеж и женский смех. Саша распахнул дверь, пропустил Светлану и вошел сам. Их встретило громовое: О-о-о!!! Все-таки приехал! А мы уж думали…!
Андрей, Сергей и Дмитрий поднялись на встречу, но опередив их бросилась к Саше Алена. Она повисла у него на шее, чмокнула в щеку, и смотрела так, будто всю жизнь ждала! Обнимая ее, а затем и остальных, говоря, всякие приветственные слова, Саша уже понимал, с досадой, что со Светланой придется объясняться. И чего? В чем объясняться?! Ведь ничего ж не было! А я уже чувствую себя виноватым! Я вечно чувствую себя виноватым! Так же невозможно! 
Он поставил на стол бутылку Арманьяка, чем вызвал повторное «О-о-о!», и возвестил: Познакомьтесь, ребята! Это Светлана – моя жена. А это, Свет, я тебе рассказывал: Андрей, Александр, Алексей, Алена, Аня. С Дмитрием вы знакомы.

Алена, кажется, смутилась немного, а Светлана улыбалась и кивала каждому.
- Садитесь, ребята! – Дмитрий подвинул им стулья. – Что пьем? Водку? Коньяк? Вино?
- Я за рулем, а Свете вино, наверное. Да, Свет?
- Нет, мне коньяк! – сказала Светлана.
Ну, вот опять! Все никак у людей! Вот, ведь девчонки, пьют вино, а ей коньяк! Ну, куда ей, в чужой компании, где ее не знают, коньяк?! Ведь поплывет, станет рассказывать, то, что рассказывать совершенно не обязательно, будет выглядеть дурой, а я буду сидеть и краснеть.
- Коньяку даме! – Андрей выхватил из стопки пластиковый стакан и набухал в него на 2/3 коньяку.
- Саша, налей мне, пожалуйста, чего-нибудь запивать!
Соку не было. Пришлось налить жене пузырящейся колы и праздник поехал, поплыл! Хоть и не пил Саша, а общее состояние компании, всегда в таких случаях, как-то наводилось на него. Он тоже оказывался в этой волне и не чувствовал себя в стороне от общего веселья.
 - А где Николай? Не придет?
- А вот мы, чуть позже, поедем в хваленый Сергеем «Щербет» и там встретимся с Николаем – ответил Дмитрий.
- Так мы еще и в «Щербет» поедем?
- А то?! Праздник только начинается!
- Давайте смотреть фотки! – потребовала Алена, перекрывая гвалт.
- Правда! Давайте посмотрим! Дим! – подхватили остальные.
И на экране пошло слайд-шоу. Замелькали Дахаб, русский клуб, синее море, джипы, верблюды, баллоны, лица. Лица счастливые! Лица беззаботные!
Все смотрели, показывали пальцами, смеялись, вскрикивали: «А помнишь, как ты…!». Саше сделалось печально и светло. Он совсем расслабился, размечтался.
 Вдруг, среди прочих, на экране возник кадр: древний джип сверкал неожиданно свежей, желтой краской посреди пляжа, а на крыше его стояли, обнявшись, подняв свободные руки к жаркому небу, и безмятежно улыбались Алена в красном купальнике и, собственной персоной, Саша в голубых, вылинявших джинсах. Позади них, катило волны с белыми барашками море.
Саша оцепенел. Он совершенно забыл про этот кадр. Они, тогда ждали, когда поднимутся технари, и валяли дурака на пустом пляже. Рассказывали анекдоты, толкались, подкалывали друг - друга, а Сергей снимал.
- Залезли бы кто-нибудь на джип! – попросил он.
- Я крышу проломлю! – захохотал Андрей.
- Если только Аленка!
- Да, вы что?! Как я туда залезу?! – смеялась она.
- А я тебе помогу! Давай! – подключился Саша.
Однако, закинуть ее на крышу у него не получилось. Тогда он сам залез туда, протянул ей руку, а Сергей подсадил снизу. Так с визгом и смехом Алена была вознесена на машину. Саша хотел спрыгнуть, но Сергей остановил.
- Подожди! Давайте вдвоем! Классно смотритесь!
Действительно, смотрелись они классно! Теперь Саша мог вполне это оценить, но радости ему это не доставило. Он покосился на Светлану. Та сидела с окаменевшей улыбкой и смотрела на экран, где давно уже был другой кадр. Ну, все – понял он – кирдык. Объясняй теперь, что это мы под фотоаппарат залезли позировать!
Через полчаса два автомобиля, с трезвыми водителями и пьяными пассажирами, отвалили от клуба и помчались к центру города, к «Щербету». Светлана молча сидела рядом с Сашей. Сзади балагурили изрядно подвыпившие дайверы.
- Все-таки, надо мне еще в бассейне потренироваться! – говорил Андрей.
- Зачем? - заплетающимся языком спрашивал его Алексей, матерый, технический дайвер – Послушай меня, старого дурака! Не учись лишнему! Не коллекционируй карточки! Ныряй в кайф!
- Нет! – возражал Андрей – Ну, надо же мне хотя бы ориентированию научиться, а то пока не покажут, я не знаю куда плыть направо или налево!
- Налево! – смеялся Алексей – Всегда налево! Вообще, самое интересное в дайвинге – это налево! Знаешь, Андрей, я пока дайвингом не занялся, я жене практически не изменял!
Сзади все грохнули.
Вот же черт! – подумал Саша – Ну, прямо, как нарочно все!
На Комсомольской площади они, как положено, встали в пробку. Сзади чуть угомонились. Саша включил музыку.
                А ты хохочешь, ты все хохочешь!
                Кто-то снял тебя в полный рост.
                Хороводишься, с кем захочешь,
                За семь тысяч отсюда верст.
- Знаешь,- тихо, и вроде, равнодушно сказала Светлана – Знаешь, я много раз почему-то вспоминала эту песню, пока ты был там. Теперь я поняла почему.
Саша ничего не стал отвечать. В самом деле! Ну, не начинать же эти объяснения при людях, пусть даже и сильно пьяных людях!
Потом они сидели в «Щербете». Курили кальян, пили чай с мятой, а кто-то добирал пивом. Светлана теперь зачем-то, после коньяка, заказала мохито, и сидела, тянула его через трубочку.
 Появился Николай. Непривычный. Аккуратный, причесанный, в дорогом костюме, в сопровождении какой-то совсем юной, годившейся ему в дочери особы.
- Да, хорошая была поездка! – вздохнул Андрей – Я, вот до сих пор фенечку ношу, дахабскую! Смотрю иногда на нее и радуюсь!
Он подтянул рукав, явив свету фенечку.
- Так и я ношу! – Саша предъявил свою.
- И я!
- И я!
Даже у Алены фенечка оказалась на месте! У всех!
- Ну, ты-то точно снял! – смеясь, обратился Андрей к Николаю.
Вместо ответа, Николай, молча вытянул из-под манжета белой крахмальной рубашки с золотой запонкой, линялую дахабскую косичку.
- О, как! – только и сказал Андрей.
А Николай выразительно посмотрел на всех, будто хотел сказать: А вы что думали? А как же иначе?
И было что-то очень трогательное, что-то очень хорошее, в этом единении совершенно разных, непохожих, и даже малознакомых людей! Саша растрогался, и как тогда, в крайний вечер запел, только не вслух, а про себя:
                Пьем за яростных! За непохожих!
                За презревших грошевой уют!
                Вьется по ветру Веселый Роджер.
                Люди Флинта песенку поют!
               

                ***

Да, уж! Сашенька не ошибся! Выяснения отношений не замедлили. Не заставили долго себя ждать. Они начались в тот же вечер, продолжались каждый день, и даже не думали заканчиваться. Светлана стала, что называется пилить мужа. Это было так банально! Так житейски обыкновенно! Это было из деяний такого рода, которые она сама считала обывательскими, над которыми смеялась, замечая у других. Удивительно! Она совершенно не могла и не хотела увидеть себя со стороны!
Справедливости ради, замечу, что не отличалась оригинальностью и реакция Саши. Сначала он оправдывался, потом разозлился и стал огрызаться встречными нападками.
- Чего ты хочешь?! – кричал он – Чего ты добиваешься?! Я между-прочим работаю, если ты не заметила! Работаю шесть дней в неделю по десять часов! И нифига нелегко работаю! Я прихожу домой и хочу дома отдыхать! Ты понимаешь?! Я устаю! Я не железный! А дома меня ждет, просто враг какой-то, который мне мотает нервы! И ладно бы я чем-то это заслужил! Ничего не было! Ты понимаешь?!
Его аргументы не производили на Светлану впечатления. В конце концов он устал, и стал стараться поменьше бывать дома.
По средам, вечером, они с Андреем ходили в бассейн. Оттачивали навыки. Иногда к ним присоединялся Дмитрий. Он совершенно бесплатно оделял их полезными советами.
В другие вечера Саша задерживался на работе. Иногда это действительно было нужно, а иногда без всяких причин. С какого-то момента, ему стало все равно, что скажет на это Светлана. Он знал, что она в любом случае что-нибудь скажет, так какая разница?

В декабре снег так и не лег. Зима была какая-то невероятно теплая. Люди не несли в ремонт старые дизеля, которые имеют обыкновение не заводиться в мороз.
- Если это не глобальное потепление, то что это? - ворчал Семен.
22-го декабря, в день зимнего солнцестояния, точнее уже в ночь, Саша приехал на Белое озеро. Он приехал учиться нырять в сухом костюме. Была пятница. Приехал он не один, со Светланой. По дороге они успели и поругаться, и более-менее помириться. В машине было тепло и он разделся до футболки.
 Т.к. выдвинулись они после работы, то на место прибыли последними. Дмитрий и компания давно заседали в коттедже.
Саша вылез из машины в декабрьскую ночь, закурил, и в этот момент у него зазвонил телефон. Это был Дмитрий.
- Ну, вы далеко? – спросил он.
Тут Саше пришло в голову Диму разыграть.
- Да, блин, даже не знаю. – сказал он – Вроде Белозерье проехали.
Он изображал, что сбился с пути и сам того не понимает. Дмитрий заволновался, стал задавать уточняющие вопросы. Беседуя с ним и кривляясь, Саша подошел к воде и тут осознал, что он 22-го декабря, стоит на берегу совершенно свободного ото льда озера, стоит в футболке и не ощущает никакого холода!
Действительно! – подумал он – Если это не глобальное потепление, то что это?
- Ты скажи, вы Спас-Клепики проезжали? – волновался Дмитрий.
Саша решил его пожалеть.
- Ладно, выгляни в окошко!
- Что?
- В окошко, говорю, выгляни!
- Что? Ах, ты! А я, блин!
 Дверь распахнулась, и из коттеджа повалил народ. Здороваться.
В «сухаре» научиться плавать Саше была не судьба. Все получилось слишком экстремально. Первый раз и сразу в четырехградусной воде, да в темноте! Дмитрий явно переоценил таланты своего подопечного. Начинать бы надо было, как и положено, в бассейне.
 На втором дайве, Саша перепустил в костюм лишнего воздуха, почувствовал, что его поднимает, и решил уйти на ластах поглубже, т.е. допустил классическую ошибку новичка. Как только повернулся он вниз головой, весь воздух немедленно собрался в ногах, и нашего героя выбросило с семи метров, как Буратино, кверху ногами! Только, разве, не подлетел он над поверхностью! От перепада давления его едва не вырвало.
 Это все, в сочетании с затекающей за шиворот ледяной водой, Саше ужасно не понравилось и больше, к сухому костюму он никогда не прикасался.
Пролетели новогодние праздники. Наступил новый 2007 год.
Ах, новый год! Среди всех праздников, порядком уже усталой душой, любил Саша только этот! Шло это, конечно, из детства. Не знаю, у кого как, а у нашего героя, в детстве, было много праздников! И уже тогда самым главным среди них, был, новый год! Остальные рангом чуть пониже, но тоже вполне праздники. Это было и двадцать третье февраля, и восьмое марта, и первое, и девятое мая, и седьмое ноября все это были для Саши тогда самые настоящие праздники. Потом они как-то стали бледнеть и умирать один за другим, и вот, к сорока годам, остался один новый год. Он выстоял дольше всех!
В детстве Саша не любил осень. Интересно, а есть дети, которым нравится осень? Думаю, вряд ли. Дети, они существа непосредственные, а что бы любить осень, надо обладать тонким извращенным вкусом. Сколько прекрасных строк посвятили осени русские поэты! И это, кстати, характеризует их определенным образом.
Уже с октября месяца начинал маленький Саша ждать зиму и снег. Что-то, совершенно особенное, было в настоящей зиме! Совершенно иначе ощущался вкус жизни, когда на улице почти все время было темно и холодно, когда на морозе снег хрустел под подошвами ботинок и искрился в желтом свете фонарей. А дома было тепло, дома уютно! Там была горячая труба, на которой мокрые варежки сохли, и становились к утру горячими и ломкими, почти не гнущимися. Горячий чай и мед или варенье, как память об ушедшем лете.
Несколько зим подряд, на новогодние каникулы уезжал Саша с отцом в Латвию. Кто-то когда-то, очень давно научил отца и его сослуживцев кататься на горных лыжах. Отец передал это тайное знание сыну. Затем оно было закреплено в горнолыжной секции. Затем, уже сам Саша, приобщил к этому занятию едва ли не всех своих друзей и знакомых. И наконец, кто-то нашел в Латвии удивительное это место под названием Saules kalns, что в переводе означает, кажется, Солнечная гора.
Ну, насчет горы, это явно хватили через край! Гор там никаких, естественно не было, там были холмы сопоставимые по высоте с горами, разве что Воробьевыми. Была там турбаза и главное, были подъемники! О! Только тот, кто катался на горных лыжах в советские времена на склонах Москвы и Подмосковья и имел счастье подниматься в гору пешком, может оценить какое это благо!
Попробуйте представить себе, как надо любить скорость и спуск, чтобы в выходной день подняться в шесть утра, нацепить на спину рюкзак, взять тяжелые горные лыжи и с пересадками на метро и на автобусе добираться до Савеловского вокзала. Потом трястись пару часов в набитой электричке. Потом преодолеть несколько километров пешком, наконец, добраться до склона, переодеться, на морозе и…! Несколько захватывающих секунд спуска, а затем пятнадцать – двадцать минут утомительного подъема в гору. Снова спуск и долгий, нудный подъем.
Да. Сегодня, наверное, не совсем понятно, что это за отдых такой люди себе придумали!
 Ну, а вот в Saules Kalns, можно было начинать спуск прямо от стеклянных дверей турбазы и подниматься в гору не пешком, а при помощи бугельного подъемника!
Зимние каникулы, несколько лет подряд, начинались с посадки в такси с лыжами, рюкзаками и прочим скарбом и поездки через пустой и спящий ночной город на Белорусский вокзал к веселому дополнительному поезду на Калининград, около которого встречались со всей остальной компанией. На перроне крутилась поземка, пахло угольным дымом, стылым металлом, вокзалом. Вагоны были покрыты инеем, проморожены снаружи, а внутри ярко освещены и неожиданно уютны.
 Они грузились в плацкартный вагон и в середине следующего дня пребывали на станцию Краслава. Это была обычная станция в маленьком провинциальном городке. Поезд стоял там две минуты, и приходилось очень пошевеливаться, чтобы успеть выпрыгнуть всей толпой и выкинуть все лыжное барахло.
До самой турбазы еще надо было ехать рейсовым автобусом и наконец, открыв стеклянные двери, войти в маленький уютный холл, где на полу, даже лежал ковер и даже чистый, стояли мягкие кресла, а сквозь высокие, до пола, окна открывался вид на окрестные холмы, замерзшие по случаю зимы озера и лыжные трассы.
 На каждом этаже находился салон с телевизором и креслами. Внизу имелся маленький, всего на четыре столика бар, с зеркальной стеной и светомузыкой, там загадочно пахло кофе и табаком. Еще был зал с бильярдом и пин-понгом, но самое удивительное, находилось не на самой базе, а чуть в стороне. Такое вообще трудно было себе представить в те времена.
Нужно было, выйдя из здания турбазы, и повернуть не налево, к подъемникам и трассам, а пойти на право. Метров сто надо было идти через лес. Высокие, засыпанные снегом ели, стояли по обеим сторонам дороги. Темная их хвоя выглядывала из-под снега и в зимних сумерках, казалась черной. И органично вписывалась в зимнюю эту лесную сказку, стоявшая по левую руку, под белой снежной шапкой большая бревенчатая изба – корчма.
Сугробы вокруг Корчмы были чуть не по окна, к дверям вела узкая расчищенная дорожка. Внутри был красный кирпичный пол. Из того же кирпича был сложен камин, который жарко пылал в углу, создавая тепло и неповторимый уют. Стояли вдоль стен длинные и крепкие, настоящего добротного дерева столы и такие же знатные лавки. За похожей на оборонительные сооружения небольшой, деревянной крепости, барной стойкой громоздились возле стены темные пивные бочки.
 Нет, пиво там не наливали, врезав в бочку кран, а натурально высаживали в бочке дно и набирали при помощи здоровенного, металлического черпака, а уже из черпака разливали в кружки. И что это было за пиво! Кажется, никогда больше не случалось Саше пробовать ничего подобного! Оно, прямо пахло сытным, спелым ячменем, а в пене его охотно стояла спичка.

Быстро сгущались за окошком последние в декабре, и последние в уходящем навсегда в темные глубины памяти году, сумерки. Бесшумно падал легкий серебристый снег, падал на ветви елей, падал на крышу корчмы, засыпал старое, готовил чистый белый покров к новому году. Году, который, обязательно будет лучше прежнего, в котором все случится и сбудется!
 Звенели, сталкиваясь над деревянными столами тяжелые кружки. Звучала речь русская и речь латышская, слышались шутки и смех, и не ощущалось ни враждебности, ни агрессии, и не витала, как это водится на массовых сборищах под потолком, грозя обрушиться, драка, хотя, и нимало пьяных и русских и латышей было за столами. Весело было и легко!
Играла музыка, народ отплясывал, сыпались серпантин и конфетти и не бубнил ничего из телевизора престарелый генеральный секретарь, не было его, телевизора!
Эх, эх! Давно-давненько это было! Многое на белом свете изменилось с той поры. Не приедешь теперь без шенгемской визы в Saules kalns. Да и существует ли он? Не закрыт ли за ненадобностью? Однако, новый год, оставался для Саши, по-прежнему, самым любимым, самым сказочным праздником! Пожалуй, единственным.
Так вот. В новогоднюю ночь, Саша со Светланой разругались в дым! Вообще-то, такое в новый год случалось с ними довольно регулярно, но почему-то именно теперь, записал Саша, в некоем углу своей памяти, жирным шрифтом, что вот-де, и любимый праздник испортила! Да, и вообще, стало нашему герою казаться, что жить так больше невозможно и надо с этим что-то делать. Но что делать? Разводиться? Уходить? Куда? Да и что она станет делать? Чем будет жить? А сын? Нет. К этому он готов явно не был. Однако, и продолжать жить по-прежнему он не хотел. Растерялся Саша. Застыл в нерешительности. И вот, видно, растерянность эту немедленно почувствовала Эллочка. А может, ничего она не почувствовала, а просто совпадение это было, бог его знает, но только, как-то слишком пристально стала она смотреть на нашего героя, как-то преувеличенно реагировать на любое его слово, а уж тем более прикосновение. Так стало это явно, что даже у бестолкового в амурных делах Саши не осталось сомнений – чего-то хочет.
Что ж, с его стороны последовали ответные жесты. Как бы невзначай, стал он при любом удобном случае, касаться ее, гладить по голове, обнимать. Эллочке это явно нравилось. Так продолжалось некоторое время.
Любопытно, конечно, было бы спросить Сашу, зачем он это делает и что в результате рассчитывает получить? Никто ему такого вопроса не задал, ну, а если и задали бы, он бы ответил: А почему нет? У меня ведь кроме жены, в жизни, толком, ни одной женщины не было! Это что? Нормально? Это часто вы такое видели? И опять же, ведь никакой благодарности! Ревность одна! Вот пусть хоть будет настоящая причина ревновать!
Детский лепет! – скажет умудренный читатель. Наверное. Саше, однако, тогда так отнюдь не казалось!   
Однажды, это было в один из январских дней, в период относительного затишья на работе, Саша сидел за своим компьютером и читал новости в рамблере. Начальник цеха сидел напротив и, видимо тоже что-то читал. Тихо было в кабинете. За окном, как обычно, было низкое серое небо, да троллейбусные провода. Кисленько и скучно было у Саши на душе.
В углу экрана заморгала аська. Писала Эллочка.
/ Саш, я деньги упаковала. Заберешь?/
/ Да. Сейчас приду./
Он дочитал новость, поднялся, потянулся. Вышел из кабинета, спустился по лестнице, пересек двор, вошел на приемку. Клиентов не было. Ребята собрались все у одного компьютера, смотрели там что-то, смеялись.
Он подошел к кассе, Эллочка протянула ему пакет со вчерашней выручкой, грустно улыбнулась, и посмотрела на него серыми своими глазами так печально, так созвучно его собственному настроению!
Он вернулся в кабинет, убрал выручку в сейф, сел за компьютер. Зачем-то развернул опять аську и написал:
/Отчего так грустна ты, девушка? ;/
/Не знаю. Наверное, от недостатка мужского внимания :)/ -  немедленно ответила Эллочка.
/Неужели такой красЫвой дЭвушьке может недоставать мужского внимания? ;/ - написал он, и почувствовал, что слегка кружиться голова. От ощущения этого стало ему одновременно и жутко и приятно.
/Ты же не обращаешь на меня внимания ;/
Сердце у Саши забилось чаще.
/Сегодня вечером, я буду снимать отчеты. Дело нудное. Хочешь, оставайся. Посидим, поболтаем, пока компьютер будет трудиться./ - написал он.
/Хорошо!/ - ответила Эллочка.
Саша понял, что все уже произошло. Что собственно произошло? Вряд-ли он смог бы ответить на этот вопрос, однако он точно знал, что произошло что-то важное, такое, что уже не изменить. Будто перевел он только что стрелку, и тяжелый состав пошел по-новому пути и уже не вернуть его, не остановить!
Ближе к вечеру, он отлучился в магазин, купил бутылку мартини, апельсиновый сок, шоколадку и презервативы (просто на всякий случай). Он действовал без мыслей, как робот. Будто в соответствии с некоей запущенной программой.
                ***
В шесть часов начальник цеха смотался домой и Саша остался один в кабинете. В семь закрылась приемка, ребята попрощались и разошлись. Сервер разгрузился, и Саша запустил отчет по продажам. В кабинет вошла Эллочка все с той же грустной улыбкой.
- Садись! – он подвинул ей стул – Хочешь мартини?
- Мартини? Я люблю мартини!
- Я знаю. С апельсиновым соком.
- Какой ты внимательный!
Все звали ее Эллочкой. Не Эллой, не Элкой, Эллочкой. Бог знает почему. По причине мягкости, улыбчивости, доброты? Да, она была такой. Наверное, по этим вот причинам так и звали. Разве недостаточно причин?
Он смешал ей коктейль, а себе налил просто сок. За рулем. Погасил верхний свет, оставил только настольную лампу.
Он показывал ей на экране монитора дахабские фотографии. Наземные и подводные.
- Как красиво!
- А знаешь, там, когда заходит солнце, иногда бывает полное безветрие. Настолько полное, что море становится совершенно гладким и темным, как асфальт. Кажется, можно взять и пойти по нему!
- Расскажи еще! Так интересно! Я ведь нигде не была!
- Пойдем, покурим на улицу?
- Пойдем.
Они стояли на крыльце, облокотившись о металлические перила. Двор был совершенно пуст. Пусто было здание института. Ни в одном из окон не было видно света.
- Холодно! – пожаловалась Эллочка.
Он обнял ее, развернул к себе, увидел ее глаза, совсем близко, ощутил в своих губах ее теплые губы и так же, как это было в дахабский крайний вечер, почувствовал, что куда-то падает, но теперь падение это было долгим и сладким.
- У меня даже голова закружилась! – сказала она – Я так долго этого ждала! Ты так мне нравишься! Ты мне сразу понравился, еще тогда, два года назад, когда я тебя первый раз увидела!
Они покурили, потом вернулись в кабинет. Она допила коктейль.
- Ну, ладно, я пойду...
Это был скорее вопрос, чем утверждение.
- Иди.
Он поднялся, снова поцеловал ее, и еще, и еще, и почувствовал, как участилось ее дыхание, как она прижимается к нему всем телом. Краем сознания он все же отметил, как все банально и пошло, на работе, в кабинете, начальник с подчиненной, но это были так… заметки на полях. Все происходило, так, как должно было происходить. Стрелка была переведена, и состав шел туда, куда только и мог идти. Это, вроде, уже никак и не зависело от Саши.
Она была мягкая и отзывчивая. Раскованная. Совсем не такая, как Светлана. Ощущения были новыми и острыми. Она казалась счастливой.
Когда все кончилось, он привел в порядок одежду, присел на стол, закурил и подумал, что ему не просто, наверное, будет посмотреть Светлане в глаза.
– Ты жалеешь? - спросила она будто прочитав его мысли и грустно улыбнулась.
- Нет. – ответил он, и в тот момент это была чистая правда.


                В дорогу! Москва. Февраль 2007.

- Между-прочим! – сказал Дмитрий – Можно в конце февраля смотаться в Шарм на недельку. Если, конечно, кворум соберется. Вы как?
Они только что поднялись со дна шестиметрового бассейна, где выполняли упражнения по управлению плавучестью и теперь, скинув скубы, сидели на бортике, ленясь стаскивать гидрокостюмы и болтали ногами в зеленой хлорированной воде.
- А что по деньгам получится? – спросил Саша.
- Думаю, в тысячу с небольшим долларов можно уложиться.
- Интересно! Ты как, Андрей?
- Ну, я не знаю. Надо подумать. В принципе можно, наверное.
- Думайте только быстрее, а то если да, то билеты уже заказывать надо! – подогрел их Дмитрий.
И Саша решил, что поедет. А почему нет? Деньги есть. Работы мало. Светлана… А, что Светлана? Даже если она будет против! Даже, тем более, если она будет против, надо ехать! Довольно я ее слушался, как последний подкаблучник! Хватит! Так больше не будет!

- Вот куда ты собрался! – печально сказала Эллочка – Я буду скучать!
- Да, перестань! Всего неделя.


- Поезжай. – сказала Светлана.
Она, видимо, понимала уже, что он поедет в любом случае, а потому решила отпустить с миром.

                ***
В ночь отлета было холодно. Ниже -30 градусов. Однако, Саша надел легкий свитер, кожаную курточку и мокасины. Он бегом вылетел из подъезда, быстро погрузил дайверскую сумку на колесиках, появившуюся у него вместо 2-х баулов и нырнул в машину.
В Домодедово он выскочил из теплого салона и устремился в здание аэропорта, где у стойки регистрации встретился с Андреем.  Они обнялись.
- Страшно рад тебя видеть! – сказал Саша, будто они сто лет не встречались. Чем-то эта встреча, отличалась от тех, что происходили почти каждую неделю в бассейне.
- Слушай, Сань! Я, прям, не верю! Неужели мы правда летим? Опять, а?!
Андрей сиял! Лицо этого 43 летнего мужика, светилось совершенно непосредственной детской радостью! Саша смотрел на него, чуть не с умилением, и догадывался, что и сам выглядит точно таким же счастливым идиотом.
- Ну, а где наш Сергей? Начальство задерживается?
- Да! Он звонил. Кто-то его везет, и дороги не знает. На такси он раскошелиться не мог, конечно, припахал какого-то знакомого и вот-с… задерживается!
- Ну, времени еще полно! Подождем.
- Да, чем тут толкаться, лучше б было уже по ту сторону в кафе, каком сидеть, кофе пить!
- Ну, ничего, ничего. Посидим еще!
Минут через десять Сергей появился и, едва завидев ожидающих его приятелей, принялся изображать помороженного. Получалось убедительно.
- Ну, здорова! Главный клоун нарисовался! – приветствовал его Саша.
- Какие клоунады в такой мороз?! Я еле выжил!
- А ты на собаках добирался?
- Пешком! Собак не каждый может себе позволить!
Около стойки регистрации, неугомонный Сергей протянул очень серьезной барышне паспорта, со словами: Девушка! Нам, пожалуйста, три места рядом, около туалета!
Барышня, не меняя выражения лица, ответила, что нет проблем, и Саша догадался, что с чувством юмора у нее все хорошо.
Потом они сидели в ирландском баре, где дозволялось курить, и пили кофе, стоивший совершенно драконовских денег. За окном занимался серенький февральский рассвет.
С чувством юмора, у девушки на стойке регистрации, и в правду все оказалось замечательно. Их места точно оказались рядом, и точно около туалета. Как заказывали!
- Сергей, ты конченный урод! – констатировал Андрей.
- Так, да?! Вот и заботься после этого о друзьях!
С чрезвычайно конспиративным видом, Андрей откупорил, приобретенную в дьюти фри бутылку виски, поломал на куски шоколадку, достал из сумки предусмотрительно припасенную стопку пластиковых стаканчиков.
От первого же глотка, после бессонной ночи, на голодный желудок, Саша поплыл. Сделалось ему весело и вольготно. Судя по всему, тоже самое произошло и с его товарищами. Начали они говорить оживленно, смеяться громко, соседи стали на них оборачиваться. Последовала вторая порция, за ней третья, и через десять минут сделались наши друзья совершенно счастливыми! 
Самолет, между тем так и стоял у терминала. Темнота отступила, стало совсем светло, а лететь они никуда не летели, потому, что крылья обрабатывали противообледенительным составом. Дело это было довольно долгое, и когда лайнер, наконец, покатил по рулежной дорожке, первая бутылочка уже кончилась.
Перед взлетом, как и положено, стюардессы раздавали пассажирам конфеты. Поскольку сидели друзья в самом хвосте, конфет им не хватило. Рассмешило это их чрезвычайно, и Сергей заныл, обращаясь к стюардессе: Девушка! А как же наши конфеты?! Почему всем дали, а нас обнесли?
- Потому, что многие берут по десять штук, вот и не хватает. – Не очень удачно объяснила стюардесса.
- Ну, вот так всегда! – вставил свою реплику Саша – Кому-то десять, а кому-то ни одной! Как несправедливо это!
Поняв, что над ней просто глумятся, стюардесса попыталась по-тихому отвалить, но не тут-то было! Не успела она шага ступить, к своей подсобке, как Андрей остановил ее, окликнув вальяжно и очень серьезно.
- Подождите-ка девушка! Я все-таки не понял, давайте разберемся! Что это за дискриминация в компании Трансаэро? Мы, вроде, такие же деньги платили за билет, как и все остальные. Так, будьте любезны, объясните, где наши конфеты?!
Не зная, что ответить, стюардесса молча удалилась в подсобку и задернула за собой шторку. Спаслась, как же!
Андрей толкнул в плечо сидевшего у прохода Сергея: Давай иди, открой и спроси ее, что это за безобразие с конфетами?
Саша и Сергей покатились со смеху. Андрей подождал, пока они отсмеются, и снова толкнул приятеля: Давай, иди уже!   
Сергей поднялся, открыл занавеску: Девушка, простите. Так, как мы все-таки будем решать вопрос с конфетами?
Девушка составляла в стопки коробки с завтраками и не обращала на приставалу никакого внимания. Тогда, негодяй повернулся к Саше с Андреем, состроил дебильную рожу и очень громко сообщил: Оня глю-хая, оня не сли-шит!
Тут начали смеяться уже и посторонние пассажиры, а Саша, хоть и был навеселе, подумал, что, пожалуй, надо это заканчивать, а то ни в чем не виноватой стюардессе, вероятно, уже совсем не смешно! Он уж открыл рот, что б окликнуть Сергея, но раньше, к тому подошла старшая борт проводница, и приказала: Молодой человек! Немедленно вернитесь на место и пристегните ремень!
- Нет, я только хотел узнать, а как же с конфетами?!
- Кончай уже! – Саша потянул приятеля за рукав.
Сергей сел, хотел еще что-то сказать, но видно тоже понял, что уже перебор и не стал.
Взвыли двигатели и лайнер начал набирать скорость, оторвался от промерзшей за долгую зиму земли, сразу врезался в низкие облака, прошил их насквозь, и солнце, так давно невиданное солнце ударило в иллюминаторы!
- Ну, что? За хорошее начало? – Андрей откупорил вторую бутылку.
- Я не буду. – отказался Сергей.
Саше тоже уже не хотелось, но он решил поддержать Андрея. Однако, пик алкогольной эйфории уже миновал, и новая доза не произвела никакого впечатления. От следующей он отказался, и в итоге, Андрей допил бутылку один. Казалось, ему, такому здоровому мужику, это как слону дробина, однако, скоро выяснилось, что это только так казалось!
Через час полета, Саша, задремал, а проснувшись, глянул в иллюминатор и увидел там, уже хорошо знакомую картину: Желто-серые выжженные солнцем зубчатые горы и море. Море синее!
Радостно забилось сердце! Вот оно! Опять! Как же здорово, что есть на свете это море, это солнце и небо! Море с темными глубинами и таинственными обитателями! Как же я раньше жил без него? Столько лет жил и не знал! И как прекрасно, что оно появилось в моей жизни! Он мельком подумал обо всем, об этом и толкнул спящего Андрея: Просыпайся! Приехали!

                Шарм-эль-Шейх. Февраль 2007.

Они вышли из здания аэропорта, остановились на площади и, щурясь от яркого солнца, стали озираться в поисках своего трансфера, Андрей небрежно бросил свою джинсовую куртку на Сашину сумку и со словами «Пойду, поищу чего-нибудь попить» удалился. Саша подумал, что это хорошая идея. После принятого на борту, пить хотелось.
Минут через десять к ним подъехала машина и водитель осведомился не их ли надо отвезти в «Фантазию»? Они ответили, что совершенно верно, только надо подождать еще одного. Водитель предложил пока загрузить багаж. Погрузка заняла еще несколько минут.
- Где он лазит? -  Задал Саша риторический вопрос и закурил.
Пока он курил, водитель ждал, но явно начинал нервничать, и как только Сашин окурок, за неимением в пределах досягаемости урны, был брошен на асфальт и растоптан, задал вопрос: Ну, где ваш друг? Надо ехать!
Саша неохотно достал телефон и набрал Андрея, прекрасно зная, что разговор через роуминг будет стоить чудовищных денег, которые глупо как-то вот так выкидывать, но что делать?
- Ну, где ты там?! Тут водитель переживает!
Ответ последовал несколько неожиданный.
- Ребят, вы меня не ждите, поезжайте. Я тут потерял, или сперли, свою джинсовку, а в ней все! Там паспорт, билеты, кредитка, деньги! Я сейчас прорвался обратно в нейтральную зону. Я требую прибытия российского консула! Я...
По мере того, как Андрей выдавал всю эту удивительную информацию, Саша улыбался все шире и шире и наконец, едва сдерживая смех перебил:
- Слушай, ты, придурок! Ты заканчивай там требовать консула! Ты сюда иди! Здесь твоя джинсовка!
Андрей прибежал с выпученными глазами в сопровождении человека в форме и, под общий смех, был водворен в машину, а Сергей, по своему обыкновению принялся валять дурака, и объяснил офицеру  и водителю указывая на теперь страшно довольного Андрея: Руссо туристо! Облик аморале!

«Фантазия» оказалась таким, напоминающим советские гостиницы, стойлом с узкими, прямыми коридорами через весь этаж и номерами на обе стороны. Прилетевшие днем раньше, тоже знакомые по Дахабу технари во главе с Дмитрием, встретили вновь прибывших в просторном холле. После бурных приветствий, необходимых шуток и рассказа о требовании российского консула наши герои добрались до рецепшена и приступили к заполнению бумажек и заселению. Все номера в «Фантазии» были двухместными, потому один номер был выделен Сергею с Андреем, а Саше в компаньоны достался Алексей, тот самый, провожая которого из Дахаба он едва не прослезился.
Вода в бассейне была ужасно холодной! Она смыла остатки хмеля, забрала усталость от перелета. Затем, был ужин, а после, уже в темноте, всей компанией шли они по набережной бухты Наама-Бэй. Холодный ветер дул вдоль берега, близко в темноте шумело невидимое море.
Зашли в русский дайв центр Дельфин, заполнили медицинские анкеты, посетили магазин дайверского снаряжения где кто-то купил какие-то недостающие мелочи. Вернулись в свою «Фантазию», взяли в баре кофе, который оказался неожиданно приличным, выпили его сидя на красивых, но неудобных кованных скамейках с вертикальными спинками, покурили и разошлись по номерам. Рано утром предстояло отправляться в порт, грузиться на бот и приступать к главному. К погружениям!

Да, так и вот, в паузе между первым и вторым дайвами этой поездки, Саша, как вероятно помнит внимательный читатель, смотрел с палубы пришвартованного у рифа Гордон бота на отель Sea Club. Первый его отель в Египте. Смотрел и думал, как поменялась его жизнь за последние несколько месяцев. Размышления его были прерваны появлением Наташки, а затем Андрея и Сергея.
И вот завершив первый «нырятельный» день, уже в темноте, друзья сидели в уличном кафе, за кальяном и бедуинским чаем.
 Это был не Дахаб. И чай был не бедуинский, и кальян невкусный, и толпы народа.
- Нет! Это не Рио-де-Жанейро. Это гораздо хуже! - громко процитировал Саша оглядываясь вокруг.
- А вам случалось бывать в Рио? - вдруг последовал вопрос из-за соседнего столика, где сидели две барышни и пили из стеклянных стаканов что-то темное, вероятно кока-колу.
- Нет. Не случалось. Так ведь и Остапу Бендеру не случалось! - ответил он — Садитесь к нам, девушки! Выпьем, закусим, про дела наши грешные потолкуем!
Лариса и Лиля назвались москвичками. Прилетели они ночью и жили, в отличии от наших героев, в почетном пятизвездочном отеле. Расфуфыренные, в вечерних платьях, с сумочками, с украшениями. Впрочем, симпатичные. Особенно интересной показалась Саше та, которую звали Ларисой.
Наши же трое друзей, наоборот, были в линялых джинсах, стоптанных сандалиях, в растянутых футболках и каких-то куртейках по случаю холодного вечернего ветра. Они немедленно отрекомендовались дайверами, покорителями морских глубин и, явно скучавшие до этой встречи, барышни заинтересовались, стали задавать вопросы, завязалась беседа.
- Хотите виски? - спросила Лариса.
- Да, не откажемся! - ответил за всех Сергей.
Господи! Что будет с моим желудком? - подумал Саша — Второй день подряд. Ну, ладно. Если что, таблетки с собой.
Они заказали колу и Лиля, соблюдая правила конспирации, под столом, непосредственно из сумочки в которой скрывалась бутылка добавила каждому виски. В Шарме, в отличии от свободного Дахаба, употреблять алкоголь за пределами отелей не разрешалось.
- Мы на пару дней хотим в Каир съездить. - сказала Лиля — Лариска первый раз в Египте, надо ей на пирамиды посмотреть.
Саша хотел сказать, что ради этого не стоит переться в такую херову даль, но вспомнил, как совсем не давно сам стремился к пирамидам, не обращая внимания на подобные предупреждения, и не стал ничего говорить.
- А где вы там ночевать будите? Отель забронировали? - спросил Андрей.
- Нет. - ответила Лиля — У меня там квартира.
- Квартира в Каире? - заинтересовался Андрей.
- Да. Ну, не совсем моя. Отец купил.
- Если не секрет, зачем?
- Просто деньги вложил.
- А почему именно в Египет? - спросил Андрей, и солидно объяснился - Я почему спрашиваю, у меня есть некоторая сумма, которую я хочу инвестировать. Есть несколько интересных вариантов, но вот про вложения в египетскую недвижимость я никогда не слышал!
- Кажется, мы попали на чемпионат по киданию понтов! - тихо сказал Саша Сергею. Сергей рассеяно кивнул головой, а по улыбке Ларисы, стало ясно, что и она слышала эту фразу. Саше понравилась эта улыбка, он поймал взгляд девушки и натянулась между ними тонкая такая ниточка. Так иногда бывает, когда и десятка слов не сказано, и не рассмотрели друг друга толком, а вот же возникает откуда-то эта зыбкая связь, как обещание, как предчувствие.
Они проводили девушек до отеля, поменялись телефонами и договорились встретиться следующим вечером.
По дороге в Фантазию Сергей спросил:
- Ну, что? Понравились девочки?
- Ничего такие! - ответил Саша — Особенно эта Лариса, темненькая.
- Да? А мне больше как-раз Лиля понравилась.
- Ну, ясное дело! У вас общие интересы! Недвижимость в Каире! - подковырнул Саша — А тебе, Серега, которая?
- А я не претендую. - ответил Сергей — Это ж чистый геморрой! Отели разные. Никого ни к кому не пустят. Я у нас найду кого-нибудь.
И ведь нашел! В тот же вечер.
В половине третьего ночи Саша виновато постучался в свой номер. Заспанный Алексей открыл дверь и хриплым со сна шепотом спросил: Где бродите?
- Да, так... - неопределенно ответил Саша.
Ему было неудобно. Это «рекреационные» дайверы могли позволить себе выпивать и валять дурака по ночам. С технарями была совсем другая история. Их глубокие погружения требовали хорошего самочувствия и ясной головы. Они старались более-менее соблюдать режим.   

                ***

Следующим вечером, после новых погружений и ужина, Саша с Андреем, Сергеем и новой Сергеевой подругой, которую тот вчера же ночью выцепил непосредственно в холле «Фантазии» прямо из компании каких-то харьковских туристов, двигался по направлению к кафе «Панорама», где вся многочисленная компания планировала собраться после того, как каждый разберется со своими делишками. Туда же обещались подойти и Лиля с Ларисой, которых Саша обеспокоил по телефону.
Шли они по главной гуляльной улице, где давеча сидели в кафе. Снова дул ветер, нес по темному небу клочья облаков, в разрывах светились холодные звезды. Пахло морем, дымком кальянов, жаренным мясом. Толпы туристов двигались в обе стороны, глазели на витрины магазинов и подсвеченные, выставленные на проход ресторанные меню.
Кафе «Панорама» было примечательно тем, что располагалось на естественных террасах скалы с юга окаймлявшей бухту. Прежде бывавший там Дмитрий, обещал замечательно красивый вид.
Как и было задумано около входа они встретились с девушками, и специально обученный араб повел их по вырубленной в скале лестнице, как и просили, на самый верх.
Они расположились на бедуинских полосатых ковриках и подушках за низким деревянным столиком, около каменных перил на самом краю самой верхней террасы. Дмитрий не обманул. Вид открылся потрясающий! 
Широкой дугой выгнулась между темным морем с одной стороны и горами с другой освещенная тысячами огней полоса отелей, магазинов, кафе, клубов. Полоса живая, дышащая, движущаяся, переливающаяся. Здесь наверху, Саша чувствовал себя отдельным от всей суеты творящейся внизу. Здесь был слышен только шум холодного ветра и казалось, но это конечно только казалось, плеск морских волн. Даже музыку с нижних террас ветер уносил прочь.
Они попросили кальян и чай. Саша вытянул ноги, откинулся на подушку и почувствовал, что скала качается под ним, будто палуба их бота, который носил гордое имя «Flying angel”.
- Здесь такой ветер! Мне холодно! - сказала сидевшая рядом Лариса и поежилась.
Последнее время Саша уже стал привыкать, что девушкам, в некоторых ситуациях вдруг делается холодно, совершенно, как в третьесортных книжках про любовь. Впрочем, ветер и вправду имел место, он задирал скатерть норовя сбросить ее со стола и унести прочь, трепал длинные каштановые волосы Ларисы, которая была одета уже не как вчера, в вечернее платье, но в джинсах и легкой блузке ей, наверное, действительно было не слишком комфортно.
Он снял свою куртку и укутал в нее девушку.
- А тебе разве не холодно? - спросила она и прислонилась к нему плечом.
- Мне-то чего будет?! - молодцевато кривляясь ответил он и театрально приобнял ее — Нам, морским волкам, это тфу и растереть!
Она засмеялась. Прижалась к нему. Ее действительно бил озноб. Саша ощутил какая она легкая и гибкая, заметил мурашки на ее обнаженной до плеча руке. Из-за этих мурашек она показалась ему слабой и беззащитной.
- Сейчас принесут горячий чай! -  сказал он, просто что бы не молчать.
- У нас еще виски вчерашний остался! — заговорщически сообщила она ему на ухо.
- Это здорово! - ответил он — Вот в чай его и накапаем. Сразу согреешься!
Появился кальян, за ним чай. Начали подтягиваться остальные товарищи и тесно стало за столиком. Официанты подвинули второй. Обсуждали прошедший день, подводные свои приключения. Шутили над технарями обзывая их морскими котиками, те в свою очередь записали любителей в морские свинки, а затем и в свиньи.
Виски разгорячил кровь и перестали люди замечать холодный ветер, а вместе с ним и замечательный вид на бухту. Мир ужался, сузился до размеров компании, сделался компактным и уютным.
Ежеминутно у Ларисы брякал коротко телефон. Она читала чьи-то СМСки, писала ответы, поглядывала на Сашу почему-то немного виновато. Он заметил ее взгляды и пожал плечами. Эта ее переписка была ему совершенно безразлична.
- Спрашивает, нашла ли я уже себе кого-нибудь. - сообщила она кокетливо улыбаясь.
- Ну и как? Нашла кого-нибудь?  - Саша крепче прижал ее к себе и не удержавшись криво ухмыльнулся.
Его покоробило от собственного цинизма.
- Еще не знаю! - ответила она игриво и немного отстранилась.
- А мне кажется нашла! - тихо сказал он, снова привлекая девушку к себе.
- Думаешь? Может, стоит еще поискать? Не слишком ли быстро? - спросила она, глядя на него весело и уперлась ему в бок острым локотком.
- Учитывая, что времени у нас неделя, мы с тобой уже очень долго встречаемся! - ответил он.
Она засмеялась и убрав локоть, положила голову ему на плечо.
Снова ей пришло сообщение. Не поднимая головы с его плеча, она стала писать ответ. Саша не глядел на экран, хотя имел такую возможность. Ему действительно было совершенно все-равно. Он отлично понимал, что если что-то и произойдет между ними, то это не получит никакого продолжения и не будет иметь для него никакого значения. Почему? Да просто потому, что с ним все уже произошло и теперь, Ларисой больше, Ларисой меньше, уже ничего не меняет.
По характерному звуку он понял, что она выключила телефон.
- Чего это? - спросил он.
- Ничего. Борьба с раздвоением личности. - спокойно ответила она и внимательно посмотрела на него.
- Да! Так лучше! - немножко подыграл он - Могла же разрядиться батарейка!
- Вот именно.
Саша запрокинул голову посмотрел в небо. Между стремительно летящими темными облаками мелькал серп месяца. Грянула с нижней террасы музыка и началось там традиционное для египетских курортов файр шоу. Сразу исчезло, растаяло все очарование вечера.
- Может, пойдем отсюда? - спросил он Ларису — Слишком много шума.
- Я хочу посмотреть! - ответила она — Я такого не видела!
- Не видела? Ах, ну да! Ты ж первый раз в Египте. Тогда, да! Тогда конечно!
Он закурил, снова запрокинул голову и стал смотреть шоу небесное. На его взгляд, месяц среди мчащихся облаков был куда интереснее, чем парень с факелами на нижней террасе... 
Потом, когда вся компания разошлась, уже глубокой ночью, он провожал девушку. Где-то сзади плелись Андрей и Лиля. Они все время застревали потому, что целовались. Лариса останавливалась, оглядывалась, все норовила подождать их.
- Пойдем! - сказал Саша — Пойдем, не будем мешать их счастью!
И тут соткавшись из темноты к ним приблизился и прилип, как репей хорошо говорящий по-русски владелец парфюмерной лавки. Включив свою цыганскую магию, он как-то умудрился затащить их в свое благоухающее заведение полное флаконов, колбочек, банок и подсвечников. Саша совершенно не понял, как это произошло, но только он уже сидел на диване и занимался совершенно идиотским делом: писал в специальном альбоме благодарственный отзыв о посещении означенной лавки, на русском, как просил хозяин, языке. А находившаяся рядом Лариса нюхала содержимое флаконов, количество которых на столике перед ней увеличивалось со сказочной быстротой.
Дописав свой восторженный отзыв, и выполнив таким образом настойчивую просьбу парфюмера, Саша закурил и сказал Ларисе: Хочешь, купим тебе что-нибудь? А то он не отвяжется!
- Нет. Не хочу. - твердо ответила она.
- Тогда пойдем отсюда. Отзыв я ему написал. Ты точно ничего не хочешь?
- Точно!
- Тогда вперед!
И они ретировались из лавки, воспользовавшись просчетом продавца, который отправился готовить им кофе. Отойдя на безопасное расстояние, они расхохотались, и Саша сказал, что побег получился удачный, но так они лишились халявного кофе, а теперь придется его покупать потому-как захотелось!
И они зашли в ближайший темный и маленький чилаут, где с удивлением обнаружили Лилю и Андрея, которые обнявшись возлежали на подушках и объяснили, что ждут заказанный кофе.  В обществе они явно не нуждались, да и в кофе уже, кажется тоже, потому Саша с Ларисой устроились на некотором расстоянии от пылкой пары, а появившейся официант, как бы невзначай, заметил, что здесь-де не комнаты, а все-таки кафе. Данное замечание, однако, на Лилю и Андрея особого впечатления не произвело и пришлось правоверному официанту завидовать дальше.
Вдруг возгоревшаяся эта страсть двух совсем не юных людей, почему-то казалась Саше эталоном пошлости! Такое понимание ситуации, такой взаимный рационализм оправдываемый краткостью срока! Такое обоюдное желание «отдохнуть по полной программе». А как же романтика? А как же чувства?
Он вспомнил Масяню в лифте с Лохматым: «Должны же быть хоть какие-нибудь чувства?!». Действительно! - подумал он — Должны. А у меня они есть? Ну, хоть какие-нибудь?
Опершись на локоть, в полумраке чилаута, он посмотрел в темные глаза Ларисы и спросил: Завтра вечером увидимся?
- Можно. Если ты хочешь. - ответила она, не отводя глаз.
- Конечно хочу! - он не отрываясь смотрел ей в лицо - Рано утром мы уходим на Тистлегорм. Надеюсь, часам к семи-восьми вечера вернемся. Я тебе позвоню.
- Тистлегорм? Чертополох? Что это? - спросила она.
- Тистлегорм по-английски чертополох?
- Да. Ты не знал?
- Нет. Не знал. - он помолчал секунду — Тистлегорм это английский корабль. Его в сорок первом потопили немцы. Он лежит недалеко от входа в Суэцкий канал. Говорят, он чудо, как хорошо сохранился! Говорят, он похож именно на то, что мы себе представляем, когда слышим «затонувший корабль». Такой, весь целый, только обросший ракушками и водорослями. Обычно, от корабля за семьдесят лет мало что остается, а тут удача.
- Я бы тоже хотела его увидеть!
- Да? - Саша подумал секунду - Слушай, а давай с нами! Я думаю, что можно тебе устроить интродайв. На сам корабль тебя конечно не поведут, там глубоко, но сверху можно, наверное, на него посмотреть. Там дно на тридцати метрах, значит, палуба метрах на двадцати — пятнадцати. Тебя опустят метров на семь — восемь. Думаю, вполне себе интересное погружение получиться!
- Правда?! - видно было, что она загорелась — А во сколько вы выходите?
- Рано! Встать придется часа в три утра.
- Ты что? Сейчас уже половина первого! Не-е-ет, мне слабо!
- Да ладно! На боте выспишься! - попытался настаивать Саша, но огонек, было загоревшийся в глазах девушки уже погас.
- Нет. — сказала она — Спать я люблю в постели. Да и вообще, что-то я погорячилась. Я боюсь. Лучше позвони мне вечером. Лучше ты расскажешь мне про Тистлегорм, а я тебя послушаю!
- Ну, лучше, так лучше. - не стал спорить он, поняв, что дальнейшие уговоры бесполезны.
Они допили кофе. Саша выкурил очередную сигарету.
- Пойдем? - спросил он.
- Пойдем. А эти чего? - она кивнула в сторону пары у которой уже остыл кофе — Эй, Лиля! Ты тут остаешься?
Судя по произошедшему рядом переполоху, «влюбленные» забыли не только о них, но и о том где они и зачем! Лица у них были такие, что не засмеяться было невозможно.
- Здесь вам не комната, молодые люди! - передразнил официанта Саша.
Когда до входа в отель осталось метров пятьдесят, Лариса остановила его.
- Не ходи дальше! - попросила она — Не хочу, чтоб швейцары нас видели вместе.
- Какое их собачье дело?! - изумился Саша.
- Да, не знаю. Лучше не надо! И так достают: Наташа! Наташа!
- Ну, как скажешь.
Снова перед ним были ее глаза. Он привлек девушку к себе и попытался поцеловать. Она подставила щеку. Он взял ее лицо в ладони, но она отстранилась.
- Не надо!
- Почему?
- Во-первых ты женат!
- И что? Мы живем здесь и сейчас, Лариса! Тут нет никакой жены, как нет и твоего друга или кто-он там?! Я не нравлюсь тебе?
- Да, нет! При чем тут? Просто...
- … Просто, я не хочу тебя обманывать! - перебил он — Ведь, ты понимаешь, нет никакой проблемы снять кольцо, сказать, что не женат и никогда не был женат. Сказать, что я полюбил тебя с первого взгляда, что я всю жизнь искал именно тебя! Ты хотела бы так? Так было бы лучше? Тебе хотелось бы быть обманутой?
Она молча смотрела на него. Какая-то работа происходила в ее голове.
- Ты красивая, Лариса! И очень милая! Ты очень мне нравишься! - сказал он совершенно искренне, глядя прямо в темные, бездонные зрачки ее глаз — Мы живем здесь и сейчас! Кто знает, что будет завтра? Кто знает, будет ли это завтра?! Реально существует только «сейчас», а сейчас я больше всего на свете хочу, чтобы ты позволила поцеловать тебя!
И она поверила. Поверила потому, что это была правда. Он снова взял ее лицо в ладони и на этот раз она не сопротивлялась. Поцелуй был долгим нежным и горьким. Он отпустил ее.
- Еще! - вдруг сказала она и потянула его к себе.
Целуя ее снова, он вдруг почувствовал на своем лице ее слезы.
- Что с тобой? - удивленно спросил он.
- Ничего. - ответила она — Все иди!
Она отвернулась и быстро пошла к отелю.
- Я позвоню! - крикнул он в след.
Лариса не обернулась. Секунду Саша смотрел ей в след, затем повернулся и столкнулся с Андреем и Лилей. Оба глядели на него, но совершенно по-разному. Андрей лукаво, а Лиля неожиданно серьезно и даже тревожно.
- Что? Что вы на меня смотрите, как на чудо морское?! Со мной что-то не так? - попытался пошутить он.
- А Лилька сказала, что у тебя с этой девушкой ничего не получится, а я вот смотрю, получается кое-что! - ответил Андрей.
Лиля продолжала смотреть пристально и тревожно. Саше стало неловко под таким взглядом, и он спросил уже вполне серьезно: Что? Что не так?
- Да, нет... - Лиля замешкалась, подбирая слова — Я не понимаю! Что ты ей сказал? Ты что-то ей обещал?
- Конечно! - начиная злиться, ответил он, и показав палец с обручальным кольцом, добавил - Я обещал на ней жениться! И еще полцарства в придачу!
- Подожди, не злись! Понимаешь, Лариса она, она не такая, как я, как ты, как мы все! Она, как ребенок. Я понимаю, глупо это говорить, но чтоб ты знал, она гораздо слабее и ранимей, чем кажется. Я просто прошу, хотя думаю тебе это все-равно, но, пожалуйста, не обижай ее и не обманывай!
Андрей в великом удивлении смотрел на свою новую подругу, а Саша немного растерялся и сказал:
- Я совершенно ничего не обещал и никого не собирался обманывать, а уж тем более обижать! Если там какие-то проблемы, так я могу вообще с вами больше не встречаться! Я так похож на сволочь?
- Все мы немного похожи, — вдруг очень спокойно ответила Лиля — но только не она. Ты извини меня. Надо очень много всего рассказывать, чтоб ты понял. Это конечно ненужно тебе. Просто будь добрее с ней, ладно?
Саша пожал плечами.
- Я могу просто оставить ее в покое, если уж там что-то такое...
- Не думаю, что это хорошая идея теперь. Она поймет, что это я говорила с тобой.
- Господи, как все сложно!
- Ничего особенно сложного. Возможно, я напрасно полезла не в свое дело.
- Лиль, ты б объяснила что-нибудь! - подал голос Андрей — Видишь, человек нервничает! И я его понимаю! И так тебе плохо и этак!
- Человек, если захочет, все узнает сам. - очень резонно ответила девушка — Я сказала человеку то, что, считаю, обязана была сказать. Все! Спокойной ночи мальчики!
Она поцеловала Андрея в щеку, вежливо улыбнулась Саше и удалилась следом за давно скрывшейся в ярко освещенном холле помпезного, пятизвездочного отеля подругой.
- Что это было? - задал Саша риторический вопрос — Знаешь, я страшно везучий! У меня вечно все происходит не так, как у нормальных людей!
- Я это еще в Дахабе заметил! - засмеялся Андрей и тяжелой лапой похлопал Сашу по плечу — Не заморачивайся! Завтра, вернее уже сегодня, Тистлегорм!

                ***

Нащупав прожектором проход в кромешной тьме, Flying angel вышел из порта, лег на курс, набрал скорость. Моторы гудели монотонно, волны мерно качали палубу. Люди рассредоточились по боту. Андрей и Сергей пошли в салон дрыхнуть, технари сразу занялись своим сложным снаряжением, а Саша, у которого от ночного ветра, моря и предвкушения приключений сон, как рукой сняло, забрался на верхнюю палубу, уселся на холодный, тянувшийся полукругом вдоль всего ограждения диван, закурил. В темноте видны были только белые барашки пены, разбегавшиеся от носа кораблика, да справа угадывались горы.
И снова Саша, оказался удаленным, каким-то отдельным от остальных людей, одиноким среди великих стихий: моря и ветра.  Это одиночество было тем, чего оказывается не хватало ему многие годы. Возможность побыть одному, настроиться и почувствовать гармонию мира, прежде очень редко предоставлялась ему. Так редко, что когда он впервые за очень долгое время оказался один, без семьи, в Дахабе, то почти испугался свалившейся на него свободы. Теперь же он распробовал это новое состояние и получал какое-то острое, болезненное удовольствие от отсутствия разговоров, от соленого морского ветра и главное, от непривычной тишины в мыслях. Он понимал теперь, как много лишнего все время варилось в его голове. Сделать то, что хочется или нет? Если сделать будет ли это хорошо, правильно? Понравится ли это кому-то там? Может, лучше не надо? Стоит ли некое удовольствие того, что за ним может последовать? А если не сделать, то не придется ли потом жалеть о том, что этого не сделал? А может, сделать и не рассказывать тем, кому это может не понравиться? А если так, то не будет ли это утаенное висеть камнем на душе? Боже, какая чушь! И ведь из таких выборов состоит вся жизнь!
Сейчас ему казалось очевидным, что жизнь слишком коротка что бы растрачивать ее на подобное. Он никому ничего не должен! Если был должен, то давно-давно рассчитался! Он хочет и будет жить только так, как хочет он! Он один и никто другой!
Волной поднималась в душе его мощная, свободная сила! Она росла, пульсировала в такт движениям палубы, морской ветер раздувал эту силу будто парус, вместе с табачным дымом врывался в грудь свежий соленый воздух, освобождал, очищал тело и разум.
Сигарета кончилась. Он потушил ее и подумал, что, однако, надо бы попробовать поспать, иначе завтрашний, точнее уже сегодняшний день будет не таким, как хотелось бы.
Он снял с дивана несколько скользких и холодных, но зато мягких подушек, сложил их вплотную друг к другу на палубу, лег на это импровизированное ложе и укутался в захваченное из Фантазии шерстяное одеяло.
Получилось довольно уютно. Борт прикрывал от ветра, он быстро пригрелся, но сон не приходил. Палуба качалась под ним, снизу доносились металлические щелчки и бряканья — это технари возились со своей сбруей, хлопали над головой парусиновые тенты.
- Ну, как дела? - поинтересовался Анубис. Он сидел совсем рядом, на лаковых досках палубы и задней лапой чесал за длинным треугольным ухом — Можешь не отвечать. Это я так, из вежливости интересуюсь.
- Да уж я догадался, что ты лучше меня знаешь про мои дела! - ответил Саша и улыбнулся. По какой-то причине, когда приходил Анубис, ему делалось легко и одновременно тревожно.
Как так может быть? Может. И без Анубиса это чувство было знакомо Саше. Он испытал его когда-то на операционном столе, когда после кровавой рвоты, обмороков, всяких капельниц, мучительных эндоскопий и промываний желудка, ему ввели перед тем, как одеть наркозную маску какой-то наркотик, подаривший на краткую минуту полный покой и счастье. И понимал он что предстоит операция и все последующее, и опасался, естественно, этого очень близкого будущего и в тоже время был совершенно счастлив и с младенческой улыбкой на побелевших губах пошутил, обращаясь к анестезиологу: Наркотиками потчуете?  Я буду к вам заходить!
- О чем думаем? - поинтересовался Анубис, видимо опять из вежливости.
- Ни о чем — ответил Саша — просто смотрю, слушаю, дышу и радуюсь!
- Это хорошо! Это правильно! Ты продолжай в том же духе, а я посижу тут рядом, если ты не против. Хорошее ты выбрал место. Пожалуй, лучшее для тебя на этой лодке. Делаешь успехи!
- Успехи? - механически спросил Саша — Какие успехи? В чем? В выборе места?
- Ну, да. И в этом тоже. Когда это ты умел выбирать место получше? Ты, кажется, решил меняться? Так ты меняешься! И заметь, мир меняется вместе с тобой! - Анубис зевнул и потянулся совсем по-собачьи — Вот тебя всю жизнь мучило, что не больно-то ты нравишься девушкам. Ты даже целый комплекс взрастил вокруг этого. А теперь? Все меняется. Часики тикают, стрелочка идет! Ой! Смотри-ка! Идет не только стрелочка! Еще кое-кто!
Саша повернулся туда, куда указывала острая морда Анубиса и увидел в отверстии открытого люка Наташкину голову с развевающимися на ветру волосами. Мгновение спустя она вся появилась на палубе, бросила на диван свое одеяло, тихо спросила:
- Тоже не спишь, Саш?
- Да, чего-то не спится.
- Эти такой храп в салоне устроили, что я сбежала! - сказала девушка, опускаясь на край подушки рядом с Сашей. Она вынула сигарету и прикурила, пряча огонек в ладонях.
- Храпят, значит? Вот молодцы! А я чего-то волнуюсь, о завтрашнем думаю - зачем-то соврал он.
- Тебе-то чего волноваться? Вот я действительно волнуюсь! Мне завтра вас вести, а я, если честно, всего один раз была на Тистеле. И там часто течение сильное, и меняется оно...
Он завозился, нашел сигареты, вытащил руки из-под одеяла и тоже закурил.
- Перестань! Все будет нормально. Покажешь нам кораблик, а течение... ну, найдем, думаю за что схватиться, на корабле-то!
Он лежал на боку, опираясь на локоть, поджав ноги, а Наташка сидела к нему спиной, устроившись удобно, как в кресле. Странное было ощущение у Саши, будто они знакомы сто лет, будто знает он все ее мысли и чувства, почти как свои. Он не хотел ее, даже мыслей об этом не было, младшая сестренка! 
У него не было ни сестер, ни братьев. Черт знает, какие чувства к ним испытывают. Наверное, именно такие, как у меня вот к ней - подумал он.
Они докурили.  Наташка отнесла оба окурка и погасила в пепельнице. Взяла свое одеяло, развернула, накрыла им Сашу.
- Пусти меня! Не жадничай! У тебя там тепло! - она залезла под одеяло, повозилась устраиваясь, прижалась к нему спиной.
Это получилось у нее так просто и естественно, что Саша восхитился! Это доверие тронуло его. Он ласково обнял ее и слегка пощекотал под ребрами. Она хихикнула, погладила его руку. И не было в этих прикосновениях ничего сексуального и было это для него ново, странно и приятно.


                ***

К кораблю они спускались по веревке. Течение действительно было сильным, отпусти веревку и улетишь в синьку. Вода была не особенно прозрачной, видимость не превышала десяти метров и казалось, что уходящая вниз веревка ведет в никуда, теряется в мутно-голубой пустоте. И вдруг, когда они достигли глубины 15 метров, в мути этой, сначала нечетко, а потом все резче стали проявляться очертания крупного судна.
Саша знал, что тогда, в октябре 41-го, транспорт был атакован с воздуха. Бомба угодила в отсек где везли боеприпасы. Взрыв был такой силы, что у корабля оторвало корму и он ушел ко дну мене чем за час. Все это Саша знал, однако не представлял себе масштабов. Судно было просто огромно, и оно действительно полностью соответствовало самым романтическим представлениям о затонувшем корабле!
То ли из-за легкого азотного наркоза, то ли от действительно сильных впечатлений Саша запомнил эти два волшебных дайва, как некий набор фотографий. Зеленая палуба, заваленная какими-то обломками и рыбы над ней, оторванная корма и закопавшийся в светлый песок огромный винт, темный трюм и в нем грузовики, мотоциклы, поломанные ящики со снарядами, с винтовками.  Потом, какие-то помещения на нижней палубе и присоединившийся к их группе ленинградец Паша распятый на потолке, весь в воздушных пузырях потому, что из всех аварийных клапанов на его компенсаторе валит воздух и понятно, что это какая-то авария и надо как-то ему помогать, но совершенно непонятно как именно, а секунды летят и воздух летит из его баллона и тогда возникшая из-за спины Наташка стремительно подплывает к терпящему бедствие и сдергивает с его инфлятора подающею воздух трубку на быстром разъеме и все заканчивается. Паша, выпустив из компенсатора лишний газ отделяется от потолка, но воздуха у него почти не осталось, и он в сопровождении своего партнера отправляется на поверхность, а остальные продолжают осмотр корабля.
После подъема выясняется, что у Паши сломался клапан инфлятора и воздух из баллона непрерывно надувал компенсатор плавучести, от чего дайвера и прижало к потолку, и через аварийные клапана уходил в воду. Хорошо еще, что был потолок иначе Паша улетел бы на поверхность, как аэростат воздушного заграждения и вероятно получил декомпрессионную болезнь. Однако, все обошлось.
На второй дайв перепуганный Паша не пошел, а остальные пошли и малость перегуляв на корабле «попали на декомпрессию». Компьютеры приказали стоять 15 минут на пяти метрах, а воздуха оставалось мало. Они висели на веревке и те, у кого воздуха осталось побольше, делились с теми, у кого заканчивался, а рядом происходило невероятное! Крутился вокруг них большой, атакуемый тунцами косяк сардин. Сверкающая серебром, живая стена двигалась вокруг них, как в волшебном сне, меняя очертания и направления движения, а тунцы подобно снарядам, рвали и дырявили эту круглую стену врезаясь в массу рыб на огромной скорости. Дыры сразу затягивались, движение косяка восстанавливалось, карусель продолжалась.  Зрелище это так завораживало, что даже такие важные вещи, как количество оставшегося воздуха и время декомпрессии, переставали казаться чем-то уж очень существенным.
Косяк ушел в сторону и пропал из вида, как раз в ту минуту, когда компьютеры разрешили дайверам подниматься, будто специально для них устроила природа это представление!
- Спасибо тебе, Наталия! Прекрасно поводила нас по кораблю! Просто шикарные получились погружения.
Вчетвером, Саша, Андрей, Сергей и героиня дня - Наташка, отдыхали, валяясь на самой верхней, предназначенной для загара маленькой палубе. Бот шел назад в Шарм-эль-Шейх, волны били в правый борт, и верхняя эта палуба летала, как качели. Саше было весело! Солнце быстро опускалось,  к вершинам зубчатых синайских гор.
- Ага! Вот вы, свиньи морские, куда забрались!
Над бортиком палубы появилась довольная морда Алексея.
- Котам, хоть бы и морским, тут не место! Брысь! - рявкнул Андрей.
- А, ну как знаете! А я собирался вас пивом угостить. - Алексей многозначительно поднял и показал тяжелый пластиковый пакет.
- Так это ж совсем другое дело! Заходи, мил человек! Гостем будешь!
- Какие вы корыстолюбивые! Впрочем, что с вас взять? Свиньи — они и в море свиньи!
Пиво как-то сразу ударило в голову. Приятная истома разлилась по усталому телу. Сашу сморило, он повернулся на бок, спиной к компании и задремал. Как сквозь стену долетел голос Наташки: Не трогайте его! Дайте поспать человеку! Не просыпаясь он внутренне напрягся и когда что-то холодное коснулось его лба резко отпрянул и стукнулся макушкой об бортик окаймлявший палубу. Под общий хохот он резко сел и выхватил из руки Сергея пивную банку, которой тот и дотронулся до его лба, замахнулся, но не бросил, погасил поднявшуюся вдруг ярость, улыбнулся.
- Спасибо, Сергей! Я знал, что ты настоящий товарищ и не оставишь задремавшего без пива!
Сказав это, он откупорил банку и сделал большой глоток.
- Э! Куда?! Эта последняя! - Андрей приподнялся и тянул руку к банке.
- Последняя? Тем более мило! Настоящие товарищи всегда готовы отдать последнее! - Саша отодвинулся от Андрея и еще раз как следует глотнул.
- Ну, вот чего ты, Серега, сделал?
Саша поболтал пиво в банке, сделал вид, что собирается допить, но остановился и отдал ее Андрею. Андрей взял банку, посмотрел на Наташку: Хочешь? Та отрицательно помотала головой. Больше никого не спрашивая, Андрей в два глотка допил последнею банку.
- Одно слово — свиньи! - махнул рукой Алексей.
- Так! Пива у тебя больше нет? Брысь отсюда Барсик! - ответил Андрей.

                * * *

Моря не было видно, но присутствие его ощущалось. Оно сонно вздыхало и ворочалось где-то совсем рядом за стеной густых кустов, ограждавших кафешку, где вся компания в полном сборе разлеглась на подушках. Мундштук кальяна передавался по кругу, стаканы с колой, в которую был конспиративно добавлен виски местного розлива купленный в баре «Фантазии», стояли по всему столу. Виски был омерзительный и в чистом виде употреблять его было невозможно. Никто и не пытался. Не хитрый коктейль, однако отлично выполнял свою функцию. Каждый глоток делал Сашино состояние все более благостным. Заключительный вечер был в разгаре. Нырялка завершилась вчера, а крайний день, как положено посвящался рассыщению от накопившегося в крови азота, а вечер прощальным посиделкам.
- Как с последнего дайва поднялись — рассказывал Сергей — я вытащил...
- С крайнего! — перебил его Алексей.
- Что? С какого крайнего?
- С крайнего дайва, а не с последнего! Когда вы, правильную терминологию усвоите? А еще МОРСКИЕ свиньи! Дмитрий, ты учил их вообще чему-нибудь?
- Так! Котики в тину! Или сам давай рассказывай!
- Да, все, все, ладно!
- Вот! И помалкивай!  Так, вытащил я бутылку коньяка еще с дьютика заныканную и всем напомнил, что 23-е февраля на дворе. Выпили по пять капель, а тут капитан выходит. Я ему налил стопку и говорю, мол выпей с нами, праздник у нас сегодня! А он нет, говорит, на работе и вообще... отказывается короче. Я говорю, ты знаешь ли какой сегодня праздник? Нет? День советской армии сегодня! Знаешь, что это такое было советская армия? Он смешался малость, египтянин, говорит, знаю, как же! Ну, так выпей с нами за советскую армию и военно-морской флот! И все ему, давай, выпей с нами! Ну он и махнул стопку. Я ему шоколадки кусочек. Он поблагодарил и пошел на мостик.
Сергей рассказывал. Андрей пропустивший этот день погружений (после Тистлегорма у него разболелось ухо), Лиля, Лариса и харьковская подружка Сергея с интересом слушали. Остальные были участниками описываемых событий.
- Минут через сорок приводит он нас в порт. И получилось, что мы одними из последних пришли, мест у причала, что б ближе к выходу не осталось. И мы стоим все на корме, с чемоданами, отнырялись, снарягу свою мокрую забираем. Стоим и смотрим куда он встанет, далеко ль нам чемоданы переть? А он подходит кормой к промежутку между двумя ботами пришвартованными и видно всем, что в промежуток этот мы явно не влезаем. Смотрим, и не поймем, что это он удумал? А он уверенно так задом прет в эту щель и бах! Углом кормы бьет в борт одному из этих ботов! Выломал кусок с полметра размером, выше ватерлинии, слава богу. Короче зря мы капитана напоили! Подвели мужика под неприятность!
- Конечно! С русскими свяжешься — жди беды! - засмеялся Андрей — Ну, давайте, что б у него все хорошо было!
Зазвенели стаканы, Саша сделал глоток терпкой, холодной, пузырящейся жидкости и почувствовал, что поток опьянения подхватил его и начинает нести, разгонять.
- Хорошая охота была! - сказал он себе под нос.
- Что? - переспросила Лариса.
- Фильм был... «Особенности национальной охоты», видела?
- Конечно. Но мне не очень понравилось. Какие-то туповатые мужики там. Алкаши.
- Туповатые. А с нами тебе нравится?
- Если б не нравилось, чего б мы с вами ходили?
- Да? А по-твоему мы чем-то так уж отличаемся от персонажей этого фильма?
- А по-твоему нет?
- По-моему ничем практически. Такие же балбесы.
- Ну, вы же не пьете, как эти там!
- Так и ситуация не такая, как там.
- А на охоте вы так же пьете?
- Мы на охоту не ходим. Как-то так сложилось, что мы вот дайверы, а не охотники.
- Правильно! Разве нормальные люди могут получать удовольствие от убийства животных?
- Не знаю, но они ведь там так никого и не убили в фильме.
- Но ведь хотели!
- Знаешь, мне кажется, что и не хотели. Если б хотели, то, наверное, бухали бы поменьше и охотились побольше.
- Да? То есть охота — просто повод удрать от жен бухать.
- Ну, да. Типа того. Как и дайвинг в общем-то.
Лариса засмеялась. Потом посмотрела на него долгим взглядом, отпила немного из стакана. Саше передали мундштук кальяна, он потянул сладкий яблочный дым. Предложил Ларисе. Она отказалась.
- Не понимаю, что вы в этом находите.
- Мы дайверы. У дайвера во рту всегда должен быть какой-нибудь шланг! - пошутил он.
Она слабо улыбнулась.
- Все-таки ты не похож на мужиков из этого фильма!
- Ну, не похож и не похож — пожал плечами Саша — не очень-то и хотелось!
Он отдал мундштук дальше по кругу, вытянул ноги под стол, обнял сидевшую рядом Ларису за талию. Земля качалась под ним, как палуба. 
- И почему все хорошее так быстро заканчивается? - спросил он ни к кому не обращаясь.
- У меня еще Каир впереди! - ответила девушка.
- Да. Тебе лучше.
- Там интересно?
- Интересно. Но одного дня катастрофически мало! Да еще дорога. Правда, я там был в самую жару. Через пару часов уже ничего не хочется, кроме прохлады и воды. Тебе будет лучше. Сейчас не жарко и не один день. Думаю, тебе понравится.
Он сел. Допил содержимое стакана. Обвел взглядом сидящих вокруг. Такие хорошие лица! В сущности, все совершенно замечательные люди! Он повернулся к Ларисе. Какая красивая! Что-то не так у нее. И у меня что-то не так. Наверное, у всех что-то не так. Но у нее, если верить ее подруге Лиле, что-то особенно не так. Интересно что? Спросить? Кто ты ей что бы спрашивать? Кто она тебе?
- Что ты так смотришь? - спросила она.
- Ты красивая! Просто смотрю. Любуюсь!
Она смутилась. Опустила взгляд. Нашарила сумочку, достала салфетку, украдкой промокнула глаза.
Дмитрий и Алексей наперебой рассказывали какую-то морскую историю, видимо интересную, потому, что все внимательно слушали. На него и Ларису никто не обращал внимания. Тогда он привлек девушку к себе, положил ее голову на свое плечо, погладил по шелковистым волосам. Она вдруг отстранилась и сказала тихо, но очень твердо: Все! Хватит. Извини, я не хочу!
- Как скажешь.
Он отодвинулся. Достал сигарету. Закурил. Нашарил под столом бутылку виски, опустил стакан под стол, налил немножко. Взял со стола бутылку колы добавил до верху. Сделал пару глотков, затянулся. Стал слушать рассказ Дмитрия с Алексеем пытаясь уловить, о чем они.
- Не обижайся, пожалуйста! - вдруг прошептала Лариса, наклонившись к нему. Она взяла свой стакан. - Давай выпьем. А когда допьем, проводишь меня до отеля? Ладно?
- Хорошо. - ответил он несколько сбитый с толку.
Через несколько минут их стаканы опустели. Лариса громко пожаловалась на головную боль и попросила Сашу проводить ее. Персонально Лиле, она сделала жест, мол все нормально, сиди, а Саша сказал всем, что сейчас вернется и вышел следом за ней.
Метров пятьдесят они шли рядом, молча, когда она взяла его под руку и снова сказала:
- Пожалуйста не обижайся!
- Я не обижаюсь, как видишь — ответил он — чего обижаться? Разве ты мне что-то должна?
- Я знаю, это выглядит все, как динамо, но, знаешь, у меня есть деньги, я могу за все рассчитаться.
- Что? Саша даже остановился. За что это ты хочешь рассчитаться?!
- За все кафешки, за сегодняшние катание на квадрициклах... Кстати, мне очень понравилось! Спасибо!
Саша на секунду вспомнил рев двигателя, скрип песка на зубах, ее руки крепко обнимавшие его сзади и восторженный ее визг, когда на обратном пути он вышел из неторопливой колонны и открыв полный газ пошел параллельным курсом обгоняя всех и не реагируя на окрики гидов.
- Что ты несешь? Я тебя приглашал, я и платил! Что еще за глупости?
- Да, но ты ведь рассчитывал...
Кровь застучала у него в висках.
- Я не бухгалтер, Лариса! У меня другая профессия. Я не считаю, что за две чашки чая и покатушки мне кто-то что-то должен. Не говори ерунды, а то я правда обижусь!
И тут уже откровенные слезы полились из ее глаз, она порывисто обняла его, неловко поцеловала в шею и зарыдала.
Он обнял ее. Он машинально гладил ее волосы, машинально говорил какие-то слова, чувствовал сквозь ткань футболки ее слезы и ничего не понимал! Оглянувшись по сторонам, он отметил, что аллея пуста и только они стоят, обнявшись такие близкие и бесконечно далекие. Он сам расстроился и едва не прослезился, а в голове совсем уж не кстати, всплыли строчки:
                Кабы мне, рябине к дубу перебраться.
                Я б тогда не стала гнуться и ломаться.
                Тонкими ветвями, я б к нему прижалась.
                И с его листвою день и ночь шепталась!
                Но нельзя рябине к дубу перебраться.
                Знать ей сиротине, век одной качаться.
Она отрыдалась. Подняла на него влажные, покрасневшие глаза и он обратил внимание, что тушь у нее размазана и потекла.
- Прости меня, — сказала она севшем голосом — ты хороший. Слишком хороший! Поэтому мне нельзя с тобой! Я не хочу снова страдать!
- Значит, если бы я был малость похуже, то было бы можно?
Он не хотел говорить этого. Он понимал, что это совершенно не нужно и не к чему и что это, вероятно, даже свинство, однако вопреки своей воле, чужим деревянным языком он продолжил:
- Интересные вы женщины существа! Вам нравятся хорошие, а спите вы, обычно, со всякой сволочью! А потом страдаете! А еще потом выходите замуж за хороших и страдаете опять, наверное, от отсутствия в них необходимых вам сволочных качеств!
Она молча смотрела на него полными слез глазами, а он, понимая уже, что необходимо срочно заткнуться, все-равно закончил:
- Однако сейчас ты, солнце, ошибаешься! Я был хорошим, но потом перестал им быть. Хорошим быть уж больно не выгодно в этом мире. И сейчас я уже совсем не хороший! Прямо скажем, довольно таки плохой. Так что ты, на сей раз, обозналась! Извини!
Она снова заплакала и побежала от него, но он настиг ее в два прыжка, крепко взял за руку выше локтя и сказал в приказном тоне: Стой! Успокойся! Давай, приведи себя в порядок, и я провожу тебя, как обещал, до отеля!
 И она послушалась.
Они молча стояли под фонарем, и Саша курил, а она занималась приведением в порядок лица. Он уже очень жалел, что дал выплеснуться своим комплексам, ему было стыдно. Не перед ней, она ничего не могла знать, перед самим собой!
Закончив макияж, она повернулась к нему и попросила:
- Посмотри, пожалуйста, все нормально? Тут темно и в зеркальце ничего толком не видно.
Он повернул ее к свету несколько демонстративно осмотрел и резюмировал, слегка щелкнув ее по носу:
- Могу только повторить, что ты очень красивая Лариса!
- Могу тоже повторить — сказала она, грустно улыбаясь — что ты очень хороший!
Он хотел... О! Он хотел немедленно взять ее на руки, отнести на ближайший, благо рядом было, пляж и там на лежаке...! Он очень сильно этого хотел! И если бы он это сделал, вероятно она не стала бы сопротивляться и... и... и что потом?!
Он криво улыбнулся и сказал:
- Пошли к твоему отелю.
И они пошли. В темноте она нашла его руку и так взявшись за руки, как в детском саду, они и шли. Торчавший в стеклянных дверях холеный, лет пятидесяти, усатый араб в ливрее заинтересовано уставился на них. Лариса показала ему язык. Он расплылся в улыбке. Саша подумал, а не показать ли ему кулак? Однако решил этого не делать, а просто развернул девушку к швейцару спиной и сказал:
- Ну, вот и все, солнце! Счастья тебе!
Она кивнула головой.
- И тебе.
- За меня не переживай!
Он подмигнул ей, затем наклонился и аккуратно поцеловал в щеку.
- Не так! - вдруг сказала она.
- Швейцар же! - удивился он.
- Плевать! - сказала она.
Тогда, как пару дней назад, он взял ее лицо в ладони и поцеловал по-настоящему, долго, нежно, вкусно. И еще раз, и уже чувствуя, что начинает плыть земля заставил себя оторваться от нее, молча развернулся и пошел прочь.

                Март 2007. Москва.

День выдался по-настоящему весенний. Солнышко, наконец, ласково пригрело промороженную насквозь за суровый февраль Москву, капала вода с крыш, оптимистично чирикали воробьи.  Косые солнечные лучи врывались в окошко, просвечивали кабинет, пробивали клубы табачного дыма.  На календаре значилось седьмое марта. Официальное поздравление всех двух барышень, как положено, с цветами, шампанским и конфетами, с утра уже было сделано и все теперь, типа трудились, а на самом деле, со всевозрастающим нетерпением, дожидались окончания рабочего дня что бы перейти к неофициальной и главной части праздника. Были посланы уже гонцы за водкой и продуктами, Гарик уже спер где-то и притащил кучу дров для мангала.
Саша в предстоящем празднике участвовать не собирался. Во-первых, за рулем, во-вторых желудок его, после египетских приключений еще не пришел в норму, в третьих ему не хотелось в канун женского дня портить жизнь Светлане.
Он сидел за компьютером и занимался тупой рутиной. Просматривал квитанции за последние пару недель в поисках, выданных клиентам, но неоплаченных заказов. Выдачи с неполной оплатой случались периодически, человеческий фактор, и лучше было найти их самому и как-то решить вопрос, чем дожидаться, когда это будет выявлено администратором производства.
Через пару часов такого занятия он совершенно отупел. Потянулся, встал, прошелся по кабинету, сделал себе кофе, снова сел за компьютер, развернул аську. Поздравить, что ль сослуживиц из других филиалов с наступающим праздником?
Он не стал сильно заморачиваться, написал довольно стандартное поздравление, хотел разослать веером, но поняв, что не получиться рассортировать контакты по половой принадлежности, стал рассылать каждой в отдельности. Очень скоро среди бухгалтеров, кладовщиц и юристов ему попался ник 75Laurra@. Ему не удалось вспомнить кто это, и он ткнул мышью в инфу. 75Laurra@ 31 Москва. Ах, это та, которая «Чо хамишь?». Саша улыбнулся, вставил текст поздравления:
/Поздравляю с наступающим Международным Женским Днем! Желаю денег, счастья, а самое главное любви!/ - отправил и подумав, написал вдогонку
/Надеюсь, это поздравление не будет расценено, как изощренное хамство? :)/.
В ответ пришел сначала смайлик :), затем /Спасибо!/, затем /Привет!/ и наконец /Как дела?/.
 /Как сажа бела!:)/ - написал Саша.
После короткой паузы пришло /Опять хамишь?:)/
/Судя по смайлику, ты научилась видеть разницу между хамством и шуткой?:) Поздравляю! Это важное достижение!:)/
/Можешь не ставить смайлики после каждой фразы. У меня все хорошо с чувством юмора./
/Правда? А мне по первому разговору так не показалось! Кстати, а почему ты мне написала тогда?/
/Это важно?/
/Да, нет. Я так, разговор поддержать... Знаешь, этот старый анекдот?/
/Нет. Рассказывай!/
/Не буду. Он очень неприличный./
/Начал, так рассказывай!/
/Я еще не начинал, солнце!/
/Солнце?/
/Солнце! А что? Не нравиться быть солнцем?/
/Да, нет. Ничего./
/Кстати, как тебя зовут, солнце?/
/Зови меня пока Солнцем!/
/Да? Ну, ладно. Хорошо, Солнце, договорились! Нарекаю тебя Солнцем!/
/:)) А тебя, значит, зовут Александр?/
/Точно! А как ты догадалась?!/
/Ну... это было не просто! Долго рассказывать!:) И тебе ровно сорок лет?/
/Опять в точку! Невероятно! Ты ясновидящая, Солнце? Или просто прочитала данные в аське?:)/
/Ясновидящая. Но мои возможности не безграничны. Например, я знаю, что ты живешь в Москве, но чем ты занимаешься мне уже не видно. Что-то мешает мне увидеть!:)/
/О! Это, наверное, потому, что я занимаюсь всякой ерундой! В данный момент разговариваю с Солнцем./
/Должна сказать тебе, что это не ерунда! Солнце разговаривает далеко не с каждым!/
/Вау! Возможно, ты скажешь мне какие цели преследует Солнце в этом разговоре?/
/Солнце не преследует целей! Солнце просто светит!/
/:) Браво! У тебя правда все хорошо с чувством юмора!/
/ У тебя тоже! И все-таки, я не вижу, чем ты занимаешься. Расскажи!/
/Ты про работу? Это не интересно./
/Интересно!/
/Нет. Моя работа связана с тяжелыми, металлическими и часто грязными предметами. Это не интересно./
/А что интересно?/
/Ну, по мне так всего на свете интереснее подводный мир./
/Подводный мир? Там интересно?:)/
/Ого! Еще как!/
/ И что там?/
/Слушай, если я буду писать об этом, меня понесет и получиться слишком много буков!/
/Ничего! Я почитаю. Я люблю читать./
/Смотри! Сама напрашиваешься!/
/В курсе! Давай рассказывай!/
/Подводный мир — совершенно не похож на наш, на тот к которому мы привыкли. Там очень хорошо, там очень мало людей и они еще не успели загадить его надлежащим образом./
/Кажется, ты не очень-то любишь людей, Александр?/
/Нет. Как объяснить?/
/Так, что б я поняла./
/Скажем, так. Я не люблю людей, как массу. Каждый в отдельности, чаще всего, очень даже ничего. Некоторые просто прекрасны. Но стоит нам собраться вместе, и мы становимся похожи на стадо свиней. Я понятно излагаю?/
/Вполне. Продолжай про подводный мир!/
/Слушаюсь, моя повелительница!/
/Солнце!/
/Слушаюсь, Солнце!/
/Я жду!/
/И так, подводный мир. Там все другое. Там меняются физические свойства. Если создать нейтральную плавучесть, то исчезает тяготение и мы парим в невесомости. Мы летим рядом со стенами сказочных коралловых замков. Видим удивительных морских обитателей! Рыбы там яркие, разноцветные совершенно невообразимые! Там спокойно. Там нет политики и денег. Там даже люди меняются! Становятся лучше!/
/Ты дайвер?/
/Ты точно ясновидящая!:)/
/А где ты ныряешь, дайвер?/
/Пока случалось только в Египте, ну и в Турции как-то раз было, но давно и не правда. В Египте, короче./
/Понятно. Что там еще есть хорошего в твоем подводном мире?/
/Там, Солнце мое, все хорошо! Там СКАЗКА! Я не так давно этим занимаюсь и мне очень жалко, что я не видел, не знал всего этого раньше. Все что было до того я считаю потерянным временем, вырванными годами, ибо подводный мир - лучшее что есть на свете! А затонувшие корабли? Есть, например, такой корабль, в Красном море, он называется...
/Тистлегорм?/
/Да./
/Чертополох?/
/Точно, Солнце!/
/И он ЛЕЖИТ НЕДАЛЕКО ОТ ВХОДА В СУЭЦКИЙ КАНАЛ и ЧУДО, КАК ХОРОШО СОХРАНИЛСЯ?/
/Да. Почему большими буквами?:)/
/Дайвер Александр. Давно ты нырял КРАЙНИЙ РАЗ, дайвер?/
/Что? КРАЙНИЙ РАЗ?/
/Ну, не последний же!:)/
Пазл вдруг мгновенно сложился: Солнце? Дайвер? Египет. Чертополох? Крайний. Laurra75@. Но это было так невероятно! Этого просто не могло быть! И что теперь?
Он потянулся к клавиатуре, осторожно, будто сапер, тронул клавиши, и набрал сообщение.
/Солнце, тебя ведь зовут Лариса?/
Он знал каким будет ответ. Даже ни секунды не сомневался. И стены дрожали, и продолжал рушиться мир с его теорией вероятностей, с тем что может быть на свете и чего быть никак не может. И когда на экране выскочила вполне ожидаемая надпись /Значит, ты тоже ясновидящий, Саша?:)/, весь его мир рухнул и навсегда провалился в ад. 

                * * *

Они не хотели встречаться. Оба понимали, что это совершенно ни к чему. При этом, они переписывались. Переписывались много и бурно. Так много, что это стало весьма отрицательно сказываться на качестве Сашиной работы.  Они даже неоднократно умудрялись ссориться в переписке, но сколько раз ссорились, ровно столько же раз и мирились. Это были очень странные отношения, какие-то с самого начала тяжелые и больные. Да и как могло быть иначе, если роман был никому из них не нужен? Однако, помимо их воли, он возник и развивался. Сначала в эпистолярном жанре.
Для Саши эта переписка, каким-то непостижимым образом, вопреки его желанию, стала самым главным в жизни. Каждое утро он первым делом открывал аську и радовался, если обнаруживал, что она ему уже что-то написала. Бывало, что его срочно звали, например, в цех где какая-нибудь очередная проблема требовала его участия, а он появлялся только минут через сорок, потому, что не мог оторваться от необычайно важного диалога. Он постоянно думал о Ларисе в следствии чего сделался рассеянным, причем настолько, что это замечали все и сосед по кабинету, и приемщики, и Эллочка, не говоря уже о Светлане, которая ясно видела, что с ее мужем что-то не так, а он, естественно, ничего объяснить ей не мог, от вопросов отмахивался и злился.
Из переписки он кое-что узнал о Ларисиной жизни. Была она, как оказалось, недоучившейся актрисой. На четвертом курсе Щукинского училища, в которое она, по ее уверению, поступила совершенно самостоятельно, не имея никаких связей или денег, у нее случилась любовь, закончившаяся рождением сына и замужеством, которое оказалось недолгим. Муж, как водиться, оказался бабником и тряпкой, однажды наградил ее привезенным из командировки триппером, после чего состоялся развод. Банальная история. Вернуться к учебе у нее не получилось, так-как бывший, после развода, придумал бухать, денег не давал, а она разрывалась между детским садом, всякими бестолковыми работами, вроде продавщицы то в киоске, то в обувном магазине. Кроме того, именно в это время у нее тяжело заболела мать.  Жила она в двухкомнатной хрущевке с родителями. Короче, не сладко пришлось барышне. Пару лет назад ей встретился нормальный, по ее словам, мужик. Ему было тогда сорок два года, а ей двадцать восемь. Возникла любовь. Он был достаточно состоятельный крот, имел какое-то там собственное дело, квартиру, машину. Она переехала к нему, он любил ее, принял ее сына, и вроде, все складывалось прекрасно, но тут у него начались неприятности. Кто-то стал отжимать его бизнес. Начались какие-то судебные тяжбы — разборки. Он не хотел уступать, все поставил на карту и в итоге остался без бизнеса, денег и квартиры. В настоящее время жил в общежитии в Твери, а она вернулась к родителям, работала рассылальщицей рекламного спама в некоей фирме за какие-то смешные копейки и регулярно каталась в Тверь, где находила своего друга раз от раза во все более пьяном и бомжеватом состоянии.
От всех этих радостей у нее возник некий невроз. Испуганные родители уговорили обратиться к психиатру, который назначил ей антидепрессанты. Лучшая подруга, та самая Лиля, заметила, как прием сих волшебных таблеток меняет Ларисину личность и решила, что гораздо лучшим лекарством станет путешествие. Так Лариса и оказалась в Шарм-эль-Шейхе.
Когда Саша услышал не веселую эту историю, он, естественно, преисполнился сочувствия. Теперь ему стали понятны странности ее египетского поведения. Трезво оценив ситуацию, он понял, однако, что самое лучшее, что можно для нее сделать — это просто срочно исчезнуть из ее жизни. У него ведь были на содержании жена и сын — студент колледжа. А вот денег, таких что б содержать две семьи, у него не было и не предвиделось, да и не представлял он, как можно существовать подобным образом. Другое дело Эллочка — тут все было просто, понятно и честно, а с Ларисой совсем-совсем другая получалась история. 
Итак, надо было просто написать что-то вроде: «Очень сочувствую тебе, солнце. Ты замечательная женщина. Удивительно, как несправедлива жизнь! К сожалению, я не тот мужчина, который тебе нужен. Уверен, скоро ты обязательно встретишь того, кто сделает тебя счастливой. Удачи тебе и прости, если в чем провинился.»
Вот и все! Написать такое, отправить ей, затем удалиться из ее списка контактов, удалить ее и все. Только и делов! Как просто!
На самом деле все было совсем не просто. Он не мог этого сделать. Она была слишком важна для него, и всякая логика тут была бессильна. Кроме того, он откуда-то совершенно точно знал, что, поступив таким образом, сделает ей очень больно! Настолько больно, что возможно, она этого и не переживет.
Не переживет? С какого?! Кто он ей? Что их связывает? А связывала их, видимо, все та же тонкая ниточка, которая вдруг протянулась между ними в тот вечер, когда они оказались за соседними столиками в Шарм-эль-Шейхе.
- Нет, это не Рио-де-жанейро!  Это гораздо хуже!
- А вы бывали в Рио?
Саша улыбнулся воспоминанию. Кино, да и только! Разве так бывает?
Нет, он не отправил ей это тщательно придуманное прощальное сообщение. Это было совершенно невозможно!

                * * *

В конце апреля, когда снег сошел и весенний ветер гонял пыль по московским улицам, а свежая зелень проклюнулась из почек на деревьях и наполнила дворы одуряющим свежим запахом, они встретились.
Он подъехал в назначенное время к указанной точке в спальном московском районе. Она уже ждала. Он увидел ее сразу, она стояла на тротуаре спиной к нему и к ветру в облепившем стройную фигуру светлом плаще, с развивающимися длинными каштановыми волосами. Он остановил машину, вылез, волнуясь подошел к ней сзади и дотронулся до плеча. Она вздрогнула, обернулась и посмотрела на него своими волшебными темными глазами. Взгляд был долгим, знакомым. В этом взгляде была ветреная южная ночь и шум моря, в нем было все, что Саша любил на свете.
- Здравствуй, Солнце. — сказал он, наклонился и поцеловал ее в щеку.
- Здравствуй.- ответила она, продолжая смотреть в его глаза.
В голове зазвенел мелодичный ксилофон и город исчез. Они неподвижно стояли среди бесконечного, до горизонта, совершенно пустого асфальтового поля, и только ветер гнал мимо облака серой пыли, трепал девушке волосы.
Анубис был тут, как тут. Он сидел рядом, подняв острую морду, лукаво глядел на них и молчал. Вот, значит, чья это работа! - вдруг сообразил Саша. Анубис улыбался.
- Зачем? - мысленно спросил Саша.
- Зачем? Ты всегда мечтал о ней, а теперь спрашиваешь: «Зачем?». Все только для тебя и только так, как ты хочешь! - беззвучно ответил владыка запада.
Голова у Саши закружилась, он зажмурился, а когда открыл глаза все вернулось. Вокруг были дома и люди, по улице ехали машины, только ветер остался и продолжал нести серую пыль.
- Что это с тобой? - спросила Лариса.
- Ничего. Все в порядке. Поехали, солнце?
- Куда?
- Куда-нибудь! Мир большой!
Он привез ее в «Щербет». Они уютно устроились за уединенным столиком, он заказал чай с кедровыми орешками в высоких стаканах, суши и кальян. Они сидели напротив, смотрели друг на друга, а разговор не получался. Какие-то искусственные фразы повисали в воздухе, становясь бессмысленными еще не будучи оконченными. Совсем не так было в переписке. Наконец, Саша сказал честно:
- Что-то не знаю, о чем говорить. Какой-то я весь скованный и зажатый.
- Обязательно надо говорить? - спросила она.
- Не знаю — Саша пожал плечами — Вроде так принято.
- Ты все делаешь, как принято?
- Отнюдь.
- Ну, вот!
- «Перевесь подальше ключи.
     Адрес поменяй, поменяй.
    А теперь давай помолчим,
    Это для меня.» - продекламировал он.
- Что это?
- Песня.
- Чья?
- Не знаю. Кто-то из бардов-шестидесятников.
- Ты любишь бардов?
- Да. Некоторых. Галича. Высоцкого, конечно. Из нынешних, Трофима.
- Трофима я тоже люблю. И Высоцкого. Ты поешь?
- Ну, так. Три аккорда. Перед профессионалкой я точно выступать не готов!
- Кто профессионалка?
- Ты, разумеется! Щукинское, шутка сказать!
- Перестань. Это все, вроде, как и не со мной было...
Врубили музыку и разговаривать сразу стало невозможно. Вышла на центр зала совсем юная девчонка в блестящем костюме — исполнительница танца живота. Лариса смотрела на танец, а Саша курил кальян и смотрел на Ларису.
- Почему ты не смотришь танец? - спросила она, перекрикивая музыку.
- У меня нет денег на это смотреть! - крикнул он в ответ.
Лариса засмеялась. Он все смотрел на нее и вспоминал: Кафе «Панорама», ветер, месяц между тучами, аллея, кофейня, поцелуй возле отеля, квадроцикл, несущийся по желтому песку, ее полные слез глаза крайним вечером. И вот она здесь, напротив! Кто бы мог подумать?
Позже, уже в темноте, он доставил ее домой. По дороге, они проезжали мимо парка Сокольники.
- Я бы прогулялась немножко. — сказала она.
- Давай пройдемся. Я люблю этот парк.
Он подрулил к тротуару, остановился и тут позвонила Светлана.
- Ты где? - спросила она.
- Нас тут собрали на совещание. Скоро буду. - соврал он.
- Какое совещание в десять часов вечера?
- Производственное! Какое еще? Приеду расскажу.
Молча выслушав этот диалог, Лариса тихо сказала:
- Ладно, поехали. Тебя ждут.
Он не заставил себя долго уговаривать. Через несколько минут около ее дома они простились. Прощание было коротким и грустным. Саша подумал было, что на этом и все. Но нет! Кажется, ничего уже не зависело от их воли.
Они продолжали встречаться. Это было сложно и случалось один — два раза в неделю. Иногда он придумывал для Светланы, что у него некие дела вечером, а иногда днем он и его тайная подруга, оба сматывались под какими-нибудь предлогами со своих работ и гуляли по Сокольникам или Лосиному острову.
В их отношениях не было секса. Этим было просто негде заниматься. Он думал как-нибудь снять номер в гостинице, но до поры это так и оставалось мыслями.
А весна наступала! С каждым днем становилось теплее, листва развернулась и шелестела под ласковым ветерком. В парках пели птицы, а небо было синим и глубоким. Весна заманивала, весна обещала чудеса!
Однажды, уже в мае, вечером, они сидели на скамейке в парке. Саша курил и что-то рассказывал, начинало смеркаться. У Ларисы зазвонил телефон. Это был ее тверской друг. Он вообще звонил достаточно регулярно. Саша старался не слушать этих разговоров. Он справедливо считал, что эта часть ее жизни не имеет к нему отношения и совершенно не ревновал. Но на этот раз ему не удалось пропустить разговор мимо ушей, по тому, что он имел к Саше самое непосредственное отношение.
После приветствия, Лариса выслушала что-то и ответила:
- Нет, я не приеду в эти выходные. Могу, но не приеду. И в следующие тоже.
Выслушала встречную фразу.
- Я больше так не могу. Я устала.
В ее интонациях чувствовалось давняя, выношенная решимость.
- Да, встретила. Да!
- Нет. Это все. И, пожалуйста, больше никогда мне не звони!
Она дала отбой и расплакалась. Саша растерялся. Он не знал, что в таких случаях говорят или делают. В итоге он ничего не придумал лучше, как спросить:
- Это ты из-за меня?
Она помотала головой и проговорила, вытирая слезы:
- Нет! Но с твоей помощью. Каким-то образом, ты помог мне закончить с этим.
Она успокоилась на удивление быстро, грустно улыбнулась и сказала:
- Извини, я совсем не хотела, чтобы этот разговор произошел при тебе. Так получилось.
Она придвинулась ближе, положила голову ему на плечо и тихо попросила обнять ее. Он выполнил эту просьбу и телом ощутил всю ее беззащитность, уязвимость перед жестоким миром. Одновременно он сделался неприятен сам себе, потому, что ничем не мог ей помочь, мог только сделать ее жизнь еще сложнее и хуже. Это нужно было остановить! Прекратить, как можно скорее! Прямо сейчас! Он решился.
- Солнце! - позвал он.
Она повернула голову, и он увидел ее глаза. Слез уже не было, а был этот ее удивительный, чарующий взгляд, взгляд которому он не умел, не мог противиться. 
- Послушай — начал он — я так не могу. Я чувствую себя каким-то...
- Молчи! - прошептала она и закрыла ему рот тыльной стороной ладони — Не ты ли говорил мне, что мы живем здесь и сейчас?
Он взял ее ладонь в свою, поцеловал и подвинул чуть в сторону, чтобы ответить.
- Да. Но я не знал про тебя ничего, когда говорил это! Я не хочу, чтобы тебе потом было плохо! Я, наверное, я люблю тебя!   
 Ее губы оказались вдруг очень близко, раскрылись и дрогнули. Он прижал ее к себе, сердце мощными толчками погнало кровь по жилам, их тела потеряли вес, закачались и поплыли куда-то. Она оказалась у него на коленях, и он хрипло и горячо прошептал ей на ухо:
- Пойдем в машину, Солнце!
- Пойдем! - отозвалась она.

                * * *

Старый мир перестал существовать, а новый едва ли оказался лучше. Этот новый мир был похож на вязкий, тяжелый бред, который возникает иногда при высокой температуре.
В этом новом мире был обшарпанный номер в гостинице Измайлово и какой-то злой секс с Ларисой, похожей на ведьму, и дикое объяснение со Светланой на следующий день. Дикое потому, что Светлана рыдала, падала на колени, обнимала его ноги и умоляла не уходить.
- Делай, что хочешь! Живи, как хочешь, но только не уходи! - рыдала она.
И он не ушел. Собственно, ему некуда было идти.
Теперь он каждый день видел незнакомую ему Светлану. Светлану заискивающую, Светлану жалкую, Светлану очень несчастную. А еще он видел растерянное лицо сына, который не понимал толком что это такое происходит и не мог решить, как ему себя вести.
И было совсем уж, вроде не нужное объяснение с Эллочкой и ее слезы, которые, впрочем, на Сашу уже большого впечатления не произвели.
И постоянный, безумный секс с оказавшейся в этом отношении полной оторвой Ларисой. В парке, в сауне, на даче у ее родителей, в подъезде, на скамейке детской площадки и опять в машине.
И потом мучительный бесконечный секс со Светланой, который происходил после свиданий с Ларисой и вместо того чтоб завершаться оргазмом всегда завершался рыданиям Светланы, которую было жалко.
На этом фоне, уже не таким уж и важным событием, оказалось снятие Саши с должности директора и перевод в центральный филиал с понижением, на должность старшего приемщика.
Светлана в конце концов нашла выход. Она уехала на дачу и писала оттуда послания, разрывавшие сердце.
Этот ад продолжался пару месяцев. Затем, как-то Саша стал замечать, что его такая безбашенная и бескорыстно в него влюбленная подруга, все же в тайне очень надеется, что он уйдет из семьи к ней. Конечно смешно было ждать другого, но Саша, которому исполнился сорок один год, был наивен и совсем плохо знал женщин!
Он страшно устал. Все симптомы нервного истощения были на лицо, это видели все, разумеется, кроме него.
Однажды Лариса позвонила ему на работу и попросила вечером, подъехать в кафешку где они иногда любили посидеть. Она многозначительно сообщила, что нужно поговорить. Будто они почти каждый день не разговаривали!
 Заканчивался июль, но погода, как это не редко бывает в Москве, была не важная. Тучи ползли над крышами серых, типовых многоэтажек, дул сильный ветер и накрапывал дождь.
Она ждала его за столиком на открытой веранде под тентом. По случаю плохой погоды, кроме нее там не было совершенно никого. Перед ней стояла чашечка кофе, сырой ветер развлекался, играя ее прекрасными волосами, и Саша впервые подумал, что, кажется, всегда там, где Лариса, там и ветер.
Он издалека помахал ей рукой, подошел к столику, сказал традиционное «Здравствуй, Солнце!», сел напротив. Она была какая-то напряженная, взвинченная.
Подошел официант, Саша попросил кофе.
- Что случилось, Солнце?
- Я беременна. Я была у врача. Это совершенно точно твой ребенок! Не волнуйся, я сделаю мини аборт. Это стоит восемь тысяч, я уже узнала.
Он достал кошелек, вытащил две красных пятитысячных бумажки и молча протянул ей. Тут же стало ясно, что совсем не такой реакции она ждала! Целая гамма выражений быстро сменилась на ее красивом лице. Удивление, разочарование, растерянность и наконец гнев. Даже губы у нее побледнели, а глаза стали узкими, как бойницы. Такой он ее еще не видел! Она взяла деньги, убрала в сумочку, подняла свою чашку и неожиданно выплеснула остатки кофе ему в лицо.
- Ты! Ты, тряпка! - прошипела она, перегнувшись через столик — Что на что ты меняешь?! Любовь на тарелку супа?!
Она встала с грохотом отодвинув стул, красиво повернулась, и гордо пошла прочь. Саша рукавом джинсовой куртки вытер лицо, поднялся и тут принесли его кофе. Он расплатился, сел обратно за столик, закурил. В этот момент решение само пришло к нему. Это все. Точка! Хватит! Надо вернуть все назад, вернуть, если еще не поздно. Вернуть Светлану и жить, как жил!
Как только пришло это решение ему стало легко! И тут же явилось осознание того, как оказывается душно и тяжело ему было эти последние месяцы! Быстро, обжигаясь, он допил кофе и почти бегом направился к машине. Отъезжая, он не видел, что Лариса наблюдает за ним прячась за углом.   
Он быстро проскочил кусочек Щелковского шоссе, съехал на МКАД, долетел до Горьковского и там встал в любимую балашихинскую пробку. Достал телефон, набрал Светлану. Она подняла трубку.
- Я еду к тебе. Там все кончено. Если сможешь, прости меня... пожалуйста.
- Приезжай — ответила она.
Проторчав в пробке минут сорок, он наконец получил возможность ехать, пулей пролетел до поселка Обухово и там свернул с трассы на периферийную дорогу, ведущую к нужному ему Носовихинскому шоссе. Дорожка эта была узкая, подразбитая и все время петляла. Саша торопился, давил на газ, рискованно обгонял попутные машины. Мощный двигатель взрыкивал на обгонах, неслись мимо луга и перелески. Саша волновался в ожидании встречи с женой, но откуда-то он знал, что все будет хорошо, даже лучше, чем было раньше! Тревожно, но легко и весело было у него на душе, как бывает в преддверии больших перемен или перед дальним путешествием!
До Носовихинского шоссе было уже не далеко, а там можно было валить на все деньги! Еще часок и на месте, вперед! Темнело. Саша включил фары и надавил на газ. Стрелка тахометра прыгнула в верх и скорость стала расти. Впереди был крутой поворот, он чуть сбросил газ, заправил машину на траекторию и снова «наступил». Автомобиль с легким уводом задней оси уверенно встал на дугу, и Саша порадовался своему водительскому искусству, когда что-то произошло. Он даже не понял, что именно, но только передние колеса неожиданно и резко заскользили влево и он оказался на встречной полосе. В лоб шла машина. Он успел только принять еще левее и вылетел с дороги.
В свете фар дернулось поле и поменялось местами с небом, лопнуло лобовое стекло, комья земли и осколки полетели в лицо, затем он ощутил сильный удар в голову и все кончилось. Машина стояла неподвижно. Он, кажется, был цел.
Выплюнув землю, Саша с трудом открыл помятую дверцу, вылез из машины. Голова у него немедленно закружилась, судорожно пытаясь за что-нибудь схватиться он упал на пашню рядом с разбитым вдребезги фордом.
- Это все? - спросил он сквозь хрустальный звон.
- Что ты! - ответил голос Анубиса — Это банальное сотрясение мозга, даже и не тяжелое!
От дороги к нему бежали люди из встречной машины. Они посадили его прислонив спиной к колесу форда. Его вырвало. Кто-то принес ему воды. Предлагали вызвать скорую, вызвать ГАИ. Он поднялся на ноги, понял, что все не так плохо и отказался. Поблагодарил за участие, сказал, что разберется сам.
- Сам? Да ты ж весь в крови! - сказал ему какой-то доброжелательный пожилой мужик.
- Да? - Саша провел ладонью по лицу — Действительно. Осколками, наверное, порезало. Ничего страшного.
Голова продолжала кружиться, но не так сильно. Он знал, что больше не упадет. Попросил полить ему на руки, умылся.
- Смотри-ка, кажется, ты и вправду удачно отделался! - усмехнулся участливый мужик — Но машина, пиши пропало! Куда ты так летел? На пожар?!
- Извините, наверное, я вас здорово напугал!
- Да, чего уж там! Хорошо, что цел остался.
Он позвонил сослуживцу, жившему неподалеку, как раз в поселке Обухово. Объяснил ситуацию. Тот приехал, вызвал эвакуатор, который отвез останки форда и сгрузил во дворе. Саша привел себя в относительный порядок, заклеил порезы пластырем, выпил с хозяином пару стопок водки. Поблагодарил за помощь и сказал, что поедет домой. Вызвал такси, попрощался и вышел на улицу. Закурил, достал телефон, позвонил Светлане, рассказал о происшествии. Та страшно разволновалась, хотела немедленно куда-то ехать, он на силу уговорил ее остаться на даче, потому, как ночь глухая на дворе, и приехать домой завтра утром.
Подъехало такси. Саша сел рядом с водителем, назвал адрес. Водитель поинтересовался, что это у него с лицом. Саша рассказал.
- Удачно отделался! - усмехнулся водитель.
- Да, мне это сегодня уже говорили — печально ответил Саша.
Брякнул телефон извещая о приходе сообщения. От Ларисы. Как из прошлой жизни привет! Он не торопясь прочитал: «Ненавижу тебя! За это твое спокойствие, за эти десять тысяч, за это лето, за то, что мне было хорошо с тобой! Ненавижу!». Он только криво усмехнулся и не стал ничего отвечать.

                * * *

Некоторое время все было очень хорошо. Жена была предупредительна и вежлива, сын страшно рад, что все вернулось на место. На работе Саша с удовольствием обучал премудростям ремесла двух молодых приемщиков.
Он продал на запчасти то, что осталось от форда и испытал облегчение, как будто вместе с этим металлоломом избавился от груза всего, что произошло с ним за последние полгода. Если б так!
Светлана его не простила. Она и рада была бы простить, но не сумела этого сделать. Память о его предательстве сидела у нее под сердцем, как ржавый осколок и причиняла постоянную боль. Она скрывала это, пыталась бороться, но все было бесполезно, ее обида и боль только копились.
Лариса бомбардировала его СМСками. По несколько штук в день. В этих посланиях она то пыталась оскорбить его, как-то задеть, то взывала к его жалости, рассказывая, что у нее нервный срыв и пишет она ему-де из психиатрической больницы (чему Саша не поверил), то вдруг просто пускалась в пространные, сентиментальные воспоминания об их недавних отношениях. Он ничего ей не отвечал, хоть это и было трудно. Память о ней была еще очень свежа и чувства никуда не делись, хоть он уже и понимал, что все это время она вела свою женскую игру.
В конце августа, ему позвонил Дмитрий. Он сообщил, что вся компания через месяц отправляется нырять в Хургаду и поинтересовался не хочет ли Саша присоединиться. Это конечно было очень заманчиво, однако он сомневался. Сомневался насчет Светланы. С одной стороны, они в процессе примирения заключили договор дававший каждому из них полную свободу, с другой стороны, он прекрасно понимал, что она осталась тем же человеком, которым была всегда и ей его очередной отъезд радости явно не доставит. Да, но тогда, где ж свобода, за которую он боролся? Все остается, как было?
Он ответил Дмитрию, что подумает, а про себя решил в этот раз никуда не ездить. Эх, эх! Человек-то предполагает, а располагает, как говорил незабвенный Булгаковский Воланд «кто-то совсем другой»!
Все произошло на сорокалетии мужа Светланиной сестры с которым Сашу связывали хорошие, дружеские отношения. Этот маленький юбилей праздновался в небольшом азербайджанском ресторанчике. По случаю хорошей погоды, накрыли им на летней террасе в закрытом и уютном внутреннем дворике заведения. Народу собралось человек двадцать. Родители именинника, друзья, сослуживцы.
Весь вечер Саша не спеша попивал сухое красное вино и оставался практически трезвым, а вот Светлана весьма плотно занималась коньяком и к концу праздника оказалась изрядно захмелевшей и взвинченной.
Гости стали расходиться и в конце концов за столом остались виновник торжества с его супругой, да Саша со Светланой.
- Ну, что? Давайте еще по одной, да станем сворачиваться, можно потом у нас продолжить. — сказал именинник щедрой рукой разливая остатки коньяка.
- Нет! Я вино пью. - Саша закрыл свой бокал ладонью — Свет, тебе, по-моему, то же хватит!
- Без тебя разберусь! - ответила она и опрокинула рюмку, которая ее и добила — Ты заботишься обо мне, да?! Какой у меня внимательный муж!
- Свет, не начинай, пожалуйста! - Саша попытался остановить ее, но это было невозможно. Вся обида, вся ее накопившаяся горечь, в этот миг полилась наружу мутным потоком.
Она рассказала все. Рассказ ее был весьма экспрессивен и подробен, уснащен матерной руганью и такими едкими оскорблениями, которые способен породить, лишь очень близкий человек.
Светланина сестра слушала и посматривала на Сашу с изумлением и разочарованием, а муж ее, явно, с трудом удерживался от саркастической ухмылки (Сашу ему всегда ставили в пример, как образец семьянина).
- Все этот его дайвинг! - закончила Светлана, и вдруг, давая выход своему бешенству, сорвала с запястья свою «Омегу», подаренную Сашей в самом начале этой истории, и что было сил запустила ему в голову.
Он увернулся, часы врезались в находившуюся за его спиной мраморную колонну и только брызги полетели в стороны!
Саша поднялся, голова у него кружилась, бессильный гнев душил его! Что было возразить? Объективно, она была кругом права, а глубинные какие-то личные причины... Кому кроме него они интересны?
Он молча пошел к выходу. В ушах у него звучал хохот Анубиса.
- Иди, иди! Сволочь! Мразь! Козел! - неслось ему в спину.

                Сентябрь 2007. Хургада.

Море закончилось внезапно. Миг, и вместо синевы понеслась под крылом выжженная беспощадным солнцем желтая земля Египта. Уже такая знакомая земля!
- Прибыли! - Андрей хлопнул Сашу по плечу — Что-то ты какой-то на себя не похожий, Саня? Случилось чего?
Рассказать, что ли? - подумал Саша — А смысл? Грузить в сущности постороннего человека своими проблемами? Он вымучено улыбнулся товарищу и сказал:
- Да, нет, все ОК. Устал просто.
- Ну, вот и будем отдыхать! Я тут подумал, может, нам с тобой курс Deep пройти? Будем нырять на сорок метров, а? И Дмитрию дадим заработать!
- Давай! Я за. - ответил Саша — Мне вообще дико обидно, что я только в сорок лет дайвингом занялся, если б пораньше, лет так на десять, я б, наверное, доучился до инструктора и занимался бы этим профессионально.
- Да, ладно?!
- Нет, правда! Кажется, мне ничего на свете так не нравилось, как дайвинг!
- Знаешь, нравиться-то и мне нравиться, но боюсь, нырять в свое удовольствие и зарабатывать этим — две больших разницы.
- Да, ладно, это ж я так... мечтаю. Но насчет Deep – это хорошая идея! Давай поучимся.

                * * *

Одетый в старые и любимые, истертые до белизны джинсы и светло-бежевую футболку, с пластиковым ящиком полным снаряги в руках, Саша довольно ловко прыгнул через полоску голубой воды отделявшую причал от бота, и мягко приземлился на палубу, которая уже вибрировала от запущенных дизелей. Солнце сияло, море искрилось! С пляжа ближайшего отеля за ними наблюдали скучающие туристы «тюленьего образа».
- Поехали! - крикнул Сергей, передразнивая первого космонавта.
Бот отвалил от причала и набирая скорость пошел от берега, прочь от постылой земли!
Саша курил стоя на корме, смотрел на бегущую от винта пенную дорожку, на удаляющийся, сплошь застроенный отелями берег и чувствовал, что, несмотря на все передряги последних месяцев, ему по-настоящему хорошо! Это, было с ним впервые после Шарм-эль-Шейха. За полгода он успел подзабыть, как это бывает.
- Хорош курить, Deep diver! - окликнул его Дмитрий — Пошли учиться обращению со стэйджами!
Через час бот встал на якорь около рифа. Далекий берег скрылся в туманной дымке, кругом было только море. Андрей и Саша в полной амуниции к которой были добавлены непривычные им дополнительные баллоны «стэйджи» прыгнули в воду, оказавшуюся удивительно комфортной температуры, следом прыгнул Дмитрий. Пока они готовились, проверяли еще раз регуляторы, плевали в маски, Дмитрий давал последние указания, повторяя самое важное из уже сказанного на палубе:
- Сейчас под нами небольшое плато на глубине примерно десяти метров. Погружаемся к нему, если все продулись и все нормально, подходим к его краю. Там стенка и дна там нет. Падаем до сорока метров, не больше! Зависаем у стенки, я даю порешать задачки, посмотрим, как у вас с азоткой на сорока метрах. Первым, ну пусть будет Андрей, потом ты, Саша. Задачки не больше пяти минут должны у нас занять, потом начинаем медленно подниматься. Метрах на двадцати, по моему сигналу, переходим на стэйджи. С семи метров запускаем буи, поднимаемся по веревкам до пяти метров и стоим остановку безопасности. Ориентируемся по компьютеру, который окажется самым консервативным. Вот, вроде и все. ОК? Тогда погружаемся!
Вода была очень прозрачной и коралловое плато в десяти метрах под ними просматривалось с поверхности до последней детали. Полностью сдув компенсаторы плавучести, они быстро погружались. Уши продувались великолепно, Саша ощущал полнейший комфорт. Вот и плато, он чуть добавил воздуха в компенсатор и завис в метре над поверхностью. Большой скат орляк «пролетел» мимо величаво взмахивая своими плавниками, действительно больше похожими на крылья. На одном, из выступающих над поверхностью плато кораллов, Дмитрий заприметил и показал здоровенную и страшную скорпену.  Она так искусно замаскировалась, что даже после того, как Дмитрий едва не ткнул в нее пальцем, Саше понадобилось внимательно присмотреться, чтобы разглядеть на что, собственно, он показывал.
Они подошли к краю плато и зависли над бездной. Плато отвесно обрывалось, стенка уходила в бесконечную глубину и терялась, таяла в голубой мгле. Дмитрий еще раз, теперь жестом, спросил все ли в порядке и получив от обоих положительный ответ, показал погружение.
Саша падал вдоль стенки, нарочно отставая от товарищей, для того, чтобы, как можно дольше растянуть этот волшебный полет. Он опускался в пучину плавно, не ощущая собственного веса, наблюдал, как постепенно, по мере погружения, уходят яркие цвета и остается только серо-голубая гамма. Крупный групер проплыл совсем рядом с ним, посмотрел внимательным, не добрым глазом. Саша улыбнулся и почувствовал, что азотный наркоз уже дает себя знать. На компьютере было двадцать восемь метров, они продолжали падать. Он дышал ровно и неторопливо, уши продувались безупречно, легкая эйфория незаметно обволакивала. Так не хотелось прерывать этот волшебный полет! Зачем его прерывать? Разве есть на свете, что-то более прекрасное чем это медленное падение в голубой космос?
Он видел, как погружавшийся чуть быстрее Дмитрий остановился и рядом с ним завис Андрей. Саша медленно падал к ним. ОК? Жестом спросил его Дмитрий и он ответил ОК. Все действительно было даже более, чем ОК. Все было прекрасно! Это было счастье, счастье, как оно есть! И совсем не хотелось терять это счастье, прерывать это сказочное подводное падение!
Дмитрий писал что-то на слейте, Андрей внимательно смотрел. Саша прошел рядом с ними не задерживаясь, дальше, дальше в манящую глубину!  Зачем эти задачки? Задачки! Даже смешно! Вниз, туда, в бесконечную, прекрасную сказку!  Он знал, что мучений не будет. Как только парциальное давление кислорода превысит норму, начнутся судороги и вместе с ними произойдет потеря сознания. Он не думал об этом, он просто это знал. Он не думал ни о чем и выполнял свое последнее, не крайнее, а именно последнее погружение совершенно счастливым и наконец-то свободным. Свободным от всего! 

                Москва. Зима 1984 - 1985.

Короче, больше веществами Хамон не баловался. Наверное, именно по этой причине, как-то меньше стал он общаться с Поручиком, у которого появилась новая компания, по интересам, так сказать. Зато, гораздо больше времени стал он проводить с Промокашкой, которого вот-вот должны были забрать в армию, ибо учился он на вечернем. Так-как времени до призыва оставалось уже всего — ничего, Промокашка ничем не занимался, а попросту бухал, ну и Хамон охотно составлял ему компанию. Так продолжалось некоторое время.
Однажды, серым ноябрьским утром, когда Промокашка, после разудалых проводов, ожидаемо убыл исполнять свой воинский долг, Хамон ощутил себя таким одиноким, брошенным и всеми забытым, что хоть плачь! Весь семестр ни хрена-то он не делал, все обязательные лабораторные и прочие курсовые работы были не выполнены и начинать разгребать эту страшную кучу не было ни сил, ни желания.
Нет, ничего не было потеряно, но объем работы нужно было проделать порядочный, даже весьма порядочный! А еще ведь предстояло все о себе выслушать от каждого преподавателя! Надо было ходить, просить «примите, допустите!»
Он попробовал, подергался и понял, что не потянет. Ну, не было у него необходимой энергии. Слабоват оказался мальчик!
В середине декабря, под сессию, он явился в военкомат и написал просьбу досрочно призвать его на действительную военную службу. Наличие такого документа, вроде, как гарантировало восстановление в институте по возвращении. Ему сказали, что по весне призовут.
Так все худо-бедно решилось и стало нашему Хамону, на некоторое время, легко и спокойно. Он сообщил о своем решении отцу, тот пожал плечами, дескать, может, оно и правильно.
До весны он не занимался ничем. Сидел дома, читал книги, пытался что-то писать. Иногда по - выходным в компании бывших одноклассников выбирался покататься на лыжах. Сильно жалел себя и не забывал, конечно, собой любоваться. Чем любовался? Ну, как чем... тем, что вот он весь такой одинокий, никем не понятый, но низменно мужественный и гордый вот-вот отправится в армию, на Кавказскую войну практически, как поручик Лермонтов!
Надо сказать, что чем ближе и реальнее становилась дата предполагаемой отправки, тем меньше хотелось Хамону куда-то такое отправляться, но что теперь? Дело было уже, вроде - как решенное.
Как-то в конце марта, когда ласковое солнышко заглянуло в Хамоново окошко, за которым весело звенела капель, а свежий весенний ветер все пытался по шире распахнуть форточку, к нему после весьма долгого перерыва заявился Бельды. Он сел на кухне на старый, трехногий табурет, оглядел хозяина с головы до ног, покачал головой: Демон! Сущий Демон! Рассказывай, что у тебя нового?
Хамон рассказал. Бельды внимательно выслушал и спросил:
- И что? Ты действительно собираешься в армию.
- А, что? У меня есть варианты? - спросил Хамон у которого при этом вопросе тоскливо заныло под ложечкой.
- Варианты есть всегда! - назидательно произнес Бельды.
- Спасибо! Просветил! - огрызнулся Хамон — Погода смотри какая! Может погуляем, как в былые времена?
- Ага! Пойдем! - согласился Бельды.
Они вышли на улицу. От свежего весеннего воздуха и солнца, настроение Хамона поднялось, показалось ему, что еще не все пропало, что все еще изменится в его жизни! Ведь мир большой, а времени впереди еще целые бездны, а значит, обязательно случится нечто хорошее, нечто такое, что все изменит, развернет в каком-то новом и правильном направлении и вот тогда-то и начнется «настоящая жизнь»! А как же иначе?! Обязательно будет какое-то событие, которое все поменяет!
Ну, надо тут сказать, что отчасти он был прав. Поворотное событие было близко. Причем близко настолько, что он и предположить не мог! Это событие, двигалось прямо Хамону на встречу, оно, событие поднималось по лестнице из метро. Этим событием была Света. Та самая, которую чуть меньше года на зад, Хамон спровадил, предложив «расстаться на некоторое время».
Оказывается, в следствии каких-то не совсем объяснимых причин, все это время, наш герой подсознательно пребывал в уверенности, что, находясь где-то там такое, за горизонтом его внимания, она только тем и занимается, что ждет, что однажды он позвонит и скажет: «Все! Время нашего временного расставания закончилось! Пора нам встретиться!».
Так, вот оказалось, что она этого вовсе не ждала! Этим весенним днем она легко поднималась из метро, на встречу Хамону, под руку со взрослым, лет, наверное, 25 парнем. На лице ее сияла счастливая улыбка, никого вокруг она не замечала, все ее внимание было сконцентрировано на единственно интересном ей в мире человеке, который рассказывал ей что-то, видимо очень веселое.
Хамона будто обухом ударили по голове! Мир дернулся и поехал куда-то в сторону, он даже схватился рукой за перила, чтобы не упасть! Она прошла в двух метрах, так его и не заметив. Прошла далекая, чужая и, кажется, совершенно счастливая! Бельды оглянулся, потеряв спутника, мол, чего отстаешь? Хамон взял наконец себя в руки и стал спускаться дальше, догоняя товарища.
- Ты чего там застрял? - спросил Бельды.
- Да, ничего. Ты Светку видел?
- Какую Светку? Бывшую твою?
- Да.
- Нет. А что?
- Ничего. Просто шла сейчас нам на встречу.
- И? - Бельды внимательно посмотрел на него.
- Ничего. Она нас не заметила.
- Так. А тебе это важно, что ли? Что бы тебя заметили?
- Да, нет. - только и сказал Хамон, чувствуя, что разговор этот не нужный и надо его свернуть побыстрее.
 Он еще не понял, что произошло в этот момент. Понял он это несколько позже, а масштаб случившегося сумел оценить, и вовсе лишь лет через пятнадцать. Тогда же, он просто почувствовал крайнее удивление и обиду, как бывает, когда неожиданно предает друг. Только что бывшее замечательное настроение мгновенно распалось в серый пепел, ссыпалось на грязный каменный пол. Яркий день померк, его втянул, засосал черный тоннель метрополитена.
Странно, но в этом тоннеле, в голову Хамону явилось его последнее стихотворение. В нем не было никакого внятного смысла, зато была масса экспрессии. На Красносельской он уже понимал, что это не стих, а очередная песня.
                У тебя были чистые мысли и светлые волосы.
                Ты любила солнечный лес и прозрачную воду.
                И однажды я на рассвете услышал твой голос.
                И пошел на него и впервые заметил природу.
                Это черный тоннель внутрь себя!
                Это черный тоннель внутрь себя!
                Это черный тоннель внутрь себя!
                Мне не надо было видеть тебя!
                Черный тоннель!
                Со следами протектора на холодных руках.
                В перегретом асфальте и мелких осколках лиц.
                Никогда ничего не слыхав про твои облака,
                Перед страшной святыней готов я был падать ниц.
                Это черный тоннель внутрь себя!
                Это черный тоннель внутрь себя!
                Это черный тоннель внутрь себя!
                Мне не надо было трогать тебя!
                Черный тоннель!
Эту песню ему уже не довелось показать Поручику.
На Комсомольской они вышли из метро. На Ярославском вокзале запрыгнули в какую-то электричку и хотели умахнуть за город, но не судьба была. Очень скоро в вагоне появились контролеры от которых пришлось удирать и выскакивать на первой же станции, которой оказалась Маленковская.
Когда электричка с контролерами уехала, взору открылся вполне себе симпатичный лес, то ли Сокольники, то ли уже Лосиный остров. Старые голые деревья на фоне светлого голубого в дымке неба, потемневший снег и черные проталины кое-где.
- Пойдем туда? - спросил Хамон.
- Пойдем. - согласился Бельды.
Они пошли по платформе ко входу в подземный переход. Переход этот оказался старым, мрачным с низкими потолками и обрешеченными светильниками. В сочетании с названием станции он вызвал у Хамона ассоциации со сталинскими временами, тюремными казематами и смертью. Однако, под землей они были не долго. Вновь развернулось над головами широкое небо, взметнулись в высь контрастные стволы деревьев, захрустел под ногами снежный наст. Ни души не было в лесу! Стояла звенящая, нетерпеливая тишина и Хамон подумал, что это от того, что птицы еще не вернулись и не распустились листья. Мир вдруг сделался необычным, каким-то выпуклым и ярким. Они не спеша шли через этот странный, какой-то нарисованный лес, шли молча, толком не зная куда, да и было это совершенно не важно. Мыслей не было. Все они куда-то исчезли, а было чувство какого-то прекрасного единения с этим весенним, будто замершем на старте миром! Так они брели будто в странном, но легком и чудном сне, пока не вышли к Поперечному просеку, где шумели машины и за которым была ограда парка Сокольники.
Они перешли дорогу, ступили на территорию парка и увидели людей. Наваждение кончилось. Хамон будто очнулся, даже провел ладонью по лицу. Возвращаться в обыденный мир не хотелось.
- Что это было? - спросил он в слух ни к кому особенно не обращаясь.
- А! Ты тоже заметил? - отозвался Бельды — Думаю, это был кусочек другого мира. Точнее... ну, как сказать? Скажем так, у нас получилось некоторое время не думать, и мы увидели мир таким, каков он есть на самом деле.
- Что значит «на самом деле»?
- Это значит, что обычно мы видим не мир, а как бы наше о нем представление, мы все время невольно додумываем его, достраиваем, подгоняем под ту его модель, которую нам с детства предлагают под видом мира.
- Ой, Бельды! Это ты где прочитал такое?
- Есть такие книги. Самиздат, разумеется. Кастанеда. Слышал про такого?
- Нет. Куда нам!
- Темный ты человек!
- Дал бы лучше почитать, просвещенный ты наш!
- Да, мне самому давали почитать, но я спрошу, может, получиться еще раз взять, для твоего просвещения.
Пешком направились они в сторону своей Преображенки. По дороге, Хамон вспомнил снова о встрече, случившейся при входе в метро и загрустил, поплыл, погружаясь все глубже в свои переживания. Бельды рассказывал что-то, Хамон едва ли слышал его.
На Матросском мосту он глянул в темную, мертвую воду Яузы и так стало тошно ему жить на свете, что впору было прыгнуть с этого моста!
Подходя к дому, Хамон уже знал, что ему следует делать. Войдя в квартиру, он направился к телефону, поднял трубку, плохо слушающимися пальцами набрал Светин номер. Она подняла трубку. Хриплым от волнения голосом он произнес: «Привет».
Она удивилась. Он предложил встретиться. Она спросила: «Зачем?». Он ответил что-то невнятное в плане: «Попробовать все вернуть, как собирались». Она сказала, что ничего ему не обещала. Это была правда, и это было ожидаемо. Он звонил-то больше для проформы, ну вдруг чудо? Нет, чуда не случилось.
Он повесил трубку, посидел немного около телефона, поднялся, прошел в комнату, достал из ящика стола валявшуюся там со времен его недолгих увлечений «веществами» коробочку с транквилизаторами, вернулся на кухню. Выдавил из пластиковых упаковок все что там было. Тридцать маленьких белых таблеток. Это была внушительная горсть, это была смерть. Стало страшно, заныло тоскливо в животе. Тогда он разделил дозу пополам и отправил половину в рот, запил водой, проглотил. Это была не смертельная доза, эта доза обещала просто изрядный «приход».
Он закурил, подумал еще о том, как неправильно и не справедливо устроен мир, пожалел себя. Подумал, написать чего-нибудь, записку там, или стихотворение? И решил ничего не писать. Выкурил еще сигарету, снова пошел в комнату, выбрал нужную бабину, вставил в магнитофон, заправил ленту. Голос Высоцкого заполнил квартиру.
Таблетки уже действовали, стало спокойно, и как-то стеклянно-безразлично. Хамон сгреб со с стола вторую половину дозы, проглотил. О последствиях он больше не думал, вернее думал, но отстраненно, будто впрямую это его не касалось.
                Кто-то высмотрел плод, что не спел
                Потрусили о ствол он упал.
                Вот вам песня о том, кто не спел,
                И что голос имел не узнал.
Как же здорово написал это Владимир Семенович! Как же здорово, как точно! Как он умел! Только он!
                Но к ней в серебряном ландо
                Он не добрался и не до...
                Не добежал бегун беглец,
                Не долетел, не доскакал,
                А звездный знак его телец
                Холодный млечный путь лакал!
                Смешно, не правда ли? Ну, вот!
                И вам смешно и даже мне...
Хамон уплывал, проваливался все глубже в черную и холодную, вечную пустоту.
               
                Вневременье. Встреча.
  Глубоко задумавшись о какой-то, как обычно, ерунде, Саша едва не проворонил нужный съезд с МКАДа. Пришлось ему нахально и опасно перестроиться сразу через пять рядов, что вызвало возмущенные сигналы. «Извините, ах извините!» - пробормотал он, сворачивая к комплексу «Белая дача». Каким-то немного странным, было все вокруг. Знакомые очертания новеньких павильонов, забитая разноцветными автомобилями огромная парковка, все выглядело, вроде, как всегда, но было залито странным, ярким и холодным, будто искусственным светом. «Опять какие-то аномалии в атмосфере!» - подумал Саша. Некоторое время он крутился по парковке в поисках свободного места, на конец нашел незанятую ячейку, втиснулся в нее, заглушил двигатель. Нет, что-то все-таки было не так! Через мгновение он вдруг осознал, что не так не «что-то», а решительно все! Во-первых, он совершенно не понимал и не помнил, как здесь оказался. Он не знал, что было с ним до того, как он, очнувшись в левом ряду МКАДа, сообразил, что ему надо срочно поворачивать к «Белой даче». Во-вторых, он точно находился в салоне своего форда, который был разбит и продан, на запчасти. В-третьих, он и под пытками не мог бы сказать для чего он сюда приехал и что ему здесь надо.
Это осознание мгновенно вызвало ужас и панику. Он даже закрыл глаза и схватился руками за виски, весь сжался в интуитивной надежде, что сейчас все изменится и снова станет «нормальным». Увы! Все осталось как было. Мир был зыбким, подозрительным и чужим.
Происходящему требовалось какое-то объяснение! Немедленно! Иначе, иначе... что собственно? Ничего. Просто очень страшно! Шизофрения? Кажется, шизофреники не отдают себе отчета в том, что больны. Но, что тогда?! Как?!
- Ну, ну! Не стоит так волноваться! - успокаивающе произнес Анубис. Он сидел на пассажирском месте и с интересом смотрел на Сашу.
- Ах, это твои проделки! - Саша сразу успокоился.
Встречи с Анубисом, с этим посланцем иных миров, почему-то не пугали и не удивляли нашего героя. Однажды он согласился с этими явлениями, как с фактом своей повседневности, даже особенно не пытаясь как-то их объяснить. Ну, там сон, фантазия, если угодно, кусочек другого мира... Другого мира? Вдруг, догадка пронзила Сашин мозг!
- Конечно! - произнес Анубис — Как ты сразу не понял? Право, ты меня удивляешь! Ты выполнял в Хургаде погружение, ты сделал, то, что сделал, а теперь боишься вспомнить и сопоставить?
Тут Саша понял, что да, он вот именно боялся вспомнить и сопоставить. Теперь все, кажется, было ясно, но легче от этой ясности как-то не становилось, скорее наоборот.
- Я умер — произнес Саша и это звучало, скорее, как утверждение нежели, как вопрос.
- Ой, вот только давай без новостей! А? - скривился Анубис — Ты все читал и все знаешь! Умер! Увидел чуть другую грань своего же мира (не другой мир, а только другую грань своего!) и уже с ним беда! Умер он! Рассматривай это, как погружение! Погружений ты вроде не боишься?
- Ладно, попробую — сказал Саша не очень уверенно.
- Конечно попробуешь! Куда ты денешься! Ну, давай, вылезай уже отсюда, заходи в здание и через переход в другую половину иди. Туда где каток.
- И что там? Что я должен делать?
- Ничего ты не должен. Просто успокойся и иди. Что-нибудь будет! Да, еще! Могу тебе сказать, что ты тут ненадолго, постарайся использовать возможности с толком!
- Какие возможности?
- Какие-нибудь будут! Иди уже!
Саша, аккуратно, так что бы не задеть соседнею машину, выбрался наружу, отметил, что Анубиса в салоне уже нет, захлопнул дверцу. Форд был совершенно целый, никаких следов аварии! Саша нажал кнопку, щелкнули дверные замки.
Он впервые внимательно огляделся. В целом, все было, как всегда. По стоянке сновали люди, рядом кто-то укладывал в багажник пакеты с приобретениями. Саша пожал плечами и направился ко входу в здание.
Нет, все было как обычно, пешеходы лезли перед машинами, в урне дымились непогашенные окурки, вот только это освещение... Он поднял глаза к солнцу и не увидел его. Сквозь необыкновенно равномерную облачную дымку лился какой-то искусственный свет. В следующий миг он заметил еще одну странность: предметы и люди, казалось, не отбрасывали теней, будто над этим миром висела огромная хирургическая лампа.
Ладно. Он привычно прошел через вращающеюся стеклянную дверь и оказался внутри здания. Здесь все выглядело совсем уж буднично, гудели эскалаторы и системы вентиляции, перемещались человеческие потоки. Поднявшись на первый уровень он, ожидаемо, увидел «ресторанный дворик». Как обычно все столики были полны и человеческие существа, устроившись за ними деловито поедали что-то из бумажных и пластиковых коробочек. Ко всем Сбарро, Макдональдсам и Обжорным рядам стояли очереди. Многие, с нагруженными подносами бродили по проходам в поисках свободных мест. Пахло пищей. Из дверей многочисленных магазинов выплывали затоваренные покупатели, на их место людская река немедленно доставляла новых. Потребительский муравейник работал на полную катушку. От этого зрелища, Саша немного успокоился, возникло ощущение безопасности и даже уюта. Легко было поверить, что все предыдущее ему просто привиделось.
По второй очереди эскалатора поднялся он в переход и, повинуясь указаниям Анубиса, пошел по широкому остекленному коридору в соседнее здание.
По осевой линии перехода стояли банкетки для отдыха утомленных покупателей, пальмы в кадках и киоски с какой-то торговлей. Через стеклянные стены открывался дивный вид на огромную забитую машинками стоянку, огромные павильоны и кусочек МКАДа по которому, как всегда в обе стороны неслись нескончаемые транспортные потоки.
Саша шел не спеша, потому что не знал толком куда и зачем ему идти. Он понимал, что что-то должно произойти, но понятия не имел, что это такое будет и потому напрягался, и нервничал. Внимательно смотрел он вокруг, на все это привычное, сто раз виденное, и в то же время, какое-то новое, другое.
Вот рядом, обгоняя его, красный, упитанный мужик, толкает полную продуктов тележку и раздраженно говорит жене, что надо было прежде отвезти это все в машину, а потом уже спокойно идти в ОБИ за ее рассадой, а она отвечает, что, дескать, только время терять, повозишь, ничего с тобой не случиться.
А вот на встречу две девчонки, обе с пакетами из “New Yorker”. Доноситься обрывок разговора: «А, бюджетненько так получилось, да?!». Довольны страшно! Сияют. Скоро выйдут замуж, родят детей и станут гонять мужиков за рассадой в ОБИ. Станут! Куда денутся? И грустно это, господи! Грустно! И зачем так глупо мы все живем?
- А как надо? - заинтересованно спросил Анубис.
- Не знаю. Надо как-то по-другому.
- Да-а? И как?
- Да, не знаю я! Если б знать! - Саша подумал минуту — Тут, наверное, нет общих рецептов. Каждому свой какой-то нужен.
- Так-так, ну и вот, например, тебе какой подошел бы? Тоже не знаешь?
- Себе, наверное, знаю. Надо только подумать, сформулировать.
- Вот и давай формулируй быстрее! Тебе понадобиться эта формула! Вон смотри, на ближайшей банкетке...
На банкетке сидел парень. Выглядел он несколько странно. Как-то не вписывался он в этот переход, в этот торговый центр.  Какой-то вид он имел, прямо скажем бомжеватый. Копна длинных кучерявых волос, почти как у негров, эдакое гнездо на голове, коричневая короткая «совковая» курточка из болония, потасканные и давно не стиранные джинсы с заплаткой в виде пацифика на колене.
У Саши стукнуло сердце. Он уже понял, но еще не поверил.
На ногах у этого персонажа были синие, изрядно попиленные кроссовки, какие некогда делала московская фабрика «Адидас». В довершение образа, на шее у парня Саша опознал джинсовый «ксивник», который был уж точно уникальной, авторской вещью, ибо красовалась на нем ромашка, опять же, с пацификом в середине цветка, вышитая цветными нитками, много-много лет назад Сашей собственноручно. Сомнений быть не могло. Саша застыл столбом. Мыслей не было. В ушах звенело.
Парень тоже имел совершенно ошарашенный вид. Он сидел с прямой спиной, вцепившись обоими руками в край банкетки, словно у него кружилась голова и он боялся упасть. Взгляд его устремленный сквозь стекло на автостоянку был совершенно безумен!
Оцепенение сковало Сашу. Он, понятно, был готов к тому, что нечто произойдет, но это! Это было уж слишком! Чем дольше смотрел он на парня, чем больше убеждался, что видит самого себя, такого каким был лет двадцать назад, тем все больший ужас охватывал его. Если бы он мог, то, наверное убежал бы без оглядки, но ноги были как манная каша и словно приросли к полу.
- Что это? - прошептал он.
На киоске, стоявшем рядом с банкеткой красовалась вывеска Swatch, а ниже знакомый логотип Omega.
- Зачем? - шепотом, одними губами спросил Саша.
- Зачем? Это просто, Саша. - тихо и серьезно сказал Анубис — Омега. Конец. Круг замкнулся. Что же ты встал, как пень? Подойди к нему! Имей в виду, ему гораздо страшнее чем тебе!
Саша подумал, что да, действительно, наверное, парню страшнее гораздо. Во-первых, вокруг все совсем чужое и совершенно незнакомое, во-вторых с ним, наверное, нет Анубиса и наконец он просто младше, мальчишка еще. Подумав так, он приободрился настолько, что сделал несколько шагов и встал перед парнем закрыв тому обзор. Безумный взгляд парня сфокусировался на Сашином лице, сделался осмысленным.
- Здравствуй, Хамон. - сказал Саша, едва ворочая деревянным языком — Ты позволишь?
Он приблизился к банкетке и сел рядом. Волнение его стало униматься. Несмотря на всю невероятность происходящего он ощутил ответственность за младшего и более слабого. Именно возникшее это чувство ответственности, каким-то образом успокоило его. А вот Хамона всего аж колотило от ужаса! Самым натуральным образом, так что зубы стучали.
- Ты не бойся! - сказал Саша — Я ничего плохого тебе не сделаю. Ты спрашивай, Хамон. Я постараюсь ответить на твои вопросы, как смогу.
- Откуда вы меня знаете? - сразу спросил Хамон.
- Это сложный вопрос. Давай начнем с чего-нибудь попроще.
Над торговым комплексом прошел маленький вертолет Robinson. Шумопоглощающие стекла съели грохот лопастей, получилось, будто машина пролетела совершенно беззвучно. Хамон проводил вертолетик взглядом.
- Я... Не могу понять где я. - сбивчиво начал он — Я подумал сначала, что это Америка или Япония, но я слышу, что тут все говорят по-русски, а надписи вот на английском... Что это за место, а? Почему я здесь? Кто вы?!
Взгляд его метался, как у затравленного зверька, а Саша думал, как лучше ответить.
- Скажем, так — сказал он наконец — Мы с тобой в таком месте, которое в точности похоже на Москву 2007 года. В точности похоже, но это, как я догадываюсь, не Москва.
- Как это? Какого 2007? Это какой-то эксперимент по созданию города будущего, что ли?
- Нет. Видишь ли, это в некотором смысле, как я понимаю, другой мир, но то, что я в нем видел, в точности похоже на Москву 2007 года. Конкретно это место называется торговый центр «Мега». Мы сейчас на юге, сразу за МКАДом.
- Откуда вы знаете, как будет выглядеть Москва в 2007? Она вообще будет? И … МКАД — это что?
- Ах, ну, да! Вы его так не называли. - Саша улыбнулся — Кольцевая дорога. Абревиатура МКАД и значит Московская Кольцевая Автомобильная Дорога. Да, вон! - Саша показал пальцем за спину где был видна дорога.
Хамон обернулся и некоторое время смотрел туда, где была не самая эффектная развязка и кусок кольцевой дороги. Затем он повторил свой первый вопрос:
- Кто вы?!
- Я начну, с твоего разрешения, издалека — Вздохнув, произнес Саша — но зато ты поймешь и, надеюсь, поверишь мне. У тебя вот на тыльной стороне ладони, на левой руке, след ожога от сигареты. Это ты Свете демонстрировал, как ты умеешь терпеть боль.
Хамон вылупил глаза и в них запрыгали чертики.
- Откуда вы это знаете, а? Вы занимались мной? Вы отбирали людей для этого вашего эксперимента? Я вроде, как умер и теперь со мной можно делать все что угодно? Да?
- Если ты подумаешь немножко — Саша улыбался, ему стало забавно — то сам поймешь, что говоришь ерунду. Ведь если ты как бы умер, то требуется же предъявить тело, а потом родные захотят естественно его похоронить или кремировать. Иначе ты не умер, а просто исчез, ну или тело умершего исчезло, что еще более странно, согласись.
- Да, наверное, так. Но все-равно, откуда вы знаете?
- Еще я знаю, что тебе всегда хотелось увидеть хоть что-нибудь удивительное, сверхъестественное! Так вот оно! Смотри... А я — я это твое будущее, в полный рост!
Саша показал Хамону тыльную сторону ладони левой руки где был еще виден, еда заметный след старого ожога. Хамон молчал и машинально накручивал на палец длинную прядь волос.
- Это еще не все.  - продолжил Саша — На той же левой руке, выше локтя, с внутренней стороны руки у тебя есть длинный шрам. Это от гвоздя. Когда вы удирали от сторожа со стройки (ресторан Молдавия строили) ты разодрал руку слезая с забора. Тебе лет десять было.
- Откуда вы...
Хамон не договорил. Сам осекся на полуслове. Саша снял куртку, оттянул рукав футболки, показал шрам.
- Апендицит, удаленный в 14 лет в 36-й больнице я здесь демонстрировать не буду, ладно? Ты мне веришь?
Тут улыбнулся уже Хамон.
- Если честно, я не верю. — сказал он — Не верю, но не понимаю, как это все возможно? И, главное, зачем?
- О! Хотел бы и я знать, как это возможно, а вот зачем, я, может быть и догадываюсь. Знаешь, хватит нам здесь сидеть, пошли куда-нибудь, где удобнее, например, в какое-нибудь кафе, правда... Я сейчас только понял, что и я тут не знаю некоторых вещей. И вообще, мое положение здесь от твоего отличается далеко не так сильно, как тебе кажется. Секундочку!
Саша полез во внутренний карман и вытащил бумажник. Там все оказалось в порядке. Там было все, что было у Саши в Хургаде: Карточка кредитная, карточка дебетовая, пять тысяч рублей и восемьсот долларов. Так же на месте оказались все документы и даже мобильный телефон. Одно обстоятельство беспокоило Сашу, он не знал, как здесь в этом похожем, но все же другом мире дела, ну, например, с деньгами и ценами, но это было легко узнать.
- Кажется все хорошо! - он подмигнул Хамону — поднимайся, нам надо для начала кое-что проверить.
Хамон послушно встал. Вместе они подошли к киоску с вывеской Swatch. Саша увидел на витрине батарейки и обратился к продавщице:
- День добрый! Сколько стоит у вас эта? - он указал на маленький элемент питания.
- Эта? Сто пятьдесят.
- Дайте одну.
Батарейка легла на прилавок. Саша протянул пятисот рублевую купюру. Продавщица взяла ее, поглядела на свет, отсчитала триста пятьдесят сдачи.
- Все в порядке — сказал Саша Хамону — значит, деньги у нас есть, цены, здесь, кажется, такие же, как и в настоящей Москве. Вот бы еще знать какая из них «настоящая»! Ну, пошли!
Они прошли переход до конца, ступили в громадное помещение торгового центра. Тут Саша прямо кожей почувствовал, что изумление Хамона снова достигло опасного порога. Не мудрено! Он же никогда не видел ничего подобного. ГУМ? ЦУМ? 80-х? Нет, даже близко не похоже! Преодолев вдруг возникшее отеческое желание, взять Хамона за руку, Саша вместо этого дружески толкнул его кулаком в плечо и сказал:
- Привыкай! Тебе еще предстоит жить в этом! Я не знаю, сколько у нас времени, думаю не много, смотри пока возможно! Далеко не каждому показывают будущее! Мне, например, не показывали.
Хамон ничего не ответил. Он потрясенно озирался вокруг будто прибитый, придавленный этими витринами, вывесками, светом, запахами, людьми, одетыми так необыкновенно.
Саша заприметил кафешку «Планета суши» и собрался было спросить Хамона, как тот относится к японской кухне, а заодно и разговор поддержать, но тут же понял, что вопрос глупейший. Не знает этот советский мальчик, какая она такая японская кухня, а слова суши и вовсе никогда не слышал.
- Пойдем-ка вот в эту забегаловку — просто сказал он.
В кафе оказалось уютно, настолько, насколько это возможно в заведениях такого типа. Приглушенный свет, темные широкие столы, деревянные стулья с высокими прямыми спинками. Внимание Хамона сразу примагнитил большой, жидкокристаллический экран на котором показывали что-то подводное тропическое и яркое.
- Да, такими вот стали телевизоры! - прокомментировал Саша, который потихоньку входил в необычную роль экскурсовода по будущему и даже начинал получать от нее известное удовольствие.
Подошла азиатского вида официантка, как бы японка. Русский у девушки был идеальный и Саша подумал, что она, вероятно, откуда-нибудь с севера России, а не из азиатских республик.  Он привычно выложил на стол телефон, пачку сигарет Camel и зажигалку, вальяжно отказался от меню и попросил принести большой set и два пива Heineken. Девушка записала заказ и, как водиться, повторила:
- Большой set на двоих и два больших Heineken?
- Точно! - подтвердил Саша
- Спасибо! - улыбнулась «японка» и поклонившись ушла.
Хамон наблюдал, открыв рот будто бог весть какое представление разворачивалось перед ним. Понятно, окружающее было мало похоже на советский общепит. Нечто подобное он мог видеть разве что в иностранных фильмах, да и там все было иначе, двадцать с лишним лет даром не прошли.
- Покурим? - Саша подвинул пачку Хамону — Смелее! Эти сигареты такие же твои, как и мои. Забавно, а?!
- Как это может быть?
- Я уже говорил тебе, что сам хотел бы это знать! К сожалению, я понимаю в происходящем не на много больше тебя. Это зачем-то нужно, эта наша удивительная встреча, и я хочу понять зачем. Это может быть очень важно!  Скажи, что последнее ты помнишь? Перед тем, как оказался здесь?
Зажигалка с пьезоэлементом звонко щелкнула перед сигаретой Хамона, тот вздрогнул и отпрянул. Саша едва сдержал смех.
- Ты таких не видел?
- Это на пьезокристаллах?
- Да.
- Значит видел один раз. Отцу кто-то подарил.
- Да! Я помню. Только не помню точно, когда это было... Так что последнее ты помнишь?
- Я хотел умереть. Принял кучу таблеток и вот... оказался здесь.
- Так. - Саша подумал с минуту — Значит, весна восемьдесят пятого?
- Да. - Даже в полумраке было видно, как Хамон побледнел — Слушайте, вы только не думайте, что я могу вам поверить... что вы это я... и я не понимаю зачем вы мне это говорите... и эти шрамы... Зачем все это? Скажите прямо! Где мы и что вы хотите?
- Значит, хотел умереть? - Саша улыбнулся — «Это черный тоннель внутрь себя, мне не надо было видеть тебя! Черный тонель!» Целиком читать, нет? Ты это никому не читал, даже Бельды! И никуда не записывал. После этой случайной встречи со Светой и прогулки с Бельды, ты вернулся домой, позвонил, услышал то, что только и мог услышать, и принялся кушать таблетки. Еще ты слушал Высоцкого. «Кто-то высмотрел плод, что не спел» в том числе.
Хамон уронил сигарету.
- Но ты не умер! Отец приехал, своим ключом открыл дверь и вызвал скорую. Теперь ты мне веришь? Кто может знать твое последнее стихотворение? Или ты скорее поверишь, что кто-то залез тебе в голову? Подними сигарету, пожар устроишь!
Хамон поднял со стола остаток сигареты и судорожно затянулся. Внимательно посмотрел на Сашу.
- А вы очень похожи на моего отца. Если бы он сбрил бороду, то наверное...
- А на кого я по-твоему должен быть похож? - Саша засмеялся — Хамон! Сашенька! Тебе придется поверить мне, Александру Дмитриевичу! Кажется, у тебя нет другого варианта!
Хамон молчал и продолжал серьезно и внимательно смотреть на Сашу.
- Я расскажу тебе еще много любопытного! Расслабься, наконец! Пойми, это не КГБ и не их эксперименты! Подумай! Такие штуки никому не под силу, и главное, никому не нужны! Зачем?!
«Японка» принесла пиво в тяжелых, совершенно не японских, запотевших кружках. Церемонно поставила на стол. Сообщила, что суши сейчас будут. Саша кивнул одобрительно. «Японка» удалилась.
- Давай выпьем? - Саша поднял кружку — За встречу!
Хамон поднял свою дрожащей рукой. Кружки встретились с глухим стуком. Саша сделал два больших глотка и понял, что оказывается давно хотел пить. Он опустил кружку на стол и вдруг подумал, что ведь может быть, ему еще придется рулить!
- Не придется, Саша, не беспокойся об этом. - прошептал невидимый Анубис — Спокойно продолжай беседу. Вы движетесь в правильном направлении.
За это время Хамон выпил больше половины кружки и тоже поставил ее на стол.
- Вкусно! - сказал он, и опустив глаза спросил — Можно еще сигарету?
- Бери и не спрашивай! Говорю тебе: они, сигареты, да и вообще все, что у меня есть, твое, ну, наше, то есть!
- Я не могу всего этого осмыслить! - сказал Хамон закуривая.
- Даже не пытайся! - Саша глотнул еще пива — Просто слушай дальше! Так вот, ты не умер. Точнее, ты ТОГДА не умер. Ты умер более, чем через двадцать лет, в 2007 году, осенью. В Египте. Утонул в Красном море. Это произошло в процессе учебного погружения с аквалангом. Произошло это отчасти из-за того, что ты этого хотел, искал смерти, отчасти из-за воздействия азотного наркоза. Ты ведь читал книги Кусто и знаешь, что это такое? Так вот, это вот погружение — последнее, что помню я. После я, как и ты, оказался здесь. В машине, за рулем, почему-то точно зная, что мне надо в «Мегу» в торговый центр вот этот. Да. Такие дела...
- Значит, вы тоже умерли?
- Вы... мы... Даже не знаю, как говорить об этом! Черт! Да, думаю, что умер. Думаю, спасти меня не было никакой возможности.
Саша допил пиво. Кружка Хамона тоже опустела. К ним спешила «японка» с подносом. Она поставила на стол блюдо с вполне приличным количеством разных ролл, суши и сашими, две тарелки, емкости под соус, кувшинчик с собственно соусом и палочки.
- Пиво повторить? - спросила она, забирая пустые кружки.
- Да, пожалуйста — ответил Саша — Или... а виски есть у вас, девушка?
- Есть. White horse, Ballantines, Jameson, Johnnie walker.
- Jameson 0,5 принесите нам. Только бутылку не открывайте, пожалуйста. Хорошо? И лед. И еще вилку для молодого человека.
- Jameson 0.5, не открывать, два пива Heineken, лед и один прибор. Так?
- Совершенно верно!
Через пару минут заказ стоял на столе. Саша налил обоим соевый соус и сделал приглашающий жест.
- Бери чего нравиться, клади на тарелку, макай в соус или не макай, если не хочешь и кушай!
- А что это такое? - спросил Хамон.
- Это суши. Японское блюдо. По сути рыба с рисом. Тебе понравиться!
Саша разделил палочки, скинул Хамону в тарелку несколько ролл, тех сортов, которые он сам знал и любил. Посоветовал с палочками не мучиться, а воспользоваться вилкой. Хамон с некоторой опаской подцепил одну «Филадельфию», окунул в соус, затолкал в рот, внимательно пожевал и проглотил.
- Вкусно! Ничего подобного не ел!
- Ну и чудненько! Лишь бы на здоровье!

                Вневременье. Разговор.

- Понимаешь, - Саша глотнул виски, в котором медленно таял лед, напряжение рассеялось, тревога ушла на задний план, кажется и Хамон немного расслабился — ты умирать-то, на самом деле, не собирался. Ты потом это поймешь. Тебе просто, так хотелось одним спасительным прыжком выскочить из действительно тяжелой, а тебе казалось, просто неразрешимой ситуации в которую ты сам себя и загнал. Могу тебе точно сказать, что прыжки это не твое. Ничего хорошего из прыжков у тебя никогда не получится. Только шаг за шагом, не спеша, последовательно, упорно. Такая твоя планида. Скучно, нудно, долго. Зато в результате успех. Это трудно. Периодически нервишки будут сдавать и будешь ты пытаться прыгать. Каждый раз будет больно падать, а толку никакого. Так что лучше и не пытайся. Уж это я точно тебе говорю! Еще скажу, что заниматься в жизни этой, ты можешь, в принципе, чем угодно. Все у тебя будет получаться неплохо. Не гениально, но неплохо. Зато все что угодно. Хочешь, стихи пиши, хочешь сортиры прочищай. Потому заниматься, как я теперь понимаю, лучше тем, что действительно нравится.
- А вы чем сейчас занимаетесь? - спросил Хамон с некоторой иронией — С ума можно сойти! Это ведь значит, что как бы и я делаю то же самое, да? 
- Именно так! Сейчас ты работаешь, как это тебе странным не покажется, старшим инженером-приемщиком в небольшой фирме, которая занимается промышленным восстановлением деталей двигателей внутреннего сгорания.
- В фирме?
- Ну, да. В частной фирме.
- То есть, вы хотите сказать, что в 2007 у нас будет капитализм?!
- Да уж, не коммунизм...
- Правда? Вот забавно! А мне казалось, что или СССР будет существовать всегда или все кончится ядерной войной...
- Хм! - Саша лукаво улыбнулся — Я знаю, что тебе так казалось! Но, скажу тебе, что, на самом деле, Советскому Союзу осталось быть меньше семи лет, а меняться жизнь у вас начнет уже очень скоро, а точнее... - Саша задумался, прикидывая — Через год!
- Интересно! Что же случится через год?
- Ну, уважаемый Константин Устинович Черненко уже умер?
- Да.
- Анекдот про Сообщение ТАСС: Товарищи! Вы, наверное, будете смеяться, но у нас опять умер Генеральный секретарь ЦК КПСС! - уже появился?
- Опять?! - Хамон засмеялся — Правда, смешно! Нет, не слышал! Дальше?
- Дальше? Следующим генеральным секретарем уже, значит, стал некий Горбачев. Тебе говорит что-нибудь эта фамилия?
- Слышал. Кто-то из многочисленных «товарищей». Но, да, толком не знаю кто это такой.
- Скоро узнаешь! По сравнению с предыдущими вождями, этот молодой и энергичный. И он начнет преобразовывать страну! Зазвучат новые слова: Гласность, Перестройка, Ускорение. Появится термин «Социализм с человеческим лицом». По началу это будет просто любопытно. В некоторых журналах, например, в «Огоньке», начнут печатать невероятные вещи! Открыто и свободно рассказывать о сталинских временах, а также о том, что за границей, на самом деле не все так и плохо. Потом то же самое станет происходить с телевидением. Появятся действительно интересные передачи. Это все будет ново и здорово. Потом произойдут некоторые вещи гораздо менее приятные.
- Какие?       
- Ну, для начала, развернется широкая и весьма серьезная компания по борьбе с пьянством. Как всегда, все будет сделано через пень-колоду в результате спиртное практически пропадет из магазинов. За ним будут стоять многочасовые очереди и народ, как ты понимаешь, через это любовью к новому вождю отнюдь не проникнется.
- И? - заинтересованно спросил Хамон — Начнутся протесты?
- Ну, не так быстро! Народ просто начнет ворчать, не более. А вот за тем, последует целая серия каких-то нелепых и никогда не виданных советскими гражданами катастрофф. Первой, кажется, будет авария на Чернобыльской АЭС.
- Чернобыль... это где?
- На Украине. Да, до этого никто толком и не слышал про такой город. Теперь это название весь мир знает.
- Весь мир? Что же там случилось?
- Довольно страшная история. Я не знаю подробностей, но только весной 1986-го, что-то там пошло не так и в результате, произошло разрушение одного реактора и, соответственно, выброс радиации. Очень серьезный выброс. При этом возник пожар. Вот первыми жертвами и стали пожарники, которые его тушили. А дальше радиация пошла распространяться по стране и по Европе. Кажется, скандинавы первыми подняли тревогу, обнаружив сильное изменение радиоактивного фона у себя. Если б не ушла радиация в Европу, мы, вероятно, ничего толком об этой истории и не узнали бы. Слышал я и раньше бывали такие аварии, но, поскольку все оставалось в нашей избе их удавалось в целом в секрете сохранить, так... слухи только ходили.
- Они и это хотели засекретить?
- Да, наверное. Только на третий день по радио-телевидению рассказали людям, когда в мире шум начал подниматься. Потом последствия ликвидировали, сооружали саркофаг над этим четвертым блоком. Многие ликвидаторы пострадали кто лучевую болезнь заработал, кто помер. И население. Людей потом отселили. Там и сейчас закрытая зона в радиусе тридцати километров, по-моему.
- До сих пор?
- Да. Двадцать лет уже. И конца-края не видать.
- Что еще было?
- Это для меня было. А для тебя только будет!
- Да. - Хамон вдруг напрягся, сосредоточенно думая о чем-то — Послушайте, но ведь если я вернусь... туда к себе... и буду про это знать, что будет авария эта, ведь можно ее предотвратить! Так?
- Теоретически, наверное, да. - Саша допил виски и стал ложкой накладывать лед в стаканы — А практически... Как ты это сделаешь? Придешь в министерство энергетики и станешь рассказывать, что у них в 86-м на АЭС случится авария? К психиатру отправят!
-  Да, пожалуй, отправят! И что же? Ничего нельзя сделать?
- А что? Есть идеи? Я не вижу вариантов.
- Ну, хоть людей вывести оттуда! - Хамон напряженно думал и накручивал на палец прядь волос — Приехать, рассказать им... Да. То же никто не поверит! Как же так? Совсем ничего нельзя сделать?
- Я думаю совсем ничего. Вот, что ты можешь действительно попытаться сделать, так это подкорректировать свою собственную судьбу. Кстати, в этом я был бы весьма заинтересован! - Саша засмеялся — Мы с тобой наделали в жизни очень много больших и маленьких глупостей, как мне теперь видно. Если бы поправить хотя бы кое-что...
- Что именно?
- Об этом нам и надо подумать! А о судьбах мира не беспокойся. «Ты не вылечишь мир и в этом все дело, пусть спасет лишь того, кого можно спасти! Доктор твоего тела.»
- Это что? Что за стихи?
- Есть такой Вячеслав Бутусов. Через пару лет (от 85-го считая) его группа «Наутилус помпилиус» станет весьма популярной. Вам понравится! - Саша подмигнул Хамону.
- Кому это нам?
- Главным образом тебе и Промокашке. Когда он вернется из армии ты будешь с удовольствием его приобщать ко всему новому, что появится за это время.
- Кстати, а что с моей армией?
- Отменяется!
- Почему?
- Ты сам все сделал! После того, как тебе промоют желудок от таблеток и вернут в сей доблестный мир, тебе, как ты и сам должен понимать, придется встретиться с психиатром. А как иначе? Статья 8Б. Армии не будет, и я не готов тебе сказать хорошо это или плохо. Во-всяком случае, комплексовать по этому поводу ты будешь всегда. Но тут уже ничего, наверное, не поделать. Едем дальше?
-Конечно! - Очень интересно!
Саша добавил обоим немножко виски, положил в стаканы по два кубика льда. Поглядел на полные и уже ненужные кружки с пивом.
- Пиво греется — сказал он — давай, может, выпьем его, пока лед тает и разбавляет наш виски?
- Давайте! - сказал Хамон, который, в отличии от Саши, не видел ничего предосудительного в таком смешивании.
- Ну, за твое будущее и мое прошлое!
Саша сделал несколько хороших глотков и поставил кружку. Закурил. «Странно! Ох, до чего все странно!» - подумал он, а вслух сказал:
- Так и вот... году в 88-ом у вас начнется кооперация. Т.е. такой НЭП. Разрешат гражданам открывать всякие кооперативчики, частные предприятия по сути. И это вот будет начало конца Великого и Могучего Советского Союза. К 92-му году его уже не будет.
- Не будет? А что будет? Вот это вот, где мы находимся, это что?
- Это вот, где мы находимся, вообще черт знает, что! - засмеялся Саша.
Хамон даже не улыбнулся. Волнение было написано на его лице. Он торопливо поправился:
- Нет, ну, я хотел сказать... Ну, вы понимаете?!
- Я понимаю. Будет вместо СССР 15 новых и совершенно разных стран. Большая-большая и странная-престранная Россия. Очень похожая на нее и в тоже время, все-таки совсем другая Украина, довольно-таки диктаторская Беларусь, страшноватые режимы в Таджикистане-Узбекистане. Прибалты вступят в Евросоюз...
- Евросоюз? Это что?
- А это возникнут такие Соединенные Штаты Европы, типа. Почти все европейские страны туда войдут. Такой союз с единой валютой, так и назовут валюту «Евро». Без границ, практически, без таможен... Даже, что-то вроде общего правительства будет.
- И прибалты будут там?
- Да. И Чехи со Словаками, и Поляки, и Венгры, Румыны, Болгары. Вот Сербы нет.
- Сербы? Сербы, это Югославия, кажется?
- Да. Там у них большая гражданская война случиться. Все республики между собой передеруться.
- Какие там республики?
- Ну, да... об этом никто не думал... в 85-ом. Она союзная была, Югославия. И тоже, как СССР развалилась. Только разваливалась она через довольно серьезную войну. Сербия, Хорватия, Словения, Черногория, Македония, Босния — это все Югославские республики. Теперь отдельные страны. Косово еще...
- А Россия?
- Что Россия?
- Она в Евросоюз не вступила?
- Нет. Россия не вступила. - Саша криво ухмыльнулся - «Таких не берут в космонавты».
- Что? - не понял Хамон.
- Ничего. Песня такая. Еще наслушаешься! Современная Россия не годиться для Евросоюза. То есть совсем.
- Почему?
- Да, вот, действительно! Почему? - Саша залпом допил остаток пива, отправил в рот очередной суши, проглотил. Хамон молча ждал продолжения. Саша глотнул ледяного виски, закурил. Внимательно посмотрел на Хамона, заулыбался, больно серьезный вид был у парня. - Смотри. Ты ведь думаешь, что все зло от коммунистов, так? Можешь не отвечать, я знаю. От части это верно. Но только от части. Кажется, тебе, что убери коммунистов, разреши частную собственность и все станет хорошо, да? А вот и нет! И коммунисты, вроде в загоне, и частная собственность вполне себе присутствует, а как-то все не очень. Т.е. совсем не очень.
- Да? Но то, что я здесь вижу... очень даже...
- Да! Да! Конечно! - Саша махнул на Хамона рукой — Это все здорово! И центры эти торговые, и машин море, и шмоток сколько хочешь всяких, но! Но! Это, дорогой мой Хамон, во-первых, Москва, а во-вторых, это, думаю, пузырь.
- Что?
- Пузырь. Мыльный.
- В смысле?
- В смысле, ткни и он лопнет. Если мы сейчас спустимся, вон туда — Саша показал пальцем в пол — и пойдем гулять по автостоянке, то ты увидишь, что почти все машины, которые там стоят, импортные, а если и найдем несколько отечественных, так они убогие! Ну, просто горе, а не машины! Бэушная иномарка, даже десятилетняя, все-равно много лучше новой двенашки, ну жигулей в смысле. И все так! А откуда, ты спросишь, деньги что б это все заграничное покупать? А я тебе отвечу! Нефть и газ, а еще лес и металл — вот то что мы продаем на экспорт. Промышленности нет, практически. Все разрушили, развалили вместе с Союзом! Красиво, ты говоришь здесь? Ага, довольно красиво. Но это, повторяю, Москва! Это столица. Здесь все денежные потоки вертятся, а отъедешь, буквально на 100 км и совсем-совсем другую жизнь увидишь!  Деревни стоят пустые, поля не возделанные. Помнишь свой пионерский лагерь? Помнишь по лугам, когда гуляли всюду коровы паслись, лепешки коровьи валялись? Не пасутся! Лепешки не валяются! Можно не бояться, что вляпаешься! Не во что! Колхозы кончились, а фермеры не появились. И все так, куда не копни! Нефть дорогая сейчас, потому можно ее продавать за бугор и на эти деньги все остальное покупать, а завтра цена на нее упадет и все ****ец! А про это самое «завтра» ни одна ****ь не думает! - Саша жадно глотнул еще виски, немного пришел в себя и добавил уже спокойно — Потому и говорю: Пузырь. Ткни и лопнет. Ну, во всяком случае, я так думаю.
- Все так плохо? - Хамон внимательно смотрел на Сашу — Все так плохо, а мы сидим в таком красивом месте, пьем виски, едим вот эти вкусные... как их?
- Суши.
- Суши. Получается, вы ... богатый? Потому так?
- Я богатый? - Саша засмеялся — Да, нет! Что ты! Хотя... как тебе объяснить? Здесь в Москве я совсем не богатый. Я даже ниже среднего, наверное. Но Москва, сегодня, это такое государство в государстве. По меркам провинции все москвичи богатые. И ненавидят москвичей за это — завидуют. И все, кому не лень едут в Москву на заработки.
- И раньше так было...
- Так, да не так!
- Что же, получается по-вашему, что в Совдепии было лучше?
- Нет. Ну, т. е. как? Блин... Это сложный вопрос Хамон! Если взять меня, так мне конечно, сейчас гораздо лучше! Я бы обратно в совдепию ни в коем случае не хотел! Я вот, например, дайвинг очень люблю, ну, погружения с аквалангом так называют. Красное море очень мне нравиться. А если б все оставалось, как было? Увидел бы я, то Красное море?
У Хамона заблестели глаза, и он спросил:
- Красное море? А в какую же страну надо ехать, что б туда попасть? К Красному морю?
- В Египет — ответил Саша. Из всех красноморских стран, только в Египет можно нормально поехать понырять. В Судане черте-что твориться. Война бесконечная вялотекучая. В Саудовской Аравии ислам оголтелый то не моги, сюда не ходи, да еще и визу трудно получить. В Иордании... черт знает! Короче, Египет.
- И вы были в Египте?
- Конечно. Сколько раз!
- И Пирамиды видели?
- Видел, видел. Знаешь, как это ни печально ничего особенного. Так себе Пирамиды.
- Как это? Пирамиды ничего особенного?
- А так. К ним, во-первых, добираться проблематично. От Шарма до Каира километров 600, если не ошибаюсь.
- А Шарм, это что?
- Шарм, это Шарм-эль-Шейх — курортный город на Синайском полуострове, на Красном море. И вот оттуда, в Каир, к пирамидам, автобус едет часов пять через пустыню, представляешь?!
- Через пустыню?
- Да. Через пустыню, потом через Суэцкий канал, а потом опять через пустыню.
- Суэцкий канал?
- Ну, да...
- Интересно! Вы видели Суэцкий канал?
- Видел. Под ним тоннель прорыт, через него шоссе проходит, но часть дороги идет прямо по берегу и видно его, канал этот.
- Широкий он?
- Да, нет. Узкий совсем.
- Как же там корабли проходят?
- Ну, наверное, он достаточно широкий для этого. Может, просто среди пустыни этой бескрайней он кажется узким, как... как Яуза, примерно.
- А пустыня какая там?
- А черт ее знает! До канала, наверное, Синайская. А дальше видимо Сахара. Точно не знаю.
- Синайская, это где библейские скитания евреев были?
- Да.
- И какая она? Песок, барханы?
- Нет. В основном это горы. Каменные горы. Ничего почти там не растет, никакой жизни нет. Совершенно безнадежное место! Но красивое. А ближе к каналу начинаются пески. И вот там да, барханы, дюны, как на картинках и в фильмах.
- Здорово, наверное!
- Да, ничего особенно здорового. Очень быстро утомляет этот однообразный пейзаж и в сон клонит. А приезжаешь уже весь измотанный и никакие пирамиды, вроде уже и не нужны. Лечь бы поспать где-нибудь! Да и стоят они, эти пирамиды, в городе практически. Вовсе не в пустыне, как на картинках. Толпы туристов бродят, ну толпы! Жарко и дорого. Вход в пирамиду Хеопса 50 долларов с человека! Я не пошел.
- А могли бы пойти?
- В смысле?
- Ну, у вас были деньги? Были эти 50 долларов?
- Конечно были. Гораздо больше было...
- А почему тогда вы не пошли?
- Ну, а что там делать-то? Что я там увижу за эти 50 долларов? Залезу с толпой таких же туристов в душный каменный мешок где ничего нет? За 50 долларов? Нет! Спасибо!
Тут Хамон, как-то странно посмотрел на Сашу и было в этом взгляде полное непонимание и... жалость. Да, жалость! «Он, никак, жалеет меня?» - подумал Саша - «Это с чего бы?». И вдруг он вспомнил! Вспомнил очень резко и отчетливо, до боли, до слез! Полутемный Египетский зал Пушкинского музея, гулкие шаги под сводами, деревянные лодки с фигурками гребцов, статуи... остатки великой и таинственной древней цивилизации! Далекие, абсолютно недосягаемые, древние пирамиды!  Правда, как же можно быть рядом с Великой Пирамидой и не войти в нее?! Пожалеть какие-то несчастные 50 долларов? Как же я изменился! Что осталось во мне от этого вот сидящего напротив паренька, которому кажется, что Синайская пустыня и Суэцкий канал — это бог весть что, не говоря уж про Пирамиды? Который думает, как можно предотвратить Чернобыльскую аварию, едва узнав про нее? Получается, что не осталось практически ничего? Он не понимает меня, а мне движения его души, вроде, как понятны, но совершенно чужды. Даже смешны! Выходит, я стал, сам того не заметив, одним из «взрослых»? Оцениваю, стоит ли вход в Великую Пирамиду пятидесяти долларов? Выходит, что так. Как же это? Когда же это случилось? Постой, постой! Но что-то ведь осталось! Ведь я все деньги готов отдать за дайвинг! Я ведь и живу от поездки до поездки и ничего в жизни не волнует меня больше! Так ведь, наверное, это и есть мое НАСТОЯЩЕЕ!
- Слушай, Хамон, тебе ведь очень нравится море. - спросил вдруг Саша.
- Конечно!
- И ты бы очень хотел погружаться с аквалангом? Просто смотреть на коралловые рифы, на рыб? Встречать осьминогов и мурен?
- Конечно хотел бы!
- Вот и я хочу. Очень хочу! Всегда.
- Вы, как я понял, делаете это.- пожал плечами Хамон.
- Да. Делаю. Иногда. А мне хотелось бы жить около Красного моря. И нырять каждый день. Видеть утром, как солнце поднимается из моря, а вечером, как оно скрывается за зубчатыми горами и почти сразу наступает темнота! Я бы хотел сделать дайвинг своей профессией, водить людей в подводный мир, показывать им то, что так нравится мне самому! Знакомить их с этим прекрасным миром в который еще не проникла, и бог даст, еще долго не проникнет, цивилизация! Думаю, мне бы никогда не надоела такая жизнь! Знакомиться с новыми интересными и хорошими людьми, а среди дайверов много именно таких людей, потому, наверное, что какими бы серьезными дядями и тетями они не были, какими бы важными делами не занимались, все они где-то в глубине души сохраняют что-то детское и прекрасное! И это детское и прекрасное тянет их в подводный мир, как в волшебную сказку, заставляет при любой возможности отправляться к морю! Мне кажется, что если б я так жил, никогда мне не было бы скучно или тоскливо! Мне кажется, я был бы счастлив!
- Еще бы! - сказал Хамон, язык у него уже заплетался, но глаза горели — О такой жизни можно только мечтать!
- О ней не надо мечтать! Ей нужно жить! Это возможно!
- Что ж вы не живете? -  спросил Хамон. Кажется, в этом вопросе не было никакого подвоха, ему просто действительно было непонятно, отчего не жить так, если есть такая возможность?
- Даже не знаю. Понимаешь, чтобы так жить, надо стать инструктором по дайвингу. Это не очень просто и не очень дешево. Тут нет ничего невозможного, но, наверное, я уже просто старый для таких движений. Учиться с мальчиками и девочками? Не знаю... Кроме того, у меня жена, сын студент. Он еще зависит от меня, материально. Не брошу же я его. И не знаю, как жена отнесется к таким... неординарным поступкам...
- У вас сын студент?
- Да. Что тебя так удивляет?
- Вы молодой. Сколько вам лет?
- 41. Сын родился ровно 20 лет назад. Я рано женился. Мне было 19. Думаю, это правда было рано. Думаю, это была ошибка. Одна из многих. Правда, мы прожили вместе много лет и это были совсем не такие уж плохие годы, но думаю, могло быть и еще лучше.
- Вы женились в 19 лет?! Это что ж, я через год должен жениться получается?
- Соответственно.
- Я, может, ее уже знаю? - спросил Хамон несколько испуганно.
- Знаешь. - кивнул Саша — Это Света. Вы скоро снова встретитесь.
Глаза Хамона округлились. Он молчал и ждал продолжения. Саша усмехнулся и сказал:
- Все бы ничего, но ты всегда будешь помнить, что у нее был другой и всегда будешь знать, что она ни в чем не виновата, а если кто и виноват, так только ты. И это, скажу я тебе, не то чувство, которое стоит носить в себе всю жизнь. Поэтому мой тебе совет: Если сможешь, лучше не связывай свою жизнь с ней. Тогда, ты наверняка встретишь другую, как однажды встретил я. Встретил и … в итоге сделал выбор в пользу Светы, которую то же потерял. А, черт его знает!!! Сложно это все с бабами! Давай выпьем! Он хватил до дна стакан виски, лед в котором давно растаял, и белый свет стал меркнуть в его глазах.
- Если... если ты будешь что-то помнить — сказал он, уже не зная говорит он вслух или про себя — то помни про море! Море, море оно настоящее!
«Ну, вот!» - Произнес знакомый, полный иронии голос: «И это все? Море и Лариса? Да? Ну, будь по-твоему!» - затем, Анубис добавил, явно кривляясь: «Аз есьмь альфа и омега...».

                Эпилог.

С мыслями о том, что на трех дайверах ни хрена не заработаешь, Саша провел свою групку по кругу где он давно знал в лицо каждую рыбку. Хотя б дышали все трое хорошо, не пришлось никого подсаживать на октопус, а то иной раз приезжают такие... Некоторые инструктора черте кому раздают карточки! Но с этими вроде все было нормально. На остановке безопасности девчонку стало поднимать, но Саша бдительно заметил это и протянул ей всегда у него имевшийся, как раз на такой случай килограммовый грузик. Когда последний из четырех компьютеров закончил обратный отсчет, Саша показал всплытие. На поверхности грузик был ему немедленно возвращен со словами благодарности и вопросом: «А много ли у него таких?». Саша ответил, что у него такой всего один и он берег его специально для нее. Ребята засмеялись, а девушка посмотрела на него внимательно, с интересом. Ему было все равно. Слишком много таких проходило перед ним. Он даже не помнил, как, например, вот эту зовут.
Подплывая к боту, на верхней палубе он увидел Ларису, вокруг которой увивался, чуть раньше поднявшийся со своей группой, Самир. Лариса, в своем минималистичном купальнике, в глазах Самира, конечно была «шармутой», шлюхой т. е. Саша, улыбаясь, как бы в шутку, показал ему кулак. Самир театрально изобразил ужас и убежал. Лариса засмеялась. Ей явно нравилось происходящее. «Шармута!» - подумал Саша.
Он вылез на палубу стащил сбрую, закурил, рассказал своим дайверам, что курение и дайвинг несовместимы, чем, естественно вызвал смех. Рыжая девчонка смеялась громко, преувеличенно громко.
Саша поднялся на верх.
- Что у тебя с этой рыжей шлюхой? - спросила Лариса.
- Ничего! - раздраженно ответил Саша и это была святая правда!
О Господи! - думал он — Она будет вечно ревновать к ним ко всем и нарочно будет флиртовать с Самиром, а он будет утверждаться в мысле, что она «шармута» и неизвестно еще, чем это все кончится! О Господи! И ведь никуда не денешься с этой гребанной подводной лодки!