Лонг-лист 27-го номерного конкурса Клуба СФ

1 Повесть Опасное замужество Главы 1-4
Марина Шатерова
Глава 1. Субботний вечер

Субботнее раннее утро, пение птиц за приоткрытым окном, нежная зелень молодой листвы, влажный аромат прошедшего ночью дождя. Тоня открыла глаза, взгляд долго изучал белый потолок комнаты, так не хочется вставать и чем-то заниматься, да и сил нет.

Молодая женщина села на постели и обессиленно провела ладонями по лицу. Целый день впереди, вечером к ним с мужем в гости придут друзья, нужно прибраться и заказать еду из ресторана, готовить самой стало для неё непосильным занятием.

Несколько месяцев назад Тоня вышла замуж за Мирона, интересного молодого мужчину, начальника отдела снабжения в крупной частной организации, образованного, бездетного, с собственной трёхкомнатной квартирой. Она же, окончив колледж связи, работала на почте и до замужества жила в общежитии, так как родом из сельской глубинки, где продолжают жить её родители. Кроме молодости и приятной внешности ничем особым не отличалась, даже удивительно, что Мирон обратил внимание на такую «серую мышь», как она.

Только после замужества Тоня словно под воду ушла. Если раньше с лёгкостью справлялась с любой сложной работой, оставаясь бодрой и полной сил, то теперь у неё словно на полпути садились батарейки.
«Надо бы в понедельник сходить к терапевту, - думалось ей. – Вдруг что-то серьёзное».

Муж пил на кухне чай, собирался уходить по каким-то своим делам.
— Привет, любимая, - улыбнулся он вошедшей жене.
— Доброе утро, - устало улыбнулась уголками губ Тоня. – Сегодня вечером к нам придут друзья. Ты помнишь?
— Да! Твои и мои, люблю такие посиделки.

Поцеловав жену в макушку, Мирон ушёл. Тоня занялась уборкой, сервировала стол едой, привезённой курьером из ресторана. Ближе к вечеру пришли трое коллег Мирона и трое друзей Тони по колледжу и работе.

Вечер получился атмосферным. Андрей, друг Мирона, пел под гитару, гости танцевали, разбившись на парочки. Мирон сидел на диване, нежно приобнял Тоню и поцеловал в щёку.

— Отличный вечер получился, спасибо тебе за хлопоты, друзья у тебя такие приятные люди, - прошептал он ей.

Этот момент заснял на фотоаппарат Тимур, друг Тони по колледжу связи, высокий стройный брюнет со стильной стрижкой и бородкой. Пробивной парень, работающий в главном офисе почты их города, где-то в управлении. Недавно купил профессиональный «цифровик» и всё никак не мог наиграться новым приобретением, фоткал каждый момент их домашних посиделок.

Когда все разошлись, Таня, подруга Тони, осталась помочь с посудой и поболтать с ней с глазу на глаз, чаще доводилось общаться только по телефону, да и то не долго.

— Какая-то ты бледная и тихая сегодня, - подметила Таня, звеня тарелками в раковине. – Не заболела случайно?
— Да вроде нет, ничего особенного. Просто упадок сил, еле ноги таскаю. Думаю на следующей неделе сходить к терапевту, может что и найдёт, - пожала плечами Тоня.
— Может ты беременна?
— Нет, точно нет, мы с Мироном пока не планируем.

После ухода подруги Тоня сидела на балконе и устало смотрела в ночное небо. Мирон принимал душ перед сном, девушка же наслаждалась минутами тишины и уединения. На работе, которую она любила, часто уставала от общения с людьми, поэтому ценила каждую минутку, проведённую наедине с собственными мыслями и чувствами. Мирона она просто боготворила, но в глубине души всё время чувствовала какой-то подвох, словно выиграла в лотерею приз, который на самом деле предназначался не ей, краденый приз.

Умывшись и почистив зубы, Тоня легла в постель рядом с уснувшим мужем.


Глава 2. Странное фото

Всю следующую неделю Тоня посещала поликлинику, благо на работе коммунальный поток посетителей спал и не возникало проблемы отпрашиваться на пару часов в день. Терапевт осмотрел Тоню, назначил анализы и МРТ. В итоге ничего не нашёл, посоветовал отдохнуть у моря, физкультуру, назначил курс витаминов и микроэлементов.

«Получается я просто заработалась на своей работе и никакого медицинского диагноза у моей усталости нет», - разочарованно думала она, выходя из поликлиники с рецептом в руках.
Зазвонил мобильный, на экране высветился номер Тимура.

— Привет! Ты на работе? – прошептал он, в голосе чувствовалось напряжение, с каким обычно сообщают не очень хорошие новости.
— Почти, а в чём дело? – удивилась Тоня.
— Я тут скачал в комп фотки, отснятые в субботу, просмотрел их на большом экране. Нашёл что-то очень и очень странное, я бы сказал – пугающее.
— Надо же… Умеешь ты заинтриговать.
— Я вышлю тебе фотку, всего одну, на почту, только ты посмотри её дома сама, без мужа. И ему ни в коем случае не показывай, не говори вообще, что она есть. Как увидишь, так сама всё поймёшь. Хорошо, Тонь?
— Хорошо, поняла. Загадочное дело, я теперь изведусь в догадках, что ты там наснимал, - выпучив глаза, заверила она Тимура и отключила вызов.

Дома Мирон весь вечер таращился в ноутбук, который у них один на двоих. Тоня, закончив бытовые дела, смотрела телек, всё время думая о том фото от Тимура. В телефоне интернет она не подключала, слишком простая у неё модель, не слишком подходящая для интернет-сёрфинга, да и особой потребности в интернете у девушки не возникало, чтобы переходить на более дорогой тариф.

Когда Мирон ушёл в душ, Тоня метнулась к ноуту, зашла в почту. Слава Богу, что адреса у них разные и личное пространство друг друга они уважали. Открыв фотку из письма Тимура, девушка начала её внимательно рассматривать. Это был тот самый момент, когда Мирон обнимал и целовал её на диване, они оба не заметили тогда, что Тимур их фотографирует.

На фото из шеи Мирона тянулась какая-то непонятная трубочка телесного цвета, уходившая ей в грудь. Тоня вспомнила, что сразу после того поцелуя в щёку у неё закружилась голова и закололо сердце. Тогда ещё подумалось, что эти ощущения – это и есть счастье. Что же это такое? Что за трубочка? Визуально же она не наблюдалась, только камера смогла подсмотреть её в невидимой глазу части спектра. Так неужели это именно Мирон причина её плохого самочувствия?

Хлопнула дверь ванной, Тоня быстро закрыла фотку и вышла из почты, открыла новостной сайт и принялась с видимым интересом его изучать. Когда в комнату вошёл Мирон, то не заметил напряжения жены, что-то увлечённо смотревшей в ноутбуке. Позже он мирно спал, Тоня же лежала рядом и долго не могла уснуть, обдумывая увиденное.

«Он не знал, что Тимур его фоткает, поэтому решил расслабиться и «покормиться» от меня. Упырь прямо какой-то. Теперь понятно, почему он женился именно на мне. Другие, более сообразительные девушки, сразу его раскусили. Моя же бытовая неустроенность закрыла мне глаза на очевидные вещи. Что-то тут с самого начала не то», - мысли мрачным калейдоскопом сменяли друг друга в голове испуганной Тони.

Что делать дальше она совершенно не представляла.


Глава 3. Небольшое расследование.

По дороге на работу Тоня набрала номер Тимура.
— Привет! Я посмотрела вчера твою фотку. Кошмар! Теперь я понимаю причину своих недомоганий и упадка сил! – скороговоркой частила она.

— Тоже впервые такое вижу, прямо упырь какой-то, - в голосе Тимура сквозили растерянность и полное непонимание происходящего. – Что будешь делать? Может развестись?

— Я боюсь! Если скажу ему о разводе, то он может догадаться, что я всё знаю и «выпить» меня за раз. Тогда я и умереть могу. Пока хочу разобраться в ситуации, понять, что это всё значит и как это работает.

— Боязно мне за тебя, Тонька, смотри в оба. Главное – не подавай вида, что что-то знаешь. Лучше всё-таки собрать вещи и отчалить, когда его не будет дома.
Дойдя до работы, Тоня попрощалась с Тимуром, в обед он позвонил ей сам.

— Тонь, привет ещё раз. Я всё думаю о твоей проблеме. Попробуй через соцсети найти его одноклассников и университетских однокурсников, школьных учителей. Они, если захотят, могут много интересного рассказать о твоём муже.

— Отличная идея! Спасибо тебе, Тимур, - улыбнувшись, выдохнула девушка, у неё появился план действий, и это обнадёживало.
— Только с его родителями не обсуждай эту тему, вдруг они тоже вампиры и ты раскроешься перед ними, что уже знаешь их страшную семейную тайну.
— И то верно. Даже как-то страшно подумать, - перед внутренним взором Тони предстали свёкры – Ольга Львовна и Виктор Петрович, сложно представить, что они тоже из «этих».

Когда Тоня пришла домой, Мирона не было. Новый проект на работе с частыми совещаниями до позднего вечера дал ей возможность в уединении позаниматься несколько вечеров в интернете без опасения разоблачения. Каждый вечер она чистила историю браузера и не сохраняла ссылки на соцсети, в которых вела поиски.

Номер школы, название универа и годы учёбы Мирона посмотрела в документах, найденных в сейфе. В соцсетях пришлось написать огромному количеству людей, так как в «Одноклассниках» не все прописывали букву класса, а факультет универа объединял в себе несколько специальностей, студенты которых на лекциях могли сидеть рядом с Мироном.

Тоня спрашивала знают ли они Мирона Кантимирова, представилась его женой и просила рассказать о нём, что-нибудь вспомнить. В течение нескольких следующих вечеров начали приходить ответы: кто-то не знал Мирона, учились в параллельных классах или не могли его вспомнить, даже если посещали универ в одни годы.

Но часть людей пошли на контакт и поделились своими воспоминаниями. От них Тоня узнала, что способности Мирона проявились ещё со школы. Не сразу это стало понятно, но позже одноклассники поняли эту взаимосвязь: когда Мирон не приходил в школу, то все чувствовали себя хорошо, а упадок сил ощущали лишь те, кто сидел в непосредственной близости от него.

Однажды от Мирона сильно досталось злой и ворчливой учительнице физики, сделавшей едкое замечание во время его ответа возле доски. Мирон промолчал в ответ на колкость, задумался, словно сосредоточившись на ответе, затем написал на доске некую формулу. Но всё это скорее походило на отвлекающий манёвр, так как учительница тут же побледнела и прижала ладони к вискам, мучаясь от приступа сильной головной боли. Потом она на несколько дней взяла больничный.

Университетские однокурсники рассказывали примерно то же самое. Никто не хотел сидеть рядом с Мироном, но не всякая аудитория позволяла студентам пересесть на свободные места, подальше от неприятного соседства, так что всё-таки кому-то приходилось сидеть рядом, испытывая после опустошённость и усталость. Напрямую с Мироном это никто не обсуждал, боялись, считали если не упырём, то ведьмаком точно. Сложно понять механизм действия его способностей, умышленно ли он лишает людей сил или же его тяжёлая энергетика делает отсос чужой энергии помимо воли носителя.

Хуже приходилось соседям Мирона по комнате в студенческом общежитии. Жить и спать рядом с таким человеком просто опасно, если тот «покормится» их энергией во сне, то велик риск при этом не проснуться вовсе. Поэтому, когда студенты догадывались о причине своего плохого самочувствия, то договаривались с комендантом общежития о своём отселении в любые другие комнаты, лишь бы подальше от жуткого соседства. Из-за этого движения сожителями Мирона по комнате в общаге все пять лет учёбы в универе оказывались первокурсники, которые до поры до времени пребывали в неведении, а когда до них доходило, то старались тоже поскорее съехать при ближайшей возможности.

Особенности Мирона если и обсуждались, то не слишком бурно и только среди «своих», тех, кто догадался. Ведь если ты пересел или съехал, то кто-то же должен пребывать в неведении и оставаться рядом с этим опасным студентом.
Для Тони оказалась удивительной новость о том, что Мирон пять лет жил в студенческой общаге, при том, что университет находится в его родном городе. То есть он мог жить в родительской квартире, а не кантоваться в общаге.

«Упыри разве не в одном гнезде живут? – думалось ей – Или общага для него что-то вроде ресторана со множеством людей на выбор».
Результатами своих поисков Тоня поделилась с Тимуром.

— Надо бежать! Просто собирай вещи и уходи. Находиться рядом с ним опасно,- Тимур обалдел от всего услышанного.

После разговора с другом Тоня глубоко вздохнула и прикрыла глаза. Понимая опасность для собственной жизни, страшась каких-либо необратимых последствий для себя, она всё равно не могла решиться на столь радикальные поступки. Она любила Мирона. Высокий мускулистый блондин, нежная улыбка и чувство юмора которого сразу растопили сердце скромной, неизбалованной мужским вниманием девушки.
 
Забота и внимание, милые подарки сделали своё дело – Тоня вышла замуж. А бытовой комфорт и достаток после жизни в деревне с родителями и общежития не то, от чего можно быстро отказаться.

«И опять всё тянуть на себе, тяжело жить одной. Сказать Мирону, что ухожу? Это разобьёт ему сердце. И как рвать, если сама любишь?» - горькие мысли изъедали Тоню изнутри.
За окном сгущались сумерки, скоро с работы вернётся Мирон.


Глава 4. Разговор с тётей

Выходя из магазина, Тоня столкнулась с тётей Мирона Марией Львовной, родной сестрой свекрови Ольги Львовны. По слухам, между сёстрами были натянутые отношения, а после женитьбы Мирона общение прекратилось совсем. Мария Львовна с мужем снимали квартиру буквально в квартале от дома молодых супругов.

Раз сёстры не общались, то Тоня решила расспросить её о странной особенности мужа, может та и раскроет их семейные тайны.
— Мария Львовна, Вы ведь знаете Мирона дольше меня, скажите, не замечали ли что-нибудь странное в общении с ним?

Женщина пронзила жену племянника долгим внимательным взглядом, по выражению её лица стало более, чем очевидно, что ей понятен вопрос Тони.
«Она знает!», - мелькнуло в сознании девушки.

— Подожди здесь, я сейчас скуплюсь и пойдём ко мне. История эта долгая и не для улицы.
Дома у Марии Львовны женщины расположились на кухне.

— Ольга с Виктором долго не могли завести ребёнка, - начала свой рассказ тётя Мирона. – Когда же беременность наступила и родился здоровый мальчик, то на радостях на него надышаться не могли. Но со временем Ольга начала замечать странности: как только покормит сыночка грудью, так такой упадок сил чувствует, будто вагоны разгружала. Поначалу своё недомогание она списывала на классическую усталость молодой мамы, на которую обрушились почти круглосуточная забота о малыше и дополнительные бытовые хлопоты.

Но со временем малец подрос, а усталость не проходила. Бывало подбежит к ней, обнимет за ноги, и она тут же бледнеет и хватается за сердце. Олин муж Виктор фотографировал Мирона в разном возрасте и на некоторых фотках обнаружил нечто странное. Например, на фото, где Ольга купает Мирона в ванной, у него из-под мышки тянулась трубочка телесного цвета и упиралась ей в руку чуть повыше локтевого сгиба. Или на другой фотке они сидели на диване, ноги Мирона лежали на коленях Оли. Одна из его ног от лодыжки до колена сужалась до размера трубки или шланга и уходила в Олин живот. То есть фотоаппарат в инфракрасном спектре «подсмотрел» этот процесс, как он из неё жизненные силы качает.

Увидев фото, Оля вспомнила сон, что снился ей незадолго до того, как она узнала о своей беременности. Во сне она оказалась внутри овального помещения с серыми металлическими стенами. Обнажённая и неподвижная лежала на холодном хирургическом столе, а у неё в ногах стояло совершенно невероятное существо: ростом два с половиной – три метра, в серо-голубом обтягивающем костюме, наподобие водолазного, голова вытянутой формы, словно огурец, глаза большие, раскосые и абсолютно чёрные, вместо носа – две дырочки, а рот – просто небольшая горизонтальная щель.

Какая-то непонятная эмоция промелькнула на лице этого урода, и он на чистом русском произнёс: «Та самая!!! Ты будешь искусственно оплодотворена». И поднёс к ней металлический шприц с пластиковым наконечником вместо иглы. Всё это казалось настолько нереальным, что на утро она восприняла всё произошедшее, как нелепый кошмар.

«Фильмов о пришельцах пересмотрела что ли?» - подумалось тогда ей.

Когда Оля увидела фотки Мирона, эту жуткую трубочку, через которую он сосал её жизненную энергию, то поняла, что тот давний ночной кошмар был не сном, а самой что ни на есть явью. Значит отец её ненормального сына не муж, а пришелец из неизведанных просторов космоса. Виктору о своём сне она рассказывать не стала, побоялась, что он бросит её одну с ребёнком, узнав, что не он его отец.

Просто поняв, что их сын энергетический вампир, держались от него подальше, соблюдая дистанцию, обезопасили таким образом себя от его посягательств. С самого раннего детства приучили Мирона самостоятельно есть, одеваться, мыться, ходить в сад и школу. А уже там пусть он себе новый источник питания ищет. На ночь Ольга и Виктор закрывали дверь спальни изнутри, не давая возможности этому упырю малолетнему подойти к ним спящим.

После поступления Мирона в универ они и вовсе настояли на его переселении в общагу. Только после этого смогли вздохнуть спокойно и зажить более-менее нормальной жизнью.

Тоня покивала головой и отпила чай. Теперь она поняла, почему Мирон жил в общежитии, если универ находится в его родном городе. Всё услышанное от Марии Львовны настолько ошеломило её, что некоторое время женщины сидели молча. Собравшись с мыслями, девушка рассказала о том, что удалось узнать о Мироне через соцсети.

— Бежать тебе надо от него и как можно скорее, - продолжила свой рассказ Мария Львовна. – Это ведь ещё не всё. Лет за пять до вашей свадьбы у нас на районе умерла молодая девушка. По рассказам её друзей она встречалась с нашим Мироном. Её мёртвую в квартире нашла старшая сестра. Никто не знает точно, но поговаривают, что Мирон был у неё ночью. Что если он решил поэкспериментировать на ней, посмотреть, что будет с человеком, если его энергию не чуть-чуть «отхлебнуть», а «выпить» сполна, попытаться нащупать максимальную границу, за которую можно зайти в его нечеловеческих манипуляциях. И вот, чем это закончилось.

У Тони в душе всё похолодело. Такого она никак не ожидала – Мирон может убивать.
— А полиция? Мирона подозревали в убийстве? – севшим голосом спросила она, в ознобе поджав ноги и растирая заледеневшие кисти рук.
— Нет, какое там … Ни улик, ни свидетелей. Причиной смерти назвали остановку сердца из-за алкоголя. Но выпито там было не так много, чтобы остановить сердце молодой девушке.

Немного помолчав и попив чая после длительного монолога, Мария Львовна ушла в комнату, вернулась с записной книжкой в руках.

— Я дам тебе адрес и телефон одной необычной женщины, ведьмы, она может помочь тебе.
Выписала на листочек информацию и отдала Тоне.

Ночью, сидя на постели и глядя на спящего рядом Мирона, Тоня не могла не думать обо всём, что узнала.

«Интересно, сам Мирон знает о том, что он на половину пришелец? Знает ли, что лишает окружающих жизненных сил, делает это умышленно, или же пребывает в неведении и искренне не понимает, почему окружающие его сторонятся и недолюбливают?» - сочувствие к мужу боролось в её душе со страхом собственной смерти, если раньше такой исход был лишь догадкой, возможной вероятностью, то теперь она точно знала, что это реально.

Через пару дней Мирон уехал в командировку на неделю. Тоня вздохнула с облегчением, хоть какое-то время ей ничего не угрожает.

«Обязательно схожу к той ведьме, которую посоветовала Мария Львовна, дай Бог сможет найти решение моей проблемы», - надежда приятным комочком засветилась в её душе, измученной переживаниями последних недель.
2 Повесть Опасное замужество Главы 5-8
Марина Шатерова
Начало Главы 1-4: http://proza.ru/2022/10/14/1434

Глава 5. Марфа.

На следующий день Тоня созвонилась с ведьмой Марфой, в двух словах описала свою неприятную ситуацию и уже вечером переступила порог частного одноэтажного домика на окраине их города. С душевным трепетом и инфернальным страхом шла она на эту встречу, впервые обращалась за помощью к человеку с какими-либо сверхспособностями, не знала, что может увидеть и услышать в гостях у этой таинственной женщины с таким необычным именем, сможет ли она спасти её.

Домик Марфы оказался очень уютным, никакого особо жуткого антуража, какой показывают в страшных фильмах, она не увидела. Два кота – чёрный мохнатый и мраморный рыжий гладкошёрстный, сидели на кухне и таращили глаза на гостью. Входная дверь вела в прихожую, а потом через кухню в зал и ещё одну комнату.

Для приёмов у ведьмы отведена отдельная комната, где находилось всё необходимое: шкаф со стеклянными окошками в дверках хранил в себе сушёные травы, свечи, благовония, баночки ароматных масел, спицы, клубки цветных шерстяных ниток, веретена, зеркала разных форм и размеров, камни, кристаллы и прочую атрибутику, которой Тоня даже не находила названий. Зелёный ковёр с переплетающимися лианами и экзотическими животными покрывал пол. Отдельный столик с несколькими стульями для посетителей и ещё один стол, покрытый чёрной тканью с непонятными геометрическими узорами и символами.

«Для ритуалов, наверное», - отметила про себя Тоня, внутренне сжавшись в непривычной обстановке.
На стенах комнаты висела пара картин с мистическими пейзажами и персонажами, очевидно, что кто-то нарисовал их специально для хозяйки дома.

Сама Марфа оказалась высокой и хрупкой, белокожей, с длинными чёрными волосами, густые тёмные брови огибали большие угольно-чёрные глаза, производившие совершенно жуткое впечатление, словно сама тьма из глубин этой женщины прямо в душу тебе смотрела. В то же время от неё невозможно отвести взгляда: острый тонкий нос с лёгкой горбинкой и изломленными крыльями, губы пухлые и красные, но лица при этом не касалась косметика. Определить её возраст совершенно невозможно, казалось, что лет двадцать пять и пятьдесят одновременно. Видать, те силы, с которыми она работает, дают ей молодость, красоту и долголетие, не только жизненный и профессиональный опыт.

Одета Марфа в чёрное платье чуть ниже колен с карманами и широким поясом, пряжку которого украшал металлический ворон с раскрытым в крике клювом. На изящных пальцах ведьмы надеты металлические литые кольца эзотерической тематики – череп, роза, змея, пентаграмма. Глядя на описанный облик сразу становился очевиден род занятий этой женщины, сложно представить её кем-то другим.

— Впервые с таким сталкиваюсь, - Марфа покачала головой, всматриваясь в фото Мирона, снятое Тимуром в тот субботний вечер, по просьбе ведьмы Тоня распечатала его. – Энергетических вампиров я встречала, но это нечто совершенно иное, принцип работы сильно отличается.

Тоня подробно рассказала колдунье всю информацию, которую ей удалось собрать о муже-пришельце. Внимательно выслушав, та достала из шкафа небольшое зеркало, положила его на ладонь поверх фотографии Тони и Мирона, полуприкрыла глаза, тяжело и ритмично задышала, раскачиваясь вперёд-назад, всматриваясь в поверхность зеркала под определённым углом, видя в нём не своё отражение, а что-то совершенно иное, видимое только ей.

— Я смогу тебе помочь, - заговорила наконец она. – Но предстоит много работы, это опасно и для тебя самой тоже.
— Мне страшно, но я готова бороться, - с дрожью в голосе ответила ошеломлённая Тоня, работа Марфы с зеркалом, это её особое состояние впечатлили, никогда ранее девушка не сталкивалась ни с чем подобным. – Что нужно делать?

— Я проведу ритуал и сделаю что-то вроде порчи, отравлю твою энергетику, сделав её ядовитой для твоего мужа. Покормится он тобой и умрёт. Так ты и другие возможные жертвы освободитесь от его энергетических посягательств. А чтобы ты сама не пострадала, дам тебе несколько трав, расскажу, как отвар из них делать, пить его нужно каждый день. Так ты защитишься от яда в собственной ауре. После смерти мужа на его могиле в виде креста насыплешь освящённую соль и вобьёшь в землю осиновый кол. После этого всего беги ко мне – почищу тебя, порчу сниму, полечу.

— Ох… - не нашлась, что ответить растерянная Тоня. – Это же убийство получается. Страшно! Да и окружающие сразу на меня подумают.
— Тут уж как на войне: или ты его или он тебя. Можешь развестись и уехать от него, так он себе другую жертву найдёт. И это никогда не остановится. Представь сколько здоровья, а то и жизней может забрать твой муж, если он буквально с рождения к людям присасывается.

Тоня вспомнила рассказ Марии Львовны об умершей девушке, с которой встречался Мирон, и ведь она могла бы жить, останови его кто-нибудь раньше.

— Понятно… Согласна, я рискну и попробую всё это прекратить.
— Хорошо. Приходи завтра к шести вечера. Я всё подготовлю и проведу ритуал.

Следующим вечером Марфа посадила Тоню за ритуальный стол и долго колдовала над ней. Горели свечи, дым трав наполнял комнату, создавая в пространстве причудливые узоры. Странные горловые звуки издавала ведьма, делала пассы руками над притихшей посетительницей, смирно сидящей на стуле с полуприкрытыми глазами.
Теперь Марфа не казалась Тоне той хрупкой женщиной, какой она увидела её днём ранее. Сейчас внутренняя сила ведьмы сбивала с ног, словно ураган, будто тяжелоатлетка поднимала штангу на соревнованиях, такая мощь сквозила в каждом движении хозяйки дома. И этот контраст внутренней силы и внешней утончённости не может не впечатлять, заставляя поверить ей до конца, как себе самой.

Когда всё закончилось, Марфа погасила свечу, громко хлопнув по пламени ладонями. Пламя погасло, при этом ведьма даже не поморщилась.
«Неужели не горячо?» - удивилась Тоня.

— Вот и всё! Дело осталось за малым – в противоядии для тебя.
Колдунья вручила Тоне несколько подписанных пакетиков с травами и рецептом на листочке бумаги в каких пропорциях их следует заваривать.
— Благодарю! – тихо промолвила Тоня, всё только что произошедшее с ней настолько необычно и удивительно, что не иначе как фантастикой не воспринималось. – Я ведь могу Вам позвонить, если что-то пойдёт не так?
— Конечно! – ведьма устало улыбнулась.


Глава 6. Пищевые измены

Мирон вернулся из командировки, увидев Тоню на кухне за столом, улыбнулся, та подошла, обняла и прильнула к щеке губами.
— Как ты тут без меня, милая?

В груди у Тони словно сжался холодный кулак страха и тревоги.
«Он же догадается, что я стала другая «на вкус», - подумалось ей.

— Скучала, одиноко быть дома одной, - ответила она, пытаясь держать себя естественно, всеми силами скрывать тот клубок противоречий, что запутался в её сознании – любви к мужу и желания выжить.

Поужинав, пара долго придавалась блаженству близости. Мирон в этом плане умел порадовать, проявляя приятное разнообразие. Только теперь Тоня увидела это в несколько ином свете: вызывая у женщин сексуальную зависимость, он привязывал их к себе, чтобы питаться их жизненной энергией.

Когда всё закончилось, Тоня вновь ощутила упадок сил, разболелась голова и часто заколотилось сердце. Плохо стало и Мирону. Буквально через десять минут он ринулся в туалет и застыл в коленно-локтевой перед «фарфоровым другом».
«Началось!» - в ужасе подумала Тоня, прислушиваясь к доносившимся из туалета звукам.

Спустя время Мирон вышел, шатаясь и держась за стены руками, добрёл до кровати и упал.
— Как же мне плохо! Наверное, траванулся в кафе или поезде.

До следующего утра пребывал не то в обмороке, не то в забытьи. Тоня же просто наблюдала за всем происходящим. В ней боролись желания вызвать «скорую» или хоть как-то ещё помочь, но она подавляла их в себе, стараясь оставаться как можно более безучастной к происходящему.
«А иначе всё напрасно!» - успокаивала она себя.

Уходя утром на работу в глубине души надеялась, что в её отсутствие закончится весь этот вампирский кошмар их семейной жизни. По возвращении домой Мирона в квартире не оказалось, позже пришла СМСка, что он пошёл на корпоратив. Тоня удивилась – муж не любитель подобных мероприятий. Вернулся за полночь, когда она уже спала.

— Доброе утро! – Мирон выглядел вполне здоровым, бодрым и посвежевшим, плохое самочувствие как рукой сняло.
Тоня заваривала траву на плите, обернулась на голос и улыбнулась.
— Доброе! Как себя чувствуешь?
— Отлично! Что ты там завариваешь такое, запах какой-то … тошнотворный.

Тоня заметила взгляд Мирона, рассматривавшего её внимательно и с долей удивления, словно впервые видел.
«Неужели увидел «порчу» Марфы?» - внутри Тони всё съёжилось.

— У меня проблема «по-женски», - неожиданно нашлась с ответом она. – Нужно попить отвары и пока воздержаться от «общения».
— Понятно… Бывает… - растерянно пробормотал Мирон.

Вечером притащил домой двухлитровую бутыль пива и кило сушёной воблы. Тоня с недоумением изучала покупку, не наблюдала она никогда ранее у интеллигентного офисного служащего Мирона Кантимирова пристрастия к подобного рода еде.
— Иду в гости к Витьку с третьего этажа, у него какая-то компьютерная игра интересная, говорит – «огонь», хочу научиться, - переодев костюм в более удобные джинсы и толстовку, пояснил свои покупки муж.

Одинокий холостяк Витёк действительно все вечера после работы торчал дома, за общением с женским полом не замечался, что с учётом его геймерского пристрастия не казалось удивительным. Утром Тоня встретила соседа в лифте, тот был бледен и растерян.

— Допоздна играли вчера? – раздираемая любопытством решила прозондировать почву.
— Да! Пока всё объяснил и показал так измотался, словно вагоны разгружал, - пожаловался Витёк. – Но игра интересная.
«Знакомое состояние – «разгружал вагоны», - подумалось Тоне.

Теперь стали ясны причины интереса к рабочим корпоративам и дружеским визитам к соседу – муж начал «ходить налево» энергетически, как бы странно это ни звучало, ведь её энергетика стала для него отравой. Тоня позвонила ведьме.


— Здравствуйте, Марфа! Наш план не работает.
Рассказала, как Мирону стало плохо после отсоса её отравленной энергии, как он странно на неё смотрел, словно увидел изменения в ней, спрашивал про отвар. А теперь и вовсе начал хитрить и «столоваться на стороне».
— Приходи ко мне, нужно провести ещё один ритуал, - велела ведьма.

Когда Тоня переступила порог рабочей комнаты в домике Марфы, то долго смотрела на неё своим чёрным пронзительным взглядом, затем заговорила.

— Есть способ изменить ситуацию. Я проведу ритуал, похожий на приворот и муж будет «пить» только твою энергию. Это поможет завершить начатое нами дело. Но в то же время этот приворот привлечёт к тебе и других энергетических вампиров. Некоторые люди, знакомые и незнакомые, начнут навязывать тебе своё неприятное общество, скандалить, трепать нервы или же долго вещать о своей жизни и проблемах. Тебе необходимо научиться избегать их любыми способами. Ты согласна на ритуал?
— Да, я готова идти до конца! – задумчиво и грустно покачала головой Тоня.

Ведьма посадила её на стул в центре комнаты. Рядом, на ритуальном столе, на чёрной ткани с геометрическими узорами и письменами стояла металлическая чаша, в которой пылал огонь. Марфа подкидывала в него сухие травы и маленькие кусочки дерева, что-то ритмично шептала и резко водила руками над сидящей Тоней, подступая к ней с разных сторон.

Тоня сидела, погрузившись в трансовое состояние, голос ведьмы, огонь, запах сжигаемых трав расширяли сознание. Она видела, как над ней стремительно проносились какие-то маленькие стрижи размером с муху, страшно не было, скорее удивительно. Расслабленно и отстранённо чувствовала себя во время ритуала.

— Всё! – сказала ведьма, погасив огонь в чаше, накрыв её крышкой. – Теперь на тебе своего рода магнит. Муж будет «пить» только твою отравленную энергию. Я дам тебе ещё тех самых трав, которые ты должна продолжать заваривать и пить, пока всё не закончится. Теперь иди!

— Благодарю, Марфа! – с дрожью в голосе пробормотала Тоня, приходя в себя после всех этих мистических манипуляций над собой.


Глава 7. Всё закончилось

После приворотного ритуала Марфы Мирон словно взглянул на Тоню другими глазами. Стал милым, внимательным, после работы сразу домой и к соседу-холостяку больше не захаживал, стараясь как можно больше времени проводить дома. По вечерам супруги долго разговаривали обо всём: о забавных ситуациях на работе, вспоминали о прошлой жизни до знакомства, о предстоящих планах на отпуск в первой половине сентября.

За разговорами прошло полторы недели. Всё это время Тоня с некоторой грустью, страхом и чувством вины наблюдала за состоянием мужа, смешанные чувства сталкивались в ней – любовь и желание жить с Мироном, ничего не меняя, боролись со страхом за собственную жизнь. Часто она одёргивала себя воспоминаниями об умершей девушке Мирона, о которой ей рассказывала Мария Львовна.
«Неужели теперь мы с ним поменялись местами – не я умру от его энергетики, а он от моей. Парадокс!» - думалось Тоне.

Прямо не верится, что это всё реально и Мирон умрёт. Как отнесутся к этому его родственники, друзья и коллеги? Обвинят ли её? Мирону действительно становилось дурно после посиделок с женой. Близости между ними не возникало больше после того раза, когда он вернулся из командировки, но для подпитки ему необходимо всего лишь протянуть к ней ту жуткую трубочку, что видна лишь на фото. Значит приворотный ритуал Марфы даёт свои плоды.

На работе вокруг Тони, как и обещала ведьма, повысилась конфликтность, все так и норовили на ней зло сорвать или загрузить своими проблемами. Девушка либо отмалчивалась, чтобы не нагнетать обстановку, или старалась уйти в другое помещение под каким-либо рабочим предлогом. На улице и в транспорте к ней тоже словно магнитом притягивались неприятные общительные персонажи. Но тут доходило до смешного: Тоня быстро убегала от приставшего человека, а в транспорте выходила на остановке, энергетический вампир выходил за ней, жаждая продолжить общение, Тоня же шустро заскакивала обратно и двери захлопывались перед носом незадачливого прилипалы.

«Страшно подумать сколько упырей вокруг», - не переставала удивляться она.

В один из вечеров, вернувшись домой после смены на почте, Тоня нашла Мирона мёртвым. Он сидел за кухонным столом, уронив голову на столешницу. Рядом с ним – опрокинутая чашка чая и магазинные пирожные, тарелки после ужина стояли в раковине.

«Началось…», - в ужасе подумала Тоня и вызвала «скорую».

Мирона увезли в морг, позже в свидетельстве о смерти указали причину – «токсическое отравление не выявленной этиологии», так как экспертиза съеденного ничего не показала, а лекарства Мирон не принимал.

Самым сложным и тягостным испытанием стало для Тони оповещение родственников, друзей и коллег о смерти мужа, очень уж боялась она их реакции на это известие. Говоря с ними, многократно повторяя одно и то же, старательно подбирала слова и следила за интонациями голоса, чтобы не промелькнуло в них чувство вины, которое могло выдать её и вызвать подозрения.

Но … все к сказанному отнеслись на удивление спокойно, ни в чём не упрекали молодую вдову, помогли с похоронами и поминками, отзывались о Мироне тепло, но в то же время и не сильно горевали, с душеной теплотой поддерживали Тоню.

Сразу после девятидневных поминок пришла она на могилу Мирона. Как и велела ведьма, насыпала освящённую соль в виде креста и вбила в землю осиновый кол, присыпала его немного сверху, чтобы не заметили те, кто будет приходить сюда.

«А будут ли приходить? - с некоторой долей горечи думала молодая вдова. – Явно или подспудно все, кто знал Мирона достаточно давно, чувствовали опустошённость рядом с ним, поэтому и старались избегать его, как это делали его родители, одноклассники и однокурсники по универу. Круг общения хоть и был, но состоял из тех, кто пока ничего не понял или вынужден общаться по работе. Наверное, поэтому сильно и не горевали, а испытывали скорее облегчение, что не умерли они сами от его вампирических способностей».

В ней самой бурлили диаметрально противоположные чувства: вина за фактически ритуальное убийство, жалость к мужу, любовь, но в то же время и облегчение оттого, что жива сама и не будет больше этого изнуряющего упадка сил от простого общения с человеком, находящимся рядом.

— Прости меня, Мирон, - произнесла вслух Тоня, глядя на свежий могильный холм, на крест с именем и датами.


Глава 8. Жизнь продолжается. Финальная.

Тоня вновь переступила порог мистического дома Марфы. Каждый раз, направляясь к ней на приём и приближаясь к её обители, женщина чувствовала душевный трепет, словно что-то шевелилось под кожей, подкатывал жар, сменяющийся ознобом. Словно тёмные силы хозяйки дома распространялись на некоторое расстояние вокруг жилища и влияли на тех, кто приходил.

Несколько вечеров ушло у ведьмы на то, чтобы очистить энергетику Тони от столь специфических программ, которые пришлось на неё поставить.
— Как себя чувствуешь? – спросила Марфа, когда работа была окончена.
— Хорошо. Спокойно так на душе стало, только устала очень, - тихо пролепетала Тоня в ответ.
— Ну это не удивительно! Дай ещё раз внимательно посмотрю на тебя.

Прищурив глаза, ведьма внимательно всматривалась в пространство вокруг Тони, тишина, царившая в комнате, сгустилась, казалось, что её можно резать ножом.

Каждый раз Тоня не переставала удивляться своим ощущениям во время визитов к Марфе. Все пять чувств работали на пределе своих возможностей, даже скорее выходя за границы обычного восприятия. И это всегда приводило её во внутренний тихий восторг.

— А ты знаешь, что ты беременна? – огорошила вдруг ведьма молодую вдову.
Тоня вздрогнула, как от пощёчины.
— Нет, не знала. Меня тошнило немного, но я думала, что от отвара.
— Теперь знаешь. Я сама не могла рассмотреть этого раньше, порча с приворотом, которые я тебе поставила, сильно затуманили картину. Что делать теперь будешь?
— Пока не знаю. Думаете тоже упырём окажется?
— Не могу сказать, небольшой срок, не понятно пока.

Поблагодарив и попрощавшись, Тоня вернулась домой, к работе, к обычной жизни. По ночам пила чай на кухне, всматривалась в густую летнюю тьму за открытым окном, думала о прошлом и беспокоилась о будущем, тревога стала её постоянной спутницей. Часто вздрагивала от каждого шороха, трёхкомнатная квартира мужа, теперь казалась невероятно огромной для неё одной.

«Что же делать дальше? Оставлять ребёнка или не рисковать лучше?» - эта мысль громким набатом билась в душе.

Позвонила бывшая свекровь, поинтересовалась, когда невестка освободит квартиру сына. Свёкры имели планы сдавать её в наём, дополнительные деньги лишними не бывают. Тоня обратилась к адвокату по правам наследования. Тот объяснил, что раз муж купил квартиру до свадьбы, значит она не совместно нажитое имущество. Узнав о беременности Тони, предложил размен на однушку и двухкомнатную.

Свёкры новости о беременности невестки не обрадовались совершенно, в лицо ничего не высказали, но по их взглядам и презрительному отношению к Тоне стало ясно, что помогать не станут и видеть ребёнка в будущем вряд ли захотят. На размен квартиры скрепя сердце согласились.

«Хоть не обратно в общагу» - думала Тоня, стоя с ключами в руках на пороге уже собственной однокомнатной квартиры.

Повезло найти размен в их же районе, буквально на соседней улице, значит недалеко от работы. Мебель и бытовую технику нашла в интернете подержанную, бесплатную или недорогую, друзья помогли с доставкой. Так скромный уют поселился в новом жилище будущей мамы.

Как-то на улице Тоня столкнулась с Марией Львовной. Та, увидев слегка округлившийся животик всегда стройной и спортивной Тони, вскинула брови, тень не очень приятных эмоций промелькнула по её лицу.

— Это ребёнок Мирона?
— Да! – короткий ответ сорвался с губ с не очень любезной интонацией, на щеках Тони проступил румянец, и она отвела взгляд.
— Не боишься повторить судьбу Ольги? Ох и намаялась она с Мироном, пока он не вырос. Часто жаловалась, что умереть боится, всё в церковь шастала, отмаливала себя, силы восстанавливала.
— Вот и я постараюсь! – отрезала Тоня.

Надоело всех слушать, быть робкой и тихой.
«Сама разберусь!» - подумалось ей.

В то же время немного стыдно ей стало перед Марией Львовной и свёкрами. Выходит, что её ребёнок для всех нежеланный, опасный и страшный, все об этом знают, но избавляться от него молодая вдова не стала ради улучшения жилищных условий.

Теперь и правда придётся повторить судьбу свекрови, если только её ребёнок унаследует способность к энергетическому вампиризму.

***

— Марфа, здравствуйте! – всё тот же мистический домик, только несколько месяцев спустя.
— Здравствуй, здравствуй! – улыбнулась в ответ ведьма. – Чудесная девочка у тебя родилась.
— Теперь ребёнок не в утробе, что вы скажете о ней?

Марфа долго сканировала малышку своим специфическим колдовским зрением.
— Пока ничего такого не вижу, вроде бы обычный ребёнок, ты сама после кормления грудью как себя чувствуешь?
— Нормально, ничего необычного. Если и устаю, то не сильнее, чем всегда.

— Тебе необходимо восстановить энергетику. Человеку от рождение дано определённое количество энергии, которая окутывает его, словно кокон – это наша аура. И если её откачать, как это делал твой муж, то годы жизни при этом сокращаются. Делая определённые физические и дыхательные упражнения из йоги, эту энергию можно восстановить. И ты сразу начнёшь себя чувствовать лучше и сильнее.

Спящую малышку положили в кресло, ведьма показала Тоне эти упражнения.
— Делать их желательно в лесу или у воды. В холодное время года можно и дома на остеклённом балконе. Всё у тебя получится, только борись за себя и своё будущее.

Тоня несла спящую дочку домой и улыбалась, общение с Марфой окрылило её и подарило уверенность в своих силах. Прошёл год по мужу, с его родственниками и друзьями она не общается, разве что Марию Львовну встречает иногда. Сколько бы трудностей ещё не предстояло, но любовь к дочери придаёт столько сил и оптимизма, что тревога и беспокойство, сводившие её с ума когда-то, отступили в прошлое. Тоня услышала колокольный звон и перекрестилась.

«Надо в церковь чаще ходить. Женечку покрестить!» - думала она, любуясь нежным личиком ребёнка.

***

Тимур пил чай в гостях у Тони.
— Хорошо погуляли сегодня, погода отличная, - Тоня радовалась общению со старым другом.

— Дочка у тебя такая спокойная, не плачет совсем. Как думаешь, она нормальная?
Кроме Тимура среди друзей и знакомых Тони больше никто не знал, какими способностями обладал Мирон, поэтому к Тониной дочке все относились, как к обычному ребёнку.

— Марфа говорит, что да. Надеюсь, что это правда. Мария Львовна рассказывала, что Мирон с рождения сосал энергию. Если в Женечке этого нет сейчас, то не факт, что отцовские способности проявятся в будущем. Надеюсь, что Бог миловал.
— Всё обойдётся! Тонь, можно у тебя остаться? Устал сегодня, совершенно нет сил идти домой.
3 Викуля
Татьяна Аггуриева
          А начиналось всё вполне невинно – на одном из многочисленных форумов мы и познакомились. Оба, как водится, выступали не под настоящими именами, а под никами. Слово за слово, наша пикировка из острой стала умеренной, а потом и вовсе ушла в иную степь, не имеющую отношения к рассматриваемому на форуме вопросу. В результате, нас вежливо попросили удалиться и вести личные разговоры наедине. Мы, сами люди вежливые, так и поступили. Затесались на некий сайт, где можно трепаться, сколько душе угодно, и – понеслось.
          Честно скажу – не ожидал я такого. Девчонка оказалась и умной, и остроумной, и весёлой, и грамотной, и начитанной. Я, убелённый сединами господин, перешедший золотую возрастную середину, был приятно удивлён и, естественно, не на шутку увлечён бойкой речью и здравыми  суждениями новообретённой подруги и давал ей возможность вволю выговориться, умело направляя разговор в интересующее меня русло и наслаждаясь нашей игривой в жёстких рамках приличия беседой.
          Моя дражайшая супруга не приглядывается ко мне пристально, не контролирует каждый мой шаг, через плечо в монитор не смотрит. Сама зависает в соцсетях в бесконечном трёпе, а я и не против – пусть отдыхает вволю. Сыновья взрослые – старший успешно работает, а младший одолевает первый курс, и, поскольку его специализация  связана с иностранными языками, помочь в учёбе мы с женой ему никак не можем по причине недостаточного знания английского языка и нулевого знания немецкого. Оба отпрыска проживают отдельно – старший с женой в её квартире, младший – на съёмной.
          Вскоре мы познакомились – Виктория первая предложила рассекретиться, я не возражал. Быть Одиноким Странником в массе подобных личностей нормально, а наедине – как минимум, нелепо. Ей тоже надоел образ Хрустальной Принцессы. Ожидаемо, что после возврата в нормальный вид разговоры стали более задушевными – нас потянуло на откровенности. Вика открыла свой истинный возраст – тридцать два года; я последовал её примеру, моля Бога, чтобы цифра пятьдесят четыре не отпугнула мою шалунью. Вика без стеснения  поведала о своей личной жизни и романах и, признаюсь, я даже заревновал. И вот вопрос – кого и к кому?!  Не дождавшись от заплутавшего разума ответа, я осторожно попросил Вику прислать мне своё фото. Результат превзошёл ожидания – хороша до горечи. Лицо – классический овал;  миндалевидные глаза цвета ясного осеннего неба, обрамлённые чёрными ресницами; изогнутые брови в цвет ресниц; длинные волнистые волосы, переливающиеся оттенками спелого ореха. Меня ни на секунду не покинула уверенность, что фото действительно её – настолько соответствовала красота внешняя содержанию внутреннему.
          Вместе с чудесным портретом я получил неожиданный подарок – Вика прислала свои сочинения. Оказывается, свободные часы она посвящала литературному творчеству и, как я убедился, добилась больших успехов. Её стихи радовали точными оригинальными рифмами, свежестью мыслей и необычным строением. Вика, имея профессию, далёкую от гуманитарной, писала не по классическим канонам, а на основе внутреннего чутья, которое её не подводило. Я умилялся, читая искренние рифмованные излияния, завораживающие чистотой. Вскоре Вика, ободрённая моей похвалой, прислала и прозу, постепенно раскрывая восхищённому и благодарному читателю свой яркий талант. Написанные в стиле фэнтези, который довольно сложно держать на должном уровне, истории Вики-писательницы уносили меня в сказочную страну, созданную её богатым воображением и верой в чудеса.
          Я круглосуточно искал общения с милой девой, что начало отрицательно сказываться на моей реальной жизни. Полгода ночных бдений и лихорадочных дневных здорово вымотали меня, и в одно далеко не прекрасное мгновение я решил – пора ставить точку. И, не тратя ни секунды на раздумья, самоудалился из чата. Легче от разрыва не стало ни на миллиметр – не прошло и недели, как я раскаялся в содеянном и галопом понёсся на вожделенный сайт. Викули – как я про себя ласково называл мою чаровницу, не смея произнести этакую вольность вслух, то есть, обратиться к ней в письме уменьшительным именем – и след простыл. Представляю, в каком замешательстве она пребывала, не в силах разгадать тайну моего внезапного исчезновения!
          И наступили тяжёлые времена – изводясь от тоски, я перечитывал Викулины творения, которые хватило ума скопировать на ноут, или рассматривал её фото, и страдальческое, как мне виделось в расстройстве, выражение ярко-синих глаз, буквально вышибало слезу у меня, закоренелого циника, прошедшего огонь, воду и медные трубы. Как-то бессонной ночью спустя пару месяцев я бездумно ввёл Викулину фотку в поисковик и – о, чудо! – нашёл свою золотую девочку в соцсетях. Ликованию предела не было – я чуть в голос не завопил от радости, но вовремя перевёл дыхание. И что же я узнал? Вика жила практически по соседству со мной: расстояние между нашими городами – полтора, от силы два часа на машине. Место работы тоже обозначено – слава соцсетям! Я открыл карту её города и в два счёта выяснил, куда и как добраться. Осталось самое главное – выкроить подходящее время для незаметного отъезда из дома на целый день.
          И случай не замедлил представиться! Супруга засобиралась на встречу одноклассников – виртуальные посиделки им надоели, и они решили провести выходные на даче у старосты, полковника-пенсионера, изнывающего от скуки. В пятницу утром на её великодушное «Поедешь со мной..?» я отрицательно замотал головой – что ты, мол, зачем мешать, и так вечно у тебя под ногами путаюсь. Жена с нескрываемым облегчением чмокнула меня в щёку и укатила с друзьями в загул. Через пятнадцать минут после её отъезда я  с нескрываемым облегчением завёл машину и укатил в неизвестность. Дорогу я одолел за час с небольшим – летел на предельной скорости по полупустой трассе с приспущенными окнами и наслаждался жизнью. Ветер трепал остатки волос на макушке, и от распирающего грудь счастья я пел в голос.
          Город понравился – в меру патриархальный и в меру современный. Старинные дома и широкая извилистая река приятно разнообразили индустриальный пейзаж. Я катался по улицам, представляя Викулю в разные моменты её жизни – то она послушно идёт с мамой за руку в детский садик в ярком платьице, волосы заплетены в косички, перевязанные красными ленточками; то хохочет с подружками на скамейке в парке; то катается на велосипеде по аллеям; то целуется под деревом с одногруппником, сердце моё сладко заныло от этой картины; то заходит в ближайший супермаркет и сосредоточенно изучает этикетку на упаковке с йогуртом. К семнадцати часам я припарковался на платной стоянке неподалёку от входа в Викулину контору и занял выжидательную позицию. Вскоре Викуля в компании сослуживцев выпорхнула из двери и скорым шагом направилась к остановке. Сердце моё чуть из груди не выскочило, колотясь с бешеной скоростью – я двинулся следом, стараясь не показываться ей на глаза, чтобы моё довольно выразительное, несмотря на солидный возраст, лицо не привлекло её внимание раньше времени. Викуля понятия не имела, как я выгляжу – ни разу не попросила прислать фотографию и не доставала ненужными расспросами. Её снедало настойчивое желание выговориться, а не слушать.
          Как нитка за иголкой, следовал я за Викулей в тот волшебный вечер – из автобуса в троллейбус, из троллейбуса в магазин, из магазина в трамвай, так и не решаясь приблизиться. В реальности она была обворожительна – компьютер не только не приукрасил её внешность, а, наоборот, не выразил совершенство в полном объёме. Я окончательно оробел и чувствовал себя крайне скованно. Как подойти?! Что сказать?? Здравствуй, это я... Слишком прямолинейно и с налётом театрального пафоса. Её реакцию на домогательства совершенно незнакомого мужчины – иначе моё поведение не назовёшь – невозможно предугадать. И вряд ли она обрадуется: решит ещё, что я – маньяк, и закричит, и сбегутся люди во главе с полицией. То, что радужным утром казалось простым, осуществить на деле не представлялось возможным. Я погрузился в невесёлые размышления, наблюдая украдкой за девушкой из моих грёз, и не заметил, как мы остались в трамвае наедине, не считая, понятно, вагоновожатого. Внезапно Викуля стремительно приблизилась ко мне – я едва успел принять безразлично задумчивый вид – и приветливо поинтересовалась: «Вы здесь впервые?» Я, признаться, просто онемел от неожиданности и только кивнул утвердительно головой. «Следующая остановка – конечная. Вы, наверно, заблудились?» – продолжала участливо допытываться моя добрая самаритянка, материализовавшаяся из сетевого пространства. Нежный голос звенел, как колокольчик, врезаясь в память на веки вечные. Чувственный, еле уловимый, аромат дорогих духов коснулся моих трепещущих ноздрей и тоже остался со мной навсегда. «Спасибо, – с трудом взяв себя в руки, прохрипел ваш покорный слуга. – Всё в порядке…»
          И в этот знаменательный миг, разделивший жизнь на до и после,  пространство разорвал оглушительный, как показалось моему обострённому восприятию, сигнал  мобильника. Викуля одарила меня ослепительной прощальной  улыбкой и направилась к дверям – трамвай замедлял ход. Я двинулся к другому выходу, с неловкой поспешностью выуживая на свет божий телефон. «Слушай, Ванька позвонил – просил завтра утром быть дома, хочет что-то важное сообщить. Я и так, и этак спрашивала – сказал, не телефонный разговор. Но, вроде,  ничего страшного. На двенадцать часов встречу назначили. Димка завтра тоже придёт, но он ничего не знает – Ванька с ним тайнами не делился. Всё, бессонная ночь обеспечена!» – без умолку тараторила жена, не давая мне слово вставить. Тем временем, Викуля растаяла, как фея, в тёплой предзакатной дымке, оставив меня в полном одиночестве. «Почему молчишь??» – требовательно выкрикнула супруга, чуть не разорвав мои барабанные перепонки. «Информацию перевариваю, – нашёлся я и добавил успокаивающим тоном. – Не нервничай! Отдыхай спокойно. Решим проблемы по мере поступления». Жена отключилась, а я вызвал такси, приехавшее довольно скоро, и минут через сорок пересел в собственное авто и помчался в сторону дома, успев послать Ваньке sms: «Что случилось, сын?» Развёрнутый в кавычках ответ пришёл незамедлительно: «Завтра поговорим».
          Жизнь совершила крутой вираж, но я удержался и не натворил ошибок; из испытания, посланного Судьбой, я вышел победителем; я – герой! Пытаясь утешить истерзанное сердце напыщенными фразами, и, одновременно, снедаемый тревогой за младшего сына – что у него, драгоценного благополучного умника, случилось, о чём он не решился поведать старшему брату?! – я ехал с полностью опущенными боковыми стеклами, и холодный вечерний ветер овевал мою разгорячённую голову и влажный под рубашкой торс. Ночь я провёл в нездоровом забытьи – Викуля, призывно улыбаясь, что-то издали говорила мне, но ветер относил звук в сторону, и я пристально вглядывался в её прелестное лицо, силясь прочесть по губам. Поднялся я ни свет ни заря с ощущением постреливающей боли в левой половине груди и, тяжело дыша, слонялся по квартире в ожидании жены, не в силах ничем себя занять. Она примчалась около восьми утра – прыгнула в самый ранний автобус, как рассказала, второпях переодеваясь и кидаясь к плите с намерением приготовить любимую Ванькину солянку. На моё плачевное состояние она не обратила внимания, а я мужественно терпел боль, которая отлично отвлекала от воспоминаний о Викуле и тревоги за Ваньку. Недоумевающий Димка объявился в одиннадцать утра, и мы молча расселись в большой комнате, не зная, что и думать.
          Ровно в полдень раздался звонок в дверь. На пороге стоял Ванька, держа за руку миниатюрную темноволосую девушку в свободном длинном платье. «Да нормально всё! – заявил наш отличник-полиглот, заходя в квартиру, и представил  спутницу. – Это Настя…» После приветственных речей жена отправилась на кухню, а мы вчетвером чинно расположились в зале. Настя сидела на краешке дивана, потупив очи. Ванька, примостившийся рядом, крепко держал её левую руку в своей, а правую Настя рефлекторным движением прижала к животу – и тут мои чакры открылись. «Какой срок? – веселым тоном задал я вопрос в лоб и, не давая будущим родителям рта раскрыть, торжественно изрёк с самым умным видом. – Дети – цветы жизни!» «Восемь недель», – пропищала зардевшаяся девчушка. На кухне послышался грохот – супруга, услышав оглушающую новость, от неожиданности уронила на пол поднос со столовыми приборами. Димка засмеялся: «Ну, ребята, вы даёте – нас с Ольгой опередили!» и поспешил на помощь растерявшейся маме, а Ванька вскочил и порывисто обнял меня. Я не смог сдержать болезненный стон и, собрав остатки воли в кулак, внятно произнёс: «Вызывай скорую, сынок – дышать больно…»
          Нет, это был не инфаркт – вообще ничего опасного. Приступ грудного остеохондроза, вызванный вчерашним долгим сидением на сквозняке и сильным стрессом. Фельдшер сделал два укола – расслабляющий мускулатуру и обезболивающий – и я ожил. Досадное происшествие, не превратившееся в драму, не испортило торжественный момент, а придало ему пикантности. Будущая невестка прониклась к семье будущего мужа большой симпатией и через семь месяцев после благополучной выписки из роддома предложила бабушке с дедушкой помочь с выбором имени для внучки. «Галина..?» – призадумалась жена. «Виктория!» – не задумываясь, выпалил я, любуясь крошечным серьёзным личиком в ворохе розовых кружев. «Виктория! Принято!» – хором воскликнули юные мама с папой, обрадовавшись прекращению ожесточённых споров, в которых мелькали Дианы, Альбины и Юлианны. «Почему именно Виктория?» – поинтересовалась между делом супруга. «Мальчик – Виктор, девочка – Виктория. Логично?» – нелогично парировал я, положив конец лишним расспросам.
          Викулечка-красотулечка дарит своему дедулечке каждодневное счастье. Но гложет сердце отчаянная тоска, и перед глазами из ниоткуда возникает моя желанная, и реквиемом звучит в ушах вопрос: «Вы, наверно, заблудились?»...
4 О чём говорят девушки?
Ольга Клен
  - Куда это ты собралась? - поперхнулась завистью моя заклятая подружка Натка. Прямо в ухо из розового смартфончика меня ударила волна ее негативной энергии.

   - В отпуск. На берег Каспия. Через три часа поезд, - скромно так, в информационном темпе пролепетала я, отлично осознавая, что именно такой тон и ритмика окончательно добьют Натку.

А нечего было на корпоративе появляться в ужасно дорогущем ожерелье! Ясно, что назло мне. Удалось-таки ей затмить этими безвкусными цацками мои сережки-висюльки с бриллиантиками. Так что, получай!

   - Кот Котофеич тебе в разгар лета отпуск разрешил? Никогда не поверю! - Наткин голос срывался, чувствовались нотки истерики.
 
   Нужно сказать, что наш начальник свое прозвище получил не зря. Разговаривает он вкрадчиво, только что не мурлыкает, а зеванешь, тут же выпустит коготки. И ты уже соглашаешься работать сверхурочно, брать работу на дом, приходить доделывать отчеты по выходным. В особых случаях сдерживаешь желание почесать Кота Котофеича за ушком из великой женской жалости. Поэтому уехать в отпуск в пик сезона под его начальством было нереально, в этом Натка права.

   - Да тут, понимаешь, со мной странная история произошла, - начала я медленно, раздумывая, нужно ли Натке знать все перипетии, произошедшие со мной за последние двое суток.

   - Что с тобой случилось? - не терпящим возражений голосом Натки мобильник отрубил мне все пути к отступлению. - Рассказывай давай! И пока не расскажешь, не уедешь.

   - Все началось с позднего позавчерашнего вечера, вернее, ночи. Я стояла на балконе и наслаждалась бессонницей. Вдруг из окна соседнего дома вылетел мужчина. Аккурат, напротив, с четвертого этажа. У меня прямо дыхание поперхнулось. Галопом пронеслись мысли, что вот сейчас услышу стук упавшего тела, крики свидетелей. Позже сигнал “скорой помощи” разбудит все соседние дома, приедет полиция со своей светомузыкой. В общем, намечалась ночная тусовочка, стихийно организованная в помощь моей скучной бессоннице.

   - И что, “скорая” не приехала? - в нетерпении услышать развязку, попробовала угадать Натка. - Это у них в последнее время сплошь и рядом. Вот я месяц назад вызвала…

   - Нет, все не так. Вернее, так, но не так, - перебила я Натку, ведь это я должна была рассказывать, а Натка - слушать, а не наоборот. Вот что за характер! Всегда она перетягивает одеяло, то есть, внимание, на себя!
 
   - Так, не так, что ты там мямлишь? - нотки гнева пробивались из мобильника. Злить Натку не стоило, себе дороже выйдет.

   - В общем, мужчина вылетел из окна, но не приземлился, - выпалила я и зажмурилась от удовольствия, представляя произведенный эффект. Красочнее могла сработать только петарда в винегрете.

   - Как это? - после подозрительно долгой паузы послышалось покашливание подружки. - Ленок, ты там случайно не с бокалом красненького бессонницу праздновала, - Натка оперативно взяла себя в руки.

   Да, кстати, обращаюсь к тем, кто сейчас слушает наш с Наткой разговор. Будем знакомы, Ленок - это я. Мне скоро будет 37. Я живу одна, правда, бой-френд имеется, но так, для проформы. Сначала хотела замуж, как все молоденькие девчонки, даже чуть не выскочила за одного прыщавенького студента с параллельного курса, но вовремя одумалась. Оно мне надо? Свобода, что ли надоела? Или время нечем, кроме стирки-готовки-уборки занять? Поразмышляла и перекрестилась: Бог вовремя отвел. Закончила институт, устроилась на непыльную работу, взяла квартирку однокомнатную в ипотеку. На работе обзавелась подружкой Наткой, чтобы долго не заморачиваться. В общем, жизнь удалась!

   - Ау! Ты где там зависла, - крикнула в самое ухо Натка, - связь, что ли подводит? Быстренько продолжай свою историю, а то я поседею, пока ты все расскажешь.

   - Вот и я ничего не поняла. Подождала минуту, потом пять минут. Тишина! Прошло еще какое-то время. Я решилась спуститься во двор и самолично проверить, лежит ли на газоне вылетевший с четвертого этажа мужчина. Может, помощь какая нужна. Обшарила все газоны, палисадники. Никого! Представляешь мое состояние?

   - Более-менее, - задумчиво произнесла Натка.

   - Всю ночь я промучилась, а утром пошла в подъезд напротив, поднялась на четвертый этаж и устроилась на площадке между этажами. Я решила проследить за странной квартирой, из которой беззвучно вылетают и бесследно исчезают люди. Ладно бы люди. Мужчины! Я тебе говорила, что это был блондин среднего возраста приятной наружности в светлом джемпере? Сейчас спросишь, как я его разглядела ночью? А вот разглядела! Я да мужчину не разгляжу! Ты же знаешь, что в нашем дворе фонари светят, словно сцену освещают. Это чтобы даже бабульки сослепу могли разглядеть, кто и к кому идет в поздний час, а то днем темы для разговора не будет, - съязвила я в адрес соцсетей на платформе дворовых лавочек.

   - Ну и? Узнала что-нибудь? - решила поторопить меня Натка.

   - Ни-че-го! - победно произнесла я. Представляешь, простояла в подъезде несколько часов, даже в дверь позвонила. Открыл дедуля со слуховым аппаратом в ухе. Услышав мой вопрос о вылетевшим из его окна человеке, он или решил, что плохо расслышал, или поставил мне диагноз из списка психических расстройств. Я думаю, скорее, второе. Дед как-то загадочно на меня посмотрел и поторопился закрыть дверь перед моим носом. В общем, на работу я опоздала, вернее, идти туда было уже незачем.
 
   - Если бы ты слышала, как ругался Кот Котофеич! - в голосе Натки появилось злорадное удовлетворение. - Так он тебя уволил, и теперь ты свободный человек! - подружка решила, что уже во всем разобралась.

   - Да нет, ты рано празднуешь мое увольнение, - мстительно произнесла я, представляя наткино разочарование. - Назавтра, то есть, вчера утром я честно отправилась в офис. Правда, немного закопалась, не могла решить, что надеть. Маршрутка была переполнена, пришлось на полдороге место уступать девчонке беременной. Поэтому макияж успела нанести только на пол лица:  один глаз накрасила, а второй остался девственно чистым. Ладно, думаю, на работе дорисую. С этими мыслями я рванула от остановки не вниз, в подземный переход, а напрямик, через дорогу. Обычно удавалось вылавировать между потоками. Сама знаешь, если идти по переходу, 5 минут точно потеряешь. Бегу я, значит, о макияже думаю, кручусь как ужака на сковородке, стараюсь к матерящим меня водителям накрашенным глазом поворачиваться. И тут кто-то на меня наехал.

   - Да ты что! - охнула Натка, опять попадая в мои сети рассказчицы.

   - Ну! Представляешь? И в то же мгновение меня из-под машины кто-то вынес… - тут уж я придержала интригу, моей паузе мог позавидовать сам Станиславский вместе с Немировичем-Данченко.
 
   - Кто? Кот Котофеич? Ленка, не томи! - угрожающе прошипела подруга.

   - Блондин в светлом джемпере, вылетевший давеча из окна напротив! - та-да-да-дам! Фанфары сопроводили мою речь до самого уха Натки.

   - Не может быть! - мобильник молил о пощаде.

   - Одного я так и не поняла: он вытащил меня после наезда машины или успел схватить до аварии. В общем, я оказалась на тротуаре. Как только ступила на безопасную территорию, мой спаситель куда-то исчез. Ко мне подбежала странная женщина, схватила за руку и со словами “Только тебя и ждем!” буквально силой запихнула в стоящий на обочине автобус. Я после наезда-то не отошла, а тут какая-то баба, автобус… В общем, привезли меня и еще пятерых человек к готическому дому без окон, велели заходить через великолепные чеканные двери с благородной патиной. В фойе сидели какие-то люди. Они по одному молча вставали, входили в арку в глубине помещения и исчезали там. Ресепшна не было, справки никто не давал, да никто ничего ни у кого и не спрашивал. Я тоже села на освободившееся место и стала ждать. Чего? Понятия не имею.
 
   - А ты подумала, что тебя второй день на работе не могут дождаться? - язвительно спросила Натка.
 
   - Нет, я все время думала, что не накрасила второй глаз.

   - Вот дура! - от избытка чувств поставила мне диагноз подружка.

   - Сама такая, - скороговоркой послала я ей ответку. - Дальше было еще интереснее. Через какое-то время входная дверь открылась, зашел блондин в светлом джемпере. Согласись, третий раз за неполные двое суток попадаться на пути женщины - это уже навязчивость. Он подошел ко мне, взял за руку и потянул на выход. И все это проделывает без всяких пояснений. Я аж захлебнулась от возмущения. Ну сколько можно! Кто хочет, хватает меня за руку и тащит куда придется, не спрашивая, согласна я идти или нет. Может, у меня другие планы. На улице меня прорвало. Я высказала все, что накопилось у меня в адрес моего блондина с момента бессонной ночи. Он выслушал совершенно спокойно, а потом сказал, что не нужно слишком много думать над тем, о чем я не имею ни малейшего понятия. Во всяком случае, лучше сегодня лечь спать и хорошенько выспаться. Я оглянулась, но так и не поняла, как я оказалась возле своей квартиры так быстро. А блондин снова исчез.

   - Ни фига се! - только и смогла выдавить из себя Натка.

   - Ну вот, сегодня я, как и положено, ровно без пяти девять была в офисе. Заметь, даже не опоздала, даже полностью накрасилась. Встречу с начальством ты видела. Потом, в кабинете, он отчитал меня еще раз слева направо и справа налево, а отдышавшись, уже более миролюбиво спросил, чем же я занималась прошедшие два дня, если не могла появиться пред его светлыми очами. Ну я ему это все, как на духу, и рассказала. - Мобильник то ли хрюкнул, то ли всхлипнул наткиным тембром. - После долгого молчания Кот Котофеич бочком приблизился ко мне, по-отечески погладил по голове и сказал, чтобы я немедленно отправлялась в отпуск до полного приведения в рабочий порядок расшатавшихся нервов.

   - Вот это да-а-а… Умереть не встать...

   - Ой! Натка, я из-за тебя сейчас на поезд опоздаю! Все. Пока-пока! Я тебе ракушку привезу. Не скучай. Да, позвоню. Обязательно позвоню. Бусяки-бусяки!

                *       *       *

   Через 40 минут я уже была на перроне, благо, такси стояло прямо возле подъезда. В купе было чисто, пахло свежим постельным бельем, веяло прохладой. Я рассовала багаж по полкам и с удовольствием прилегла. Не заметила, как уснула. Мне снилось море и блондин в светлом джемпере. Я отмахнулась ото сна и открыла глаза. Напротив сидел мой блондин и устало смотрел на меня. Отмахнуться от него как во сне не получилось.

   - Елена, в последние два дня с вами происходили, мягко говоря, странные события. Я хочу их объяснить, иначе вы напридумываете себе бог знает что. Я ангел. Из квартиры напротив я действительно вылетал, с вашим рассудком все в порядке. Просто вы почему-то меня увидели, хотя обычно для простых смертных мы скрыты. Ваш случай сейчас тщательно расследуют наверху, - сказанное блондин подкрепил взглядом в потолок. - И да, я летаю, как все ангелы. Это совершенно нормально. В тот вечер у моего подопечного пожилого человека со слуховым аппаратом  случился инсульт. Мне необходимо было нивелировать все последствия, чтобы он наутро смог выполнить то, ради чего и пришел на эту землю. Вас я на дороге вынес за несколько секунд до столкновения с машиной, но женщина, которая затолкнула вас в автобус, не знала этого. Вы должны были в результате аварии умереть. А женщина работает сопровождающим умерших в портал перехода. Вы попали в здание без окон по ошибке. Ну вот, кажется, все.

   - А зачем вы меня спасли? - пискнула я из своего угла в надежде, что услышу сейчас, как я ему понравилась, может, он даже влюбился в меня. В общем, воображение разыгралось не на шутку. Я увидела снисходительную улыбку на лице блондина-ангела и поняла, что мои мысли для него - открытая книга. Ой, как неловко...

   - Вы ведь еще не совершили своего предназначения в этой жизни, значит, умирать вам было не время, - ангел терпеливо разъяснял прописные для него истины, словно опытный учитель азбуку первоклашке.- Просто противоположные нам силы стараются помешать каждому смертному исполнить его главное дело в этой жизни. Если им это удается, душа человека  попадает к ним на веки вечные. Мы стоим на страже правильного течения жизни, от рождения до смертного часа человека. У всех должен быть шанс совершить то, ради чего он и пришел сюда. До свидания, Елена! Еще встретимся.- Мой ангел взялся за ручку купейной двери и неожиданно обернулся. В его мальчишеских глазах прыгали веселые искорки. - Да, а с ненакрашенной стороны вы выглядите моложе и привлекательнее.
5 Хорошо, когда есть с кем поговорить
Ольга Клен
   Честно говоря, я бы в темное время суток даже ноги из кровати не высунул бы. Оно мне надо? Кто его знает, кто там, в темноте, меня поджидает. И знать не хочу! Я - человек не любопытный. Жизнь приучила, что лучше ничего не знать, чем знать много. Но что делать с этим глубинным организмом? С ним не то, что не поспоришь, но еще и опоздать выполнить приказ можно. А это чревато...
   Так о чем это я? А-а-а! В моей квартире кого только ночью не встретишь! И все - сплошь незнакомые люди. У них даже название есть. Что? Соседи? Да, и они тоже, наверно бывают. В темноте-то не уследишь. А, вот! Домочадцы называются. Сколько их и откуда они все взялись, я уже не помню. Но то, что много и все опасные - это точно.
   Решили они давеча мне праздник устроить. Может, перемирие намечалось, а может, знакомство. Только по мне знакомиться - безнадежное дело. Назавтра уже не буду помнить, с кем чаи распивал. Да-а-а... Что ж я хотел сказать? А, вчера я весь день был голодным. Ну да, вспомнил. С раннего утра кухню оккупировали какие-то дородные молодухи. Что-то они весь день парили, пекли, чад стоял и был на нюх таким вкусным, что желудок прилипал к позвоночнику. Покормить меня забыли.
   Зато вечером меня торжественно вывели из комнаты под белы рученьки, хотя, если честно, мне уже и есть расхотелось, и голова разболелась. Мои слабые голосовые сигналы потонули в каких-то шаманских заклинаниях, с улыбками спетых всей честной компанией. "Хиппи бозды, хиппи бозды стою", - с этими словами на меня нацепили клоунский колпак и усадили в торце стола. Потом меня заставили посмотреть на торт и задуть на нем свечку с цифрой "90". Больше я этого кондитерского шедевра не увидел. Дабы опередить конкурентов, я схватил с блюда что осталось, выпачканную кремом свечку, и засунул ее в рот. Стало сладко. Память пробивала какие-то барьеры, чтобы навести на воспоминания, но тщетно.
   Когда-то (этот период своей жизни я помню гораздо отчетливей), мы, молодая семья, получили эту двухкомнатную квартиру от завода. Оба с Нинушей работали на нем, да и мои родители там же трудились. Вот нам на четверых и выделил завком отдельную жилплощадь. Есть выражение "счастье свалилось". Вот это оно, то самое было. И Нинуши больше нет, да и родители давно уже отправились на покой. А я тогда ради чего тут всем глаза мозолю? Сам слышал на днях спор молодых волчат на кухне о том, кто займет мою комнату, когда я "ласты склею". А что, я их не осуждаю. Это в них молодой эгоизм говорит, он с годами проходит. У большинства проходит. По крайней мере, так было с моим поколением. Вообще-то мы деду с бабкой смерти пожелать даже мысленно не могли. А уж ради какой-то комнаты и подавно. Вот ведь, жили хуже, беднее, тяжелее, а люди были светлее. Что это я раскудахтался. Старость наверно наступает, все не так, молодежь не та. А и не та!
   Вчера я насмотрелся и наслушался перлов от пьяной компании, расположившейся аккурат напротив моего окна в летнем садике. И очень ошибаетесь, если думаете, что это были матерые уголовники, хотя судя по репликам, что еще можно было подумать. Нет, это были интеллигентные парни и девушки из приличных семей. Некоторых я даже вижу по утрам выходящими из соседнего дома и спешащими на лекции. Спасли мой сон наушники, которые мне подарил на день рождения один из этих моих, домочадцев. На, говорит, они старые, такие как ты, не работают, может еще на что сгодятся. А я, что ж, взял. Не привык я вещи выкидывать.
   Ну вот и славненько. За окном начинает светать. Пора занимать трон первому, иначе можно и не успеть. Ага. Шажок к шажку. Что это тапки так шаркают? Еще кого разбудят! Так. Дверь. Шаг в коридор. Еще шаг, ручка двери туалета. Дергаю. Ни-ко-го! Явно, сегодня будет удачный день. Может, пенсию добавят. Захожу и защелкиваюсь. Это было предусмотрительно. Через мгновение ручка ожила, а гнусавый голос пожаловался в пустоту: "Ма-ма! Опять этот дед в туалете закрылся. Я же в школу опаздываю!" Ха-ха! Словно кто-то теперь сможет сместить меня с этого трона. Непременно, будет отличный день. Нужно купить цветы и навестить давнюю подружку. Как же ее звали-то?
6 Эй, дед! Не свисти!
Виктор Панько
                ЭЙ, ДЕД! НЕ СВИСТИ!

    Сначала я подумал предварить этот маленький мой рассказ предупреждением о том, что лицам до 65 лет читать его не рекомендуется – все равно ведь могут не понять! Но потом прогнал эту мысль. В самом деле, если я утверждаю, что человек на протяжении всей своей жизни чувствует себя в душе одинаково – и в 18 и в 59, – то какая в таком случае разница в его восприятии возраста? Тогда, получается, наоборот, нужно рекомендовать эти мои впечатления на предмет размышлений широкому кругу не только людей пенсионного, но и всех прочих возрастов!
    Эта мысль – что каждый из нас воспринимает себя одинаково в любом возрасте – возникла у меня лет 40 назад, когда мне довелось сопровождать в поездке по району танцевальный коллектив, состоявший из юных прелестных созданий - девчушек лет по 16-17. Я был тогда гораздо старше – мне было 24 – и я считал себя человеком, умудренным жизненным опытом и тонким знатоком психологии (сопляк!).
    Конечно, сегодня можно было бы поспорить по поводу этих моих тогдашних предположений о своей особе, но я думал тогда, что имею право на таковую самооценку. Я к тому времени успел уже окончить среднюю школу, побывать студентом физмата на стационаре, поработать учителем физики и заведующим физкабинетом, послужить 3 года в армии (уволился старшим сержантом), быть свидетелем продолжавшегося на моих глазах в течение трех месяцев крупнейшего в мире землетрясения в Ташкенте.  Довелось  поработать на майорской должности старшим инспектором детской комнаты милиции в Рышканах и заведовать автоклубом при районном отделе культуры в Глодянах. Согласитесь, что это – не так уж и мало для зеленого молодого человека, каким я тогда был.
Поэтому я в компании этих юных воздушных леди, напустив на себя приличествующую моменту важность, сказал тогда одной из них:
    -Вы знаете, в чем заключается трагедия человеческой жизни?
    - Так в чем же? – спросила она, доверчиво улыбаясь - В чем?
    - В том, что человек всегда, в любом возрасте, воспринимает себя одинаково, одной и той же личностью, не замечает своего возраста.
    - Так это же – прекрасно! – восхитилась балерина. – Он всегда юн в своей душе, и это – хорошо!
    - Не знаю, не знаю…, может быть и хорошо, - протянул я вопросительно….   Не знаю…
Я тогда этого действительно не знал…. Как не знаю и до сих пор, хотя мне уже минуло 65.
    Так вот. Может быть, я и ошибаюсь, но, что касается меня и моих друзей-ровесников, то для нас внутреннее наше душевное состояние сегодня ничем почти не отличается от того, какое было в 18 лет.
     Какой тогда был чистый весенний воздух! Как прекрасно по утрам выводил свои трели соловей! А какие звучали песни по радио:
"С ветки облетает
Черемухи цвет,
В жизни раз бывает
Восемнадцать лет..."
    Так неужели же вы думаете, что сегодня что-то так уж и сильно изменилось, что весенний воздух и пение соловья по утрам стали нам сегодня менее привлекательными, и что такая вот песня:
"С ветки облетает
Черемухи цвет,
В жизни раз бывает
Шестьдесят шесть лет..."
менее задушевная и душещипательная ?  А какие у вас есть для этого утверждения, извините, основания?
    Конечно, вы можете сказать: "Эй, дед!", или "Не свисти!", или эти два предложения вместе: " Эй, дед, не свисти!", но этим вы мне все равно ничего не докажете. А я вот расскажу вам два случая из моей жизни как раз на эти две темы, и, может быть, это натолкнет вас на кое-какие размышления.
    Года три-четыре назад, будучи уже на пенсии, я продолжал работать в районном центре, находящемся в семи километрах от моего села Дану. Летом я предпочитал по утрам ходить на работу в редакцию пешком. Во время этого моциона я успевал зарядиться свежим воздухом, а заодно обдумать дневные планы и тактику их исполнения.
    Чистое небо, бирюзовые поля, ореховые насаждения в лесополосе, древний пятиметровый скифский или сарматский курган- ровесник египетских пирамид, мимо которых я проходил по этой дороге за свою жизнь тысячи раз, в тот день не отвлекали мое внимание. Я шел, погруженный в свои мысли о перспективах нарождающегося дня. И вот у этого самого кургана, продолжая спокойно шагать по дороге, не обращая внимания на окружающее, вдруг слышу:
    - Эй, дед, спичек нет?
Я на этот голос - ноль внимания. Обращаются к какому-то деду. А у меня спичек нет, потому что я лет тридцать уже как не курю. При чем тут я? Иду себе дальше.
    - Дедушка, а дедушка! Пожалуйста, у Вас спичек не найдется?
     И что это за дедушка? Оглядываюсь.
Оказывается, тут, на перекрестке дорог кроме меня никого нет, и обращаются как раз именно ко мне. Этому человеку средних лет понадобились спички.
    - Вы к кому это обращаетесь, говоря "дед"?- спрашиваю я его.
    - Да к Вам же! - отвечает.
    - Нет у меня спичек, извини. И - какой я тебе "дед"!
    - А что, я Вас обидел? Ничего плохого не сказал. Дед как дед...
    И тут я впервые осознал: а ведь я действительно - дед в самом прямом и во всех остальных смыслах этого слова. Мне - больше 60 лет. У меня - взрослые сыновья. У меня - уже большая внучка Даша. Я получаю государственную пенсию по возрасту. У меня 45 лет трудового стажа.
Чего же я тогда хочу? Кому интересно, что в душе у меня " с ветки облетает черемухи цвет, в жизни раз бывает 18 лет". И внешне я, наверное, изменился, давно в зеркало не смотрелся. Наверное, выдала меня голова седая. А я начал седеть рано, после двадцати...
" Эй, дед!"... Ни хрена себе...
    Второй же эпизод связан с воспоминанием о  воинственном и агрессивном петухе, который напал на мою жену и стал пинать ее когтями шпор и клевать каким-то особенно острым клювом. Петух этот был чем-то рассержен и вымещал свою злость на окружающих, поэтому по настоянию жены его пришлось досрочно отправить в суп и бульон. Может быть, мы поступили с ним чересчур жестоко, ведь он неплохо справлялся со своими обязанностями и его злость, скорее всего, оправдывалась стремлением оградить от неприятностей своих хохлаток и поддерживать порядок в курятнике. К этому стремятся все более или менее последовательные лидеры не только курятников, но и целых государств. И вот, приходится жертвовать жизнью...
    Этот самый петух мне и отомстил. Грызя кость, я не рассчитал ее крепости и сломал себе два передних нижних зуба. Эти зубы еще держались во рту для проформы, поддерживая общий вид улыбки, но пользы от них не было никакой. Я мог по желанию вынимать их из гнезд челюсти и вставлять обратно, но грызть что-либо ими было невозможно ни в коем случае. Кажется, мне тогда не исполнилось и пятидесяти лет, и - вот такая история.
Прошло некоторое время, и куда девались эти два зуба, мне теперь трудно припомнить. Скорее всего, один из них был случайно проглочен, а второй по ошибке выплюнут. А на их месте образовалась дырка, какая обычно бывает у детей, у которых выпали молочные зубы. Меня это в отношении общей красоты не смущало, потому что я тогда уже не преподавал в университете, а работал простым овощеводом в бригаде, и мне было не до зубов. Так что я о них, об этих двух зубах, вообще забыл.
    А нужно сказать, что в годы детства редкий из нас, мальчишек, не мог похвастать умением оглушительно свистеть. Маяковский назвал когда-то этот свист "трехпалым". Это потому, что свист в таком случае получался благодаря трем пальцам обеих рук. При помощи двух пальцев левой и одного – правой рук, засунутых в рот, прижимался кончик языка, создавая условие для появления звука. Оставалось набрать в легкие больше воздуха и .... Вот это был свист! Хоть уши затыкай! Представляете? У меня же в детстве свист получался особенно сильный. Потому что я получал его при помощи не трех, а четырех пальцев! Двух  указательных и двух средних. Нужно кого-то окликнуть, находящегося метрах в трехстах - пожалуйста! Четыре пальца в рот, и - не надо соловья-разбойника.
    Так вот, вернемся к нашему повествованию. Было мне тогда 55 лет, когда я работал овощеводом. Как-то под вечер пошел я пасти нашу корову Маню к речке Калдаруше. Задумался я о своих бывших студентах, об украинских народных песнях, о работе в Академии наук, о своем.     А Маня в это время отошла от меня на приличное расстояние. Смотрю - идет какой-то человек, который мог бы мне Маню завернуть, да не смотрит он в мою сторону. Ах, ты, что поделаешь! Я - четыре пальца в рот, набрал побольше воздуху , и как.... ЗАШИПЛЮ!  Забыл о петухе и о дырке! Весь воздух у меня через дырку и выплеснулся. не произведя ничего даже близко похожего на свист.
    Хотел я было набрать в легкие еще раз побольше воздуху и повторить попытку, но понял - бесполезно!
Пришлось пойти к стоматологу...
7 Мир Кристины и Эндрю
Владимир Архипов 4
  «Когда я умру, не беспокойтесь обо мне, я не думаю, что буду присутствовать на своих похоронах. Помните об этом. Я буду где-то далеко, идти по новому пути, который в два раза лучше прежнего».               
                Э. Уайет.
               
    - Дорогой Эндрю, только из уважения к памяти Вашего отца я возьму эту картину за 1800 долларов- проговорил  Альфред Барр –директор по консультативным вопросам Музея современного искусства в Нью-Йорке, подводя итог переговорам по покупке картины.
-Я уже говорил вашей жене , что после провала картины на выставке в Галерее  Макбета  большую цену дать просто не могу – Барр поправил на переносице свои круглые очки, делавшие его лицо похожим на клерка.
- У нас музей –современного искусства- модернизма, а Ваши реалистические полотна были уместны и пользовались успехом лет сто назад. Почему Вы не хотите идти в ногу со временем?-
Эндрю Уайет вздохнул и проговорил заученно,  в который уже раз: « Я не следую моде, я делаю то, что считаю нужным». 
   Лучше бы он это не говорил человеку, являющемуся  теоретиком и идейным вдохновителем музея современного искусства.
-Что Вы говорите, мистер Уайет! Не может художник творить вне  времени.  Художник живёт в своей эпохе и отражает  мир именно сквозь призму своего времени. Он является, так сказать «заложником» своей эпохи. Разве все предшествующие стили и течения в изобразительном искусстве прошлого не доказывают это?!-
  Энрю Уайет подумал о том, что его картина на фоне  современных картин, написанных небрежно мазками или даже  геометрическими  фигурами-  Сезанна,  Ван Гога, Пикассо и других, действительно, будет выделяться как белая ворона .  Но ведь это всё равно современная картина! Он написал её всего лишь в прошлом 1948 году!
  - Возьмём образ Венеры или, скажем, просто красивой женщины.-продолжал между тем увлёкшийся своей любимой темой Барр-  Вы можете наглядно увидеть как меняется представление о женской красоте со временем. Сравните, например,  пышнотелых женщин Рубенса и изящную городскую красавицу с картины Боттичелли «Рождение Венеры». Что Вы на это скажете? – Альфред Барр победно взглянул на художника.
- Что можно сказать?-Уайет развёл руки- Критерии красоты многочисленны и разнятся от эпохи к эпохе. Женщина, считающаяся красивой в одну эпоху, не будет расцениваться таковой в другую.  Красота мимолётна и эфемерна, зато безобразная женщина во все времена будет оставаться безобразной.-
 В этом эстетическом рассуждении о прекрасном и безобразном имелась интересная мысль. Это следовало обдумать  как-нибудь. С другой стороны-кто как ни сам Энди Уайет нарушает произнесённые им сентенции- пишет некрасивых грубых фермеров и неуютные унылые пейзажи. Альфред Барр вспомнил увиденную у художника картину «Зимние поля» с нависающей на переднем плане мёртвой вороной и коричневыми полями и фермами вдалеке. И что за ракурс! Земляной червь мог бы увидеть весь этот пейзаж с такой точки зрения.   Он что –хочет показать, что это красиво?
    Они попрощались,  и Эндрю Уайет покинул кабинет Альфреда Барра.
Барр подошёл и ещё раз взглянул на приобретённое для музея полотно. Несмотря на полный реализм и тщательное изображение даже мельчайших деталей, картина не раскрывалась при беглом мимолётном просмотре.  На первый взгляд казалось, что это –романтическая картина с юной девушкой в розовом платье, присевшей отдохнуть невдалеке от фермы своих родителей. Очень интересен был созданный художником двойной ракурс:  сначала зритель видел девушку как бы сверху, скажем, со второго этажа фермерского дома, а потом холмы и сараи, и фермерский дом глазами Кристины,  с высокой линией горизонта, показывающей уровень глаз главного персонажа картины и замыкающий её мир этими холмами и строениями.
    В дверь постучали.
-Войдите- сказал Альфред Барр, всё ещё не отрываясь от картины.
  Вошедшим оказался его секретарь  мистер Джонсон с письмом от мистера Рокфеллера.
Мистер Джонсон сообщил о письме и положил его на письменный стол Барра.
Затем тоже подошёл к картине.
-Вы купили это для музея, сэр?- в удивлении воскликнул он- Я видел уже эту картину  в галерее Роберта  Макбета и должен сказать, что у посетителей она вызывала чаще всего отрицательные отзывы. Живопись должна  находить и показывать красоту мира, а здесь  -скучный пейзаж с выжженной на солнце травой и какая-то больная женщина с неживыми ногами и скрюченными грязными пальцами рук. Право, не знаю, сэр, что Вас привлекло в этой картине. Кроме того, Уайет обычно пользуется акварелью, а здесь он использовал темперу, отчего все детали стали ещё более чёткими и отталкивающими. Боюсь, что наш учредитель музея мистер Рокфеллер будет недоволен вашей покупкой-
   Мистер Джонсон ошибался относительно мнения Рокфеллера. Миллиардер в вопросах живописи всецело полагался на Барра и, действительно, многие из приобретаемых картин впоследствии становились очень популярными и переходили в разряд классики.  Прав был  Джонсон в другом-опытным глазом человека, разбирающегося в живописи он разглядел, что женщина на холсте и в самом деле не молода  и больна. Об этом говорила её неестественная худоба, грязные, нечесаные с проседью чёрные волосы и руки, обтянутые старой, свисающей на локтях кожей.
  Женщину звали Критина Олсен и к тому времени, когда написана была картина, ей было пятьдесят пять лет. 
 Более тридцати лет назад  ещё в молодости  Эндрю Уайет  купил  летний дом в Кушинге на берегу океана в штате Мэн.  Здесь же в Кушинге он встретил Бетси, которая стала его женой. Бетси познакомила Эндрю  со своей соседкой   Кристиной Олсен - красивой худенькой женщиной с лицом феи.  Кристина рассказывала о своём доме и о своих шведских корнях. Дом был построен её бабушкой и был постоялым двором для моряков. И один моряк из Гетеборга остался навсегда в этой «гавани Кушинга».  Смутило его то, что когда он покидал дом Олсенов, Кристина даже не привстала чтобы проводить его. Бетси сказала ему что Кристина- инвалид . Ей была интересна его реакция на это сообщение. Тест он прошёл. Затем   Эндрю показал Бетси коллекцию своих картин и попросил выбрать лучшую. Она выбрала картину, которой он гордился. Вскоре они поженились.
   Дети, работа, город.  Он выставлял на выставках свои акварели,  и они хорошо  раскупались. Он хотел быть иллюстратором-идти по стопам отца, но Бетси убедила его, что у него свой путь в искусстве. Затем они вернулись в Кушинг. Здесь, среди этих холмов и выцветших от близости с океаном  фермерских домишек,  художнику работалось особенно хорошо.
В городе всё было фальшивым и не настоящим: толпы мужчин с одинаковыми причёсками, словно все ходили к одному и тому же парикмахеру. В одинаковых костюмах и шляпах, словно сшитых у одних и тех же портного и шляпника. С одинаковыми шуточками и запахом одного и того же одеколона. Не удивительно, что современное искусство не уделяет внимания деталям. Другое дело здесь, за городом. Здесь ещё остались настоящие люди с настоящими чувствами и занятые реальными  делами, а не игрой на бирже. Эти люди « в поте лица своего» выращивали хлеб на скудной  северной земле или, рискуя жизнью, ловили рыбу в беспокойном океане.
«Величие  в простоте – любил он повторять- Нам нужны не яркие краски, а яркие люди». Любимым его цветом был серый. Цвет земли, истоптанной башмаком фермера, цвет лица самого фермера –обветренное и вымытое потом.
  Он устроил свою студию на чердаке летнего дома и однажды, выглянув в чердачное окно, увидел её, отдыхающую в неудобной позе в поле за домом. И вдруг на поползла. «Как рак, выброшенный на берег, раздавленный, высушенный и всё же пытающийся двигаться»-пришло на ум сравнение. «Почему же никто не поможет ей? Почему она не использует повозку? »-возмутился он и собрался уже спуститься  со своего чердака и помочь соседке добраться до дома, но вовремя остановился. Этой женщине помощь была не нужна! Поэтому она не пользовалась повозкой, чтобы не утруждать никого возить её. Сама передвигалась на руках по дому и участку. Она отстаивала своё право на полноценную жизнь без опеки и посторонней помощи, как малыш, который отвергает помочь заботливых родителей.  «Я –сам -говорит он- Я такой же как вы  и не надо мне помогать».
  Эндрю  разузнал у старожилов  Кушинга,  что было не так с их соседкой и почему она не может ходить. Оказалось, что в детстве она переболела полиомиелитом. В подростковом возрасте стала спотыкаться и падать, а к тридцати годам едва могла сделать два-три шага. Но она продолжает жить и работать как здоровый,  свободный от болезни  человек, ежедневно бросая вызов своей  болезни.
     Более пяти  месяцев он писал этот, открывшийся с чердака пейзаж её мира. Вырисовывал каждую пожелтевшую травинку и каждый оттенок безразличного безоблачного неба над высоким горизонтом, используя среди прочих кисточку, заканчивающуюся одним единственным соболиным волоском.  Кристина незримо присутствовала в этом пейзаже, ибо это был её мир. Этого было достаточно для него, чтобы ощутить её, но не для зрителя, который не знал о Кристине. Она должна была присутствовать в картине.
    Не смея попросить Кристину Олсен о том, чтобы она позировала ему, он  использовал Бетси в качестве натурщицы и  выбрал наиболее подходящую позу главного персонажа картины. 
 В музее современного искусства картина неожиданно для всех стала попурярной, хотя  критики и обвиняли его в отсутствии воображения и фантазии, потаканию вкусам домохозяек.  Уставшим от модернистких  работ зрителям нравилось, что на картинах Уайета носы у  героев находятся там, где им полагается быть, как писала одна из нью-йоркских газет. Ему не было дела до критиков. Он шёл своим одиноким путём. Он видел в своих картинах и героях больше того, что было изображено. В рамках реализма его творчество уже не умещалось. Появился новый термин,  новое направление-магический реализм, утверждавший, что реальность своим очарованием превосходит фантазии и воображение.
  Его  творчество положило начало бесконечным дискуссиям о сути модернизма.
  Один за другим уходили в мир иной близкие ему  люди - Кристина Олсен через двадцать лет после того как он написал картину, его жена Бетси, его любимая натурщица Хельга. Умер Карл Кёрнер, ферму и обитателей которой он так часто писал,  уплыл в последний рейс на лодке  его друг из Мейна – скандинав Уолт Андерсон.  Он  изобразил их всех  пляшущими хороводом вокруг шеста, на котором укреплена рождественская елка.
      Его хвалили  и критиковали больше всех других художников Америки. Он потерял легкое, пережил смертельную болезнь и операцию на бедре, но продолжал работать. И в этом он стал похож на свою героиню –Кристину Олсен. «Я не позволю им испортить мою старость» говорил Уайет. Одиночество не страшило его. Всё его творчество было данью одиночеству. Домашним было запрещено  спрашивать, где он пропадал во время работы, куда уходил.
«Я думаю, что люди всегда находят печальными картины, которые созерцательны и молчаливы, которые представляют человека в одиночестве. Неужели причина в том, что мы утратили искусство быть одинокими?» - писал он.
Эндрю Уайет  умер во сне на девяносто втором году жизни в январе 2009 года в своём доме в Чаддс- Форде, штат Пенсильвания, но похоронили его  в Кушинге, штат Мэн рядом с Кристиной Олсен.
Её фермерский дом стал музеем, а картина «Мир Кристины»  столь же узнаваема и популярна в США как  «Три богатыря» или «Утро в сосновом лесу» в России.
8 весёлая школа
Зинаида Малыгина 2
 1967 год. Работаю в школе учителем немецкого языка. В конце учебного года получила туристическую путёвку в ГДР для совершенствования знаний в стране изучаемого языка. Нужно срочно оформить документы для поездки и представить характеристику с места работы.
 
Ничего не успеваю. В конце года годовые ведомости нужно сдать, дневники заполнить, родительские собрания провести. Бегу к директору с просьбой написать характеристику для поездки. Спешащий на совещание с отчётной ведомостью директор бросает на ходу: «Напишите характеристику сами, а я подпишу».

Как же мне писать про себя, что я хорошая и пригожая? Опять бегом  спешу к подруге-химичке Светке, ведь она выручала меня не один раз. Сообразительная Света взяла у соседа-инженера анкету для составления характеристики на ударника соцсоревнования. Осталось только заполнить анкету по образцу.

Изобретательная Света долго не думала и по образцу «нахимичила». Получилось:

N обладает профессиональными навыками, коммуникабельна, имеет живой ум, рационально подходит к сложным вопросам по воспитанию, обладает свойствами лидера, эффектно использует рабочее время, тактична в отношении к товарищам, аккуратна, имеет спокойный характер, изобретательна в разнообразии методов работы  на уроке.

Коварный учитель по физкультуре Иван Петрович положил на место заполненной анкеты свою, где по тем же пунктам (см. выше) дал ответы. Получилось:

N много треплется по телефону, всегда у неё готова отмазка от работы, сплавляет свою работу  на других, на совещаниях орёт громче всех, часто на работе смотрит на часы, всегда знает, когда нужно заткнуться в споре с товарищами, настоящая зануда, часто спит на работе и всегда найдёт сто причин, чтобы сделать что угодно, только не что, что требуется.

Не глядя, я схватила анкету, заполненную Иваном Петровичем,  и положила её на  директорский стол.

В конце рабочего дня директор просит меня зайти в его кабинет. Говорит, показывая на анкету:
- Я не знал, что вы так самокритичны.
- Юрий Викторович, неужели я себя очень приукрасила?

Директор зачитывает текст Ивана Петровича. Я стою с открытым ртом. Ничего не понимаю:
- Разрешите переписать характеристику.
- Разрешаю (протягивает листок).

 Бегу к Светке разбираться. Мы быстро вычислили виновника розыгрыша и пошли его бить.  Долго бегал от нас Иван Петрович, имея хорошую физическую подготовку. Всё-таки догнали и потребовали возместить моральный ущерб. Обещал пригласить в ресторан.

Обещание Иван Петрович выполнил и перевыполнил: сделал предложение Светке в этот день. А я стала свидетелем на свадьбе и свидетелем их весёлой жизни, полной розыгрышей.

Предлагал Иван Петрович руку и сердце Светлане в моём присутствии. Сразу после этого произошла  какая-то химическая реакция, и жизнь моих героев стала похожа на весёлое  путешествие. Посудите сами.

Света стала называть своего жениха «мой ушан», намекая на его слегка оттопыренные уши, он же ласково называл её «мой босс». В ответ она загрузила его имя в телефон «Босс босса», предполагая, что главным в их семье будет супруг. Так и получилось.

Свадьбу сейчас положено проводить необычно. Аквалангисты нынче объявляют регистрацию в воде, парашютисты – в воздухе, альпинисты – на вершине горы.

 Мои друзья пошли другим путём. На регистрации Иван Петрович был в костюме медведя, Светка выбрала для себя почему-то костюм стрекозы (с намёком). Видно, по аналогии с песней, которую все знают: «Дельфин и русалка, скажу, если честно, не пара». Такая   у Светланы непонятная «химическая» душа.

Начались чудеса уже в первый день свадьбы: невесту «украли» со второго этажа дома в окно неизвестные люди в масках. Так молодожёны избежали ритуала выкупа невесты, считая данный ритуал пережитком прошлого. «Стрекоза» ловко слетела вниз по пожарной лестнице.

Гости пришли на регистрацию в образах   зверей и даже лесных разбойников. Надо ли говорить, что далее торжество продолжалось не в банкетном зале, а на природе в загородном домике с катанием на лодках и хороводами на поляне. Кульминацией праздника было действие, где невеста «утонула» в воде, а жених её спас. Вот такие у меня необыкновенные друзья.

Но пора отправляться в свадебное путешествие. Добавлю, что жених заранее продумал покупку новой машины.  А вот и диалог в стиле моих героев: «Дорогой, нам нужно купить машину, чтобы увидеть свет». Муж быстро парирует: «Тот или этот?» И так во всём. Ведь  не  может Иван Петрович жить без юмора.

 Я подразумевала, что в  свадебном путешествии будет много приключений. Но не до такой же степени, когда мою Светку повезут на эвакуаторе.

А дело было так. В дальней дороге вздремнула Светлана на заднем сидении автомобиля. Иван Петрович  поставил машину на стоянку в  неположенном месте, а сам отлучился ненадолго. Просыпается молодая жена и  смотрит налево – едут они, смотрит направо – водителя нет. Машина едет самостоятельно. Как тут не запаниковать? Догадалась ведь, что её везут на эвакуаторе.

 Хорошо, что  оптимизм у моей подруги неистребим. Все  негативные события в жизни она быстро превращает в позитивные. Использует какие-то тайные катализаторы, никому не известные доселе.

Недавно узнала, что людей, которые умеют отрицательные эмоции превращать в положительные, называют проактивными.
 
То ли ещё будет!
9 Брошенный мяч
Ашот Бегларян
        Под незатейливым пластиковым стулом в детской комнате сиротливо лежал баскетбольный мяч. Уже больше месяца он покоился там абсолютно неподвижно, словно и не вертелся прежде почти ежедневно в умелых мальчишеских руках. Нет, мальчик не мог просто так бросить его, ведь мяч всегда старался быть послушным и не подвести хозяина – ни во время дриблинга и передач, ни когда тот пытался делать финты, позволяющие перехитрить соперника и прорваться к его кольцу. А попав в корзину после меткого броска, он ликовал вместе с хозяином. И тот наверняка догадывался об этом, ибо мальчишки – народ весьма прозорливый и чувствительный…
        Но сейчас мяч уныло лежал под стулом в детской комнате на пятом этаже, и это, конечно же, было неестественно для него. Однако всё объяснялось ужасно просто: больше месяца мальчик вместе со своей мамой не выходил из сырого подвала, служившего с грехом пополам жителям большого дома бомбоубежищем...
Вместо привычных трелей птиц и мирной зари утро последнего воскресенья первого месяца осени  принесло жителям Степанакерта оглушительные разрывы снарядов и бомб. Вначале могло показаться, что это продолжение красочного фейерверка, данного накануне по случаю празднования Дня города. Но реальность оказалась жестокой, куда страшнее, чем самый кошмарный сон…
       Теперь для горожан стали привычными (впрочем, можно ли привыкнуть к такому?) ракетные и артиллерийские обстрелы. Они велись круглосуточно: утром, днём, вечером и ночью. Мальчик, как школьный урок, уже хорошо знал, что такое «Смерч», «Полонез», «Ураган». Несущее смерть и разрушения ракетное оружие, порой цинично, словно в издёвку над людьми, прикрывалось ласковым именем – к примеру, «LORA». К слову, Лорой звали и одноклассницу мальчика, и он никак не мог соотнести в своей детской голове эту симпатичную, скромненькую и тихую девчонку со страшным оружием, которое с оглушительным шумом крушило всё вокруг…
А беспилотник уже не казался мальчику безобидным, появляющимся по праздникам в солнечном небе самолётиком – то была зловещая хищная птица. Когда над  домом летал дрон, это означало, что через час-другой будет ракетный удар... Взрослые, на веку которых это была уже третья война, утверждали, что нынешняя отличается от предыдущих особой жестокостью.
      «Это не прежняя автоматная война, – с видом знатока утверждал плешивый дед в толстых очках на большом горбатом носу. – Сейчас всё воздух решает. Если небо у тебя не защищено, тогда пиши пропало…»
      Высокий мужчина с запущенной бородой, окаймлявшей нездоровое одутловатое лицо, уверял, что сегодня тыла и передовой нет, они слились, потому что применяется современное вседостающее оружие…
      «Ещё вопрос: где безопаснее – там или здесь?» – с обидой на кого-то говорил он.
       Много чего нового и необычного услышал и узнал в подвале от взрослых мальчик.  Его искренне позабавило словосочетание «пёс войны». Оказалось, что так именуют наёмников, которых враг призвал из разных стран под свои боевые знамёна.
       Их называли также «международными террористами», и это сочетание слов сильно удивило мальчика. Своим детским умом (хотя мальчик теперь стал немного ещё и политиком) он не был в состоянии уразуметь, как бандиту можно присвоить международный «статус», а простым нормальным людям – нет, из-за чего они должны прятаться по подвалам, чтобы не погибнуть от страшных бомб и снарядов…
Не понял мальчик и значения слова «беспредел», однако спросить у старших, а тем более у мамы, постеснялся, подумав, что это неприличное, «взрослое» выражение. Здесь, в подвале, особенно в момент обстрела или непосредственно после него, взрослые (главным образом  пожилые люди, не мобилизованные на фронт) не сдерживали эмоций и порой ругались при женщинах и детях, произносили «плохие» слова, наверное, сами того не замечая. И мальчик не хотел показаться смешным, задав глупый вопрос.
       Дни в подвале, больше напоминавшем приют для обездоленных, тянулись со смертельной однообразностью – как в прямом, так и переносном смысле. Люди с нетерпением ждали, что кто-нибудь, некая сила, остановит это смертоубийство. Но прошло сначала десять, потом – двадцать, тридцать дней, а войну (как выяснилось – тот самый «беспредел») никто не останавливал...
       В момент обстрела, когда здание дрожало, звенело, трещало и, казалось, кричало, мама молча стискивала мальчика в своих объятиях, не то защищая его, не то, наоборот, ища в нём спасение. В таком застывшем положении они оставались ещё минуту-другую по завершении обстрела, то ли не веря, что пронесло и на этот раз, то ли ожидая нового удара…
       Как и четыре года назад, отец мальчика в первый же день войны поспешил добровольцем на фронт. Тогда войну быстро остановили, на четвёртый день. Отец скоро вернулся домой и был в глазах маленького сына бесстрашным героем, защитившим его и маму от сказочного чудовища. Сейчас отец был  далеко, а им приходилось спасаться в подземелье и надеяться на счастливый случай. Но чем мог сегодня помочь отец, даже будь он рядом, если война «не автоматная», а фронт и тыл стали одним целым?.. Вот такими недетскими вопросами задавался мальчик.
За неполные полтора месяца нескончаемой войны мальчик, казалось, вырос сразу на несколько лет, но от этого его привязанность к мячу, брошенному им помимо своей воли, нисколько не ослабла. Мальчик сильно скучал по нему, вспоминая свою радость и все те счастливые мгновения, которые подарил ему любимый спортивный снаряд.
       Ещё совсем недавно (но, казалось, очень давно, в какой-то другой жизни) после занятий в школе мальчик каждый день спешил на тренировки. Он очень умело обращался с мячом, метко забрасывал его в корзину, но не жадничал и в нужный момент отдавал пас товарищам по игре. В общем, приносил команде много всякой пользы, и тренеры перевели его в подростковую секцию – команду мальчиков, которые были старше него  года на два. Тренеры пророчили ему блестящую карьеру, и первые серьёзные соревнования подтвердили их ожидания.
Мальчик и его команда выиграли все пять матчей в своей группе, одолев соперников уверенно, с большой разницей в счёте. Мальчик заработал немало очков, ему даже удалось несколько раз забросить «круглого» в заветную корзину из-за трёхочковой линии. Ребята находились в шаге от чемпионского пьедестала и летали в предвкушении счастья от окончательного успеха. Но в финале произошло неожиданное.
      Центровым противника оказался темнокожий юноша ростом под два метра. Он был выше самих тренеров и судей, и поначалу (пока он не снял спортивную куртку) казался одним из них. Ему было… четырнадцать лет, и соответствующие документы на это, по-видимому, имелись. Но в команде соперника все были уверены, что против них выставили «липу». Длиннющие руки центрового легко блокировали все броски мальчика и его товарищей. Не получались и финты: необычного противника невозможно было застать врасплох. А в один момент великан грубо сфолил на мальчике, после чего тому пришлось сесть на скамейку запасных с травмой ноги. Мальчик не мог сдержать слёз, подступивших к горлу не столько от физической боли, сколько от горькой обиды…
       Соперник одержал победу, которая, судя по всему, была очень нужна кому-то из взрослых. Чувство унижения и несправедливости не проходило у мальчика долго. Теперь же, находясь в подвале и невольно слушая и анализируя разговоры старших, он пришёл к пониманию того, как бывает плохо, когда взрослые бесцеремонно вторгаются в мир детей и навязывают им свои «игры»…
      С воздуха на город продолжали падать бомбы, а не оранжевые баскетбольные мячи, весело отскакивающие во время тренировок от щита. Одна из бомб попала в здание школы, где  мальчик днём учился, а вечером ходил заниматься в баскетбольную секцию...
      Лишь на 44-й день, когда в городе почти не осталось ни одного целого здания,  в зоне военного конфликта появились миротворцы. Обстрелы и бомбёжки прекратились как по мановению волшебной палочки, но зловещий вой сирены, заставляющий передёрнуться и готовиться к худшему, ещё долго стоял в ушах людей…
      Наутро мальчик вышел из подвала и осторожно, старательно обходя россыпи осколков побитого стекла на лестничных площадках, поднялся на пятый этаж. Пройдя в свою комнату, он извлёк из-под заваленного кусками отбитой штукатурки искалеченного стула свой любимый мяч, внимательно осмотрел со всех сторон – цел ли он, и по привычке проверил его на упругость, сдавив тонкими, но сильными пальцами. Мяч выжил, остался цел и невредим, более того, был полон жизненной силы – воздуха.
      Мальчик прижал мяч к груди и почувствовал прилив необъяснимой тёплой энергии. Она передалась от кончиков пальцев и, разливаясь по всему телу, пробуждала в душе былые нехитрые радости мальчишеской жизни…
10 Звенящая тишина
Ашот Бегларян
       Оказывается, битое стекло ещё долго звенит после того, как оно превратилось в груду осколков. Нет, речь не о хрусте во время уборки этих осколков или скрежете под ногами прохожих. Эта, казалось бы, безжизненная куча стеклянной массы издаёт звуки уже при одном взгляде на неё, заставляя конвульсивно дёрнуться всем телом. Истеричный звон разбитого стекла, которому предшествует оглушительный звук взрыва снаряда или бомбы, долго ещё преследует жутким эхом людей - тех, кто выжил. Наверное, ещё и потому, что каждый раз с внезапным треском битого стекла сливаются пронзительные человеческие крики, стоны и плач...
       Ночной, полностью обесточенный город был погружён в тяжкую тишину; можно было бы сказать – мёртвую, если бы не периодически нарушающий её лай собак.
       - Не нравится мне эта тишина, - сказал Аванес, настороженно прислушиваясь - скорее к своей интуиции, чем к подозрительной внешней обстановке.
       Товарищи сразу поняли его. Амаяк выключил подфарники машины. А Сергей предложил:
       - Давайте хотя бы заберём кое-что из документов и фотографий.
       Амаяк поддержал его.
       - Да, только надо оперативно, - строго, словно общаясь с подчинёнными, ответил Аванес.
       Впрочем, когда-то, чуть больше четверти века назад, во время первой войны (вроде давно, а вроде и недавно - любой промежуток времени между войнами всегда кажется коротким), он, демобилизованный сержант советской армии, был их командиром, старшим добровольческого отряда. В наследство от той войны вместе с победой, славой и боевыми медалями всем троим достались ранения и инвалидность различной категории. А эта война, 'продвинутая', совсем не похожая на первую - 'война нового поколения' - просто забраковала их: для неё они были негодны...
       Сначала направились к зданию, где проживал Сергей. Пустой, застывший в некоем мрачном ожидании двор был завален битым стеклом. Стараясь объехать кучки осколков, Амаяк осторожно подвёл машину к нужному подъезду. Во всём доме не было ни одного целого окна. И хотя в кромешной тьме этого невозможно было увидеть, но зато можно было догадаться об этом - по давящему странному ощущению звонкой оголённости вокруг. Тишина казалась необычной, звенящей...
       Сергей вошёл в подъезд, словно вдруг ставший чужим, неродным, и включил фонарик мобильного телефона.
       - Не задерживайся, - бросил вслед Аванес.
       Нужно было подняться на пятый этаж, не поранившись о бесчисленные стеклянные осколки на лестничных площадках. В некогда оживлённом подъезде, где постоянно раздавался скрип и стук открывающихся и захлопывающихся дверей, а дети, получив разрешение от родителей спуститься во двор, с шумом мчались стремглав по лестнице, словно кто-то гнался за ними, веяло безжизненным холодом. Влажный осенний ветер дул в пустые окна. На втором и четвёртом этажах двери были распахнуты настежь, а замки на них побиты. Сергей отмёл первую мысль о том, что в квартирах побывали мародёры. Скорее, спасавшиеся от обстрелов люди просто не успели надёжно закрыть двери, да и как их запереть, если ударная волна перебила замки и искорёжила двери. А сквозняки из разбитых окон уже потом сделали своё дело...
       Сергей осторожно открыл дверь и вошёл с чувством щемящей боли в холодную квартиру. Он осветил фонариком стены. С них на него глядели родные: дед, пропавший без вести ещё в годы Великой Отечественной войны, отец, всю свою жизнь тщетно ожидавший хотя бы весточки о его судьбе, мать, рано покинувшая эту суровую грешную землю... Странное ощущение охватило Сергея. Казалось, все - и живые, и мёртвые - разом осиротели. Связь времён готова была оборваться, память пребывала в растерянности и недоумении - хаотически, словно тонущая, она пыталась зацепиться за что-то основательное, обнадёживающее...
       Стряхнув со скулы не видимую никому слезу, Сергей снял портреты со стен и положил их на тумбочку в прихожей. Затем он вошёл в детскую комнату, дрожащими руками сгрёб спортивные медали сына - единственного позднего долгожданного ребёнка, достал из шкафа его большой альбом, где хранились любимые фотографии с самого рождения.
       'Неужели больше не вернёмся?' - кольнула предательская мысль.
       Во дворе коротко просигналила машина - товарищи торопили его. Выходя из квартиры, Сергей прихватил и собственное фото студенческой поры - здесь он был с красивой каштановой шевелюрой и полными надежд на будущее широкими светящимися глазами...

       Сигнал об эвакуации жителей поступил неожиданно. Выяснилось, что противнику удалось занять выгодные позиции и над городом нависла реальная угроза прямого артиллерийского обстрела. Во избежание многочисленных жертв было решено эвакуировать всё мирное население.
       Беспокойная колонна автомобилей потянулась вон из города. Автотрасса явно не была рассчитана на такое большое количество машин, поэтому они ползли черепашьим ходом. Внешне это напоминало пробку в мегаполисе, однако общее чувство опасности подтягивало всех, никто явно не выказывал нетерпения и не думал выразить своё недовольство посредством сигнализации, а тем более объехать едущего впереди.
       - Ребята, а что если вернёмся? Наверное, это паника, - сказал Сергей после того как автомобили в очередной раз застыли на месте.
       - В принципе, можно пойти в разведку, - поддержал Аванес с прирождённым хладнокровием.
       На том и порешили. С трудом выбрались из колонны и поехали обратно.
       Ночной город был погружён в гнетущую, почти мёртвую тишину – лишь лай собак периодически нарушал её...

       Заперев дверь, Сергей положил ключ в карман, с горечью подумав, что, возможно, он ему никогда уже не понадобится. С тяжёлым камнем на душе он спустился вниз, то и дело невольно вздрагивая от мерзкого скрежета битого стекла под ногами...
       Ключ всё-таки понадобился. Через несколько дней горожане стали возвращаться в свои дома. Лелея после долгой разлуки встречу с супругой и сыном (женщин и детей вывезли в безопасные места ещё в начале войны), Сергей старательно собирал и выносил в больших мешках осколки. При этом он не переставал удивляться обилию их - паркет во всех комнатах покрывал толстый слой битого стекла, словно мощной волной занесло его ещё и из соседних домов. С заново обретённым чувством полноценного хозяина, Сергей тщательно осматривал все углы квартиры, доставал кусочки даже из-под плинтуса, вытряхивал постельное бельё, где прятались самые мелкие, прозрачные, почти невидимые, но очень колючие осколочки. Сергей успел несколько раз пораниться, но старался не обращать на это внимания. Увлечённый работой, он не сразу заметил достаточно большой осколок от разорвавшегося снаряда на косяке двери детской комнаты. Сергей невольно дёрнулся всем телом: перед глазами вновь встала ужасная картина...

       Враг целился в городскую электростанцию, расположенную буквально через дорогу от их дома. Первый удар 'Смерчи' перелетел метров на тридцать и взорвался на проезжей части между магазином хозяйственных товаров и многоквартирным жилым домом. Магазин загорелся и, несмотря на все усилия подоспевших пожарных, сгорел дотла. Тяжёлый серый огонь удалось потушить лишь к утру. Целые сутки пепелище курилось едким ядовитым дымом от сгоревшей краски, клея и различных лаков и химикатов.
       На следующий день последовал второй прицельный удар. На этот раз он оказался точным. Город ахнул, закричал и погрузился в тьму. Ударная волна не оставила ни одного целого окна на ближайших жилых домах. Редкую квартиру обошли осколки от ракетного снаряда...

       На 44-й день бойню наконец остановили. Война притихла, перестала грохотать и свистеть, выть и рычать, как голодный кровожадный хищник, однако вышедшие из подвалов на свет Божий люди никак не могли привыкнуть к... звенящей тишине. Нет, речь не о звуках ударов града или крупных дождевых капель о стекло. Не было ни дождя, ни града, ни стёкол. Но был звон - странный, какой-то потусторонний, словно из ниоткуда ...
       Окна без стёкол казались жалкими, застывшими в нерешительности слепцами, вдруг оказавшимися без поводыря. А когда дул ветер, повисшие на одной петле створки издавали жалобные стоны. Но потом ветер стихал, и вновь воцарялась эта неестественная тишина. Она не давала людям покоя, от неё звенели нервы и, как птица в клетке, колотилось сердце...
       Даже после того, как весь мусор войны был вывезен далеко за город, людям ещё долго мерещилось тут и там, на полу дома или на улице, битое стекло. Кто-то, мучимый бессонницей, с тревогой вслушивался в тёмную ночь, пытаясь понять, почему и о чём звенит тишина, что она предвещает на утро...
11 Пышки
Дарья Михаиловна Майская
Ко мне пришли мои подружки. Они впервые после моей затяжной модной болезни
навестили меня. Мы скучали друг без друга и, дорвавшись до нашего визуального общения, говорили, говорили... И вопреки тому, как это обычно бывает,
мы почти ничего не ели, не пили - наши чашки перед нами стояли полными...
Потом стали вспоминать каждая свою прошлую жизнь.
Меня впечатлил рассказ моей приятельницы, и я решила представить его...
***

- Иногда в моей памяти всплывает эпизод из моего детства, -
начала она, а мы все приготовились слушать. -

Я чётко помню всё, что с ним, этим эпизодом, связанно, особенно мне
памятны мои переживания. Вспоминая, я вновь переживаю остро, иногда неутешно
плачу.
 
Заболел мой папа. Мы с сестричкой, младшей меня на один год, ходили в детский сад. Я очень переживала из-за болезни папы, хотя мне было всего четыре года.
Я скучала по нему! Мне очень хотелось увидеть его! Я понимала, что болезнь - это плохо.
Значит, плохо моему папе!

Стационар, конечно, единственный в нашем селе, находился от детского сада совсем недалеко, а я очень хорошо ориентировалась в этой стороне. Да там и плутать было негде. Если выйти из сада с его тыльной, неогороженной стороны, то окажешься в овсах - большие промежутки между улицами распахивались и засевались овсом, не было ни единого пустующего клочка земли во всём селе. Эти овсы вдоль и поперёк были исполосованы тропками. Одна из них вела от двора детского сада на соседнюю улицу и упиралась в стационар, где лечился мой папа. Это, как я сейчас понимаю,
на расстоянии метров трёхсот.

И в моей детской головушке зародился план навестить папу. За завтраком я сложила в карманчики моего красивого фартучка, который мама всегда на меня надевала, какие-то твёрдые пышечки, которые подали нам в этот день к молоку.
Моя сестричка хотела съесть свои, но я ей не разрешила: 
- Мы пойдём сегодня к нашему папе и угостим его.

Сестрёнка была совсем маленькая, но умненькая. Она обратилась к няне:

- Я ещё хочу вкусных пышек,- а что мне отдала свои она не сказала.

- Ты так быстро съела, что тебе дали? Вот тебе ещё две, ешь, не торопись, -
ответила Манечке няня.

В промежутках между кормлением и сном мы гуляли во дворе и могли уйти дальше, за территорию садика, это не возбранялось, только чтобы недалеко. Иногда няня или воспитатель вели нас в овёс, где мы садились в кружок и слушали сказки, рассказы нянь, даже песни какие-то учили. Детских песен не было. Были какие-то игры,
вроде этой:

- Девки, девки! Где вы?
- Тута!
- А моей Марфутки нету?
- Тута!

Я сейчас часто в стихах вижу: "нету". Нет такого слова! Это из безграмотного
детства: тута, тама, нету...

Песни учили и распевали такие:

"Все цыгане пили и гуляли,
Все цыгане пили и гуляли.
Стояла думала цыганочка молода"...

Ещё пели:

"Спидманули Галю, забрали с собой".

Одна няня читала наизусть длинное-длинное стихотворение,
как она побывала в Москве, а там кто-то её к стеночке притиснул
и все денюжки её, такой он сякой, свистнул.

Я была равнодушна к этому народному творчеству. Слушала от некуда
деться.

- Да. Так вот, - спохватывается рассказчица, - дети вышли на прогулку, я взяла
Манечку за руку и повела её по тропке. За нами ещё двое или трое детишек увязались, я не возражала, и мы подошли к больнице. Я кого-то из взрослых
попросила позвать к нам папу, назвала его.

- Ждите здесь, сейчас позову. Как же вы, такие маленькие, пришли сюда?

- Мы из садика...

- Понятно. Не смотрят за вами бездельницы.

Папа вышел быстро. Он был в длинном байковом, какого-то рыжего цвета халате
с коричневыми воротником и обшлагами на рукавах.
Всё и всегда на нём было хорошо: папа высокий, стройный, чернявый. Я его очень любила и мужчин красивей его никогда не встречала.

Он улыбался нам. Сказал, чтобы больше не приходили - нельзя уходить из садика.
Меня успокаивал:

- Доча, я не голоден. Скоро дома буду. Ты сама такая маленькая и детишек
привела... Нельзя.
И тут он протянул мне... огромную пышку! Им тоже на завтрак сдобные пышки
давали - он не съел свою. Я сообразила сейчас же, откуда у нас дома появились
именно такие пышки. Мама давала их нам с Манечкой, говорила, что это нам зайчик передал!

Наши маленькие папа взял... Мне показалось тогда, что его длинные пальцы
задрожали, когда он их брал. Но папа улыбался.

- Идите-идите, - почти скороговоркой говорил он нам.

Я была очень недовольна, даже сильно расстроена. Я ждала и так хотела, чтобы
папа посидел с нами, поговорил, съел хоть одну маленькую пышечку при мне - как я я была бы рада этому! И мне было даже неприятно, что его пышка такая огромная!
Не хотела её брать, но папа мягко настоял.

Мы пошли. Довольно далеко отойдя от больницы, я оглянулась. Папа всё стоял на ступеньках. Думаю, не могла я с такого расстояния разглядеть,
улыбался ли он, но мне и сейчас кажется, что улыбался...

На подходе к садику мы сели в колосящиеся овсы, скрывшие нас. Я разломила огромную пышку, раздала своим маленьким друзьям, и все с удовольствием жевали неожиданно доставшееся им угощение.

Я не ела - мне пышки не хотелось. Я хотела плакать... 
12 Убитая судьба
Дарья Михаиловна Майская
Её звали Мотя. Нельзя было назвать девушку красавицей,
но эффектная - это точно! Яркая, белозубая, хохотушка!
Ни словом единым никогда и никого не обидит, не ранит,
а только веселит.
Или... сочувствует. К любому людскому горю,
даже лёгкой печали, отзывчива до слёз и глубокого
переживания.

Всё у неё в жизни хорошо, правильно, очень по-доброму.
Родители - мудрые, работяги, видные на селе люди.
Младший братик - просто ангел! Она так его любит.

Заневестилась Мотя. Илюшка нравится ей. Это пока секрет!
Никому, ни за что не признается она в этом. Щёки заливает краска,
как о нём подумает. А Илюшка давно на Мотю смотрит. Давно души в ней
не чает. И голос её в ушах у него звенит.

И вот он решился, спросил у своей симпатии разрешения проводить.
Ах, как не просто дать такое разрешение! Ведь всё сразу и для всех
откроется! Но Мотя улыбнулась и... пошла, а Илюшка рядом идёт,
ног под собой от счастья не чует.

Как они молоды были! Илья ещё и почётный долг Родине не отдал.
И его призвали. Затосковала Мотя, но ежедневные письма любимого
поддерживали её, радовали. И побежали день за днём, от письма
к письму.

Однажды, как гром среди ясного неба: погиб... при исполнении...

Похороны были тяжёлыми. Всё село собралось. Были речи. Был треск
автоматов. Но Мотя уже ничего не понимала - рассудок покинул её.

С тех пор стала она с большой, увесистой палкой ходить по селу,
полям, лесополосам. Чуть рассвет - она уже на ногах. В любое время
года, в любую погоду. Ходит быстро и стучит палкой по дороге, стволам
деревьев, по углам домов, воротам...

И так весь день. Никто её никогда не тронул,
даже и не окликнул. Сердце каждого сжималось при виде такого мученичества.
Вечером, изнурённая, она возвращалась домой. Ни единого раза Мотя не произнесла
имени своего любимого. Когда же видела на дорогах оброненный
или выброшенный конверт, бросалась к нему, лихорадочно искала в него
вложение, а не найдя, горько плакала и прятала конверт у себя на груди.
Таких находок у неё был целый склад.

Дни бегут, складываются в годы. Умер отец. Любимый брат
обзавёлся семьёй, живёт в городе. Старенькая мать и Мотя
одни остались. Мотя тоже постарела.
Она уже не ходит целыми днями, но по нескольку часов в день - обязательно.
Говорит, что слышит голоса, они ей приказывают идти, стучать.
Однажды рассказала, что ей нельзя не стучать: 
так она будит добро, чтобы не заснуло.

Матери Мотя плохая помощница, но старается под её руководством
что-то сделать...

И вот заметили соседи, что не выходит мать Моти на улицу.
Заметить было трудно - их дом стоял в отдалении от всех прочих.
Ближняя соседка, правда, навещала их иногда, всё, вроде, хорошо было.

Она-то и спросила у Моти, не случилось ли чего с матерью - не видно
её что-то.

Мотя заплакала:

- Заболела мама. Не встаёт... Жарко на улице, а она зябнет,
вся холодная-холодная.

Соседка вошла к ним. На кровати был ворох тряпья метра в полтора толщиной.

- Что это вы навалили? - спрашивает она Мотю.

- Это я маму укрыла. Для тепла.

Соседка свалила тряпьё. Под ним оказалась старушка,
она уже несколько дней, как умерла.

Приехал брат. Похоронили мать. Мотю он взял к себе.
И слушать не стал о том, чтобы поместить её в интернат
для престарелых или душевно больных.

Давно Мотя отправилась на Небо. Встретит ли она там своего Илюшку?..
13 Завещание
Евгения Козачок
Наш двор образовался из двух стоящих друг напротив друга двухэтажных 16-квартирных домов. Двор, как двор. Разве только отличался от других множеством цветов и тремя деревьями, посаженными посредине его. Среди них платан, самое высокое дерево в нашем микрорайоне. Под ним поставили большой стол, скамейки, где и собирались мы по вечерам поделиться новостями, переброситься в карты, домино. Жизнь наша протекала тихо и размеренно.

Но вот в конце апреля с однокомнатной квартиры нашего дома уехала жить к детям в город Мария Николаевна. С сожалением проводили. Увидимся ли?

Уезжая, она сообщила, что в её квартире будет жить такая же старушка.

Где-то через две недели во двор въехал грузовик с мебелью и вещами. Наши мужчины помогли перенести и установить мебель в комнате и на кухне. А через два дня незнакомый мужчина привез и хозяйку – небольшого роста женщину лет семидесяти. Он помог ей обустроить квартиру и уехал.

Женщина знакомиться с нами не торопилась. И мы, несмотря на огромное любопытство, не шли первыми, чтобы не показаться навязчивыми. Она же несколько раз за две недели выходила в магазин за продуктами, проходя мимо нас, говорила: «Доброе утро или добрый день» и уходила к себе.

В один из вечеров, когда мужчины играли в домино, Пётр заметил:

- Что-то наша соседка не включила свет, как обычно, ранним утром, и вот вечером тоже темно.

Только тогда и мы, женщины, обратили внимание на тёмные окна. Валентина, я и Дуся подошли к двери и позвонили. Никто не откликнулся. Дуся взялась за дверную ручку, чтобы постучать ею, а она легко повернулась и дверь открылась. Вошли в квартиру, включили прихожей свет и (о, Боже!) - около дивана лежала без сознания наша новая соседка. Подняли её, положили на диван. Валентина побежала к себе звонить, чтобы вызвать «скорую». Хорошо, что «скорая» действительно оказалась скорой. Приехав, медики сделали укол женщине и увезли её в больницу. С ними поехал и Ваня, муж Валентины. Валентина корила себя что не обратила внимания на непривычную тишину в квартире. Пришли ещё женщины узнать, что да как. Уселись кто куда, и стали рассматривать комнату. Всех словно ветром сдуло со стульев. Мы от удивления, как открыли рты, так и не закрыли их до тех пор, пока Анна не сказала:

- Девоньки, мы что в музей попали? Все стены, закрыты вышитыми картинами. Посмотрите , какие иконы! Они что бисером вышиты? Откуда же у неё такая красота?

Рассматривали портреты и пейзажи, идя гуськом по кругу, как на экскурсии в музее. А на кухне увидели коллекцию расписных разделочных досок, тарелочек и вышитых рушников. Прервал наш удивительный экскурс Иван, возвратившийся из больницы. Успокоил.

- Слава богу всё обошлось. Врачи сказали, что она скоро придёт в сознание, спросили у меня её фамилию, имя и отчество, а я, к своему стыду, даже имени не знаю. Вы, знаете?
- Нет.
- Ну, вы, девоньки, меня удивили! Ищите документы. И вот ещё эти вещи, что написала медсестра. А я пойду покупать лекарства.

- Да не надо ничего искать. Вот на столе лежит записка и ключи на ней от квартиры, сказала Лена, и начала читать записку вслух:

«Дорогие мои соседи, если вы читаете эту записку, моё сердце, снова решило «отдохнуть» в больнице. Я, зная это, никогда не закрываю на ключ входную дверь. Вы уж простите меня, что не предупредила вас об этом.  Постеснялась беспокоить.  У меня к вам просьба. Поливайте, пожалуйста, цветы в моё отсутствие. Валя, возьмите к себе ключ от квартиры. Деньги на лекарство в шкатулке на журнальном столике. Ещё раз извините, пожалуйста, меня за беспокойство.
Заранее благодарю за помощь. Кравцова Людмила Антоновна».

Антоновна пробыла в больнице полмесяца. Навещали каждый день, принося ей свежие супы, фрукты.
По возвращении из больницы, она теперь каждый день выходила к нам на посиделки под платан.

Людмила Антоновна оказалась очень интересным человеком с истинно золотыми руками. Часто читала нам вслух небольшие рассказы и повести, стихи. Рассказывала интересные ситуации из жизни композиторов, поэтов, писателей. И очень любила классическую музыку. Но больше своего времени она уделяла детям нашего двора. И они тянулись к ней, как подсолнухи к солнцу, поворачивая головки за его ходом. Ходили за Антоновной по пятам. Она учила их рисовать, вышивать, делать поделки из бисера и природного материала. А в мае к празднику организовали во дворе выставку детских работ и всех вышитых картин Людмилы Антоновны. Мужчины потрудились на славу, сделали щиты для картин и рушников. Никто и предположить не мог, что будет столько посетителей. В их числе и журналист с фотографом районной газеты и работник дома культуры. Так, что слава о нашем дворе и Людмиле Антоновне пошла по всей округе. И купались мы в этой славе два года.

Вскоре Людмила Антоновна стала быстро уставать, похудела, чаще вызывала «скорую» и провела в больнице почти два месяца. Дети совсем приуныли, каждый день ходили к ней в определённое для посещений время. И были несказанно рады, когда наконец-то Антоновна возвратилась домой. Она тоже души в них не чаяла. Радостно светились её глаза, когда они окружали её и словно птенчики щебетали. Когда дети были на занятиях в школе, Антоновна стала чаще выходить из дома. В руках постоянно были какие-то бумаги в файле. Мы не решались спросить, куда она ходит, и она нам не говорила.

Но в один из вечеров она пригласила женщин двора на чай. Мы, естественно, взяли с собой сладкое, что у кого было и пришли в гости. Чаепитие оказалось грустным. Антоновна собрала нас для того, чтобы попрощаться.

- Простите, дорогие мои соседушки, что снова обращаюсь с просьбой к вам. Мне необходимо уехать на какое время, и я хочу попросить вас снова поухаживать за моими цветами. Валя, возьми деньги и закажи, пожалуйста, на утро мне такси. Закажи сегодня. Ведь завтра выходной, может быть проблема с заказом. И напишите мне номера телефонов. Позвоню вам.
Деньги не взяли, такси не заказывали. Ваня, я, Валя, Дуся поехали с Антоновной.
По пути она сказала, что обязательно должна заехать в её родное село. В самом центре села подъехали к дому, двор которого был весь в многолетних цветах и с великолепным садом.

Антоновна открыла калитку. И огромный пёс, вместо того чтобы залаять на неё, начал вилять хвостом, скулить и рваться с цепи. Она подошла к нему, обняла за шею и стала успокаивать:

- Ах ты Рыцарь, мой дорогой. Не забыл меня? Скучал? И я по тебе очень скучала. Как новые хозяева, не обижают, хорошо кормят? Я снова уеду, и вероятно, с тобой больше не увидимся. Так, что ты постарайся слушаться тех, с кем живёшь.

Пёс понимал каждое её слово. Перестал радостно вилять хвостом, прислонился к её ногам, словно прилип, и жалобно заскулил, когда она отошла от него и направилась к двери дома. Постучала. Вышла молодая женщина и пригласила её в дом. Антоновна пробыла в нем не больше десяти минут. Женщина срезала, как мы догадались, посаженные Антоновной, цветы и отдала их нам и три банки с водой. По просьбе Антоновны, подъехали к зданиям детского садика, школе, конторе, дому культуры и на кладбище. Пошли с Антоновной. Увидели, что на двух надгробьях у мужа и дочери дата смерти одинаковая, а у сына на три года позже. Помогли поставить цветы и возвратились к машине, оставив Антоновну один на один с прощанием с теми, в ком души не чаяла.

Видели, как тяжело она шла к нам, словно несла на хрупких плечах камень.

- Вот, и всё. Попрощалась. Теперь можем ехать по указанному адресу, - сказала нам Антоновна.

Больше двух часов ехали до места назначения. Подъехали к небольшому зданию с вывеской, обозначающей, что это хоспис.

- Дорогие мои, спасибо, что привезли. Не хотела раньше говорить вам, но врач сказал, что мне осталось не очень долго ходить по земле.

Сердце сжалось от боли, жалости и беспомощности. Слёз не сдержали, хотя и старались не показать своё отчаяние. Обняли Антоновну и пожелали скорейшего выздоровления. Ваня отнёс вещи в здание, а мы никак не могли отпустить Антоновну от себя, чувствуя, что видим её  живой, может быть, в последний раз.

На улицу вышла медсестра и увела от нас Антоновну. Та перед открытой дверью оглянулась и помахала нам на прощанье рукой.

… Так и не успели позвонить ни мы Антоновной, ни она нам. В конце недели Валентине из хосписа и сообщили, что Кравцова Людмила Антоновна умерла в шесть часов утра, а перед смертью просила, чтобы похоронили её около мужа и детей. Все другие распоряжения она написала вам в письме.

Собрали деньги на все ритуальные услуги. Похоронили в селе, как просила Антоновна. Позже поставили надгробный памятник. Ухаживали за четырьмя могилами и бывали там каждый год в поминальный день.
В конверте, переданном нам, были письмо, завещание и дневник. Из дневника мы узнали, что в аварии погибли муж и дочь, а сын лежал в больнице год. Делали несколько операций, в том числе и по пересадке почки. Почку ему отдала Антоновна. Но он прожил всего три года. И Антоновна, потеряв всех, не хотела жить, дышать, работать. Пыталась уйти из жизни. Спасли. После этого она уехала из своего дома,
в котором всё напоминало о её семье.

«…Продолжилась моя долгая, мучительная жизнь, как паралич. Каждую минуту возвращалась в мучительные воспоминания и рвала на мелкие части сердце поездками к могилам дорогих мне людей, оставивших меня одну на Земле. И я хожу по кругу и не могу выйти из начертанного мне судьбой, горя. Душа выключилась, как свет в доме. Хожу, как неприкаянная, ни почитать, ни телевизор посмотреть, ни спать не хочется. Но Бог подарил мне счастье, утешение и свет в лице моих соседей и их детей!»

В завещании Людмила Анатольевна определила каждой семье картины и другие работы. Несколько картин, расписных досок, тарелок и рушник просила передать в дом культуры для их постоянно действующей выставки. Многодетной семье из одиннадцати человек, проживающей в трёхкомнатной квартире, завещала свою квартиру. У нотариуса было завещание на имя Леонида Николаевича Самойлова, старшего сына, который имел свою семью – жену и дочь.

Нам же, кроме своих картин, Людмила Анатольевна завещала лучшие человеческие качества - любовь, щедрость души, взаимопонимание, бескорыстие и ощущение счастья, объединив тридцать две семьи нашего двора в одну дружную.

***
Мои работы вышитые крестиком, бисером, гобеленовым швом.
14 ГОДЫ...
Евгения Козачок
 Второе место в тематическом Конкурсе "Любим ли мы покупать" - апрель 2016 год 


"Каждый день не может быть хорошим, но есть что-то хорошее в каждом дне".
                Элис Морз Эрл.

Так, носки надела, зубы, для улыбки, вставила, голова на месте (слава Богу, что её не приходится пристёгивать), кошелёк и телефон в сумке - можно и в магазин  идти. К двери иду, тщательно обходя  трельяж, чтобы ненароком не взглянуть и не увидеть в нем чёткое своё отражение.  С меня хватит и  того, когда два года назад решила посмотреть на себя в зеркале, использовав  все возможности  "трёхмерного" обзора стоящей перед ним личности. Лучше было бы этого не делать! В нём отразилось нечто, напоминающее меня с выдвинутой вперёд нижней челюстью, вполовину уменьшенными глазами с "мешками" под ними, жиденькими волосами, из-за чего пришлось стать  "супермодной",  пополнив свой гардероб соломенными и фетровыми шляпками разных моделей, а для лета -  с огромными полями. И не только для защиты от солнца, а скорее - от знакомых глаз. Но и это не всегда спасает.

Вот и в этот раз всё равно услышала очередное:
- Нюся, это ты? Неужели ты?  Сколько же лет прошло, как мы не виделись? Сразу не узнала. Богатой будешь,  - затараторила  давняя знакомая Белла.

- Куда уж богаче! Столько приобретений за последние годы, что не счесть. Это и очки, и зубные протезы, и слуховой аппарат, и тросточка, и ещё много невидимых для посторонних глаз изменений, но так ощутимых мной.

-Ой, я вас умоляю!  Вы ещё приличны глазу в этой шляпке и длинной юбке, которая скрывает кривые ноги. Видели бы вы Лялю Кишман. В ней мало что осталось от прежней Ляли. Разве что её удивительный длинный нос.  По нему  и узнаёшь её.

- Ой, не жгите мою душу, - поддержала  разговор  моя соседка по подъезду, Роза. - Чему вы переживаете? Моё зеркало давно перестало удивляться  моей физиономии с мелкими морщинами, словно потрескавшаяся от засухи почва. Одно утешает, что Сёма по утрам уже не так грустно вздыхает, как это бывало с десяток лет назад. Я же ему молчу, какой он из себя стал. Он и в молодости  не Аполлон  был и не ахти какой красавец. А теперь и вовсе сник. Но я, зная его уязвимость по поводу своей внешности, по-прежнему его успокаиваю и говорю, что время над ним не властно. Услышав  от меня обратное  - ссохся бы как сухарик. Я имею ещё кое-что сказать вам о Сёме и моей маме. Это она занесла смущение в его голову  по поводу его внешности. При первом знакомстве с ним  моя мама, земля ей пухом, вместо "здрасьте" заявила: "Я себе знаю,  а вы себе думайте, что хотите, но ты, Роза, с твоей-то красотой  могла бы найти что-то более приличное, а не это рыжее, конопатое и  на голову ниже тебя  "чудо". Моё  чудо, перестав теребить свои пальцы, вдруг твёрдо заявило: "Дражайшая Соня Моисеевна, я так люблю вашу дочь, что сделаю  всё возможное, чтобы она была счастлива. А ради вас лично готов каждое утро делать  растяжение своих мышц, дабы увеличиться в росте. И да поможет мне в этом Бог!" Бог в росте так Сёме и не помог. А вот  добрым и любящим сердцем наградил. С годами мама, признав это его достоинство, заявила: "Роза,  ты таки  права оказалась в своём в выборе. Как и  тот, кто сказал, что "с лица воду не пить", коль есть в человеке чистый  источник сердечности, доброты и обаяния". Вот с этим "источником"  я и живу долгие годы в счастье и  во взаимопонимании. А что ещё надо человеку? Разве что пища. Да, Нюся, за разговорами о Сёме я и забыла, что иду на Привоз именно за пищей.  Не составите мне компанию?

- Роза, и вы имеете ещё на этот счёт сомнение? Не пойти с вами на Привоз - потерять несколько часов радости в этой грустной жизни. На рынке  в "своей стихии" и в общении, мы таки душой становимся моложе.  А вы, в водовороте людского потока и изобилии даров природы – настоящая актриса,  вровень с Раневской. Такие спектакли разыгрываете, что народ собирается, чтобы узнать ваше мнение о товаре. И мне таки не стыдно ходить с вами по одной Одессе, а скорее есть  большой интерес. Ой,  только не идите так быстро. Вы  что, спешите скорее, чем я? Я за вашей стремительной походкой никак не угонюсь.

Роза  чуть сбавляла быстрый ход, но  потом снова  вырывалась  вперёд, как лошадь на забеге к финишу. К Привозу всё-таки пришли вместе - голова к голове. Не прошли и десяти метров по рынку, как  услышали: "Приехало свежее мясо из Фрунзовки! Недорого. Соответствует мировым стандартам".

Роза направила свои ноги на знакомый голос.

- Фима, не расчёсывай нам  нервы. Мы шо не знаем цену твоему мясу? Ты шо хочешь Розу удивить какими-то стандартами.  Не озвучу свои мысли на счёт  стандартов,  чтобы люди не услышали правду,  если ты сбросишь мне цену процентов  на сорок.

- Роза Давидовна, я вас глубоко уважаю, хотя уже забыл за что, но сбросить цену на такой  большой процент - это поехать  с Привоза  домой в подштанниках. По обоюдной симпатии друг к другу  делаю вам десять процентов.

- Фима, я извиняюсь очень сильно, но ответь мне,  где таких жадных как  ты  родют? Сходимся на двадцати и никаких возражений и сомнительных заявлений на счёт стандартов.

- Роза Давидовна, согласен и на двадцать, если вы любезно порекомендуете мой  товар  своей очаровательной спутнице.

И я таки клюнула  на "очаровательную спутницу" (в кои ещё  веки  услышишь такой приятный комплимент!) - купила килограмм говядины. Чуть задержалась около Фимы, и  уже пришлось догонять Розу. Из-за многолюдья её не видела, зато слышала,  как она оценивает очередной товар:

- Дорогуша, не делай мне беременную голову своими рассказами о свежести творога. У меня язык чуть не скукожился от его кислоты и сухости. Вы шо продаёте кислый цемент?

- Не нравится, идите дальше и не отгоняйте мне покупателей. И не надо мне делать нервы, их есть кому портить.

От сыра-цемента  мы, как железо к магниту  потянулись на призыв: "Вкусные, чистые, красивые  виноград, яблоки, груши - без химии, выращенные в земле родной неньки-Украины".

- Мил человек, и какова цена  вашим патриотическим фруктам? Шо-шо? Нюся, ну вы посмотрите на этого патриота за наш счёт. Вы шо, золотые фрукты продаёте? Вы видите на них золото, Нюся, или так же как и я не замечаете его?  Мил человек, поскольку мы обе не видим на вашем товаре золотых крупинок, то  купить можем его  по цене наполовину  дешевле объявленной вами.

- Мадам, даже  если я сегодня не продам и килограмма фруктов, в цене не поступлюсь.

- Как же мне щас хочется вас побить и не дать плакать, за неуважение к женщинам в почтённом возрасте. Мы купим фрукты ещё лучше ваших у более лояльных продавцов.

Обиженная Роза помолчала минут пять, а  через два ряда забыла об обиде, где мы купили  намного дешевле хорошие фрукты  и направились в рыбные ряды. В первом же ряду Роза заявила дородной женщине:
- Вы шо с мозгами поссорились, шо заломили такую цену за не дышащую  рыбу? У вас есть документы на неё?

- А вам шо необходимо удостоверение её смерти?

Не удостоив женщину ответом, Роза обратилась ко мне:
- Нюся, пойдёмте к тем, кто живёт около моря и недолго ехал к Привозу. У них всегда рыба свежая и бьёт хвостом  о прилавок.

Женщина  из  соседнего ряда, услышав наше предпочтение другой рыбе, стала громче рекламировать свой  товар: "Рыба свежая,  утром пойманная, ещё дышит. И кто это слышит -  спешите купить,  иначе она перестанет жить".

Мы подошли, к кричащей во всю мощь торговке. Роза посмотрела на картон с указанной ценой,  не менее громко заявила:
- Уважаемая, закрой рот с той стороны, и  дай мне спокойно  сделать себе мнение о твоей рыбе.

Такому обращению удивилась не только торговка, но и рыба.  Издав последний вздох и, слабо ударив хвостом о прилавок, рыба затихла. То ли притворилась мёртвой, чтобы избежать участи попасть в наши  руки и на сковороду,  то ли испугалась кричащих женщин и лишилась признаков жизни. Купив её по договорённой цене, начали  протискиваться сквозь образовавшуюся очередь к яйцам и птице. Увидев синюшную индюшку, Роза  глубоко вздохнула  и спросила  у  её хозяйки:
- Чем вы кормили свою индюшку?

- А в чём  ваш интерес?

- Я тоже  хочу так похудеть, - ответила Роза, и быстро ретировалась, чтобы не слышать ответ хозяйки "изящной" индюшки.

Так  от прилавка к прилавку наши сумки становились всё тяжелее и тяжелее.

- Как же мы пойдём теперь? - спросила я у Розы.

- Так и пойдём. Не быстро.

- Не быстро, то не быстро, но ведь тяжело.

- Своя ноша к земле не гнёт, она двигает ноги вперёд. Но мы им поможем и на такси свой путь продолжим.

Достав  мобильный, позвонила:
- Додик, а Додик, тётя Роза тебя  беспокоит и хочет спросить: "Ты шо там, свободен? Если таки да, то мчи к Привозу и забери  нас. Ты же знаешь где мой выход из рынка. Так туда и подкатывай. А мы уже идём туда, без какой-либо задержки.

Но без задержки не получилось. Услышав: "Семачки, семачки,  большие, хорошо прожаренные, вкуснее арахиса, лушпайки сами сплёвываются", - Роза сделала поворот налево и спросила:
- За што семечка?

- За четыре.

- Это больно. Давайте за два с недосыпом.

- Давайте за три с горкой.

- Ну, давай, милая, давай.

Пока дошли к выходу,  Додик  уже ожидал нас.

- Додик, шо это ты не пришёл помочь? Боялся  от сиденья отлипнуть?
-  Так не успел я, тётя Роза, минуту как подъехал.

- Ты не делай мне невинность на лице. Должен был позвонить,  что уже у Привоза,  и мы бы тебя подождали, а не тащились с таким грузом.

Уселись в машину. Додик повернулся к Розе:
- Ну шо, поехали?

- Поехали.

- Кудой?

- Тудой, - указала путь Роза.

Приехали к нашему подъезду. Додик занёс сумки Розы на второй этаж. Мои  потащил на пятый и поставил их у двери, сообщив мне об этом на обратном  пути. И он, вероятно,  уже отъехал за два квартала от нас пока я  добиралась  к своей квартире.

Эх, годы, годы... Как же быстро вы промчались! Кажется, что совсем недавно взлетала, словно птица, на пятый этаж, не замечая  высоты и количества ступенек. А теперь каждая ступенька "Эверест", и их количество как-будто увеличилось вдвое.

Но, несмотря  ни на какие изменения в нас, и в окружающем нас мире, хочется, чтобы как можно дольше продлились  наши годы. И чтобы почаще были дни,  подобные сегодняшнему.
15 Они уже здесь Часть 1
Александр Козлов 11
«Вся наша жизнь – игра...» - транспарант с этой надписью над входом в небольшой бутик привлек моё внимание. Сквозь матовые стекла окон с нарисованными на них абстрактными рисунками нельзя было рассмотреть внутреннюю обстановку помещения. «Подпольное казино» - подумал я и, открыв дверь, вошел внутрь. Увиденное ввело меня в замешательство. Маленькое помещение походило на ресепшн небольшого бизнес–центра. Полукруглая стойка администратора справа от входа занимала половину свободного пространства. За стойкой сидела симпатичная девушка с каменным лицом Клеопатры. За ней на стене крупными объёмными буквами выступала надпись  «ПРОДАЁМ ПРАВДУ» - толи девиз, толи слоган. Рядом с надписью в хаотическом порядке висело несколько панно с каким-то хитроумным расположением, на первый взгляд несуществующих, геометрических фигур.
Скрытые от глаз источники света создавали эффект необычной конфигурации объёма помещения и усиливали атмосферу загадочности.

Однако, три кабинки с плотно закрытыми дверями и тонированными стеклами с замысловатыми рисунками, стоявшие вдоль задней стены комнаты, напомнили мне переговорный пункт междугородной телефонной связи прошлого века. 

Возле этого бутика я оказался неслучайно. На днях напротив него я чуть не сбил пешехода, бросившегося под колёса моего автомобиля. Только отличные тормоза и моя молниеносная реакция спасли ему жизнь, причем это принесло ему не радость, а огорчение. Это был явный суицид. Из разговоров очевидцев я понял, что это не первый случай ДТП в этом месте. И все пострадавшие выходили именно из этих дверей и сразу бросались под колёса автомобилей. После услышанного, у меня и возникло желание провести собственное расследование.

Когда я вошел, пожилой мужчина подписал какую - то бумагу и не торопясь зашёл в среднюю кабинку. Администратор положила эту бумагу в приёмный отсек аппарата, очень похожего на электронную урну обработки избирательных бюллетеней, Устройство с легким журчанием заглотало документ.

Я подошёл к стойке. В помещении тихо звучала какая-то классическая музыка, причем звучание было объёмное и высокого качества. Несколько секунд я даже заслушался приятным звучанием. Посмотрев по сторонам, я не обнаружил ни одного динамика. Заметив мое внимание к музыке, девушка администратор металлическим голосом сказала: "Александр Николаевич, это Десятая симфония Бетховена". Металлический голос и неморгающий проницательный взгляд девушки с неподвижным лицом добавлял интерьере комнаты ощущение инопланетной реальности.

"Стоп, - подумал я, - откуда она знает моё имя?"

- Ваше имя мне подсказал компьютер, идентифицировав ваше лицо по базе данных, - словно прочитав мои мысли, ответила девушка, подняв на меня свои большие красивые глаза. Непроизвольно в моём мозгу промелькнула мысль, что девушка довольно - таки симпатичная.

- Я не девушка, я Чепоро – Человеко подобный робот, - опять поймав мою мысль ответил администратор.

"Чертовщина какая-то", - промелькнуло у меня в голове.

- Не чертовщина, я умею читать ваши мысли по мимике лица. Я знаю, зачем вы пришли. Я всё расскажу. Мы продаем любую правду каждому желающему её услышать. Видите три кабинки? В первой - правда о себе, во второй - о родственниках, в третьей - о политике, истории и кое-что ещё. Нашу базу данных пополняют многие источники информации: интернет, телефонные разговоры, СМС, личная почтовая переписка, материалы делопроизводства всех компаний, судов, прокуратуры, всех администраций, правительства и даже президента. Как только вы вошли в наши двери, компьютер подобрал для вас всю информацию, имеющуюся в базе данных. В кабинке компьютер ответит на любой ваш вопрос и даже покажет имеющиеся видеоролики. Ну что, будете покупать правду?

- А сколько она стоит?

- Ваша жизнь! Ха-ха-ха! Я шучу! Возьмите визитку, там наши реквизиты. Оплата на ваше усмотрение, сколько сами потом решите, за то и спасибо! Одна формальность, подписать вот этот договор, - Чепоро положил на стойку бланк и авторучку.

В это время открылась дверь второй кабинки, и из неё выбежал мужчина. Чертыхаясь и нервно жестикулируя руками, он вихрем пронёсся на выход. Едва за ним закрылась дверь, на улице послышался резкий звук тормозов и удар. Похоже на улице произошло ДТП.

Аппарат для голосования заурчал и выдал документ, который только что заглотал. Чепоро взял его и опустил в аппарат для уничтожения бумаг. Несколько секунд проскрежетали шестерёнчатые ножи, и из аппарата в мусорный контейнер высыпалась горстка бумажной пыли.

- Сейчас на наших глазах из-за вашей правды погиб человек!- с возмущением сказал я Чепоро.

- Он сам это решил, видимо, для него лучше смерть, чем жизнь в окружающей повсеместной лжи.

- Это же преступление – доведение до самоубийства! Нет, так нельзя, я иду к прокурору!

- А что прокурор нам может предъявить?

- Как что, его посещение у вас зафиксировано за несколько минут до смерти!

- Чем зафиксировано?

- Договором, который он подписал!

- Этой бумажной пылью? - робот показал рукой на контейнер с мусором.

-А видеокамеры? - Я покрутил головой оглядывая потолок и стены, но никаких признаков видеокамер не обнаружил.
 
- А их нет, мы бедная компания и воровать у нас нечего, кроме правды. А её мы и так продаем почти бесплатно!

- Какой же ваш интерес во всём этом? Он же ничего вам не заплатил? И не заплатит...

- Как не заплатил, а его жизнь! – мне даже показалось, что робот улыбнулся. В этот момент устройство для голосования выдало ещё одну бумагу, которая тоже растворилась в аппарате уничтожения бумаг. – Ещё одна жизнь! – прокомментировал робот.

Я даже не успел осознать произошедшее, как моё внимание переключилось на девушку, вышедшею из третьей кабинки. Видимо она зашла туда раньше мужчины из второй кабинки. В этот момент урна для голосования издала несколько коротких сигналов и сбоку, из ранее не замеченного мной картридера, появилась банковская электронная карта. Чепоро с улыбкой передал эту карту девушке, не сказав ни слова. Та улыбнулась в ответ. Я посмотрел на их лица и был поражен, круглые зрачки их глаз стали узкими вертикальными щёлочками, как у кошек, из которых стало излучаться радужное свечение.

 Мне показалось, что они с помощью этого свечениея обменялись какой-то информацией и кивнули друг другу в знак согласия. Девушка пошла к двери, на ходу убирая полученную электронную карту в сумочку. Чепоро повернулся ко мне, его узкие зрачки снова стали круглыми. На улице громко звучала сирена скорой помощи. Я решил посмотреть, что там происходит и, не договорив с Чепоро, вышел из этого странного офиса.

Место ДТП было отгорожено пёстрой лентой, и там усердно трудилась бригада следователей. Одни замеряли расстояния, другие опрашивали свидетелей, третьи осматривали машину. Следователь, опрашивающий свидетелей, показался мне наиболее ответственным. Я пробрался к нему через толпу зевак и обратил на себя его внимание.
- Мне кажется, что вы хотите дать показания. Вы свидетель произошедшего? - спросил меня следователь.
- Да, я могу объяснить причину суицида. Водитель ни в чем не виноват, разве что в замедленной реакции при нажатии на тормоз, - ответил я.
- Вы знаете потерпевшего? Кто он?
- Я видел его пять минут назад вон в том заведении под вывеской "Вся жизнь - игра". Там он что-то узнал, и это стало причиной суицида.
- Вы с ним разговаривали? Что он вам рассказал?
- Нет, я с ним не разговаривал, он возбужденный выскочил из кабинки, где что-то узнал, и сразу бросился под машину.
- Ну, пойдемте, поговорим с администрацией этого заведения.

Когда мы вошли в помещение, Чепоро зыркнул на меня злобным взглядом, совершенно нехарактерным для бездушного робота. Затем перевел взгляд на следователя и уже с доброжелательной улыбкой обратился к нему:
- Елисей Миронович, мне кажется, это господин вводит вас в заблуждение.
- Откуда вы знаете мое имя? – удивился следователь.
- Наш компьютер идентифицировал вас по базе данных.
- Значит, вы можете сказать, что за мужчина был у вас десять минут назад.
- Естественно. Вот этот мужчина, Александр Николаевич.
- И больше никого?
- Нет, была ещё одна наша постоянная клиентка, но я не могу сказать её имя, мы гарантируем клиентам конфиденциальность.
- И больше ни кого не было?
- Никого.
- Врет он! - вырвалось у меня.
- Кто врёт, эта девушка? - спросил следователь.
- Это не девушка, это робот, - прокомментировал я.
- Ха-ха-ха! - засмеялась девушка, - а вы, что, под юбку мне заглядывали? - с пренебрежением глядя на меня, спросила она.
- Нет, вы это мне сами сказали десять минут назад, - попытался оправдаться я перед следователем. – Вы даже имя своё назвали – Чепоро! Человеко-подобный робот.
- Ха-ха-ха! Я обычный администратор, можете ко мне так и обращаться! При этом - я женского пола, может быть, вы хотите это проверить, господин следователь? – сказала она, поставила ножку на сиденье кресла и стала медленно поднимать край юбки, обнажая красивую ножку.
- Что-то я начинаю сомневаться в правдивости ваших показаний, - сказал следователь в мой адрес, явно смутившись. - А не могли бы вы доказать, что больше у вас ни кого не было, - спросил он у администратора.
- Я нарушаю инструкции, но ладно, смотрите! - с этими словами она несколько раз щёлкнула по клавишам клавиатуры компьютера и на экране появилась видеозапись в ускоренном темпе с момента моего появления в офисе.
-Узнаёте себя? - спросила администратор, глядя на меня.
- Да, но когда я входил, возле стойки стоял мужчина и подписывал договор, а на видео его нет, - возмутился я.
- Значит, вам это показалось, не могла же я его убрать с записи, а вас оставить, - ответила администратор.
На записи в это время из третьей кабинки появилась девушка, прошла мимо стойки, взяла карточку у администратора и вышла. Через некоторое время и я, закончив разговор, вышел из помещения.
- Видели видео? Ну и кто из нас врёт? - обратилась она к следователю.
Я понимал, что это дело рук их электронного мозга, но следователь явно верил ей, а не мне.
- Ну, раз уж вы оказались у нас, может быть, и кабинку посетите? – с улыбкой предложила она следователю и положила перед ним бланк договора, визитку и авторучку.
- Нет, не сегодня. Служба, - сказал следователь и направился к выходу. Я понял, что он не поверил мне, и мои показания будут не приняты.
- Стойте, что вы теряете, если обследуете кабинку. Может там есть какие-нибудь улики! – воскликнул я, хватаясь за соломинку.
- А давайте, - следователь решительно подошёл к стойке и расписался в договоре и машинально положил визитку с реквизитами для оплаты услуги в карман. – В какую кабинку заходил мужчина? – спросил он меня.
- В среднюю, - махнул я рукой. Следователь с упрёком поглядел на меня и вошел в кабинку.
- Почему вы мне говорили одно, а следователю другое? – спросил я у администратора. – Кого вы разыграли?
- Я же вас предупредил, что вы ничего не докажите. Лучше тоже подписывайте договор и идите в кабинку. Я даже разрешу вам зайти в третью, туда мы не всех приглашаем, – с хитрой улыбкой сказал Чепоро, что это робот, лично я ни капли не сомневался.
В это время из кабинки выскочил следователь, именно выскочил, а не вышел. Он был сильно возбужден, но его отрешённый взгляд в никуда испугал меня. Не говоря никому ни слова, быстрым шагом следователь направился к выходу. Чепоро проводил его довольным выражением лица, что опять показалось мне странным, роботы не могут выражать свои эмоции. Моё замешательство привело к тому, что я отстал от следователя, и он вперёд меня выскочил на улицу. Когда я подошел к уже успевшей закрыться двери, на улице прозвучал выстрел. Моя спина покрылась холодным потом от догадки, промелькнувшей в голове. Я оглянулся на Чепоро, тот развел руками, и с улыбкой опустил подписанный следователем договор в аппарат уничтожения документов.
- Вы ничего не докажите! – гордо крикнул Чепоро мне вслед.

Я вышел на улицу. Недалеко от входа на асфальте лицом вниз в луже крови лежал следователь, в правой руке, откинутой в сторону, был зажат пистолет. Следственная группа, покинув место ДТП, уже толпилась рядом с телом следователя и растерянно полушепотом переговаривалась. Тут же рядом стоял врач с машины скорой помощи, не успевшей уехать с ДТП. Его выражение лица говорило, что медицина в этом случае бессильна.

Я был в шоке, такого исхода моих попыток помочь следствию я не ожидал. Мой мозг лихорадочно искал выход из создавшейся ситуации. Подойти к операм и объяснить, что случилось - не поверят и начнут подозревать меня. Уйти, вычислят по видеокамерам или какой-нибудь свидетель найдётся, видавший меня с погибшим следователем. "Нет, надо бежать!" - настаивал внутренний голос. Оглядевшись по сторонам, я убедился, что на меня ни кто не обращает внимания. Я осторожно обошёл вокруг сгрудившихся возле трупа зевак, взглянул на прострелянную голову следователя, мысленно попросил у него прощения и двинулся к припаркованной за углом машине. И тут навстречу мне попалась девушка, которая смотрела мне прямо в глаза. Она загадочно улыбалась, словно знала, что со мной только что произошло. Как только я поравнялся с ней, зрачки её глаз сделались узенькими щёлочками и в них промелькнул радужный огонёк, и я услышал её шёпот: «Ты ничего не докажешь!»
«Нет, это не роботы, это инопланетяне! - промелькнула догадка в моём мозгу. - Они принимают меня за своего представителя, или им от меня что-то надо? Почему они открылись мне, что существуют рядом и не уничтожили, чтобы я не раскрыл их тайну?». Никаких  ответов на эти вопросы у меня не было. Но в одном я был уверен – я им нужен, для чего-то я могу быть им полезен. И в этом я скоро убедился.

На следующий день я зашел в супермаркет. Рассчитываясь за продукты на кассе, я взглянул на кассира. Мурашки побежали у меня по спине - на меня смотрели глаза с узкими щелочками, в которых исходило свечение как ночью у кошки в свете фар. Это длилось мгновение, глаза приобрели обычное состояние, а кассирша хитро улыбнулась. В этот же день мне нужно было посетить организацию в центре города, чтобы не терять время на поиски парковки, я поехал на метро. Я не испытывал ранее приступы шизофрении, но в этот раз сразу заметил преследователя, явно шедшего по моим стопам. И он этого особо не скрывал, и даже раз одарил меня своим узкоглазым взглядом и улыбкой. Я понял – за мной следят. А ведь у меня было желание самому понаблюдать за их офисом. Хорошо, что я заметил слежку до того, как сам начал следить за ними.

Я попытался оторваться от слежки, запутывая следы. Зашел в супермаркет через главный вход, подошёл к охраннику и попросил его вывести меня через служебный выход, объяснив, что хочу избавиться от "хвоста", который повесила жена. Тот поверил, вывел. Но преследователь уже ждал меня там, словно ему кто-то сообщил о моём маневре.

Тогда я придумал другой вариант. Жена на неделю уехала погостить к внучке, но куча её вещей осталась в шифоньере. Порывшись в них, я нашел парик, шляпку, куртку и юбку, даже косметичка старенькая попалась на глаза. Ростом жена была с меня, да и в теле не худая. В общем, нарядившись в её «барахло», хорошо побрившись, подкрасив губки и подведя брови - я выглядел шикарной бабой. Посмотрев на себя в зеркало, я понял, что нужны тёмные очки, чтобы спрятать глаза. Подобрать очки не составило труда. Осталось незамеченным выйти из подъезда. Выглянув в окно, я сразу заметил мужчину в сером плаще, читающего газету на скамейке рядом с подъездом. "Классика", - мелькнуло у меня в голове.

Чтобы не проходить мимо него, мне пришлось подняться на последний этаж, пройти по чердаку и выйти из соседнего подъезда. Без приключений я добрался до офиса инопланетян. Никто не обращал внимания на накрашенную бабу, смахивающую на бомжа в своих кроссовках сорок третьего размера. Пройдя пару раз туда-сюда под вывеской "Вся наша жизнь – игра...", я понял, что шпионить - не такая уж простая профессия. Мне стало казаться, что все обращают на меня внимание. Я прошел к автобусной остановке, присел на лавочку, спрятав под неё свои кроссовки, и боковым зрением стал наблюдать за входом в офис. Время шло, я начал терять надежду, и вдруг один из прохожих направился к двери и вошёл внутрь. Я хотел было сразу подойти к дверям, но вовремя сообразил, что мужчине необходимо время для вопросов, подписания договора и посещения кабинки. Раньше, чем через десять - двенадцать минут он не выйдет. От напряжения меня то бросало в жар, то в холод. Минут через пять я не вытерпел, встал с лавочки и стал прохаживаться перед дверью офиса. И тут меня осенило, мне же надо зафиксировать разговор!  Я быстро достал смартфон и включил видеозапись. Снял панораму: вход – улица – остановка - вывеска. Положил смартфон в грудной  наружный карман микрофоном вперёд. Теперь-то у меня будут доказательства! Наконец, на пороге появился мужчина. Он был абсолютно спокоен, и даже весел. Я встал на его пути и, глядя в глаза, спросил:

- Мужчина, извините за любопытство, это что за организация? Вывеска какая-то необычная. Это не офис телепередачи «Что? Где? Когда?»
- Нет, но тоже интересная фирма! Советую зайти и купить немного правды, - с улыбкой сказал он. Но тут же, брезгливо фыркнул, видимо разглядев в моей женской одежде мужчину, и стремительно пошёл прочь.
16 Они уже здесь Часть2
Александр Козлов 11
Первая попытка разгадать тайну кабинок оказалась неудачной. Я ещё часа три проходил мимо вывески, посидел на остановке, просмотрел все объявления на близлежащих столбах и рекламных вывесках. Больше ни одного желающего посетить это заведение не было.

В скверном настроении я возвращался домой. Перед входом на лавочке сидел тот же "хвост", а недалеко от подъезда рядом с моей машиной стаяла полицейская с большими синими буквами ППС на боковой дверце. Два полицейских, сидевшие на переднем сидении машины, в полудрёме смотрели на входные двери подъезда. "Все-таки вычислили" - подумал я, и пошёл в свою квартиру через соседний подъезд и чердак. Едва я успел переодеться, как в дверь позвонили.

Я осторожно посмотрел в глазок, на площадке стояла соседка из квартиры напротив, больше никого не было. Я открыл дверь.
- Александр, ты телевизор смотришь? – спросила соседка.
- Нет.
- А там тебя разыскивает полиция. Ты свидетель какого-то ДТП. Твоё фото выставили на весь экран и просят позвонить того, кто знает, где тебя можно найти. Кстати, я уже видела полицейских, пытавшихся попасть в вашу квартиру! Вот телефон, я с экрана списала. Может, сам позвонишь? Подумай! - она протянула мне салфетку с написанным на ней номером телефона и ушла.
Я осторожно отодвинул штору и выглянул в окно. Полицейская машина стояла на месте. Я достал смартфон и набрал номер, написанный на салфетке. После нескольких гудков раздался недовольный голос:
- Дежурный по отделению полиции слушает!
- Это свидетель ДТП, которого вы ищете по телевизору, - представился я
- Минуточку, я соединяю вас с прокурором.

Через пять минут на пороге появились два полицейских.
- Вы Александр Николаевич? - спросил один.
- Да.
- Вам необходимо проехать с нами.
- На каких основаниях?
- По нашим данным, вы являетесь свидетелем убийства нашего следователя. Пока свидетелем, а там будет видно!

Когда мы выходили из подъезда, "хвост", не меняя позы, чуть слышно сквозь зубы процедил: " Ты ни чего не докажешь!"

Привезли меня не в отделение полиции, а в прокуратуру, и сразу провели в кабинет прокурора. Прокурор, внимательно осмотрев меня с ног до головы, без каких либо предисловий в лоб спросил:
- За что вы убили мужчину и следователя.
Как ни странно, я даже не разволновался и даже не удивился, словно ожидал такой вопрос.
- Это чушь, я никого не убивал.
- Мы просмотрели записи всех видеокамер вблизи места преступления. На них хорошо видно, как вы беседуете с первым пострадавшим в ДТП, после чего он бросается под колёса автомобиля. Потом вы отзываете следователя, тоже беседуете с ним, он выхватывает пистолет, видимо, чтобы арестовать вас, но вы что-то делаете, и он выстреливает себе в висок. Я могу продемонстрировать вам видеозаписи.
- Да, я хочу их посмотреть.
Прокурор повернул ко мне монитор компьютера и клацнул несколько клавиш. На экране действительно промелькнули кадры той автобусной остановки, возле которой совершилось ДТП. Изображение было немного расплывчато, но всех участников можно было рассмотреть, причем, моё изображение просматривалось лучше других, словно его специально подретушировали. События были явно сфальсифицированы, просматривались грубые признаки фотомонтажа, но видимо у прокурора это не вызвало подозрений.
- Это явный фотомонтаж, - заявил я прокурору.
- Разберемся! Назначим экспертизу! Но если кто-то вас хочет подставить, значит, у него есть на это причина! Кто это может быть, вы не догадываетесь?
- Догадываюсь, но вы не поверите. Следователь тоже вначале не поверил, но когда сам зашел в кабинку, что-то узнал и застрелился.
- Так вы не отрицаете, что разговаривали со следователем?
- Не отрицаю. Я и пострадавшего в ДТП живым видел за пять минут до смерти. Он тоже заходил в ту кабинку, в этом подозрительном офисе.
- Вы и с пострадавшим в ДТП разговаривали?
- Нет, с пострадавшим я не разговаривал. Я видел, как тот зашел в кабинку, потом выскочил из неё и вышел на улицу. А через мгновение я услышал визг тормозов и удар.
- Но на видео вы с ним разговариваете!
- Я же говорю, это фотомонтаж.
- Ладно, пока не разберёмся, я задерживаю вас в качестве подозреваемого. Сдайте документы и все личные вещи из карманов, брючной ремень и шнурки.
- Но, я же сам пришёл, сотрудничаю со следствием, всё рассказал. Ограничьтесь подпиской о невыезде, домашнем арестом, в крайнем случае.
- Я задерживаю вас на 24 часа, а завтра суд решит, какую меру пресечения вы заслуживаете. Документы и вещи – на стол!

Я стал очищать карманы, Паспорт, водительские права, документы на машину, ключи, кошелек. И тут я обнаружил в своём кармане визитку с надписью – «Продаем правду», видимо я её в рассеянности сунул в карман, когда Чепоро предлагал мне зайти в кабинку. И тут меня осенило, ведь и пострадавший, и следователь, брали такие визитки, чтобы после оплатить услуги этой фирме.
- Товарищ прокурор, а можно уточнить, у пострадавшего и следователя в личных вещах не находили таких визиток? – обратился я к прокурору.
- И что это решает?
- А это значит, что они заходили в этот офис, и подтверждает мои слова о фальсификации видео.
Прокурор поднял трубку телефона, нажал на пульте кнопку и дал команду:
- Принесите изъятые вещи и документы у погибших сегодня!
Через несколько минут в кабинет прокурора принесли две картонные коробки. Прокурор лично перебрал вещи в обоих коробках, в результате в его руках оказались две одинаковые визитные карточки «Продаем правду», точно такие же, как и моя.
- Видите! Я не вру! Они оба были в том офисе! – я даже улыбнулся от радости.
- А я подозреваю, что это Вы подсунули им в карман эти визитки, когда беседовали, – возразил следователь. И дал команду дежурному полицейскому, – Уведите!
Я с сожалением понял, что прокурора убедить мне не удалось. Ночь в камере предварительного заключения показалась мне бесконечной. И что только не лезло в голову. Но постоянной составляющей моих рассуждений была мысль: «Зачем я им нужен?» Так и не найдя ответа, под утро я немного задремал.
Ближе к обеду меня снова повели на допрос к прокурору. Я вновь повторил свою версию произошедших суицидов, к моему удивлению прокурор сам лично решил посетить упомянутое мной заведение. На полицейской машине мы подъехали к автобусной остановке. Сопровождающих полицейских Прокурор оставил на улице перед входом, и мы вдвоем вошли в офис. За стойкой ресепшен был тот же администратор – Чепоро.
- Добрый день, господин Прокурор! Я не сомневался, что увижу вас сегодня. Александр Николаевич умеет убедить людей, за это мы его и ценим! – с улыбкой и тем же металлическим голосом проговорил Чепоро. При этом он посмотрел на меня благодарным и доброжелательным взглядом, как на хорошо знакомого и уважаемого человека, только что выполнившего ответственное поручение. Прокурор тоже перевёл взгляд на меня, и с подозрением спросил: - Это что ещё за подпольные игры с органами власти? У вас было задание привести меня сюда?
- Да я понятия не имею, что плетет этот человекоподобный робот. Ни какого задания у меня не было. Я сам хотел разобраться в причинах суицидов, а вот они все данные фальсифицируют и меня подставляют!
- Господин Прокурор, Вы можете сами убедиться в положительном эффекте от деятельности нашей организации. Вся правда к вашим услугам! Заходите в любую кабинку! Задавайте любой вопрос и получите достоверный, точный и аргументированный ответ.
Прокурор на мгновенье задумался.
- А что, я пожалуй так и сделаю. Я сейчас узнаю причину суицидов. В какую кабинку заходил следователь?
- Во вторую! – хором сказали мы с Чепоро.
- Но я Вам советую посетить третью! – настаивал администратор.
Прокурор подписал договор, внимательно осмотрел визитную карточку, сунул её в карман и прошёл в третью кабинку. Чепоро молча смотрел на меня победоносным взглядом, он-то знал, какую правду сейчас доводят Прокурору, и каким будет итог его встречи с ней. Время шло, а дверь третьей кабинки не открывалась. Меня начала колотить нервная дрожь. Зная, что Чепоро читает мысли, я старался ни о чём не думать. Мне вдруг пришла интересная идея, я начал про себя напевать песенку: «Десять негритят пошли купаться в море...».Чепоро с подозрением взглянул на меня и уселся в своё рабочее кресло, повернувшись на нем вполоборота, положил ногу га ногу, явно демонстрируя мне свои красивые женские ножки. «Кто же ты, девушка, робот или инопланетянка?» - с какой-то досадой подумал я.
- А Вы сходите в третью кабинку после Прокурора и всё узнаете! – молниеносно отреагировал на мою мысль Чепоро.
Я ничего не успел даже подумать, как из кабинки вышел весёлый Прокурор. У меня спина стала мокрой от холодного пота - Прокурор и Чепоро обменивались загадочными светящими кошачьими взглядами. Без слов Чепоро передал Прокурору выданную картридером уже знакомую мне банковскую электронную карту.
Прокурор подошёл ко мне и, по приятельски похлопав по плечу, сказал:
- И надо было всю эту детективную историю придумывать, чтобы затащить меня сюда! А ты далеко пойдешь! Свободен! Я в прокуратуру, и сразу же подпишу постановление о прекращении дела.
Прокурор подарил Чепоро улыбку и направился к выходу. Я совершенно перестал понимать суть происходящего. За кого меня принял Прокурор? За кого меня держат инопланетяне? Для чего я им нужен?
- На все вопросы Александр Николаевич вы получите ответы, зайдя в третью кабинку. Чего Вы боитесь? Прокурор же вышел довольным и жизнерадостным! - словно с небес прозвучали для меня слова Чепоро.

Я больше не колебался и решительно двинулся в сторону третьей кабинки. Я не могу точно сказать, сколько времени я там провёл, но похоже - время остановилось, и даже наоборот, начало хаотично перелистываться, перемещая меня то в прошлое, то в будущее. Полученная там информация потрясла меня. Я не могу подробно описать всё, что увидел и услышал, но саму суть происходящего с нашим миром коротко доведу. Главное - нашу землю действительно заселяют инопланетяне. Они вынуждены покидать свою планету Маая в созвездии Рыб. Звезда ван Маанена - их солнце, являющаяся белым карликом, лавинообразным процессом поглощает все находящиеся рядом с ним звёзды и планеты и в самое ближайшее время должна взорваться. Термоядерный взрыв уничтожит их планету. Наша Земля оказалась ближайшей доступной для них планетой с аналогичными условиями проживания. Но наши планеты оказались в различных временных координатах с различными коэффициентами течения временных событий. Время на земле текло значительно медленней, чем на их планете. Первые переселенцы появились на земле, когда здесь процветал первобытно общинный строй. Первоначально они не вмешивались в жизнь людей, организовав свои независимые колонии в Египте, и цивилизацию Мезоамерики Майя. Но люди, развиваясь и совершенствуя орудия убийства, становились всё злее и злее. Войны, рабство, унижения процветали по всей планете. Мааянцы попытались вразумить народ, Их представитель под видом Иисуса Христа пытался примерить народы, принял мученическую смерть. Часть людей поверили в существование Отца и Сына и Святого Духа, но это не изменило сути самих людей. Они стали делиться и по религиозному признаку. Войн стало больше. Мааянцы пытались дать образование людям, научили их писать и читать. Подсовывали свои знания наиболее одарённым людям. Менделеев во сне увидел таблицу химических элементов, Ньютону уронили яблоко на голову и он вывел закон всемирного тяготения. Они подсовывали человечеству знания об электричестве, магнетизме, ядерной энергии. Изобретатели по их чертежам строили пароходы, паровозы, самолёты, ракеты. Развивались радио, телевиденье, интернет. Но все научные разработки и новые механизмы в первую очередь шли на совершенствование оружия и средств ведения войны.

Развитие человечества вышло из под контроля Мааянцев. Организовалось несколько небольших групп правящего клана, которые получая львиную долю доходов, стараются удержать власть в своих руках, организуют и поддерживают военные конфликты по всей планете. Кланы готовы даже истребить друг друга, применив ядерное оружие, что, несомненно, приведет к гибели всей планеты, а значит и лишит Мааянцев возможности выжить, лишившись и этой планеты. Поэтому они приняли решение, защитить планету Земля от уничтожения. Для этого без ущерба для природы сократить численность людей, запустив смертоносные вирусы, и выборочно убирать тех, кто в будущем мог стать агрессивным инициатором войн.   

В настоящий момент масса белого карлика достигла критической величины, и взрыв может произойти в любой момент. Мааянцы экстренно стали переселятся на Землю. Для себя они организовали производство суперроботов, в тела которых и вселялись. Одним из первых новых переселенцев и был Чепоро. Но сейчас роботов не хватало, поэтому было принято решение -  временно вселяться в тела людей, не нанося им ни какого вреда. Причём, вселиться в человека Мааянец мог только с его личного разрешения. Мааянец мог вступать в контакт с мыслями человека, давать ему советы, просить о чём-то, но не мог руководить человеком, не мог управлять его органами, мышцами, нервами.  Концепция освоения и экстренного спасения земли предполагала налаживание производства необходимого количества роботов и переселения всех Мааянцев в индивидуальные тела. Поэтому и появились во многих городах Земли такие временные пункты под вывеской «Вся наша жизнь – игра бытия и смерти». Последние два слова решили исключить, чтобы не вызывать лишних негативных последствий со стороны человечества. Посвящать человечество в свои планы по спасению Земли, которые предполагали значительное сокращение численности людей, Мааянцы пока не планировали. Поэтому все, кто отказывался сотрудничать с ними на данном этапе – подлежали уничтожению, с помощью обычного гипноза его психика настраивалась на необходимость немедленного суицида. А возле автобусной остановки круглосуточно дежурил автомобиль с Мааянцем за рулём, готовым в любой момент выполнить поступившее от Чепоро распоряжение.

 Невидимый собеседник за экраном монитора не только отвечал на мои вопросы, но и открыл все планы Мааянцев на дальнейшее преобразование человечества. Он не скрывал от меня, то, что значительная часть будет уничтожена. Но оставшаяся часть людей будет жить в мире между собой, в дружеских отношениях с инопланетянами и в согласии с природой.  В заключении он сказал:
- Если не вмешаемся мы, люди развяжут ядерную войну, которая убьёт все живое и погубит Землю! Ну что, Александр Николаевич, Вы даёте согласие на сотрудничество с нами.
- Я понял, что я вам нужен. Зачем?
- Да, действительно, Вы нам нужны! Мы вас уже давно пометили, на правом плече у Вас есть отметка в виде галочки. Помните, когда она у Вас появилась?
- Конечно, а неудачно упал на пляже и поцарапал плечо о гальку. Царапина немного покровоточила, вот след от ранки и остался.
- А помните, что Вы сознание тогда теряли, вам показалось, что на несколько секунд, и было Вам видение, вроде сна.
- Да, какое-то фантастическое видение было, но я тогда не придал этому значения.
- Мы с вами тогда заглянули в будущее, и увидели, что там Вы будете нам полезны. С того момента Вы и писать стали, между прочим не плохо, со временем это будет востребовано! Да и у вашей внучки неординарное мышление и любовь к природе. А основную миссию Вы узнаете позже, и я уверяю Вас, не пожалеете!

Я задумался, пытаясь припомнить давно забытый сон. В голове блуждала мысль, что если не соглашусь, уберут сегодня же, если соглашусь, будет время что-то предпринять.
- Хитрите, Александр Николаевич! Но мы поняли, что Вы верите нам!
- Да, вы меня убедили, я согласен.
Экран погас, дверь открылась. Я не почувствовал ничего необычного и вышел из кабинки. Чепоро посмотрел на меня с улыбкой, вдруг его глаза стали узенькими щёлочками и засветились.
 «Поздравляю, Вы сделали правильный выбор! – словно услышал я свою мысль в своей же голове. – Вот кредитная карта на ваше имя, на ней сто тысяч, пополнение будет проводиться регулярно. Не шикуйте, чтобы не вызывать подозрение у соседей. И обязательно купите билет Новогодней лотереи. Это будет наш сюрприз!»

Я вышел на улицу, к моему удивлению было уже темно. Морозный воздух приятно освежил моё лицо и показался мне таким приятным и вкусным, что я с удовольствием наполнил им свои легкие до упора. После нескольких глубоких вдохов – выдохов, моё сознание начало лихорадочно анализировать сложившуюся ситуацию. Кто такие они, эти Мааянцы? Один из них управляет роботом. Как он это делает, можно представить себе какую-то вирусную программу, корректирующую программное обеспечение робота. Другой сейчас во мне, я слышу мозгом его мысли. Что он может сделать со мной, мне неизвестно, пока я ничего необычного не ощущаю. Что сейчас во мне, мыслящий вирус, умная бактерия или разумный микроб? Но то, что они уже несколько тысячелетий ненавязчиво пытались сделать из нас людей, и только сейчас, понимая критическую ситуацию, решились активно вмешаться в нашу жизнь, вызывает у меня к ним симпатию.

Я сделал несколько шагов по тротуару в сторону от автобусной остановки. У припаркованного такси опустилось стекло передней двери, и меня окликнул голос, точь-в-точь как у Чепоро: - «Александр Николаевич, садитесь, мне поручили отвести Вас домой!» Я сел на заднее сидение и закрыл глаза. «Завтра, завтра я буду всё анализировать, а сегодня надо расслабиться» – подумал я и, вспомнил про банковскую карточку, которую до сих пор держал в руке. Подавшись вперёд, я предложил водителю: «Шеф, а поехали в ресторан, я угощаю!»  Водитель взглянул на меня в зеркале заднего вида: «У Вас повод есть, а мне нельзя, я за рулем! Отвезу Вас в проверенное место!» Сказал он, подмигнул и надавил на газ.

Шины приятно шуршали по асфальту, перед лобовым стеклом автомобиля загадочно кружился хоровод снежинок, из динамиков лилась душевная музыка. Жизнь приобретала какой-то особый таинственный оттенок.
17 Театр жестоких пьес
Евгений Михайлов
Зульфия Сабирова, а в домашнем кругу и для друзей – Зуля, появилась на свет в закрытом городе Семипалатинске, невдалеке от которого располагался ядерный полигон, ставший главным козырем СССР в послевоенном противостоянии  с бывшими союзниками. Ей повезло родиться в интеллигентной семье. Мама преподавала русский язык и литературу в школе, а папа, демобилизованный офицер-фронтовик, возглавлял краеведческий музей. Поэтому ещё в раннем  детстве Зуля по уровню развития выделялась среди сверстников, безоговорочно лидируя в своей детсадовской группе.
Уже тогда девочка вызывала восхищение на праздничных утренниках своими танцевальными способностями.  Она постоянно работала над  совершенствованием этих своих качеств. Врождённые пластичность и грация вкупе с музыкальным слухом сделали хореографию её призванием на всю жизнь.

Однако наивной простушкой она не была, прекрасно осознавая, что жизнь состоит не только из праздников, а включает в себя и серые будни, и дни, окрашенные чёрным.  Зуля знала об этом не понаслышке, ещё в юности перенеся ужасное горе – гибель отца. Он стал жертвой собственной любознательности в сочетании с неосторожностью.

Дело в том, что Зулин папа, Карим Сабиров, являлся дальним родственником легендарного «летающего татарина» Валиева, который на грани девятнадцатого и двадцатого веков провёл в Семипалатинске удачные испытания летательного аппарата собственной конструкции, дважды перелетев на нём Иртыш, бывший в ту пору гораздо шире, чем сейчас.
Причём речь шла не о воздушном шаре или неизвестном тогда дельтаплане. Воспоминания очевидцев, сохранившиеся в архивах, говорили, что аппарат взлетал и перемещался с помощью машущих крыльев, как птица. И вот Карим загорелся идеей воссоздания этого аппарата.  С этим сразу возникли проблемы. Ни описаний, ни чертежей не сохранилось, поскольку Валиеву пришлось уничтожить не только их, но и сам «махолёт» по требованию тогдашних властей, действовавших по принципу «как бы чего не вышло».
 
Впрочем, и  нынешние власти подобные инициативы вряд ли бы поощряли, поэтому Карим действовал втихомолку. У него были смутные догадки, что Валиев смог каким-то образом уменьшать действие гравитации в зоне действия аппарата, но дальше догадок дело не пошло.
Чего достиг Карим в своих изысканиях неизвестно, тем не менее, в своём дневнике он записал однажды: «Завтрашний день всё  решит» и… погиб. Подробности смерти семье не сообщались. Хоронили его в закрытом гробу под бдительным надзором нескольких товарищей в штатском.

Мама переживала, конечно, не меньше Зули, но, взяв себя в руки, сделала всё, чтобы дочь не забросила хореографию и поступила в Ленинградский институт искусств.
Время, как известно, лечит. Душевные раны постепенно затягиваются, но шрамы от них остаются навсегда. Так и Зуля, внешне жизнерадостная на людях, приятная собеседница с широким кругозором, наедине с собой частенько впадала в меланхолию, вспоминая отца. Изливать душу перед кем-либо она не собиралась. Она поэтому и из институтского общежития ушла, снимая квартиру у  одинокой пожилой блокадницы, которая брала с неё сущие копейки. Добрая женщина сразу почувствовала какой-то душевный надлом у квартирантки и даже пыталась чем-то помочь, но Зуля не откровенничала.

Однако на последнем курсе института она всё же обрела настоящего друга. Он сам подошёл к ней, сказав, что давно любуется ею, но никак не мог решиться на разговор, чувствуя , что она поглощена какими-то глубокими переживаниями. Зуля почему-то ему сразу поверила  и, расплакавшись, поведала о своих горестях. Тактичность Александра, отсутствие в нём мужского эгоизма убедили Зулю в возможности дружбы с ним.

После занятий они подолгу бродили по городу, который Александр хорошо знал и многое о нём Зуле рассказывал. Лучше иного экскурсовода!
- Откуда ты всё знаешь? – удивлялась Зуля.
- Так я же коренной ленинградец. Когда учился в 10 классе, отца перевели в Москву на повышение. В армии знаешь как? Приказы не обсуждаются! Поэтому школу я заканчивал уже там. А в институт поступил всё же здесь, чувствуя притяжение родного города.

Встречи продолжались. Такая душевная терапия давала свои результаты. Девушка прониклась к молодому человеку благодарностью, которая по всем признакам должна была перерасти в нечто большее.
Поэтому, когда незадолго до выпускных экзаменов, Александр признался  Зуле, что мечтает видеть её своей женой, она уточнила:
- Неужели ты меня любишь?
 И услышала в ответ: - Я полюбил тебя с первого взгляда и навсегда.
- А родители разрешат тебе взять в жёны татарку?
- Какие проблемы? У меня бабушка татарка!

После недолгих размышлений влюблённые  решили, что после вручения дипломов поедут в Москву, где Зуля познакомится с родителями Александра, затем слетают в Семипалатинск, заберут маму Зули и вернутся в Москву, где и состоится свадьба. В дальнейшем планировалось вернуться в Ленинград, где у обоих были определённые намётки с работой.

Однако жизнь вновь устроила Зуле испытание на прочность. За два дня до дипломного спектакля мама неожиданно вызвала её на переговоры. Тогда ни интернета, ни сотовой связи не было и в помине. Встревоженная Зуля примчалась на переговорный пункт, а когда услышала в трубке голос соседки тёти Вали, даже вздрогнула. Соседка сообщила, что Галия Рашидовна в больнице, ей предстоит сложная  операция.  Поэтому Зуле нужно как можно скорее возвращаться домой для ухода за матерью в послеоперационный период.

Когда Зуля с потухшими глазами появилась в учебной части, все там растерялись. Ведь она была заявлена примой на этом спектакле. Но девушка сказала твёрдым голосом: - Если нельзя без этой формальности получить диплом, то оформляйте академический отпуск. Приеду за дипломом на следующий год.  На экстренном совете у ректора  декан факультета настаивал на выдаче диплома. Кто-то пискнул: - Если каждому без аттестации диплом выдавать, что же будет?
На него зашикали. Человечность всё же победила. Диплом Зульфие Сабировой выдали.  А вот с мечтой о работе в Ленинграде пришлось распрощаться.

- Ну что Саша! Отменяется наша свадьба? – очень спокойно спросила Зуля.
- С чего ты это взяла?-  обиделся тот - Поедешь домой, а я буду ждать твоего вызова и сразу решим, что дальше делать. Кстати, тебе деньги будут нужны. Вот возьми на первый случай. Потом ещё пришлю. Да не отказывайся ты! Мы же свои люди. И ещё, возьми мою фотку, а мне дай  свою. Так надо!

Зуля по приезду домой поставила фотографию Саши на комод, а сама целыми днями пропадала у матери в больнице. И вот как-то вечером, придя домой, увидела, что фотография лежит на полу. «С чего бы это? Сквозняк, что ли?» - подумала она, водружая фотографию на прежнее место. Назавтра история повторилась. Тогда девушка убрала фотографию в семейный альбом и не открывала его больше.
Тем временем маятник судьбы прошёл нижнюю точку и стал подниматься вверх. Галию Рашидовну выписали из больницы. Состояние её постепенно улучшалось.  Вот только мать с дочерью теперь нуждались в деньгах, несмотря на Сашину помощь. Одни лекарства чего стоили! Нужно было Зульфие поскорее устраиваться на работу.
Однако работу в местной филармонии получить не удалось. Руководитель танцевального ансамбля сказал ей, подмигивая: - Диплом дипломом, а у нас тут своя аттестация. Вот после неё и будем решать.

Вспыхнув, Зуля послала его к чёрту. Пришлось устраиваться почтальоном.
А что? Работа на свежем воздухе. Если почты немного, то вторая половина дня свободна. Правда, платят немного. Но это лучше, чем ничего. Теперь, переведя дух, Зуля написала Саше письмо, чтобы не волновался. Она считала, что приезжать ему пока не надо, до полного выздоровления мамы.

Ответ, полученный через две недели, привёл её в ступор. Она несколько раз перечитывала шокирующие строки: «С прискорбием сообщаем, что Саша  погиб в автокатастрофе через три дня после возвращения из Ленинграда. Он рассказывал нам о Вас.  Сочувствуем Вам. Пусть Ваша мама выздоравливает.  Если нужны лекарства, сообщите нам, постараемся помочь. С уважением, Игорь и Светлана Гавриловы».
Зуля вся извелась от переживаний. Рыдания душили её. Лицо опухло от слёз. – Мама, мамочка! – кричала она, - За что судьба так карает меня? Саша вырвал меня из пучины депрессии. Он должен был стать моей опорой в жизни. Но теперь всё рушится. Даже его фотография из альбома исчезла.
 
Галия Рашидовна, как могла, успокаивала дочь. Но всё же поинтересовалась, не беременна ли она.
- Ах, вот чего ты боишься! – возмущалась Зуля, - Не было у нас даже помыслов о близости. Вот так! А теперь мне даже страшно подумать о том, чтобы принадлежать другому.
Немного успокоившись, по адресу Сашиных родителей отправили  срочную телеграмму соболезнования, нескладную, но искреннюю.

После этих чрезвычайных событий по идее могла бы наступить полоса затишья, но этого не случилось. Зулю начали мучить  ночные кошмары. Невидимка ночами грубо ласкал её, прикасаясь к интимным местам, потом начинал душить. Из-за этого мать с дочерью решились по совету какого-то доброхота обменить свою трёхкомнатную квартиру-«сталинку» на двухкомнатную в панельном доме. Но и там вся эта катавасия продолжалась. Удивительно, что страдала только Зуля, мать ничего не ощущала.

Как-то утром, показывая матери свежие синяки на груди, Зуля сказала, что собирается идти к врачу. – Что ты, дочка!- всполошилась мать, - Тебя же за сумасшедшую примут. Ради Бога, не говори никому об этом. Это ведь всё в твоём воображении.
Однако ситуация была куда серьёзнее. В этом Зуля убедилась, просто  попросив переночевать у них своего бывшего одноклассника. Наутро парень смущённо рассказывал, что ночью к нему бесшумно приблизилась какая-то белая фигура с закрытым лицом, склонилась над ним и, погрозив пальцем, исчезла.
Решили взять на жительство чёрного кота. Якобы это могло прогнать нечисть. Что там у них произошло, неизвестно, но кот выпрыгнул в окно с пятого этажа. Жив остался, но в квартиру возвращаться отказался.

Взяли сибирскую кошечку. С ней ещё интереснее получилось. Галия Рашидовна в эти дни ночевала у подруги на даче. Придя домой после работы, Зуля обратила внимание, что Мурка её не встречает, как обычно, а только жалобно мяукает где-то. Зайдя в зал, девушка остолбенела: тяжелая скатерть с круглого стола снята и свёрнута на полу в кокон, из которого и доносилось мяуканье. Сверху кокон засыпан землёй из нескольких цветочных горшков. А поверх всего этого разложены цветы и пустые горшки.
И тут терпение у Зули лопнуло. Выбор, сделанный ею, некоторым не понравился, но  она пришла в церковь и заявила, что хочет принять христианскую веру. Священники удивились, но обряд крещения состоялся. Зуля получила христианское имя Зоя. По её просьбе церковь провела освящение квартиры.

И очень скоро всё стало налаживаться. Невидимка перестал беспокоить.  Зуля устроилась на работу по специальности.  Ей доверили  студию  хореографии во Дворце творчества детей и молодёжи.
Но прошлое не оставляло её. Однажды Зуля со своими воспитанниками отправились на служебном автобусе в соседний Усть-Каменогорск  для участия в музыкальном фестивале. Водителю в дороге почему-то стало плохо, и он не справился с управлением. Автобус сорвался в кювет и свалился набок.  От сильного удара Зуля потеряла сознание.

Потом она ощутила себя на цветущем лугу и увидела… Александра.
Он говорил с улыбкой, протягивая к ней руки:  - Здравствуй, Зуленька! Как я рад тебя видеть. Иди скорей ко мне. Мы снова будем вместе!
- Я умерла? – спросила Зуля.
- Нет! Ты жива. Мы оба живы. Ну, иди же ко мне!.
Девушка  двинулась к своему возлюбленному, но вдруг почувствовала, что её трясут за плечо со словами: - Женщина! Вы живы? Откройте глаза, если слышите меня.
Открыв глаза, она увидела спасателя.  – Слава Богу!- прошептал он. Короче говоря, Зуля пострадала больше всех. Сотрясение мозга и ушиб грудной клетки ещё долго давали о себе знать. После этого происшествия Зуля записала в своём дневнике, который вела ещё со школьных времён:  «Если верить утверждению Шекспира, что весь мир – театр, а люди в нём – актёры, то непонятно, ПОЧЕМУ ЖЕ ТАМ В ПРИОРИТЕТЕ ЖЕСТОКИЕ ПЬЕСЫ…»

Но хореографию наша героиня не бросала, хоть и не расставалась первое время с обезболивающими таблетками. А когда в профкоме предложили путёвку на курорт в Белокуриху, прыгала от счастья. Радоновые ванны и лечебная физкультура очень ей помогли.
Свою встречу в астрале с Александром она никак не могла забыть, всё время вспоминая его слова: «Мы оба живы!». Появилась вдруг сумасшедшая мысль: «А вдруг на самом деле жив?!» Решила встретиться с родителями Александра. Поэтому, когда появилась возможность поехать на курсы повышения квалификации в родной ВУЗ, с радостью ухватилась за эту возможность. «Там ведь от Питера до Москвы рукой подать»- думала она.

На курсах, к удовольствию Зули, оказалось несколько её однокурсников. Вечером в общежитии устроили небольшой «пикничок», как выразился бы Шукшин, в ходе которого Зуля упомянула о намерении посетить могилу Александра. Все на неё глаза вытаращили: - Ты что, Зулька, с печки упала?! Да жив он! Правда обездвижен полностью и говорить не может, но жив!
-  А мне ведь сообщили, что он погиб.
- Ну, значит, не хотели тебе повод давать для вечного стресса. Он же, можно сказать, ни живой, ни мёртвый.

Не дожидаясь окончания курсов, Зуля рванула в Москву. После её звонка в квартиру на Кутузовском проспекте, в домофоне послышалось низкое контральто:- Кто там?
 После того, как Зуля назвала себя, раздался удивлённый возглас и сработал замок в подъезде.  Мама Саши, Светлана Васильевна, ждала гостью у открытых дверей своей квартиры на третьем этаже:- Зулечка, какими судьбами? Проходи скорей!
Зуля сразу взяла «быка за рога», сообщив, что ей известно всё о Саше, и попросила разрешить встречу с ним.
 
- Раз такое дело, - грустно улыбнулась Светлана Васильевна, - тогда слушай… Не надо считать нас обманщиками. Это была инициатива Саши.
- Так, значит, с ним можно общаться?
- Только по принципу «да – нет». Мы задаём вопрос, он отвечает. Открытые глаза – да, закрытые глаза – нет. Когда ему стало известно, что надежд на восстановление нет, он попросил известить тебя о его смерти.
- Где он находится?
- В специализированном хосписе.
- Когда мы поедем к нему?
- Теперь уже завтра. Игорь Петрович в командировке на общевойсковых учениях, поэтому я закажу машину сама. А теперь давай попьём чайку и приляг отдохни с дороги.

Зуля вертелась, как на иголках, обдумывая до мелочей своё завтрашнее поведение. Сон не шёл. Забылась только под утро.
Когда они вошли в палату хосписа, Саша услышал их шаги, но не мог повернуть голову и смотрел прямо перед собой.
- Подойдите ближе. Старайтесь говорить чётче, не плачьте - вполголоса сказал Зуле сопровождающий врач.

- Здравствуй, мой дорогой, - дрожащим голосом начала Зуля и тут же, забыв все домашние наработки, зарыдала в голос. Саша закрыл глаза, в которых тоже блестели слёзы.
- Успокойтесь, ему это не нравится, - заметил врач.
Собравшись с духом, Зуля спросила : - Ты рад меня видеть? Глаза открылись.
- Можно мне бывать у тебя почаще? Я устроюсь хоть санитаркой в ваш хоспис, хоть улицы подметать. Глаза закрылись.
- Саше это не нравится, - заметила Светлана Васильевна.
- Сашенька! Я не смогу быть вдали от тебя, - упорствовала Зуля. Глаза не открывались.
- Посетителей прошу покинуть палату, - встревоженно сказал врач, - У больного учащение пульса  и скачок артериального давления.

В машине Зуля сдерживалась из последних сил, а в квартире Гавриловых дала волю слезам. - Ну, и чего ты добилась? – раздражённо спросила Светлана Васильевна - Сама взвинтилась и парня довела. Нельзя себя так вести. Ты уж извини, но кто ты ему? Просто знакомая. Тебе лучше уехать.
Зуля схватила сумку и выбежала из квартиры, не обращая внимания на хозяйку, что-то кричащую ей вслед. Потом она долго бродила по московским улицам, стояла на мосту через Москва-реку, вглядываясь в тёмную воду.
Возникла мысль, поразившая её и упорно не уходившая: - А не прыгнуть ли ТУДА, разом покончив со всеми проблемами?
Но решимости не хватало. Зуля всё стояла, навалившись на перила, пока не услышала сзади грубоватый оклик : - А вот этого делать не надо!

Оглянувшись, она увидела невысокого кряжистого мужичка в потёртом таджикском джинсовом костюме,  похожего на хиппи или на попа-расстригу длинными патлами и бородёнкой.
-Да –да! К тебе я и обращаюсь. Таких я видел и перевидел. Пошли отсюда.
- Куда?- безучастно спросила Зуля.
- Лечить  буду- отвечал мужик, ухватив её под руку и сноровисто потащил с моста. По дороге Зуля срывающимся голосом пыталась рассказывать о своих злоключениях. Мужик отвечал междометиями:- Ага, Угу,Ого.

Неожиданно свернув в какую-то арку, лекарь привёл свою пациентку в непроходной двор, в центре которого прижались к другу два двухэтажных деревянных дома, потемневшие от времени. Они спустились по лесенке в подвал одного из домов. Здесь мужчина отомкнул амбарный замок на металлической двери и завёл Зулю в помещение, которое могло бы послужить декорацией для второсортного фильма ужасов.  На стеллажах вдоль стен было множество всякого хлама: банки, бутылки чем-то заполненные и пустые, пучки трав, гирлянды сушёных мышей и змей, черепа бараньи и коровьи.

Самое удивительное состояло в том, что Зуля не чувствовала никакого беспокойства. - Это моя лаборатория! – хвастливо сказал мужчина и, указав девушке на колченогую табуретку, подал ей стакан тёмно-зелёной жидкости, прокомментировав своё действо одним словом: - Пей!
Безоговорочно подчинившись, Зуля отметила, что жидкость имела вполне приятный запах и вкус.

Потом у неё возникло лёгкое головокружение. А дальше было совсем интересно. Когда лекарь стал её раздевать, то оказалось, что нет ни сил, ни желания сопротивляться. Потом он овладел ею прямо на верстаке, стоящем в углу. Овладел грубо, точно как незнакомец в ночных кошмарах. Зуля совсем раскисла. Мужчина похлопал её по щекам, приводя в чувство, и сказал напутственную речь: - Лечение проведено. Денег я с тебя не беру, взял только девственность, которая тебе в таком возрасте и не нужна. Возвращайся домой. Всё у тебя будет хорошо. Если забрюхатеешь, значит будет сын. От меня только сыновья бывают. Вот тебе и опора в старости.

В любом случае нос не вешай. О прошлом забудь. Смотри вперёд.
Давай одевайся. Сумку свою не забудь. У тебя с какого вокзала поезд?
С Казанского? Ну, значит, малец тебя проводит до автобуса,- указал он на невесть откуда взявшегося мальчугана.

Через несколько часов Зуля уже сидела в поезде, идущем в Новосибирск, и недоумевала, было это с ней на самом деле или только привиделось. А в том, что жизнь продолжается, можно было не сомневаться.
18 Сказание о Деметре и Расторопше
Валентина Майдурова 2
Валентина Майдурова 2

           Бабушка с внучкой на даче убирали  ненужные сорняки с их маленького аптечного огорода.

          – Ай, – вскрикнула внучка, уколов пальчик  колючими листьями высокой травы. – Бабушка, зачем тебе эта колючая трава? К ней нельзя дотронуться, все руки исколешь, … прямо чертополох какой-то.

          – Да, моя милая, есть такой сорняк чертополох, – вздохнув, ответила бабушка. – Колючий, настырный и неуживчивый с другими травами. В народе говорят: – там, где чертополох поселится, – все изведет, сам по себе одинокий растет,  и на русский переводится как «пугающий чертей» или чертогон-трава. Где он появляется, из семян, принесенных ветром, больше никакие травы не растут и животные его не едят – погибают. Много  поверий связано с  чертополохом. Но  колючая трава на нашем аптечном огороде, – это другой чертополох. Хоть и близкий родственник. Они из одного, прекрасного своими красивейшими соцветиями, семейства Астровых, но разных видов. В нашей маленькой зеленой аптечке растет «Святой чертополох» или  «Расторопша». Ее название переводится  как «Колючий лекарь». Трава эта – «Великий Лекарь» и лечит людей от всех болезней, а подарила ее землянам Деметра – богиня     земледелия и урожая. Почиталась она землянами   с древних времен как «… средоточие справедливости и Законодательница», а в  греческой мифологии  еще и  как Мать-Земля».

        О-охо-хо, –  девочка моя, давным-давно это было. Так давно, что и позабыли земные люди, откуда знания к ним пришли, и кто научил их разным ремеслам на Земле. Сказание это я услышала от бабушки своей и как помню его, – перескажу тебе.

       Однажды бессмертных небожителей, бороздивших  бесконечные просторы Космоса, привлекла наша планета. В сонме звезд Земля сверкала драгоценным камнем. Очарованные красотой,  направили бессмертные боги  свои «вивамы» к Земле, выбрав  для отдыха многоглавую гору Олимп.  Величием своим дивная планета покорила небожителей: высокие горы гордо  тянулись к Небу, а у их подножия в вечном движении шумно плескалось неумолкающее Море. По берегам, сбегающих с гор рек, росли зеленые леса, и на обширных лугах навстречу солнцу тянулись цветущие травы. Планета не была пустой. На ней жили и гигантские звери, и мелкие зверушки, и первые земные смертные люди.  Не было у них одежды и не знали они огня.  Их пищей были коренья и плоды трав и мелких кустарников, которые выкапывали они руками. Днем жителей Земли грело Солнце-Гелиос, а  ночами они дрожали от холода, так как не умели строить  себе теплые жилища. Жизнь их была полна болезней и очень непродолжительна.
 
          Увидевшие Землю небожители опустились на гору Олимп для отдыха, но так понравилась  богам Земля-Матушка, что остались они на ней жить. Многоглавый земной Олимп превратился в постоянное место пребывания  космических богов вместе с Зевсом во главе, и  стал называться отныне «Светлый Олимп». Зевс Громовержец и Тучегонитель, получивший от братьев в подарок «гром вместе с палящей молнией»,  стал всесильным богом на Земле-Матушке и в Небесах сине-голубых, куполом укрывающих планету от  холодного и жестокого Космоса, а в глубине  земли царствовал единоутробный брат Зевса и Деметры – Аид, «многомогущий», –   бог подземного царства мертвых. Царство  его глубоко  располагалось в недрах Земли, и никто из живых не мог посещать сей  сумрачный Тартар,  с его извечным огнем и громом и молчаливыми душами умерших.

        У всесильного Громовержца и Тучегонителя было много жен, и в очередной раз он женился на своей сестре Деметре, которая на Олимпе была богиней   земледелия и урожая.  У них подрастала дочь Персефона, – певунья, веселая, резвая, смешливая. Для любимой дочери наполняла божественная мать  луга цветами душистыми, а рощи  мелодичным пением птиц малых, журчанием чистейшей воды прохладных ручьев. В ручейки, как в зеркала гляделась юная  красавица и шутливо дразнила свое отражение в воде. Ее звонкий голосок нежно звенел  на цветущих лугах, где собирала с подругами букеты душистых роз, неповторимых гиацинтов, белоснежных, с дивным запахом, лилий. Вдыхая сладкий аромат цветов, беспечно смеялась она, и вторили ей звонким эхом горы и леса.  Именно за красоту голоса родители дали ей имя Персефона, что значит  «голос Персея». В сонме небожителей  Персефона почиталась    богиней Света и Любви.
 
         Могущественной была богиня Деметра. Без ее благотворной силы не  рождала пашня хлебов и сладких сытных кореньев,  не было чадородия, не размножались животные, лесные и полевые, крупные и мелкие, дикие и домашние, не зеленели святые рощи в обители бессмертных богов на Светлом Олимпе и бесконечные многолетние леса,  под пологом которых жили земные люди. Деметра научила землян выращивать съедобные травы с вкусными кореньями, пшеницу, кукурузу, картофель. Другие боги Олимпа научили  их строить  теплые  жилища, выделывать звериные шкуры для одежды, добывать огонь. Счастливы были земляне в то время.

         –  Да, так было в то время, пока не случилось горе большое в семье, обернувшееся несчастьем для всех землян. – Бабушка вздохнула, помолчала печально и продолжила.

      -  Однажды, работая у горнила своей  подземной кузницы,  услышал звонкий смех Персефоны мрачный бог Тартара. Всколыхнул Землю Аид и глянул на хозяйку  волшебного голоса. Влюбился Аид в свою племянницу и уговорил брата Зевса отдать ему  в жены свою молоденькую дочь. Но гордо отказалась дочь Зевса и Деметры  переселиться во мрак подземного царства, полного ужасов, вечного кузнечного  дыма и тленного запаха умерших землян,  лишенного Света и горячих лучей Солнца, которые так любила молодая богиня. И тогда решил Аид, с согласия Зевса и без ведома Деметры, похитить Персефону и силой увезти ее в свое подземное царство.

        … И разверзлась Земля-Матушка  и затряслась так сильно, что люди падали плашмя, а деревья вырывались с корнем. В бескрайнее небо поднялись черные облака пыли, и грязи  подземной с камнями  смертоносными, с гор, вместо  прохладной воды, побежали огненные реки все выжигающей лавы. В дыму и грохоте на  четырех угольно-черных конях в золотой колеснице перед Персефоной появился Аид и, схватив юную богиню, которая наклонилась сорвать волшебный цветок Асфодель, тотчас скрылся в  глубоком  земном провале. Прижав к груди любимую, влетел Аид в свое царство на золотой колеснице.

          В    мрачном Тартаре напоил Персефону водой из подземной реки Леты.  Уснула от смертного напитка Персефона. Ушла  в вечность, и  забыла все земные радости и мать свою и подруг, что вместе с нею собирали  душистые букеты на земных лугах. Душа Персефоны смирилась с волей отца. Зерно граната, как символ вечного брака, проглотила в смертном сне и стала женой Аида, – теперь богиней царства мертвых, владычицей преисподней мрачного Тартара, грозной повелительницей над тенями умерших,  олицетворением бессмертия души. Не слышно стало смеха Персефоны, от ужаса умолкли птицы, поникли головки цветов на лугах, осыпались  зерна из колосьев.

        Крик отчаяния Персефоны  донесся до  светлых гор Олимпа, и услышала его Деметра, и ужасом потери наполнилась ее грудь. Венок из цветов и колосьев с головы сорвала, черный плат накинула на голову и… осталась Земля без защиты. Днем и ночью искала  любимую дочь Деметра, но никто не видел в огне и дыме, дрожащей от адовых  неистовств  Земли, кто и куда увез Персефону.

     …Лишь на десятый  день бог Солнечного Света, лучезарный Гелиос-Солнце,  сжалился и шепнул Деметре, что Зевс отдал дочь в жены их могущественному брату  Аиду, – богу подземного царства мертвых. Гневом наполнилась душа Деметры и, разъяренная покинула она Светлый Олимп. Ведь  никто, никто  из богов на Олимпе (даже любимый дядя Персефоны Гелиос-Солнце) не  помешал Аиду свершить свое черное дело. Разбитая горем, облеклась богиня в темные траурные  одежды и ушла искать Аидово царство на земле, где жили смертные люди. И скрылось солнце в черных тучах, и вечная темень-ночь наступила на Земле. …

        Черной тенью бродила Деметра  по земле и от горя ее пересыхали ручьи, переставали петь птицы и цвести цветами яркими луга и  леса. Благодатные утренние дожди прекратились, в такыры превратились плодородные нивы и пашни, деревья сбросили листву, сады усыхали без плодов, виноградники не несли на  лозе своей гроздья винограда, дающего волшебный веселящий сок.  На умирающей земле появились сорняки Аидовы, размножились  и заселили они всю землю.  Стали хозяевами на полях и лугах, в лесах и на пашне. С тех пор наряду с полезной травой растут и сорные травы, почти всегда ядовитые для людей и даже животных. Напрасно земледельцы бросали зерна в иссохшую землю, вместо  пшеничных колосьев всходили лишь сорные плевелы, да кусты колючего дикого чертополоха, которые больно кололи  проходящих мимо людей и  открывались у них незаживающие язвы, причинявшие дикую боль и смерть неизбежную. …

          Повсюду на Земле царил голод,  умирали дети, плач и стоны вместе с мольбой о помощи неслись к небесным богам на Олимпе. …   Но лишь сотрясалась Земля от громового голоса Аида, певшего счастливые гимны о своей красавице жене, вновь и вновь открывались врата  его Тартара и изрыгали подземные чудовища огонь и лаву, камни и пепел, что опять и опять покрывали  планету черным покрывалом смерти. Богиня  Голода смотрела в глаза землянам и ждала, когда можно будет забрать их души в царство вечного Мрака.  Богатый урожай в те годы собирала и Смерть.  Души умерших, от уколов чертополоха и ядовитых трав,  наполняли   Тартар  бога Аида.
 
           Погибала на глазах у Зевса красивейшая  звезда  небесного пространства, наша Матушка-Земля, некогда пленившая его сердце. И главный повелитель всего живого, гордый  Громовержец и Тучегонитель  склонился пред богиней Деметрой и вестников послал, чтобы вернула свою милость ни в чем не повинным смертным землянам. Но   молчала Деметра в своем черном одеянии с черным платом на голове. Тогда Зевс послал за дочерью своей Персефоной в  царство Аида. Не посмел младший брат ослушаться Громовержца и отпустил Персефону к матери. А чтобы та, будучи в гостях, не забывала  возвращаться в свою подземную семью, дал ей проглотить несколько зернышек памяти  священного граната.

       Ах, каким ликованием наполнилось сердце Деметры при виде любимейшей  дочери.  Траурные одежды заменила белым нарядом, вместо черного плата украсила  прекрасные светлые волосы венком из васильков и колосьев.  Слезы радости пролились из глаз и оросили влагой иссохшую землю. Нежной травой покрылись луга, заколосились хлебородные нивы, птицы запели, зацвели сады, заблагоухала земля.  Очистил Зевс голубое небо от черных туч, и солнце-Гелиос осветило благодатным Светом и теплом Землю и согрело людей.  Пробудилась от вечного сна вся природа.
 
          Благодарные земляне, воздвигали на земле великолепные храмы Деметре и жертвенники в нем. Жители  Земли считали Деметру «… смертного люда кормилицей», и  по обряду постоянно воскуривали  на жертвенниках  благовония Деметре и бессмертным богам Светлого  Олимпа.  Приятный аромат воскуренных благовоний из трав, ежедневно поднимался к небу, как вестник  благодарности за возвращенную жизнь.
          Но уже  не было прежнего счастья и благоденствия на Земле.  Пашни быстро покрывались  плотным ковром  сорных растений, что забивали всходы пшеницы, картофеля и других,  культур, нужных людям для питания. Тяжким трудом отвоевывали земляне-земледельцы   свой урожай у сорняков. Особенно злостным был Аидов чертополох. Где он появлялся, не росли даже другие   сорняки. Особенно разрастался  он  по обочинам  дорог. Исколотые его колючками ноги земледельцев и странников покрывались  неизлечимыми ранами.  Поранившиеся заболевали, покрывались язвами, проклинали  это колючее растение и однажды, не выдержав дикой,  непереносимой боли, пали на колени  перед жертвенником в храме и  обратились с мольбой к Деметре. …

         И «воззвали в скорби своей к Деметре». … Молили земляне, спасти  их от злой напасти, даровать исцеление от пагубной болезни, что раньше срока, сводит их в царство смерти и «души их отдает на заклание» Аиду. Сжалилась Деметра над землянами, указала на Аидов чертополох и  предрекла, что отныне его родственница называться будет «расторопша» и, несмотря на колючесть свою, будет нести людям избавление от всех болезней. А колючки не позволят скоту дикому и домашнему поедать траву, ибо только  для людей она лечебна.  Бесценный подарок сделал Деметра людям. Избавила любимая богиня землян от бедствий их, и нарекли они имя расторопше «Великий лекарь». С тех пор у многих народов мира расторопша почитается как самое  сильное лекарственное растение. А чтобы не путали люди эти две травы, – листья у расторопши пестрые, пятнистые, а у чертополоха темно-зеленые без пятен.   По преданию белёсые пятна на листьях символизируют материнское молоко, коим вскармливаются на земле все живые существа.  И сегодня трава эта широко используется в лечении многих заболеваний.  С любовью относятся к ней земляне и прозвищ дали ей множество, – остро-пестро, лягушечник, молочный чертополох, Марьин татарник.

   – Вот и у нас, милая моя внученька, в  зеленом огородике растет эта волшебная трава, заменяет она  землянам целую аптечку, от многих болезней лечит их. Поистине  расторопша  – наш «Великий Лекарь».

       Помолчав, бабушка продолжила. – Улетели боги со Светлого Олимпа, и сегодня  на Земле-Матушке лишь храмы и жертвенники напоминают нам о великой  "Смертного люда кормилице", –  греческой богине Деметре. А  ночами светлыми в теплое время года мерцает  Деметра на небе замечательным созвездием «Дева», где самой яркой в созвездии выделяется  звездочка  Спика  или  на русском языке колос. То, считают некоторые земляне,  дочь ее любимая с нею.

       Вот и закончилось сказание. Ушла бабушка по делам своим огородным, а внучка еще долго с немым изумлением смотрела на траву-волшебницу, в колючести своей некрасивую, но такую нужную людям, что теперь трава эта казалась  ей прекраснейшей  на Земле.
19 Идиот
Игорь Гудзь
- И-и-ра!Сколько ещё? Первый раз, и … уже опаздываем!
Андрей стоял в проеме двери, в новой форме, весь с иголочки, и нервно теребил козырек фуражки.
 - Ты когда жене зеркало купишь? – парировала Ирина, крутясь перед своим отражением в замутненной стеклянной двери. Отражение было хоть и смутное, но прекрасное, просто- таки близкое к совершенству.  - У тебя жена молодая! И … красавица, к тому же! Как …без зеркала?
- Вот будет жилье своё, … тогда и купим! – нахмурился Андрей, понимая, что вновь прибывшему в часть лейтенанту жилья ещё ждать-переждать. 

А пока им дали комнатку в библиотеке. Как молодоженам! Повезло! Холостых по казармам распихали. И хоть была комнатушка метров двенадцать, оказалась она довольно уютной. Ирина умудрилась превратить её в некое подобие студио, со столовой, спальней, кухней и даже холлом. И все в одном флаконе. Правда,  удобства … на этаже.
Так ведь, с милым и в шалаше рай! А ведерко на ночь можно и в «холле» пристроить!
- Всё! Готова! Бежим!
Они выскочили на улицу и понеслись по лужам, смешно, по-детски подпрыгивая к первому в их военной службе новогоднему балу.

Это был совсем не тот бал, который описывался в старинных книгах. Скорее банкет при части, в доме культуры. Но объявление на штабе так и гласило: «Приглашаем на Новогодний бал!».
Долго сидели за уставленным закусками и выпивкой столом. Командир, здоровый, тучный, краснолицый полковник долго нудил по итогам учебной и боевой, потом выступили замы, ещё кто-то, и ... понеслось.

Здесь не играли скрипачи на балконе, не танцевали гавот и мазурку. Не было и мажордома. В какой-то момент сама собой завелась шальная музычка, молодежь сорвалась из-за столов и в ... пляс.
Кто постарше, сгрудились вокруг командира, степенно выпивали, временами внезапно вскакивали по стойке «смирно» и яростно орали троекратное «Ура». В общем, развлекались, кто как мог.

Понемногу все успокоились, запустили медленные танцы. Андрей с Ириной, всё же опоздавшие к открытию, наверстывали упущенное – уплетали крабовый салат. Неожиданно, откуда-то сбоку подплыл командир. Видать, он здорово уже набрался, чуть пошатывался, от природы красноватое его лицо теперь и вовсе сделалось свекольно- пунцовым. Несло недорогим коньяком пополам с неизменным оливье.
- Как дела лейтенант? – выдохнул он невыносимо густо. – Устроились?
- Всё в порядке! Спасибо, товарищ полковник! – вскочил Андрей. Ирина тоже попыталась привстать  с набитым ртом.
 - Сегодня я, Сергей Иванович для всех! – одними бровями остановил их командир.  – Новый год же, ну что ты лейтенант! Сегодня всё можно.
 - Так точно, Сергей Иванович! С наступающим!

Командир чуть качнулся в сторону Ирины.
- Жена у тебя красавица! Как звать?
- Ирина! – протянула она  узкую ладошку.
- Ирина….! – он протянул ей свою огромную лопатистую ладонь. – Ну, пошли Ирина! Командирский танец! Можно лейтенант!?
 - Сочту за честь! – пробормотал Андрей, хотя что-то в нем напряглось.
Ирина беспомощно оглянулась, Андрей нарочито небрежно шевельнул плечом…,  «командир, мол»!

Все расступились. Полковник с дамой прошли в центр и круг опять замкнулся. Зазвучала музыка, и все затоптались в медленном танце. Андрей оставался за столом, и ничего за спинами танцующих не видел. Другой бы тут махнул рюмашку, другую, пользуясь случаем, но Андрей принципиально не пил и не курил.  Вот такой лейтенант!
Чуть притушили свет, пары немного расползлись по залу, и Андрей вдруг явственно и четко увидел свою молодую жену. Командир уж совсем неприлично навалился на неё, а правая рука его медленно скользила чуть ниже спины партнерши.

Наверное, здесь это было привычным делом. Ирина как могла сопротивлялась, пытаясь мягко отстраниться, но окончательно захмелевший командир прижимал её к себе все сильнее, и рука его почти достигла желаемой области.
Андрей встал из-за стола, поправил галстук, одёрнул китель и почти строевым шагом подошел к танцующим.  Взял жену за руку, отвел её в сторону, повернулся лицом к командиру и … отвесил ему сочную, если не сказать смачную, полновесную пощечину, звук от которой перекрыл даже грохочущую музыку.

Щека полковника дернулась и завибрировала, как от мощного удара в ринге в замедленном показе.Все застыли на месте. Командир стоял, беспомощно выпучив глаза. Какая-то дама громко взвизгнула. Стоящий рядом замполит звериным прыжком набросился на Андрея и повалил его на пол, остальные попадали на них сверху.
 - Отставить! – страшно выкрикнул командир. – Молчать! Сми-р-р-рно!

Андрей подняли на ноги и поставили перед командиром, сзади несколько человек крепко держали ему руки.
 - Ты-ы-ы! – сжал кулаки командир. – Ты-ы-ы! Мальчишка, сосунок сопливый, др-р-рянь!  ... Ответишь!
И быстрым шагом, почти бегом покинул зал. Несколько офицеров и дам бросились за ним.
 - Сергей Иванович! Товарищ полковник! – неслись голоса.

Праздник был испорчен напрочь. Все засобирались по домам. Замполит вызвал наряд.
 - Арестовать! – приказал он такому же, как и Андрей, недавно прибывшему в часть лейтенанту Сергею Кривцову.
Двое бойцов зашли сзади, Андрей, мало чего сознавая, накинул на себя край шинели, взглянул затравлено на остекленевшую Ирину и вышел из зала. Под конвоем!

Утром первого января, на восемь утра, в том же клубе, где ещё даже столы не успели убрать, было назначено офицерское собрание части. Офицеры сидели хмурые, помятые, с синими от бессонницы лицами. Вся новогодняя ночь прошла в обсуждении случившегося. Такого здесь ещё не было, да и вообще нигде не было, наверное, … с царских времен.

Вскоре ввели Андрея. Слово взял замполит. Тонким, срывающимся на фальцет голосом он доложил о происшествии. Выразили всеобщее возмущение преданные замы. Затем со своего места поднялся сам командир. Он напомнил о героическом пути их части в годы войны, о славных ратных делах, помянул ветеранов.
- И вот вчера этот …сосунок, если не сказать грубее, посмел поднять руку на командира! – показал полковник глазами на Андрея. – И не меня он … ударил! Я-то что, утрусь, не гордый! Он ударил всех нас!
Полковник обернулся и поискал глазами боевое знамя, стоящее у стены под стеклом.
 - Часть нашу … героическую! Опозорил!
- Да как ты мог, мальчишка…, щенок! Да кто ты такой! Говори! Как посмел!? – гремел уже в полный голос командир.

Собрание выдохнуло  с облегчением. Похоже, всё останется внутри. Молодец командир, мог же дать ход делу. А там и до трибунала недалеко. Все обернулись на лейтенанта в ожидании искреннего глубокого раскаяния. Андрей молчал, низко опустив голову.

- Значит так! – решил заканчивать командир. – Сегодня 1 января! Праздник у людей. Но только не у нас. У нас вот…чего! – кивнул он на лейтенанта. - И чтобы так…, приказываю, выходной отменяется, через час – все в полевой форме, и на плац. Строевой смотр, мать твою.
Знал, что делал опытный полковник. Теперь все возненавидят этого сопляка, и увольнять-то не придется, сам уйдет.

Все начали собираться, сдвигать стулья в сторону, в надежде на продолжения банкета. В приказание насчет смотра как-то не очень поверили. Остынет командир, отойдет, сейчас махнет соточку, да и подобреет, даст Бог!
- Разрешите, товарищ полковник! – неожиданного поднял голову Андрей.
Все застыли на месте.
- Что, лейтенант? Все же решил чего-то сказать?
- Так точно! – вытянулся в струнку лейтенант.
- Говори! Осчастливь товарищей!
- Вы, полковник, вчера мерзко оскорбили женщину, мою жену! И я Вам ответил, не как подчиненный, как мужчина.
Брови полковника стали постепенно задираться вверх.
- А сегодня Вы оскорбили меня, мою офицерскую честь, обозвав при всех …., не могу повторить…! И я … вызываю Вас…на дуэль! Согласно дуэльному кодексу Дурасова Вами нанесено оскорбление, 2-ой степени тяжести. ... Если откажитесь, то Вы - трус и подлец. И навсегда им останетесь в глазах своих сослуживцев. И в истории части! Навсегда! Трус и подлец!

Если бы в тот момент в клуб врезался фронтовой истребитель на форсаже, то это произвело бы меньший эффект. Глаза командиры недопустимо расширились. Он как стоял, так и сел, чуть ли не мимо стула. Все остолбенели. И не в первый раз за последние сутки, надо сказать.
 - Что же это такое? – повернулся командир к собравшимся. – Он что … идиот? Может его это… , к врачу, мать твою?
Все молчали. Полковник опустил голову, так прошло несколько минут. Потом он устало махнул рукой.
 - Идите по домам! Смотр отменяется, вас семьи ждут! Идите! Я тут сам.
Часть офицеров двинулись к выходу, руксостав остался.
- Ты чего лейтенант!  - поднял глаза командир на потенциального дуэлянта. - Совсем рехнулся?
 - Никак нет! – опять вытянулся Андрей. – Дуэль!
 - Нет, он больной точно! – развел руками полковник. – А может, ширнутый, а? Отвезите-ка его в медсанчасть, пусть проверят!

Андрей быстро вытолкнули в коридор. Командир остался сидеть, устало облокотившись о край стола, и чуть прикрыв глаза. Замполит потихоньку налил ему полбокала коньяку.
- Выпейте, Сергей Иванович! Легче станет!
- Спасибо Палыч! – махнул сразу всё полковник. – Видал, чего делается?
- Да…!? Как таких выпускают!
- Кто его в часть рекомендовал?
- Сам прибыл, по распределению.
- Возьми личное дело. Всё проверь. Может, есть у него кто там, … наверху. Уж больно прыткий. Неспроста это!
- Отец у него … подполковник, вроде, в запасе давно! Думаете … провокация?
- А кто его знает. Время сейчас мутное. И так…, чтобы шуму не было. Всех обойди, всем рты позатыкай, бабам особенно. Хотя… поздно уже. Небось, … растрезвонили. Мобильники же у всех, мать их…!
- Да уж неделю как связи нет! Праздники же! Только с почты, по межгороду.
- Ну, тогда ладно! – пробормотал командир. – Давай, иди!
- Зам поспешил выполнять.
- И вот ещё…!  - крикнул вдогонку командир. - Сходи в библиотеку, посмотри там, что это за … кодекс такой, … Дурасова!
- Там же этого лейтенанта с женой поселили! ... Временно! А библиотеку прикрыли пока, всё равно не никто туда не ходил!
- Вот и разберись там! Как это «прикрыли»? Кто позволил!? Людей книг лишать, пищи этой, бля, … духовной! Вы что там, с ума посходили!
- Есть товарищ командир! – вытянулся зам.
- И … этого, отпусти пока! Не нужны нам тут мученики!
- Есть, Сергей Иванович! Сделаем!

Андрей весь день просидел в отдельной комнатке, скрючившись на небольшом ободранном диванчике. И весь этот праздничный день просмотрел в одну точку, не мигая. Под вечер дверь чуть приоткрылась и в проем просунулась голова конвоира.
- Товарищ  лейтенант! На выход, с вещами! Велено выпустить! Командир приказал!
Андрей, ни слова не говоря, встал, натянул шинель и вышел на воздух.
«Ирка! Как там Ира! С ума, небось, сходит!» – одна только мысль билась в его висках.

Войдя в свою комнатку, тут же споткнулся о картонную коробку, заполненную кухонной посудой. В углу Ирина укладывала в ещё одну такую же коробку носильные вещи.
- Ира! – крикнул Андрей. – Ты что, родная? Ты куда собралась? Выпустили меня, выпустили! Вот видишь, всё обошлось!
- … Обошлось!  - даже не обернулась Ирина. - Давай, подключайся, зам два часа на сборы дал. Сюда библиотека срочно возвращается. Нельзя людей без книг и на день оставлять, так зам сказал. Давай, полки скручивай, ... дуэлянт! Сейчас Кривцов машину подгонит.
- Куда же мы? Что зам сказал?
- Как и все! Ты в казарму! Я пока в школу, там поживу! А что, зато на работу близко, из комнаты в класс перешла …, и на рабочем месте. Удобно!
- Я сейчас же … к командиру!
- Ещё раз по морде дашь…!?
Андрей ничего не ответил, достал из ящика отвертку и пошёл снимать полки.

Через несколько дней Ирину, несмотря на зимние каникулы, вызвала завуч местной школы. Ирина преподавала историю, а завуч – физкультуру. Так бывает!
- Ирина Валентиновна! – произнесла она профессионально мощным голосом. – У меня к Вам серьезный разговор.
- Слушаю Вас! – сразу же почувствовала неладное Ирина.
- Понимаете, нам тут клетки срезали! Раньше всё пугали, а теперь вот распоряжение пришло. Две клетки…, то есть двух человек уволить надо. Одна клеточка у нас вакантная была, с ней легче, а вот  вторая…, придется по живому резать. Вот думаем, кого …! Что скажете?
- А я-то чем могу помочь! – удивилась Ирина. -  Я же только пришла! Никого толком и не знаю!
Завуч нервно перекинула пару бумажек на столе. Пристально взглянула на неё.
- Не стану я крутить вокруг да около! В общем, есть мнение, просить Вас написать заявление, как говорят, … по собственному желанию. Опытных учителей заменить будет некому. И Вы молодая, только пришли…, понимаете!

Ирина как-то сразу всё осознала и холодно кивнула.
- Это всё из-за того случая, новогоднего? Я … понимаю!
- Ну, что Вы, Ира! Об этом все уж и позабыли! Мало ли чего случается! Да и командир остыл! Ну, так как … с заявлением?
- Напишу! Я могу идти?
- С работой в части сложно. В принципе, не знаю, как Вы к этому отнесётесь…, в общем, есть одна должность, ну … понимаете, уборщицы должность. Работа так себе, не престижная, конечно, … но и не особа тяжелая: три раза в неделю полы, раз в месяц пыль по углам, окна, там по весне помыть. С утра придете, повозитесь, и потом весь день свободный. Опять же, заработок, хоть и небольшой, но тоже не помешает.
- И унитазы… мыть?
- … И унитазы! – строго взглянула на неё завуч.  - А как же!? Кстати, в этом случае комнатка тут за Вами останется! Подумайте, как следует! Снять жилье сейчас негде. В лесу живем! Мужу Вашему… приходить разрешу, так и быть! Хотя и не положено! Школа, всё-таки...! На себя возьму...ответственность!
- Спасибо! Правда, …спасибо! Я всё понимаю! Я подумаю!

Встречались супруги теперь раз в день, в общей столовой.
- Ты как! – чуть прикоснулся к её волосам Андрей.
- Никак! – качнула она головой в сторону. – Вот… сегодня с работы попёрли!
- Да ты что! – задохнулся Андрей. – Не имели право, ты же молодой специалист. И жена военнослужащего.
- А они … не совсем! Предложили … уборщицей! – Ирина низко наклонилась над тарелкой, две крупные слезинки украсили плов.
- Ничего, ничего! Я с ними разберусь! – сжал кулаки Андрей. – Они за всё ответят!
- …Разберёшься! Это же армия! Что же мне делать, уезжать что ли!? К маме! А?
- …Уезжать! А я … как же!? А мы…!?
- Ты как же!? А может, сначала думать надо было, а уж потом руки распускать….!?
Андрей даже не смог проглотить кусок.
- Ты…, вот ты считаешь, что не надо было?
- Да я не знаю уже, как надо, или как не надо! – всхлипнула Ира. – Я знаю только, что жить нам тут не дадут!
«Убью его!» - бормотал Андрей, возвращаясь в казарму. – Послезавтра дежурство, получу в штабе ПМ с обоймой, и грохну гада, прямо на глазах у всех. И будь, что будет!»

Раз в месяц он ходил на почту, за шесть километров, в рабочий поселок. Отправить письма, получить посылку, если была, позвонить кому надо. Мобильная связь в этих местах часто не работала, только вот проводная и спасала.
Но в этот раз с почты пришло извещение. Андрея вызывал на переговоры отец.
«Не случилось ли …!? Может, с матерью что!» – почти бежал на почту лейтенант.
 
- Па...! Привет! – кричал он в трубку. – Как дела, как мать? С Новым годом вас,прошедшим! У нас тут связи не было…!»
- Шуршим потихоньку, чего с нами будет! – отвечал отец. – Вы-то там как?
- … Нормально! Служим! – чуть откашлялся Андрей.
- Служишь…, а мне вот вчера зам ваш звонил! Так что всё я знаю. Матери не сказал пока! Что делать-то собираешься!? Избиение командира – это же дело уголовное. Сесть можно, запросто! Да и карьере конец!
Андрей надолго замолчал. Да и что тут отцу скажешь.
- Пойди, поговори с ним! - тихо попросил отец. - Не убудет от тебя!Извинись …, там как-нибудь. Молодой, горячий, выпил лишнего, взревновал, мол, с дуру,  моча в голову…! Возьми коньячку с собой…, мужик же он, поймет. И зам сказал, что… поймет! Сходи сынок! Хочешь, я ему сам позвоню? А то и …подъехать могу, раз такое дело!

Андрей положил трубку на колени.  Прошло несколько минут.
- Пап, ты там ещё!
- Здесь, а где же! Что надумал … лейтенант!
- Честь пап! Честь офицерская. Достоинство, наше, мужское. Ну, схожу, ну повинюсь, выпьем там, не знаю. А как жить дальше. Как в глаза людям смотреть!? Как Ирке в глаза смотреть! А как бы ты поступил на моём месте!?

Настала череда и отцу задуматься. Опять прошло несколько  минут.
- За жену…, зная как ты её любишь, как дрожишь над ней - … грохнул бы его на хрен. А потом и сам того, … застрелился бы! И правильно, что ты его …по морде! Надо было и по … яйцам ещё! А дуэль, …сейчас времена другие. Честь – не в честИ нынче! Никто не оценит. Сам думай сынок! Сам решай, родной! Мы тебя любим! За нас не беспокойся.
Трубка дала отбой.

Андрей возвращался уже в темноте, шел заснеженным лесом. Вошел в ворота части, слева стоял командирский домик. Андрей встряхнулся, застегнулся на все пуговицы, натянул шапку на самые уши и стукнул в дверь.

Открыл сам полковник, лично. Даже не удивился, молча повернулся и прошел в комнату. Андрей последовал за ним. Командир сидел за большим круглым столом и листал старую, ободранную книжку.
- Что господин дуэлянт!?  - поднял он глаза на застывшего гостя. - Стреляться не раздумал? Я в академии лучший был по стрельбе-то! Да и потом увлекался этим делом. Не боишься помереть молодым! А!? О тебе ведь книжек не напишут, …не Пушкин, чай!
Андрей подавлено молчал. Он понимал, что командир остыл, и сейчас самое время повиниться и покончить с этим. Самое время! И всё вернется назад. И Ирину восстановят, и комнатку вернут...! Всего-то надо сказать пару слов...!Вон, и отец говорил... !
- А вот я сижу тут, читаю, знаешь что!?
- Никак нет! – просипел Андрей.
- … Дуэльный кодекс В. Дурасова, 1912 года издания. Нашли-таки, у коллекционера одного, дал на вечер. Сам-то читал?
- Приходилось. Давно!
- Да! Давно это было! А сейчас, по закону, один только вызов публичный приравнивается к угрозе жизни, а сама дуэль – к преднамеренному убийству, да ещё по предварительному сговору. Сроки – приличные! И не условные!
Командир полистал книгу, закрыл её и посмотрел Андрею прямо в глаза.
- Я когда сюда прибыл, вот таким как ты, здесь одно болото было. По ночам дежурили, костры жгли, волков отгоняли. Когда технику завезли, кабели на себе таскали, раньше срока на боевое поставили. Небо Родины защищали! Время такое было!
Андрей продолжал молчать.
- Зачем пришел? Я тебя отпустил, наказывать не стал. Чего ж ещё надо-то тебе!?
Андрей подтянулся.
- Я, товарищ полковник…!
- Погоди....! - командир привстал, достал из шкафчика графинчик с коньяком, блюдечко с нарезанными ломтиками лимона, налил в рюмку.
- Тебе не наливаю! Не по чину … тебе, со мной …!
И поудобнее устроился в кресле, в предвкушении... .

Андрей весь вытянулся в струну натянутую, лицо его побледнело, подбородок чуть подрагивал.
- Вы полковник, оскорбили мою жену, женщину, будущую мать детей моих, самого дорогого мне в жизни человека. Оскорбили действием, мерзко, нарочито, при всех. А потом и меня… размазали! Как мне жить теперь!? Зачем!?
- И что же! - приподнял брови полковник.
- Я–офицер, и Вы–пока ещё тоже! А честь офицерскую не отменили ещё!
Командир опрокинул в себя рюмку, закусил ломтиком лимона.Усмехнулся краем губ.
- Честь говоришь!? То есть, я твою жену … за жопу тронул случайно, а ты мне, полковнику … по морде!? И это честь твоя офицерская!? Бля-я-я! Я-то думал, ты повиниться пришел. Мне и зам говорил, мол, что "придёт"! Пошёл вон отсюда, сосунок! И вправду, идиот!

Андрей развернулся кругом на месте, как положено и строевым шагом прошел к выходу.
У порога он обернулся. Полковник стоял в проеме двери с очередной рюмкой в руке.
- Дуэль, полковник! – спокойно и четко произнес лейтенант. – Оружие...за Вами! А иначе … трус и подлец! Навеки, на все времена полковник, понимаете Вы это... трус и подлец! Ждите секундантов!
И вышел вон, как и приказал старший по званию.

- Каких! Каких секундантов, идиот! Где ты их видал!Идиот...!Идиот...!Идиот...! - неслось ему вслед.
20 ПрикаZ
Игорь Гудзь
- Вызывали!  - гаркнул Миронов.

- Тише ты! - оторвал голову от документов генерал. - Штукатурка  обвалится! Не на плацу! Пока ещё...! Присядь Андрей! В ногах правды нет! ...Задание тебе, важное.

- Туда!? - сразу понял все Миронов.

- А куда же ещё!? - поднял на него усталый глаз генерал. - Сейчас только туда! В оперативную группу, Савицкого заменишь. Он там с самого начала, пускай передохнёт чуток. Езжай в кадры, там все готово, ночью и полетите.

- ...  Татьяне можно сказать? - одними губами спросил Миронов. - Сумская она, брат там, говорила, что забрали в терроборону ихнюю какую-то. Уж не знаю куда! Переживает сильно! Ревет по ночам!

- Сказать - не сказать, придумай что-то. Хотя... она у тебя не дура! Да и «бабье радио» ихнее! Все секреты знают! Кукушки ночные они, сам понимаешь! 
И ты мне зачем всё это рассказываешь!? - вдруг повысил голос командир. - Как выйдешь, ознакомься с табличкой на дверях с той стороны!  И..., иди Андрюша! И возвращайся ... , задницу свою не высовывай зазря! Мишень идеальная!  Давай! С Богом!

Миронов развернулся как  положено и тихо вышел. Обернулся на командирскую дверь. На табличке золотом выбито: «генерал-майор Осадченко Семён Богданович». Что тут скажешь!

Петька, тот самый младший брат жены, моложе её на 13 лет. Вскоре после рождения сынка их отец и мамин муж - «объелся груш», свалил к молодухе. Мама пошла работать, и полугодовалый малыш со всеми своими проблемами свалился на шестиклассницу Таню. Нянчилась, кормила, колыбельные пела, первые слова, первые шаги  - все на её глазах, и при её непосредственном участии. Петенька был ей как  сын, таким и остался на всю жизнь. Хотя уже и сам отец.

Остаток дня на службе прошёл в предотъездной суматохе. Вечером, совершенно измученный Миронов вошёл, еле волоча ноги в дом, и не разуваясь завалился на диван. И тут же заснул, забыв обо всем на свете.

Разбудила его пришедшая из магазина жена.

- Ты чего это Миронов, в ботинках прямо!

- Ох! Так устал, отрубился прямо.

- Устал!? - тревожно втянула воздух носом жена.

- Да не пил я! - поднялся с дивана Миронов.

- Маринка звонила! - успокоилась вроде жена.- Возвращается Савицкий её. Может там уж и заканчивается все!?

- ... Не заканчивается! Я... лечу завтра! На замену!

- Ох! - присела на диван Татьяна.

- Не охай! Не опасно там! При штабе...! 

- Телевизор вон посмотришь ...!

- Вот и не смотри его! И сама не болтай!

- Надолго ты...? - глаза её стали влажными.- Лена знает?

- Ещё не хватало! Скажешь - папа в командировке, а где, придумай сама. На Камчатке, мол, связи нет и всё такое.

- А на самом деле?

- Сам не знаю! Прилечу - скажут! Позвоню тогда.

- Не в Сумы?

- Почему обязательно в Сумы! Да куда угодно!

- Петьку встретишь ...! - заглянула Татьяна прямо ему в душу. - Смотри не тронь его! Отпусти!

- Совсем дура! Какой Петька? Говорю... при штабе!

- Он же дурачок! Все попрятались, за бугор, в Европу свалили, вот его одного и забрали! Он и в армии не служил никогда, даже на сборах не был. Ты же знаешь как он мне дорог! Как сынок!

- Это я знаю! Уж точно дороже меня! 

- Дурак! Это разные вещи! Я его вот такого, кулечком был, на руках таскала...

- Давай ложиться! - махнул рукой Миронов.- Завтра рано машина придёт!

- А отказаться нельзя было? Никак!?

- Нельзя Танюша! - обнял её Миронов. - Никак нельзя! Служу я! ... Прикаz!
21 Конёк - Горбунок
Андрей Эйсмонт
                Было обидно. Где справедливость? Очередной « втык».  За что?  Командир полка выслушал возмущения, утвердительно кивнул и с металлом в голосе произнёс: « К утру!».  Вьюга надрывалась за окном, пела заунывную песню о трескучих морозах, о близком завершении зимы, и о другом непонятном, но грустном.
   Как она ни старалась, радости нам с Серёгой прослушивание  не доставляло. Наводило тоску. Хотя вкусы совпадают редко, что  подтверждали громкие овации незакрытых форточек  в соседних кабинетах... Топанье сапог  дежурного по пустому коридору. Ворчание по поводу растяп и «пофигистов». Звук открывания  замков дверей …
 Аплодисменты прекратились, но симфония продолжалась. Шёл третий час утра. С задачами  справились,  и теперь, обжигаясь круто заваренным душистым чаем, наслаждались бездельем.

  -Вот, скажи, в чём тут, правда - возмущался Серёга
- Согласен, придумали  новую форму документа.… По  правде сказать, разница лишь в том, что добавили три графы (две - «итого на…», и одну - «примечание»). Молодцы, спасибо огромное, что бланки прислали». Подул на кипяток в кружке и продолжил
 - единственный плюс - без этих бланков мы бы с тобой до сих пор по клавишам машинки  одним пальцем стучали.… А так - цифры втолкнули и всё-привет! И что им прежняя форма не приглянулась?

  - У тебя, Андрюха, всё  понятно. А у меня ещё и водителей расписывать. Сколько по штату да  по категориям. Может  машиной управлять, имея такую категорию или нет?
Сделал из кружки глоток чая, прикрыл  глаза и продолжил
- Слышал про Конька - Горбунка из ремонтной роты? Нет?
 Удивленно посмотрел на меня: «Да ладно! Расскажу…»


         Прибыло пополнение из Забайкальского военного округа. Часть реформировали,  и водителей заштатных к нам. Собрал вновь прибывших, рассказал о части, задачах. Вручил каждому билет по ПДД… Результат - так себе. Есть, конечно, и ошибки… – это дело поправимое! Но особенно… удивил затёртый листочек, исписанный  неразборчивым подчерком: « Рядовой Тюпкин…».  Из десяти ответов нет ни одного правильного!

- Ты чего?- спрашиваю, - специально так нарисовал?
-У тебя категория «Е» стоит.  Права за баранов получил? Сознавайся.  Рассказывай!
Выяснилось, что  из таёжной деревни. Отец – егерь. Мать – скотница. Так что с баранами предположение отпадает. По окончании школы учился  в райцентре на водителя. Но как, ни старался - не везло. Преподаватели  были уверены, что экзамен не сдаст. А он - " Опаньки"… и с первого раза!

  Призвали в армию, попал в часть.  Сразу же неприятности – снес гаражные ворота, сдавая задним ходом.  От управления машиной отстранили. А тут разнарядка - отправить в учебное подразделение водителей для совершенствования навыков с дальнейшим получением категории «Е».
- И кого, думаешь, отправили?
 - Угадал! – рядового Тюпкина!
Пока учился, у инструкторов волосы дыбом стояли. Экзамены… "Раз-Два" – «Отлично»…

- Вот и говорю. Категория есть, а водителя – нет!
Спрашиваю
 – Семья - то большая?
– Папка, мамка и нас - три сына.
-Поди – старший?
-Не,  младший…
Прямо, говорю: « Как в сказке про Конька - Горбунка".
- Старший брат, поди, умный?
-Точно! А Вы откуда знаете?
 Вдруг я понимаю, что не слышал он этой сказки.  Все грамотные, по полу от смеха катаются.  А этот  удивлёнными глазами  уставился …
- А что, бабушка в детстве сказки не читала? Тебе – они не нравятся?
-Бабуля сказок много знала. Она в этом деле мастерица. Как вечером расскажет…, – так мы всей семьёй до рассвета уснуть не можем, да и ещё дня три даже днём от страха оглядываемся…
  Старались  уснуть ещё до того, как  рассказывать начнёт. Так что не люблю. Ну а что там про братьев - то? Расскажите,  пожалуйста,  мне интересно…

- Было у отца три сына: старший - умный был детина, средний был и так и сяк, младший вовсе был…
Окружающие от смеха держались за животы. Чтобы парня не обидеть, неожиданно для себя, продолжил,…Младшему  - всегда везло.
- Ну, точно,  как в сказке!
  С тех пор и прилипло  прозвище Конёк - Горбунок.  Хороший парень, трудолюбивый, сообразительный, а доверить технику  не могу.

       Так бы, и затерялся в памяти Серёжкин рассказ, но предоставленный судьбой случай позволил познакомиться с Тюпкиным поближе….
  Недели через две вызвали к командиру. Довели, что на днях ожидается проверка  главного инспектора Вооруженных Сил маршала Москаленко. В срочном порядке необходимо  убыть на окружной учебный центр. По прибытии заняться подготовкой танков к проверке, где и торчать до самого  её окончания.
  « Голому собраться - только подпоясаться. Сложности  в этом никакой», – думал, пока не узнал, что водителем на автомобильной мастерской рядовой Тюпкин (Конёк – Горбунок). Мысленно представил маршрут движения - не одна сотня километров не только по шоссе, но и по таёжным заболоченным дорогам, два города, с бешеным движением, которые придётся преодолевать от края и до края…
   Внутри  похолодело.… Не раздумывая, ринулся к заместителю командира полка.

 - Машина исправная, новая?
- Новая, исправная.
-У водителя какая категория, «С»?
- Даже « Е».
Тогда о чём  говорим? Движение осуществлять осторожно, соблюдать правила, не спешить – и получится.


  Тронулись ночью, чтобы  к Томску добраться ранним утром, преодолеть  затемно и продолжить движение в направлении города Юрга…
   Яркий свет фар выхватывал из темноты то макушки столетних сосен, то торчащие из гати хлысты  и брёвна. Яма на яме. Дорога, явно, - не шоссе. Не просыхающие болота, подземные, незамерзающие ключи. … А другой нет. Вот и приходится аккуратно ползти по разбитой машинами и трелёвочными тракторами поверхности, выбирая  безопасный путь. Единственно радует, что километров через тридцать начнется  асфальтированная трасса.
  Сашка Тюпкин,  насмерть заинструктированый всеми, начиная с меня и заканчивая лично командиром части, судорожно вцепившись в баранку крепкими мозолистыми руками,  управлял автомобилем с такой физиономией, как  будто шёл в  последний и смертельный бой…
Его переживание незаметно передалось и мне. Такое ощущение, что вот сейчас,  здесь, рванёт пламя, вырвется из-под колёс…
  Изредка посматривая на Сашку, думалось - обыкновенный простецкий деревенский парень.   Его простота и наивность во взгляде напоминали главного героя сказки  Ершова «Конек- Горбунок».
Провалившись в очередную яму на дороге, с выброшенными на обочину грязными брёвнами гати, машина с трудом вылезла наверх, надрывно ревя  мощным двигателем.
- Слушай, а не пробовал ямы объезжать?- не выдержал я.
-Если здесь сядем, то без трактора не выбраться. А появится он со стороны Алексанрово только ближе к обеду. Будь добр, объезжай!

  Слава Богу, выкарабкались через некоторое время на асфальтированную дорогу. Ещё немного -  и Томск. На душе стало спокойнее. Двигатель автомобиля урчал, как котёнок, весело, без надрыва. В глазах у Сашки появилась уверенность, на лице засветилась улыбка…
  Выползла  рыжая луна, освещая окружающее ярким, искрящимся светом…Неожиданно вспыхнул  ослепляющий  свет фар мчащейся на нас машины и продолжительный гудок! Резкий поворот руля вправо. Машину занесло, но не выбросило в кювет!
- Стой!- меня лихорадило и трясло. Долго приходил в себя после происшедшего. Молчал двигатель. В кабине нависла режущая слух тишина…
-Чего это  на встречную полосу понесло? Уснул что ли? И я тоже хорош – уши развесил!
-Да не уснул - яму на дороге объезжал и слегка не рассчитал.
-Нет, брат, давай договоримся,… ямы здесь будем объезжать аккуратно…, можно и по ним - это  не лесная дорога!

  Вот и Томск. Четыре часа утра. Ехать одно удовольствие. В это время любители ночных гонок заснули, а остальные ещё не просыпались. Тишина. Покой. Единственный в это время суток работающий светофор  (остальные в желтом мигающем режиме) встретил, горя ярким красным светом…
 Машина пролетела перед самым носом резко затормозившего такси. Можно догадаться обо всех пожеланиях, которые успел отправить нам вслед  дядька таксист, вертя пальцем у виска и ожесточённо давя на клаксон.
- Стой! Ты чего творишь? Свет красный видел?
-Да, я думал …. А такси и не заметил…
-Давай договоримся, – правила, одни для всех! Есть машина на перекрестке, или нет,…  Красный загорелся, значит -  стой!

Перед городом Юрга остановились.
-Саша, будем соблюдать правила дорожного движения, чего бы это ни стоило. Поедем  медленно, примерно - пять километров в час, строго по правой стороне. Уточняю, чтобы  понял,  со скоростью  движения пешехода. Наша задача безболезненно проехать город и добраться до полигона…

  Конёк-Горбунок внимательно посматривал на дорогу, совершенно не обращая внимания на автомобили, сигналящие  клаксонами, нетерпеливо обгоняющие. Появилась некоторая уверенность в положительном исходе задуманного нами…
Но не тут - то было! Человек располагает, а…. Яркая жёлтая шестерка, лихо, обогнав машину, с включенным правым поворотом, в трёх метрах от нас резко затормозила и остановилась, будто вкопанная! Как ни старался Сашка тормозить… (Учитывая нашу черепашью скорость, в другую погоду это быть, может и удалось бы…) Но весна… Гололед…
В результате на дороге осколки  разбитого заднего фонаря жигулёнка. Грустные Сашкины глаза с потухшим взглядом. Беснующийся возле машины водитель с монтировкой в руках.
- Вы мне теперь за всё заплатите! Ездить не умеешь - за руль не садись! Пьяный, наверно, водитель!  А ну дыхни!

Обидно было совсем не то, что произошло. По сути, водитель Жигулей сам виноват – подрезал и остановился! Но никак не докажешь. Был бы Сашка опытней, может и увернулся, ушел влево от столкновения.… Хотя, вряд ли.

  Инспектор ГАИ выслушал обе стороны, проверил исправность автомобилей. По радиостанции связался с начальником военной автоинспекции. Долго что-то выяснял и, в конце – концов, предложил проехать в управление ГАИ для составления протокола.
Пока Конёк-Горбунок писал объяснительную записку по поводу происшествия, разговорились с инспектором.
-Слушай, а если  оплатить стоимость фонаря, и ремонта? Вот, по-твоему, сколько это будет стоить?
-Рублей шесть, ну, максимум, десятка. Вмятин и царапин не заметил, но судя по этому горластому мужику, он постарается вытянуть всё, что сможет,– кивнул в сторону окна - посмотри, уже машину на станцию для ремонта загнал.
Договориться с мужиком не удалось. Я предлагал сумму даже вдвое превышающую реальную стоимость ремонта. Но он совал в Сашкины руки договор, где цена ремонта превышала мой месячный оклад в два раза.
- Если не подпишешь – расстанешься с правами надолго. Я  в суд подам! За всё заплатишь! Ещё и судебные издержки!
– Правильно товарищ капитан? – повернулся он в сторону ошарашенного инспектора.
Как мне хотелось тогда въехать по этой слащавой, расплывшейся в улыбке физиономии! Но сдержался.
- В суд подавай – твоё право, а вот подписывать что-либо, кроме протокола, мы не собираемся…

До полигона добрались без приключений. Машину Конек-Горбунок вёл уверенно, в кармане вместо прав с категорией «Е» лежал тоненький листочек, выписанный на то время, пока они будут находиться в ГАИ.

  Командировка прошла на удивление ладно и спокойно. Две недели Горбунок не вылазил из-за руля, мотаясь по полигону, обеспечивая исправность боевых машин сводного батальона.
  Стрельба из танков сменялась занятиями  в составе взводов, рот, а заканчивалось  батальонным учением. Не успел ещё убыть личный состав из Омска, а уже выдвинулась колонна из Абакана. Приехали.  Пообедали. Два часа на прием техники, обслуживание, укомплектование, загрузку боеприпасов и вперед! Штатные механики  со своими командирами взводов,  крутились как белки в колесе, только успевали устранять неисправности и недочеты, оставленные прежними экипажами.…
  При такой активной эксплуатации без поломок не обходилось, но если и возникала какая проблема ночью, то к утру силами экипажа и сводной ремонтной бригады танк был готов выполнять любые задачи.
  Снять двигатель танка или коробку передач без помощи крана-стрелы, установленной на мастерскую Конька-Горбунка, просто невозможно. Работа на машине,  была такой ювелирной, что не каждый без определённых навыков смог бы  выполнить. У него всё получалось удивительно ловко и быстро...
Услышать слова благодарности  людей, отслуживших свой срок в армии,  проработавших на гражданке не один десяток лет, призванных на сборы, чтобы доказать не только государству, но и самому себе, что ещё на что-то способен, что есть, кому Родину защищать – это выше любых наград!

  Потому и сияла широкая улыбка на лице солдата. Получив за свой труд грамоту из рук генерала Сергеева – заместителя маршала Москаленко улыбаясь, выпалил: « Служу Советскому Союзу!». Слёзы радости текли по  щекам…
  Удостоверение на право вождения автомобиля Тюпкину вернули. Да и не за что их было забирать. Но пострадавший подал в суд, предъявив претензии на сумму более восьмисот  рублей. Дело было открыто в городском суде Юрги, о чем пришло уведомление на нашу войсковую часть. Погасить предъявленную задолженность, а тем более ехать на суд и вести туда Сашку, я категорически отказался.
  В течение полугода возбуждённое дело моталось из одной юридической конторы в другую…, Закон есть закон – против него не попрёшь, но ведь недаром есть пословица: « Закон, что дышло, – куда повернул, – туда и вышло!». Исход дела зависит не только от суровости прокурора, хитрости адвоката или мудрости судьи…
Борьба двух военных прокуратур и гражданских судов закончилась победой и справедливым решением заключающихся в двух емких словах: «отказать»…, и «закрыть»…
Так что хитрому дядьке денежки за ремонт на крупную сумму пришлось платить из собственного кармана.
И правильно! Сверху всё, и далеко видно! Нельзя быть таким беспредельно жадным…

Пролетел с тех давних пор не один десяток лет…
  Конец февраля. Закружила, запела вьюга  последнюю заунывную песню, так старательно и выразительно, что ожидающий  автобуса народ загрустил и попрятался под крышей остановки. Пришлось и мне, спрятав нос в меховой воротник пальто и засунув руки в карманы, прищурив глаза от летящего под порывами ветра снега слушать эту пронзительную мелодию. Наконец, подошёл ярко-красный междугородний, завораживающий своей красотой. Дверь с шипением распахнулась. На вопрос: « До метро довезёте?»- водитель утвердительно кивнул.

Взял  билет, сел на место.… Ощутил на себе  внимательный взгляд. Головой покрутил – показалось...  Быстро домчались до метро Щёлковская. Собрался выходить, кричит кто-то: « Товарищ  старший лейтенант! Эй, товарищ командир!». Слышать - то слышу, да только  старшим лейтенантом, когда был…
 Повернулся и столкнулся с синевой до боли знакомых глаз.
-Помните меня – нет? Юрга … мастерская… как  в желтые Жигули въехал? Неужели не помните?  Это же я – Конёк- Горбунок. Как пришёл из армии, устроился водителем автобуса –  своей профессии до сих пор верен.
 За всю жизнь была лишь одна авария с  жигулями. Ну, вы в курсе.
- Три сына: двое женатых, внучата... Ну а младший. … Уж Вы-то знаете…! Как в сказке! Мне с ним особенно повезло! И так заразительно засмеялся, что на душе стало теплее…
  Вышел  из автобуса на улицу, а там… и вьюга прекратилась, и солнышко яркое в глаза  заглядывает,  смеётся. И чего только в жизни ни случается!
22 Отцова молитва
Нина Пигарева
(Фото автора)

Рассказ основан на реальных событиях

Многодетная семья Колышевых считалась в селе Осинки одной из образцовых. Доброжелательной, отзывчивой была хозяйка очага Ефросинья, человеком редкой души слыл глава семейства – Степан. Без малейшей фальши росли их дети.

Старшая Люба с красным дипломом закончила педагогическое училище и по льготному распределению попала в школу, соседствующую с педучилищем. Ефросинья, не скрывая умиления, делилась новостями с соседками. За Любой шли близняшки, отличницы Вера с Надей, которые решили пойти по стопам старшей сестры, вот мать и радовалась, что девочки будут все вместе.

Подачу документов и знакомство абитуриенток с учебным заведением восемнадцатилетняя Люба взяла на себя…

Домой возвращались под большим впечатлением, во весь автобус делясь яркими эмоциями. Вечерело. Сёстры, следовавшие по федеральной трассе, должны были сойти у развилки дороги, ведущей в Осинки. Шумно покинув общественный транспорт, щебетуньи взялись за руки и резко «вынырнули» из-за «Экаруса» на встречную полосу движения… Страшный удар, скрежет тормозов… и зловещая пустота. Пассажиры автобуса, взревев от произошедшей трагедии, мгновенно покинули салон, чтоб помочь пострадавшим. Но замертво подкошенную Верочку уже никто и ничто не могло спасти. Подававшие признаки жизни Люба с Надей были срочно доставлены в ближайшую районную больницу, откуда на вертолёте их переправили в областной специализированный медицинский центр.

Над Осинками нависла гробовая тишина. Люди почти не разговаривали между собой, не зная, чем помочь несчастной семье, разве что пожертвованиями на похороны и лечение. На часть собранной суммы денег родственники Колышевых прикупили погребальную справу для Веры, а назавтра и для Нади с Любой. Надюша скончалась в приёмных покоях клиники, не приходя в сознание. Жизнь Любы висела на тонюсеньком волоске. Врачи открытым текстом сообщили родным – черепно-мозговая травма не совместимая с жизнью. Сутки, двое, больше не протянет.

Ровно столько задерживали похороны, чтобы не разделять сестёр по разным могилам.

Ранним утром третьего дня в зарослях сада чёрный от горя Степан сжёг смертный узел Любаши и, плашмя повалившись на горку пепла, два часа рыдая в голос, умолял Всевышнего призвать его грешную душу вместо Любоньки.

В полдень Степан скомандовал: «Прощаемся с Веруней и Надюсей…»

…Время для супругов Колышевых разделилось на благодатное ДО, и тягостное ПОСЛЕ. Потеря детей и убивающая неизвестность леденили и терзали сердца. Степан, как мог, поддерживал жену, убеждал, что Люба выкарабкается, просил собраться с силами ради Любоньки и пятерых маленьких сынов. Сам он, не желая показывать слабости, ежедневно до зари тайком уходил в ту глухую часть сада, и, стоя на коленях, со слёзной молитвой просил Бога сжалиться над Любушкой и её безутешной матерью.

Около месяца безнадёжная пациентка находилась между жизнью и смертью. Когда Люба очнулась и простонала – что с Надей и Верой?  изумлённые доктора не поверили в чудо. Повторная операция и долгая реабилитация проходили в Москве.

Минуло больше года. Любу признали инвалидом третьей группы, допускающей щадящий режим работы. Учительский труд ей был не рекомендован. Но Люба мечтала быть преподавателем, причём в огромной городской школе с большой наполняемостью классов.  Но во всех учебных заведениях города она получила тактичный отказ. За Любушку открыто переживали все жители Осинок, не говоря уже о её матери с отцом. 
 
Тогда директор родной «восьмилетки» Николай Николаевич на свой страх и риск зачислил в педагогический штат школы некогда лучшую ученицу. Люба была благодарна за оказанное доверие и счастлива приступить к обучению десяти первоклассников.

Учебный год пролетел на «ура». Дети первую учительницу любили, родители восхищались, коллеги ценили. Травма головы почти не беспокоила.

Лето Люба наметила провести в кругу родных, а на отпускные деньги заказать гранитный памятник на могилку сестёр. Ей трудно было смириться с мыслью, что Веры с Надей нет, а она ходит по земле, встречает рассветы, провожает закаты, бывает в кино, посещает библиотеку и даже познакомилась на днях с хорошим парнем – Сашей. Во время киносеанса он тихонько подсел к Любе, а по окончании фильма проводил до дома.

Александр служил на границе, каждый отпуск приезжал в гости к родителям, в небольшую деревеньку Буравки, что в километрах двух от Осинок. Парню без малого тридцать лет, а он всё ещё свободен от семейных уз. Его мать, тётка Лушка всерьёз пригрозила сыну: «В этот раз без жены в гарнизон не отпущу. Сколько можно в холостяках ходить?!» 

На следующий вечер пограничник зашёл за Любушкой домой, и они вместе пошли в Клуб, потом долго гуляли за гумном Осинок. Внимательный, красивый офицер быстро сумел вскружить Любе голову.  Она чувствовала, как с каждым свиданием любовь всё сильнее и сильнее затягивает её в свои силки. Девушка понимала, что концовка сказки о Золушке в её случае может оказаться очень болезненной, и она решила с Сашей расстаться. Александр недоумевал: ему искренне понравилась девушка. Он был тактичен, вежлив, руки не распускал, словами «масляными» не обольщал. И как выяснилось, собирался сделать ей предложение, искал удобного случая. Достав из кармана золотое колечко, Саша протянул его Любе.

-  Не могу, - расплакалась девушка и сквозь слёзы рассказала о дорожной аварии и о «приобретённой» инвалидности, возможно, пожизненной.

- Мы вместе всё преодолеем, - по-военному отчеканил Александр, - завтра к обеду ждите сватов.

Мать с отцом принялись отговаривать дочку, опасались, что замужество может ухудшить её самочувствие. Но у Любы были свои доводы: «Я вас очень люблю, - тень улыбки скользнула по грустному лицу девушки, - но и Саша мне бесконечно дорог. Позвольте мне познать женское счастье. Даже если оно окажется совсем коротеньким, всё равно пусть будет…»

Ефросинья в ночь принялась готовить угощенье для буравкинских гостей, а Степан внепланово заторопился в сад, чтобы помолиться Господу. На протяжении последних лет, он ежедневно бывал на том месте, вознося Богу благодарственные молитвы за Любоньку.

Несколько иначе разворачивалось действо в семье пограничника.

Александр, сладко отоспавшись, лишь за завтраком сообщил родителям о намерении жениться. Велел матери позвать его крёстную, отцову бездетную сестру Серафиму, жившую рядом.

- А кого в жёны берёшь? – полюбопытствовала тётушка.

- Чай не мужика, - ухмыльнулась довольная Лушка, - ему хороша, а нам – тем паче.

- Вот и ладненько, - улыбнулся Александр, - Любушка Колышева из Осинок всем невестам – невеста.

- Кто? Кто? – взбеленились вдруг Лушка. – Тебе что, дуралею, здоровых девчат мало?! Или ты не знал о её больной головушке?! Каких детей она тебе нарожает?! Подумать страшно.

- Успокойся, мать, о всём ведаю, о всём наслышан из первых уст. Не вижу проблем.

- Да он издевается над нами, - загудела тётка, - сами не пойдём и его боле не пустим в тот край.

- Это как? – ухмыльнулся Александр.

- Просто, - заверила Симка и, растянувшись перед его ногами, съехидничала, - попробуй, милок, переступи через крёстную-мать ради чужой девахи.

Не задумываясь, Александр перешагнул «препятствие» и вызывающим голосом спросил: «Кто со мной? Милости прошу! В худшем случае один пойду».

-Ты что же, сынок дорогой, и через меня вот так запросто ноги переставишь?! - заголосила Лушка, готовясь принять у порога лежачую позу.

- Прошу, мать, не делай этого, - взорвался сын.

- Да вы что, бабьё бездушное, цирк тут устроили?! – со всего размаху грохнул кулаком по столу отец парня, - ты, сестрица разлюбезная, прикуси язык и марш к себе домой. А тебе, жёнушка ненаглядная, – полчаса на сборы. И впредь – чтоб никогда и никто не слыхал от тебя слова дурного о Любани. Смирная, ладная девка, а что беда подкараулила, в том не её вина, со всяким может случиться…

…Через три года после свадьбы комиссия ВТЭК признает Любу абсолютно здоровой. Спустя ещё 12 месяцев она подарит мужу долгожданного ребёнка – сына, а следом и дочку. Когда наследник вырастет, станет военным, как папа, а дочка – учительницей. Александр по жизни ни словом, ни поступком не посмеет обидеть желанную Любушку.  Бабка Лушка по всей деревне будет хвастаться какая у неё невестушка «золотая», какой сын счастливый, какими красивыми да умными внуки задались.

Ефросинья с мужем поочерёдно будут провожать сынов в армию, встречать, свадьбы застольные справлять, потомству радоваться. И всё это время, уверовавший в Бога, Степан не перестанет в уединении поклоняться Господу под открытым небом в своём укромном намоленном местечке.
23 Вербы. Рассказ
Татьяна Чебатуркина
                ВЕРБЫ.
       
                Рассказ.
 
     Если крикнуть вдруг во всю силу своих легких на берегу осенней спокойной реки: «Как же ты прекрасен, мир!», - то только стая удивленных ворон взовьется над оголенными деревьями, нарушив устоявшееся равновесие звуков и тишины.

     А потоку кипящих воспоминаний, чтобы выплеснуться из озер застоявшейся памяти в ярких образах и мельчайших подробностях, достаточно одного или двух ключевых слов, чтобы затопить твою бессмертную душу восторгом детской чистоты и ощущением бесконечного счастья.

     Сегодня эти слова: МАМА и ВЕРБЫ.

                *******
      
   

      В канун Международного женского праздника в пятом классе Света вдруг вспомнила про вербы.

     Зима была снежная, но в середине февраля неожиданная оттепель вместо снегопадов принесла ледяной дождь, который сразу опустил сугробы. Днем дороги начали заполняться тающим снегом, ночные морозы выжигали воду, и эта борьба наступающей весны с угрюмостью стылой зимы продолжалась полмесяца.

     После школы Света зашла к подруге, но ее мать не пустила в лес. Солнце уже ощутимо грело правую щеку, когда Света добралась до огромных зарослей краснотала далеко за больницей на берегу реки. Темные колпачки с почек распустившейся вербы давно соскочили, и теперь из снежных сугробов поднимались и буквально светились на солнце ожившие ветки проснувшегося кустарника.

     Проваливаясь по колено, Света набрала полные сапоги снега, но этот азарт нарвать побольше пучок, чтобы подарить учителям, подружкам, заставлял лезть в глубину куста.

     На обратной дороге решила срезать угол, чтобы не идти через плотину, а рискнуть и перебраться через край оврага по льду.

     Первые переселенцы строили свои саманные избы вдоль реки, поближе к воде. И теперь Свете нужно было пройти несколько метров мимо проволочного забора самого последнего дома на улице, который опоясывал старый разросшийся сад на дне засыпанного оврага.
 
     Снег почти растаял, но лед в тени деревьев держался крепкий. Света прокатилась метра два. Но вдруг лед затрещал, и на середине   этой глубокой канавы Света ухнула по пояс в ледяную воду.

     Холод она сразу не почувствовала – на ней было много теплых вещей. Но страшно испугалась, вспомнив про свой ревматизм и ежегодные уколы весной и осенью.

     Лед впереди оказался тонким, и она начала давить на него локтями, тараня всем корпусом. Неожиданно под ногами оказалась в воде куча замерзшего снега, и Свете удалось, не поскользнувшись ни разу, выбраться на промерзшую землю

     С какой-то обреченностью, бегом, чувствуя страшную тяжесть мокрого зимнего пальто, ледяной холод промокших чулок, Света, не стуча в дверь, не помня себя, ввалилась через холодную пристройку маленького домика на окраине прямо в чистую кухню:

     - Тетенька, я в овраге провалилась! – слез Света уже не могла сдержать. – Помогите, мне, пожалуйста!

     - Господи, дитятко, как же тебя угораздило? – высокая, немножко сутулая женщина вскочила от старинной ножной швейной машинки, начала расстегивать пуговицы на мокром пальто. – Раздевайся скорее! Сильно замерзла?

     - Испугалась очень. И ноги у меня замерзли, – Света уронила вербы на пол и никак не могла развязать красными пальцами шерстяной платок под горлом. – Я теперь умру?

     - Да что ты такое говоришь, красавица! Мы еще на твоей свадьбе погуляем! Раздевайся догола! Все, все снимай! Ложись на лавку! Сейчас мы тебя лечить будем! – женщина бросила на лавку шерстяное одеяло, достала из шкафа большую бутыль с прозрачной жидкостью. – Ложись на живот! Буду тебя спиртом растирать!

     Руки у нее были шершавые, она с такой силой и скоростью мяла ноги, спину, руки, что Свете через пять минут стало жарко. Она задыхалась от этого медицинского запаха и тихонечко ойкала.

     - Одевайся! Вот тут одежда от моей внучки осталась, когда летом в гости приезжала. И носки мои, из собачьей шерсти связанные, надень. Кутайся в мой халат фланелевый, пей горячий чай с малиной и марш на русскую печку! Лучшее лекарство при простуде!

     Лежанка была теплая, короткая даже для Светы, но, поджав ноги, на меховой подстилке, большой подушке, под байковым одеялом стало так уютно, словно очутилась в игрушечном домике с двумя стенками. Лежа, легко достала ладонью до деревянного потолка.

     Она хотела рассмотреть внутреннее убранство комнаты, но почему-то почти сразу уснула.

     Проспала больше часа. Когда открыла глаза, первое, что бросилось в глаза, - на табуретке у двери в ведре стояла ее охапка вербы. Даже, испугавшись внезапного купания, она не бросила свою добычу.

     - Стемнело. Тебя, наверное, уже ищут. Дойдешь сама или проводить?  Твоя одежда у меня до утра высохнет, а тебе придется в моих бахилах и старом полушубке идти. Ничего, пробежишь быстренько, женихи не узнают!

     - А как вас зовут? – Света натягивала на себя большие для ее роста вещи и представляла, в какую же кулему она сейчас превратилась.

     - Меня зовут Алена Ивановна! Беги, деточка! И не забудь свой букет!

      Домой почти летела. Папка управлялся на улице, закрывал в сарай кур и уток.  Дружок сразу признал, стал прыгать вокруг, повизгивая. Мама на кухне растапливала печку. Ее самообладанию можно было только позавидовать:

     - Что это за маскарад? Откуда эта одежда? Что случилось?

     - Я в овраге под лед провалилась. Но меня спасли, в спирте искупали, - буднично доложила Света. – Завтра велели за вещами прийти. Мама! А это тебе вербы на 8 марта! С праздником, наступающим!

     - Приключения нашей Светланы никогда не кончатся, они ее караулят на каждом шагу, - вздохнул папа, когда Света очень кратко рассказала, где живет Алена Ивановна. – Схожу, женщину поблагодарю за спасение дочери!

     Развешенные на кухне вещи за ночь не успели высохнуть. Выспавшаяся на печке Света долго ворочалась, просыпалась каждый раз, когда мама вставала и проверяла лоб, нет ли у нее температуры.

     С купанием в ледяной воде все обошлось благополучно, даже насморк не прицепился.
       Света подолгу рассматривала ярко – бордовые ветки спасенной вербы, наблюдая, как стали постепенно раскрываться серо-белые почки, выбросив тонкие паутинки с желтой пыльцой. Раскрывшиеся цветы вербы стали похожи на крошечных пушистых желтых цыплят.

     Мама тоже частенько задумчиво смотрела на это чудо пробуждения среди ранней весны, вспоминала свой далекий родной город и детство.

     Света написала свое первое стихотворение, из которого запомнились только две строчки:

     « Мама! Это твое, мое, наше приветствие жизни!
     Мама! Спасибо, что жизнь мне дала!»

     Проходят годы. Но струящийся свет нежности, ласки, обожания, беспредельной доброты, жизнелюбия, невозможного счастья и боли от утраты захлестывает каждую клеточку твоего существа, когда говоришь или просто думаешь, произнося мысленно это лучезарное слово: «Мама!»

     Оно было твоим первым   осознанным словом   на Земле. Возможно, с ним ты уйдешь в небытие. Но пока встречаешь рассветы, чувствуешь, творишь, мыслишь, живешь, образ горячо любимой мамы ведет тебя, крепко держа за руку, как в детстве, поднимает с больничной кровати, приходит во сне, поддерживает и спасает.

     И ты поэтому – счастливый человек!
24 Мишка. Рассказ
Татьяна Чебатуркина
       МИШКА.

       Рассказ

- Леша, в какую убогую глушь нас занесло! Электричества нет, вонь, мухи! Так и будем валяться на полу в этой каморке? 

Света проснулась от изнуряющей духоты в полумраке маленькой спальни. 

- Мама, мне жарко!

- Иди к нам! – Света слезла с узкой кровати, легла между отцом и матерью на расстеленном на полу ватном одеяле. – Мы уйдем с папой на работу! Слушай Галю!
 
Галя – приемная дочь бабушки Евдокии. Ей - двенадцать, на шесть лет старше. Пестрый ситцевый сарафан, белая косынка. Глаза зеленые, две тонкие косицы до плеч, худая, гибкая. До черноты загоревшие руки и ноги.

- Вставай! Есть хочешь? 

После полумрака с занавешенными окнами во всех комнатах – на улице несусветная жара. Большой вытоптанный двор, куры развалились в тени высокого плетня.

- Сметану любишь? Пошли в погреб! – Света покорно идет за Галей к глиняному сарайчику.

Второй день, как они приехали из далекого города Баку в деревню к бабушке. Что такое погреб – неизвестно.

Галя откидывает тяжелую крышку:

- Полезли! Знаешь, как там прохладно!

Света судорожно отталкивает руку Гали:

- Нет! Я боюсь темноты! Не хочу в погреб!

- Ладно, сиди тут! Я сейчас! – она исчезает в таинственной глубине, вытаскивает глиняный горшок, протягивает Свете деревянную ложку:

-  Давай, ешь, пока нас не застукали!

- Нас накажут, если застукают? – Света трогает кончиком ложки застывшую белую поверхность.

- Меня выпорют ремнем, а тебя нет – вы гости. Евдокия – злюка и жадина! Она все продает на рынке. Завтра бить масло будем.

У холодной сметаны – интересный запах и вкус: и не сладкий, и не кислый, а какой-то ласково-нежный, становится щекотно за ушами.

- Я больше не хочу!

Галя скрывается с горшком в темноте, оттуда доносится:

- Только никому ни слова! Могила! Понятно?

Свете многое не понятно. Как это бить масло? И почему могила?

- Пошли Мишку поить! – Галя схватила ведерко, дала Свете ломоть хлеба, перевела через пыльную глинистую дорогу к хорошенькому рыжему теленку. Длинная веревка от ошейника была привязана к железному крюку, трава вокруг вытоптана.

Увидев девочек, он громко замычал. Света протянула ломоть хлеба.

- Ему три месяца! У него уже рожки появились! Да не бойся ты! Скучно ведь одному!

Целый час играли с теленком в догонялки.

- Полезли на крышу! Там груши лесные сушатся. Я тебе сверху село покажу!

Дом был огромен. Деревянная пристройка казалась ниже, Света уверенно полезла за Галей по устойчивой деревянной лестнице.
 
Открывшаяся картина была непередаваема словами. Село вытянулось с севера на юг длинными рядами нескольких улиц вдоль темнеющей близко реки. 

Среди деревьев пряталась больница. Вдали поднималась в небо кирпичная труба маслозавода. Плоские глиняные крыши домов перемежались старинными избами.

В центре красовалось двухэтажное кирпичное здание школы.  И огромный купол выгоревшего неба с обжигающими лучами августовского солнца.
   
- Света, спускаемся скорее! Евдокия, вон, видишь, идет?

Галя начала спускаться вниз, приказав:

- Ложись на живот, держись за выступ и щупай ногой ступеньку на лестнице.

Под ногой перекладины не оказалось. Страх сковал тело. Света судорожно вцепилась в шершавую доску выступа. Вот сейчас она упадет с высоты на сложенные внизу красные кирпичи. Хотела позвать маму, но голос пропал.

- Ползи назад, у тебя ноги короткие!

Сидя на раскаленной крыше, размазывая слезы запоздалых рыданий, Света поняла, что боится высоты.

Ее снял с крыши отец, который пришел на обед.

- Зачем вас черт на крышу понес?  Почему тесто по полу гуляет? Посуда не мыта!  -  Евдокия схватила ремень с гвоздя.

Отец отобрал ремень:

- Вы что, мамаша, с ума сошли? Оставьте девочку в покое!

Бабушка взвилась:

- Алексей! Никаких мамаш! Мамаша была, когда забрала тебя из детского дома. У меня сейчас муж молодой. Евдокией зови.  Ты чего стоишь, лентяйка? Разводи огонь в печи! Буду пироги ставить! У Степана – день рождения. После коров гости начнут собираться! 

Бабушка Евдокия была какая-то круглая, необъемная в талии, в обвисшем ниже колен выцветшем платье без рукавов.

Отец выпил молока и ушел.

Света проснулась под вечер. Вышла из дома. Галя огромной метлой пылила по двору
 
- Пошли скорее за коровой!

- А где моя мама?
 
- Евдокия ее припахала: на стол накрывает вместо меня.

Они пробирались мимо дворов, плетней, пока не вышли на простор за селом, попав в пыльное облако.

Коровы ускоряли шаги навстречу своим хозяйкам и детворе, приветствуя их громким мычанием. А потом все стадо плавно растеклось по улицам и переулкам.

Корова Марта была широкой, с огромными страшными рогами, Света спряталась за Галю.

Во дворе было людно. Три незнакомых дяденьки, сидя на корточках у кухни, курили.  Папа на крыльце беседовал с худенькой женщиной.  Бабушка в желтом с мелкими цветочками шелковом платье замахнулась на Галю:

- Людей надо за стол звать, а корова еще не доена. Бери подойник и марш доить!

Мама выскочила из кухни нарядная, в синем крепдешиновом платье с кружевным белым воротником:

- Светочка, я в доме накрыла вам с Галей на стол.  На кровати лежат новые книжки: «Приключения Буратино» и Гале – «Том Сойер».

Смотреть, как Галя сидела на маленькой скамейке, под коровой, было страшно. Корову кусали мухи, она обмахивалась от них длинным грязным хвостом.

Молоко тугими струями ударяло по дну ведерка, и получался какой-то интересный музыкальный мотив.

На улице стемнело.

Галя зажгла керосиновую лампу на высокой ножке:

- Не люблю я читать, понимаешь! Ты ешь, а я пойду, посмотрю, что они там, в кухне делают.

Читать Света научилась рано, в пять лет. Успела прочитала всю книжку о Буратино. И тут влетела Галя:

- Пошли скорее! Скоро драка будет! Пропустим самое интересное!
   
Они присели на скамейку у окошка.  За накрытым столом с двумя керосиновыми лампами теснились десять человек. Лица у всех были красные. Громче всех кричал дядя Степан, размахивал руками, лицо у него было свирепое, черные волосы косматые:

- Кто вас кормит, интеллигентов чертовых! Крестьянин! Что ж ты не остался в Москве, родственничек? Дома Евдокии ты не увидишь! Вот тебе, дуля с маком! Мой теперь дом!  А вы у своей коммунистической партии квартиру выпрашивайте! Партийные оба, мать вашу, на нашу голову свалились!

Мама не выдержала:

- Ты партию нашу не тронь! Я партийный билет седьмого ноября 1942 года получила, когда неверующие в победу свои сжигали. Алексей всю войну артиллеристом с первого до последнего дня отшагал. Он вернулся на родину! Дом нам не нужен!

- А что вам нужно! Хлебушек наш? Смотри, сколько я на трудодни получил! На калачи хватит и на самогонку еще останется! – дядя Степан откинул крышку с высокого деревянного ларя в углу.
 
- Городская, смотри какая отборная пшеничка! Ваша партия думает: если сюда молодняк нагонит, даст им новые трактора, машины, у них что-нибудь получится? Целинники, мать вашу! Пропьют, прожрут все и по домам разбегутся! Палатки поставили, герои! Задницы свои приморозят в этих палатках зимой! Лозунги развесили! Замки на сараи вешать надо – от воров пришлых хорониться!

Он начал пригоршнями разбрасывать пшеницу по кухне. Не выдержала, вскочила со своей табуретки Евдокия:

- Сядь, Степан, не порть добро, коли перепил! Запевай, Нюра!

Неожиданно дядя Степан изо всех сил размахнулся и ударил бабушку своей огромной ручищей по лицу. Она рухнула молча на глиняный пол.

- Как же ты мне осточертела! Девок в селе – расшибись, а тут от этой ни ласки, ни пляски!

- Ой, убил! – ахнула Галя

Все, как в кино на экране, начали суетиться, перемещаться в тесной кухне. Два плечистых мужика схватили дядю Степана, вывернули ему руки, прижали лицом к ларю.
 
Мама с отцом подняли бабушку, лицо ее было залито кровью.

- Пустите меня! Мой день рождения! – кричал дядя Степан. –  Наливайте мировую!

Его отпустили. Но дядя Степан никак не мог успокоиться:

- Интересно, под сколькими командирами, Лешка, твоя женка побывала, если такая смелая стала? – папа хотел вскочить, но мама схватила его за руку. - Мы таких смелых пощелкали на войне без счета. Хоть и неудобно с такой культей орудовать было.

Он поднял над столом правую ладонь, на которой осталось только два пальца с мизинцем.

Мама встала, задохнувшись от волнения:

- Сколько же еще времени потребуется, чтобы дикость и варварство искоренить из этой патриархальной деревни?  Ничего, фронтовики посмотрели, как Европа живет, засучили рукава.  1954 год на дворе!  Сюда, на целину, едут со всей страны молодые и энергичные, с комсомольским задором и решительностью! Через несколько лет тут все изменится! А у тебя, Степан, - самострел. Без единой царапины человек, а трех пальцев, чтобы из винтовки стрелять, не оказалось. Нагляделась я в госпитале за четыре года на таких трусов! Леша, пошли! Нечего нам тут делать!

Но выйти они не успели. Разъяренный Степан схватил огромный разделочный нож:

- Убью! Всех порежу! Пустите меня! Душно мне здесь с вами!

Света испугалась, что дядя Степан кинется на родителей. Но Степан, помахав в воздухе ножом, неожиданно мирным голосом сказал:
   
- Чего всколыхнулись? Думаете - Степан спятил? Мишку я хочу зарезать! По ночному холодку разделаем, утром мясо на рынок отвезу. Опохмелиться соберемся.

Света ничего не поняла, а Галя прошептала:

- Мишку сейчас убивать будут!

Этого Света допустить не могла. Она перепрыгнула высокий порог кухни:

- Папа! Мама! Спасите Мишку! Они хуже разбойников! 

Все взрослые застыли в изумлении. Первым опомнился папа:
   
- Я куплю Мишку. Сколько за него?

Мужики отпустили Степана. Тот налил себе полный стакан водки, выпил без закуски:

- Давай тысячу рублей.

Папа вернулся быстро. Он принес свой   кожаный офицерский планшет, достал   пачку денег, отсчитал тысячу, бросил деньги на стол.

- Нина, уходим!  Галочка, где Мишка живет! Заберем его с собой!

Заспанная дежурная пустила в полночь Свету с мамой в Дом колхозника.

Утром они вышли на улицу. На лавке, поджав длинные ноги, натянув одеяло на голову, спал в ботинках папа. На земле, свернувшись в рыжий клубок, дремал Мишка.

В обед его забрал друг отца из соседнего совхоза:

- Добрый бычище получится! Породистый!

Света помахала вслед теленку ладошкой.
25 Танец
Никонов Андрей 2
Питер. Поздний вечер удушливого летнего дня. Солнце давно опустилось за кроны деревьев городского парка и постепенно стало немного легче дышать. Поскольку завтра рабочий день в парке почти никого не осталось, лишь я, пока светло, а в белые ночи это часов эдак до двенадцати, сижу на скамейке недалеко от пустынной эстрады и дочитываю книгу. Завтра мне не на работу, поэтому могу провести в парке самые хорошие часы.

Вдруг раздались характерные звуки едущей по песчаной дорожке машины. Господи, подумал я, несет же какую-то компанию. Явно молодежь решила погулять после окончания школьных экзаменов. В парк, на машине? Не могли оставить ее на стоянке у входа, хотя, конечно, сторожа в это время уже все разошлись и въездной шлагбаум явно открыт. Тишины и спокойствия явно не будет, пора идти домой.

Но не успел я закрыть книгу, как мимо меня проехал малюсенький, ярко красный «Ниссан микро» и остановился напротив пустой танцевальной площадки. Открылась водительская дверца и из машины с трудом вышел седой как лунь старик, которому на вид ему было далеко за семьдесят. Чуть сгорбившись, он обошел машину,  открыл пассажирскую дверцу и  помог выйти такой же седой старушке.

Оставив двери машины открытыми, они медленно, шаркающей походкой, поддерживая друг друга, поднялись на площадку для танцев. Меня заинтересовало их поведение и я остался наблюдать за ними. Между тем, старик вынул из кармана штанов небольшой пультик, направил его на машину и нажал какую-то кнопку. И тут из открытой двери машины зазвучал вальс Штрауса из фильма «Сказки Венского леса».

Старик галантно подал своей спутнице руку, осторожно обнял за талию, она положила голову ему на плечо и они закружились в танце. Сначала они двигались с большим трудом, но постепенно спины танцующих распрямились, голова женщины немного откинулась назад, темп увеличился и это был уже настоящий танец – танец любви. И чем дольше звучала музыка, тем легче давался им этот танец. Пара кружила и кружила, а я смотрел и не мог оторваться от этого волшебного превращения.

Наконец музыка смолкла. Пара остановилась, но еще наверно пару минут продолжала стоять, не отрывая взор друг от друга. Потом старик нежно поцеловал женщине руку и, поддерживая друг друга, они медленно пошли к машине. И чем ближе они подходили к ней, тем труднее давался им каждый шаг. Старик помог женщине усесться в машине, с видимым трудом сел в нее сам, тихо заурчал мотор, машина развернулась и поехала к выходу из парка.

А я, пораженный увиденным, еще долго сидел на скамейке.  Господи, думал я, пошли мне в старости такую же любовь, как и у этих людей, пошли, молю тебя.
26 Крестик
Никонов Андрей 2
Он вернулся с кладбища в свою пустую, видимо теперь уже навсегда, квартиру. Все, что необходимо было сделать, он сделал -  похоронил урны с прахом сына и внучки рядом с могилой их матери, заказал памятник, заранее оплатив его установку, договорился об уходе за могилой в течение ближайшего года. Теперь он был готов к тому, чтобы выполнить то, что он давно решил – присоединиться к тем, кого он любил и кто покинул его в течение последнего года.

А ведь всего два года назад он был счастливым человеком. Была семья, Ирина, сын, любимая внучка. Они с Ириной никогда не были женаты, так уж сложилась жизнь. Сначала из-за того, что она была учительницей, а он учеником, причем учеником десятого класса этой же школы, где начала преподавать Ирина после окончания педагогического училища. А потом она просто исчезла из его жизни, неожиданно, не предупредив, не оставив даже намека на свое местоположение. И лишь через шестнадцать лет он случайно узнал, что уже пятнадцать с половиной лет он отец.

А дальше было бурное выяснение отношений, потом они неоднократно сходились, расходились, вновь сходились. Вместе им было до чертиков сложно, сказывалось несходство характеров, а по отдельности просто не возможно. Так бывает. И только через шесть лет после их повторной встречи сын впервые назвал его отцом, это был один из счастливейших дней в его жизни. А еще через два года на свет появилась Юля, его внучка и он почувствовал себя любимым дедом.

Юлька очень быстро привязалась к нему, да и как было не привязаться когда Алексей, его сын, был в вечных длительных командировках, Ольга, так называемая мама, исчезла через год после рождения дочери, с радостью оставив ее на попечение отца и бабушки. А Ирина, нет, она старалась стать для внучки настоящей бабушкой, но жесткий и требовательный характер завуча лучшего лицея города мешал их настоящей близости. Вот Юлька и тянулась к дедушке, доброму и все понимающему, с которым можно было обсудить ее детские проблемы. Ну и баловал он ее конечно, не без этого, да и как было не баловать этого очаровательного «чертенка в юбке».

Так они и жили, а потом наступил страшный високосный две тысячи двадцатый год. Первой в начале года ушла Ирина, ушла тихо во сне. Оторвавшийся тромб перекрыл легочную артерию.  Едва справившись с горем, он получил новый удар. Сын получил предложение переехать в научный городок под Новосибирском и возглавить вновь открываемую там лабораторию. Поскольку зарплата там была раза в три больше чем на его старой работе, а для Юли открывались все пути для поступления по квоте в любой из университетов страны, Алексей согласился и  он остался один.

Его утешало только то, что Юля через полтора года должна была вернуться, чтобы поступить в питерский университет.  А пока у него оставалась только любимая работа и разговоры по скайпу с сыном и внучкой.   Но однажды в воскресенье скайп замолчал, молчали и телефоны, вернее не молчали, на каждую попытку связаться следовал бесстрастный ответ «телефон абонента выключен или находится вне доступа сети».

Едва дождавшись утра по новосибирскому времени, он позвонил на работу сыну и узнал страшную новость – накануне машина сына по пути в Новосибирск попала в аварию, Алексей погиб сразу, а Юля, его любимая внучка, прожила еще несколько часов, но, не смотря на все усилия врачей, сохранить жизнь ей не удалось. Почему он не умер тогда сразу? Как выдержало его и без того больное сердце? Он сам этого не понимал, но как-то выжил и уже через день был в Новосибирске.

Там и состоялось кремирование. Урны с прахом он повез в Питер, чтобы похоронить их рядом с могилой Иры. Самолет прилетел вечером и ехать на кладбище было уже поздно, поэтому он привез урны к себе домой. Эта ночь стала одной из самых страшных в его жизни. Он без сна лежал на кровати в одной комнате, а там в другой, на столе, стояли урны с прахом его самых любимых людей. Именно этой ночью он и решился.

Вернувшись с кладбища, он решил выполнить все то, что задумал. Жизнь потеряла для него всякий смысл и даже то, что самоубийство это смертный грех, не могло остановить его. Да и есть ли он - Бог? Стоя рядом с могилами самых дорогих для него людей, он спрашивал себя, за что, за что Бог наказал, нет, не его, а ее Юлю, которая только-только начинала жить и которая не успела ничем согрешить перед Господом?  Спрашивал и не находил ответа. А может и нет там никого -  просто нами управляет слепая жестокая судьба?

Он сел за стол и не торопясь написал два документа – завещание, в котором оставил все своей двоюродной сестре, живший далеко в другом городе и которую он не видел уже много лет и записку, в которой объяснял причины своего поступка. Затем выпил для храбрости пол стакана коньяка, открыл окно, вынул из него сетку от комаров и уже положил одно колено на подоконник, как вдруг почувствовал на груди ледяной холод.

Он запустил руку под рубашку и нащупал источник холода – нательный крест. Этот крест был освящен в 1959 году в Псково-Печерском монастыре Иеросхимонахом Михаилом*, его бабушкой, крестившей внука в тайне от деда, ярого коммуниста и сталиниста. Бабушка рассказывала, что незадолго до его рождения она купила золотой крестик и при посещении монастыря принесла его для освящения Михаилу.
Тот взял крестик в руку, а потом долго молча смотрел на бабушку. Этот взгляд она запомнила навсегда. Его не возможно описать словами, было ощущение, что он видит что-то такое,  недоступное простым смертным. Потом, со словами - этот крест не поможет твоему внуку, вообще золото не может помочь душе человека справиться с невзгодами, вернул ей его, достал из старинной шкатулки простой медный крестик на тонкой суррогатной нитке и подал его бабушке.

- Возьми этот крест, сама повесь его на шею твоему внуку и если он вырастет боголюбивым и честным человеком, то он защитит его от всех невзгод и поможет сохранить свою душу.
Бабушка так и сделала. В день окончания школы, сразу после возвращения с выпускного бала, она подозвала его к себе и надела на шею этот крестик. С тех пор этот крест был всегда с ним.

И вот сейчас он с удивлением смотрел на этот крестик, тот был не просто холодным, нет, он был покрыт инеем, как-будто долго лежал в морозилке холодильника. Иней постепенно превращался в капельки воды, потом высохли и они, а он все смотрел и смотрел на крестик. Он понял, что в это мгновение крест защитил его бессмертную душу, защитил от него самого, от его неверия в промысел Божий. Он понял, что его земной путь не может быть закончен прямо сейчас, для чего-то он еще нужен Создателю. Для чего он не знал, но поверил в это.

Он медленно отошел от открытого окна, затем вставил в него сетку от комаров, мелко-мелко порвал завещание и предсмертную записку, а затем упал на колени перед иконой. Откуда-то из глубин памяти всплыла давно им забытая молитва:
- Отче наш, Который на небесах! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе …   


 *) Иеросхимонах Михаил (Питкевич, 1877–1962) - один из последних Валаамских старцев, переехавших в Псково-Печерском монастырь после закрытия мужского Валаамского монастыря.
27 Аибга
Алексей Борзенко
На фотографии Коваценко Григорий Андреевич в разные годы жизни.
            
Анастасия Григорьевна Манихина долгое время вела обширную переписку с многочисленными родственниками и друзьями. Со временем адресантов становилось всё меньше и меньше, и она начала записывать свои мысли, размышления, новости, воспоминания в общую тетрадь.
               

       Коваценко родом с Полтавской губернии, Дейнеко с Черниговской. На Украине жилось тяжело. Земля была в руках панов (помещиков). Будучи уже взрослыми, женившись, оба мои дедушки и Коваценко и Дейнеко, поняли, что на Украине будет невозможно создать свое хозяйство, будет невозможно прокормить свои разросшиеся семьи и приняли решение о переселении на восток где, как они думали, много свободной земли. В 1886 году семья Дейнеко приехала в Сальский округ Войска Донского. В Сальских степях целинных земель было много, но хозяева земли казаки не разрешали переселенцам селиться вблизи водоёмов: рек, озёр. Были выделены участки в безводных местах. Пётр Акимович начал осваивать новое место жительства. Построил дом. Завёл скот. Вырыл несколько глубоких колодцев, но в них было мало воды. Качество воды было тоже не удовлетворительное. Вода была жёсткая с большим количеством солей. Часто вода уходила, исчезала из колодцев. Приходилось рыть новые и всё равно воды не хватало. Без достаточного количества воды невозможно разводить скот. Бедствовали. Из-за некачественной воды и плохих жизненных условий стали болеть и умирать дети. В 1888 году Пётр Акимович собрал небогатый скарб, забил окна и дверь, поцеловал, перекрестил дом и отправился на Кубань. Осели в станице Абинская, где прожили 11 лет. Где-то в это же время на Кубань в станицу Крымская приехала с Украины семья Коваценко. Отношение казаков к иногородним, а особенно к новым переселенцам было плохое. Их детям не разрешалось посещать школу. Учиться можно было только казачатам. Владеть землёй можно было только казакам. Иногородние были батраками. Они не имели права строить дома на фундаменте, крыть крышу черепицей, жестью, деревом (можно было только соломой). Не имели права участвовать в круге (решать какие - либо социальные вопросы). Было полное бесправие. 11 лет батрачества.
В 1900-м году, независимо друг от друга, они решили поискать счастья на Черноморском побережье Кавказа. В станицы приезжали вербовщики и агитировали иногородних переселяться на Кавказ, обещали подъёмные и налоговые льготы. Сбор представителей семей переселенцев проводили в Хосте. Здесь в переселенческом отделе, Пётр Акимович Дейнека встретился и познакомился с Андреем Никитовичем Коваценко. Землю предлагали только в горах. Из Хосты по горным тропам они добрались до Аибги, где на 1-м участке уже были переселенцы. Земля в равнинной части была распределена. Им предложили спуститься ниже на 4-й участок, где они и стали первыми жителями. Начали строить временное жильё. Строили год. Помогали друг другу. Через год привезли семьи. Шли в Аибгу пешком, только малые, Петя и Варя, ехали на лошадях, гружёных вьюками. Здесь в горах их ждал тяжёлый, свободный труд на своей земле. Начали корчевать лес на выделенных участках. На ровне со взрослыми трудились дети. Дедушке Коваценко было легче, т. к. у него были почти взрослые сыновья: моему папе Григорию Андреевичу, шёл 16-й год, его брату Аверьяну, было 18 лет, а у дедушки Дейнека сыну Ивану было 8 пет, Петру – 3 года. Земля наделялась только на лиц мужского пола. Трудно представить себе, сколько труда было вложено в расчистку леса и на постройку первых домов.
      Здесь высоко в горах на месте бывших черкесских поселений новые поселенцы получили возможность пользоваться плодами своего труда. Были посажены саженцы груш, чернослива, яблонь, грецких орехов и других плодовых деревьев, которые через пару лет стали давать обильные урожаи. На расчищенных от леса полях были высокие урожаи кукурузы, овощей, картофеля. Сажали ячмень, рожь, завели скот, птицу, пчёл. Моя мама, Мария Петровна Дейнеко вышла за муж за Григория Андреевича Коваценко в 1906 году. Венчались они в Красной поляне, где уже была церковь, для чего прошли путь в 18 километров преодолев гору Аибга. В селе Аибга церковь построили позже. Папа взял маму в дом своего отца. На мамины плечи легла вся работа по дому. Кроме того, она трудилась в огороде и в поле вместе с мужем. В 1907 году мой папа был призван в армию на 4-е года. Служил в лейб-гвардии драгунском полку, расквартированном в Петергофе. Во время службы он получил образование в объёме начальной школы, играл в полковом оркестре на бейном басу. Была большая фотография, на которой был снят весь полковой оркестр. На всех оркестрантах была красивая форма, которая почему-то в 30-е годы вызывала неприятие у некоторых, напоминая офицерскую. Эту фотографию сохранить родители побоялись, но сохранили ряд небольших по размеру фотографий отца с его сослуживцами. Отец в составе эскадронов полка не раз участвовал в праздничных парадах в Санкт-Петербурге и в Москве. Демобилизовался он в 1911 году. В 1913 году родился первенец Терентий, а в 1915 родился второй сын Георгий. В 1916 году отец был на войне, мать на минуту оставила детей в доме без присмотра Терентий из любопытства полез в печку. Одежда на нём загорелась и он получил сильные ожоги. Умирал мальчик в муках, в сердце мамы оставив на всю жизнь не заживающую рану.
       В Отечественную войну мой папа видел во сне убитого на поле боя своего сына Терентия. Рассказав маме этот сон, он постарался убедить её в том, что не надо больше страдать, что ему было предначертано погибнуть в огне, если не на пожаре в детстве, то в огне, в бою, в этом случае остались бы без отца его дети-наши внуки. У Жоры, Павла, Насти, если они придут с войны, а они не погибнут я верю, ещё родятся дети, родятся наши внуки.
        В первой Мировой войне мой отец был урядником Черкесского полка Кавказской туземной дивизии. Получил два Георгиевских креста, которые навсегда замуровал в фундамент своего дома в 1930 году, опасаясь доноса со стороны соседей, которые зная, что он служил в Дикой дивизии, называли его царским опричником. В 1979 году, я, Павел, Георгий, Татьяна, Мила посетили Аибгу в последний раз, отеческий дом был цел. Возможно он цел и сейчас, и где-то в его фундаменте хранятся Георгиевские кресты моего отца.
        В Гражданскую войну папа воевал в составе 11-й Красной армии Северо-Кавказской республики. Вернувшись с Гражданской, он в 1921-м году построил свой дом. Я уже родилась в новом доме 5-го декабря 1922 года. В двадцатые годы Григорий Андреевич Коваценко был председателем ревкома в Аибге, и подвергался большой опасности со стороны банд, скрывающихся в горах. Был председателем Аибгинского сельсовета. По каким-то соображениям он отказался вступать в партию и в году примерно 1927-28-м его сняли с должности председателя и поставили на эту должность человека, который не воевал в Гражданскую, не боролся за Советскую власть, а прятался в горах, но в удобный момент вступил в партию. Во времена коллективизации этот новый председатель поднял вопрос о раскулачивании нашей семьи, так как в своё время, отец построил на реке Псоу водяную мельницу, на которой молол зерно и не только для себя. Все односельчане вступились за моего отца. Он ни с кого не брал платы за помол и ему пришлось доказывать, что он не эксплуататор, что всё нажито своим трудом. Отец одним из первых вступил в колхоз и отдал в него и эту мельницу и весь скот. Лодыри торжествовали, с гордостью называли себя пролетариями.
         Навсегда уезжая из Аибги в Сталинград в 1958-м году, папа вырубил из дуба новые, монолитные кресты и установил их на могилах своих родителей, родителей жены, сына Терентия. Каждый участок имел своё кладбище. Имена и фамилии на крестах не писались. Каждая семья знала места захоронений своих родственников. В начале кладбища 4-го участка, стоят два вековых дуба, у их основания три могилы: семьи Дейнека, семьи Коваценко, и между ними маленькая могилка моего брата Терентия. В 1979-м году, я легко нашла эти могилы ориентируясь по дубам. Дубовые кресты не покосились, лишь слегка потемнели.
       Не могу не вспомнить с благодарностью моих родителей за атмосферу любви в семье. Мы воспитывались без криков и пинков. Правда Жоре и Павлу, иногда доставался ремешок от папы. Но так как это было за дело, то они, будучи взрослыми, весело вспоминали об этом. С раннего детства нас приучали к труду. Каждый знал свои обязанности и очень радовался, услышав похвалу от мамы и особенно от папы. Мы росли послушными и дружными. Старшие заботились о младших и чувствовали свою ответственность перед родителями. Чтобы учить детей и содержать их на стороне, родители работали на пределе сил. В колхозе платили трудоднями. Чтобы заработать наличные сдавали заготовителям и продавали на рынке огромное количество грецких орехов, сушку яблок, груш, чернослив. Чтобы сушить фрукты отец построил огромные сушилки и заготавливал дрова для их топки. Имели пасеку, сдавали мёд. Разводили свиней, мясо тоже сдавали.
        После окончания начальной школы в Аибге, Жору для дальнейшей учёбы отвезли в Ермоловку, там его устроили на квартиру в одной семье. Ему было 10-ть лет и он в этом возрасте начал самостоятельную жизнь в стороне от семьи. Конечно материально его содержали родители. В 1931 году он поступил в педагогический техникум в Абинской станице. В 1934 –м году Жора закончил техникум и сразу поступил в Краснодарский пединститут на физико-математический факультет. Проучился год и перешёл на заочное отделение. Дело в том, что папа написал сыну о невозможности свести концы с концами, в Адлере уже учились, живя на частной квартире, Павел и Мила. Жора принял решение о необходимости помогать семье, чтобы могли продолжить обучение сёстры и брат. В 1935-м году, он поступил на работу в среднюю школу города Гагры, сначала преподавателем физкультуры, а по окончанию 2-го курса пединститута он стал преподавателем математики в 5-х-7-х классах. Жора взял к себе брата Павла в 7-й класс. Вместе с Павлом приехали из Аибги Алексей и Андрей Дейнеки-дети дяди Вани. Вот они вчетвером жили в маленькой комнате на 1-м полуподвальном этаже своей школы. Окончив 7-й класс, ребята поехали в Ростов поступать в железнодорожный техникум и Жора решил взять меня. Я тогда окончила в Аибге 6 классов. (в 1935-м году открыли на 1-м участке неполную среднюю школу). Через год Жора взял к себе и Таню. Прожили мы втроём два года. Я окончила 9 классов, Таня-7 классов, а в сентябре 1939-го года сняли бронь с Георгия (началась вторая мировая война, немцы напали на Польшу) и его призвали в армию, в артиллерию. Помню торжественные проводы. Провожали учителя и учащиеся всей школы, принесли много цветов. Напутственная речь директора. весёлое оживление. Я гордилась и радовалась тому, что нашего брата так ценят и уважают учителя, любят ученики. Было ощущение какого-то восторга от происходящего. Глупый, наивный оптимизм шестнадцатилетней девочки. На следующий день приехал папа. Комната наша была завалена цветами. Он понял, что опоздал на проводы. Папа сообщил нам, что Павлу не пришлось закончить последний курс техникума и его тоже призвали в армию. Я видела растерянность, волнение, тревогу, страх моего отца и думала: "Чего он боится? Война где-то там далеко в Европе, а если придёт на нашу землю, то Красная Армия и мои братья быстро разобьют врага".
        Я и Таня проучились вместе ещё один год. Комнату оставили за нами. В 1940-м году был выпускной балл. Актовый зал школы был заставлен столами с закуской и шампанским. Меня на вальс пригласил наш классный руководитель, любимый учитель математики Левон Самсонович Киладзе. Много пели, танцевали, веселились до утра. Я больше никогда не встретила никого из ребят выпускников 40-го года нашей Гагринской школы. Не вернулся с войны и наш преподаватель математики Левон Самсонович Киладзе.
        Я подала заявление в МГУ. В ответном письме было отказано в общежитии, в случае приёма. Тогда я поехала в Краснодар и меня зачислили в пединститут благодаря аттестату с отличием. Получила место в общежитии, в котором предстояло прожить всего лишь один год.
        В первые дни войны нас студенток отправили на уборку хлеба в Кущёвский зерносовхоз. Работали на току с раннего утра до позднего вечера. Приходилось для просушки перелопачивать тонны зерна. К началу учебного года возвратились в Краснодар. Мой брат Павел учился в Краснодарском авиационном училище. Он, как мог, заботился обо мне. Когда по выходным его отпускали в увольнения, он водил меня в кафе и угощал шницелем, устраивал мне праздники чревоугодия. Вместо учёбы послали рыть окопы, сооружать противотанковые рвы. Начались авианалёты на Краснодар. Всё чаще раздавался вой сирен. Взрывными волнами от авиабомб были выбиты все стёкла в окнах общежития. Лётное училище эвакуировали: часть на Урал в город Чкалов, часть в г. Агдам в Азербайджан. Павел попал в Агдам. Перед отправкой он звонил мне в общежитие и настаивал на моём отъезде домой. По окончанию училища, для приобретения лётных навыков, Павел и несколько других выпускников училища перегоняли самолёты с ленд-лизовскими грузами из Ирана. Летали по приборам в любую погоду. Потом получили американские бомбардировщики – «Бостоны» и отбыли на фронт.
      В октябре студентов распустили по домам. Трудно было с выездом. На железнодорожном вокзале сотни людей штурмовали поезда. Из-за бомбёжек, поезда по расписанию не ходили, но я всё-таки села в поезд, который шел на Сочи через Армавир. Какой-то парень через окно втащил мои вещи, а потом за руки втянул и меня. На станциях Кавказская и Армавир был авианалёт. В общем, домой добралась без особых приключений. Дома с родителями жила Таня. Мила в Адлере училась на медсестру. Много испытаний выпало на её долю. Война застала её с мужем Игнатием Савеличем в Луцке. Игнатий был кадровым военным-пограничником. В первый же день войны пограничники вступили в бой. Мила, чтобы не попасть в оккупацию стремилась вырваться из города. Ей удалось сесть в товарный вагон последнего уходящего поезда. По дороге состав много раз бомбили и ей приходилось выпрыгивать из вагона и бежать в сторону от состава, а она была беременна. В Батайске её сняли с поезда, отправив в роддом, начались преждевременные роды. Ребёнка она потеряла. О муже ничего не знала, пропал без вести.
       В конце ноября я была призвана на строительство аэродрома в Адлере. Это была стратегическая стройка, на которой мы работали часто под дождём по колени в воде. Удивительно, что не болели, вот только некогда было лечить зубы, а потому их просто удаляли. В декабре по общей мобилизации я была призвана в ряды Красной. Армии. Призывали всех бездетных женщин в возрасте от 18-ти до 40-ка лет. Я оказалась в 180-м запасном полку. Нас учили стрелять, оказывать первую помощь, умению обращаться со средствами индивидуальной химзащиты.7-го декабря нас привезли в Старую Мацесту, в ванных зданиях и в подсобках которой размещался 34-й отдельный батальон химической защиты (ОБХЗ) Северо-Кавказского фронта. Нас распределили по ротам. Поскольку я умела печатать на машинке, командир батальона перевёл меня из роты в штаб писарем. В январе, батальон передислоцировали в посёлок за Адлерским мостом. От Аибги это небольшое расстояние. Я попросила комбата отпустить меня домой на три дня, напоследок проведать родителей: «Завтра праздник-крещенье, я хочу порадовать родителей»
 Комбат отговаривал меня от этой затеи:
 - "Горная дорога в Аибгу опасна и летом. В горах сейчас снегопады. Сорвёшься в пропасть или попадёшь под лавину. Мне отвечать за пропавшего бойца, а тебя запишут в дезертиры".
 В конце концов сжалился и отпустил. За мной с двумя лошадьми заехал Алексей Маркович, муж Ксении, приёмной дочери моих родителей (после эпидемии испанки сирот разбирали соседи в свои семьи). Алексей Маркович уже был списан из армии по инвалидности после ранений. Мы с большим трудом добирались до Аибги. Пришлось чистить несколько больших обвалов, заваливших значительные участки дороги. Особенно трудно пришлось с переводом лошадей на этих участках. Ноги лошадей погружались глубоко в снег, они чувствовали край пропасти, чувствовали опасность и не хотели идти. Пришлось заночевать в горах у костра. Папа и мама встретили с радостью и слезами. Благодарили и упрекали меня за то, что я решилась на такую опасную дорогу только для того, чтобы повидаться с ними. В доме родителей я пробыла всего один день. Обратная дорога была такой же трудной. Меня сопровождал папа. Он ехал в военкомат записываться добровольцем на фронт. В часть я прибыла без опоздания. Отцу, в военкомате сказали, что он нужнее здесь, в тылу, кто-то же должен кормить армию.
       Из штаба фронта приехал офицер. Он предложил мне составить какой-то документ. Когда документ был готов, он прочитал его и сказал комбату: "У нас в штабе дефицит грамотных людей, я думаю, что вашего писаря мы заберём". Что и случилось через несколько дней. И никак ни будь: за мной прислали машину на которой приехал офицер с этим важным заданием. Так я простилась с 34-м ОБХЗ. Меня определили в отдел кадров химуправления фронта. Пока особисты проверяли, посылали запросы в Адлер, я работала связной между отделом кадров и другими отделами штаба фронта. После проверки меня допустили к секретной переписке.
     9-го августа 1942-го года был сдан Краснодар, Ейск, Майкоп. В сентябре началось сражение за Туапсе. Немцы рвались к перевалам. Я переживала, боялась, что они прорвутся и захватят Сочи, Адлер, Аибгу.
      В январе 1943го года, в штаб фронта прибыл со своим взводом лейтенант Манихин на строительство блиндажей. Его взвод разместился на хуторе, где я жила и здесь состоялась наша первая встреча. 19-е января всегда был для меня праздничным днём. В Аибге все отмечали и Новый год, и Рождество, и Крещенье. Некоторые мужчины купались в этот день в Псоу. 19-го января день рождения моего брата Павла и наша семья всегда его поздравляла. 18-го января 1943-го года я шла в штаб и несла поздравительное письмо брату. Борис Манихин шёл мне на встречу. Моё сердце подсказало, что он идет познакомиться со мной. Он первый отдал мне честь со словами: «Товарищ рядовой разрешите обратиться?». Я кивнула.
     Сегодня святки - девушки гадают. Погадайте на меня: "Что предвещает мне будущее? Я погибну или нет на этой войне?"
    - Вы верите в провидение?
    - Я верю в эффективность собственных действий.
    - Тогда зачем гадать?
    - Это нужно вам. Если не погибну, то я ваш суженый.
Помню я обомлела, покраснела, сказала, что тороплюсь и побежала в сторону штабных блиндажей.
Ночью я гадала. Получилось он не погибнет. На следующий день мы снова встретились.
Поздоровавшись он спросил:
    - За ворота башмачок сняв с ноги бросали?
Я ответила:
    - К сожаленью башмачка не было, бросала кирзовый сапог. Во что ещё вы верите?
    - Верю в победу и в чудеса, бывающие в ночь на Крещенье.
    - С вами, хоть раз было чудо на Крещенье?
    - Год назад я командовал отделением «Катюш» из трёх машин. 18-го января вечером мы вышли на позицию, дали залп и рванули в тыл. Пересекали какую-то речку. Две установки прошли, а последняя провалилась под лёд по самую крышу. Потеря «Катюши» грозила трибуналом. К счастью, недалёко стоял дивизион 152-мм гаубиц, транспортировали их мощные тягачи, СТЗ-5 "Сталинец". Пока солдаты прорубали во льду канал от машины до берега, я с полчаса нырял в святую крещенскую воду, прикреплял троса к машине и периодически грелся у костра. Я мерзляк и никогда не закалялся, а тут не чувствовал холода. Машину вытащили. Я не заболел, не было даже насморка. Разве это не чудо?
    Я рассказала ему, что год назад я тоже замерзала в горах и грелась у костра в Крещенскую ночь, когда добиралась к родителям в Аибгу. Я мечтала, чтобы появились двенадцать месяцев и растопили снега в горах. Но чуда не произошло.
    Выслушав мой рассказ, он заявил, что крещенское чудо произошло сегодня и оно в том, что мы встретились.
    Мы ещё встречались несколько раз, но срок командировки кончился и лейтенант Манихин со своим взводом вернулся на передовую. Уезжая он сказал, что мы обязательно встретимся после войны: "Надеюсь, что придёт ей конец".      
    Как только немцы стали отступать от Туапсе, мы двинулись в путь. Мы двигались по сожжённой Кубани. В мае добрались до красивейшего хутора в близи станицы Холмская. В отличии от других поселений дома и крупные здания были не разрушены. Вокруг хутора был лес. Это был какой-то оазис в степи. Улицы утопали в цветущих акациях, их запах дурманил, кружил голову. Мы ночевали в бункерах спецмашин. Звёздная ночь, тишина и пение цикад. Спать не хотелось. Было ощущение чего-то необычного, волшебного. Утром мы покинули это райское место. По дороге комбат сообщил нам, что это был лепрозорий, а его жители эвакуированы в тыл, потому он и цел, что немцы боялись и обошли его стороной. Мы ехали по разбитой дороге мимо разрушенных, догорающих хуторов и станиц, где-то недалеко грохотала канонада, было не чем дышать - трупный запах, смрад преследовал нас. Приходилось надевать противогаз. В эти моменты я думала:"Почему такое несоответствие – рай в лепрозории и ад вне его?" Ожидание и боязнь эпидемии, выбивающиеся из последних сил бойцы похоронных команд, переполненные полевые госпиталя, врачи в пропитанных кровью халатах, налёты вражеской авиации и огонь наших зениток, маленькие дети вокруг сбитого, дымящегося, немецкого самолёта, бросающие камни в обгоревшие трупы лётчиков, слёзы молодых измождённых женщин, похожих на древних старух, умоляющих нас забрать их с собой, эвакуировать, не оставлять на повторную оккупацию в случае отступления и нового прихода фашистов.
     В мае в штабе фронта появился Г.К. Жуков. Он лично руководил операцией по прорыву немецких оборонительных рубежей под станицей Крымской. Жуков провёл совещание с комсоставом штаба фронта. Я готовила ряд документов для этого совещания.
      В отделе кадров был большой объём работы с документами, кадровики не справлялись. У меня, как у рядового бойца была 3-я форма допуска. Я допускалась к работе с документами только с грифами: для служебного пользования и секретно. С грифом совершенно секретно и особой важности имел право работать офицер с 1-й или 2-й формой допуска. Мой начальник подал рапорт начальнику отдела кадров с предложением о моей демобилизации и оформлении в качестве вольнонаёмной. Так в октябре 1943-го года я сняла солдатские погоны. Мне присвоили высшую форму допуска, допустили к работе с документами любого грифа секретности и завалили работой, но я справлялась.
       Приезжал лейтенант Манихин. Мы радовались встрече. Его вызвали в штаб фронта, присвоили звание старшего лейтенанта и поручили сформировать отдельную 13-ю роту химической защиты, подчиняющуюся непосредственно химуправлению фронта. Он уехал на формирование роты в Краснодар. Но не долго пришлось ст. лейтенанту Манихину командовать сформированной ротой. Бои на Кубани завершились разгромом немцев, бежавших через Керченский пролив в Крым. Северо-Кавказский фронт стали расформировывать и из его частей формировать Приморскую Армию, которой предстояло вести бои за Крым. Меня переводили в оперативный отдел этой армии. Мой бывший начальник подполковник Маканин говорил мне: "Никого не слушай, не соглашайся, там будет бойня, мясорубка. У тебя оба брата на фронте, для одной семьи достаточно. Девочка пиши рапорт, уезжай домой".
       Внезапно появился ст. лейтенант Манихин, прибывший за назначением в Приморскую Армию. Судьбе было угодно опять нам встретиться. Ночь мы провели в Эмке начальника. Борис поддержал совет подполковника, сказал, что найдёт меня после войны. Его отправляли в 255-ю морскую бригаду командиром роты. Бригаде предстояло штурмовать Керчь.
       В конце ноября 1943-го года я вернулась домой. Папа, прижав меня к груди плакал. Таня работала в колхозе бухгалтером. В марте папа привёз Жору. Жора рассказал свою военную историю:
     -  Утро 22 июня мой 437-й артиллерийский полк встретил на марше при подходе к городу Могилев-Подольску. В 16 часов получили первый бомбовый удар. Первые убитые и раненые. В старом укреп районе под Могилев-Подольском вступили в ближний бой. Вот здесь, 17 июля 41-го года я получил первую фронтовую отметину - тяжёлое осколочное ранение в руку и ногу. Два месяца пролежал в госпитале в Харькове. Раны зажили, и я был направлен в 51-й артполк РГК, который вёл ожесточённые бои на Харьковском направлении в районе Чугуева и Волхов Яра. Эти зимние бои декабря 41-го года отличались особой жестокостью и кровопролитием. Немцы беспрерывно бомбили, а мощные атаки, поддержанные танками, шли одна за другой. Наши части изматывались, не хватало боеприпасов. Потери были огромные с обеих сторон. Не успевали убирать трупы, и они замороженные, исчезали под снегом. Враг замыкал Харьковское кольцо. Я получил вторую фронтовую отметину - осколочное ранение под правую лопатку. Снова два месяца в госпитале в городе Шахты. И на этот раз выдюжил. Снова в строй 103-й отдельной стрелковой курсантской бригады. Отступая, мы сражались уже на Кубанской земле в районе «Волчьих высот» под Новороссийском. 3-го сентября 42-го года третья фронтовая отметина, тяжёлая контузия, перелом позвоночника. 14 суток не приходил в сознание, затем полгода в госпиталях Новороссийска, Геленджика, Батуми, Сочи.
    Жору не хотели отдавать отцу: "Что вы будете с ним делать? Инвалид первой группы Он будет неподвижен всю оставшуюся жизнь. Мы заберём его в дом инвалидов.»
Отец не согласился: «Это моё дитё. Мой крест. Какой ещё дом инвалидов?"
Несколько месяцев Жора лежал парализованный. Родители его одевали, кормили. Ежедневно грели воду, купали его в корыте с какими-то травами, семенами. Делали массаж, парили в бане. Особый эффект дало пчелоужаливание. Добились на первых порах, чтобы он мог сидеть в подушках и сам мог держать ложку. Отец сам сшил ему корсет. Только благодаря -родительскому подвигу, через год, его поставили на костыли. Но и сам он совершал героические усилия, удивлявшие всех, преодолевая боль, как мог тренировал своё тело. Мы с Жорой стали работать в школе. Школа была на 1-м участке (от нас 4-км в гору). Каждое утро отец готовил лошадь, помогал Жоре сесть в седло, я брала лошадь под узду и мы шли в школу.
      В середине марта я повезла Жору на медосмотр в госпиталь в Гагры. Здесь в Гаграх состоялась неожиданная встреча с моим одноклассником, учеником Георгия, старшим лейтенантом Виталием Попковым. Почему в марте 1944-го года он оказался в Гаграх, не могу знать. Откуда-то узнав, что его любимый учитель Георгий Григорьевич здесь в госпитале, он нашёл нас. Повёл в ресторан. Угощал не жалея денег. Я никогда не была в ресторане и не могла предположить, что сейчас, во время войны, здесь в Грузии есть такие места, где такая богатая обстановка, такие изысканные продукты и, что много людей могут себе позволить тратить такие большие деньги. Все посетители ресторана с любопытством поглядывали на нас. Мне было приятно, что на груди моего одноклассника орден Отечественной Войны, Орден Красного знамени, Два ордена Ленина, Звезда Героя Советского Союза. Я обратила внимание на то, что в ресторане почти не было женщин, зато было много молодых парней призывного возраста, которые азартно танцевали лезгинку. Как только оркестр переставал играть, очередной джигит нёс оркестрантам деньги и танец продолжался. На вопрос Виталия почему они не в армии, Георгий ответил:"Местные джигиты только изображают из себя смелых воинов, а сами откупаются от призыва или достают документы о болезнях". Виталий, сурово посмотрев на танцующих, произнёс со злостью:"Да, лихо  пляшут инвалиды".
  После ресторана, Виталий повёл нас в фотоателье, где мы сфотографировались на память (Фото представлено к рассказу "Последний таран Маэстро").
      Перед Новым 1944 годом я получила письмо от Бориса. Он поздравлял с Новым годом, сообщил, что его родители погибли ещё в 1942-м году, в августе при авиаударе по Сталинграду. После этого писем не было до марта. В марте я получила письмо обратный адрес которого был: Сочи, эвакогоспиталь (номер не помню), санаторий НКВД-2. Он сообщил, что после высадки десанта в Керчь, начались уличные бои за город. Его батальон пробивался к горе Митридат. Склоны горы были усыпаны телами в чёрных бушлатах. Наступление стало захлёбываться и был получен приказ коммунистам возглавить штурмовые группы – "Коммунисты вперёд". (Б. Манихин вступил в ВКП(б)в мае 1942го года). 30-го января 1944-го года, на подступах к горе Митридат, старший лейтенант Манихин был ранен в голень правого колена, правое и левое плечо, крестец, касательно в голову. Рядом с ним убит бывший начальник особого отдела подполковник Маканин, который уговорил меня уволиться из армии. У него остались сиротами две дочери.
      Борис Манихин чудом был переправлен назад на материк. Переправу и катера бомбили. Суда под Красным Крестом расстреливали на бреющем полёте немецкие самолёты. Пролив был нашпигован донными минами. Время было потеряно много. В Ахтанизовской станице оказали только первую помощь. Стационарный госпиталь находился в станице Варениковская. По прибытии в госпиталь врачи установили газовую гангрену и заявили о необходимости ампутации ноги. Борис не соглашался: "Дома нет, родителей нет, без ноги – лучше умереть". Тогда его положили на ночь в "мертвецкую" - неотапливаемое, холодное помещение с трупами умерших. Утром зашёл врач, спросил: "Не передумал? Смотри к вечеру будет поздно". Борис ответил: "Передумал. Режьте. Уж больно неприглядная у вас обстановка в этой комнате". Усыпили хлороформом и увезли в операционную. Ногу отняли выше колена.
      Он не просил меня приехать. Это было прощальное письмо и заканчивалось словом – прощай. Я рассказала о нём своим родителям. Мать сказала мне: «Поезжай».
      Я отправилась к нему в госпиталь. Когда я зашла на территорию, очень волновалась и решила сначала пройти по аллее к морю, чтобы немного успокоиться. На встречу, на костылях шёл Борис. Он улыбнулся и сказал: "Зря говорят, что не бывает чудес. Вот оно чудо. Твой приезд - царский подарок для меня".
      Я уволилась из школы и переехала в Хосту к Миле, чтобы ухаживать за Борисом. Выздоровление шло медленно. В связи с начавшимся рожистым воспалением культи пришлось делать реампутацию. Выходили осколки из других участков тела. Мы вместе строили планы на будущее. Приезжали родители, знакомиться с моим будущим мужем. Мать сказала, что вместо Терентия, бог подарил им нового сына.
      В октябре, Борис уехал в Сталинград и вскоре прислал письмо, в котором сообщил, что обком партии направил его на работу на 91-й завод (нынешний Химпром), с представлением комнаты в коммунальной квартире. В скором времени я получила вызов для поездки к нему в Сталинград. Я взяла справку в институте, по которой могла сделать перевод в Сталинградский пединститут. Седьмого ноября 1945-го года мой поезд прибыл в разрушенный Сталинград. Стоя у окна и вглядываясь в темноту я подумала: "Начинается новая жизнь. Я приложу все усилия, чтобы она была счастливой, как у моих родителей, как у моих бабушек и дедушек".
               
       Манихина Анастасия Григорьевна умерла 02.04.2019 года. В 14-00 часов дочь позвала её к обеду. Получила ответ: "Хорошо, спасибо". Прошла минута дочь вошла в её комнату повторить приглашение.
      Прежде чем уйти в другой мир, она успела положить на журнальный столик очки, ручку и общую тетрадь. На последней странице была последняя запись: "Всё предопределено. Единственный мой, спасибо тебе за то, что ты был со мной в этой жизни".
28 Федя
Роман Синицин
       Тяжёл и кропотлив труд в конструкторском бюро. Он отбирает много нервов и энергии. А тем более, если ты изобретатель, коим и являлся наш герой.

После длинного трудового дня в конце недели душа и тело Фёдора просили отдыха и умиротворения. Они просили разрядки и перемен в жизни. А как он это мог сделать? Да так же как и сварщики, сантехники, начальники любого уровня, поэты, музыканты и космонавты. Ведь у них тоже труд тяжёл и отнимает много нервов.
Фёдор иногда позволял себе зайти в питейное заведение и пригубить стопку, другую. Конечно же, не в одиночестве! Там были и космонавты, и поэты и сантехники. Всем им хотелось отдохнуть сначала душой, ну а потом и телом. Расслабиться, поговорить по душам о политике, о женщинах, об удачах и несбывшихся мечтах. При этом, не забыв слегка приврать. Ну, а там уж куда кривая заведёт. Чего греха таить, на кривой встречались всякие, и кривые и косые и даже вполне симпатичные. Мужчины ведь охотники. Прежде всего, до женского полу. Ну, во всяком случае, пока ещё большинство на нашей необъятной родине. А на этой охоте как бывает? Либо ты кому-то рога наставишь, либо тебе рога поотшибают.
 
Что произошло с ним сегодня, Федя помнил смутно, но подозревал, что, скорее всего и то и другое. Так или иначе, но, в конце концов, кривая вела его домой к жене и детям. И вот он уже у заветной двери.

Звонок, ещё звонок. Видно, не слышат. Фёдор хотел позвонить ещё раз, но из-за дверей раздался женский голос:

- Чего надо?
- Любимая, это я, твой муж, вернулся в родную гавань, открывай!
- Опять пьяный припёрся, не открою, иди, швартуйся к другим берегам, откуда приплыл.
- Да ты что, родная, я сухой, как пустыня сахара.
- Знамо дело! Ты в прошлый раз тоже сухой как Каракум был. И притащил с собой целый оазис. Я в начале думала, мираж, а потом как дыхнул, сразу прозрела. Да ещё какой оазис, в комплекте с животными.
- Милая, я же тебе говорил, это мы с мужиками в бане парились. Видно, веники нам "бу" подсунули.
- Я заметила, ещё и трусы подменили на женские. Тоже "бу", кстати!
- Трусы Валеркины, он у нас нетрадиционной ориентации.
- Да звонила я его жене, она была приятно удивлена, да и Валерка тоже. Обещали тебя самого переориентировать, оторвать источник устремлений и направить в источник утренних желаний.
- Какие желания? Какие устремления? Ты меня домой пустишь?
- Сказала, нет! Иди к соседке, самогонный аппарат обратно в батарею переделывай, морозы уже на носу. Заждалась тебя наверное, сидит, скучает. Или вам там вдвоём не страшны морозы? Сладкая парочка.
- Да причём тут Людка-то? И не самогонный аппарат, а скороварка с вытяжкой.
- То-то она жаловалась, что у неё весь борщ на потолок вытянуло, аж самогон закусить не чем.
- Жена, пусти в избу, муж опочивать хочет.
 
Фёдор стал долбить кулаком в дверь квартиры. С той стороны раздался старческий голос:

- Чую, шнапсом пахнет. Что, Танька, немцы опять напали?
- Да нет, дедушка, это внук твой, раненый на всю голову, из плена бахуса вернулся. Слышишь, на морзянку перешёл?
- Пленных в дом не пущять, пусть обратно к своим немцам возвращается. Мне такой внук не надобен, да и морзянка какая-то не нашенская. Плавнее надо выстукивать, плавнее.
- Да ты что, дед, это же я, внук твой, Фёдор, с работы домой иду. Открой дверь, пожалуйста.
- А ну глянь в глазок, я своего внука знаю.
 
Фёдор подошёл поближе и уставился в дверной глазок.
 
- Ну да, чуб вроде наш, рыжий и рожа в веснушках. Вот только водолазная маска меня смущает. У нас в роду водолазов не было. 
- Да какая маска? Это очки, дедушка!
- Мой внук дома! Сидит вон, уроки учит. Вылитый я в молодости. Помню, также в церковно-приходской сидел. А батюшка мне к-а-ак кадилом по лбу трясь! Учи, говорит, физику, отрок, а не на сестёр заглядывайся. А я ему, да тут сестёр-то и в помине нет. А он, а это тебе заблаговременно, а то потом поздно будет, ежели траекторию полёта не рассчитаешь.
 
Фёдор опять начал колотить в дверь.
 
- Пусти домой, дед, это ж я, твой внук родимый.
 
С той стороны послышалась удаляющаяся шаркающая походка.

 - Тебе, мужик, в океанариум надо, тебя там пингвины, тьфу ты, дельфины уже заждались.
- Какие пингвины? Ты куда пошёл, дед? А я как же я? Мне же спать хочется, - Федя стукнул кулаком о стену.
 
Скрипнула соседская дверь и из неё показался длинный крючковатый нос. Затем морщинистое лицо, глазки бусинки, узкие губки и длинный острый подбородок.
 
- Батюшки, опять Федьку из дому выгнали, - проговорила бабулька, поправляя гребешок на длинных седых волосах.
 
Она шагнула на площадку, опираясь о палочку.
 
- Никто меня не выгонял, я ещё только домой иду, - обратился он к ней, вальяжно оперевшись о стену и завернув ногу за ногу.
- Да? Странно как-то. А почему в трусах? Что, от Людки идёшь?

Фёдор насупился и взглянул на ноги.

- Ну и чего? Сейчас мода такая, трусы, пиджак и галстук на голое тело. Это стиль от Юдашкина.
- Не знаю, у какой Дашки ты был, но ноги надо было побрить. А то рыжий покров не подходит к цвету твоего галстука.
- Ой-ё-ёй, а вы стилист, я посмотрю, тётя Маша, - ухмыльнулся Федя.
- Нет, я парикмахер. На месте твоей жены давно бы отстегнула тебе твоё хозяйство.

Она ткнула палочкой ему между ног.
Федя отскочил назад ухватившись за причинное место и сморщился.
 
- Ты, Фёдор, деструктивный элемент, подрывающий устой общества и сеющий смуту в массах.
- Вы опять, я посмотрю, тётя Маша, Ленина перечитывали?
- Чего я читаю, не твоего ума дела. Иди лучше домой, не фиг к Людке бегать. Ишь ты, ходит он к ней. Видите ли, мясорубку ей надо починить, а то колбаски плохо выходят. Гляди, добегаешь, досуёшь свою колбасу в мясорубки.
- Да при чём здесь Людка?
- А что, к Светке со второго этажа ходил что ли? Так ей уж шестьдесят стукнуло. Свят, свят, ни как на старух потянуло.
 
Бабушка попятилась назад, шмыгнула в квартиру и закрыла дверь, щёлкая засовами.
 
- Правильно нам на партсобрании говорили, западные деклассированные элементы несут распущенность в ряды нашей молодёжи...
 
Тётя Маша ещё что-то бубнила, а Фёдор стал опять барабанить в дверь.
 
- Вика, жена родная моя, открой дверь, видишь, муж твой замерзает без любви, без ласки. Вот подожди у меня, ещё поплачешь горькими слезами. Закончу проект лазерного трициклета, получу нобелевскую премию и улечу на Гоа, а тебя с собой не возьму. Зачем я дверь от банковского сейфа в квартиру установил? Хорошо хоть, динамики вывел.
 
Успокоившись, Фёдор достал платочек из кармана пиджака, встряхнул его, постелил на пол и уселся.
 
В этот же момент открылась ещё одна соседская дверь. В проёме показалась женская фигура в коротеньком халатике.
 
Люда была женщиной почти средних лет, с юности имевшая огромное желание похудеть в ближайшем будущем. Время шло, желание не пропало, а вот будущее так и не явилось. В её космически-чёрных глазах при виде чужих мужчин всегда загорались звёзды. Много, много раз эти звёзды пытались выцарапать законные обладательницы тех мужчин, но всё без толку. Люда была непреклонна в достижении своих целей и давала кровавый бой. Собственнический инстинкт для неё был чужд и вины своей она в том не видела. Попользовался, дай другому! Был её лозунг. И так было во всём, начиная от пачки соли и заканчивая чужим мужем. В конце концов, женщинам приходилось воздействовать на своих благоверных, чтобы отвести от звёздных чар. А уж метод воздействия у каждой был свой.

- Федя, а ты дашь мне прокатиться на своём трициклете?
- Дура ты, Людка. Трициклет - это тебе не мопед. А цикличнотермоденомичная ракета. Но, если захочешь, то прокачу, в один конец.
- Ну, если только на Гоа, вместе с тобой.
- Вот точно, дура. Ты что, третью мировую хочешь устроить?
- Нет, я хочу быть с тобой, и буду с тобой.
 
Она потрепала его рукой за рыжую шевелюру.
 
- Пойдём ко мне, Федюньчик! У меня много любви! И ещё, как её там, ласки, вот.
 
Люда подмигнула ему правым глазом, под которым красовался симпатичный синяк в виде полумесяца.
Фёдор взглянул на неё снизу вверх.
 
- Опять ты, Людка, мужика с кем-то не поделила?
- Да ничего и не делила.
 
Она прикрыла полумесяц ладошкой.
 
- Так, пустила на недельку пожить. Стоял там, у магазина, какой-то, под дождём мок. Бедный, несчастный, исхудавший весь, а в глазах тоска и безысходность. Подумала, ничейный, надо помочь человеку. Привела домой, опоила, обкормила, обстирала, уложила, обогрела.
- И как это?
- Приласкала, вот. Думала, этот мой будет. И тут жена явилась. Как и нашла-то его?
- А он что, не сказал, что женат?
- Нет, не сказал. Молчал всё, улыбался, да головой кивал. А мне что, слушает, не перебивает. Идеальный мужик! Оказалось, глухонемой. Даже имени его не узнала. То ли Гога, то ли Гия. Весь такой волосатый. Ну, настоящий мужчина.
- Так это же Гоча, из соседнего дома. У него пять детей. Как же ты его не узнала?
- Не узнала, вот тебе крест, истинный, - ответила Люда, перекрестив Фёдора.
- Завралась ты, Людка, он же в прошлом году у тебя две недели жил.
- Ну, тож в прошлом году было. Столько воды уже утекло. У меня это, память на лица не очень. Ну что, пойдём ко мне? У меня наливочка есть. Хряпнем, как в старые времена по полторы кружки? В этот, как его там, в армрестлинг опять поиграем.
- Нет, Люда, я в прошлый раз наигрался. Пока не готов опять целый месяц на костылях ходить. Да и гипс на руке тоже мешал решать проблемы мирового масштаба.

На лестничную площадку поднялся субъект лет шестидесяти. Встал перед квартирой Феди и начал звонить. Широкополая шляпа на вытянутом интеллигентном лице. Если, конечно, бывают такие? Ну, раз бывают туповатые, значит должны быть и интеллигентные. Длинный плащ на худеньком тельце, а в руках букет роз и мороженое.

- Во, гляди-ка! Детям цветы, жене мороженое, - захихикала Людка.
 – Мужчина, а Вы к кому? - обратился Федя к субъекту.
- Как к кому? К самой прекрасной женщине на свете.
- Слушай, мужик, это же я, ты не в ту дверь звонишь, - заулыбалась Люда, оголив ножку и проведя по бедру ладонью.
Субъект взглянул на неё и открыл рот в недоумении. Потом всё-таки произнёс:
 
- Да, мадам, Вы, конечно, прелестны и очаровательны, но не в моём вкусе.
 
Фёдор вскочил на ноги и, подойдя к незваному гостю, схватил его за воротник:

-  К какой женщине? Ты что, мужик, давно по лестница не катался?
- Позвольте, молодой человек, что Вам надо?
 
Интеллигент ухватился тонкой ручонкой за руку Фёдора, уронив цветы.
 
- А я тебе сейчас покажу, что надо.

Фёдор поднёс большой веснушчатый кулак к глазам гостя.
 
- На вот, посмотри и можешь даже понюхать.

Глаза интеллигента сбились в кучу, уставившись на кулак. Он хотел что-то сказать, но тут из-за дверей раздался голос:

- Кто там?

Субъект встрепенулся и произнёс хриплым голосом:

- Это я, Светочка, ко мне тут хулиган с падшей женщиной пристают.
- Вы ошиблись, Светлана Петровна живёт на втором этаже, в восьмой квартире. А хулигану передайте, чтобы прекращал сообщаться с падшими женщинами.
- Ой-ёй-ёй, на себя посмотри, - взвизгнула Людка, - проститутка доморощенная!

Фёдор освободил хватку и отпихнул интеллигента, переключившись на соседку.
 
- Ты мою жену не смей так называть, я тебе этого не позволю.

Субъект начал бочком прокрадываться вдоль Феди.
 
- Господа и дамы, я вас покину, вам тут и без меня не плохо.

Фёдор схватил его за ворот сзади, развернув лицом к себе.
 
- Ещё раз увижу, шляпа до трусов провалится вместе с головой. Понял?
- Конечно, понял. Ну, я пошёл?
 
Интеллигент хотел идти, но Федя не отпускал хватки.
 
- А вообще-то извини, ошибочка вышла. Ты-то тут вроде и не причём.
- Да ничего, ничего, с кем не бывает. Ну, я пошёл?
- Да, конечно, иди.
 
Наш изобретатель отпустил хватку, и интеллигент вприпрыжку стал сбегать с лестницы. И уже спустившись на второй этаж ниже, заголосил:

- Бандиты, проститутки, извращенцы, алкоголики, я вам это не прощу. Всё будет доложено, описано и оформлено во внутренних органах!

Но Фёдор уже этого не слышал, а грозил пальцем у лица Людки.
 
- Жену мою не тронь, она святой человек. Ангел во плоти и даже лучше.
- Да нужны вы мне оба. Вот и убирайся к своему ангелу. Я себе мужика и посимпатичней найду и драндулет мне твой не нужен, - произнесла соседка, уперев руки в бока.
 
Фёдор остыл и опустился опять на свой платочек.
 
- Да как же я уберусь, если в дом попасть не могу.
- Сейчас приду.

Люда удалилась в квартиру и через пару минут появилась вместе с брюками.
 
- На вот, в прошлый раз без штанов от меня ушёл, я их даже погладила и ключ там есть.
 
Фёдор поднялся на ноги и полез целоваться к соседке.
 
- Ой, спасительница ты моя.
- Но, но, но, - отстранилась она от него, - забери штаны и вали к своей ненаглядной. А я хоть ещё раз свяжусь с женатым, да не в жизнь! Своего буду искать, единственного, неповторимого и родного.
 
Люда захлопнула дверь прямо перед носом Фёдора.

Наш герой надел брюки и открыл дверь в квартиру. Дед сидел в гостиной, раскачиваясь в кресле-качалке и читал газету «ЗОЖ». Сынок мирно посапывал у себя в детской, а жена плакала на кухне за столом. Он подошёл к ней, погладив по голове.

- Прости меня, любимая. Я так испугался, когда этот мужик стал звонить к нам. У меня даже в голове не укладывалось, что ты можешь мне изменить. Вся жизнь перед глазами пролетела, думал всё, потерял тебя.
- И потеряешь, если не одумаешься.

 Вика подняла голову и взглянула в глаза Фёдора.
 
- Видит Бог, я устала от твоих похождений.
 
Он встал на колени и стал целовать её руки.
 
- Милая моя, родная, самая любимая, я больше не буду. Всё, с этим покончено навсегда. Пить брошу и по женщинам ходить и врать, всё у нас будет по-новому. Верь мне, Вика.

Фёдор пустил скупую мужскую слезу, снял очки и с махнул её платочком.

 Эх свежо предание да вериться с трудом. Да я свойм трициклетом клянусь тебе любимая! Тебе тут муженёк из бюро звонили,какой то проэкт закрыли. Говорят что в стране столько навоза на топливо нет а в Голландии заказывать дорого. Она нежно провела рукой по его рыжей шевелюре.
29 Люди-звери
Айк Лалунц
Костёр пылал ярко и притягательно. Его оранжевые языки, словно в какой-то необузданной пляске скакали по поленьям, наполняя пространство вокруг характерным потрескиванием.

У костра сидели трое. Старик помешивал большой ложкой в закопченном котле.

Парень лет двадцати, одетый в свитер с подпаленным на костре рукавом, время от времени подбрасывал в костер сухие ветки, а другой, значительно младше, в штормовке с натянутым на глаза башлыком не переставая курил и неотступно смотрел на огонь.

Старик искоса поглядывал на него, неодобрительно покачивая головой. Наконец старик не выдержал, поднялся с бревна, подошел к курившему и вынул из его руки сигарету.

– Ну, всё, хватит. О себе не думаешь, подумай о матери, – с этими словами старик затоптал початую сигарету.
– Всё равно ненавижу… – хрипло произнес парнишка непонятно о ком.
– Ненавидь, сколько хочешь, только с курением завязывай, – ответил старик.
– Дядь Вань, ты сейчас не лезь. Сашка пропсихуется и успокоится, – подал голос парень в свитере.
– Ты Сергей мне не указывай, мал ещё. Сгоняй лучше на ручей, принеси воды вон в том котле, да поболе.

Парень беспрекословно поднялся и, захватив котелок, исчез в темноте. Через некоторое время он вернулся, поставил котелок на огонь, протянул к костру покрасневшие руки. Искоса взглянул на Сашку

– Ну ладно, Сань. Ну, может, ещё  вернется. Набегается и придет.
– Если жив, – пробормотал Сашка.
– Да чо ты буровишь! Жив, конечно! Сколько раз так было – всегда возвращался. Хозяин должен верить – тогда собака вернётся, – рассердился Серёга.
– Я всегда верил. И сейчас верю. Только не спокойно что-то. Слыхал? Целый день стреляли. А вдруг в него. И нахрена я его с поводка спустил.
– Ладно, Саня. Будем надеяться, что придёт, – сказал старик.
– И этих найдём, – вставил Серёга.

Помолчали. В разлившейся тишине слышалось потрескивание горящих поленьев.
Было прохладно. Первые заморозки легли на землю тонким инеем.

– Жаль, не успели сегодня… – Серёга не договорил.
К костру из темноты вынырнули двое мужчин, по виду охотники. Старший как-то слишком картинно улыбнулся и сказал: «Мир вашему очагу. Разрешите у огонька погреться, а то мы с дороги сбились».

Улыбка у него была сама по себе, глаза сами по себе. Фальшиво выглядело. Сашка сразу это отметил и назвал мысленно мужика «Фальшивым».

– Улыбка до ушей, а глаза совсем как ледышки, – мелькнуло в голове у Серёги.
– Как-то слишком много улыбается, – подумал старик.

Но оставить путников без приюта в лесу на ночь глядя – это не по-людски.
Старик подвинулся. А Сашка насторожился.
– Садитесь, грейтесь, костра не жалко. Серёга, налей гостям горяченького.

Серёга вскочил, налил две миски варева и протянул гостям кружки с горячим чаем.
Фальшивый отхлебнул из миски и затряс головой.

– О, супец! Сто лет такого не ел.
– Ну, вот и ешь на здоровье.

Второй, двухметровый детина, отхлебнул, незаметно скривился, но проглотил.
Насытившись, старший спросил:

– И у кого мы имеем удовольствие гостить. Вы охотники?

Серёга и Сашка переглянулись.
– Да вроде того – ответил старик.
– Ну, и как трофеи? – снова полюбопытствовал старший.
– Да пока никак, – ответил дядя Ваня.
– А у нас нынче отменная охота. Пара кабанов, олени и даже волк. Волк вот только ушёл, матерый оказался. Бегает теперь где-то подстреленный.

При слове «волк» Сашка вздрогнул и крепко сжал в руке палку. Серёга заметил это движение и тихо шепнул Сашке на ухо.
– Сиди. Это кажется они.

Улыбчивый мужик достал из вещмешка фляжку, разлил содержимое по кружкам.
– Ну, за встречу.
– Мальцам нельзя, даже и не предлагайте.
– Да какие же они мальцы. Вон уже какие мужики!
– Я за них перед их родителями отвечаю. Вот дома  чего хотят, то и пущай творят, а у меня с этим делом строго. Я их привез учиться охотиться, вот и пусть учатся.

При этих словах Сашка вытаращил глаза и попробовал что-то возразить, но Серёга незаметно пихнул его в бок.
– А сам вот я не откажусь, – и дядя Ваня немного пригубил, поблагодарил и от новой порции отказался.
– Я больше ни-ни,
– А что так? – как бы невзначай спросил Фальшивый.
– Да, сердчишко барахлит.
– А что ж ты тогда дед, по лесам-то шастаешь.
– Так ведь одно другому не мешает. Люблю, знаете ли, с ружьишком побродить. Да и где мне тут особо ходить. На машине привезут, на машине увезут.
– И то верно. Мы вот тоже так, привезут-увезут.
– И часто так? – неожиданно спросил молчавший до этого Сашка.
– Ну, раз в месяц выезжаем.
– А то, что тут заповедник? Ничего? – вновь поинтересовался Сашка.
– Да у меня всё схвачено!
– Схвачено говоришь. И давно схватил.
– А ты чо, сопляк, прикапываешься? Или из этих? – начал угрожающе приподниматься в сторону Сашки спутник Фальшивого.
– Да он не прикапывается. Просто характер такой. Въедливый, – поспешно встрял Серёга и повернулся к мальчишке, – помолчи, Сашка!
– Въедливый, въедливый. Ща как въеду по морде, мало не покажется, – лениво ворочая языком, проворчал детина.

За всё это время он впервые открыл рот.

Фальшивый сделал детине предостерегающий жест.

– Всё нормально, – и повернулся к старику, – не обращайте внимания, мой охранник иногда высказывается не в тему. Скажите, как к лесной избушке выйти?
– Это к заимке что ли? – поинтересовался старик и указал рукой направление, – вон по этой тропинке идите, никуда не сворачивая. Дойдёте до ручья и направо вдоль него. В избушку упрётесь.
Фальшивый поднялся.
– Ну что, благодарим за приют, за угощение. Идти надо.
– Дело хозяйское… Если поторопитесь – часа через два дойдёте, – ответил на это старик.

Гости ушли. Некоторое время у костра стояла тишина.

Потом Серёга сказал:
– Улыбка как приклеенная у мужика этого. Фальшивая.
– Фальшивый он и есть, – отозвался старик.

– Это они были! Точно! Брать надо было! – сердито произнёс Сашка.
– Ну, и что бы мы им предъявили? – возразил Серёга, – брать надо с поличным. А иначе у них адвокаты ушлые. Заявят, что мужики просто заблудились и доказывай, что это не так. Тем более мы сейчас на границе заповедника.
– Он дело говорит. Брать завтра надо, когда стрелять начнут, – рассудил старик

Сашка нетерпеливо вскочил и выпалил.
– Нет, сегодня! Завтра они могут и не охотиться. А кто стрелял – экспертиза установит. Вы как хотите, я – за ними. Я этого Фальшивого!..
– Ладно, не кипятись, придумаем что-нибудь, – примиряющее произнёс старик.

***

В лесной избушке у ручья стоял пир горой. К топчану был придвинут стол, заваленный снедью. Посреди стола светил большой мощный фонарь. Три охотника пили и закусывали, и не переставая хвастались друг перед другом трофеями. Точнее, говорили двое, третий молчал, и лишь односложно отвечал, когда к нему обращались.

В печурке потрескивали поленья. В углу маячили прислонённые к стенке карабины.

– Ну чо, мужики, за удачную охоту! – один из охотников поднял вверх стакан.
– За удачу! – откликнулся Фальшивый, – чтоб попёрло!
– Не, а как я лося-то чуть не завалил! Ведь уже в руки шёл! А тут этот, волчара поганый! – Фальшивый со всего маху саданул кулаком по столу.
– Да это вроде б как собака была, – возразил охотник.
– Волк, Волк! Я видел его волчарью морду, да и масть самая волчья.
– А хрен его разберёт, волк или собака. Тут у них многие собаки на волков сшибают, – ответил охотник, опрокинув в себя очередной стаканчик.
– Так вы ж его вроде б как подстрелили, Савва Семёныч, – откликнулся охранник
– А что толку! Ушёл сволочь! – с сожалением ответил Фальшивый.
– Зато оленей вот сколько положили!
– Ну да, сбил охотку! – Фальшивый сладко потянулся.

Пирушка шла своим чередом. В какой-то момент охотник спросил.

– Как вы от меня отстали-то, мужики?
– Да по нужде отошёл, – откликнулся Фальшивый.
– А-а… Тоже надо. А как сюда вышли? Долго плутали?
– Да встретили тут одних. Они и подсказали.
– Часом не егеря? Не хотелось бы… Заповедник всё ж таки.
– Да ладно! У меня всё схвачено! Повыше их люди есть. Егерей на место поставят, если чо.
– Не походят они на егерей. Старик да два пацана. Тоже видать поохотиться забрели, – подал голос охранник. Это была самая длинная тирада из сказанных им за вечер.
– А младший-то, так и зыркал. С характером видать мужичок, – заметил Фальшивый.

Охотник поднялся из-за стола.
– Ну, ладно. На боковую пора. Завтра засветло выйти надо б. На кабана пойдём. А к вечеру в квадрат выйдем, к дикому озеру, это уже не заповедник. Там вертушка ждать будет. Ну, вы тут располагайтесь, а я к себе в палатку.

После ухода охотника, охранник вынул из мешка спальник, расстелили его на топчане и доложил хозяину, что спальное место для него готово.
– За безопасность головой отвечаешь, – сказал Фальшивый и растянулся поверх спальника. Через некоторое время раздался храп.

Охранник потушил фонарь и сел у стола, повернувшись лицом к дверям. А примерно через час он сидел уже у костра и выпивал с охотником.


***

Вдруг Фальшивого как подбросило. Он открыл глаза и резко сел. И вдруг понял, что руки его связаны за спиной.

На охотника в упор была направлена его же винтовка. Её чётко было видно в свете фонаря. Охранника нигде не было. 

Мальчишка лет пятнадцати, тот самый недавний Сашка, смотрел на него горящими ненавистью глазами.  Он был теперь без башлыка и охотник вдруг отчетливо понял, что где-то уже видел это лицо.
– Ты что, парень, – испугался охотник, ну-ка брось оружие, а то выстрелишь ненароком.
– На это и рассчитано – ответил парнишка срывающимся голосом, – или ты думаешь, только тебе можно убивать.
– Ты чего, парень, чего? Кого я убил?
– Не знаешь… – криво усмехнулся Сашка, – собаку мою подстрелил…
– Не стрелял я собаку! Это волк был!
– Это была моя собака!  Врёшь!  И в собаку стрелял, и в оленей! Вот ведь как интересно получается – вся поляна мертвыми оленями завалена и ни в чём не виноват. Ловко устроился!
– У меня же охотничий билет, я же охотник, всё по закону.
– А мне, что охотник, что браконьер, всё едино. Зверью как-то всё равно кто их пристрелил, охотник или браконьер. Ненавижу вас, охотников. Кто? Кто вам дал право убивать? Животные тоже имеют право на жизнь!
– У меня же лицензия.
– Плевать мне на твою лицензию. Животные прямо такие счастливы оттого, что их отстреливают по лицензии.
– Хищники ведь тоже убивают.
– Это разные вещи. Они убивают для еды, а не для забавы.
– Так я же говорю – у меня лицензия!
– Причём тут твоя лицензия! Это, вообще-то, заповедник! Да тебя только за это одно прикончить мало!
– Убьёшь меня?
– Да.
– И рука не дрогнет?
– Нет. У тебя же не дрожала, когда ты стрелял в зверей.
– Так, то в зверей, а я человек.
– Какой ты человек. Ты хуже человека и хуже зверя.
– Не глупи, парень, ты за это ответишь.
– Но сначала ответишь ты.
– Я кричать буду, на помощь звать.
– Да хоть закричись, только звери тебя и услышат. Придут, посмотрят и порадуются, как я тебя, сволочь, в расход пускать буду.
– Не страшно в человека выстрелить
– В человека страшно, а ты не человек. Одного не могу понять, как вы, охотники можете утверждать, что любите природу, обожаете животных, а сами их уничтожаете.
– Откуда ты такой взялся?
– Откуда взялся – оттуда взялся. Вы за животными охотитесь, а я за вами.
– Так что, я не первый?
– Если это тебя утешит, то – да. Не первый и не последний.
– Развяжи меня хотя бы, чтоб мы с тобой на равных были. А то ты с ружьем, а я без ничего.
– У животных тоже ружей нет.
– Тебе не жалко в меня беспомощного стрелять?
– А тебе не жалко было бельков убивать? Они тоже беспомощные были, только народились, матерей своих ждали, что приплывут, молоком накормят, а дождались палками по голове. Тебе в их глаза как смотрелось? У них глаза большие такие, доверчивые. Они тебе в глаза смотрят, а ты их палкой, палкой… И кровь брызжет. А она ведь у бельков тоже красная. Это всё равно, что младенцев убить.
– Замолчи! Не убивал я бельков.
– И бельков убивал, и серков.
– Серков по закону разрешено.
– Значит, это дурацкий закон! Ах, ну это просто верх гуманизма: бельков убивать нельзя, а через неделю, как только их шкурка посереет, пожалуйста, лупи палками по головам сколько хочешь!
– Замолчи!
– Убивал, я знаю. Только остановить не успел. Вас много было, а я один. Пулю, которая у тебя оптический прицел разбила, помнишь?
– Так это ты, гад, в меня стрелял.
– Я же и гад! Ну, что глаза вытаращил, страшно? А животным, думаешь, не страшно умирать? Живут, радуются жизни, детенышей выкармливают и вдруг, бац! Пуля. Им, думаешь, жить не хочется.
– Да кто ты такой?
– Я? Охотник на охотников. Я не один, нас много. У нас организация такая, называется «Охотники на охотников».
– Помогите!
– Ну, ори, ори, может, полегчает.
– Отпусти, парень, я тебе денег дам, сколько пожелаешь. Я очень богат.
– Надо полагать. За ружьишко-то видать не одну тысчонку выложил. Да и вертолёт нанять, чтоб с воздуха палить, тоже не копейки стоит.
– Чего тебе надо парень? Ты не понял, денег дам. Много.
– А кто мне друга моего вернет?
– Какого друга, ты ещё и дружка своего на меня вешаешь!
– Собаку мою, Волка. Он мне верным другом был.
– Да ты сам волчара не хуже своего волка! Стрелял и стрелять буду! И никто мне не указ. Я вот только свистну, тебя и всю твою родню в порошок сотрут. У меня денег много, за этим не станет.
– Ты что думаешь, если «денежный мешок» так тебе всё можно? И животных убивать, и в заповедниках охотиться. Ты думаешь, на тебя управы не найдется? А отца моего мне кто вернёт? Отца ни за какие деньги не купишь.
– Да не трогал я твоего отца, я его знать не знаю, не убивал.
– Сам не убивал, так такие как ты, убили. А отца моего ты знал, он в Архангельске в комитете по борьбе с браконьерами работал. Снегов Владимир Сергеевич.

При этих словах Фальшивый вздрогнул.
– Так вот чей ты сын! Ну, в папашу пошёл, такой же бешеный!
– Вот только отца моего не трожь. Языком своим поганым имя его не марай. Я же сказал – ты по полной ответишь.
– Ну, всё! Хватит! Мне это уже надоело. Я всё понял, осознал, охотиться больше не буду.
– Нет, ты ответишь по законам леса. Да и вообще, что это я тут с тобой разговорился. Мне приговор в исполнение приводить надо.
– Какай приговор?
– Приговор лесного суда,

Сашка подошёл к связанному, завязал ему глаза и стал поднимать мужика на ноги.
– Вставай, я в лежачих не стреляю.
– Ты всё равно меня не убьёшь. Иначе бы не стал со мной говорить, – сказал вдруг Фальшивый.
– Ошибаешься. И рука не дрогнет.
– Тогда зачем! Зачем всё это говоришь?
– Чтоб знал, за что тебя приговорили. Я же не убийца какой, из-за куста стрелять. Теперь ты всё знаешь. Вставай, тебе говорят! – ответил Сашка.
Парнишке  с  трудом  удалось поставить связанного на ноги. Но тот тут же плюхнулся на колени.
– Я жить хочу. Пощади.
– Они тоже хотели.

Фальшивый стал ползать около Сашки и умолять его о пощаде.
– Пощади! Ну, будь ты человеком!

Повязка сползла с его глаз и теперь болталась вокруг шеи. Лицо было перекошено страхом, губы дрожали, а по щекам обильно катились слёзы.

Он вызывал у Сашки брезгливость и отвращение.
– Даже сдохнуть по нормальному не можешь. Слизняк, – презрительно сплюнул Сашка и прицелился.

Фальшивый заорал во весь голос и вскочил на ноги:
– А-а-а! Гад! Сволота егерьская! Стреляй, сука! Стреляй!

Потом он снова плюхнулся на колени и вновь стал умолять:
– Ну, пощади! Я заплачу! Всё отдам, только отпусти! Ну, ментам сдай! Только не стреляй!
Сашка его больше не слушал. Он отошёл на несколько шагов и произнёс:
– По приговору суда зверей злостный браконьер и убийца животных приговаривается к высшей мере наказания!

Раздаётся выстрел. Фальшивый упал.


***

– Савва Семёныч! Вы чего?
Фальшивый открыл глаза. Над ним склонился встревоженный охранник. Фальшивый озираясь, сел. Оказывается, он свалился на пол.

– Где!? – заорал Фальшивый, вскакивая с пола.
– Кто?
– Сучонок этот, где спрашиваю!?
– Какой?
– Который только что здесь был! Он в меня гад, стрелял! Ну, щас я его! – Фальшивый схватил карабин.
– Что с вами, Савва Семёныч? – охранник загородил вход.
– Пусти! Убью гада!
– Да успокойтесь вы, Савва Семёныч! Кто стрелял? Кого убьёте? Сядьте, успокойтесь.

Охранник выхватил у разбушевавшегося хозяина карабин и силой усадил Фальшивого на стул.

– Малец не выбегал? – спросил, немного успокоившись, Фальшивый.
– Какой малец?
– Говорю же, который в меня стрелял! Такой, лет пятнадцати. Сашкой зовут.
– Да нет здесь никого! И не было.
– Не было, как же! Я за что тебе деньги плачу, дармоед?! Не малые, между прочим! Дрых, сволочь!
– Да не спал я! Не было здесь ни кого!
– Был он здесь, был.
– Спали вы, Савва Семёныч.
– Нет, погоди, как спал! Если я его отчётливо видел и слышал!
– Приснилось…
– Ну, ничего себе, приснилось! – криво усмехнулся Фальшивый, – что-то я не хочу повторения такого сна!
– А чо снилось-то?
– А тебя не касается.

Фальшивый поднялся со стула, прошёлся по избушке, время от времени говоря сам с себе: «Ну, ничего себе сон! Ну, ничего себе сон…»

Потом он подошёл к столу и грохнул по нему кулаком.
– Выпить дай!
– А может не надо…
– Я кому сказал, дай!

Охранник налил и подал хозяину стакан. Фальшивый опрокинул в себя стакан залпом.
– Ещё!

Охранник незамедлительно выполнил приказание
– Себе стакан возьми!

Охранник взял второй стакан и в нерешительности остановился.
– Садись! Наливай. Пей!

Охранник сел напротив, налил, выпил и посмотрел на хозяина.

– Значит, говоришь, приснилось. Может быть, может быть…Но, не хотел бы я повторения такого сна.
– Сны, они того…Иногда наизнанку выворачивают.
– Выпить ещё есть?
– Ща, принесу. Холодненького из «ледника».
– Только живо!

Охранник повернулся, чтобы уйти
– Нет! Стой! Не ходи!
– Да я мигом!
– А, ладно! Иди! Побольше захвати!

Охранник убежал. Оставшись один, Фальшивый  достал фляжку, поболтал ею около уха и не услышав бульканья, откинул  в сторону. Нервно прошёлся по избушке, потом сел у стола и стал выбивать пальцами какой-то рваный ритм.

И тут раздался Сашкин голос.
– Ну, что успокоился? Думаешь это сон… Забыл, как в зверьё стрелял. Думаешь, тебе всё так с рук сойдёт? Не сойдёт, дорогой, не сойдёт…
– Кто здесь?! – Фальшивый вскочил и схватил карабин, – выходи! Стрелять буду!
– Ну, стреляй, стреляй… – ехидно произнёс Голос, – тебе ж не впервой…

Фальшивый стал палить без разбора в стену.
– Вот тебе! Вот тебе!
– Что ж так мажешь-то? Квалификацию теряете, господин хороший, квалификацию. Из пяти выстрелов ни одного точного попадания! Раньше-то ты половчее был, – с ещё большей ехидцей произнёс Голос.
– Кто ты?! – в бешенстве крикнул Фальшивый.

На этот раз Голос промолчал.
– Не молчи, покажись! Кто ты! Сашка, это ты?
– Вот не знал, что меня Сашкой зовут! – хмыкнул Голос.

Неожиданно для самого себя Фальшивый грохнулся на колени.
– Кто ты!!!
– Это я, совесть твоя!
– Врёшь! Совесть не может говорить!

Голос рассмеялся
– Кто тебе сказал, что не может?! Ещё как может! И не только говорить, но и мучить. Слыхал такое – муки совести?
– Она не материальна! Да её вообще нет! – закричал в исступлении Фальшивый, – Нету совести! Нету! Нету! Нету!
– Ну, для тебя, может быть, и нет. Но, вообще-то, вот она – я! Появилась и у такого безнадёжного типа как ты, – ответил Голос
– Что тебе от меня надо? – вновь закричал Фальшивый.
– А сам подумай! Пока! А то что-то я задержалась здесь. Слишком много для одного раза.
– Стой! Скажи, чего ты хочешь?!

В этот момент появился охранник с бутылками в руках.
– Савва Семёныч, вы чего? С кем это вы? – удивился Охранник.
– А-а, это ты, – Фальшивый поднялся с колен и внимательно глянул на охранника, – это ты меня шельмец дуришь? Ну-ка скажи чего-нибудь! Быстро говори!
– Вы это о чём, Савва Семёныч?
– Да нет…Не его голос. Да у него и мозгов не хватит на такие проделки, – пробормотал Фальшивый и обратился к охраннику
– Говори, не хватит ведь мозгов у тебя?
– Не-а, не хватит! А на что?
– Ладно, садись. Давай выпьем ещё, – махнул рукой хозяин.

Они пили водку и молчали.
– А я ведь их на самом деле бил! – сказал вдруг Фальшивый.
– Кого?
– Да бельков этих чёртовых… А они смотрели на меня и скулили. Глаза большие в слезах… И кровь…
– Ну, бил так бил. И ещё поедем бить.
– Поедем!

Охранник поворошил в печурке и ушёл за дровами. И сразу зазвучал Голос.
– Ну, и когда собрались?
– Куда?
– Бельков бить.
– Заткнись ты! Я тебя не слушаю!
– Тебе же хуже. А бельки они маленькие беспомощные. Ты таким же был, когда в пелёнках лежал.
– Замолкни!
– Я-то замолкну. А вот ты…

В этот момент вошёл охранник с полной охапкой дров.
– Ты голос слышишь?
– Не-а…
– А я-то, почему его слышу!
– Там мужик на кабана зовёт
– Нет.
– Так зовёт же.
– Нет!
– Обидится…
– Нет!!!
– Пойду, скажу, что не пойдём.

Дверь открылась и закрылась. Наступила тишина. Фальшивый даже удивился. Голос больше не звучал.

С крыши избушки соскользнула небольшая фигурка и скрылась среди деревьев. На тропинке она присоединилась к двум идущим фигурам.

Скрипнула дверь. На пороге появились трое. Это были старик и два его спутника.
– Так это был не сон! – в ужасе воскликнул Фальшивый.
– Вы о чём? – поинтересовался старик.

Но Фальшивый его даже не слышал.
– Я не стрелял! Не имеете права!
– Стрелял-стрелял, браконьер поганый! – выкрикнул Сашка.
– Документы предъявите, – обратился к мужику Серёга.
– Я сейчас охрану позову!
– Можешь даже не рыпаться! Дружки твои арестованы. Вон там под деревом связанные лежат! – с такой знакомой  ехидцей в голосе торжествующе произнёс Сашка.

Фальшивого затрясло крупной дрожью:
– Да, это я волка подстрелил! И бельков бил! Я, всё я! Ну, арестовывайте!
– Я же говорил, что они браконьеры! – в голосе Сашки клокотала ярость.

Неожиданно Фальшивый схватил свой карабин и попытался переломить его через колено. При этом он кричал:
– Всё-всё-всё! Он больше никогда не выстрелит!

– Зато мой выстрелит! По приговору лесного суда! – мрачно сказал Сашка.

– Сашка! Ты брось эти штучки! – строго сказал старик.

Всё произошло в мгновение ока. Сашка, не слушая старика, направил на Фальшивого свой карабин, но уже через секунду вскинув его, выстрелил вверх.

В тот же миг Фальшивый упал как подкошенный. Сашка подбежал к нему, и стал трясти за плечо.
– Эй, мужик, ты чо? – испуганно проговорил Сашка, – эй, я ведь в воздух стрелял. Вставай, давай.

– Сашка, что ж ты натворил!
Старик и Серега бросились с упавшему.

– Я его попугать хотел, чтоб он животных больше не убивал, а он кажется, того...
Сашка растерянно смотрел на лежащего.

Старик расстегнул пуговицу на груди упавшего, послушал сердце.
– Да не, жив. Что с таким сделается. Просто в обмороке.
– Фу-у, ну и запашок пошёл, – фыркнул Серёга, – откуда понесло?
– Да этот. От страху в штаны наложил, – старик брезгливо сплюнул и отошёл в сторону.

Им удалось привести браконьера в чувство. Теперь он сидел у стола, растерянный и помятый. Спесь его как языком слизнули.
– Это тебе ещё повезло, что ты на Сашку нарвался! А если б на его младшего брата… Тот бы выстрелил в тебя не задумываясь, – обратился к нему Серёга.

В дверь кто-то поскрёбся, раздалось тихое повизгивание.
– Это он! Волк! – вскрикнул Сашка и выскочил за дверь. Через секунду он затащил в избушку большого серого хаски. Пёс был ранен, на боку темнела запёкшаяся кровь.

– Нашёл же нас таки, бродяга, – сказал Серёга, перевязывая псу рану.

– Да времена пошли… Люди как звери. Звери лучше, чище, благороднее людей, – вздохнул старик.

Сашка взял в руки карабин Фальшивого и со всего маху шибанул им об угол. Карабин переломился.
– Вот теперь это ружьё точно никогда не выстрелит!
30 За домом белого кирпича, у реки...
Глеб Халебски
   Примчалась из далеких краёв осень. Вилась над землёй грива её вороного коня, рассыпалась на волосы - хладные ветры: терзали они друг друга - грызлись за лучшее место на небе, сплетались по-неосторожности в косы и падали вниз. А упав, голодными псами рыскали они повсюду, разнося на куцей шерсти своей запах осени: в каждую щель, в каждый одинокий уголок заглядывали - что-то своё искали, вынюхивали - пустое и неведомое для нас, но до боли нужное им...
   Тяжёлым свинцом, ядовитым смертной тоскою, набухали и полнели облака, кудрились от горьких слёз-дождинок и бежали: неслись по пыльному небу, тусклому и взъерошенному, как дым от пожарища, мчались неизвестными дорогами в никуда, чтобы разбиться об землю той мутью печали, которая в них сокрывалась и их тяготела...
   Тянулся по пятам всадницы серый плащ - волочился по земле бескрайней и рвался: мерцали трещины сетками молний, вслед за ними, чуть-чуть погодя, подавала голос пострадавшая ткань - завывала от боли надрывисто и протяжно - громовыми раскатами звучал над землёй её сорваный голос...
   Цеплялся плащ за ощетинные пальцы деревьев и колючие макушки травинок, за востроносые наконечники оград и заборов - оставлял там маленькие лоскутки - чёрные метки осени...
По-разному влияли они на мир: одних усыпляли крепко-крепко до весеннего потепления, других - убивали нещадно - земле ненасытной в пищу, а третьих не могли достать - бросали, оставляли  тосковать и ржаветь под ударами непогоды, как оставили год назад, и два, а то и все три...
   Но не только в природу приходит осень - заглядывает она ещё в душу: нередко попадают обрывки плаща и в людей. И тяжестью, непонятной, бывало, для человека, терзают они его изнутри, открывая двери в самые тёмные и самые потаённые глубины сознания, склоняют к самым печальным, а, иногда, к фатальным поступкам...
Природе нет нужды бояться - для неё осень не вечна - быстро из неё уходит - напрочь выдувается тёплыми ветрами, задыхается в благоухании цветущих полей и деревьев, а вот в душе остаётся навсегда. Никто и ничто не в силах вытравить из глубин, толком не изученных досель никем, этого могучего сталеглазого демона, тень осени - тень, издали напоминающую смерть, а вблизи отличий с ней не имеющую...
   Ненароком, проходя под обнажённым деревом или уединяясь на балконе с сигаретой, поймал я один злочастный кусочек. То ли ветер занёс его ко мне в ворохе дорожной пыли, то ли сам я, нерасторопный, подобрал его вместе с одним из выгоревших листьев, которыми любил подолгу любоваться - глядеть на их плавающий неравномерный окрас и дивиться чудесам природы. Прицепилась ко мне осенняя хворь, пустила гниющие корни и в душу, и в жизнь. Но осознал это я, увы, слишком поздно, хоть и повлиять на судьбинные уловки я всё равно никак бы не смог...
   Началась моя история здесь, в приречной глубинке, вялой и нудной, но по-своему красивой: привлекательной своим упадком и духом старины, блуждающим по узким улочкам и переулкам. Изо дня в день будили меня петушиные крики: рождались они за дряхлыми спинами домов-старичков и рокотом прокатывались по окраинам города, больше напоминающим деревенские просторы, нежели всплеск цивилизации. Штор не было: невольно мог лицезреть я рассвет, алый и буйный, обжигающий красотой своей душу, а яркими отблесками пламени глаза: рассвет, сколь огненный, столь и прекрасный. Когда встречались наши с ним взоры, когда мои глаза упирались в огромное алое око, в полыхающий взгляд, самый тяжёлый на свете, который никто из живых не мог долго выдержать, что-то в моей груди обрывалось и падало вниз. Лавиной находила на меня страшная тоска: то ли вместе с солнцем являлась она из неведомых краёв, то ли вырывалась из петушиных глоток вместе с птичьими страданиями, мелкими для человека, но по-своему цепкими, собиралась в огромное, более заметное страдалище, и разлеталась по городу. На раскидистых крыльях, невиданных ни одному петуху...
   Всегда было так, сколько тянул я тяжкий воз моей жизни, но с наступлением новой осени это ноюще-режущее чувство под сердцем стало всё сильнее тяготить меня. Настолько остро зудело оно во мне, что, бывало, не мог я и минуты глядеть на рассвет - отводил взгляд, прятал голову под одеяло... Шли дни: сначала отодвинул я подальше от окон своё скромное ложе, а потом и вовсе закрылся от мира - позаимствовал из недр кладовой старые тёмно-синие шторы. И погрузилась моя комната в вечный мрак, по вечерам рассеиваемый лишь блёкло-жёлтым дрожанием лампочки... Так недавно было это, а кажется, что жизнь уже пронеслась галопом перед глазами. Впрочем, в моём случае так и случилось...   
  Мрачен и уныл был мир моей души, окутанный клубами сигаретного дыма, и с каждым днём погружался я всё ниже и ниже во тьму, глубокую и вязкую, как в самое таинственное болото... Не уставая, сыпались мне под ноги охапки битого стекла, подбрасываемые судьбой - в кровь рассекали - шёл я на ощупь, хромой, раненый, с глазами в землю, одной ногой увязывая в могиле... Труден был путь, но ярок -  подсвечен кровавым следом моим... Однако был и другой свет, рассеивающий мрак, высвобождающий из оков душу - моя возлюбленная, единственная, кто дарил мне тепло в минуты ледяного отчаяния...
   Чуть стоит мне на мгновение сомкнуть глаза - запеленить мой узкий мир, ограниченный скучным больничным потолком, миром иным, сокрытым под гнётом закрытых век, вижу я её снова. Предстаёт предо мной её образ, прекрасный до восторга и неотличимый до боли: так же играют и пляшут теплые блики румянца на её щёках, так же отливается в лучах красоты и благородства лицо, помеченное небольшой родинкой... Так же полыхают в бездонной вселенной глаз чувства, настолько сильные, что едва сдерживаются внутри... Не забыть мне этого взгляда, током разящего от макушки до стоп, острого, как дамасский кинжал -  взгляда любви и обожания, смешанного с горечью скорой разлуки. Никак не забыть...
  А губы... Невероятные губы, обрамлённые изящным изгибом, благоухают счастьем и долгими вечерами, проведенными вместе - неустанно тянут в глубокий поцелуй... Невольно вызывают они сладостный вкус на языке - отголосок наших незабываемых встреч... Как я страшно любил тебя, моя дорогая, страшно люблю и сейчас, моя милая... До слёз, до боли в груди...
   Мы виделись с ней по вечерам, когда солнце начинало скрывать свою жаркую голову вуалью ночи. За домом белого кирпича, у реки, мы держали друг друга за руки, оба бронзовые в свете заката, словно две статуи, но живые, трепещущие чувствами друг перед другом и по-настоящему счастливые. Серый мир с его нудной рутиной, бесчувственными людьми, мир, лишённый всякого смысла, на время отступал - терял свою злую силу в долгих переплётах губ и нежных объятьях. Оживало и цвело сердце во взгляде её зелёных глаз, разящих необъятной любовью. В золотистых прядях, свисающих до плеч, прятал я свои руки и жадно вдыхал её запах, непередаваемый словами, одной ей присущий: всё дышал и дышал, но никак не мог надышаться... И чувствовал я в момент наших встреч, что есть на свете что-то действительно важное, что не отдал бы я никогда, ни за какие земные блага, что это - величайший дар, открытый для очень немногих... Так любить, и так быть любимым...
   Как страшно ненавидели мы моменты разлуки! Ядом стекали они нам на душу, отравляли счастливое время - ещё в более унылые, ещё в более мрачные краски облачался потемневший город с его скупыми огнями, частыми, как копейки на ладони попрашайки. Прекрасный лик моей возлюбленной угасал: исчезала улыбка с её губ, напрочь выцветала с лица радость в налете печали. Тухло пламя в её глазах - пеленала его солёная влага. С тоскою впивалась любимая в меня взглядом, далёким и отстраненным, крепче жалась к руке моей - вились мысли её назад по извилистым корням времен, стекались туда, где обретали мы наше мимолётное счастье... Да что говорить! Туда же стремились и мои мысли...
   Но и в моментах расставания находили мы утешение, кратковременное, но искреннее, как последнее желание. Возвращаясь, останавливались мы в укромном месте, под деревом, потухшим фонарём или подворотне, где не засекли бы нас посторонние взоры, под шепот листвы и отдалённый посвист города мы снова заключали друг друга в тесных объятьях - точно век предстояло нам не видеться.
   Лето было для нас благодатью - с утра до позднего вечера гуляли мы вместе. Днём мы купались на речке: вдалеке виделся тот самый дом белого кирпича, чья крыша укрывала нас от гнета летних дождей, где в холодные грозы грелись мы, прижимаясь друг к другу. Бывало, странное чувство внезапно настигало меня: плыла она по реке, красивая, как ничто на белом свете, и тянулись за ней, играя в сине-зелёной глади, прекрасные светлые волосы. Следовал я за любимой, разводя перед собой копны мягкой водяной гривы, но как ни старался, как ни греб сильнее, не получалось догнать её у меня - сердце тогда на миг замирало - страшная тоска овладевала мной: казалось, будто бы уходила она от меня, уходила медленно и безвозвратно, всё дальше и дальше, туда, где не смогу отыскать я её... К счастью, чувство это длилось недолго: очень скоро она разворачивалась и плыла ко мне, с улыбкой, с распростёртыми для объятий руками.
  Вечером мы лежали рядом, на холодной взлохмаченной траве - любовались звёздами под оглушительное стрекотание сверчков: здесь, на окраинах, небо отличалось кристальной чистотой, а сверчки - звонкими голосами. Крупные огни играли перед нами синим далёким светом, выстраивались в причудливые рисунки - созвездия. Мы держались за руки и улыбались - нет большего в мире наслаждения, чем смотреть на небо с человеком, любящим тебя больше всего на свете. С таким трепетом нежности и обожания произносится каждое слово, так мягки, так нежны слова, так чувственны прикосновения!Удивительно хорошо было... До невозможности хорошо... Я любил её, а она - меня. Большее было не важно...
    Но вторглась однажды осень в нашу жизнь. Неожиданно, как обрушивается на голову осуждённого гильотина, как падает дерево, сраженное молнией... Помню, за день до этого мы крепко держались за руки и по неизвестной причине долго не могли разжать их, точно разомкнув пальцы, лишимся мы друг друга на век. А для нас ничего страшнее быть не могло...
  Полночь разбудила меня нестерпимым жжением в груди: дыхание сбивалось, лёгкие горели, будто в них запалили костёр. Слабость колючей проволокой цеплялась за ноги, тянула вниз, к полу. Кашель вырывался из глотки, точно хотел выпрыгнуть из меня совсем, вместе с дыхательными путями. Еле-еле доковылял я до ванной и откашлялся в белоснежную раковину с ощущением, будто не воздух выходит из лёгких, а самое настоящее пламя. Несколько капель громко ударились о керамическую поверхность - кровь. Только не жидкая, какой привык я её видеть, а какая-то вязкая и скомканая, вперемешку с чем-то полупрозрачным, напоминающим останки медузы. После нескольких глотков ледяной воды жжение прекратилось, но вскоре вновь напомнило о себе - снова кашель, снова кровавые сгустки в раковине...
   Тут же вспомнил я свою возлюбленную, подумал о том, как примет она жуткую новость. Как тяжело будет мне смотреть в красивые зелёные глаза, тронутые слезами, и рассказывать, пока будут они пожирать меня скорбным и любящим взглядом... Как божественны и как горьки будут поцелуи, заключённые в момент отчаяния, как крепки будут объятия и как искренни слова! Но изранят они нас похлеще булата - ведь не от радости, а от большого горя, от бессилия, как в последний раз, пройдёт наше свидание. Ведь прекрасно понимал я, что не
жалкое воспаление лёгких, не какую-то временную хворь подцепил: я почти был уверен - рак зажал меня своей зубастой клешней...
   Всю жизнь не мог терпеть я белоснежный цвет больниц и их химический смрад. Ненавидел ту вялость болезни, гнили подобную, которая пропитывает вдоль и поперёк больничные коридоры, палаты, самих людей - вообще всё в стенах снежного дворца, местом, где учатся терпеть, а иногда - и умирать. Но выбора у меня не оставалось - не смерти боялся я, а разлуки с любимой: не хотелось оставлять мне её на растерзание жестокому миру, ещё надеялся я прикрыть её, сберечь, не желал, чтоб убивалась она над моим бездыханным телом в страшной истерике - боялся я за неё и очень любил. Живут люди с раком, порою, даже долго... Завтра, сразу после встречи, решил я твёрдо обращаться в больницу...
   Тот день был хмур: дождь, как будто живой, без устали барабанил в окно, ветер гонял по улицам охапки листьев, смешанных с мелким разноцветным мусором. После монотонной учёбы, формального общения с людьми, ничем мне не интересными, отправился я на речку, предвкушая встречу, пожалуй, самую тяжёлую для нас обоих...
Сердце бешено колотилось, напоминая мне умирающего животного. В первые на моём веку мне приходилось так волноваться...
    В заведомое время прибыл я на место, неся в груди необузданный вихрь чувств: так хотелось увидеть её, обнять покрепче, полюбоваться ей, прежде чем неизбежно рассказать то, что должен... Но любимой на месте не оказалось... Почти час я ждал её, с надеждой глядя на пыльную дорогу, исхлестываемый вдоль и поперёк плетью ветра. Трясущимися от холода и от неудержимого волнения руками, размешанного ноющей болью в сердце, я тридцать раз набирал заветный номер. Гудки  томно и нудно жужжали в трубке, останавливались, а потом шли снова - полчаса не прекращал я попыток. И ничего больше поделать не мог...
    Я долго стоял один возле дома, смотрел, как солнце прячется за реку. Уныло и тоскливо подмигивали бронзовыми отблесками заката окна, белый кирпич слегка розовел в тёплых лучах. Трава и невысокий камыш, ещё не утратившие красок жизни, выглаживались вдоль берега синхронно с водой, будто кто-то невидимый проводил по ней рукой - будто гладил кота против шерсти. Тёмные глазки домиков, низеньких, почти в человеческий рост, глядели на меня из-за далёкого берега то ли сочувственно, то ли просто так, из интереса: много лет заброшенные и одинокие, они точно искали контакт с им подобными - окунувшимися в ту же беду. И, вот, отыскали, в моём лице... За ними простирались степи: широкие и неисхоженные, где золотые урожаем, а где и пёстрые диким полем - желтыми, сиреневыми, синими цветами - на все вкусы островками. Только ветер мерил их своим конем, вдоль и поперёк изъезжал их... Он и доносил сюда, из-за речки, их родное до глубины души благоухание - запах степей, бескрайних, как и то, что у нас за душой... То, что не сможем мы извлечь оттуда никогда. То, что останется навсегда невыявленным и сокрытым от всего и от всех... То, что и есть мы на самом деле...
   Так красивы и так тоскливы были эти пейзажи! Замечал я ещё давно, что невозможно без грусти любоваться природой - обязательно закрадывается во внутрь что-то печальное, разрастается и заполняет всю душу - тяготит и восхищает... Но нет счастья в этом восхищении, есть только ноющая грусть... Красивая и восторженная...
   А она всё не приходила... И так скверно на душе было...
Где же ты, моя дорогая, любимая? Та, рядом с кем всё обретает прелесть и смысл, та, без которой нельзя уйти от тоски? Почему не пришла ты ко мне в такой значимый день? Непредсказуема жизнь, бесчувственна и бурляща - может быть, последний раз могли увидеться мы, а завтра - с потрохами съест меня рак...
   И тут раздался звонок... Я с воодушевлением выхватил телефон из кармана, настолько быстро, насколько это было возможно и... Разочарование кольнуло сердце - тревожил меня незнакомец. Почему-то в самые лирические, самые роковые моменты объявляются какие-то люди, совсем ненужные и неинтересные, отвлекают от главного. Может, не со злости делают они это, но от этого ничего не меняется - по-прежнему остаются они для нас мешающими и неловкими...
   Сначала я не хотел отвечать, но телефон настойчиво просил об обратном - и я снял трубку. На удивление, это не был злосчастный консультант какой-то известной сети или новая стоматологическая клиника, звонила её мать - той, кого я так любил. Осушило горло злое причувствие, которое оправдалось впоследствии, но намного сильнее, чем я ожидал...
   С ужасом я выслушивал её выплаканный сухой голос, временами прерываемый кашлем. Говорила она много, даже слишком, но пулей засели в голове моей только несколько фраз, шокирующих меня до глубины души, остальные пронеслись сквозь меня - на фоне тех злосчастных слов их не было вовсе...
   Несколько секунд я стоял в недоумении, окаменевший от головы до ног: никак не мог поверить... С ужасом повторял я у себя в голове эту жуткую новость, страшнее которой выдумать не мог: "Умерла, задохнулась в дыму пожара, умерла"...
На минуту мне даже почудилось, что всё происходящее - лишь сон, гадкий и мерзкий, медленно переходящий в кошмар. Насмешка откуда-то сверху над моей любовью... Но такой сон действительно шёл - назывался он жизнью, и осознание скоро обрушилось на меня громоздкой скалой - грудой ясных и отчётливых мыслей, чтоб разбить меня вдребезги: такого отчаяния я не испытывал ещё никогда. Это была моя первая истерика - вопль боли, ужаса, и страха - всё слилось воедино и рухнуло на меня одной огромной глыбой.
   Долго, со слезами на глазах, с рвущим душу отчаянием, я катался по земле, где когда-то лежали мы рядом, где любовались мы звёздным небом. С силой бил я руками землю, вырывал траву и волосы, до невозможности хотелось кричать, но крик почему-то застревал в горле, в каком-то горьком комке, и не в силах был вырваться наружу. Ничего не видел я перед собой, будто смерть уже забрала меня, а тело билось в агонии, чтоб скоро последовать за душой в тёмное царство... Не думал, что человеку может быть так плохо...
   Только через несколько минут я, грязный и изможденный, с руками в крови и земле, немного опомнился. Я лежал на спине и смотрел в серое плачущее небо: дождь всё падал и падал, точно со мной оплакивая потерю. Не описать перемен, случившихся со мной за это краткое время. Что-то сломалось во мне, или, вернее сказать, умерло - какая-то неполноценность, раздробленность объявилась внутри, как будто меня, стеклянного, бросили силой об камень: и разлетелся я на множество кусочков... Настойчиво стояла перед глазами наша последняя встреча: как смотрели мы друг другу в глаза, как разговаривали мы, с нежностью держась за руки, как мечтали о счастливом будущем, где будем мы неразлучны...
   Я неторопливо поднялся и сбросил с себя куртку, следом - рубашку: в груди болело невыносимо, точно меня насквозь пробили ржавым прутом, и только ветер, единственный мой союзник-санитар,
холодной лаской немного приглаживал рану... Забрал бы ты меня прямо сейчас, ветер, чтоб не чувствовать, не видеть всего этого! Развеял бы ты меня по полям и по рекам, пронёс бы над теми милыми домиками и городом, чтоб потерял я способность чувствовать, чтоб уснул я навек...
   Гонимый своим отчаянием и болью, которая хоть и притихла, но не ушла, я подобрёл к берегу. Серая, под цвет неба, вода тянула к себе, будто звала. И я упал - бросился добровольно в её объятия, вероятно, последние, которые мне придётся испытать на себе. Ледяная вода приласкала - почти перестала рвать меня боль, и я поплыл - неторопливо ... к заходящему солнцу, навстречу своей прячущейся за горизонт жизни... И, вдруг, померещилась мне она, красивая, как ничто на белом свете, с волосами, вьющимися по воде, уплыващая всё дальше и дальше... Только теперь не обернётся она обратно, не поплывёт ко мне в объятия. А то страшное чувство тоски больше не уйдёт никогда...
   Я выбрался из реки: мокрый, почти синий, стоял на берегу, раскачиваемый в стороны ветром. Но выплыл на берег уже другой я - прежний я пошёл ко дну, не смог вернуться... Точнее, не захотел...
   Домой я вернулся глубокой ночью, весь прокуренный, дрожащий, с сожженными в прах чувствами - про лечение своей болезни я больше не думал...
   Из морга мы ехали вместе: я и любимая. Я сидел рядом с гробом, и поглаживая глянцевую крышку, и неустанно говорил... Я изливал свои чувства, признавался в любви, изо всех сил сдерживая порывы отчаяния... Вспоминал, как первый раз встретились мы, как познакомились, как заключили наш первый поцелуй, открывший двери в земли небывалого, и, казалось, невозможного счастья. Вспоминал звездное небо, дом у реки с узенькой скамеечкой, вспомнил, как согревал я любимую, прижимая к себе во время грозы. Напоминал ей, как танцевали нити молний над рекой, как свеж был день, пахучий свежестью и степью... А главное - ей...
  И не мог отделаться я от чувства, что не в пустоту летят мои слова: как будто внимательно слушает любимая меня из бездны гроба: казалось, что не закрыты её зелёные глаза, а на губах зияет улыбка - что тоже со мной вспоминает она ушедшие дни. И, если бы не проклятая крышка, бросилась бы она ко мне и обняла меня... Крепко-крепко... Как раньше.
   Мимо нас, в окне, мелькали подворотни, одинокие фонари и деревья - места нашего недолгого счастья - недолгих остановок, частички счастья огромного, которое вдребезги разбилось - и никто уже не в силах собрать его...
Так я хотел хоть раз взглянуть на неё...
   И я увидел... Увидел её в последний раз в белых перинах, бледную, но такую же красивую, почти как живую. Однако не ответила она мне на последний поцелуй, в миг, когда коснулся я губами её холодного лба, не открыла своих прекрасных зелёных глаз, как это бывает в сказках... Но я успел почувствовать её запах... Такой любимый, такой родной... Который я больше никогда не почую... Успел поцеловать... Последний раз вижу тебя, бледную, без привычного румянца на щеках, без пронзительного любящего взгляда...
   И закрыли её от меня навек -  засыпали тяжелой землёй... Предательская тьма, как кладбищенский чернозём, стала собираться вокруг глаз... От горя, неописуемого словами, я лишился чувств...
   Очнулся я на земле, в окровавленной рубашке и пиджаке, с сумкой под головой. Как раз тогда моя тайна стала явной - испуганные гости глядели на меня, пока я выплевывал возгле одинокой могилы какие-то вязкие прозрачные крылья откуда-то изнутри себя: как медузы в море, плавали они в кровавой жиже, под кустом. Провинциальный врач развёл руками после рентгена, не говоря практически ничего о болезни: нужно ложиться в больницу немедленно. И меня положили с двумя стариками. Одного, перекошенного, вынесли на следующий день: сквозь сбитый сон, последний в моей жизни, слышал я жуткий хрип и, проснувшись, встретился я с рассеяным взглядом покойника. Вскоре - увезли и второго мужчину, тоже навсегда. Не трудно было догадаться, чего ждали от меня - третья коляска у стены была предназначена мне... За полумутным стеклом, наполовину прикрытым жалюзи, посыпались крупные белые хопья - первый снег выпал. Для меня - последний, поэтому - самый красивый...
  Броситься бы к подоконнику, как в детстве, и прилепиться к стеклу - смотреть, как одевается в белую шубу город. Предвкушать, как весела будет прогулка, думать о санках, о друзьях, о предстоящих новогодних праздниках... И просто по-детски радоваться зиме, как я уже давным-давно разучился... А самое главное - увидеть бы тебя, любовь моя... Окутанную в зимнюю одежду, с щеками, румяными от мороза, влюблённую и счастливую... Прижать бы тебя покрепче к груди, как раньше... Согревать твои холодные ручки... Любоваться тобой бесконечно... Слушать часами твой чудесный голос, такой любимый, такой нежный... Пока снег падает, пока город блестит серебром... Закурить бы... В последний раз...
   Нет ничего сильнее любви и смерть не может стать ей преградой: если сильна любовь, то объявится в углу комнаты тень, тень до жуткой боли в груди знакомая. Двинется она к тебе и протянет руки. С горестью, со слезами коснешься ты их, мраморных и холодных, прижмешь к себе как при жизни трепещущее тело. И будешь стоять, вдыхая запах знакомых волос, смотреть прямо-прямо туда, в эти глаза, скрытые уж пеленою смерти... И миг счастья, чудом проскользнувший сквозь рвущую боль и страдания, на долю секунды коснётся тебя. И почувствовуешь ты на мгновенье себя невыносимо счастливым, таким счастливым, что нельзя и описать... И будешь говорить ты, вне себя прижимая к себе бледный силуэт: "Боже, как я тебя люблю! Как я тебя люблю, моя дорогая, милая, любимая!"
   И сейчас, доживая свои последние часы, иногда ощущаю я это незабываемое чувство и радуюсь. Ведь скоро мы встретимся, дорогая. Всё тише вздымается моя грудь, всё меньше воздуха остаётся во мне... Очень, очень скоро встретимся мы снова... За домом белого кирпича, у реки...
31 Просто увлечения, по не нашему - хобби
Валерий Слюньков
                На картинах виды набережной Оренбурга, река Урал, озеро.
                Нижняя справа - спуск к пешеходному мосту в Зауральную
                Рощу с главной улицы исторического центра, памятниник
                В.П. Чкалову. Слева от него здание ОВВАУЛ, которое окончил
                Ю.А. Гагарин. Справа - здание, в оно время администрации
                Оренбургской губернии, где получал назначение в Белогорскую
                крепость молодой офицер Пётр Гринёв. Прошу не судить строго
                самопального художника.

 Считаю, везёт по жизни тем, кто имеет какое-то увлечение чем либо, а ещё лучше - не одним. Конечно, есть счастливчики, для которых увлечение становится смыслом жизни, скажем, в науке, искусстве, профессии и пр.. Но я принадлежу к прослойке, самой многочисленной, обычных людей. И напишу о том, что мне доступно. С самых малых лет буквально жил на берегах нашей реки, был по настоящему увлечён рыбалкой. Потом в наших краях, да и по всей стране, началось повальное увлечение дачами, зацепившее и меня, да так, что рыбалка была крепко потеснена. Добивался таких высоких урожаев, что иногда еле забирался в машину, заставленную ящиками и корзинами.

Но потихоньку, с возрастом, стало в тягость работа на даче, тем более, что как и у большинства, потомки отказались от "садоогородного счастья". Надоело развозить по домам родни и знакомых "дары природы", по весне выбрасывать из погреба невостребованные овощи, потому что дети, не собирались лазить по погребам, а покупали что надо в магазинах.  Начавшееся воровство,  цены на бензин, электроэнергию, и наступившее лихолетье перестройки свели на нет моё увлечение. Хотя на памяти всё, всё дорого, но сейчас не по силам вообще это занятие.

И вот, как спасение, как отдушина в этой жизни, пристрастился к очередному увлечению, "хобби" по современному. Не знаю почему, но рисование чего-то и на всём, на чём можно было что-то изобразить, со мною всю сознательную жизнь. Всерьёз задумывался заняться , но просто не знал, как? Это сейчас в компе всё расскажут и покажут.  Но наглость и упорство незнаек иногда помогает, хотя есть такая поговорка типа "плохо когда не знаешь, да ещё позабудешь". Сколотил раму, натянул, подходящую по моему разуму, ткань и покрасил её масляной краской. Увы. Будущая картина выглядела ужасно, ткань провисла, местами сморщилась.

Тупик. И вспомнил, что хожу часто мимо областного Дома художников; набрался  наглости и пошёл. Вахтёр выслушал, и... не прогнал, а провёл в мастерскую профи-художника. Понимаю, что оторвал от дела, и просто попросил о "мелочи".  "Я не надолго, покажите, типа, как писать картины, и непременно маслом". Скромно так. Но художник меня понял. Отложил кисть. Спросил -" Что нибудь знакомо? Так, понятно. Ну тогда давай сначала". Мне - хоть провалиться. Дело-то, оказывается не просто. Ну куда я?

Целюсь к выходу, извинения бормочу. "Куда? Сначала скажите- рисуете по-малу? И ещё, честно, тянет рисовать? Ну тогда  начнём, а там как сложиться."  Быстро пишется, не быстро рассказывается, и я очень обязан художнику, и хорошему человеку, что потратил на меня своё время и научил как проклеить и загрунтовать холст. Начало было положено. Натянутый и прогрунтованный будущий "шедевр" был тугой, как барабан, и просил кисти.
 
Художник, научив азам, предлагал приходить ещё, но  понимал, что нельзя, непорядочно злоупотреблять. Для меня это просто блажь, а он-то этим кормится. Тем более, что учить рисовать с азов не надо было. Карандашом мог изобразить что-то, где видны были и перспектива пространства, соотношение предметов от расстояния до них. И вообще, научить рисовать, думаю, не имеющему на то что-то от себя, надо потратить слишком много времени.

Тем временем метод проб и ошибок потихоньку давал свои результаты. Главная трудность была в так называемой химии: красках, разбавителях, да и холсты оказались разные. Но "опыт, сын ошибок трудных" накапливался с числом порванных и выброшенных холстов. Главным препятствием была нехватка времени. Работа моя давала к концу рабочего дня такой расход энергии, что отдых требовался в лежачем положении, а не в стоянии у мольберта. Особенно зимой, после дня, проведённого под "ясным солнышком" уральской зимы. И, тем не менее, однажды собрался и отнёс немудрящий пейзажик в художественный салон под названием "Золотое кольцо".

Нет, не ради денег. В то время ещё работал мой завод, где неплохо зарабатывал. Просто  нужно было какое-то признание, кроме  восторженных "ахов"  близких. Принёс и на какое-то время забыл, тем более, посмотрев, на картины, выставленные в салоне, не высоко оценил своё творение. И тем более радостной вестью был звонок из салона, о том, что картина продалась и нужно придти и получить причитающееся. Ну кто скажет, что это не радость.

 Тем временем грянули лихие "девяностые", названные Наиной Ельциной "святыми". Бывший много лет опорой и смыслом, завод-кормилец закрылся.  Кому нужен авиатехник, всю рабочую жизнь проведший у военных самолётов?
Правильно. Никому. И стало не до картин. Рассказывать о семье, детях, внуках, о  реальных заботах о хлебе насущном, людям помнящим, думаю, не надо. И пришлось идти уже состоявшемуся пенсионеру, пенсия которого оказалась ничтожно мала, и её ещё и не платили вовремя, осваивать новую профессию - строителя-шабашника. Опять, осваивать и учиться  рыть землю, класть кирпичи, и потихоньку изучать новое, так называемый евроремонт,
который ценился в оформлении возникающих кафешек, блинных и прочее.

Вот  и пригодился некий художественный вкус, и дело пошло.  Удалось выбраться из наваливающейся нужды. Потихоньку набирался знаний, опыта и не стал уже так уставать. А значит можно опять к холсту. И здесь тоже накапливался опыт, но теперь  надо было на это занятие зарабатывать. Отнёс несколько работ в "Золотое кольцо", но там свои трудности. Деньги за картины, которые продавались, приходилось буквально выбивать. Но всё равно радость была, что кому-то нравится, что получается.

Всё проходит. Прошла и это недобрая пора в жизни страны. Настало время, когда работа моя "шабашника", заработки те, стали не актуальны, что ли. Да и силы убывали, возраст.Пенсий нам с женой хватало, а потомки, слава Богу, твёрдо встали на ноги. И однажды, узнав, что картину, с которой  пришлось много поработать, купили - впервые не обрадовался. Жаль расставаться с ними, когда от задумки, до заключительного лака, буквально роднишся с теми деревьями, вОдами, небесами, тобой изображёнными. Пусть на стенах моего дома, домов детей и внуков, родственников , висят и радуют виды нашей природы. Только пейзажи могу, на другое не замахиваюсь, на это люди учатся в институтах и по настоящему, не любительски, много работают. И, конечно, не хожу на пленэры.
Хватает памяти уже виденного по жизни. Сядешь к холсту, чуть прикинешь задумку карандашом, решишь откуда солнце или просто свет и... вперёд.

Простите, расхвастался.  Можно подумать, что прямо настоящий художник. Нет, конечно. Настоящий был только авиатехник, и обижусь, если кто знавший меня в то моё время, усомниться в  деле, которому отдал многие, лучшие годы. А это, так называемое хобби, а ближе - просто увлечение. Желаю всем, имеющим чуть время, найти своё, свою отдушину в нашей непростой жизни.
32 Второй шанс
Владимир Грузда
1

Клещ ввалился в приёмный покой. Застонал. Рана в животе пульсировала острой болью. Он чувствовал как с каждым приступом из тела выплёскивается кровь, выдавливается жизнь.

"Колян - сука, из-за сраной дозы. Ножом."

Витя Клещеев вновь застонал, сильнее прижал рукой рану. В голове билась мысль, от которой было больнее в тысячу раз:

"Лошара, поделился по-братски кайфом. А Колян-сука..."

Ей вторила другая, мстительная и злорадная:

"Ничё, в больничке подштопают, вернусь, побазарим за всю мазуту."

Клещ остановился при входе, огляделся. Сквозь широкие панорамные окна струился жизнерадостный солнечный свет. Кафельный пол и глянец панельных стен сверкали стерильной чистотой. За стойкой регистрации полная медсестра разговаривала с пожилой женщиной. Девка в зелёном платьи сидела на скамейке из трёх соединённых кресел. В центре зала высокая тощая врач увлечённо разговаривала с лысым коллегой.

"Чёй-то никто не шевелится? Совсем охренели! Я тут загибаюсь, а они..."

Клещ шагнул вперёд, вновь громко застонал. Толстая корова в розовом халате даже не повела выщепанной бровью. Тощая врачиха бросила мимо него безразличный взгляд и продолжила диалог. Витя понял сразу: типичная стерва, даёт своему мужику по праздникам. Да у неё и мужика наверное нет, кто с такой будет жить.

Жуткий спазм скрутил внутренности. Клещ согнулся пополам. Рванул к регистраторше.
Старая кашёлка у стойки никак не отреагировала на его шаги, продолжала трындеть про своё. Про болячки, да про внуков.

Почему никто не обращает на него внимание?! Всем на всех плевать!

Клещ ударил кулаком по стойке, но рука прошла сквозь пластик, не ощутив никакого сопротивления.

"Чё за хрень?!"

Он осмотрел свои руки. Ни капли крови. Ну он же помнил как из колотой раны сочилась кровь, а он пытался её остановить, прижимал к животу руки. Сколько времени? Да минут пятнадцать, пока бежал от гаражного кооператива до больницы Святой Анны. И где же кровь?

Он оглядел свой живот. Никакой раны.
А как же боль?

Привлёк внимание неестественный цвет собственных рук и тела. Он словно светился мертвенно-синим. И сквозь него различались очертания предметов вокруг.

Он отшатнулся от стойки регистрации. Отступил на несколько шагов. Огляделся вновь. Все вокруг продолжали жить собственной жизнью, в которой не было места Клещу.

Он устало рухнул на сидение, стоящее вдоль стены и что есть силы выкрикнул:

- Чё за хрень?!

Девушка в зелёном платьи заботливо взглянула на него:

- Что случилось?

Она сидела по другую сторону от входа в коридор, ведущий в кабинеты медицинского блока. Сидела прямо, сложив на коленях кулачки, словно отличница-заучка за долбаный школьной партой.

- Ослепла?! Я подыхаю!

Клещ открыл рот чтобы разразиться ругательством, но замолчал. Она единственная кто заметил его присутствие. И в ней было что-то отличное от всех присутствующих. Над её головой, словно причудливая корона, переливалась чёрная субстанция.

"Знак смерти", - пронеслось в голове Клеща невесть откуда взявшееся понимание.

- Анна Николаевна, - к девушке подошла врач-стерва. - Получены ваши анализы. К сожалению, ничем порадовать не могу. Диагноз подтвердился. Четвёртая стадия. В вашем случае есть лечение. Но страховка его не покроет. У вас есть дополнительные средства?

- Нет. - девушка виновато улыбнулась.

- Не торопитесь с ответом. Это ваш последний шанс. Наша клиника может помочь с гарантией в семьдесят процентов. Это очень высокая вероятность излечения. Вы понимаете?

Девушка кивнула. Врач заговорила напористее:

- Анна Николаевна, поговорите с родными, друзьями, они же должны войти в ваше положение, помочь. Нужна такая сумма.

В руках девушки оказалась сложенная пополам бумага.

- У меня таких денег нет.

Анна скомкала бумагу и отвернулась от врача.

- Значит мы вам помочь не сможем. Сожалею.

Врач развернулась и ушла. Клещ понимал, что та нисколько не сожалела.

Девушка вновь обернулась к нему:

- Где ты последний раз помнишь себя...нормальным?

- Между гаражами, где Колян...- Клещ замялся. - Что значит нормальным?!

Девушка не ответила на вопрос, спросила сама:

- Какими гаражами?

- Тут недалеко. Гаражный кооператив "Рассвет". Линия 3, гараж 67. Мы там постоянно...

Анна не дослушала, решительно встала и заспешила к выходу. Её каблучки отбивали звонкую дробь.

Клещ залюбовался лёгкой походкой и стройными ножками. С такой бы он замутил, если бы не...Он вновь ошарашенно уставился на свои полупрозрачные руки.

2

Третью линию гаражного кооператива"Рассвет" перегородили полицейский седан и карета скорой помощи. Две сотни, обращённых фасадами друг на друга, разномастных гаражей безразлично взирали на деловито расхаживающих людей в униформе.

Щебень под ногами хрустел, где-то вдалеке, с пронзительным свистом, мчалась электричка.

- Собаке собачья смерть. - заявил усатый участковый, подписывая бумагу. Стоящий рядом санитар скорой помощи чуть заметно кивнул.

В проходе между гаражами лежало тело молодого черноволосого парня в белом спортивном костюме. Он застыл в позе эмбриона, словно из последних сил пытался сохранить жизненное тепло. Казалось, он просто прилёг поспать, если бы не лужа бурой крови, натёкшая из-под него.

Пахло мочой, гнилью и влажной почвой.

- Не говорите так. - встрепенулась Анна. - Нельзя так о людях.

Усатый капитан передал бумаги санитару:

- О людях нельзя, а этот...Я на таких насмотрелся - родную мать продадут за дозу. Вот чего ему не хватало? У него шмотки как две мои зарплаты!

- Всё равно! - не унималась девушка.

- Кто он тебе?

- Я его не знаю.

Капитан посмотрел изучающе, затем снял фуражку, по-отечески посоветовал:

- Иди домой, вызовем потом, дашь показания. И...прости, что я так сказал...Жаль парня. Ему бы жить да жить.

"Жить да жить." Витя мысленно повторил слова, медленно и нараспев, словно пытался распробовать, почувствовать вкус. В них было что-то страстно желанное.

"За дозу продаст родную мать". Вспомнились моменты лжи, воровства и шантажа, когда он выкачивал из родных деньги на кайф. Воспоминания отозвались в груди нестерпимой болью. Там, где должно быть сердце.

Он ещё раз оглядел место, где завершил свой жизненный путь. Ржавые гаражи, заросли сорной травы, брошенные бутылки, пакеты, шприцы. Разве это всё чего он достоин?

Витя с надеждой взглянул на Анну, но девушка в зелёном платьи уже шла прочь. Медленно брела вдоль гаражей, и ему чудилось, что она не хотела покидать это место. Витя хотел в это верить, ведь он заметил, как на её щеках блестели слёзы. Но она всё-таки уходила.

"Собаке собачья смерть"?!

Витя ощутил, что начинает растворяться, переходя в иное измерение. Стало безумно страшно от неизвестности, но ещё больше от осознания того, что всё потеряно.

За свои восемнадцать он ничего хорошего так и не сделал. Не говорил маме как сильно её любит, хотя должен был говорить так каждый день. Оттолкнул всех нормальных друзей, связался с наркотиками и закончил жизнь вот так, в этом гадюшнике.

Безысходность и отчаяние навалились могильной плитой. Разум мерк, растворяясь в небытии.

"Простите! Простите меня за всё!"

Себя было ужасно жаль, но почему то именно сейчас он подумал об Анне. Такое завершение собственной жизни казалось закономерным, но почему должна умирать она? Нет, девушка с таким отзывчивым сердцем обязана жить! Если бы он только мог хоть что-то для этого сделать...

Удар. Второй. Третий. Тепло коснулось груди.

3

- Стой! Нельзя!

Окрик полицейского заставил всех участников скорбного действа обернуться. Санитар протискивался между гаражами, намереваясь подойти к покойнику. Патрульный ухватил его за рукав, указал на жёлтые ленты ограждения.

- Он шевелится. - санитар оттолкнул руку полицейского и зашёл за ограждение. Склонился над телом.

- Есть пульс! Срочно в больницу!

Напарник спешно подкатил каталку, и вдвоём они ловко уложили раненного.

Двери с грохотом закрылись, и машина, взревев сиреной, помчалась вдоль гаражей.

Полицейские переглянулись, молчаливо решая оставлять ленты перекрытия или сворачивать оперативные мероприятия.

- Везёт же засранцу. - Участковый отряхнул невидимую пыль с фуражки. Надел форменный головной убор:

- Может хоть в этот раз не разбазарит собственную жизнь.

Анна оттёрла кулачком мокрые глаза, радостно заулыбалась.

Но Витя Клещеев ничего этого не видел. Он лежал в мчащейся карете скорой помощи и блаженно ощущал возвращение жизни. С ней вернулась боль в распоротом животе, но с посиневших губ не срывалось ни стона. Лишь неразборчивый шёпот:

"Я найду тебя, Аня. Найду, мой ангел-хранитель"
33 Арбузы
Валерий Неудахин
   Горизонт с восточной стороны окрасился темной полосой и, разрастаясь в черное, увеличивался в размерах. Природа затихла в предвкушении встречи с ночью, ветерка не чувствуется, лишь дрожат привычно листья осин. Отчего мелко трусит зеленые, слегка осветленные до белого, листики, словно мелированые с обратной стороны? Никому неведомо. Постепенно к движению подсоединяются макушки берез, потянуло прохладный воздух с реки. Остывают луговые травы, сбрасывая дневную жару в ожидании росы.  Растомились остатки ягод на кустарниках вдоль заводи, едва не брызжут теплым соком спелости к подошвам растений. Скоро возьмутся сухостью и старением, увянут макушки, осыпая желтую и красную листву, обнажая черные кисти  ягод смородины и черемухи, оборыши вкусности и сладости. Раскрасятся обсыпанные оранжевой облепихой, цветом радости и жизненной энергии, крутые берега. А затем и холода опояшут всю растительность, подготовят к ожиданию снега.

   На краю березового колка, на узенькой полоске между рекой и деревьями сидит ватага босоногих мальчишек. Это в городах дети разучились снимать обувь, в деревне с утра до вечера голые пятки сверкают по теплой грунтовой пыли, по траве. Умудряются пробежать по стерне, по теплой гальке на перекатах водной струи. Отмыть вечером такие подошвы невозможно: прилипают к ним гудрон с крыши тока, смола хвойников, сок чистотела. Лишь в банный день загонит мамка детвору в баню, отходит веником по пяткам, чтобы видно стало цвет кожи. Смажет ранки зеленкой: не егози под руками и не пищи,  надобно за здоровьем следить. На том и кончается забота.  Природа-матушка на себя возьмет заживление царапин и порезов. Лучший друг – подорожник: сорвал,  плюнул, прилепил на ранку.

   Устроились вокруг небольшого костерка, поджидают картошку, что доходит в золе. Печеное лакомство поспевает, будоража ноздри восхитительным запахом. Но не спешат, всяк знает – доспеться должна: раньше вытащишь – полусырую глодать придется, передержишь – высохнет под коркой, сок потеряет. Все ждут и смотрят на Петьку, он заводила и самый авторитетный в кругу. Его слово – закон. Ждут. У большинства под ложечкой сосет, в желудке кроме стакана молока и куска хлеба, проглоченных впопыхах утром,  ничего нет. Пока мать крыльцо мыла, проскочили на летнюю кухню, выпили крупными глотками молоко, отломленную горбушку за пазуху и огородами сбежали. Вечером доведется ли с матерью увидеться? Неизвестно. Умается, родимая, уснет, где прислонится,  работа летом с ног валит.   Мальчишки тайком потемну вернутся, ужин под полотенцем на столе. Покушают и на сеновал.

   На колхозном поле арбузы поспевать начали. Удивительная ягода, большая и зеленая снаружи. А что поджидает внутри? Это как выберешь. Положишь перед собой большой шар. Он своей тайной манит, холодит грудь изнутри: а ну как не угадал? Спелости не набрано, внутренность едва розовая, в таком и сладости нет. Огурцами, помидорами, луком все огороды полны. Маленькие арбузы и дыни у хозяек насажены, а вот большой арбуз – редкость в огороде. Ими на общественном поле занимается старый, как древность, дед Архип.  Бабки поговаривают – из числа эвакуированных он, с  Астрахани привезли несколько семей.  После войны большая часть домой вернулась, какие-то прижились. В их числе и Архип. Начинал дело еще его дед - могилка неприметная на кладбище осталась. Сколько времени продлится история астраханского арбуза в алтайском селе, никому неизвестно.
 
   Соберется ватага вокруг арбуза, в руках Петьки нож. Тот колдует над шаром, шепчет слова разные, руками над ягодой водит. У пацанов душонка замирает: давай скорее! Чего тянет? Наконец острие приставит почти вертикально и нажимает на нож. Хрустнет под ним и разбежится трещина по бокам, ровно посередине. Развалится на две половинки, упадут они в стороны и красная внутренность, усыпанная черными семечками, брызнет соком под восторженное «ах». Заводила ватаги отрезает первую пластину и под радостные возгласы ее передают деду Павлу, бессменному другу детворы. Затем следует  порция самому младшему мальчишке, а далее по порядку, терпеливо ожидающим пацанам. Такой порядок установлен в деревне: старшему, младшему,  далее остальные присоединяются к трапезе.

   Старый работает сторожем на бахче. Досужие языки рассказывали, будто он с молодости служил, охранял преступников. После увольнения работал на Севере, затем приехал в колхоз , остался. Тихо и скромно с женой устроились на краю деревни, в небольшом, но ухоженном домике. В городе живут две дочери, порой приезжают погостить. По-первости директор определил сторожить ток, да не сложилось. Больно ретив в службе дед Павел оказался, всю жизнь ведь этим занимался. Ответственность и порядок соблюдать во всем научился: в первую ночь поймал бабку Марфу, надумала с сыном пшенички набрать – вот и попались.  За первую неделю чуть не весь колхоз переловил: кто с мешком, кто просто горсть в карман насыпал. Если привлечь всех по закону, то в деревне и населения не останется. Когда дошло до того, что стрелять в воздух довелось, директор призадумался – до греха недолго. Люди нервные в нынешнее время, а сойдется все потом на стороже. Отправил на бахчу, подальше от деревенских.

   Но стоит отметить, именно за это полюбился старик местным. За смелость до отчаяния и решительность. Уважать стали, да и воровство прекратилось. Председатель рад такому исходу:  урожай сбережен и человека от возможной беды уберег. Детвора, та и вовсе без ума от деда. Прижились у него в шалашике на бахче, расположенной на песчаном берегу. Рыбак знатный, все повадки рыбьи знает и мальчишек этому учит. День рыбалят по омутам, на ночь идет сторожить. Все отлажено. Да  только начинают спеть арбузы, лучший выбирает,  к вечеру несет мальчишкам.

   Самый маленький, Степушка,  восторженно вгрызался в красную сладкую плоть. Белобрысая, совершенно пегая от солнца голова тонула в хрустящей мякоти арбуза, по ушам и щекам стекал струйками сок. Из этого обилия вкусности сверкали черные глазенки. Восторженно блестели на мир, на компанию, на костерок. Взгляд пацаненка обратился на деда. Из-под густых бровей глянул старик, встретились глазами,  отвел взгляд…

   Промчалось мутное и непонятное в голове,  неожиданно четко всплыла картинка в памяти. Таежное зимовье, беглый с зоны. С таким запасом сроков и статей, что на свободу не выйти, оттого и пустился в бега. Группа преследования шла по следам трое суток, матерый попался варнак, умело заметал следы. Оставалось несколько километров до узкоколейки, в этот момент окружили, обнаружили в зимовье.

   Потрясающая осенняя природа с разноголосицей улетающих птиц,  пестротой цветов и   красок. Хрусталь таежного ручья,  россыпь ягод по мху. Все настраивало и звало к возвышенному. Как ценно становится то, что мы привыкли считать мелочами. Это жизнь! А перед ними стоял небритый, готовый пуститься во все тяжкие мужик. Удерживал одной  рукой за волосы женщину, другой  - заточку подставил к горлу. Мать прижимала к себе двух девчушек, одетых в какое-то тряпье. Огромные распахнутые очи,  судорожно открытый, но молчавший рот выдавали напряжение и панический страх детей. Единственная защита для них – руки мамки, что пытались прикрыть эти вселенские глаза. Не так страшно умирать, если не видишь, откуда она, нелегкая,  явится.

   А он прятался за телом от возможных выстрелов. Затаился  где-то второй. Увидеть   бы его, только невидим, не выдает себя движением. Павел, фронтовик, побывавший и в более страшных переделках, попытался разговором отвлечь внимание преступника. Только бы товарищи не сплоховали, не открыли огонь. Он уже приметил, как метнулась тень под скатом крыши. Вот где прячется! Внизу рычал, бешено вращая глазами беглец, хрипела от натуги мать, поскуливали девочки. Тоненько и жалобно. Павел с расстояния десять метров видел полные ужаса глаза и мольбу о спасении. Потерпите малышки, потерпите. В траве заприметил несколько старых гвоздей. Кованых, массивных. Вот бы взять в руки. И он, изобразив сговорчивость, начал опускать пистолет перед собой в мох.

   Что произошло, пришлось восстанавливать позже. Тот, второй, что располагался под  перекрытием крыши, начал поднимать обрез. Самый молодой из группы, увидевший угрозу, выстрелил из карабина. Словно споткнувшись о невидимую преграду, тело начало падение вниз. С выстрелом раздался крик, переросший во всхлипывания, резанул по горлу, сволочь, успел напакостить. Павел подхватил гвоздь и в прыжке метнул его, как финку. Точно в глаз вошел кованый стержень, повалились вчетвером: беглый, удерживая женщину, и две маленьких беззащитных девочки.

   Формально винить некого, произошло то, что во время задержания может волею судеб  свершиться. Обезврежены преступники! Да только два ребенка, прижавшись к матери, заходятся в слезах, размазывали слезы и кровь по лицу…

   Молодым парнем насмотрелся на зверства бандитов, вырезающих ради непонятной никому прихоти целые деревни. Грабивших и уводящих скот, обрекающих на голодную смерть женщин и детей. Мужиков, тех убивали сразу. А вот слабых – чтобы мучились! Потому перед ним не возникал вопрос: куда пойти?  Повзрослел - по комсомольской путевке направлен в НКВД.  Спустя два месяца в дорогу  - зона усиленного режима. В ней собирали самых закоренелых врагов советской власти, убийц и насильников. Искать противоядие и противостоять хитростям и проискам сидельцев сложно. Жесткий климат труден для  проживании.  К такой погоде, влажной и студеной,   не приспособишься. Оставалось стойко переносить. В отпуск Павел не выезжал, семья перебита бандитами,  родственников не осталось в этом мире. Свыкся с Севером, прижился всеми клеточками организма и души.

   Пришло время, женился. В соседнем поселке полюбилась девушка. Забрел на охоте, остался переночевать. Приметил любопытный взгляд больших, как блюдца, глаз. Худенькая фигурка,  укутанная в меха,  на удивление  не похожа лицом на местных. Оказалось,  девочка осталась от семьи геологов, родители замерзли в тундре. Дочку удалось спасти. Прижилась . Да и как быть, коли родственников нет, никому не нужна. Так, из жалости. Павел речь о женитьбе завел, приемная семья только рада оказалась такому повороту событий. Когда жених фляжку со спиртом достал, вопрос окончательно решился.

   Выправили документы, нашлась работа. Худенькая и пришибленная, первое время не могла привыкнуть к обилию продуктов,  настолько изголодалась за жизнь. Вскоре наладился быт, пришло тихое семейное счастье. Одна беда не пожелала уходить из дома – деток не могли родить. Судьба. Анастасия, а имя ей выбрал Павел – «Воскресшая» долгими северными ночами плакала из-за бесплодия. Простыла, пока найденыша подняли от того и не может зачать. Сетовала на себя, на жизнь, изводила слезами. Что можно предпринять, если врачи за сотни верст, а фельдшерица только и могла - мозоли да ссадины йодом мазать, да простудные заболевания лечить. Ну, укол поставить при надобности.

   Так и несли крест вдвоем, поддерживая друг друга в радости и в печали.
Назрела усталость в главе семьи. С началом войны просился на фронт, на второй год отправили.  Нелегкое дело досталось – поисковиком бороться с диверсионными группами врага. Вскоре контрразведка образовала подразделения «Смерш» со всеми немыслимыми задачами поимки шпионов, перешедших линию фронта. Нарабатывался опыт. Появились ордена и медали. Бог миловал, ранений избежал. Вернувшись по окончании войны, пришел в привычную систему, но уже с повышением. Они переехали в небольшой городок. Привыкали к новым условиям жизни…

   Павел вышиб дверь и ворвался в зимовье. Свет из узкой щели едва освещал внутреннее убранство. Убогость быта во всем: лежанка с тряпьем и  с медвежьей шкурой. Котелок и несколько плошек, ложки из дерева. Одежонка в закутке и пламя в самодельной печурке. На открытом пространстве бревенчатой стены висит кукла: все пространство вокруг нее и сама истыкана ножом: тренировался,  сволота!

   У входа успокаивал девочек Макарыч, старшина, дядька в возрасте, сам имевший трех дочерей.  Остальные ребята по кругу, удаляясь от избушки, осматривали местность. Два запуганных, затравленных ребенка размазывали слезы по щекам, отрешенно смотрели на происходящее. Позже они сидели в кузове полуторки. Девочки оказались рядом с Павлом, прижались,  ища защиты. Он чувствовал биение маленьких сердец, прижимал худенькие тельца. Дрогнуло внутри, застучали маленькие молоточки в голове,  скатилась по небритой щеке слеза.

   Он не спрашивал никого, просто взял девочек за руки и повел домой. Авось сообразит Настенька, что с дочками делать. С дочками! Два этих воробышка превратились вдруг в самых близких для него людей. Встречавшая Анастасия, замерла на пороге, увидев мужа. Спохватившись, принялась хлопотать, ничего не спрашивая.
Умытые и успокоившиеся девочки посажены за стол, перед каждой по небольшой плошке супа и по куску хлеба. Несмело поглядывая на тетю и дядю, друг на  друга, боялись прикоснуться к пище. Лишь после уговоров осмелились,  взяли в руки белые горбушки. Большие, восторженные глаза выдавали - они поняли, что можно кушать это сокровище – хлеб. Отламывая небольшими кусочками, клали на ладошку и, не роняя ни грамма, отправляли в рот. В довершении собрали со стола все до крошки, скушали суп, совершенно не зная,  как кушать мясо. Анастасия отрезала большой ломоть, разломила пополам. Осмелевшие сестренки быстро управлялись и с этой порцией. Не выдержал Павел, встал из-за стола и вышел на крыльцо. Слезы стекали по щекам, колотило руки, он не попадал папиросой в рот,  в сердцах загасил окурок и бросил…

   Так увеличилась их семья, документы помогли оформить. Удочерить оказалось совсем не сложно. Эти малютки с матерью покинули поселение. Женщина оказалась рисковая, коль одна с малыми детьми ушла в побег. Необходимо спасать от голода и холода кровинок, вот и потекла по тайге. Понимая, что выходить на железку опасно, прижились в заброшенном зимовье. Питались сборами ягод, кореньев, грибов. Голодно, но свободны. Так и боролись за жизнь.

   В тот вечер, попавшиеся на бахче мальчишки стояли перед дедом, размазывая сопли и слезы.

- Отпустите нас, мы больше не будем.

 Отчаяние в глазах. Страх. Детский страх,  перерастающий в ужас, что достанется от родителей, сковал детвору. У младшего намокли штаны, прижал страшный сторож головенку, поднял арбуз, повел,  усадил мальчишек за стол, разрезал зеленый шар. Накормил ватагу.

   С тех пор и слывет лучшим другом детворы. Сколько они там съедят? Не убудет.
Ватажники доели картошку, пора домой, а то мамки потеряют. Веселой гурьбой вышли на дорогу,  пошли в сторону деревни.

   Детки, храни Вас Бог от войны  да от тюрьмы. Павел сел под любимой березой, посмотрел на тихую воду омута. Чернота завладела небом, ночь пришла. Пролетела сова, ушла в полете за реку охотиться на грызунов. Завтра будет новый день. Что-то весь день щиплет сердце, все боялся, только бы не перед мальчишками. Воспоминания нахлынули с утра, не отпускают. Глаза маленьких девочек, большие и испуганные, голодные и просящие. Что ж арбуз пожалеет для детей?

   Тепло от ствола березы передавалось телу, вот бы людям научиться отдавать свою любовь окружающим. Как долго он сидит?

   В поле стрекотали кузнечики, устроив концерт вечности.
34 Как дед чистил зуб
Валерий Неудахин
   Она любила пить чай вприкуску, с конфетами. Нет, не шоколады, суфле и зефиры привлекали ее, а простые карамельные конфеты. Те, что с немудреной начинкой. Помните? Сливовая и клубничная, яблочная и смородиновая. Лежавшие  в годы «изобилия» на прилавке они нежились под солнечными лучами, проникающими в окна магазина и постепенно слипавшиеся от проступившей через обертку сладости.  Изнурительно, кто кого: продавец или  горсть мятых и слипшихся конфет, переможет в этой нехитрой борьбе до списания их с подотчета. Или все мухи округи соберутся под стекло прилавка в предвкушении благой жизни, или дождутся продажи в чьи-либо руки. Порой поставленный удар мухобойки в опытных руках продавца нанесет прицельный удар и уничтожит любителя на халяву поживиться. Останутся только грязно-кровавые останки, на фантике устраивая непрезентабельный вид простенького на вид товара. Дальнейшая жизнь лакомства переходила в другое русло, они замачивались техничкой магазина в воде с дрожжами и переходили в новое качество – бражки, а затем перегонялись в мутноватую жидкость под названием самогон и без следа исчезали в луженых глотках местных выпивох.

   Откровенно говоря, конфетами ее детства являлись «подушечки», не претендующие на изыск, но дешевые и доступные по цене, для колхозника, что только начал получать зарплату, а не условный трудодень, и мог позволить себе сделать подарок для детей. Раньше денег не выплачивали, в магазине залеживался товар, а купить не на что. Простенькие конфетки в виде подушки, обсыпанные сахаром и от того очень быстро приобретающие не товарный вид, залеживались в сельских магазинах. Да и кому нужны такие сладости? Когда в бору и в поле - клубника и земляника, за рекой брусника и черника. По островам - смородина и черемуха, в логах – калина. Порой выдастся год: напитается сладким клубника, насушат ее на пироги, и лежит она в холщовых мешочках. В рот наберешь, а она тает патокой, строжки только не забудь ошелушить.

   Зимой только и выпросит дитятко у мамки подушечек. Стоит, канючит, за подол тянет

- Мамка, ну купи конфет.

- Да какого лешего они тебе дались? Дома ягоды, какой токмо нет.

- Мам, ну купи.

- Ой, Дуся,- продавцу: отломи там грамм на сто.

   Большим ножом, что отрезают мясо и сало, открываются ящики и бочки с селедкой Евдокия вонзается в единую, засахарившуюся массу и подламывает кусок, с торчащими соблазнительными уголками подушечек. Душа ребенка замирает в ожидании, как скоро отломится масса. Если потянется дольше, то и отломится больше. Свернут кулек из упаковочной бумаги и положат в него эту негу детства. Счастливая обладательница несметного богатства с замиранием сердца прижмет к груди покупку и невесомой походкой, чуть дыша, бредет по сугробам до дверей дома, захлебываясь желанием и слюной в ожидании.

   Среди сугробов пробираешься к калитке, открываешь дверь, перешагиваешь порог и бережно пристраиваешь кулек на край стола. Разуваешься, пальтишко долой! И отколупываешь от куска сладостей первую подушечку. Магазинную!
   
   А за окном пурга поет свою песнь. Растекается по комнате тепло от русской печи. Бормочет что-то чайник, словно торопит насладиться.

   Но запомнилась именно карамель, продолговатый батончик, начиненный сладкой патокой. Берешь конфету за загнутые концы фантика и тянешь в разные стороны. Нехотя, преодолевая скрученность бумаги, конфета разворачивается и появляется наружу. А ты смотришь, какого цвета  синего - значит сливовая или смородиновая начинка, красная – клубника или клюква, или совсем ожидаемо – белая, значит, молочная оказалась. Ожидание встречи с прекрасным продолжается. Пробуешь ее откусить: долго пролежала или свежая? И, вдруг, блаженство! Мягкая плоть конфеты  нежно поддается, и кусочек остается на языке. Свеженькая!! Подносишь блюдечко с чаем и глотаешь горячую жидкость, после чего перекатываешь откушенное, чтобы чай впитал вкус и аромат.

   Такие конфеты она кушала у бабушки, оказавшись в гостях, что случалось редко. Нелюдимо старики жили, гостей не привечали: ни соседей, ни родных. Потому и внучка, привезенная в гости из соседнего села надолго не оставалась. Порой привезет отец, передаст из рук в руки, пока до конторы проедет и дела переделает, нагостилась. Неразлучную подушку-«думочку» под мышку, и выходит к калитке, отца поджидать. Бабка просит

- Дочушка, голубушка! Хоть переночуй, останься.

- Нет, погостила, хватит уже.

   И никакими уговорами не оставить, ждет отца, посматривает, когда в конце улицы ходок стукнет. А батя головой покачивает, но улыбается. Что с ребенка возьмешь? Нагостилась. Сердце не может дочке отказать, посадит, прижмет белобрысую головенку к груди, поехали. А внучка довольная, рукой машет.
Иногда удавалось уговорить переночевать. Тогда для нее открывалась новая непонятная жизнь. Насколько строг дед, настолько добра и приветлива бабушка. Старик, он тоже рад внучке, да виду не показывает. Только и скажет, зимой коли приехала

- Ну, бабка вари сегодня пельменей без счету.

   Вроде, как и для него праздник. А потом достает конфетки к чаю. По многу не давал, чего зубы портить. Одной хватит чаю пошвыркать.

- Ты ее лижи и чай побольше отхлебывай.

   Свою долго мусолил во рту, гонял от щеки к щеке. А когда язык уставал, положит конфетку на комод. Та хоть и облизана со всех сторон, а все одно привлекательная.

- Ты внученька иди, поиграй, голубушка.

   Скажет старая, а сама тайком от деда конфету в руку пихает. Чтобы, значит, не увидал. Не то – скандал! Нечего расточительством заниматься.

   А утром старик возьмется зубы чистить, наблюдать за ним, ой как интересно. Зубов-то смех – один остался. Он торчал сверху вниз, одиноким мазком украшая беззубый рот. Им на народ все улыбался, показать, что не совсем судьба съела. Ощербила жизнь стариковский рот. Долго готовил зубной порошок и щетку, пристраивался у маленького зеркальца, стоявшего на рукомойнике. Окунал волосками в белый порошок, изгибал руку в локте. И с наслаждением медленно водил щеткой туда-сюда. После менял направление движения, чтобы вычистить с одной и другой стороны. Затем наступал самый ответственный момент: нужно поднять подбородок, запрокинув голову и с внутренней стороны проводить щетку несколько раз. Бороденка торчала вперед, несколько раз принимался кашлять, дыхалка подводила, и белый порошок сыпался на скудную растительность, окрашивая бороденку в белый цвет. Волосы на ней можно пересчитать за вечер. Затем долго смывал белое с бороды, это удавалось не всегда. Но дед подслеповат, не видит белых разводов, а бабка не осмелится подсказать. Так весь день и сверкает остатками порошка на народ.

   Внучке тогда казалось – много сладостей дедушка скушал: зубы от того болели и выпали. А теперь жадничает, ишь строгость на себя напускает. Повзрослев спросила у бабушки, куда зубы подевались. Задумалась старая, уронила слезу, огляделась и шёпотом выдохнула

- Прикладом продотрядовец выбил. Хлеб дедушка оберегал, а его изымать пришли… Потом  до потери сознания избили, арестовали. Отправили в Нарымское поселение, выжил каким-то образом. Явился-то домой худой, как весенний медведь из берлоги выполз, пожалела его, приняла. Вот и живем вместях сколько лет.

   И продолжала что-то рассказывать, хлопоча у плиты. Боясь, что ее перестанут слушать и не успеет всего поведать, тайком вытирала фартуком глаза. О том, что скуповат дед всю жизнь, даже дрова на зиму не закупал, собирали валежник в ближнем лесу. Деньги от пенсии складывал и не давал тратить, а куда прятал – не известно. Да и зачем ему накопления эти? Словно торопилась выговориться, с дедом такой номер не происходит: скуп он на слова и от других того же требует.

   Боялся дедушка и власть. Появится писарь конторский на улице, руки холодеют. Заикаться начинает и уходит подальше на задний двор, только бы излишних вопросов избежать. Куда это годно – голосовать боялся, вдруг вспомнят прошлое и накажут. Потому приходил в клуб к пяти часам утра и терпеливо дожидался открытия участка голосования, первым бюллетень бросал в урну. Деревенские знали эту особенность, не пытались опередить его в очереди. В магазине, с привозом товаров, закупал что-то, кроме продуктов. Только куда все это девалось? Неизвестно. Судачили и рядили бабы, жалели хозяйку. Да что им? Лишь бы языки почесать. Натерпелся мужик в болотах Нарымских, вот и чудачит.

   Чудачества эти наблюдались в каждом шаге. Дед не терпел, когда за столом кто-то оставлял кусок или корочку хлеба. Зачем берешь, коли не можешь скушать? Крошки со стола не дозволял вытирать, собирал их в ладонь и отправлял в рот. Похлебку бабка сварит, постоит та на жаре, закиснет. Выливать нельзя! Обязательно схлебает до последней ложки. Желудок, кажется, луженый имел, все переварит, перетрет. Одежду годами носил, заплаток наставлено на брюках, на рубахе – места живого нет. Пока по швам не расползется – бережет, не выбросит. Ходил круглый год в валенках, измерз в болотах. Мало кто знал, что пальцев на ногах осталось из десяти два.
Остальные поморожены и отрезаны пьяным фельдшером, простым столовым ножом. Всякую
   железку, проволочку, гвоздь гнутый приберет, вдруг пригодится в хозяйстве. Огород чисто убирал, особенно трепетно к картошке относился. Перекопает основательно, на приличную глубину, чтобы не оставить мелкой в поле. Поговаривал
- На то Господь и создал в природе полезное растение, чтобы всякий плод впрок шел.

   Бога упомянет и оглянется, не слышал ли кто. Молился, дома задернув шторки, от городясь от мира за окном.

   Один раз в год, в день получения справки о снятии со спецучета в комендатуре, что берег пуще всего, пил горькую. Разживался в сельпо по такому поводу бутылочкой казенной. Беленькой. Странно смотреть – сидит взрослый мужик за столом, пьет стопку и плачет. Слезы крупными горошинами капают на стол, на колени, на пол. А он толи мычит, толи поет одному ему известную песню. Песню спецпереселенца Нарымского края.

   Но ночевки в гостях редки, не докучали старикам родственники. Так и проживали одни, до той поры, пока дед не перебрался на погост. Тогда внучка почаще в гости наезжала, помогала бабушке, та настолько ослепла, что с трудом управлялась с огородом и домашними делами.

   Вот тогда и открылись удивительные вещи.

   Полезла как-то Танюшка в погреб, солонинки достать. Обратила внимание на кринку, что стояла в углу. Подумалось: «Что тут кринка делает? Разве в погребе ей место?» запустила руку внутрь – тряпица. Развернула и ахнула, деньги! Пачка червонцев, пятериков и трешек. Аккуратно перемотаны бечевкой, завернуты в пергаментную бумагу от влаги. Вот куда дедушка пенсию складывал, понадежнее сберегательного банка будет.

   Умер старый кобель дворовый. Любимец деда. Долго не пережил смерти хозяина и покинул мир. Решила внучка конуру убрать, чтобы не тревожила взгляд и память. Принялась выгребать из нее все. Сверток! Так же аккуратно упакованы деньги: новые и старые вперемежку. Новые можно в дело пустить, а со старыми не понятно, что делать. Детям для игры отдала. Раздала и облигации государственного займа, кому они нужны.

   Открытие ждало и на сеновале. Приметили – воробьи шерсть в гнезда под стрехой натаскали. Необычная, такой в доме не видно. Полезла внучка смотреть, откуда невидаль такая и в углу, где стропила соединяются со стеной, несколько свертков обнаружила. Сняли, разложили на земле, развернули дерюгу и обнаружили несколько отрезов дорогой материи. Ткани давно вышедшей из моды, но отменного качества. Вот где у деда, оказывается, схрон образовался. Бабка заплакала даже. Проходила всю жизнь в простенькой одежке, в латанной и перелатанной, и не знала о таких сокровищах.

   Во многих местах поджидало удивительное родственников. До той поры  пока не отправилась следом за дедом верная его жена, да не продали дом добрым людям. Может еще что находили новые жильцы, не ведомо. Молчат. Да зачем тревожить память умерших…

   А простые карамельки с начинкой, залегли в душу и в сердце. Приятно дразнят вкусом  и запахом. И под горячий чай хочется запеть что-то печальное, вспоминая деда и бабку. Да и всех безвременно оставивших мир в болотах Нарымского края.
35 Дед Гриша
Иван Мазилин
ДЕД ГРИША
- Нюрка, язви твою душу… – не открывая глаз, закашлявшись, хрипло позвал дед, - Нюрка…  вот когда надоть хрен дозовешься.
Хата отозвалась тишиной. Пришлось открыть глаза, кряхтя сесть, спустив ноги с кровати.
Солнце уже успело заглянуть поверх оконной занавески и улеглось прямоугольником на пестром половичке посреди комнаты. Проснувшаяся муха тщетно пыталась пробиться через пыльное стекло на волю, да через три дома, у соседей громко хлопая крыльями, басовито запричитал петух.
Минут пять дед рассматривал свои худые ноги, потирая внезапно сдавившую грудь. Потом перевел взгляд в угол, где почти под потолком висела икона в окладе когда-то золоченом, но теперь сильно потемневшем. Самого же лика так и совсем невозможно было разглядеть. Ниже и ближе окну несколько фотографий под стеклом и отрывной календарь. На другой стене три почетных грамоты сильно выцветших да красный вымпел «победителю соцсоревнования» с ликом двух вождей.
- Ты че приходила-то? Думаешь, я спал и не слышал, как ты копошилась в сенях? Али заскучала там без меня? Так и мне без тебя не сладко. Так уж, верно, скоро… вон, в грудях защемило нехорошо. Ты уж прости меня старого дурня, что матюгнул тебя понапрасну. Да знамо, что спросонья, но все равно нехорошо. Ну, хошь, я лампадку запалю под иконой?  Не знаю, полегче тебе там будет с того, аль нет.  Да и на могилку схожу. Вот прям сегодня же. Ну, виноватый перед тобой, с самой весны не был, заросла, небось, так я это поправлю. Но и ты понять должна – ноги у меня уже не те стали… эхх…  да, вот еще…  оказия - картоху пора копать опять же…
За тонкой стенной перегородкой на кухне заурчал и дробно затоптался на месте старенький холодильник «Север». Старик дождался, когда прекратится его «истерика», продолжил
- Не ворчи, старый. Будто я не помню, что у тебя внутри пустовато, так и это дело поправимо. Вчера вот пенсию доставили, да нонче и автолавка должна приехать, вот и устроим праздник, пополним запасы. Я бы тебя давно отключил в целях экономии электричества, только вот в погреб мне стало спускаться тяжеловато. Так что потерпи уж, недолго чай осталось и тебе свою службу нести, я ж с пониманием…
Нашарил ногами и влез в обрезанные валенки и зашаркал на кухню. Ополоснул лицо из рукомойника, вытираясь, взглянул в зеркало с местами ободранной амальгамой.
- Ну, что, дед, тут одной гребенкой твою бороду не порадуешь, здесь требуются ножницы, запустил в конец, скоро за пояс затыкать можно будет. Пора устраивать ликвидацию. Вот только поправим бритву и к делу. Куды ж это я ее положил? Да где ж ей и быть, как не в комоде…
Там же в комоде обнаружилась «заначка» в виде двух папирос «Беломора». Совсем праздник души.
- Вот мы чайничек поставим, остатки «трех слонов» заварим, яишенку соорудим, глядишь, и совсем полегчает.

Деревня эту в прессе обозначают не иначе как «вымирающая». Из сорока трех  дворов, едва половина подают признаки жизни. И если летом еще приезжают отдыхающие с детишками, единственная улица да речка на задах наполняется криками, визгами детворы, по вечерам пьяными «разборками» взрослых. То теперь в конце сентября, несмотря на все еще ласковое солнышко и ясное небо, деревня впадает в оцепенение, словно уже теперь предчувствует  дожди, осеннюю слякоть, снега и все «прелести» зимы в заброшенной деревне до которой, кажется, на всем белом свете никому никого дела нет.  Летом-то сельпо в деревне работает чуть ли не круглосуточно, делая план по алкоголю, кондитерке да разным там «фантам и сникерсам» почитай на целый год, то теперь раз в неделю приезжает автолавка, с самым жизненно необходимым товаром. Покупая сегодня, оставляют записки с заказом на следующую неделю. Так вот и живут. Такой вот и порядок.
У закрытого сельпо с самого раннего утра на скамейке сидят три старухи, которым за восемьдесят. Вспоминают летние денечки, да кто приезжал, да что привозил, да какие  новости слышали, из тех, что по телеку никогда и не скажут, чтобы не стращать разными бедами население…
- Эй, подруги, погляньте, это кто ж к нам такой направляется…
- Ой, и правду, бабоньки… и не узнать поди… впрямь щеголь какой… а вырядился-то, к пинджаку галстука тока не хватат…
- Ой-ой-ой, девки,  жаних пожаловал, утирайтесь скорее, цаловаться будем… обжиматься будем.
- Григорий Макарыч, ты чегой-то бороду-то спилил? Неужто, и впрямь женихаться надумал? Так ты по самому что ни на есть, верному  адресу пожаловал.
У деда, несмотря на возраст, слух и зрение отменное, очки напяливает только для чтения газет, так что еще издалека услыхал «восторженные причитания» бабок, ухмыльнулся про себя и даже попытался выпрямиться насколько спина позволила. Подойдя поближе, остановился, достал из кармана чуть помятую папиросу, щелкнул зажигалкой и гордо задымил. 
- Привет и вам, девоньки. Принимайте в компанию.
- Да, сидай меж нами, Григорий Макарыч. Мы уж тебя с двух сторон пригреем, а там, глядишь, может и до греха недалече будет.
- Ой, бабки, да у вас, небось, все уже давно мохом поросло. Да и у меня жанилка на раз до ветру сходить осталась. А вот чего мне приятно вспомнить, понимаешь, так это вас, когда вы… как это… стриптизой, по улице с голыми задами бегали, да с тарзанки голышом в воду шлепались.
- Во че, старый вспомнил.
- А то. Когда с войны возвернулся, вы-то  еще голопузые были. Что на прошлой неделе бывает что и забуду, а вас голеньких ой как, помню хорошо.
- Подруги, прям в краску вогнал, поразит. Ишь чаво он помнит… охальник…
- А ты вот чо скажи, Макарыч, третьего дня, что за тощий хрыч с аппаратом к тебе на «газике» приезжал?
- Любань… ты это, чего попроще. Третьего-то? Ну да, три дни вышло. Да, точно…  Дык, я так и не понял, чего ему надо было. Ни тебе «здрасте», ни «до свиданья». Нелюдим какой-то. Побегал вокруг дома с аппаратом, пофотографировал с разных сторон и уехал. У них там, в городе, все на бегу делают, скоро уже и детишек тоже на бегу строгать начнут. И куды торопятся, спрашивается…
- Как куды? Политика така, вот и бегають.
- Верка, ну причем тут политика?
- Как причем, Макарыч, это чтобы войны не было. Мне внука сказывала, а она у меня шибко умная, кандидат наук и не по нашему может болтать шибко.
- Хенде хох, что ли? Так и мы можем.
- Не, с америкашками может обчаться.
- Это другое дело.
- Хорош базарить бабаньки, вон, слышь, лавка едет. Становись в очередь.
- Макарыч, тебя как самого старшего, мы завсегда вперед пропустим.
- Нет возражений…  А это что за оказия такая?

По пыльной улице мимо стоящих возле сельпо стариков сначала проехала длинная фура, за ней еще пара машин, по бортам которых красовались буквы «ТV», следом автобус со шторками на окнах, и только потом подъехал фургон районной автолавки.
Из кабины, чертыхаясь, выползла колыхая своими мощными габаритами продавщица Райка.
- Вот ведь зараза какая, всю дорогу пришлось плестись за этим караваном. На кой хрен им понадобилось на наш проселок свернуть?
- Може какую кину сымать у нас будут, али что…
- Много ты, Любовь Михайловна знаешь. Если б кино, то мы в районе об этом знали бы. Эти с области, видать, нагрянули. Или если  заблудились, так в конце деревни развернутся да обратно попылят.  Ладно, всем мой привет и продукты в лучшем виде. Эй, а куда мой водитель сгинул? Григорий Макарыч, ты не видал, куда он рванул?
- Куда-куда, за сельпо побег, приспичило ему. Видать всю дорогу терпел…
- Ладно, подождем, раз такое дело.
Водитель, наконец, появился, на ходу застегивая ширинку, распахнул заднюю дверцу кунга, с трудом помог Раисе забраться на ее рабочее место и пошел дремать в кабину.
- Ну, кто первый, налетай тариться.
- Первый у нас Григорий Макарыч. Ему зараз отпущай.
Раиса внимательно посмотрела на деда, вдруг всплеснула руками, потом уперла их в бока и захохотала, звонко, с каким-то подвизгиванием. Глядя на нее, и бабки тоже стали подхихикивать. Ворона сорвалась с карниза сельпо и возмущенно каркая, полетела подальше от этого беспричинного веселья.  Дед проводил ее взглядом, подождал немного и решил, что уже пора заканчивать «концерт».
- Как там… э… цирк уехал, клоуны при деле остались. Прям, хуже детей малых, смешинка им в одно место… понимаешь.
Отсмеявшись, Раиса вытерла невольно выступившие от смеха слезы и, стараясь сохранить хоть какую-нибудь серьезность, изрекла
- Макарыч, это еще неизвестно, кто здесь клоун из присутствующих. Я еще ничего, а вот кладовщики ржали долго и обидно, читая твой «заказ-роман». Да и потрудиться пришлось, с твоим заказом, даже в областной промторг пришлось гонца посылать.
- А чего смешного, чего смешного? Заказ как заказ. Что не имею права за свои червонцы?
- Имеешь, конечно, кто говорит. Только вот ты скажи, на кой тебе ляд устрицы да ананасы понадобились?  Ананасы еще куда ни шло – привезла компот из ананасов в банке. А устрицы, уволь, их отродясь сюда не завозили.
- Ну, в банке, так в банке. Попробуем. А…
- Коньяк «Камю», два лимона, сервелат, оливки…  что, Макарыч, решил зараз всю пенсию потратить?
- А «Беломор»?
- А вот папирос  твоих не нашли. Ни «Беломора», ни «Севера». Но ты не горюй. Из древних запасов, считай еще обкомовских,  достали тебе, учти, в качестве презента,  аж две пачки «Герцеговина Флор»
- С какого мне… вдруг презент? Хотя, от подарка кто ж откажется. Тем боле, что эти папиросы товарищ Сталин курил. Вот это я хорошо помню.
- Так что это подарок от кладовщика областной базы. Он вроде бы тебя знает… вот ведь, забыла как фамилия его. Другим разом сообщу.
- Вот спасибо, вот так подарок, это ж надо же… благодари его, Раиса, от меня… это… многократно.
Всенепременно. Получай коробку, там все по списку… - опять прыснула смехом, - кроме устриц. С тебя на круг аж пятнадцать тысяч…
Дед расплатился, погрузил свое «добро» на тележку, сработанную из старой детской коляски, перешел через дорогу и сел на лавку автобусной остановки. Достал из солидной картонной коробки, пачку Герцеговины, зачем-то понюхал ее и положил обратно. Из внутреннего кармана пиджака выудил последнюю  беломорину и задымил, поглядывая на автолавку. Дождался, когда три старухи-подруги отоварятся, издали махнул им рукой, подзывая.
- Макарыч, чего тебе? Давай швидче, и так заболтались. Вот у Надьки коза еще не доена…
- Я ненадолго. Я вот чего… - для чего-то поскреб затылок, - я это… вобчем, приглашаю вас ноне к вечеру в гости… на поминки.
- А кто помер-то, по ком поминки?
- Да, вот пока не помер… Я это… на свои поминки вас зову.
- Окстись, старый! Ты чего удумал!
- Да, больно мне хочется, услыхать, пока живой, как вы меня поминать будете, какими словами прощаться будете. Какими будете матерками оплакивать.
- А что, бабаньки, гулять, так гулять. Коньячку твого опять же пригубим, ананасом закусим.
- Коньяк лимончиком полагается. Так тоже имеется. Да еще настоечка своя на березовых бруньках с весны ждет…
- Как скажешь… ну что, подруги, мы согласные?
- А что? Еще и Ванятку с гармошкой прихватим. Хоть и дурачок, но кнопки жать может гладко… попоем…
- Вот и добре. Тогда слухай мою команду. Ты Вера Петровна на пироги с капустой мастерица, порадуй напоследок. На тебе  Надежда Марковна грибочки. Уж больно они у тебя хрустные… деликатесы за мной…
- А мне чем тебя порадовать, Макарыч?
- А ты, Любовь Михайловна… ты вот чего… смастери-ка ты кутью.
- Макарыч,  в самом деле штоль поминки устраиваешь?
- В самделее не бывает. Часам к шести жду.

Распрощались. Дед потянул свою тележку по дороге, стараясь не шибко колыхать на колдобинах. Но метров через пятьдесят оглянулся на удаляющихся старух, потом глянул в конец улицы, где начиналась какая-то суета возле остановившегося транспорта. Немного поколебавшись, свернул в проулок и пошел задами огородов к опушке леса.

Как почти все деревенские кладбища, погост деревни Кречеты являет собой вид печальный. Многие кресты покосились, вот-вот упадут, другие уже давно гниют в зарослях травы, несколько ржавых жестяных пирамидок с давно облупившимися звездами. Могилы, что подальше поросли кустами и молодыми деревцами – жизнь наступает. И только здесь, по самому краю, немного ухоженных могил.
- Здравствуй, Аннушка. Видишь, вот я и пришел, как обещался. Правда, струмент не захватил, так я к тебе не с хаты, а прямиком из сельпо… вишь вон, с коляской да с харчем…  вышло так, понимаешь, но опять же не с пустыми руками...  вона как заросло-то за лето. Но не расстраивайся, что смогу я так повыдергиваю, да крест поправлю. А рябинка твоя вон уже красная вся от ягод, верно зима студена будет… Ну вот, так вот и получше будет. Тут в коробке и для тебя кой-чего найдется. Сщас нашарю. Ну, вот… твои любимые.  «Раковая шейка» да «Гусиные лапки». Я же помню… Баранку покрошу помельче, птицы небесные тебя тож помянут. А я… это ж сколько... да почитай годков семьдесят коньячком не баловался. Это как мы с тобой в Москве, в ресторане…  вот ведь запамятовал, как назывался тот ресторан… недалеко от вокзала.  Пили, помню, ты  красное кахетинское, а я армянский коньяк заказал, смеялись еще, что от него клопами пахнет. А тут французский. Вот, решил попробовать. Ничего, на запах приятный. Я только пару глоточков, за упокой твоей души. Вот и ладно. Ты не волнуйся, спи себе спокойно, теперь уж скоро, недолго тебе ждать осталось… вот тут рядышком и прилягу, тебе под бочок…
Дед вздрогнул и обернулся. На его коляску с харчем совершалось нападение. Пока он занимался воспоминаниями, не услышал, как подкралась к его коляске деревенская коза Груня, белая, с черными подпалинами и небольшой плешью на боку. За ней волочилась длинная веревка с колышком. Коробка на коляске хоть и фанерная, но от этой вороватой скотины с наглыми и бесстыжими глазами всего можно было ожидать.
- Грунька, зараза… что снова убёгла? Пелагея опять тебя хворостиной учить будет, скотина ты этакая. Ладно уж, так и быть, тебя тоже угощу. Баранку будешь? Бородой то не мотай, а жри, что дают… 
Ладно, Аннушка, пошли мы…  там что-то назревает рядом с нашим домом. Так что как бы чего… понимаешь… Прощевай. Пошли, коза-дереза, пока волки не задрали…

Обратно дед опять пошел задами. Наискось от своего дома перелез через ветхий плетень в огород к Пелагее. Кое-как переправил свою тележку. Козу привязал к столбику плетня что покрепче.
Пелагею застал у калитки с большим интересом разглядывающей происходящее на улице. Она так увлеклась, что и не слыхала, как старик подошел сзади.
- Ну, так и что там нам день грядущий готовит? Докладай, Палашка.
- Фу, ты, леший, напугал. Чего крадесся, да шасташь по огородам?
- Ну, извиняй если спужал. Я твою Груньку можно сказать от верной смерти спас,  вон прямиком с погоста пригнал. За огородом найдешь.
- Вот ведь паскуда какая, убегла опять. Боков своих не жалеет. Сам то что на кладбище делал, да еще с поклажей? Вроде не родительская еще… одиннадцатого сентября будет… кажись.
- Аннушку проведать ходил. То ладно, ты скажи, чего там у моего дома делается. И Матвей твой где?
- Хватился. Твой друган прям с рассвету четвертинку в карман, да в лес побег. Говорит, за грибами. Я ему говорю,  крышу когда латать начнешь, дожжи скоро пойдут, а он все «успеется». Что мужик, что скотина совсем от хозяйства отбиваются, вожжей не напастись на них.
- Ладно, Пелагея, не шуми больно, Матвей у тебя мужик справный, ежели обещал – сделает. Чего у моего дома творится?
- Иди сам, да гляди… тож защитничек нашелся, бороду сбрил, так думаешь девки будут заглядываться? Срамота.
- А это как пойдет…  А вот и оказия.
В это время через калитку во двор заглянула молоденькая особа лет двадцати пяти с копной золотистых волос.
- День добрый, хозяева.
- И тебе тоже, милая. Ты чья же будешь, красавица, и почему раньше тебя не встречал? Городская?
- Да, я с области. Корреспондент газеты «Губернский интеллигент» с заданием от редакции.
- Ясно. А звать, величать как?
- Величать пока рано, а зовут меня просто Галя.
- Просто Галя, и какое же у тебя задание, если не военная тайна?
- Не тайна. Ищу я Кречета…
- А у нас почти вся деревня Кречеты. Кого же именно?
Галя посмотрела в свой блокнотик
- А нужен  мне Кречет Григорий Макарович.
Пелагея было раскрыла рот, но получив незаметный тычок в бок, скорбно поджала губы, махнула рукой и отправилась по своим хозяйственным делам.
- А что, милая, чем так интересен вам этот Григорий Макарыч, что прям из губернии? Но допреж объясни мне, что это вон у той хаты делается?
- Да вот, к Григорию Макаровичу телевидение приехало, а я за ними увязалась. Так сказать освещать событие.
- А по какому случаю телевидение? Да, ты, милая, не маячь за забором, заходь. Не боись, собак не держим. Вот на завалинке  с тобой посидим рядком да и поговорим ладком, если не торопишься.
- А вы мне про Григория Макаровича что-нибудь расскажете?
- А что про него рассказывать? Вредный дед, все ему не этак, все ему не так. Но про него апосля скажу. А вначале ты мне поведай все-таки, по какому случаю телевидение приехало?
- По поводу предвыборной  кампании губернатора области.
- Во как!
Хотел дед пятерню свою в свою бороду запустить для лучшего соображения, да вовремя спохватился. Даже крякнул с досады. 
- Выходит, стало быть, деда будут агитировать в губернаторы идтить? 
Галя не удержалась, прыснула смешком, прикрыв рот своим блокнотиком.
- Чего смешного сказал? Если кого и выбирать, то только как есть его одного. Он там, в губернии всем начальникам дал бы прикурить, чтоб, значит, работали бы как надо от зари до зари на благо народу. А то, вишь, каждый только о своем кармане думает… Ну, может и не каждый, но контроль и порядок над ними должон быть строгим. Чтоб знали, навредил чем, сразу к стенке… вот так. Тогда бы кто попало во власть не лез.   
- Мысль хорошая. Но только приехали снимать рекламный ролик для Татьяны Николаевны Рощиной. А она вроде родственница…
- Внучка, ети ее в душу. Решила, стало быть, на деде рекламу сделать. И не спросила, захочет он ее видеть, али нет.
- И что не предупредила, что приедет сама?
- Ну, я бы знал…  вся деревня бы знала.
- Выходит, сюрприз устроила.
- Да если бы предупредила, мы бы дорогу перекопали и противотанковые ежи поставили.
- Это за что же ее тут так могли встретить?
- Э, милая, вот тут тебе можно сказать подфартило – на «жареный» материал попала… Только вот что ты мне можешь пообещать?
- Попробую.
- То, что я тебе расскажу ты точь в точь пропиши в газету… конечно, если твое начальство  допустит до печати.
- Обещаю.
- Ну, так вот. Был у меня сын. Председателем колхоза народ его избрал. Хороший колхоз был, все свое было – хлеб, молоко, мясо, да и государству что положено, сдавали это уж как полагается. Да только в аварию попал, прям в саму перестройку… Царствие ему небесное. Плохо когда дети раньше родителей уходят.  То ладно, слушай дальше. Осталась у него вдова с дочерью. Дочь-то умненькая вышла, университет в столице кончила. Думали, что по стопам отца пойдет, хозяйство колхозное примет. Так и вышло…  только по первости. А потом, собрала она сход,  да и уговорила отдать в аренду заливные луга, что возле шоссе. Вона какие склады понастроили, всю землю споганили… Райские кущи обещала… молочные реки, кисельные берега. Мы лопухи то и развесили. Известно  дело, вон какое время, куды нам своей башкой соображать, наверху виднее…
- Так у нас же демократия в стране – сами должны решать, что лучше.
- Э, девонька… так-то оно так… только вот мы и нарешали на свою голову… скот без кормов остался, под нож пошел, мужики за длинным рублем на стройку подались, да там и пристроились… кладовщиками или еще кем, уж не знаю. Молодежь в город вся поуехала, сладкой жизни искать. Развалился колхоз, одно название. А куда денежки за аренду уплыли, то никто не знает. Кто-то верно прикарманил. Вот ваша газета и занялась бы этим, а то мы ходили-рядили, так окромя пожимания плечами ничего не видели. Вона соседи наши из Будановки как поднялись, вместо изб коттеджи строят, почитай через одного машины заграничные имеют. А наш колхоз получше ихнего был… Вот такие дела. А все внучка моя, чтоб ей…  развалила колхоз да в политику подалась. Если она и там дров наломает… нет, не будем за нее голосовать. Депутатом ничего хорошего для родной деревни не сделала, неужто губернатором что сделает. Нет веры нашей ей. Так ей и передайте… а дед… ну к которому она приехала в лес ушел за грибами, до темноты не возвернется. Верно знаю.
- Вот вы и проговорились. Ведь это вы и есть Григорий Макарович?
- Да неужто? 
- А как своей внучкой назвали, так я поняла.
- Ишь ты как… Так это я тебе, милая, по большому секрету. Ты уж меня не выдавай. Так и предай Татьяне – кукиш с маслом ей заместо голосов наших и агитировать собой не буду. Вот так. А теперь красавица иди, а я пока сховаюсь до тех пор, пока не уедут. Удачи тебе, милая.

«Вот кто-то с горочки спустился, наверно, милый мой идет.
На нем защитна гимнастерка, она с ума меня сведет.
На нем защитна гимнастерка, она с ума меня сведет…»
В хате деда Гриши «хор имени Пятницкого». Запевает, конечно, Пелагея. К городским деликатесам почти и не притронулись. Коньяк открыли, понюхали и… А вот настоечка на бруньках хорошо идет. Матвей уже успел «набраться», но еще каким-то  чудом держится на стуле, старается делать «умное лицо» и помалкивает.
- Да, бабаньки, голоса у вас еще те… как говорится – ремонту не подлежат, а вот ведь кака зараза – слезу все равно вышибают.
- Ты, Макарыч, сам себя послушай, хрипишь, как твой холодильник. Ты вот чего, скажи,  новый-то холодильник почто во дворе оставил. Дождь пойдет, коробка размокнет. Да и телек… вон какой здоровый, тож пасется у заваленки… все ж подарок… не гоже как-то…
- Ты вот чего Любка на жалость-то к железякам не дави. На кой они мне. Вот помру може завстреча, свезете это хозявство в детский дом в райцентр, детям… им нужнее будет. А мне уж давно пора… задержался
- Что ты дед, все заладил «помру да помру»… никому не известно, кому скока отведено. Век твой не окончен.
- А вот тут, Любовь Михална ты пальцей в небо… Век мой седни  отметился.  Это по пачпорту я декабрист… а…
- Макарыч, ну и зараза же ты… мог бы и… а то «поминки-поминки» ишь че удумал… паразит.
- Не ругайся, Верка, наливай лучше полней рюмки. Закусывайте да еще поспеваем…  Пелагея, ты вот чего… Матвея-то до хаты доставь, ему уже хватит, а сама возвертайся, у тебя все ж голос здесь самый молодый, побогаче будет на верхах. Без тебя петь не будем… без тебя никак…
       «По диким степям Забайкалья, Где золото роют в горах, Бродяга, судьбу проклиная, тащился с сумой на плечах»…
Утро ранее. Серый туман с речки крадется по огородам. Тишина такая, как будто вдруг весь мир оглох. Окно в хате Григория Макарыча распахнуто настежь. На столе неубранные остатки «трапезы». На дверце старенького шифоньера висит на плечиках гимнастерка  с медалями гвардии старшины Кречета  Г.М.  В какую неизвестную даль ушел носитель этой гимнастерки никому пока не ведомо – у каждого свой час.
36 Антон
Алёна Токарева
        (Отрывок из романа "Дай мне шанс")


        - Антошка-картошка! Антошка-поварёшка! Антошка-кривая ножка!

Соседская девчонка, свесившись с абрикосового дерева, которое разделяло два приусадебных участка, задорно выкрикивала приходившие ей на ум «дразнилки». Но, видно, фантазия у неё была небогатая, поэтому она быстро иссякла и принялась по новой:

- Антошка-поварёшка! Антошка-картошка! Антошка-кривая ножка!

Антон, раздевшись по пояс, на солнцепёке вскапывал грядки под картошку. Как и любой, кто с детства проживал в южных краях, он был привычен к жаре и не обращал на неё внимания. Парень уже с ранней весны был покрыт ровным загаром - его смуглая кожа темнела буквально от первых солнечных лучей. Он никогда не обгорал и не бегал от солнца. И в жаре не видел никаких проблем. Зачем страдать-то? Прогулялся к морю, окунулся – вот тебе и прохлада.

Специально, конечно, не загорал, как всякие-разные белокожие отдыхающие, приезжающие к ним на короткий срок из северных мест. А просто жил обычной жизнью и много занимался семейным приусадебным хозяйством, тем более что, кроме него, делать это было некому. Две младшие сестрёнки - ещё маленькие, а отец после смерти матери сильно пил.
 
Время от времени приходила тётка Люба, помогала по дому. Она вроде как считалась гражданской женой отца, но жить с ним постоянно не хотела. Это и понятно – кому охота терпеть регулярные пьянки? Просто жалела его и рано осиротевших девчонок, а, может, и сама со своей неустроенной судьбой думала – пусть хоть плохонький, а мужик. В общем, Антон старался не вникать в эти тонкости. Заглядывала иногда тётка Люба – и ладно. И девчонки при ней немного отогревались, веселели.

А его, Антона, забота состояла в том, чтобы держать в порядке хозяйство и кормиться семье с участка. Отец зарабатывал копейки, которые тут же и пропивал. Он числился сторожем в одной из конторок, откуда его не выгоняли из жалости к детям. Антон всегда старался где-нибудь подработать, особенно летом – то в грузчики наймётся, то спасателем сидит на вышке, то портье в гостинице устроится. Благо был он парнем не по годам крепким и очень видным, так что ему, как правило, не отказывали в работе, закрывая глаза на его юный возраст. В городке многие знали об их ситуации в семье, да и Антон отличался серьёзностью и ответственностью. У него, не в пример некоторым его сверстникам из благополучных семей, просто не было времени на глупости.

- Антошка-окрошка! - торжествующе выкрикнула девчонка.

Она, наконец, придумала новую «дразнилку» и была этому несказанно рада – уж очень ей хотелось привлечь внимание этого неулыбчивого, вечно занятого работой соседского паренька. Но тот никак не отреагировал на её придумку. Тогда она стала бросаться в него абрикосами, не забыв при этом несколько штук отправить в рот.
 
- Ну, Наташка, погоди у меня! – наконец, оторвался от своих грядок Антон. – Мне ещё не хватает за тобой убирать участок! Смотри, а то шею намылю!

- Намыль, намыль! – обрадовалась Наташка.

Пусть хоть так, но он заметил её существование.

- Антош, а где Юля и Валя?
 
Наташка спросила о сёстрах Антона просто так, чтобы поддержать разговор. На самом деле ей было гораздо интереснее наблюдать именно за ним. Да что там наблюдать! Она мечтала, как он вдруг бросит копать, полоть и заниматься живностью и предложит прокатить её на велосипеде! Мечта была настолько яркой, что от восторга она даже закрыла глаза и в воображении уже видела себя сидящей на багажнике и крепко держащей его за талию. Они с ветерком мчались к морю, а там… Ну, это Наташка ещё не придумала.

- Юля и Валя дома, уроки делают, - донёсся до неё строгий голос Антона. – И ты иди заниматься. Нечего груши околачивать!

- У нас нет груш… - обиженно надула губы Наташка.

Девочка отлично его поняла. Она-то вообразила себе совсем другое, а он – уроки! Говорит прямо как мама. А Антон и, правда, ощущал себя гораздо взрослее своих лет, потому что всегда чувствовал ответственность за сестёр, особенно теперь, когда они остались без матери, а отец пил, всё больше опускался и ему, в сущности, не было до детей никакого дела. Поначалу Антон злился на него – мол, нашёл для себя самый простой выход! Ему плохо, он и заливает горе водкой. А как же они? Кто их утешит, кто о них позаботится? Но он быстро понял, что от обид ничего не изменится, поэтому надо брать ответственность за сестёр, да и за всю семью, на себя.
 
- Ну и копай свои грядки! – с досадой крикнула Наташка, слезла с дерева и демонстративно отправилась в дом.

При этом казалось, что даже её худенькая спина излучает обиду. Антон удивлённо посмотрел вслед этой малявке. Однако время уже подошло к обеду, и пора было кормить девчонок. Тётка Люба сегодня, похоже, не придёт. Да Антона это не очень-то и заботило. Он всё умел делать сам – и щи сварить, и постирать, и сестрам косы заплести. Убрав лопату под навес, парень вымыл руки и отправился на новую вахту – кухонную.

- Антоша! – обрадовалась его появлению Юля. – А у меня что-то пример никак не решается…

- А у меня упражнение не получается… - Валя расстроенно смотрела на старшего брата.

- Так, девчонки! – весело сказал тот и сгрёб их в охапку. – Сейчас будем обедать, а потом делать ваши примеры-упражнения. Идёт?

Они радостно взвизгнули и прижались к нему. Старший брат – стена, к которой всегда можно прислониться и которая защитит от невзгод. Очень быстро он стал им и отцом, и матерью.

- Антош, а ты нас не бросишь? – вдруг спросила Юля, с тревогой глядя на него.

Младшая Валя испуганно притихла, ожидая ответа брата.

- Не бойтесь, малышки, я всегда буду рядом! – твёрдо сказал Антон, на минуту став серьёзным. – А теперь – марш мыть руки!

Парень быстро поднялся, а девчонки повисли на нём с двух сторон, и он стал их кружить. Это у них была такая игра. Сёстры смеялись, вцепившись в него, словно маленькие обезьянки. А он их всё кружил и кружил.

- А, сынок… - в дом, слегка пошатываясь, вошёл отец.

От него явственно разило перегаром. Немытый и нечёсаный он производил удручающее впечатление.

- Как там у вас жизнь? И вообще… - спросил отец и тут же забыл. – Пожевать у нас есть что-нибудь?

Антон аккуратно поставил девочек на пол.

- Идите мойте руки, сейчас будем обедать, - повторил он сёстрам.

Когда те убежали, подошёл к отцу.

- Помыться надо, пап… Что же ты ходишь такой? – тихо сказал Антон. – Я вечером баню затоплю.

- Трудно тебе с нами, сынок… - внезапно проговорил отец.

Иногда, в такие вот минуты просветления, он осознавал всю реальность происходящего.

- Ты бы не пил, пап, а? – вместо ответа попросил сын.

- Да теперь уже всё равно… - горько сказал тот. – Мамы нет, а больше мне никто не нужен…

- А мы? – так же тихо спросил Антон. – Что с нами будет, ты подумал?

- Не могу я не пить, понимаешь? – вдруг заплакал отец пьяными слезами. – Так я хоть забываюсь ненадолго!

- Ладно, пап, садись за стол, сейчас я обед разогрею… - Антон понял, что убеждать его бесполезно. – Только умойся хотя бы, а то сейчас девочки придут.

- Хорошо, сынок, - тот поспешно вытер слёзы. – И - прости меня…

Антон ничего не сказал и отправился на кухню. В прихожей послышались тяжёлые шаги, дверь распахнулась и, шумно отдуваясь, вошла тётка Люба. Она втащила за собой объёмные сумки и бросила их у порога.

- Вот, мяса достала по случаю… - вместо приветствия проговорила она. – И ещё кое-чего разного…

- Ой, вот спасибо, тётя Люба! – обрадованный Антон выглянул из кухни.

Тёткин зычный голос был слышен отовсюду.

- Ты, Антош, разбери это, - попросила она, - а то я умаялась…

- Конечно! – улыбнулся парень. – Я сейчас обед подам и уберу в морозилку.

Он как заправская хозяйка искренне радовался, что теперь долгое время не надо будет ломать голову, чем кормить семью. Благо, что у них в доме имелся морозильник – старенький, но вместительный, он надёжно выполнял свою работу.

Антон уже проворно накрывал на стол, резал хлеб и разливал по тарелкам дымящиеся щи. Прибежали сестрёнки и сразу же потянулись к тётке Любе.

- Ах вы мои котята… - ласково запричитала она своим трубным басом и прижала к себе девчонок.

Было забавно наблюдать, как эта грузная, неповоротливая тётка воркует, словно нежная голубка. Детей у Любы не было, и она изливала на малышек всю свою нерастраченную материнскую любовь.

- А ты что, Георгий, сидишь такой лохматый-немытый? – вдруг без перехода напустилась она на отца. – Точно леший…

- Ну что ты, Люба… - тот покосился на девочек.

- Неужто не стыдно? И опять глаза залил? – продолжала распекать его тётка, нимало не смущаясь присутствием дочек.

Но те оставались невозмутимыми, потому что знали – у Любы была такая манера общаться с их отцом, а так-то она отличалась отходчивостью и добрым сердцем.

- Садитесь все за стол! – позвал Антон. – Остывает же!

И семья принялась за обед. Эх, семья, семья… Разве это семья? Неужели о такой женщине рядом мечтал Георгий? Была у него Наденька – единственная и неповторимая, любовь всей его жизни. Поженились они рано, сразу после школы, и никогда он не то чтобы не ходил на сторону, а даже не смотрел больше ни на кого. Просто не замечал других! Всегда у него перед глазами была лишь его Наденька - милая, улыбчивая, чернобровая хохотушка…

Потом Антошка родился им на радость, а через некоторое время и девчонки пошли одна за другой. Вот это была семья! Георгий тогда работал шофёром-дальнобойщиком, хорошие деньги получал, и всё в дом, всё для них – любимой Надюши и детишек. А та ловкая была по хозяйству и весёлая, с делами как будто играючи управлялась. Он и привык, что в доме всегда порядок, детишки ухожены, а Наденька выбегает ему навстречу, когда он возвращается из рейса.

Однажды Георгий вернулся, а она лежит. «Что ты, милая, среди дня лежишь? – удивлённо спрашивает. – Вроде ночь ещё не скоро». Надюша посмотрела на него серьёзным, долгим взглядом, как будто думала какую-то свою думу, ему недоступную. «Что-то устала я, Жора, - говорит. – Наверное, скоро помру». И глядит вроде бы на него, но в то же время словно внутрь себя заглядывает. «Что ты такое говоришь!» – не на шутку всполошился он. А сам видит, что поведение Наденьки изменилось – ни улыбки привычной, ни шутки, а только этот долгий, чужой и пугающий взгляд. Почувствовал он, что дело серьёзное. Ну, по врачам пошли, а те говорят – поздно. Не обманула тогда Наденька – трёх месяцев не прошло, как её не стало.

Георгий ходил оглушённый, словно обгоревшее дерево. И всё не понимал, не мог поверить, что это правда. Ему казалось – приснился кошмарный сон. Он сейчас проснётся и снова увидит, как Наденька выбегает из кухни ему навстречу и руки вытирает о полотенце. Но нет, это был не сон. И когда Георгий, наконец, осознал жестокую реальность, для него настала чёрная ночь, которая больше никогда не сменялась светлым днём. Друзья как-то раз предложили выпить – мол, попробуй, полегчает! Он и попробовал. И, правда, вроде бы легче стало на какое-то время. Дальше – больше. И понеслось. С машины его, конечно, сняли. Сначала, войдя в положение, перевели в обслуживающий персонал, потом в сторожа, а затем и вовсе уволили из-за прогулов и пьянок. Спасибо, родственник пристроил сторожем в маленькую конторку, где он, по сути, только числился.

Такие вот привычные воспоминания крутились в голове Георгия, когда он, сидя за столом, хлебал свои щи и бросал хмурые взгляды на эту странную толстую и громогласную тётку, которая почему-то считала, что на правах хозяйки может тут распоряжаться. Кто она такая? И зачем здесь? Наденька, родная, никто и никогда не сможет занять твоего места…
37 Гербицид
Сергей Валентинович Соболев
                У страха глаза велики.

   Нападение на склады семякомплекса произошло в ночь на 30 мая. Эти склады в прошлом году выкупила фирма «Агроброд», принадлежащая инвесторам из Швеции. Скандинавы занимались бизнесом: выращивали на нашей земле пшеницу, ячмень, рапс и подсолнечник. Для борьбы с сорняками завезли в большом количестве дорогостоящие гербициды. Грабители хотели украсть ядохимикаты на сумму более трёх миллионов рублей и в дальнейшем выгодно продать фермерам.
   А за несколько дней до этого в бункере бандитской группировки «Чёрная кошка Мурка»  преступники играли кто в бильярд, кто в карты и пили пиво. В полумраке от сигаретного дыма из динамиков магнитофона доносилась песня в стиле шансон:
 
   Прибыла в Козлово банда из Ростова,
   В банде были урки, шулера.
   Банда занималась страшными делами,
   И за ней следили мусора.
   Мурка – ты мой мурёночек,
   Мурка – ты мой котёночек!
   Темнота ночная, только ветер воет,
   А в развале собрался совет –
   Это хулиганы, злые уркаганы
   Собирали срочный комитет.
   Ведь пошли провалы, начались облавы
   Много стало банде попадать.
   Как узнать скорее – кто же стал шалявым,
   Чтобы за измену покарать.
   Мурка – ты мой мурёночек,
   Мурка – ты мой котёночек!
   Как чего услышим, как чего узнаем,
   Как чего пронюхаем о нём –
   В тёмном переулке пёрышком попишем
   Или дуру вынем и шмальнём.

   Главари сидели за тяжёлым дубовым столом и решали: на чьей смене лучше брать склады.
   – На дежурстве Соболя не надо: он дзюдоист, а то ещё руку сломает или задушит кого ненароком по неосторожности.
   – Да, или маску сорвёт с лица, не дай бог. С ним связываться – себе дороже.
   – А Наумов?
   – Его электрошокером не разбудишь! Как мы узнаем, где ключи?
   – А на смене Балбеса тоже не стоит: он начнёт визжать – всё село сбежится.
   – Лучше на дежурстве Пончика: его жена Люська уйдёт вечером домой, а его с охранником мы возьмём тёпленькими.
   Горбатый утвердительно кивнул головой. На том и порешили.

   В час ночи дверь в бендежку сторожей медленно открылась, и грабители в масках из женских чулок с прорезями для глаз тихо вошли. Один преступник подошёл к топчану, на котором лежал Пончик и начал его бить. Второй – стал ощупывать диван, но там никого не было. Мы на прошлой смене принесли ещё одну кровать со склада и поставили её на место стола, но воры об этом не знали. Лёнчик Пончик оказался не из робкого десятка: он стал брыкаться задними ногами. Мордоворот по кличке Штопор пытался его связать, но ничего не получалось. Тогда второй злодей вытащил из кармана электрошокер и воткнул его в шею сторожа. Произошёл разряд: Пончик пискнул и обмяк. Злоумышленники связали ему ноги и руки за спиной и отобрали телефон. В это время от возни проснулся охранник Геннадий Цыпченко, который был родом из Украины. Поняв, в чём дело, он не растерялся: резко вскочил с кровати и на цыпочках метнулся к дверному проёму и ушёл в темноту.
   – Где второй? – начал пытать Лёню Штопор, когда тот пришёл в сознание.
   – Не знаю! Вон там, на кровати лежал…
   Второй подельник с погонялой Гнусавый метнулся в угол:
   – Слышь, тут ещё одна кровать! – недоумённо воскликнул он.
   – Откуда? Там же стол стоял! – удивился Штопор.
   – В бункере другие данные давали.
   – Куда ты смотрел?
   – Диван пустой был.
   – Ушёл, сука!
   Разбойники ринулись наружу – догонять. Но Гена был уже далеко. Он бежал босиком по какому-то огороду с картошкой и вспоминал родной дом и маму.
   Алексей воспользовался моментом: вскочил с топчана и, вертикально, как прямоходящий гомо-эректус, со связанными ногами и руками попрыгал на выход. Интуитивно его потянуло за первый склад: там он перекатился под комбайн и затаился.
   Когда бандиты вернулись в сторожку, Пончика на топчане не оказалось! Гнусавый побежал в одну сторону, а Штопор – в другую, но, никого не найдя, вернулись.
   – Упустили! – растерянно пропел Гнусавый.
   От безысходности Штопор заглянул под комбайн, и обнаружил беглеца. Схватил его за шкирку и вытащил из-под агрегата.
   – Сука, мы что за тобой бегать будем, – залепил оплеуху Лёнчику Гнусавый. – Где второй?
   – Не знаю!
   – Где ключи от склада? Говори!
   – У нас нету ключей!
   – Всё равно мы перекусим замок гидравлическими клещами. Говори!
   Поняв, что силой его не возьмёшь, налётчики начали наседать на Лёню по-доброму:
   – Хочешь джип? Представляешь, ни у кого в селе нету, а ты на джипе!
   – Я Родиной не торгую…
   – Нет? Ну, хочешь коттедж? Нет? Где второй? Говори!
   Но Пончик молчал как партизан.
   – А-а-а! Убили! Убили!!! – раздался душераздирающий крик Люськи в ночной тишине.
   Это Гена Цыпченко добежал до жены Лёнчика, которая жила на Заречной улице, и всё рассказал. От крика проснулся сосед Жора Балбес. Он выскочил из дома в одних трусах и, злобно скривив рот, прорычал: «Щас всех положу!»
   – Пошли к Суслику! У него ружьё есть, щас всех перестреляю! – решительно сказал он, натягивая штаны.
   Прибежав к Суслову, который жил через два дома, Балбес объяснил ему ситуацию и попросил ружьё. Вчетвером они пошли на склады спасать Пончика. Впереди шёл Балбес с ружьём наперевес. Вдруг из бурьяна выскочил рецидивист по кличке Шкет, стоявший на «тазах», и молниеносно перепрыгнул через двухметровый бетонный забор семякомплекса, как будто для него препятствий не существовало.
   – Ни чего себе, Олень! – удивился Жорик, не успев даже выстрельнуть.
   Когда «четвёрка» пролезла в щель забора, грабителей на территории уже не было. Люська начала искать и звать мужа в темноте, но он не отзывался. Позвонила ему на телефон. А телефон зазвонил на подоконнике сторожки. И только по раздавшемуся в тишине стону, она нашла его под комбайном. Алексей лежал весь в крови и не мог говорить: его парализовало – то ли от электрошокера, то ли от испуга. Люська еле разогнула его пальцы, вцепившиеся в вал комбайна.
   Дмитрий Иванович приехал с ментами только утром: пересчитали канистры с гербицидами, осмотрели территорию и нашли женские чулки с дырками. Можно было отправить их в лабораторию на анализ ДНК, но они понюхали их и почему-то выбросили. У Гены, оказывается, пропал паспорт с тремя тысячами рублей, который лежал в сумке. Затем они пошли к пострадавшему сторожу домой: снимать показания. Лёня сказал им, что сумел развязать руки под комбайном и передал шпагат.
   – Сколько их было? – стал пытливо допрашивать Алексея следователь Егор Зыбов.
   – Не знаю, там темно было – хоть глаз выколи.
   – Горбатый был?
   – Не знаю. Они в масках были – чёрные, как негры.
   – А хромой?
   – У одного голос тихий был. Он говорил мне шёпотом: «Мы тебя сейчас не больно зарежем».
   – Тупым ножом что ли?
   – Они пытали меня всякими соблазнами, тыкали штекером, но я им ничего не сказал!
   – Ну и зря…
   Зыбов допросил и Геннадия Цыпченко, который разговаривал с украинским акцентом, но так и ничего от него не добился.
   Пончик за свой счёт съездил в больницу к судмедэксперту для фиксации побоев, травм и кровоподтёков.

   А в это время в бункере у Горбатого:
   – Козлы! Я вам пасть порву! Моргалы выколю! Опять облажались! То кровать они не заметили, то ведро упало, то электрошокеры отсырели!
   – Лёлик, прости! Дай нам ещё один шанс, мы исправимся. Мы возьмём их!
   – Хватит меня обещаниями кормить! Где гербициды? Общак на нуле. Коль-Вася меня сожрёт вместе с вашими «щами»! У нас план на 10 миллионов, а взяли только – три.

   На следующий день подошла моя смена сторожить с напарником Николаем Наумовым. Придя на объект, мы обнаружили, что отморозки потравили собак: давали котлеты с ядом. Мухтар погиб, а Дружка мы еле откачали: я приносил ему из дома простоквашу и крошил в неё таблетки активированного угля.
   – Менты – дураки: им надо было ехать в ветаптеку и разузнать, кто покупал яд, а они – ротозеи, – насмешливо заметил я.
   – Да, не хотят работать, – подтвердил Николай.
   – Коль, а помнишь, когда я тебя звал сюда на работу, ты первым делом спросил: «А кровать есть?»
   – Здесь опасно спать: зарежут, а у меня маленький ребёнок, – занервничал Наумов и начал предпринимать все меры предосторожности.
   На ночь он поставил на дверной проём растяжки из тонкой медной проволоки, вытащенной из старого телевизора. Подсоединил их к звонку, зачистив провода. Если кто порвёт растяжку – контакты сомкнутся, и звонок зазвенит, и мы вскочим с кроватей как по тревоге в армии. Ещё Коля поставил парикмахерское кресло (непонятно откуда взявшееся) в тамбур, привязав к нему леску. Другой конец прикрепил к ведру, которое поставил в нашей комнате. И если кресло отодвинуть, то и ведро со звоном движется по бетонному полу, что говорит об опасности. Ещё приятель привязал один конец лески за ручку двери, а второй – за ножку стула. Посмотрев на всё это, я с обеспокоенностью сказал:
   – А не испугаемся ли мы ночью? Представляешь: лежим, спим, никого не трогаем, ничего не знаем и вдруг стул поехал…
   – А нечего тут без спроса шастать!
   Дополнительно Николай повесил на дверь два пожарных ведра и ещё багор сверху. Я даже ночью боялся выходить в туалет, терпел до утра: вдруг всё загремит и в лоб, что-нибудь ударит. Коля столько всего понавязал, столько ловушек устроил, как в фильме «Один дома».
   На всякий случай, и я вечером принёс огромный нож, которым режу тыкву и кабачки корове.
   – Ты чо секиру на ночь принёс? Резать их будешь? – иронически спросил Наумов.
   – Это не секира, это ятаган. И не резать, а шинковать. Кровь на анализы надо взять: вдруг, кто-то из них лейкозом болеет, а мы и не знаем, – вспомнив свою первую профессию ветеринара, ответил я. – Если они убегут, то их можно будет найти по анализам крови.
   – Это как в Турции при паше: там воров в бочку с дерьмом сажали, а над бочкой ятаган крутился, и им приходилось нырять, чтобы голова с плеч не слетела.
   Гена с любопытством смотрел на нас весь день и молчал, прикусив губу, видимо, сильно испугался после нападения.
   Подперев дверь трубой, мы легли отдыхать: я – на диване, Коля – на топчане, а Гена – на кровати. И снится мне, что началось ограбление. Бандит зашёл к нам в комнату, но, споткнувшись об лопату, наступил на клеёнку, закрывавшую вырытую накануне Наумовым яму, и, испуганно вскрикнув, ушёл ко дну. Коля медленно встал с топчана и, подойдя к краю обрыва, тихо произнёс: «Стучаться надо!».
   В шесть часов утра зазвенел звонок, прервав мой сон. Мы сразу вскочили, как по тревоге, перепугались: кто трубу схватил, кто – секиру. Думали – началось. А оказалось: это глупая ласточка запуталась в проводах растяжки. Они рано начинают летать. У них тут гнёзд – штук десять, и за лето они по четыре раза вылупляются. Аккуратно сняв растяжку, мы сдали смену, и пошли домой.
   На следующее дежурство к нам прислали ещё одного охранника из Ипатьево для усиления. Он увлекался охотой и прибыл с ружьём «Сайга», так как ему рассказали про нападение.
   Вечером Наумов опять начал натягивать растяжки, вешать вёдра и привязывать стул. Новый охранник по прозвищу Челдон посмотрел на всё это, ощупал окровавленную подушку Пончика, и встревожено промямлил:
   – Ребята, что-то мне стрёмно стало. Пойду и я на весовой дверь укреплять, а то и меня убьют.
   – Нападение ещё будет, – сообщил ему Николай, – пока они не возьмут гербициды – не успокоятся. А ядов у нас на 3 миллиона. Говорят, они задолжали кому-то полтора «лимона».
   Челдон, до наступления темноты, обошёл всю охраняемую территорию и, почесав затылок,  сказал:
   – Я осмотрел всю территорию – везде бетонный забор: там враг не пройдёт. Но я нашёл одно уязвимое место: за током есть небольшой перешеек, через который воры могут заехать на машине за гербицидами. Пойду там вырою ров, чтобы они не проехали.
   Сняв с пожарного щита лопату, охотник пошёл на ток. А мы залезли на биг-бэги с удобрениями, стоявшие вдоль забора, и стали наблюдать за горизонтом. Мы ждали неприятеля с северной стороны, где были отстойники, оставшиеся от молочного комплекса, и несанкционированная свалка.
   – Да не пойдут они сегодня грабить! – сомнительно предположил я, глядя, как Челдон ловко работает лопатой. – Глянь, как копает, на всю округу слышно, как щебёнку бросает.
   – Пойдём, посмотрим, сколько он прорыл, – предложил Наумов.
   Спрыгнув с мешков, двинулись к линии фронта. Подойдя к перешейку, мы обомлели.
   – Ничего себе! Ты такой глубокий ров вырыл! К войне готовишься? Думаешь, танки пойдут? – удивился я.
   – Бережёного Бог бережёт! – ответил охранник и сел покурить.
   Вдруг с правой стороны что-то загорелось, внезапно повалил густой дым и закрыл часть горизонта. Создалось гнетущее состояние, как на войне. Дым стал стелиться низко над землёй, перекрыв нам видимость. Напряжение достигло апогея – хоть ножом режь. Мне даже показалось, что сейчас из дымовой завесы появятся танки.
   – Начинается! – тихо произнёс Цыпченко и задрожал.
   – Дымовая завеса пошла! – насмешливо заметил я.
   – Это отвлекающий маневр, – догадался заядлый охотник Челдон, – они сейчас слева пойдут, будем ждать их оттуда.
   – Сейчас танки пойдут, – подтрунил его я, толкнув локтем Николая.
   – Что-то мне стрёмно стало: здесь как на фронте, – испуганным голосом прошептал ипатьевский.
   – А ты думал, что на дискотеку приехал?
   – Ребята, отходите к объекту! Я вас прикрою! – взял на себя ответственность охранник и спрыгнул в окоп.
   – Как же ты один будешь? – встревожились мы, испугавшись за его жизнь.
   – Ничего, я опытный охотник: со ста метров бью белку в глаз, – сказал Челдон и начал водить стволом ружья по линии горизонта, выискивая цель.
   Мы, вернувшись на территорию, опять залезли на мешки с селитрой и с опаской стали вглядываться в горизонт. Кругом стояла тишина. Мы всегда в это время спали, а тут и сон пропал. Вдруг, вдалеке, где-то в районе Харитонова пруда, послышался рокот двигателя автомобиля.
   – Начинается! – возбуждённо сказал Геннадий и сел в угол забора, обняв трясущимися руками рученок от лопаты.
   Видать, сильно он напугался с того раза.
   – Да не боись ты! – попытался успокоить его я, а у самого мурашки по спине пробежали.
   – Я этот звук узнаю из тысячи – это ЗИЛ «Бычок» с будкой и с пробитым глушителем. Он приезжал, когда нападение на склады было. Бандюки хотели грузить в него коробки с ядохимикатами.
   Мы сконцентрировались и стали ждать, тараща глаза в темноту. Время шло, но ничего не происходило. Постепенно всё стихло, и дым рассеялся. Наверное, кто-то слил разбойникам информацию о засаде. Мы тряслись то ли от холода, то ли от испуга.
   – Пойдём греться в сторожку! Сколько можно ждать? Встретим их там, – скомандовал я и спрыгнул с биг-бэга.
   – Хоть бы побыстрее использовали гербициды! – взмолился Гена.
   – Так они ещё весь июнь будут опрыскивать поля, – разочаровал его Наумов.
   Всю ночь мы просидели в сторожке, подперев дверь трубой. Но дежурство прошло без происшествий.

   При расследовании этого дела в полиции, выяснилось, что нападение будет ещё – пока не закончатся гербициды. И они решили ловить преступников на живца, то есть на нас с охранниками. И к нам для усиления охраны этого лакомого объекта привезли ещё двух охранников из Ипатьево – Гришу и Мишу. Они прибыли с большими баулами, видимо, надолго. Я показал им территорию охраняемого объекта, рассказал о нападении на склады банды «Чёрной кошки Мурки», как один охранник убежал босиком по картошкам, а Пончика связали и избили.
   – Его били, пытали, ширяли электрошокером, – пугал я партнёров по работе, показывая окровавленную подушку, – но он им ничего не сказал.
   – И мы не скажем! – в один голос ответили охранники.
   – Да ну? – я оценивающе посмотрел на них. – Свежо с преданием, да верится с трудом. Вы держите ухо востро, только не спите! Вы тут как в мышеловке, как подопытные кролики. Будьте начеку, – недоверчиво глядя на них, предупредил я.
   – У нас не забалуешься! – смело ответили они.
   И я, успокоившись, пошёл к воротам посидеть на лавочке, и почитать газету.
   Цыпченко уехал домой на Украину без документов, так как бандиты забрали его паспорт вместе с деньгами. Он мне потом в течение трёх лет звонил и спрашивал, не нашёлся ли его паспорт и поймали ли налётчиков.
   После обеда приехали с проверкой шведы на двух автомобилях «Вольво» и «Сан Ёнг» и Волков – генеральный директор ООО «Агроскирд». Проходя мимо первого склада, я поприветствовал шведа по-английски:
   – Good morning!
   – Good! – ответил Ганс и обратился к Волкову через переводчика: – Who is it?
   – Да это наш сторож, не обращайте внимания, он всегда под умного косит.

   В полиции начали каждого подозревать, выдвигать различные версии. Также расследование показало, что мы с Наумовым замешаны в нападении, так как в нашу смену ничего не случалось – чтобы на нас никто не подумал. Что мы ночью звоним кому-то по телефону. Нас стали подозревать в слитии информации преступникам. Что мы непосредственно шведам в головной офис в Ростове докладываем, минуя местных начальников. Стали прослушивать телефоны и установили слежку в выходные дни. За нами по пятам следовал автомобиль с затемненными стёклами, когда мы с Колей ездили в Козлово за телёнком и по своим делам в Новочепецк. Мы притормозим и они – тоже. Еле оторвались: свернули на грунтовку, и проехали через какой-то сад, лавируя между деревьев.
   На следующей смене заместитель директора по производственной части вызвал меня к себе в кабинет, где сидели ещё два охранника.
   – С кем у тебя сегодня встреча? – загадочно спросил он.
   – С Антибиотиком! – ехидно сострил я. «Бандитов надо ловить, а не меня» – хотел я сказать, но промолчал и вышел.
   – У них связи на самом верху, – сказал Дмитрий Иванович охранникам, когда я покинул  кабинет, – Соболь с Примаковым снюхался, оказывается, они вместе служили где-то на Курилах. Этот на заставе, – кивнул в мою сторону «зам», – а тот – начальником штаба был. А Колобок работал с директором службы безопасности Сурминым на мясокомбинате в Воронежской области: вместе мясо воровали.
   Спать негде было, и я вечером пригнал свою «семёрку», чтобы ночевать в ней. Челдон спал на весовой, а Наумов остался с охранниками в сторожке.
   Когда наступила полночь, я пошёл к новоприсланным охранникам в сторожку, посмотреть, чем они занимаются. Попробовал рукой: проволоки на дверном проёме не было. Коля растяжки ставить не стал: «Пусть нападают: зарежут – так всех!». Захожу: они сидят на диване и смотрят боевик по телевизору. Стараясь не уснуть, хотя глаза уже слипались, Гриша и Миша периодически трясли головой. А мой напарник отдыхал на топчане. Я сел в кресло, посмотрел немного сериал и, зевая, как бы невзначай сказал:
   – Вас, наверное, сегодня ночью зарежут… – и пошёл спать в свою машину, которую оставил на току.
   Пусть думают, что я наводчик, а то приехали сюда спать. А им уже шепнули, что мы связаны с уголовниками, и чтобы они за нами присматривали.
   Я всю ночь просидел в машине, слушая радио, но так и не уснул. После встречи зари пошёл в сторожку посмотреть на охранников: «Как они там?». Захожу тихонько, смотрю, а они все трое лежат, посапывают, и Наумов с ними. У одного кусок арматуры под подушкой, а у другого – гидравлический шланг от комбайна. Видимо, я их здорово ночью напугал, небось, и, правда, подумали, что я наводчик. Смотрю, а у толстого Гриши – рука во сне дёргается, наверное, что-то страшное видит – как их режут. Я осторожно вышел, чтобы не разбудить, и пошёл на обход территории. Вдруг к воротам подъехала серая «Нива-Шевроле» с генеральным директором ООО «Агроскирд» Волковым. «Надо предупредить ребят, чтобы не спали, – мелькнула мысль, – там же Коля, а то уволит его с работы». Александр Иванович вылез из машины и быстрым шагом пошёл в сторожку. «Что делать? Не успею даже позвонить!» – запаниковал я. Через считанные секунды поднялся грохот, шум, гам, скандал. Через минуту из бендежки вышел разъярённый и весь красный Волков, сел в машину и уехал в Михайловку. Затем из сторожки выкатились с заспанными лицами охранники. Я спросил у приятеля:
   – Что произошло? Ты спал?
   – Нет. Я проснулся, когда ты ушёл. Поднялся с топчана, потянулся, зевнул и подумал: «Какое тихое утро, только жаворонок где-то в вышине щебечет, да петух на Заречной улице кукарекает». Порадовался, что ночь прошла тихо, без происшествий. Протянул руку к телевизору, чтобы включить и посмотреть новости, но не успел. Дверь с носка открылась, я аж вздрогнул от неожиданности, и в комнату ворвался разъярённый Волков, как ураган, и как заорёт: «Вы чо, суки! Козлы! Спать сюда приехали? Щас моргалы выколю, пасти порву на хрен! Не поставлю вам сутки за этот день. Бесплатно будете у меня месяц работать!». Охранники резко вскочили с испуга. Наверное, подумали, что их резать пришли, как поросят. У Гриши арматура из-под подушки упала по ноге и, зазвенев о бетонный пол, закатилась под кровать, а у Миши – шланг свесился с дивана. Я не знаю, что теперь будет…
   – Они же не спали ночью!
   – Да они всю ночь терпели, ворочались, а к утру их сон сморил.
   Смотрим, охранники оделись, собрали свои баулы и обеспокоенно спросили нас:
   – Как отсюда уехать на Ипатьево? Автобус ходит?
   – Вы что, не будете работать? – сочувственно спросил я.
   – Желания нет: бесплатно работать на эту падлу и каждую ночь подвергать свою жизнь опасности.
   – А как же мы?
   – Счастливо оставаться, можете здесь всё разворовать, – многозначительно ответили охранники и пошли ловить маршрутку, не желая здесь больше находиться.
   Вечером Николай опять начал натягивать растяжки… Вот так мы игрались со смертью. Даже и не знаю, как в живых остались.

   Через год поймали Горбатого. Нашли у него в погребе гербициды и элитные семена сахарной свеклы, украденные ещё зимой у Славки Карапузова. В очередной раз мне позвонил Гена Цыпченко из Украины:
   – Поймали?
   – Поймали!
   – Кто?
   – Лопух!
   – Сколько дали?
   – 15 лет! Сколько верёвочке не виться, всё равно конец найдётся.
   – Всё тайное становится явным.
   – Надо ещё привезти гербицидов для борьбы с лопухами и другими сорняками, чтобы не мешали жить культурным растениям, то есть людям.
38 Родимый край
Ираида Букетова-Алвий
   У каждого человека есть  родимая земля и  дом, которые ему дороги.  Он ценит и любит свой край, хочет жить там, где родился и вырос.
Марийская земля – удивительный край! Его история уходит в глубину веков. Без прошлого нет настоящего и будущего.
 Самое любимое   место – это Шалинская сторона,недалеко находится деревня Малый Кулеял с марийским названием Энерумбал Шале. В деревне две улицы, и названия у них разные: одна сторона  – Улыл полко, на конце улицы которой  находится болотистый овраг с названием Купумбал. Берег расстилается  дубами  и елями, через овраг виднеется журчащий серебряный родник. Это место называли  в честь чимарийца Янипамаш. До соседней деревни шумел еловый лес. Это место назвали Йыгыт, когда-то около ели было построено  его жилье. Жаль,  во время войны жители Кугорнымбала, срубив все деревья на дрова, лес  превратили  в овраг.
  На возвышенности оврага Купумбала в старину жил предок Эчи. Его привлекла богатая природа. Он стал лес корчевать, построил избушку и семью создал. Предок любил землю и ходил в лес за дичью. У Эчи  рос сын Сайн. Повзрослев,сын недалеко от отцовской хижины стал строить избу. В той избе появился на свет сын Сайгелде. Став взрослым, юноша  стал жить  отдельно. Увидев илем Сайгелде,  прибывшие издалека чимари Элмек, Япас, Шыти, Келдык, Янтерек  недалеко  построили избы. Они звук  подавали длинной дудкой.Так друг к  другу стали в гости ходить.
  В глухом лесу  тяжело было жить. Однажды, встретившись и  посоветовавшись между собой,они решили  сплотиться и открыть  деревню. Пять семей  решили  примкнуться поближе к жилищу Сайгелде. Так уродилась  деревня Сайгелдесола.
Жили-поживали, в каждой семье род увеличивался. В конце деревни на дне  оврага Купумбала, увидев текучую реку, создали деревню Энерумбал . С рождением детей деревня росла, появилась новая улица Кушыл полко.
  В деревне Эчи чонга знают под другим именем Ондри чонга.  В 20-х годах Ондри Петров  построил  в возвышенности избу, где жил потомок Эчи. Он вырастил большой  яблоневый сад. В колхозе имени Молотова  оставил свой  след, как селекционер  нового сорта ржи. В честь работяги  оставили память о нем.
 Около оврага Купумбал  когда-то жил татарин, хозяин мельницы Карим. В  этом  месте до сих пор существует   Каримвакш.
 Родная сторонка между Тотарэнер  и Купумбалом  окутана еловым  покрывалом.Между  множеством оврагов и рек  стоит в возвышенности деревня. С двух сторон ,южнее  Кужтайыл, севернее тянется возвышенность Ахметшор. В старину на возвышенности татарский хан Ахмет  держал батрака из Шалинской стороны.  Он охранял дубово-сосновый лес. Лесной сторож утонул  на болоте. С тех пор болото прозвали Ахметшор.
Деревня Энерумбал  славилась своим  мастерством. Жители,сдирая  кору с липы, готовили мочало, потом кули продавали в Казани. С тех пор деревне прилипло другой название – Кулеял.
  На северной стороне деревни виднеется деревня Шеншедур. Между двумя деревнями  протекает река Тотарэнер,  изгибаясь то к оврагу, то к лугам, то  к елово-сосновому лесу. В глухом лесу  прибывший чимари Тотар построил хижину. У Тотара рос сын Энер. Юноша  полюбил сироту Ужара. Богатому Тотару девушка не понравилась. Он  упрямого  сына сажает  в холодную глубокую яму. Сын  Энер убивает себя.  Узнав о гибели парня, Ужара  двумя руками  разрывает грудную клетку жениха и ,вытащив маленькое сердечко, умирает  на могиле Энера . С восходом солнца на  тела влюбленных капает живительная  вода  и они воскресают. В честь влюбленных лесную речку назвали Тотарэнер.
Около Тотарэнера находятся Япаскуп, Шыхматкорем,Почиото,Пренганкорем. С другой стороны  расположены Ошкуп  и Трегпуч: в Ошкупе чистая вода  прячется в  березняке, в Трегпуче   в старину дудки  трубили и вести передавали друг другу.
 На южной стороне деревни   возвышенная  дорога  Кужтайыл. Недалеко от деревни, на левой стороне Васликорем издали кажется страшным.  По  легенде, в овраге жил леший. На северной стороне  около дороги Васликорема  на склоне   большой  Эвайкуп, около деревни Йолташпамаш и Шочыното. Недалеко от Васликорема на возвышенности среди дубов   когда-то существовало болото  Тумеранкуп, а в настоящее время  поле.  Около Тумеранкупа на возвышенности  – Куаното и Мичанкуэр.
 От деревни на южней стороне возвышенности  Кужтайыл раскинулся большой луг. На низине  протекает  речка  Яранюр, недалеко - Кисаолык, а между ними – возвышенность Саркалык.
  Человеческая жизнь и смерть  похожи на текучую реку. Каждый хочет прожить свою жизнь так, чтобы  оставить после себя знак. Род предков, живущих в этой местности,напоминает нам историю.
 Пусть моя родина процветает, становится еще прекраснее.
39 Вопрос правды
Клим Подкова
 
- Вызывали? – Гонзик устало подошёл к столу, за которым сидел комроты.
- Да. Ты ведь весной под С* воевал?
- Было дело.
- Вот, - командир кивнул в сторону стоявшей у стены женщины лет 50-ти, - это к тебе.
Гонзик вопросительно посмотрел на командира.
- Сын у неё там тоже воевал. Без вести пропал. Вот ищет, - пояснил ротный, - Павел Калько.
- Да вроде не было у нас такого.
- Он не у нас, он на стороне укропов воевал.
Гонзик набычился:
- Так чего она к нам пришла? Пусть у нациков его ищет.
- Да она где уже только не была…
Женщина в дешёвом болоньевом плаще, стоптанных ботинках и чёрном платке, не ожидая конца перепалки, подошла к Гонзику:
- Вы там были? Да? – и протянула ему фотографию. - В серёдке который, беленький. Павлик.

*********************************************

Они опоздали буквально на несколько минут. Водитель внедорожника, мужчина лет 40 упал лицом на руль, из его простреленной головы кровь капала прямо ему на колени. Ему повезло: он умер быстро, ничего не успев понять. А возле машины лежали его супруга, пожилая женщина (мать? тёща?) и парнишка лет 14, которых расстреливали в упор.
Гонзик смотрел на истерзанные пулями тела:
- За что? За что?!

Разбросанные вокруг автомобиля сумки с вывороченными внутренностями молча рассказывали  о свершившейся тут трагедии: люди бежали из охваченного войной посёлка, и нарвались на убийц, громко именующих себя добровольческим батальоном, специализирующихся на грабеже беженцев. Расчёт был прост и верен: спасающийся от войны человек ничего лишнего с собой не возьмёт, только самое дорогое, только самое ценное. А ограбленных потом расстреляли как нежелательных свидетелей.

Встреча с грабителями не входила в планы разведывательно-диверсионной группы, она была случайной и могла кончиться плохо как для одних, так и для других. Но если бойцы РДГ, находясь на чужой территории, озирались на каждый шорох, бандиты были заняты грабежом, что и стоило им жизней.
Трое негодяев лежали тут же, четвёртый - парень со шрамом во всю левую щёку, бессильно сидел на земле, вытянув ноги и навалившись спиной на колесо автомобиля. Он держался за бок, и тихо стонал.

Командир РДГ подошёл к бандиту, присел на корточки и принялся деловито выворачивать его карманы. Вытащив какие-то документы, просмотрел их, глянул на шеврон на рукаве и с отвращением посмотрел на раненого:
- А, так ты из этих? Я с вами ещё за Одессу не рассчитался!
- Вы ответите за это. Ты лично ответишь, - простонал раненый.
- Отвечу, отвечу, - старший встал и поднял ствол.
 
********************************************

- Нет, не видел, - Гонзик отрицательно покачал головой.
Женщина положила ему руки на грудь, посмотрела прямо в глаза и тихо сказала:
- Сынок, я же вижу. Скажи правду. Как он умер? Где хоть его могилка?
Она поднесла фотографию к самому его лицу:
- Вот он, в серёдке. Беленький. Павлик, Павлуша, сынок.
Гонзик ещё раз посмотрел на фотографию. С карточки смеялись трое обнявшихся молодых ребят. В середине стоял Павел – симпатичный парень, и только шрам на левой щеке его немного портил.
- Нет, - твёрдо сказал Гонзик, - не видел. Прости, мать.
40 Небоевая потеря
Клим Подкова
Небоевые потери - потери непосредственно не связанные с действиями противника или выполнением боевой задачи

Павел Лукич, тяжело дыша, выпрямился, опёрся рукой о ствол стоявшей перед домом яблони. Эх, годы, годы… Отдышавшись, он поднял голову – прямо перед его лицом качалась ветка, яблочко жёлтым боком манило и дразнило: «Съешь меня!» Старик сорвал плод, поднёс к лицу, зажмурился и с наслаждением втянул в себя пьянящий аромат. Насладившись, он положил это маленькое солнышко в карман своих штанов, а затем ласково погладил ствол дерева: спасибо тебе, яблонька! Порадовала старика напоследок. Именно напоследок, ведь следующего урожая он уже не увидит.

Он снова вспомнил поездку в больницу несколько месяцев назад. Хоть он сидел поодаль и не слышал, о чём говорил доктор, но по тому, как заплакали жена и дочь, понял: ничего хорошего он им не сказал. Когда вечером дочь как бы между прочим затеяла разговор об операции, сказал как отрезал: «Нет». Он от смерти никогда не бегал: две Славы и «За отвагу» он не за просто так получил. Не поймай он в Восточной Пруссии в грудь осколок – пришёл бы домой полным кавалером. И если уж смерть пришла за ним – прятаться от неё он не будет. Все его друзья-погодки уже давно ушли, пора и ему готовиться, все когда-то умирают, и это не трагедия, это естественный порядок бытия. Жизнь он прожил долгую, честную - уйдёт с чистой совестью.

Он дошёл до стоявшей под стеной дома лавочки и тяжело опустился на неё рядом со своей женой.
Та накрыла его ладонь своей и участливо спросила:
- Устал, Павлуша?
- Да нет, что ты. Физические нагрузки даже полезны для здоровья, все доктора так говорят.
Сказал и потому как дрогнула её рука, понял что зря он про доктора-то сказал.
- Ну, ладно, ладно, хватит, перестань, - сердито заворчал он, стремясь остановить вот-вот готовый извергнуться водопад слёз, - не надо, не расстраивай меня, старика.

Дом Павла Лукича стоял на самом краю села. Бежавшая мимо дорога плавно огибала его, сразу за домом медленно спускалась вниз и упиралась в мост через речушку. Старик молчал и смотрел на дорогу, на клонящееся к закату солнце. Сколько ещё у него осталось этих закатов? Сто? Пятьдесят? Десять?

Выскочивший из-за поворота БТР-80 пробежал по дороге и остановился прямо у дома Лукича. Сидевший на броне военный приложил к глазам бинокль, посмотрел вправо, влево и довольный тем, что увидел, наклонился и что-то крикнул в утробу машины. БТР взревел, развернулся на месте и дал задний ход. Жалобно хрустнула и как подстреленная упала яблонька. Военный ловко спрыгнул на землю.
- Ты?! Ты что творишь?! – закричал старик, поднимаясь со скамьи. – Что творишь, ирод?!
- Не шуми, дед, - примирительно заговорил военный, - огневая точка здесь будет. Защищать тебя будем.
- Защищать? А я тебя об этом просил? Я тебя сюда звал? Бандера проклятый! Вон отседова, гад!
- А, сепар! – протянул военный, снял с плеча автомат, передёрнул затвор и направил оружие на старика, - а ну, закрой своё хлебало, быстро! А то я тебе его сам закрою!
- Что? Ты меня пугать вздумал? – выпрямился старик. - Я Кёнигсберг брал! Я на пулемёты в атаку ходил! И ты меня испугать хочешь? Щенок! Сопляк! Фашист недобитый!
Он взял прислонённую к стене дома лопату и с лопатой в руке пошёл на ВСУшника.
- Паша! Паша! – старуха вскочила, вцепилась в старика и повисла на нём. – Не слушайте его, господин офицер! Он больной! Он контуженный! Не стреляйте!
Военный с ненавистью смотрел на старика и вдруг улыбнулся:
- Нет, я тебя стрелять не буду. Я твою старуху пристрелю, – и направил автомат на женщину, - или может лучше ей колени прострелить, чтобы ты её каждый день, как в молодости, на руках носил, до нужника и обратно? Ага?
Дрожащая всем телом женщина уткнулась лицом в спину мужа. Обеими руками она держала его и только тихо всхлипывала.
Старик обмяк, рука, в которой он держал лопату, медленно опустилась. 
- Вот так-то, - военный опустил оружие, - оба в хату и что б сидели там как мыши. Понятно?
Женщина отобрала у старика лопату и повела его в дом, шепча ему что-то утешающее.
Из недр машины один за другим с руганью вылезали солдаты.
Военный довольно посмотрел в спину уходящим старикам, наклонился, сорвал с ветки лежащей яблони плод и с хрустом вонзил свои зубы в его мякоть.

Вечером сержант стоял на мосту и оценивал выбранную им позицию. БТР стоит отлично, просто идеально. В кустах слева от моста он посадит гранатомётчика и пулемётный расчёт, мост заминирует и когда сепары перейдут его, подорвёт, отрезав путь к отступлению. Оказавшиеся в ловушке сепары все полягут тут под кинжальным огнём.

По берегу шли два мужика с удочками и пацан с ведёрком.
- Слава Украине! – сказал сержант, когда они поравнялись с ним,
- Героям слава, - пробурчал один из мужиков, а второй только хмуро засопел.
«Ничего, - подумал сержант, - привыкнут. А их детей, и внуков так воспитаем, что они за Степана  Бандеру москалям глотки резать будут».
Он снял с пояса флягу, открутил крышку, сделал глоток – и огненная жидкость ожгла внутренности.
- Дядя Миша, это он! – мальчонка дёрнул мужчину за руку. – Я узнал!
- Не оборачивайся, – тихо сказал мужчина, – точно он? Уверен?
- Точно, точно он! Он на деда Павло кричал! Он на бабу Нину автомат наставлял! Я видел! – торопливо зашептал пацан и обернулся. 
- Я сказал «не оборачивайся»! – мужчина хлопнул мальчишку по затылку.
Трое спустились по обрыву к воде.
- Бегом домой и никому ни гу-гу. Понял?
- Понял, - и мальчишка побежал вдоль водяной кромки, слегка размахивая ведёрком.
Один из мужчин положил на землю удочки, достал сигареты.
- Подождём немного. Пусть стемнеет.
- А если он уйдёт?
- А может и не уйдёт. Скоро узнаем.

Сержант сидел под мостом, сняв берцы и опустив босые ноги в прохладную воду. Сумрак медленно заворачивал окрестности в своё серое одеяло. Сержант прижал флягу к губам и высосал последние капли.
«Нет, ни фига их не перевоспитаешь, - ворочалось в его голове, - это как пырей: сколько его не дёргай, сколько не выкапывай, сколько не руби – он всё равно выходит из земли. Останется в земле хоть один кусочек корневища – скоро весь участок зазеленеет сорняком. Только полное уничтожение, до последнего отростка, до последнего человека. Только так».

Сержант услышал у себя за спиной неясный шум, обернулся и увидел «рыбаков». Мужчины не торопясь спускались вниз. Тревожное предчувствие кольнуло сержанта, и он потянулся к лежащему рядом автомату. Но он не успел.
41 Марсиане
Вера Шкодина
Международный Фонд ВСМ четвертое место.


-Вот они!-закричал какой-то человек в синей фуфайке.-Вон там! Видите!
..Быстро, один за другим,появились одетые в  броню марсиане: один, два,три, четыре..
..При виде этих странных чудовищ толпа на берегу оцепенела от ужаса..
и пронзительного рева марсиан..
-Женя! Женя! Женя! Ты что оглох?!- просунулось в дверь возмущенное мамино лицо.
-А?!-очнулся Женька, бессмысленно уставясь на нее.
-Сколько можно говорить?. Десятый час! Немедленно спать!
Мама потянула книгу из Женькиных рук.
-Закладка, закладка. закладка!-отчаянно завопил тот.
Но мать уже захлопнула книгу. Все померкло.
-Ну вот,- обиженно засопел сын,-как я теперь найду, закрыла...
-Найдешь,-отрезала мать,- на человека не походит, марсианин, одни глаза, еще и спать не уложишь,-ворчала она в соседней комнате, доглаживая белье.
-Море опять штормит,-послышался голос вошедшего отца.
Насчет моря Женьке повезло, они жили прямо на набережной. Правда приехали они сюда
только на той неделе, и Женька еще к нему не привык.
Постепенно дом затихал.
Вот мама выключила телевизор, аэрацию в аквариуме, потом - свет.
Женьке не спалось. Над открытой форточкой парусом надувалась занавеска.
Слышно было, как море яростно бахало волной по парапету, рассыпая шелестящие брызги.
И вдруг явственно, сквозь грохот прибоя,совсем близко, почти под окном, Женька услышал странный, необычный звук:
-Уу-ю! Уу-ю!
Звук затихал на некоторое время, и снова, с еще большей силой:
-Уу-ю! Уу-ю!
Женька сбросил одеяло, прислушался..И вот , через определенный промежуток:
-Уу-ю! Уу-ю!
Ему показалось, что звук исходил прямо снизу, с наружной стороны, чуть правее подоконника.
Занавеска то и дело взлетала под сильными порывами ветра.
Женька привстал, высунул голову в форточку: никого!
Только глухой вздох набегавшей волны, тугой, гулкий шлепок и мягкий звук падающих брызг.
Он медленно слез с подоконника, все время прислушиваясь, забрался в постель.
И снова:
-Уу-ю! Уу-ю!
Женька вскочил, за окном что-то качнулось и пропало.
Ему показалось, что это были два тонких, длинных металлических стержня.
-Атенна!-похолодев, догадался Женька.В груди у него все замерло.         
-Уу-ю!
Теперь он боялся пошевелиться.
Ему уже представлялась металлическая рука на ребре форточки, Страшные, мерцающие глаза-лампочки.. В комнате вдруг потемнело..
-Мама! Мама!
-Что такое?! Что с тобой?!-тормошила его встревоженная мать.
Женька весь дрожал и дико озирался на открытую форточку.
Мать торопливо закрыла ее и потребовала объяснений.
Немного успокоившись, Женька рассказал ей о странных звуках.
И тут опять:
-Уу-ю! Уу-ю!
-ВОт! Вот!-закричал он, хватаясь за мать похолодевшими пальцами.
Мать ахнула и стала смеяться.
-Ну чего ты?-обиделся сын,-слышишь?
-Ну? И кто это? Как ты думаешь?-внезапно перестав смеяться, с холодной иронией спросила она, нахмурившись. Мать не любила трусов.
-Мар.. марсиане,наверное,-сбиваясь, обиженным шепотом пролепетал Женька.
-Да?!- притворно удивилась мама.- Одевайся!
-Зачем?
-Идем к морю.
-Я, я бо..-хотел было отказаться Женька, но, взглянув в глаза матери,понял, что возражать бесполезно.
Они на цыпочках, стараясь не разбудить отца,вышли из дома.
Свежий, тугой ветер ударил в лицо.
Море так увлеченно и весело шлепало мощной волной в каменное препятствие парапета,словно задалось целью - непременно его развалить.
И вдруг откуда-то , из белесого морского тумана, донесся тот самый звук,который так испугал Женьку.
Теперь он не казался страшным. Он был свободным, легким, даже красивым.
-Уу-ю! Уу-ю!
-Что это, мама?-тихо спросил взволнованный сын,на всякий случай отступив назад.
-Это морской буек, дурачок,- ласково притянула его к себе мать,- подает сигналы кораблям.
..С тех пор,если море начинает штормить, и раздается знакомый звук, Женька смущенно улыбается. А мама шутит:
-Встречай! Марсиане прибыли..
И Женька идет к морю. Слушать шторм.
42 Эпидемия
Вера Шкодина
- Природа сейчас,-вздохнул третьеклассник Витька и потянул друга за рукав.-Звонок, ну!
- А-а!-машет рукой Колька.-Подожди!
И наклоняется к кустам:
- Сейчас! Кто первый?
По тропинке, переваливаясь,ползут два рогатых жука. За каждым -  на ниточке, подпрыгивая,- спичечные коробки.
- Ну,ладно, погнали!- разгибается, наконец, друг.
- Коль,- труся сзади, жалуется Витька.-Что делать? Природа сейчас, должна спросить.
- А может, нет?- беспечно отзывается Колька.
- Должна. У всех по две, а у меня одна трояшка, давнишняя.
- Придумаем,-утешает его дружок и, ловко подпрыгнув, выхватывает из пальцев зазевавшегося девятиклассника дымящуюся сигарету..
Потушив ее об угол, сунул зачем-то в карман и прибавил скорость, завидев учительницу в коридоре.
- Ну, что же ты, Коль,-сразу заволновался Витька,- спросит, ведь. Придумаем, придумаем, а сам?
- И придумаем,-злится Витька,вытаскивая для чего-то сигарету.Мнет ее в руках, потом нюхает.
- Апчхи! - раздается в классе. Входит учительница.
- Фу ты,-удивляется  шепотом Колька и внезапно подпрыгивает.-Придумал!
- Ну,-возбужденно завозился Витька,-давай, чего?!
- Сейчас!- И Колька деловито разрывает сигарету.-Платочек!
- Что?-удивляется Витька.
- Платочек,говорю, есть?
- А,-лезет в карман Витька,- Вот, аж два.
- Так,-ухмыляется Колька,- разворачивай платки!  И вытряхивает в каждый по половине сигареты.
- Вот, нюхай,- шепчет он, косясь на учительницу,устремившую на них взгляд.
- Витя Шубин, к доске,-объявляет та и откидывается на спинку стула.
Витька встает и медленно багровеет.
- Иди,-толкает его Колька и сует в руку платок.
Витька, волоча ноги, идет к доске.
- Ну, я слушаю,- говорит учительница и с любопытством смотрит на Витьку.
Тот сопит и не сводит глаз с Кольки.
Колька смотрит на него и, убедительно вытаращив глаза, нюхает платок.
- Апчхи!
 Будь здоров, Беляев, -поднимает брови учительница.
Витька косится на свою руку с зажатым  в ней платком и подносит его к носу.
- Апчхи!
- Будь здоров, Шубин,- удивляется учительница.- Рассказывай!
- Апчхи! -снова багровеет Витька.
- Апчхи!- вторит ему Колька.
- Апчхи!
В классе раздается смех.
Санитарка Любочка Дружинина поднимает руку:
- Ирина Петровна, у мальчиков, кажется, эпидемия гриппа! Их нужно немедленно к врачу.
- Ты так считаешь?-задумывается учительница.- Ну что ж, проводи-ка их, Дружинина, в медпункт.
- Пойдем, мальчики,- деловито объявляет Любка. И двое друзей, враз потускнев, бредут следом.
- Эпидемия?!- озабоченно вскакивает пожилая врач Галина Сергеевна.- Ну-ка, ну-ка, поближе, скажите: а-а!. Так. Горло, горлышки -  в порядке. Ну-ка,- лобики. Нет! Температуры у вас нет.
Хмыкнув, внимательно смотрит каждому в глаза.
- Ну, признавайтесь, что натворили? Живо, живо!
И, заметив в  кулаках плотно зажатые платки, решительно конфискует их.
На пол вываливаются две половинки развороченной сигареты.
- Ого! Эпидемия!-почему-то шепотом говорит Галина Сергеевна.- Нет! Это не грипп - эпидемия! Это они сами и есть эпидемия!-добавляет она  громко, энергично взлядывая на опешившую Любочку. -Ах, вы! Вирусы несчастные!- изумляется она.- Ну-ка,  сейчас же марш на урок! А потом  явитесь ко мне, и я прочитаю вам лекцию о вреде курения! Все!-добавляет она устало, я их уже обезвредила!-  кивает  бдительной санитарке и трясет платками над урной.
- Апчхи!- не выдерживает Любочка.
- Апчхи!- морщится Галина Сергеевна.
- Апчхи! - виновато вторят ей Витька и Колька.
43 Паспорта
Валентина Панкратова
- Ну что? Собрались? – Иван оглядел приготовившееся к выходу семейство. Жена хлопотливо просматривала содержимое сумочки, сын Илюшка от нетерпения скакал на одной ноге. – Давайте сядем на дорожку, - важно сказал мужчина, подражая своим родителям. Те неизменно соблюдали перед дальней дорогой этот чудной ритуал.
Супруги впервые в жизни собрались лететь за границу. Специально взяли с собой маленького сынишку, чтоб привыкал ездить по дальним странам. Не то что они, уже за тридцать, а никуда дальше своего региона не выезжали.
- Светик, проверь документы, - в последний раз напомнил глава семьи жене, решив, что достаточно молчать, пора и выдвигаться.
Света послушно в который раз торопливо полезла в сумочку. Собственно, торопиться нужды не было – выезжали сильно заранее. Но тем не менее движения жены сначала просто торопливые постепенно становились все быстрее и нервнее. И не успел Иван поинтересоваться, что там у нее случилось, как вторая половина в сердцах перевернула сумку и высыпала ее содержимое на стол.
На полированной поверхности сразу образовалась куча из жизненно необходимых в дороге вещей – кошелек; расческа; записная книжка; запасной пакет, если что-то еще потребуется положить; носовые платочки; влажные салфетки; ручка; покатилась и упала со стола помада; разлетелись ненужным мусором какие-то чеки и обрывки бумаг.
- Ты что? – не выдержал Иван, - не помнишь, куда положила паспорта? - Мужчина замер, не понимая, что можно сделать. Он подвинул к себе запертый чемодан. – Я буду искать здесь, а ты шарь по всем своим вещам. Утром паспорта я отдал тебе, чтобы ты их убрала.
Иван методично принялся выкладывать из чемодана, одежду слегка прощупывая и потряхивая вещи, в надежде, что жена автоматически сунула паспорта между ними. Понятно, что без документов на поездке можно ставить крест. А это не только зря потраченные деньги. Это еще и разрушенная мечта побывать за границей. «Может, так и надо?» - мрачно подумал Иван, глядя на мечущуюся по квартире Светку.
Женщина лихорадочно носилась от сумки к сумке, прохлопывала вещи в шкафу на вешалке, на всякий случай залезала в ящики трюмо и комода. Безумные глаза, растрепавшиеся волосы, выбившаяся из джинсов футболка. Еще немного и Кондратий хватит.
- Ладно, успокойся, - вздохнул Иван, - ну и фиг с ней, с этой заграницей. Отдохнем на даче. Речка есть, лес есть. Что еще надо?
Услыхав про речку и лес, жена не выдержала, из глаз потоком полились слезы. Иван грустно посмотрел на раскрасневшееся и мокрое родное лицо Светки. Время у них еще было, но как узнать, куда она могла в лихорадке сборов положить паспорта? Одному богу известно. Наверняка, в какое-то такое место, что могло прийти в голову только женщине. И гадать, где оно, совершенно бесполезно.
Мужчина прижал к себе уже практически в голос рыдающую жену и нежно погладил по голове. Светка уткнулась к нему в плечо. «Ну как же так? Ведь помню, что в руках держала и собиралась убрать», - прошептала она. Сквозь тонкую тенниску Иван чувствовал вздымающуюся плотную грудь жены. Какую-то слишком плотную…
Еще не оформив в голове мысль, мужчина отстранил жену и, слегка оттянув, заглянул в горлышко ее футболки. Жена, охнув, обеими руками тороптиво залезла под футболку. Иван уже знал, что она выудит из своего секретного местечка. Не дождавшись, пока жена предъявит ему паспорта, мужчина облегченно захохотал. Все-таки, с женщинами надо всегда быть очень осторожным. Даже если это твоя собственная жена, с которой прожил не один год.
- А где Илюшка? – отсмеявшись, подозрительно поинтересовалась Света, - что-то я его не слышу.
Иван недоуменно прислушался. Действительно, в квартире стояла полнейшая тишина. Светка бросилась проверять окна, чтобы исключить самое страшное. Мужчина проверил дверь и пошел по любимым местам сына.
- Да что же не так с этой поездкой, - в сердцах вскричала Светка, пнув ногой полупустой чемодан. - Все! Никуда не едем! Илья же знает, что скоро выходить. Нашел время в прятки играть!
Она с грохотом откинула крышку чемодана и замерла, прижав обе руки к невольно открывшемуся рту. Иван, почувствовав, что молчание жены затягивается, тоже заглянул внутрь. Там, уютно свернувшись клубочком, безмятежно спал Илюшка. Он обняв сдутого лебедя. Отцовы очки для плавания, которые малыш надел на себя прежде чем уснуть, сползли на лоб.
- У тебя есть десять минут, чтобы привести вещи в походное состояние, - бережно вынимая из чемодана сонного мальчика, Иван обвел глазами раскиданную в беспорядке одежду, - а паспорта пусть побудут у меня …
44 История Графа Монте-Кристо
Валентина Панкратова
Как известно, переезд — это всегда головная боль. Ольга бродила среди упакованных коробок, переписывая их, пересчитывая, сбиваясь и начиная все сначала.
- Да не волнуйтесь, мы ничего не потеряем, - успокоил ее работник фирмы, которую хозяйка наняла для перевозки вещей.
Нынче же как удобно. Вызываешь специалистов. Они приезжают сразу с коробками. Складывают в них все вещи, перевозят вместе с мебелью в нужное место и там сразу расставляют по местам. Даже вещи могут разложить по полкам, если заказчик просит.
Конечно, можно было бы не волноваться, но у Ольги все-равно щемило сердце. Сколько лет она прожила в этой квартире, сколько воспоминаний связано в ней. Когда разбирали книжный шкаф, на глаза женщине попалась книга Граф Монте-Кристо первый том. Книга стояла в заднем ряду, и Ольга редко до нее добиралась. Слишком много боли было с ней связано.
Так получилось, что у нее остался только один том из двух. Какое-то время девушка пыталась купить второй, но везде отказывали – магазины не хотели разбивать двухтомник. Время шло, боль успокоилась, и книга забылась. А ведь когда-то она мечтала о ней. Несколько раз прочитав библиотечный экземпляр, девушка со слезами на глазах сдала книгу обратно. Любовь Эдмона была столь яркой, что Ольге хотелось иметь возможность хоть иногда заглядывать в книгу, чтобы прочитать, как оно бывает. Конечно, там все кончалось плохо. Злость и ненависть никого не могут сделать счастливыми.
Может, это и правильно, что Игорь тогда выбросил второй том? Ее первая любовь говорил правильные вещи, что нельзя восхищаться человеком, который свою жизнь посвятил мести. Если бы Эдмон действительно любил Мерседес, то никогда не стал бы портить любимой ее устоявшуюся жизнь.
Ольга спорила с Игорем, упрямо твердила, что он ничего не понимает в любви. Победил, естественно, сильнейший. Парень, разозлившись, зашвырнул второй том в реку. Сказал, что раз так, то пусть Ольга читает про юношескую любовь Эдмона, а про ненависть и месть – нет. На этом они, поссорившись, и расстались.
Много лет уже прошло. Ольга так и не вышла замуж, и Игоря с тех пор не видела. Читать Графа Монте-Кристо ни разу так и не захотелось. Выбросить рука не поднялась. Однако, увидев томик в руках у рабочего, разбирающего книжный шкаф, женщина забрала свидетеля своей первой любви. Зачем? Сама не знала. Положила на подоконник и нет-нет, а посматривала украдкой, думая, что же с ним делать. Везти с собой на новую квартиру в надежде докупить второй том или выбросить за ненадобностью?
- Хозяйка, там наш старший приехал проверить, как мы работаем, - тронул ее за плечо один из работников, - не хотите с ним поговорить?
Ольга оглянулась. Квартира была уже практически пуста. Последние коробки рабочий грузил на тележку, чтобы отвезти в грузовик. Вид пустых комнат, в которых прошла большая часть ее жизни, навевал грусть. Второй работник, вывозивший заполненную коробками тележку, посторонился. Женщина услышала, как шедший в квартиру мужчина задал ему несколько вопросов.
- Насколько я понимаю, выбора у меня уже нет, - улыбнулась хозяйка первому работнику, кивая головой на входящего в квартиру мужчину.
Она не сразу разглядела лицо вошедшего. Первым в глаза бросился бережно придерживаемый им яркий фирменный пакет книжного магазина Глобус. Когда она перевела взгляд на лицо мужчины, то от неожиданности пришлось опереться о подоконник. Перед ней был Игорь. Тот самый, о котором только что думала, глядя на томик Графа Монте-Кристо.
- Глазам своим не верю, - вместо приветствия воскликнул он, как ни в чем не бывало стрельнув глазами на книгу. – Купила второй том?
- Тоже не могу поверить, что ты пришел сюда спустя десять лет, чтобы узнать столь важную вещь, - также не здороваясь ответила Ольга.
Мужчина и женщина замолчали, внимательно вглядываясь друг в друга. Время наложило свой неизгладимый отпечаток на их лица. Игорь возмужал, превратился в весьма симпатичного мужчину, исчезла мальчишеская угловатость. В его глазах Ольга ясно прочитала, что и ему нравится, как она стала выглядеть.
- Ладно, - первой не выдержала Ольга игру в гляделки, - ты удивительно вовремя пришел. Я переезжаю на другую квартиру.
- Как раз в этом нет ничего удивительного, - усмехнулся Игорь, - ты просто обратилась в мою фирму. Ну так ты не ответила мне про второй том, - повторил мужчина свой вопрос.
- Это все тот же первый том, что ты мне оставил. Ты был прав. Любящий мужчина никогда не причинит боль любимой, - пожала плечами женщина и, проведя рукой по книге, добавила, - знаешь, а я так ни разу и не открыла ее.
Работники, крикнув, что уезжают, покинули квартиру. Молодые люди остались одни. Игорь задумчиво смотрел в окно, Ольга изучала обложку книжки. Она не знала, о чем говорить., хотя вопросов за годы неизвестности накопилось много.
- Я принес тебе второй том, - неожиданно Игорь достал из пакета книгу, - по оформлению, правда, не подходит, но зато теперь у тебя будет полный текст.
- Ты исчез на десять лет, чтобы найти второй том? – опять не удержалась от сарказма Ольга.
- Нет, конечно, - грустно посмотрел на нее мужчина, - исчез я по совершенно банальной причине. Меня забрали в армию. Тебе сообщать не стал, потому что зол был. Потом потерялся телефон. Твой номер ни родители, ни друзья не знали. Когда вернулся, у тебя уже был жених.
Ольга вспомнила, как ждала звонков Игоря. Сначала думала, он обижен, потом решила пойти на примирение первой. Да только его телефон был отключен. А где он жил, она не знала. Телефонов его друзей у нее также не было. Что только она тогда не передумала, сколько слез пролила в неизвестности, оплакивая своего любимого! Потом пыталась забыть Игоря. Помнится, даже замуж чуть не выскочила. Хорошо, отец вовремя образумил. Тот парень уже тогда баловался наркотиками. В последнее время стал законченным наркоманом.
- Друзья, позвали в Штаты, - между тем продолжил Игорь, теребя в руках принесенную книгу, - так что последние годы жил там. Скоро год как вернулся.
- Прямо вариация на тему Графа Монте-Кристо, - мрачно произнесла Ольга. - Сначала покинул девушку вынуждено. Потом в чужих краях сколотил состояние. Затем вернулся и стал разнюхивать, а как она живет. Ведь наверняка узнавал у знакомых обо мне? Теперь что?
- Согласен. По-дурацки все получилось. Но не стоит сравнивать меня с мстительным графом. Мне не за что тебе мстить. Сам во всем виноват, - Игорь немного помолчал, - вот увидел, что ты к нам обратилась, не выдержал, поехал в книжный… - мужчина аккуратно положил томик поверх первой книги Графа Монте-Кристо, - нам все-равно рано или поздно надо было поговорить.
- Согласна, - кивнула женщина, - честно говоря, хорошо, что одной большой загадкой в моей жизни стало меньше.
- Так, может, нам стоит пообщаться в более подходящем месте? – с вдруг вспыхнувшей надеждой поинтересовался Игорь. – Мы могли бы отметить твое новоселье в каком-нибудь ресторане.
Ольга задумчиво посмотрела на своего собеседника. В душе она искренне радовалась, что Игорь жив. Но еще больше она радовалась своему спокойствию. Появление бывшего жениха не затронуло ни одной струнки ее души.
- Сейчас у меня много дел, надо обустраиваться в новой квартире, - наконец, произнесла она, – но мой телефон не изменился. Ты можешь звонить.
Не видя смысла дольше оставаться в пустой квартире, девушка двинулась к выходу. Оба тома Графа Монте-Кристо остались лежать на подоконнике. Ольгу они больше не интересовали. Эта страница ее жизни была окончательно перевернута.
45 Подранок
Ирина Валерьевна Шевчук
    Ванька дрался отчаянно, остервенело, с какой-то совсем не детской злостью. Прикусив до крови нижнюю губу, рычал и фыркал, словно волчонок, нанося противнику беспорядочные, размашистые удары крепко сжатыми грязными кулачонками с содранной на костяшках кожей. Его обидчик, очевидно старший по возрасту, долговязый взъерошенный пацан, с ехидной усмешкой и явным физическим превосходством, особо не суетясь, лихо уворачивался от «ветряной мельницы» Ванькиных рук. Бил неспешно, но прицельно, как будто нехотя, в полсилы и, скорее всего, даже не столько с целью наподдать щеглу, сколько остудить его пыл и унизить. Нанося очередной удар извалявшемуся с головы до ног в грязном подтаявшем снегу мальцу, плюнул ему прямо в лицо и что-то злобно прошипел, как ядовитый змееныш. От его слов Ванька вообще взбесился! Слезы обиды и отчаянья брызнули из глаз, он неожиданно для врага пригнулся, втянул голову в плечи и, сгруппировавшись, как шальная пружина, кинулся вперед, нанеся неожиданный нокаут сопернику, воткнувшись ему со всей силы головой прямо в живот. Долговязый, не устояв на скользкой снежной каше, рухнул на свой тощий зад. Поймав выгодный момент, Ванька накинулся на поверженного обидчика и начал его отчаянно пинать ногами.

    Неизвестно чем бы закончилось это «ледовое побоище», если бы из-за угла дома во двор не вышел бригадир строителей, ремонтирующих ветхий двухэтажный деревянный дом, в котором проживал Ванька со своей матерью.

   Крепкий, лет пятидесяти мужчина, с седой, аккуратно стриженой бородой и усами, одетый в утепленную камуфляжную куртку и вязаную шапку, кинулся разнимать юных «петухов». Одной рукой подхватил барахтающегося Ваньку и прижал его, дрыгающего ногами, себе подмышку, другой рукой схватил за шиворот долговязого и, слегка поддав ему коленом под зад, приказал отвалить восвояси, пообещав оборвать уши, если еще раз посмеет изголяться над Ванькой.

Длинный тут же исчез из вида, а весь перепачканный, возбужденный Ванька еще долго не мог успокоиться, хлюпал носом, пытался отряхнуть от въевшейся грязи школьные брюки, метался по двору, собирая в коричневый рюкзак разбросанные тетради и учебники.

- Зачем ты меня остановил, дядя Егор? Я тебя просил? Че ты лезешь не в свои дела? Я все равно убью этого гада! Он – гад! Он – настоящий паршивый гад!

  Мужчина, присев на корточки, снисходительно улыбался, поглаживая свои седые усы, и молча внимал Ванькиной истерике. Когда малой немного успокоился, подошел к нему, приобнял за щуплое плечо крепкой рукой и спросил:

- Ну и что это было? Давай, валяй, делись секретами. Я – могила. Никому, ничего, ты же знаешь…

И тут пацана понесло:

- Я ведь мужик? Ну, скажи, дядя Егор, мужик?

- Кто бы сомневался! – с улыбкой молвил бородач.

- Мне хоть и десять лет всего, а я – настоящий мужик! Ни то, что мой батя-козел! Это из-за него все! Если бы он нас с мамкой не бросил, все бы по-другому было. А то сбежал и прячется где-то, как крыса. Даже не вспомнил ни разу, что у него сын растет! Мамка бедная старается, но она же – баба! А что баба может? У нас же, сам видишь, дом какой – печку топить надо, все удобства во дворе, вода в колонке. Все дорого, блин! Дрова или уголь купить надо, в школу меня собрать надо. Кормиться тоже как-то надо! А у мамки работа – копейки платят! А тут еще этот урод Генка и его дружки меня постоянно достают.

- А чего им от тебя надо-то?

- Да спроси их! Генка и в школе меня постоянно дергает и пинает. Телефон заберут и дразнят потом: «Догони и отбери свой «крутой» мобильник! Или беги к мамке в столовку, пожалуйся, пусть сопли вытрет!» Ничего он у меня и не задрипанный!

 Словно в доказательство сказанных слов достал Ванька из кармана школьных штанов свой простенький, давно устаревшей модели сотовый телефон. Заботливо потер маленький экран и кнопки рукавом, для чего-то включил подсветку, продемонстрировал дяде Егору звуковой сигнал, похожий на свисток закипающего чайника, включил режим вибрации и довольный и успокоенный сунул изрядно пошарпанный гаджет обратно в карман.

- Ну что, плохой что ли телефон? Да у других пацанов и такого нет! Ясно, что они со своими «Айфонами» выпендриваются. Ну так у него батя в пограничной части служит, при звездах на погонах, на «Крузаке» катается, а моя мамка тарелки в школьной столовке моет. Мне что теперь – от зависти удавиться что ли?

- Брось ты, Ванька, кипятиться! Сам же говоришь, что ты – мужик, а не слабак какой-то тряпичный. Ну, так утри нос и кончай причитать, как старухи на лавке. Я тебе, парень, вот что скажу – что из человека получится – время покажет! Еще не факт, что этот Генка, мамкой и папкой облизанный со всех сторон, чего-то путнего в своей жизни добьется. Оно ведь, Вань, как легко дается, так легко и спускается. Я уж, Слава Богу, пожил и кое-что в людях видеть научился. Ты главное злобу в себе не копи. Злым быть – последнее дело! Да и за что, и на кого злиться? На отца твоего, который сбежал? Да и флаг ему в руки и перо в одно место для скорости, если ветер дунет. Шучу, конечно! Знать его не знаю, да и судить не берусь. Жизнь всех рассудит. А ты мамку жалей! Вот ее оскорблять и обижать – сам не смей и никому не позволяй! Надо будет – даже в глотку вцепись! Понял, пацан? Ладно, я тут с тобой лясы точу, а у меня там машина с металлом для крыши сейчас прийти должна. Пойду своих работничков гонять, просто беда – только отвернешься, то накосячат, то сидят в носу ковыряют, то местные ваши у них что-то свиснут. Народ тут – гнилой! Для них же стараемся, торчим в командировке в этом медвежьем углу, домишки ваши «дореволюционные» в божеский вид привести пытаемся, так нет же – воруют все, что под руку попадет. Сами же у себя и прут – идиоты! Ну, ты, парень, не в счет, с тобой мы – почти кореша стали! Я прав?

- Точно, дядь Егор! Я вас сразу зауважал. Вы – клевый мужик! И даже водку не пьете, и даже не курите!

- Ну, спасибо, дружбан, за уважение! Давай «пять», и пошел я воевать дальше.
Шлепнув большой шершавой ладонью о Ванькину измазюканную пятерню, Егор Данилыч похлопал пацана по плечу и ушел на свою строительную «передовую».


Морозное декабрьское утро встречало первых прохожих рыхлым, пушистым снегом, белым покрывалом укрывшим вчерашнюю грязь и распутицу во дворах и на окрестных дорогах. Мир как-то обновился, все вокруг стало немного чище, тише и новее. Рабочий день едва начался, а бригада суетливых корейцев под руководством опытного строителя Егора Данилыча уже копошилась на монтажных лесах, буквально на глазах преображая фасад деревянного дома, еще в 50-е годы прошлого века наспех срубленного зеками из местной колонии общего режима. Похоже, с тех самых пор эти жилища не видели ни одного капитального ремонта. Обшарпанные кирпичные печные трубы в два ряда по четыре штуки в каждом не один десяток лет коптили небо черной угольной гарью, сиротливо усевшись на прогнивших и растрескавшихся от старости, латанных-перелатанных горемычными жильцами шиферных крышах.

 Людей заезжих это небольшое приморское поселение, расположенное на берегу Амурского залива, своим непрезентабельным внешним видом явно никогда не впечатляло. А уж последние года обветшавшие, покосившиеся домишки со всеми удобствами во дворе даже на неприхотливых местных жителей стали навевать уныние и тоску. И без того редко просыхающее от хронических запоев население все чаще стало списывать свое беспробудное пьянство на невыносимые для человеческого проживания жилищные условия, отсутствие работы и жуткую скукотищу. Ни клуба, ни библиотеки, ни какого-либо другого заведения для культурного досуга здесь давно не припомнят. Несколько частных продуктовых магазинчиков-лавочек, небольшой детский сад и школа – вот, пожалуй, и все признаки цивилизации в этом Богом забытом уголке. Основное трудоспособное население составляют две категории служащих – одни служат в пограничной части, охраняют Российско-Китайскую границу, а другие – вольных поселенцев из числа осужденных законом сограждан.


Размытая последним осенним тайфуном и без того похожая на ребристую стиральную доску грунтовая дорога, соединяющая поселок с ближайшим более-менее крупным населенным пунктом, доставляет местному населению еще большие проблемы и неудобства, чем убогое жилье. Расстояние, чуть более пятнадцати километров, люди здесь преодолевают как круглогодичную полосу препятствий, поминая местную власть и дорожные службы самыми «изысканными» эпитетами! Никакого регулярного автобусного сообщения с цивилизацией здесь давно не припомнят. Добираются до районного центра на прием к врачу или для приобретения чего-то более серьезного, чем хлеб, консервы и крупы – кто как может. Поэтому для таких пацанов, как Ванька, выезд за пределы места постоянного обитания – настоящий праздник, который случается от силы несколько раз в год, чаще в период летних каникул. Но мечтает и готовится к таким событиям Ванька задолго и основательно, складывая звенящие рублики в пустую ярко-красную жестяную банку из-под «Пепси-Колы». Наполняется импровизированная копилка жутко медленно, ведь падающие туда рублики мальцу приходится выкраивать из выделяемых мамкой раз в неделю незначительных сумм на карманные расходы. А так хочется иногда и «Сникерс» пожевать, и чипсами похрустеть…


Стрелка настенных часов едва перепрыгнула цифру 10, а Ванька уже выскочил из подъезда на улицу, хотя учится со второй смены. Это не потому, что в поселении так много детей, а потому, что школа маленькая, и не все классы отапливаются. В связи с этим всех школяров разделили на две смены: старшие «грызут гранит науки» с утра пораньше, а дети с 1 по 5 класс приходят на занятия к обеду. Но торчать дома одному до самого обеда – для пацана настоящая пытка!
Несмотря на все старания матери вправить ему мозги, он почти никогда не выдерживал долгую паузу полного одиночества и в любую погоду выдвигался в школу задолго до начала уроков. Неторопливым шагом идти от Ванькиного дома до школьного крыльца минут десять, но пацан умело растягивал этот маршрут до беспредела! Иногда даже умудряясь опоздать на первый урок. Сначала обходил по периметру родную двухэтажку, обязательно заглянув для чего-то в соседний обшарпанный подъезд, где обитали кроме двух одиноких старушек в основном алкаши и бездельники. Дальнейший маршрут неизменно пролегал мимо продуктового магазина, расположенного напротив. Затем, вопреки логике и здравому смыслу, Ванькины ноги несли его в противоположную от школы сторону поселка. Он топал вдоль дороги до ближайшей частной торговой точки, где кроме скудного ассортимента съедобного «закусона», круглосуточно, из-под полы велась торговля местным самогоном. Покрутившись некоторое время на пороге «заведения», пацан иногда заглядывал и вовнутрь. Хозяйка лавки тетя Люба – давняя приятельница его матери – праздношатающегося, болтливого пацана хотя и сдавала потом матери со всеми потрохами, но и почти всегда чем-нибудь угощала, то ли от доброты души, то ли от жалости. Получив дежурный чупа-чупс и попрощавшись, Ванька перебегал через дорогу на незатейливую детскую площадку, возведенную недавно местной администрацией для поселковой малышни. Поболтавшись на скрипучих качелях, перебирался на деревянную шведскую стенку, висел на перекладинах, пытался подтягиваться и качать пресс на турнике, неведомо перед кем выпендриваясь. А уж если на горизонте появлялись нежданные прохожие, или на площадку заглядывали девчонки из ближайших домов, то Ваньку по-настоящему несло! Он всеми возможными способами пытался привлечь к себе внимание, начинал громко свистеть или петь, заговаривал уши девчонкам, на ходу сочиняя какие-нибудь небылицы.



   Вот и этим утром Ванькин маршрут начался с обхода придомовой территории. Обойдя строение с тылу, начал поочередно цепляться к копошащимся на строительных лесах корейцам. Те уже привыкли к надоедливому пацану, мало понимая его безудержную словесную трескотню, дружелюбно улыбались, махали руками в знак приветствия и молча продолжали жужжать шуруповертами, крепя сайдинг к деревянным стенам дома. Ванькиного друга Егора Даниловича там не было, видно укатил в город по делам. Бесцельно потоптавшись по сугробам, Ванек принялся набивать карманы куртки валяющимися на бетонной отмостке прямо у стен дома шурупами и саморезами. Роняя их сверху озябшими на морозе руками, корейские строители не утруждали себя заботой собрать потом то, что приобреталось не за их деньги, а потому не представляло для них никакой ценности. Напрасно Егор Данилыч читал им лекции, что разбрасываться материалами – свинство! Они только ехидно хихикали, щуря и без того узкие глазки, и продолжали гнать объемы, не заморачиваясь на такие мелочи.


Хозяйская жилка у Ваньки проявлялась с детства: он подбирал и тащил в дом все, что попадало под руку. Мать, наводя в доме порядок, ворча и чертыхаясь, выгребала у сына из-под кровати, из ящиков письменного стола и шкафа с одеждой груды ненужного хлама. Чего только "домовитый" малец не пер в дом: и гнутые гвозди, и пластиковые бутылки, и картонные коробочки, какие-то подшипники, гайки, запчасти от велосипеда, найденные на помойке старые утюги, чайники, дверные замки...
Откуда в нем была это тяга – мать недоумевала.

   Сама – воспитанница детского дома, не ведающая роскоши и достатка, была достаточно замкнутой, немногословной, привыкшей самостоятельно решать все житейские проблемы, но при этом оставаясь болезненно гордой, не допускающей к себе жалости женщиной. Предательство и бегство мужа пережила стойко, доверяя свою бабью слабость лишь старой перьевой подушке по ночам. Родила Ваньку, уже будучи далеко не молодухой. Даже в юные годы желающие приударить за ней в очередь никогда не выстраивались. Причиной всему была, мягко говоря, ее неброская внешность. Ни красотой, ни фигурой, ни ростом, ни интеллектом Томка не блистала, а потому, особо не раздумывая, повелась на первую же попытку закадрить бабенку одного подвыпившего местного "гусара" из бывших сидельцев. Их краткосрочный роман закончился ровно на третьем месяце Томкиной беременности. Тупо уставившийся в пол, явно ошарашенный неожиданной новостью, "Казанова" просидел еще так – в позе медитирующего Будды – с полчаса, потом молча встал и вышел с дымящейся сигаретой во двор. Больше его никто не видел. Как корова языком слизала будущего папашу! Вариантов у Тамары не было. Как не было ни родных, ни близких, кто бы дал дельный совет или поддержал материально. Но реально осознавая, что второй попытки стать матерью у нее уже, скорее всего, никогда не будет, она твердо решила рожать!

  Слава Богу, родился Ванька, хоть и немного недоношенным, с маленьким весом, но вполне себе здоровеньким, прожорливым и горластым. Уж что-что, а поорать он просто обожал! Какими только народными премудростями и хитростями не пыталась унять его писк и визг молодая мамашка, но орал он день и ночь, не ведомо по какой причине. За первые полгода Ванькиной жизни с ума едва не съехали все соседи, доведенные до бешенства постоянным ревом неугомонного детеныша. Прекратил голосить маленький Ванька лишь после того, как "поколдовала" над ним сердобольная старушка Лаврентьевна, живущая в соседнем доме. Все в округе знали, что эта бабушка "божий одуванчик" умеет делать что-то такое, здравым смыслом и логикой не объяснимое, после чего некоторые мужики раз и навсегда бросали пить...
Раннее свое детство Ванятка не помнил – и хорошо! Не сладко пришлось ему малому, и его мамке-одиночке. Но на трудности и проблемы не взирая, подняла сынка одна, без нянек и бабок. Вот только жизнь эта со своими перекосами и перегибами явный след на характере пацана отпечатала.

  Маленький, взъерошенный, колючий, как ежик, взбалмошный и гиперактивный – он всем своим существом пытается самоутвердиться в этом жестоком мире, маскируя свою слабость и неуверенность за ширмой шумной бравады и клоунады. От того легко объяснима его, такая скорая, искренняя и где-то даже настойчиво-прилипчивая симпатия к немолодому уже седобородому строителю дяде Егору. Что уж там напридумывал себе Ванька, каких нафантазировал картинок дальнейшей жизни – неведомо. Но однажды на полном серьезе вызвал своего нового взрослого друга на мужской разговор.
Пару дней отсутствовал Егор Данилыч в поселке, укатив по колдобистой дороге в районный центр за недостающими стройматериалами. Во время его отсутствия Ванька как-то притих и погрустнел. Все так же бесцельно пиная сугробы и бороздя сточные канавы с грязной, толком не застывшей водой вдоль дорог, маячил в центре поселка, кажется, не вспоминая про учебу.

 На третий день, ближе к обеду, к дому подкатил большой синий грузовик с крановой установкой, загруженный по самые борта. Ванька заметил машину одним из первых. Сиганул вниз со строительных лесов на уровне второго этажа, где сидел, болтая ногами и одновременно языком, развлекая задубевших, как воробьи на ветках, вечно не по погоде одетых корейцев. Те тоже бросили работу и начали спускаться вниз, встречать своего "капитана" и разгружать машину. Не успел Егор Данилыч вытряхнуться из кабины грузовика и размять затекшие ноги и спину, как Ванька буквально повис у него на шее.

- Наконец-то, дядь Егор, прикатил! Мы уже тут с твоими "кореандрами" ждать устали! И че они у тебя все такие тупые? Как ты вообще с ними разговариваешь? Я им объясняю по-русски, нифига не понимают, лыбятся и че-то там курлычат. Я им тут рассказывал, как мы с мамкой в городе в "корейскую кухню" зашли и ели их салат из морковки. Злой, как дракон! У меня еще два дня все в животе горело, но мне понравилось! Я их хвалю, а они – тупые, ничего не поняли!

- Вань, слушай, утихни хоть на секунду. Некогда мне сейчас лясы точить, надо быстро разгрузку организовать и машину назад отправить. А потом ты мне все доложишь, как положено, во всех подробностях. Договорились?

- Да, ладно! Что я – дите что ли? Все понял. Я подожду. Просто скучно без вас было, дядь Егор...


Шустрые корейцы, как муравьи, быстро и молча, без лишней суеты организовали разгрузку привезенного материала. Двое, вскарабкавшись на кузов, лихо заводили стропы, цепляли их за крюк подъемного крана и жестами подавали команду водителю, остальные принимали груз внизу. На все про все ушло меньше получаса. Водитель грузовика, махнув Данилычу на прощанье рукой из приоткрытого окна кабины, дал по газам.

Егор Данилыч устало присел на деревянный поддон с мешками сухой штукатурной смеси. Ванька тут же вынырнул откуда-то из-за угла и деловито плюхнулся рядом.

- Ну что, притомился? Может, я за чаем домой сгоняю?

- Да не суетись, Вань. Чаем я не наемся. Сейчас задание своим, как ты их там обозвал "кориандрам" выдам, и пойду, пообедаю. Жена ждет, наготовила, как всегда, чего-нибудь вкусненького.

- Дядь Егор, ты не обижайся, но я не могу понять, а чего твоя жена за тобой по командировкам таскается? Боится, что уведут?

- Ну, во-первых, не таскается, а ездит! А, во-вторых, я без нее, как и она без меня – вообще никуда и никогда! Вот бывает так, пацан! Мы, как ниточка и иголочка. И так уже двадцать пять лет! Прикинь! В настоящей семье так и должно быть.


Ванька сразу как-то сжался, отвел глаза в сторону и вроде даже зашмыгал носом.

- Ты чего это насупился, слышь, Вань? Я тебя обидел чем-то?

- Да, не... Просто, конечно... Я тут дурак было... А у вас – все и так в шоколаде...

- Ты это о чем? – потянув Ваньку за рукав куртки, спросил Егор Данилыч.


Ванька резко вскочил с мешков, отряхнул руками белую пыль со штанов и, как-то зло сверкнув глазенками, выпалил:

- Да ясно все с вами! Я – дурак, конечно, но так хотел вас с мамкой свой познакомить. Ведь она у меня очень хорошая баба, и работящая, и добрая! Ну, не красавица – это я, как мужик, понимаю, но ведь хорошая...

- Вань! Ты вообще о чем? Я так догадываюсь, что ты, типа, сватать меня собирался?

- Че вы смеетесь? Ничего и не сватать, я же вам не эта Розочка Сябитова!
Егор Данилыч еле сдерживал смех, но боялся обидеть разоткровенничавшегося мальчишку и потому сидел как вкопанный и слушал Ванькин бред с умным видом.

- Я вашу жену, конечно, не видел, может, она и лучше мамки моей, но моя зато – такая непривередливая! И она бы с вас пыль сдувала!

- Вань, а чего это ты вдруг так резко со мной на "вы" перешел? Мы же вроде кореша с тобой и с первого дня на "ты" были.

- Да так, чего уж там кореша... Я-то, дядь Егор, как с тобой познакомился, сразу зауважал и мечтал все время – мне бы такого батю!


- Видишь ли, дружище, ты мне тоже очень понравился. Ты такой настоящий, хотя еще маленький, но уже – мужик! Я слюнтяев и лицемеров терпеть не могу! А ты лепишь все, что видишь, прямо в глаза, это, конечно, не всегда хорошо. Повзрослеешь – поймешь. Но давай по-взрослому, Ванек, без всяких обид. Ты – отличный парень. И с характером – это для мужика важно! И мать у тебя наверняка хорошая и добрая. Но, видишь ли, каждому в этой жизни своя судьба Богом уготовлена. Я давно женат и счастлив при этом! И дети у меня уже взрослые, и даже внуки, почти такие, как ты по возрасту. Куда же я от них, а, Вань? И тебя у мамки не заберешь, ведь она без тебя не выживет! Или я не прав?
Ванька шмыгнул сопливым носом, неуклюже уткнулся раскрасневшейся мордахой в плечо Егора Данилыча и, еще несколько раз всхлюпнув, тихо выдавил из себя:

- Не сердись, дядь Егор! Я не хотел... Че-то слюни пустил, как девка.

Данилыч обнял пацана за плечи, слегка встряхнул, заглянул ему в слезящиеся глаза и по-отцовски поцеловал в лоб.

- Все у тебя будет как надо! Поверь мне! Я жизнь прожил, людей и всяких тварей повидал. Ты, Ванька – настоящий! И мы с тобой навсегда друзьями останемся! Нам скоро работы здесь сворачивать и по домам, но у тебя мой номер мобильного есть. Я двадцать четыре часа в сутки на связи. Ты это знай! Главное, мать береги и никогда не становись подлецом! Обещаешь?
Ванька, ничего не ответив Данилычу, чмокнул его в щетинистую щеку и убежал домой.


Сдав приемочной комиссии преображенные, отремонтированные дома, строители собрались восвояси. Егор Данилыч с супругой уже загружал последние коробки со своими пожитками, освобождая съемную квартиру, когда в их дверь кто-то робко постучал. Данилыч толкнул дверь. Там, потупившись глазами в пол, стоял Ванька.

- А, дружище, ты? Ну, заходи! Правда уже и посадить тебя не на что и угостить нечем, все в машину загрузили, но я рад тебя видеть.

Ванька, переступив порог, протянул Данилычу пятерню и еле слышно поздоровался с его женой. Мудрая женщина, которая была с первого дня в курсе этой трогательной дружбы супруга с местным пацаном, потихоньку ушла в другую комнату.
- Я вот помочь пришел. Может, что загрузить еще надо? – промямлил Ванька.
- А на-ка, держи, вот еще коробка с тарелками и кастрюльками осталась, как раз поможешь.


На улице, отдав ключи от съемного жилья хозяйке, Егор Данилыч и его жена пожелали всем доброго здоровья и просили не поминать лихом. Напоследок седобородый строитель подошел к своему юному другу:
-  Ну что, Ванек? Все путем?
- Да, дядь Егор! Все будет четко! Я знаешь, чего сегодня ночью решил? Я после пятого класса в Суворовское училище пойду! Военным хочу быть! А потом – генералом! И потом мамку к себе заберу! И жена у меня будет, как у тебя! Ну, помоложе, конечно, но хорошая! И любить меня будет! А я тебя никогда не забуду, дядь Егор...

 Не сдержав нечаянно нахлынувших предательских детских слез, Ванька встрепенулся, утер рукавом куртки мокрый нос и, как молодой жеребенок, на своих неокрепших, разъезжающихся в снежном месиве ножульках рванул, не разбирая дороги, куда глаза глядят...
46 Жизнь после...
Ирина Вебер 2
Я был желанным ребёнком, как говорят мои родители.
Мой отец сказал, что осуществил задуманное не откладывая, потому что в ту ночь, когда он любил маму, ему хотелось зачать героя.
А ещё он сказал, что в жизни всегда старался и, естественно, этого требовал от меня. Я тоже старался, пока не пришёл тот день, который полностью изменил мою жизнь.
Возьмём к примеру 1 минуту. Что это такое? - Это всего лишь кусочек времени.
В 1 часе-60 минут. В сутках-1440 минут. К 22 годам я прожил 11563200 минут. А затем 1 единственная секунда выпала из моего жизненного графика. По какому-то промыслу судьбы, эта единственная секунда была важнее всех моих миллионов минут, которые я прожил.

Международный конкурс молодых пианистов.
Я стаю за кулисами с другом Удо. Мы участвуем в этом конкурсе.
Ведущий объявляет очередного конкурсанта:
- Манфред Пауль. Соната си минор Ференста Листа.
Извините, господа. Исполнитель хочет заменить объявленное произведение. Он исполнит Бетховена, сонату № 13 ми бемоль мажор.

-Он играет твой номер, Маркус! Это просто неслыханно! Он специально это сделал!
Монстр!

Я в смятении и в сильном возбуждении. Что делать? Отказаться от участия в конкурсе?
- Помнишь в Праге, когда я выбыл из конкурса? Что ты мне сказал?- Можно проиграть, но нельзя сдаваться! Маркус, иди и играй! Ты лучший!

- Следующий конкурсант Маркус Шох, который будет исполнять то же произведение, что и Манфред Пауль.
- Нет смысла играть дважды один и тот же номер, поэтому я буду играть тоже  Бетховена, но сонату № 17 ре минор.

Итоги конкурса: 3 место - Удо Барайс.
                2 место - Манфред Пауль.
                1 место - Маркус Шох.

- Маркус, сынок, поздравляем тебя! Я была в жутком напряжении от этого конкурса, поэтому мы с папой  едем в ресторан расслабляться, есть устриц и праздновать твою победу. Ты с нами или у тебя с Элен другие планы?
- Да, расслабляйтесь, родители, теперь можно и отдохнуть.
Весело говоря это, я оступился, шагнул на проезжую дорогу и в ту же секунду был сбит машиной. Всего 1 секунда, но именно она изменила всю мою жизнь.

Прошло 4 месяца.
Клиника для инвалидов-колясочников.

Я ни с кем не общаюсь, потому что не хочу никого видеть. Мне всё равно, что вокруг происходит: день или ночь, солнце или дождь. Я никогда не встану с этой инвалидной коляски. Я не слышу музыки. Она умерла в моей душе. Жизнь для меня кончилась.

Элен с большим трудом удалось увидеться со мной.
- Зря ты пришла. Теперь у нас всё не так. Я не смогу жить по новому, помня наше  прошлое.
- Маркус, я понимаю, что ты чувствуешь. Я пришла тебе сказать, что я тебя не брошу, чтобы не случилось сейчас или в будущем. Мы можем быть вместе так же, как и раньше.
- Это бессмысленно. Мы ничего не можем, ни-че-го! Понимаешь? Теперь у тебя своя жизнь, а у меня своя. Если, действительно, хочешь мне помочь, то оставь меня в покое.

Не далеко от реки  группа колясочников моего возраста пытается играть на баскетбольной площадке. Среди них выделяется Ридрих. Думаю, что он старше меня лет на 5. Очень активный, ершистый, говорун и задиристый. Всё время цепляется ко мне, называя меня "Принц молчун". Я не реагирую на его подколки. Мне всё равно, что обо мне думают и говорят. В душе пустота, а сердце окаменело. Я не хочу жить.

Подъехав по мосткам к реке, я смотрю на воду. Если поднять тормозной рычаг от коляски, то она скатится в воду, которая  меня манит и зовёт. Я знаю, что это будет быстро и не так мучительно...
От холодной воды я слегка запаниковал и с усилием заставил себя не делать беспорядочных движений руками. Погружаясь глубже в воду, я не дышал какое-то время. Но вот легкие не выдержали, и я вдохнул воды.
Далее я уже ничего не чувствовал...

- Маркус, Маркус, чёрт бы тебя побрал! Ты что наделал? Зовите срочно на помощь санитаров!
Ридрих  крутил изо всех сил колёса своей инвалидной коляски к мосткам реки. На мостике его коляска перевернулась. Ридрих упал. Подтягиваясь на руках, он пополз к воде. Нырнул в воду. "Где ты,  Маркус?". Найдя, схватил его  за волосы и стал поднимать. Далее пришли на помощь санитары и вытащили их из воды.

Сегодня у Ридриха день Рождения. Я заехал к нему в палату. Он сидел грустный и подавленный.
- Ты почему такой?  У тебя же день Рождения! Я тебя поздравляю!
Ридрих показал письмо.
- От родителей. Как и каждый год. Они считают, что это лучше, чем смотреть на сына-инвалида... Моя возлюбленная тоже отдалилась от меня. Я её понимаю. Классная была женщина. Нас связывал не только секс. Не, секс, конечно, тоже, но у нас были и чувства.... День Рождения. ...Да кому мы нужны? ...Нас ведь и за людей не считают. Осталось только умереть.
- Ты нужен мне. Если бы не ты, меня уже здесь не было. Мы не должны умирать, пока
не узнаем для чего это всё так и какой в этом смысл. Вместе мы всё выдержим.
- Извини меня, Маркус. Иногда я бываю невыносим.
- Иногда? Да, ты всегда невыносим!
- Я же не специально. Наверное, дело в том, что я ненавижу это кресло..... Так ты хочешь сегодня повеселиться? Тогда давай за мной.
Мы  ехали по подвальным коридорам клиники, затем по тёмной, пустынной улице и оказались в ночном клубе.
Ридрих оплатил двух девчонок, которые крутились на шесте, демонстрируя нам свои упругие и молодые тела. Я пил пиво, кивал головой в такт громкой музыки и с интересом осматривался. Вокруг всё сверкало разноцветными огнями. Было шумно: все пили, танцевали и целовались.
- Ну, как? Нравится?
- Да, я никогда не был в таких клубах.
- Эй, Мони, иди сюда! Это Маркус и сегодня он твой. Кити, покажи мне свою комнату? Но сначала поцелуй меня.

-Привет, красавчик. Я Мони... нам сегодня будет очень хорошо.
Уже в своей комнате, Мони разделась и легла на кровать.
- Иди сюда.
Я с трудом забрался на её ложе и Мони начала меня раздевать.
- Ты, не такой, как все. В тебе есть что-то особенное. Ты художник?
- Сейчас я никто. И даже не знаю смогу ли я быть с тобой.
Мони начала меня ласкать.
- Смотри, поднимается... уже стоит! Ты можешь, ты мужчина!
В момент оргазма в моей голове впервые после аварии зазвучали какие-то музыкальные звуки. Они были хаотичны, но звучали чисто и красиво!

Вбежала полуголая Кити и закричала, что Ридриху плохо и ему срочно нужен врач.

На следующий день я отправился к Ридриху. Он лежал под системой и с дыхательной маской.
- Привет. Ну, как, тебе лучше?
- Да, врач сказала долгоиграющую пластинку не покупать.
- Не говори глупости. Через пару дней освободишь койку.
- Вот и я про это. Маркус, я не хочу умереть в больнице.
- А кто тебе сказал, что ты умираешь?
- Я же чувствую. Сердце совсем ослабло. Скоро остановится.... Почему именно у меня мышечная атрофия?...  Иногда я себе внушаю, что в следующей жизни мне будет лучше. Если она вообще будет. Буддисты говорят, что новая жизнь начинается так же, как  закончилась старая. Тогда больница не лучшее место. Я хочу умереть там, где мне хорошо.

Ночью мне снилась Элен. Она играла на своей виолончели мою мелодию.

Утром ко мне приехал  Удо.
- Как дела? Выглядишь хорошо. Как там музыка?
- Музыка?
- Ну да, ты же пианист. И конкурс показал, что ты лучший. Я понимаю, человеку нужны творческие паузы, чтобы освободить голову и сердце, но приходит момент, когда нужно снова начать.
- Снова начать? Удо, ты что? Я больше не играю.
- Как это понимать? А почему? У тебя есть руки! Сколько на свете произведений, которые играются без педалей! Бах, например. Я понимаю, что авария стала для тебя переломным моментом. Ты воспринял её, как непреодолимый удар судьбы, но для музыки это не имеет значение. Ведь музыка находится у тебя в душе, а не в ногах.
Вспомни Бетховена, который написал 9 симфонию будучи глухим. Да ещё и сам дирижировал. Он читал по губам певцов и таким образом ориентировался в произведении. Благодаря железной воле, его глухота потеряла значение.
Господь щедро одарил тебя талантом и ты просто не имеешь право его губить.

После разговора с Удо, я позвонил родителям и сказал, что курс реабилитации заканчивается. Через 2 недели меня выписывают и мне нужна квартира, которая соответствовала  бы определённым требованиям для инвалидов. К тому же я собирался жить там не один.

- Ридрих, собирайся, ты едешь со мной. С врачами всё договорено. Мы будем жить вместе.

Квартира удобная и комфортабельная. Наши комнаты рядом. Ридрих сияет и шутит.

Элен, узнав, что я уже живу в квартире, навестила  меня. Как же я её люблю!  Какой же я болван! Я просил у неё  прощения. Мы занимались любовью и это было прекрасно.

- Маркус, иди сюда! Смотри, в этой газете написано, что Манфред Пауль, который украл твоё произведение и колесил с ним по свету, возвращается в Европу!
- Ну, что ж. Он молодец.
- Что значит молодец? Если верить тому, что здесь написано, то настоящим виртуозом был ты!
- Ридрих, всё это в прошлом.
- Он приезжает в Зальцбург и будет выступать на заключительном концерте. Ты тоже должен там выступить! Ты имеешь полное право это сделать, как победитель конкурса. Такое нельзя прощать!
- Я повторяю, что больше не играю. Ты хочешь, чтобы я стал посмешищем?
- Этот концерт будет через 8 недель. Нельзя прятаться в кусты.... Ты просто боишься... Если бы я умел играть, как ты.... Знаешь, мне нечего оставить после себя, а ты можешь войти в историю. ...Я не сентиментальный нытик, но если бы ты сыграл для меня, то...
- Хорошо, Ридрих, я буду играть на этом концерте. Для тебя.

В ночь, перед выступлением Ридриху стало совсем плохо. Он тяжело и с трудом дышал. Я хотел вызвать врача, но  он упросил меня не делать этого.
- Ты же знаешь, что я не хочу умирать в больнице.... Маркус, я хотел тебе сказать... Ты единственный из нас, кто может доказать, что мы, инвалиды, чего-то стоим.... Я на тебя надеюсь.... И я тобой горжусь.
- А я горжусь тобою.
- Ну, всё, катись отсюда. Завтра ты должен выглядеть бодрым и свежим.


Ридрих смотрел трансляцию концерта по телевизору. Он слушал игру Маркуса и улыбка не сходила с его лица. А слёзы текли по щекам.
Бурных аплодисментов и восторженных оваций он уже не услышал.
47 Элвис
Владимир Зангиев
  Он уже проснулся. Я слышу его возню за спиной: бумажное шуршание, стеклянное
побрякивание, приглушенное покашливание. Солнце давно в зените, а он только поднимается с постели... нет, скорее с ложа, ибо постелью это не назовешь. Я продолжаю поливать клумбу и делаю вид, будто его не вижу. Почему я не замечаю его? А потому что я - иностранец, белый,европеец. А он - местный абориген, индеец. И к тому же, выходец из побласьона, из самой низшей ступени общественной пирамиды. И он это четко усвоил, впитал, можно сказать, с молоком матери. Он должен первым поздороваться и только после этого я могу себе позволитьснизойти до его уровня и пренебрежительно проронить несколько любезных фраз. Иначе нельзя, я в этой стране гость и не мне рушить ее вековые устои. И руки ему подать я не могу - этого уже не поймет мой патрон, тот, который дает мне работу и кров. Для хозяина я хоть и обреро (работник), но белый иностранец, а значит, загадка. Здесь на какой бы ступени общественной лестницы человек ни находился, всегда завидует европейскому происхождению иностранца. И я уже привык к постоянному повышенному вниманию к собственной персоне. Привык к тому, что должен держаться обособленно в местном обществе, ориентироваться на богатых, поддерживать с ними подобие дружбы, правда с некоторыми меркантильными умыслами с обеих сторон: с моей - как бы побольше сорвать суэльдо (оплата) и при этом поменьше трудиться, с их - загрузить меня по полной работами, не входящими в контракт, и при этом ухитриться возможно больше недоплатить мне. Что поделаешь, таковы здешние нравы.
- Буэнос диас, сеньор!- наконец раздается у меня за спиной веселый хриплый голос.
- ОлЯ, Элвис!- равнодушно отвечаю я на приветствие, продолжая внимательно изучать водяную струю из шланга.
- Не правда ли, сеньор, сегодня прекрасное утро!
- Несколько жарковатое. Впрочем, уже и не утро вовсе, а день. Ты утро проспал, бэсино (сосед).
  Индеец глупо улыбается и согласно кивает своей курчавой немытой шевелюрой:
- Это верно. Я вернулся домой только под утро.
  Я откровенно ухмыляюсь про себя: и это он называет домом! Жалкий полиэтиленовый полог, натянутый под деревом в углу между столбом и сараем. Натаскал какого-то хлама с ближайшей помойки, соорудил себе ложе и радуется жизни как ребенок. У него там даже телевизор есть. Я-то это знаю наверняка. Вон и провод-времянку кое-как приладил к столбу и протянул к своему жилищу. Даже не удосужился замаскировать как следует. Я хоть и не подаю вида, но мне жалко Элвиса и поэтому вынужден не замечать, что он по сути дела крадет у меня электричество, ведь я здесь приставлен взирать за порядком и должен докладывать хозяину о замеченных нарушениях. Ладно, в случае чего, оправдаюсь, мол, не ведал, не знал, не видел. Опять скажу, что в Европе не воруют и всё такое прочее. Хозяин поверит, для них
тут эта сказка представляется действительностью.
- Дон Владимир, могу ли я вас попросить об одном одолжении?- доносится до меня из угла.
  Я неторопливо скольжу взглядом в сторону вопрошающего. Элвис уже полностью выбрался из-под покрывавших его грязных лохмотьев и почти голый сидит на поломанном пластиковом ящике из-под пива. Его смуглое коротконогое тело прикрывают лишь широкие выцветшие неопределенного цвета шорты.
- Говори, я слушаю.
- Не могли бы вы полить на меня из шланга?
- Нет. Ты ведь знаешь, хозяин будет недоволен, если увидит. Иди искупайся в бассейне, ты знаешь где он находится.
  Небольшой бассейн, где воды - пониже колена, находится здесь же, в тридцати метрах выше по улице. Элвис ленив, как и все латиносы, ему лень подниматься и идти умываться. Он поколебался некоторое время и, всеже, сделав над собой усилие, нехотя поднялся и вразвалочку поплелся к бассейну. Откровенно говоря, я брезгую в этом мутном отстойнике даже руку намочить. Вечно там болтаются какие-то потрёпанные типы, шелудивые уличные псы утоляют жажду, грязные индейские ребятишки в летний зной весело плескаются здесь, справляя большую и малую нужду прямо в воду. Но у Элвиса, видимо, стойкий иммунитет против подобной заразы. Он не боится инфекции. С четверть часа латинос блаженствует среди зловония: плещется, хрюкает, полощет во рту... Освежившись таким образом, возвращается
к своему пристанищу. Скоро ему потребуется кушать, а еды, как всегда, у него нет
прозапас, ее еще предстоит заработать. Поэтому бездомный индеец отправляется на ближайшую помойку, привычно роется там, тщательно выискивая старые жестяные крышки, прохудившиеся ведра, тазики, сковородки, кастрюли.., обрезки шпагата либо тонкого электрического кабеля, какие-то деревянные бруски. Тяжело нагрузившись, всё это он притаскивает в свой вонючий угол и начинает ладить импровизированное подобие эстрадных ударных инструментов: делает каркас из брусков и на него навешивает найденные крышки, кастрюли, тазики... Здесь же настраивает свой инструмент и репетирует. В это время он так увлечен, что ничего не замечает вокруг, весь погрузившись в звуки. И такие джазовые импровизации выделывает на ржавых тазах и мятых кастрюлях! Заслушаешься. А голос!.. это уже вовсе не тот пропитый и каркающий, которым он пользуется в быту. Теперь звучит полноценный
сценический баритон. Элвис - музыкант, уличный профессиональный. Тем он живет и кормится. Иногда, в летние месяцы отправляется в турне на побережье - веселит отпускников на пляжах и бульварах Ла Серены, Вальпараисо, Вальдивии... Никого не интересует - кто он такой, как его настоящее имя. Элвис и всё тут. Прозвище напрочь сжилось с ним. В центральных районах Сантьяго многие слушатели так и знают его под этим именем.
  А теперь тихо! Идет отлаживание инструмента. Звуки сплетаются в комбинации, рождая мелодичные аккорды. Сейчас Элвис - бог, нищий индейский уличный бог. На улицах чилийской столицы много уличных музыкантов, играющих на гитарах, на барабанах, на флейтах и трубах, даже встречал я играющего на арфе. Но Элвис - один. Только он может извлечь божественные звуки из помятых тазов и прогоревших сковородок.
 Но вот репетиция закончена, в пустом желудке у "бога" начинает урчать - организм требует свое и надо подумать о хлебе насущном. И Элвис, взгромоздив на спину свою незамысловатую конструкцию, отправляется добывать пропитание. Он подмигивает мне на прощание и весело кричит:"Аста пронто! (До скорого!)".
  Я небрежно киваю в ответ. Сам продолжаю возиться в клумбе с цветами и думаю о нем. Слухи разные ходят. Говорят, у него на юге Чили большая семья, есть дом и хозяйство... а раньше он работал на телевидении - вел какую-то музыкальную программу...

*  *  *

  А вечером Элвис еле притащился в свой угол. С какой-то измызганной подружкой. Без инструмента (завтра значит будет сооружать новый, у него это быстро получается - уже привык, поднаторел). То ли он ее тащил, то ли она его - не разберешь. Оба в стельку пьяные, либо обкуренные марихуаной. Тяжело опираются друг о дружку и так продвигаются. Физиономии расцарапаны в кровь, одежда измазана в свежей грязи. Ничего особенного - это их жизнь. Нам не понять их, они не понимают нас. Вроде, как бы, сосуществуют разные параллельные миры, слегка контактируя друг с другом.
  Утром, как всегда, я занят зелеными насаждениями: поливаю, выщипываю травку, рыхлю землю и прочее. Ближе к полудню Элвис тяжело выползает из-под полога, здоровается со мной и, взгромоздившись на свой ящик, принимается в осколке зеркала изучать ссадины на своей физиономии. Он нежно трогает засохшие царапины грязными потрескавшимися пальцами и сокрушенно прищелкивает языком. Я сочувственно спрашиваю:
- Что, досталось тебе вчера?
- Да я совершенно не помню откуда у меня это взялось,- усмехается Элвис.- Помню, купили с друзьями пиво, выпили его. Потом пришли еще двое. Мы угостили их. У них не было денег. Один говорит:"Я сейчас приведу женщин..." и ушел. Мы пили еще что-то, кажется "Токорналь". Женщин привели двух... или трех. Иностранки... из Перу... я выбрал самую красивую. А тот, который привел их, все время указывал мне на другую. Надоел, каямпа (поганый гриб). Затем... кажется я ушел с ней... Карамба, точно не помню. Ладно, это не важно. Но откуда у меня эти царапины?
- А где твоя иностранка?- интересуюсь я.- Хоть бы познакомил с ней.
  Элвис самодовольно улыбается и показывает большим пальцем за спину в свой закуток:
- Там, спит еще.
  Но затем спохватывается и, посерьезнев, продолжает:
- Сеньор шутить изволит? Разве вам интересно знакомство с глупой индейской женщиной? Ваши белые женщины вон какие красивые: блондинки, голубоглазые. На меня такие и не смотрят.
- Не расстраивайся. Тебе хватает своих женщин,- успокаиваю я бродягу.
  В это время под пологом зашевелился ворох тряпья и из-под него выползло нечто
человекоподобное. Но такое потасканное, грязное и вонючее, что человека признать в нем можно лишь с большим трудом. Да, гурманские чувства амурных отношений моего чилийского знакомого имели сугубо специфический оттенок. Красота перуанки выходила за рамки моего понимания о прекрасном. Но, как известно, о вкусах не спорят...
- Вот, Каролина, познакомься, этот сеньор русский, он мой друг, его зовут дон Владимир,- с гордостью показал на меня Элвис.
  Каролина, раскрыв неопрятный щербатый рот, дебильно уставилась на меня. Некоторое время она бесцеремонно разглядывала меня, словно перед ней предстало какое-то диковинное экзотическое животное, а затем, вытянув заскорузлый указательный палец, спросила, обращаясь к Элвису:
- Это далеко отсюда... Русия?
- Да-да. Дальше, чем Перу. И даже дальше, чем Бразилия,- тоном знатока стал объяснять индеец.
- Как ваши дела, сеньор?- наконец решилась она задать мне традиционный у латиносов вопрос.
- Более или менее,- тоже традиционно ответил я.
  Но до нее, кажется, не дошел смысл моего ответа, она просто трудно вникала в разгадку того, что какое-то непонятное ей существо из другого мира издает звуки на ее языке. Это для бедняги было событием жизни. Я же понял, что на сегодня достаточно впечатлений для моей новой знакомой и на том беседа закончена. А посему, любезно кивнув на прощанье влюбленным, я спешно ретировался со своим садовым инвентарем вглубь территории.

*  *  *

  Вчера патрон был очень недоволен, раздражен, темпераментно жестикулировал, разговаривая с проверяющим инспектором из муниципалитета. А сегодня выяснилось, что инспектор подал рекламацию на то, что наша улица захламлена мусором, не соблюдаются санитарные нормы. Теперь дону Мигелю придется платить мульту (штраф). Утром шеф вызвал меня к себе в офисину и уже обычным успокоившимся тоном прояснил ситуацию. Я заметил, в рядах его свиты царило непривычное оживление. Это уникальное событие для меня здесь - видеть как напускающие на себя при мне важный напыщенный вид служащие-латиносы, кроме обычных пустых разговоров в рабочее время, заняты наконец хоть каким-то делом.
  Одним из шагов по восстановлению санитарного порядка дон Мигель наметил: выдворение с подведомственной территории бездомного Элвиса.
  Моя задача - очистить угол от всего, что туда натаскал уличный музыкант. Мне жаль Элвиса, но я ничего не значу в этом мире, а ему уже объявили решение дона Мигеля. Бездомный заметно расстроен, беспорядочно суетлив, но хочет показать будто ему всё нипочем. И тут я вполне понимаю его. Трудно покидать привычное обжитое место. Говорят, прожил он здесь года три или четыре. Теперь нужно искать новое пристанище. А это не так просто, ведь здесь не Россия. Каждый клочок земли имеет хозяина, который зорко следит за тем, чтобы никто не покусился на принадлежащую ему частную собственность. Что поделаешь - мир развитого капитализма!
  Мы перебрасываемся с Элвисом ничего не значащими фразами. Да и чем я могу его сейчас утешить? Чилийцы, сами по себе, - народ, не поддающийся унынию. Живут настоящим моментом. Радуются тому, что имеют. Если же что-нибудь усложняет их жизнь - то просто надеются, что завтра будет лучше. И всегда готовы к веселью, шутке. Не зря здесь бытует такая поговорка. Когда чилийца в разговоре спрашивают в первый раз: как дела? Он радостно сообщает: всё хорошо! Дальше, во второй раз на данный вопрос он уже отвечает без улыбки: более или менее. В третий раз на этот же самый вопрос он срывающимся голосом признается, что дела дрянь, работу потерял, жена болеет, детей не во что одеть и т.д. Таков их национальный менталитет. Народ малочисленный, но гордый. И когда чилийца спрашивают:"Вы
местный?" Он с достоинством отвечает:"Soy chileno como porotos!"(Я чилиец словно
поротос!- чилийская фасоль, из которой готовят национальные блюда). Поэтому я не
успокаиваю Элвиса, а непринужденно интересуюсь:
- Куда теперь пойдешь?
  Он беззаботно оскаливается желтозубой улыбкой и делает неопределенный жест рукой:
- Сантьяго - город большой, места хватит.
  Дальше он деловито укладывает какое-то свое тряпье в огромный матерчатый узел, еще что-то собирает в пару драных полиэтиленовых пакетов и на этом, видимо, сборы завершаются. Я не могу со спокойствием взирать на всё это, а посему углубляюсь в свои клумбы, но не выпускаю из поля зрения беднягу. Вот он напоследок тоскующим взглядом окидывает место, некоторое время служившее ему надежным пристанищем, и решительно отворачивается. До меня только доносится удаляющееся:
- Чао, русо. Кэ те вайа бьен! (Пока, русский. Желаю тебе всего хорошего!)
48 А потом я проснулся
Олег Поливода
                *       *       *
Я стоял один посреди бескрайней пустыни.

Нет, это даже не пустыня была – в пустыне есть пусть чахлая, но хоть какая-то растительность, а если и ее нет, то есть песок. И в любой пустыне есть жизнь. Здесь же не было ничего, а только черная, выжженная земля. До самого горизонта, всюду, куда падал мой взгляд -  только черная, выжженная земля. А над головой – темное и тягучее, как мед, небо.

И я знал, что теперь так выглядит вся, абсолютно вся наша планета: ни деревца, ни малейшей травинки, а только черная, выжженная земля. Даже и камней нигде нет, а лишь пепел и мрак.

Нет больше и людей, я остался один во всем мире.

Такого ужаса я еще никогда не испытывал в своей жизни. Оставалось только одно – умереть. Но и умереть я не мог, мне придется жить здесь до скончания века. Хотя какая глупость сказать: «до скончания века»! У этого века нет окончания!

Это был ад.

А потом я проснулся...

                *       *       *
В кресле, напротив моей кровати, закинув ногу на ногу и поигрывая тростью, сидел элегантный господин. Был он в модном костюме с бабочкой. Его лица я разглядеть не смог, это было какое-то ускользающее лицо. Я только и смог заметить холеную козлиную бородку. Или не было никакой бородки?

- Проснулись? Вот и славненько! – объявил он.

- Вы кто? – спросил я, еще не успев как следует очнуться от сна.

- Бросьте! – резко сказал он. – Все вы прекрасно понимаете!

- Что вам надо?

- А то вы не догадываетесь! – усмехнулся господин. – Или и правда не догадываетесь? Тогда я ошибся адресом, милостивый государь!

Господин стал подниматься с кресла, но я остановил его:
- Постойте! Вам нужна моя бессмертная душа?

- Какие высокопарные слова! – элегантный господин скривил свою физиономию. – А вы уверены, что душа существует? Может быть, это всего лишь ваша фантазия? Но даже если она и есть, то вы точно знаете, что она бессмертна?

Мне надоели эти экивоки, а потому я спросил прямо:
- А что я получу взамен?

- Это уже деловой разговор! – обрадовался господин, потирая руки -  А взамен вы получите умение!  Вы будете уметь все. Абсолютно. Все, что сами пожелаете! Золотые руки, как принято говорить. Захотите, например, поменять в своем доме сантехнику – а вам давно пора, между прочим – сами ее и поменяете. И мастера вызывать не надо! Вы только представьте, какая экономия!

- Всего-то? – презрительно спросил я.

- Как же «всего-то», милый вы мой, что вы! Неужели вы ждете от меня подобной пошлости? Представьте себе: если вы вдруг захотите денег, вы их сможете легко заработать! А не хотите зарабатывать – и черт с ними, с деньгами! Потому что я в придачу даю вам и «золотой голос», так сказать. Вам стоит только попросить – и вам дадут в долг, последнюю рубашку снимут и отдадут! И, заметьте, не будут требовать возврата.!  И любую бабенцию соблазнить - это тоже запросто! Секретаршу вашего шефа, например. Вы ведь давно положили на нее глаз. А, проказник вы этакий?

Господин весело расхохотался и погрозил мне пальцем. А потом спросил:
- Так что? Заключаем договор?

Я боялся боли и вида собственной крови, а потому осторожно поинтересовался:
- Я должен подписать его кровью?

- Какая кровь, дорогой мой! – воскликнул мой собеседник. – Право, вы начитались дурной литературы! Мы ведь с вами джентльмены. Или, если хотите, купцы. А слово купеческое… сами знаете! Достаточно лишь вашего согласия!

И элегантный господин протянул мне руку.

А потом я проснулся...

                *       *       *
- Сегодня на заводе конкурс молодых сварщиков! – сказал мне главный редактор. – Поедешь и напишешь репортаж. Машина ждет внизу.

Редактор не доверял мне серьезной работы, а только такие вот никчемные репортажи, которые никто не читает. Он даже «вы» мне никогда не говорил, хотя я давно вышел из детского возраста.

Когда я зашел в кабинет за фотоаппаратом, начальник отдела Степанов спросил:
- На конкурс сварщиков? Надеюсь, хоть это сможешь написать! А то мне уже надоело править твои статьи!

Степанов презирал меня, как, впрочем, почти все журналисты нашей редакции. Я мучился от такого отношения, я носил этот камень в душе, это ущемленное самолюбие, и не знал, что с ним делать. Несколько раз порывался я уволиться, но мне не хватало решительности. Куда потом? На завод гайки крутить? Но я не умел этого делать. Я умел только писать газетные статьи, хотя они мало кому нравились. А потому я держался за это место, молча снося все обиды и насмешки. И я верил, что рано или поздно напишу такой репортаж, что все ахнут. А больше всего согревала надежда, что когда-нибудь все насмешники заплатят по счету.

Наша редакторская машина стояла с поднятым капотом, а водитель Михеич копался в моторе.

- Скоро поедем? – спросил я.

- Уже приехали! – ответил он. – Не заводится, проклятая! Беги на автобус!

- А дай я посмотрю!

Михеич скептически оглядел меня, но место уступил.

И дернул же меня черт за язык! Чего там смотреть, если я не отличаю карбюратор от аккумулятора? Теперь мне следовало ожидать очередную порцию насмешек и ехидных замечаний от своих коллег. Представляю, как Михеич расскажет им о моих благородных порывах!

Я ничего не соображал в моторе, но руки сами что-то делали.

- Заводи! – объявил я через несколько минут.

И машина завелась!

- А ты мастер, оказывается! – Михеич уже смотрел на меня с уважением. – Не ожидал! А в чем там проблема была?

- Секрет фирмы! Зови в следующий раз! – весело отозвался я.

Автомехаником я уже вполне мог работать!
 
Как, впрочем, и сварщиком. Потому что на конкурсе я вдруг отчетливо увидел, как эти молодые сварщики неумело кладут швы: почти у всех они были кривыми и толстыми.

И опять черт толкнул меня под руку: я подошел к одному участнику и попросил у него сварочный аппарат. Но теперь я был уверен в себе.

- Учись! – снисходительно сказал я, закончив работу.

Директор завод, наблюдавший за этим конкурсом, зааплодировал. И тут же мне предложил:
- Может быть, к нам на завод? Буду платить по высшему разряду! Что вам та редакция? Наверное, копейки зарабатываете!

- Подумаю! – ответил я.

Но и в редакции передо мною разворачивались великолепные перспективы: моя статья о конкурсе получилась живой и остроумной. Это была блестящая статья, никто из наших журналистов не смог бы написать лучше!

- Не ожидал! – заявил Степанов. – Не ожидал!

Через час и главный редактор вызвал меня к себе.

- Прочитал твою статью. Восхищен! – коротко сказал он.

Я осмелел. И предложил:
- А не пора ли назначить меня начальником отдела?

К моему удивлению, шефа не возмутила подобная наглость. Напротив, он осторожно поинтересовался:
- А вместо кого?

- Да хотя бы вместо Степанова!

- А как же Степанов? – удивился шеф.

- Перебьется! Пусть простым корреспондентом потрудится!

- Вы уверены, что справитесь? – задал мне вопрос шеф, перейдя вдруг на «вы»?

- Даже не сомневайтесь!

Когда я вышел из кабинета, секретарша Милочка тоже задала мне вопрос:
- Опять ругал?

Просто вечер вопросов и ответов какой-то!

- Зачем ругал? Хвалил мою статью! – похвастался я.

- Я тоже ее успела прочитать! Восхищена!

И когда она только успела? Может быть, лежа под шефом и читала, если повторяет его слова?

У Милочки были большая грудь и шикарный зад, и я давно облизывался, глядя на нее. Но она демонстративно игнорировала мои воздыхания, за глаза называя меня «от горшка два вершка» или еще хлеще – «окурком».

Мне вдруг захотелось испытать на Милочке свои возможности, и я дерзко заявил:
- Приходи вечером ко мне, вместе статью и обсудим!

- Приду! – сразу же согласилась она и скромно потупила глаза.

И вечером, лежа в моей постели, Милочка говорила с восхищением:
- У меня никогда не было ничего подобного! Какая же я была дура, что раньше не замечала тебя!

- Конечно, дура! – подтвердил я. – И не просто дура, а стерва!

Мне было наплевать на то, как Милочка воспримет мои слова. И на саму Милочку плевать я хотел с большой колокольни! Теперь все женщины принадлежали мне! Да что там женщины! Весь мир лежал у моих ног! Я – властелин вселенной! Я могу начать любую войну, столкнув народы лбами, я могу повелевать людьми, я теперь волен их казнить и миловать!

Но какое может быть помилование? Пришло время платить по счету.

А потом я проснулся...

          *       *       *
Я стоял один посреди бескрайней пустыни.

Нет, это даже не пустыня была – в пустыне есть пусть чахлая, но хоть какая-то растительность, а если и ее нет, то есть песок. И в любой пустыне есть жизнь. Здесь же не было ничего, а только черная, выжженная земля. До самого горизонта, всюду, куда падал мой взгляд -  только черная, выжженная земля. А над головой – темное и тягучее, как мед, небо.

И я знал, что теперь так выглядит вся, абсолютно вся наша планета: ни деревца, ни малейшей травинки, а только черная, выжженная земля. Даже и камней нигде нет, а лишь пепел и мрак.

Нет нигде и людей, я остался один во всем мире.

Это был ад. И этот ад на земле создал я.

Я никак не мог вспомнить, как звали меня в прежней жизни: Адольф, Сосо или как-то еще? Но впереди у меня была целая вечность, чтоб вспомнить и свое имя, и все свои преступления против человечества и некогда прекрасной планеты под названием Земля…
49 Безымянная высота
Олег Поливода
          ***
- Так ты говоришь, мы легко можем ее взять? – спросил командир взвода с позывным Ворон, рассматривая высоту в бинокль.

- Легко! – возбужденно подтвердил разведчик. – Там всего-то один пулеметный расчет!  Ну, и часовые, естественно. Видимо, не очень-то и нужна врагу эта высота. Ночью мы подползем и вырежем всех к чертовой матери! Без шума и пыли!

- А на кой нам это высота? – усомнился Ворон. – Она не имеет никакого стратегического значения! Да и открою тебе секрет: наступать мы планируем совсем в другом месте. И когда начнется наступление, враг и сам побежит с высоты, сверкая пятками.

Говорить о предстоящем наступлении Ворон, конечно, не имел права. Но ему было всего девятнадцать лет, и он очень хотел блеснуть перед опытным разведчиком своей осведомленностью.

Но разведчик почему-то не оценил такого доверия и обиделся.

- Это ведь наша земля! Наша! – сказал он, повышая голос. - И когда еще начнется то наступление? А вернуть высоту мы можем уже сейчас! И не только можем, но и должны! Понимаете, должны! Чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим!

А потом помолчал и поинтересовался:
- А как она, кстати, называется, эта высота?

- Не знаю. Не помню. Может быть, и нет у нее никакого названия. Безымянная.

- Так, значит, будем брать?

Но Ворон все еще колебался.

- Надо бы командиру роты доложить, - сказал он, размышляя.

- Зачем? Вы ведь знаете нашего Коршуна! Сейчас начнется: «Нельзя без приказа!», «Не могу брать на себя такую ответственность!» - горячо возразил разведчик. – А когда мы заберем высоту, то ему и деваться будет некуда. Наша – и все! Не отдавать же обратно!

- А-а! Семь бед – один ответ! – решился вдруг Ворон. – Действительно ведь – наша священная земля! Кто сможет возразить? Действуй! А там будем посмотреть!

 Была у Ворона такая присказка: «будем посмотреть». Глупая, почти что детская, но, повторяя ее, Ворон чувствовал себя опытным командиром. И повоевавшим не меньше того же разведчика. Хотя в настоящих боевых действиях Ворон еще не участвовал.

          ***
Всю ночь Ворон из окопа вглядывался в высоту, ожидая самого страшного. А самое страшное – если там начнется стрельба. Значит, операция провалилась, и разведчики погибли. А за такое могут и расстрелять! Командир роты Коршун хотя и слыл человеком нерешительным, но не щадил не своих, ни чужих. Отдать приказ о расстреле своего солдата или даже командира взвода, ему как два пальца об асфальт.

Моросил холодный дождь, шинель, которую Ворон накинул на плечи, промокла и стала тяжелой. И Ворон дрожал всем телом – то ли от холода, то ли от возбуждения. Но и уйти в блиндаж он не мог. В блиндаже еще хуже. А так у Ворона было обманчивое впечатление, что он контролирует ситуацию. Хотя он ничего не контролировал. Все теперь зависело от разведчиков, от их ловкости и дерзости.

Под утро приполз разведчик и возбужденно зашептал на ухо Ворону:
- Все сделали! В живых никого не оставили! Высота наша!

Можно было говорить во весь голос, но разведчик, видимо, все еще чувствовал себя на той безымянной высоте.

- У нас есть потери? – спросил Ворон.

- Какие потери! Все чисто сделали! Враги и не поняли ничего! Так все и отправились на тот свет, не успев помолиться своему дьяволу! Я лично двоим врагам горло перерезал!

И разведчик нервно засмеялся.

Ворон увидел на гимнастерке разведчика кровь, и его передернуло. Сам он еще никого не убил. Тем более – ножом. Ворон пока что не привык к смерти, пусть это и смерть врага…

Высоту взяли, но что с ней надо делать дальше? Вот в чем вопрос!

- Перебирайтесь со своим взводом на высоту. Оттуда и доложите Коршуну о взятии высоты, - подсказал разведчик, словно угадав мысли Ворона.

- А если…

- А если Коршун возмутится, всегда можно вернуться на исходную позицию! Всего и делов! А за то, что мы убили несколько врагов, нас ведь никто не осудит, верно? А могут даже и наградить!

И разведчик снова засмеялся, но уже самодовольно.

Взвод Ворона переместился на высоту, протянули связь, и Ворон доложил командиру роты о взятии безымянной высоты.

- Кто позволил? – взревел Коршун.

- Личная инициатива! – твердо ответил Ворон.

И неожиданно Коршун смягчился.

- Ну, ладно! – сказал он. – Не отдавать же обратно! Если взял, держи! Своими силами!

И взвод Ворона стал окапываться на высоте.

          ***
Ровно в двенадцать ноль-ноль со стороны врага к высоте направились три человека. Шли они, не скрываясь, и несли большие термосы.

- Своих кормить идут! А свои-то – тю-тю! – усмехнулся разведчик.

- Что будем делать? – спросил Ворон у разведчика. – Подпустим их к окопам и тихо – ножами?

- А смысл? – возразил разведчик. – Враг все равно поймет, что высота теперь наша. А потому подпустим чуть ближе – и из автоматов! Пусть враг видит, кто теперь здесь хозяин!

- Я стреляю первым! Без меня не открывать огонь! – поспешно предупредил Ворон. Ему очень хотелось открыть счет своим боевым победам.

Ворон и выстрелил первым, но чуть раньше, чем следовало. Но, кажется, попал: один из членов «кухонной команды» упал, а двое других остановились, озираясь и не понимая, что происходит.

Это и дало преимущество взводу Ворона. Бойцы начали дружно стрелять из автоматов – и в считанные секунды враг был уничтожен.

- Вот так мы и будем их бить! Везде и всегда! Только так – и никак иначе! – сказал разведчик, присев на дно окопа.

А через полчаса враг начал артобстрел высоты. Обстрел был плотным и точным – Ворон еще никогда такого не видел. Взрыв, пламя, дым. Взрыв, пламя, дым. И снова – взрыв, взрыв, взрыв, без конца.

Это был ад.

Рядом с Вороном одного бойца разорвало на части, и Ворон, упав на четвереньки, стал блевать. Его выворачивало наизнанку, и он не знал, как долго это продолжалось. Он не слышал, как прекратился обстрел. Но вдруг Ворон пришел в себя и понял, что разведчик трясет его за плечи и что-то кричит. Сначала Ворон не мог ничего разобрать – видимо, его сильно контузило. Но потом услышал.

- К пулемету, командир! - кричал разведчик. - К пулемету! Враг атакует! Рота – не меньше!

Ворон бросился к пулемету и открыл огонь. Он плохо видел и плохо понимал, но стрелял. Стрелял в белый свет, как в копеечку. Стрелял долго, как ему показалось. Стрелял до тех пор, пока рядом не разорвалась граната – и пулемет превратился в груду металла. Ворон все еще пытался нажимать на гашетку, но вдруг увидел, что и нажимать больше нечем – у него нет правой руки. Только что была – и нет. Ворон с удивлением смотрел на то, что осталось от его руки: кусок мяса и кость. И много крови, которая бьет фонтаном из раны. Смотрел и не мог поверить, что руки нет теперь. В горячке боя Ворон ничего не почувствовал.

- Держись, командир! – говорил разведчик, жгутом перетягивая Ворону обрубок руки. – Мы еще повоюем! Ты посиди здесь пока! А я - к нашим! Враг рядом!

Лежа на спине, Ворон видел угасающим взглядом, как, удаляясь, бежит по окопу разведчик. Видел, как сверху на разведчика тенью упал враг и одним взмахом руки перерезал ему горло. Видел, как враги ворвались в окоп и саперными лопатками добивают солдат его взвода.

А потом прямо перед Вороном появился враг и перекрыл обзор. И когда враг, размахнувшись, вонзил Ворону штык в сердце, Ворон больше ничего не видел.

- Ворон, Ворон! – кричал в телефонную трубку командир роты Коршун. – Что там у тебя происходит? Почему молчишь? Ворон!

Но не было уже никакого Ворона. И его взвода тоже не было.

          ***
Коршуну позвонил командир батальона Сокол и задал вопрос:
- Почему у тебя идет бой? В чем дело?

- Взяли высоту. Враг атакует. Пытаемся держаться! – коротко доложил Коршун.

- Взял – держись! Зубами! Отвечаешь головой! – приказал Сокол.

Получив приказ держаться, Коршун поднял свою роту в лобовую атаку.

И все закончилось через двадцать минут: враг расстрелял роту Коршуна из крупнокалиберных пулеметов. Тех же, кто залег и пытался отползти, добивали из минометов.

В свои окопы вернулись только шесть человек. Бойцы вынесли с поля боя и Коршуна, раненного в живот. Но жил Коршун недолго. Дрожащей рукой он достал из кобуры пистолет и выстрелил себе в рот.

          ***
Сокол был не только опытным воякой, но и осторожным человеком. А потому перед тем, как штурмовать высоту, он послал туда разведчиков. Вернувшись под утро, разведчики доложили: враг основательно укрепился на высоте, стянул туда не только десятки пулеметов, но и целую артиллерийскую батарею.

Затем Сокол провел короткое совещание с командиром полка Беркутом. Беркут обещал поддержку авиацией и артиллерией.

Но он дал и другое обещание, более ценное: если атака батальона захлебнется, то Беркут двинет на высоту свой полк.

- Возьмем мы эту проклятую высоту! Любыми силами и средствами, но возьмем! – заявил Беркут.

И сдержал свое слово: двадцать минут высоту утюжила авиация, а потом еще полчаса – артиллерия. Но всех врагов уничтожить не смогли, и когда батальон Сокола пошел в атаку, его встретили яростным огнем.

Атака захлебнулась. Но Беркут выполнил и второе свое обещание: послал на штурм высоты свой полк.

Понеся большие потери, полк все-таки занял безымянную высоту. Всюду валялись трупы, фрагменты человеческих тел, земля размокла от крови и чавкала под ногами. Стоял невыносимый смрад. Но несмотря на это, полк стал укреплять позицию в ожидании контратаки.

А через два дня, стянув к высоте целую пехотную дивизию, а также авиацию, артиллерию и танки, враг полностью уничтожил полк Беркута.
 
Но и полк, уходя в небытие, утилизировал большое количество живой силы и техники противника.

          ***
В штабе армии обсуждали план предстоящего наступления.

- Предлагаю отказаться от первоначального плана и перенести наше наступление в район безымянной высоты, - заявил командующий армией.

- Это нерационально, - возразил начальник штаба. – На старом направлении все к наступлению готово, да и враг нас там не ждет. Мы легко прорвем оборону! А на безымянной высоте враг очень хорошо укрепился. Кроме того, рельеф местности для наступления не самый подходящий. Мы понесем катастрофические потери!

- Мы там уже понесли огромные потери! – с нажимом сказал командующий. – И вы хотите сказать, что это все – впустую? Вы хотите сказать, что наши солдаты погибли зря? Мы просто обязаны наступать именно там! А потери… Войны без потерь не бывает! Но, как говорит наш Верховный Главнокомандующий, бабы новых нарожают! - и командующий усмехнулся.

И потом веско добавил:
- А наша задача на данном этапе – бить врага! Бить до полного его уничтожения! Нам нужна победа, а мы за ценой не постоим!..

И армия начала наступление…
50 Похождения Беса
Евгений Михайлов
               
Юрка Бескровный в армии имел прозвище Бес (по-нынешнему     говоря, позывной). Просто-напросто первый слог  фамилии. И ему оно даже нравилось. Потому, что у них в роте были, скажем, Жабин и Баранов. Вот им, действительно,  с  прозвищами не повезло. Поначалу ребята даже обижались немного, но потом поняли, что против «обчества» не попрёшь и внимания на формальности уже не обращали.

Но это «дела давно минувших дней». О них речь могла зайти лишь на Дне защитника Отечества, который земляки обычно старались отмечать совместно. Вот и в это 23 февраля хорошо посидели, «приняв на грудь», повспоминали, потом разговор сам собой переместился на сегодняшние темы.
- Ну, что, мужики, полезут хохлы на Донбасс или нет? –  спросил Володька Огарков, по прозвищу Окурок.
- Да куда им! Кишка тонка!- кипятился Генка Баранов.
- Не скажи! Им оружие америкосы постоянно подбрасывают, а дури собственной хватает – заметил Юрка, - Ополченцев могут смять. Как бы нас на поддержку не бросили, чего доброго. Помните, как пели перед дембелем:
Мы по военной двинемся тропе,
Решительно и зло смотря вперёд,
Когда приказ подпишет ВВП
И Табуреткин* в бой нас поведёт.

-  Это ж мы понарошку пели. Да и Табуреткина давно уж нет - возразил Серёга Жабин, - А для всяких неожиданностей контрактники есть.
- Смотря, какая буча заварится. И для нас работа найдётся. Ракетчики всегда на особом счету – не успокаивался Юрка.
- Да брось ты, Бес – загалдели все, - Давай наливай лучше!

Разошлись далеко за полночь. На другой день вся Россия с удивлением узнала о начале Специальной Военной Операции. Президент уверял, что проводится она силами контрактников во имя защиты мирного населения Донецкой и Луганской областей от нацистов.
Вечером того же дня между супругами Бескровными состоялся откровенный разговор.
- Ну что, Аника-воин, на войну пойдёшь? - спрашивала жена Юрку.
- Что ты, Люся! Через пару недель максимум всё будет кончено!
- Помяни моё слово, всё это надолго. Я сердцем чую – вздыхала женщина.  Юра пыжился перед женой, ссылаясь на свой армейский опыт, но в глубине души чувствовал то же, что и она.

Прошло две недели, затем три. Блицкриг не состоялся, несмотря на значительное превосходство российских войск в живой силе и технике. А население областей, не захваченных оккупантами, не спешило поднимать восстание против легитимных властей. Когда же потрясённая Россия узнала о гибели на фронте уже трёх своих генералов, верховный главнокомандующий запретил министерству обороны сообщать в сми о российских потерях. Ну, что ж! Чекист - он и в Африке чекист. Отсутствие информации ничем не хуже дезинформации.

Теперь уже Юра сам старался передать жене свою озабоченность происходящим. Люся, выслушав его, сказала:- Не надо ждать, пока «загремишь под фанфары». Я думаю, тебе надо срочно выехать в Казахстан к дяде Пете с тётей Галей. Ты же, наверное, помнишь, что они отмазали своего сына Витальку, твоего двоюродного брата, от армии. Тётя Галя же рассказывала.  Дали ему какое-то снадобье, и его падучая стала бить. Такой вариант и для тебя подойдёт. К здешним лекарям обращаться опасно, могут властям настучать. А тут всё - таки родственники, да и другое государство, не признавшее, кстати, независимость Донецка и Луганска.
- Но ведь Виталька потом умер!

- А не надо было этому дурачку зелье с наркотой мешать. Вот и доигрался.
- А сколько длится действие препарата?
- С месячишко помучаешься, потом пройдёт. Если даже захотят проверить, то никто не станет за тобой месяц наблюдать. Подержат в стационаре недельку, да и гуляй, Вася!
- Над твоим предложением стоит подумать.
- Думать некогда, поторопись, пока граница открыта. Там без визы можно находиться три месяца, так, что времени у тебя достаточно.
- А с работой что же?
- Если не дадут без содержания, увольняйся.

Через неделю Юра вылетел в Алма- Ату, оттуда путь его лежал в Талды-Курган. После шумной, наглой и грязной Алма-Аты чистенький и тихий Талды-Курган показался Юрию земным раем. Когда он постучал в калитку невысокой ограды, за которой среди цветущих абрикосовых деревьев виднелся аккуратный беленький домик, вернее типичная украинская хатка, от неё к калитке заспешили мужчина и женщина.
 Стариками их язык не повернулся бы назвать, такие они были крепенькие, пригожие, несмотря на возраст. Седина не старила, а украшала обоих. Лица сверкали добродушной улыбкой.  - Юрочка, Юрочка! – скандировали хозяева, - Как мы рады! Проходи скорей! - Тётя Галя даже говорила нараспев, как настоящая хохлушка. Но родилась-то она уже после войны здесь, в Талды-Кургане. Однако генетика сказывалась. Мама её была ссыльная из Западной Украины. А дядя Петя был эвакуирован сюда в пятилетнем возрасте вместе с другими детдомовцами из блокадного Ленинграда.
Вот так здесь и выросли, повстречались, поженились и живут в мире и согласии. Уже и золотую свадьбу отметили. Одна только незаживающая боль у них – Виталька. Но тут уж ничего не поделаешь. Как говорится «мертвец во гробе мирно спи, а жизни радуйся живущий»(с)

Привезённые Юрой гостинцы – дагестанский коньяк, зернистая икра и финский сыр тут же были водружены в центр праздничного стола, который и без того ломился от всяких разносолов.
Через пару часов неспешного разговора, сопровождаемого дегустацией всяких вкусностей, включая запечённого молочного поросёнка и знаменитые тёти Галины вареники с вишней, Юра попросил передышки. Но  десерт удивил даже его, столичного жителя. Бланманже со сливовым джемом и абрикосово-творожный пудинг сделали бы честь любому кулинару экстра-класса. А чай – ну это вообще сказка! Дядя Петя пообещал дать пошаговый рецепт его приготовления.

А когда Юра сообщил цель своего приезда, дядя Петя обнял племянника, прослезившись.  – Молодец! – сказал он,- Ты не должен участвовать в этой бойне. Проклятые англосаксы стравили между собой славян и рады, что они уничтожают друг друга. Вот только как помочь тебе, не знаю. Знахаря, у которого мы брали микстуру для Виталика, уже нет в живых. Попробуем что-то выяснить у его жены.

На второй день Юра вместе с дядей Петей навестили старушку, которую смело можно было назвать  «ветхая», да ещё и глухая. Но память она пока что не потеряла и сказала абсолютно точно, что её старик брал компоненты для микстуры у своего знакомого в Киргизии, в городе Ош.
Звали его вроде бы Абыш, а узнать о нём можно на базаре, спросить у стариков, которые там кучкуются. А вот жив он или нет – ей того не ведомо.

И поехал Юра поездом в киргизскую столицу Бишкек, а оттуда автобусом в Ош. Пересекая казахстанско-киргизскую границу, с восхищением наблюдал из окна вагона целые поля цветущих тюльпанов. А вот ошский автобус, дряхлый и дребезжащий, запомнился совсем другим. В ходе поездки кто-то основательно испортил воздух. Юра сначала разозлился, а потом его разобрал смех. - Ну, надо же! Прямо, как в Германии, - тихонько хихикал он.

 Устроившись в Оше в гостиницу «Молодёжная», наш путешественник сразу отправился на рынок. Абыша, действительно, там знали.  Сразу несколько знатоков, перебивая друг друга, пытались объяснить приезжему, как разыскать целителя. Юра отметил, что все старики хорошо говорили по-русски. Не то, что молодёжь!
Сразу за рынком начинался старый город, представлявший собой скопище саманных избушек, слепленных между собой наподобие пчелиных сот. Узкая улочка причудливо изгибалась, чем-то напоминая змею. Юра шёл по ней уже полчаса, не видя никакого холма, названного ему в качестве ориентира. Решил спросить дорогу у мальчишек, игравших в асыки** посреди выщербленной улицы. Те, радостно галдя, протащили его метров двести к подножию довольно высокого холма, в который упиралась улица.
Глинистая поверхность холма была испещрена уступами, чтобы легче было подниматься.  – Абыш там?- спросил Юра.
- Ооба! Ооба!*** – закричали ребятишки.

Но в самом начале подъёма начался дождь. Поверхность стала скользкой. Как ни осторожничал Юра, но сорвался и скатился метров на пятнадцать ниже, к самому подножию холма, испачкав свой джинсовый костюм и сильно ударившись правым боком. Проклиная всё на свете, он заковылял прочь. Вскоре он наткнулся на широкий арык, в котором с шумом неслась вода с гор. Несколько женщин стирали здесь бельё. Юркин костюм тоже выстирали и долго с удивлением рассматривали полученные за это российские рубли.
 
Хоть вечер приближался, но жара не отступала. Костюм высох за какие-нибудь полчаса. Значит, нужно продолжать поиски. Но как?
Пока Юра над этим раздумывал, из проулка вынырнул очень необычный четырёхколёсный механизм.  Вместо бензобака у него имелся газогенератор, работавший на дровах. Это было гениальное решение, поскольку заросли саксаула подступали к самому городу.
- Эй, жолдош!**** Тебе куда ? Садись, подвезу! – вскричал улыбчивый абориген лет тридцати.  Абыша он, конечно же, знал. Поэтому Юра мигом взобрался на заднее сиденье драндулета.
- Моё изобретение – гордо сказал абориген, - А меня можешь называть Жора.
- Моя сестра Жылдыз*****» - кивнул он на девушку, сидевшую на переднем сидении.
Когда машина тронулась с места, девушка затянула нечто заунывное.
- Поедем быстро и с песней – пояснил Жора.

Но с самого начала что-то  не заладилось. Агрегат чихнул и остановился.
- Твою мать! – выразился Жора по-русски, - трубка газопровода лопнула.
Извини братан, но поездка отменяется. А ты пойдёшь по этой улице, никуда не сворачивай. Думаю, что дотемна доберёшься.
И снова Юра потопал пешком. Смеркалось. Но дом с флюгером на крыше всё ещё не появлялся. Он снова спросил дорогу. Спрошенный ответил: - Нам по пути. Пойдём вместе.

Теперь уж совсем стемнело. Попутчик сказал вдруг: - Ну, вот я и дома. А тебе ещё с полчаса идти. Может, зайдёшь чайку выпьешь?
После чая хозяин сказал: - Зачем тебе торопиться? Ты же не здешний. Ещё ограбит кто-нибудь. Вон у тебя сумочка какая привлекательная. Заночуешь у меня, а утром по холодку быстро дойдёшь.

Юра посчитал это предложение разумным. Но сон  не шёл. Всего лишь лёгкая дрёма. Насторожили слова о сумочке. А шорох заставил подскочить. Невдалеке от своей постели он увидел хозяина с ножом в руке. Лунный свет играл на широком лезвии. Юра бросился в сторону и уже оттуда пинком сшиб злоумышленника с ног. Слыша проклятия,  бросился к открытому окну, резонно полагая, что входная дверь может быть заперта. Уже на улице он осознал, что кроссовки и сумочка с деньгами и документами достались мошеннику. Что же делать? Его раздумья прервал голос хозяина: - Эй, русский, подожди! Ты сумочку забыл.

Юра обернулся. Хозяин приближался к нему без ножа и с сумочкой в руках. – Ты чего пинаешься?- сердито спросил он..
- А ты чего с ножом разгуливаешь?
- Да я же хотел тарантула убить, который в дом заполз. Они весной ядовитые, да и вид отвратный. Думал, что напугаешься.
Мужчины уставились друг на друга, потом рассмеялись.
- Ладно! Пошли в дом! Обмоем это дело, - предложил хозяин. Но Юра сказал: - Выбрось кроссовки в окно, в дом я не пойду.

На том и расстались. Юра держался середины дороги, прекрасно понимая, что в случае нападения шансов на спасение у него мало. Если только тарантулом прикинуться…
Дом с флюгером возник перед ним неожиданно, выплыв из предутреннего тумана. В отличие от жалких саманушек, он был срублен из ошкуренных сосновых брёвен и накрыт оцинкованным железом. Чувствовалось, что хозяин – человек влиятельный.  Юра уселся на лавочку перед домом и преспокойно заснул. Проснулся, когда первые солнечные лучи принялись гладить ему лицо.
 
Через несколько минут он уже сидел перед целителем. Абыш любил и умел производить впечатление на клиентов.  Он сидел в красивом резном кресле, кутаясь в атласный с драконами халат. А  голова с крупным крючковатым носом делала его похожим на хищную птицу .  Выслушав Юру, Абыш заметил:- Всё понятно! От армии собираешься откосить?
Наш путешественник смущённо кивнул. Абыш продолжал: - Микстуру сделать можно, но применять её запрещено, особенно в военное время.      В случае чего отвечать в России придётся тебе. Я же далеко.

Юра снова кивнул. Помолчав, целитель добавил: - И вот ещё что. В состав входит свежая младенческая кровь, поэтому  даю тебе два-три дня, чтобы изыскал и доставил мне новорожденного.
- Да вы что? Шутите что ли. Почему я?
- Да потому, что ты не один у меня такой. И если я буду каждый раз светиться с младенцами, меня быстро за одно место возьмут, даже в такой благословенной стране, как наша.  Но ты не переживай. Для тебя  это проблем не составит. У нас  недалеко от  роддома есть полуразрушенное здание. Туда некоторые мамочки - отказницы подбрасывают своих детей. Понаблюдаешь за этим строением – без улова не останешься. Смотри только, чтоб живой был.

Юре всё это совсем не понравилось.  Однако делать нечего. Отправился на дежурство. Первый день ничего не дал. На второй день одна мамочка, вся в чёрном, как монашка, выпорхнула из дверей роддома со свёртком в руках и направилась в развалины. Юра - за ней. Увиденное потрясло его.  Мамочка небрежно положила пискнувший свёрток на бетонный пол и, подняв валявшийся рядом кирпич, собралась обрушить его на младенца. – Что Вы делаете? – закричал Юра.

Мамочка вздрогнула, выронила кирпич и бросилась бежать. Юра поднял младенца. Черноглазый малыш улыбнулся ему. И тут Бес понял, что никогда не сможет принести ребёнка знахарю на заклание – ни этого, ни другого. И он отправился с ребёнком в полицию, в заявлении указав, что обнаружил его на скамейке в парке. Менты проверили Юркины документы, заполнили соответствующий протокол и, пожав ему руку, сообщили, что ребёнок будет определён в Дом Малютки.
Вернувшись в «Молодёжную», Юра основательно напился, и камень, висевший у него на сердце, исчез.

Назавтра Юра всё без утайки рассказал знахарю. Тот помолчал, потом сказал: - Вот теперь ты мне нравишься за то, что не стал для своей выгоды уничтожать новую жизнь, за то, что избежал дьявольского искушения. Возвращайся домой и Бог тебе поможет. Твоя жизнь будет вне опасности, даже если на войну отправят.
В тот же день Юра сообщил домой, что у него всё в порядке, но денег на обратную дорогу у него не хватает, поскольку поездка в Киргизию изначально не планировалась. Люся деньги пообещала, но предупредила, что в военкомате уже интересовались, куда он уехал, зачем и когда вернётся.

- Ты уж не вздумай пить эту отраву, а то они мне напомнили, что доказанный умышленный вред здоровью военнообязанного преследуется по законам военного времени.
Слушая её причитания, Юра вспоминал улыбку черноглазого малыша и улыбался  ему в ответ.
51 Случайная встреча
Ольга Кучеренко 2
Медленно опустились на землю ранние осенние сумерки, и немолодая сидящая на лавочке женщина зябко повела плечом, достала из вместительной  сумки кашемировый полушалок и накинула его на плечи. Взглянула на часы. Дочь обещала найти несколько минут, поговорить с матерью, забрать привезенные ею теплые вещи. За несколько месяцев разлуки не проходило дня, чтобы мать, Елена Николаевна, не вспоминала свою ненаглядную Катюшу. Слава Богу, больница теперь далеко от передовой, здесь хорошая операционная и такие же, как ее Катюша, молодые доктора и сестрички. Раненых подвозят круглосуточно, даже главврач отдал свой кабинет под палату, а сам устроился в ординаторской, отгородив массивным шкафом себе небольшой уголок. А в цокольном этаже в нескольких палатах лежат тяжелораненые найденные на местах боев украинские вояки. У входа в цоколь коротает время молоденький вооруженный солдатик. Вроде там все «лежачие», ну а вдруг?

По аллее прогуливался усталой походкой мужчина с небольшим пакетом в руках, примерно одних с Еленой лет, одетый явно не по сезону в майку без рукавов и спортивные брюки. Посидел на соседней лавочке, снова прошелся, сел, откинувшись на жесткую спинку скамьи, прикрыл глаза... Что-то до боли знакомое проглянулось для Елены в нем. Откуда-то из далекой  юности пришел сигнал: присмотрись, заговори.
Мужчина снова поднялся, собираясь повторить свой путь от скамьи до больничного входа и назад. Елена пристально всмотрелась в его силуэт и тихо окликнула:
-Саша!
-Аленушка, неужели ты?
Елена поднялась со скамьи, сделала несколько шагов навстречу и застыла, разглядывая когда-то такие знакомые черты. Да. Сомнений быть не может- это ее соученик из далеких 70-х. Таганрогский авиационный техникум пользовался тогда большой популярностью у ребят из Донбасса, и их много приезжало учиться в Таганрог. Снимали комнаты в частном секторе, а то и просто угол с койкой и «удобствами» во дворах.

Им было по 18, когда большая группа студентов летом отправилась в поход по Кавказу. Тяжелый рюкзак совсем придавил хрупкую Елену. Но на первом же привале к ней подошел кудрявый паренек, по-хозяйски залез в чужой рюкзак, и три пачки гречки перекочевали к нему. Затем он достал перекус и спокойно уселся на полянке. Они почти не общались, только изредка Саша спрашивал: «Устала, Аленушка?» Больше ТАК ее никто не называл...

Наконец на крыльце показался стройный силуэт Катюши. Она подбежала к маме, поблагодарила за привезенные вещи и, сообщив, что спешит  снова в операционную, с сумкой в руке хотела скрыться в дверях больницы. Но, что-то вспомнив, оглянулась по сторонам. Мужчина шагнул ей навстречу и застыл, надеясь услышать что-то важное для себя.
-Вы Александр Семенович? Вот вам записка от внука. Его вчера прооперировали, скоро пойдет на поправку. К нему вас не пустят, там часовой. А выздоровеет- тогда руководство решит, что будет с ним дальше. Мамочка, береги себя, уезжай домой!

Александр и Елена медленно опустились на скамейку. В тусклом свете фонаря буквы в записке расплывались. Елена подсветила мобильником. Записка была короткой и неразборчивой. Совместными усилиями ее все же прочли. Александр долго молчал, затем тяжело вздохнул:
-Я, Аленушка, очень рано овдовел, и сестра жены уговорила отдать сына ей на воспитание. Они жили в Виннице, сын стал военным, рано женился, его сынок вырос и следом за отцом ушел воевать. Сын погиб в мае, а теперь вот внук будет ждать своей участи- это его вчера прооперировала какая-то Катюша, совсем молоденький хирург, сказала-  поправится. А как же мне дальше-  то жить? В мою пятиэтажку в Харцызске попал снаряд, я чудом уцелел, даже одежды нет, только паспорт. А внук... страшно представить- может это он  стрелял в меня, в своего деда?
... Давно стемнело. В слабом свете фонаря на неудобной лавочке сидела немолодая пара. Женщина держала руку мужчины в своих руках и что-то тихо говорила. Долетали только обрывки фраз - «поедем ко мне», «обязательно поправится», « он не виноват»...
52 Своя ноша
Зоя Белова

Первое место по итогам Конкурса на тему:
    "В СЕТЯХ ИЗМЕНЫ». Мир творчества.


—  Левушка, миленький, помог бы мне, хоть немного, — Тамара в изнеможении облокотилась о дерево и сползла по нему на траву. Силы двигаться дальше не было. Широко раскинув руки и ноги, тяжело дыша, она вдыхала здоровый воздух леса, а возле ее ног лежал, скорчившись от боли, муж.
— Сейчас…чуть-чуть отдохну, и дальше пойдем, — скорее себе, чем мужу, произнесла Тамара, а глаза слипались, и ей хотелось тоже свернуться калачиком и лечь рядом с ним.


Идея пойти в лес принадлежала Томе— это была ее попытка как-то разнообразить быт. Стояла сказочная осень, последние числа сентября, и на работе только и разговоров было, что о грибах, которых «видимо-невидимо». И вот в воскресенье они поехали на своей бывалой «Ниве». Места им подсказали. Свернули с трассы на проселочную дорогу и оставили машину там. Не рискуя в незнакомом лесу заблудиться, бродили в зоне слабой, но слышимости проезжающих по шоссе машин. Часа два они были в лесу, прежде чем сели перекусить. Тут и началось! Боль резко пронзила область живота и заставила Леву согнуться пополам. Тамара вскочила, не понимая, что случилось.
—  Что с тобой, где болит?
Мужчина бледнел, принимал разные положения, почти терял сознание. Боль не отпускала.
Тамаре стало ясно, что надо быстрее выбираться из леса. Она обхватила мужа за пояс, перекинув его руки себе на шею. Тома не была худенькой женщиной, но муж был крупнее и тяжелее. «А как же на войне санитарки солдат волочили!» —подбодрила себя.  Его ноги цеплялись за ветки и, вместо помощи, только тормозили.  Прошли метров десять, и Тома поняла, что долго не выдержит. Она опустила мужа на траву, нащупала у него пульс. Лева открыл глаза:
— Я умираю? Мне больно.
— Ты что выдумал? Нам на дорогу надо выбраться, помогай мне, отталкивайся ногами!
Тамара сняла с себя куртку, перекатила на нее мужа, и потащила за край. Стало немного легче, но его ноги так же или беспомощно волочились, не поместившись на куртке, или были поджаты к животу — муж интуитивно искал облегчения. Надеяться на его помощь не приходилось. Тогда Тамара установила себе ритм: тащила пять рывков, потом останавливалась, делая вдох – выдох по пять раз. Она понимала, что нельзя тратить силы на эмоции, на переживания – только тащить! Механические действия дали результат, шоссе приближалось — уже явно слышался гул машин.


— Еще рывок, где-то рядом проселочная дорога, там наша машина, но главное шоссе… Сейчас, вот только минуточку отдохну.
Тамара все-таки легла рядом с Левой, прислушалась к его дыханию.
— Живой, Тамарка-санитарка, — сыронизировала женщина, — только не закрывать глаза! — Это уже себе дала команду.




— Эх, Томка, зря ты замуж за такого красавца выходишь, настрадаешься! Красивый муж – всех муж.
— А что мне, мама, за уродца выходить? Я и сама ничего! — девушка крутилась перед зеркалом, примеряя фату. Правда, на свадьбе обратила внимание на взгляды мужа в сторону пятнадцатилетней соседки Милки, которая все крутилась и изгибалась в дурашливом танце, стараясь быть поближе к молодоженам и ловя те самые взгляды молодого чужого мужа.
Но жизнь пошла своим чередом, через два года родился сын, постепенно построили свой дом с гаражом, купили первую машину «Жигули». Работящий оказался муж, все в дом. А Тома занималась сыном, и настолько увлеклась, водя его в разные кружки, занимаясь учебой, что на какое-то время выпустила мужа из поля своего внимания. А его не зря звали Лев, он нуждался в окружении, где бы им постоянно восхищались.  Милка, соседская девчонка, давно уже выросла и расцвела, но почему-то засиделась в девках. Но это Тома так думала, что засиделась, и не видела, что у нее под носом происходит. Когда ей в открытую подружки сказали, то не поверила, попросила доказательства. А ей и намекнули, чтобы в понедельник в три часа заглянула в свой гараж, когда обычно сына в бассейн водит. Долго раздумывала в этот день, с утра заглядывала Леве в глаза, что-то пыталась рассмотреть в них. А он вел себя как обычно, позавтракал молча, потрепал сына по волосам, Тамару чмокнул и ушел на работу. Женщина тоже занялась обыденными делами: проводила в школу сына, вернулась домой, приготовила обед, потом встретила сына, накормила и отвела в бассейн. Время близилось к трем, и она все-таки решилась позвонить маме и попросить забрать внука из бассейна с ночевкой. К дому Тамара возвращалась «с нервами на пределе», ноги подкашивались, ее колотило то ли от страха, то ли от холода. Была поздняя осень, и дул ледяной ветер. «Врут, завидуют!» — проносилось в голове с легкой надеждой.
Гараж был в глубине двора. Тома открыла узкую дверь и перешагнула высокий порог. В машине горел свет и два силуэта просматривались через окно. Она рывком открыла дверцу машины. Лев и Милка сидели голые на заднем сиденье и даже не пошевелились. В салоне было жарко. Тома мгновенно все поняла. «Отравились, идиоты!» Она распахнула ворота гаража, села в заведенную машину и рванула по газам. В те минуты думала «только успеть довезти до больницы»!  Она даже проверять не стала, живы ли, было стыдно и противно смотреть в их сторону и тем более прикасаться к ним. Она сдала любовников в приемное отделение и уехала домой. Ее знобило, поднялась температура.  Тома зарылась под одеяло с головой и боялась, что сейчас позвонят и скажут, что они умерли. Или ждала этого? Она сама потом, когда все утряслось, спрашивала себя, хотела ли их смерти? «Хоть догадался домой не тащить!» — нашла положительный момент Тома.
Ее благодарили, просили прощения виновники и родственники с двух сторон. «Прости, дочка, он по гроб жизни тебе будет обязан», — теперь уже уговаривала ее мать.




— Опять спасаю, снова его жизнь в моих руках…А если он умрет? — Словно испугавшись дурных мыслей, Тома вскочила и с новой силой потащила свою ношу «раз рывок, два, три…».
На этот раз повезло, они вышли на проселочную дорогу, где стояла их машина. С трудом затащила мужа на заднее сидение, и опять, как в тот раз: «Только бы успеть довезти!»



«Еще бы полчаса, и не спасли, тяжелый случай прободной язвы», — сказал ей после операции хирург. Леву перевели в общую палату. Супчики, протертые каши носила к нему два раза в день. А однажды, когда все страшное было позади, и Тома стала приходить реже, она пришла в больницу без предупреждения. На его кровати сидела Мила, а Лева гладил ее руку. Тамару будто кипятком обожгло – кровь прилила к лицу! Она закрыла дверь и выбежала на улицу. Женщина брела по скверу, не понимая, что идет в больничном халате, пока не почувствовала, что замерзла. На нее, рыдающую, оглядывались.
— Девчонки ведь говорили, что Милка так замуж и не вышла, что не раз видели их вместе, а я опять не хотела верить, ведь они оба обязаны мне жизнью! Они же прощения просили! Двенадцать лет с той истории прошло, сын вырос, вон, в Армии уже. Жили—ни в чем не нуждались, хорошо ведь жили, не ссорились, ровно…Да скучно мы жили, по привычке, по обязанности, без любви! — Тамара остановилась, прервав свой вой, вытерла остатки слез руками.
— Я же была ему верна, «и в горе, и радости» рядом была, прощала, а он за моей спиной… Она поняла вдруг, что не испытывает ни ревности, ни обиды. Тома словно прозрела и почувствовала полное безразличие к ситуации, как будто освободилась от ненужного груза, передав его дальше. Она вздохнула полной грудью и пошла легкой походкой свободной женщины!
53 Роковой дуб
Зоя Белова



– Не откажет мне Света, не должна, – Миша засунул руку в карман и потрогал коробочку с кольцом. Он выехал рано утром, надеясь уже к ночи увидеть любимую. Больше года они общались лишь по телефону и интернету, и парень предвкушал тот миг, когда обнимет, и увидит в ее глазах те же чувства, что и при расставании. Миша поддержал желание девушки перейти на заочное отделение, чтобы быть рядом со стареющей и часто болеющей бабушкой, которая с десяти лет заменила ей родителей.
  Сам же времени даром не терял, за время разлуки получил диплом инженера и устроился на хорошую работу. Карьера за год выросла, он обзавелся неплохим автомобилем, на котором сейчас и мчал, и самое главное, ему одобрили ипотеку на двухкомнатную квартиру! Миша ехал сюрпризом, полагая новостями сразить и девушку, и бабушку. С Галиной Михайловной он лично знаком не был, но был наслышан о ее непростом характере, поэтому немного нервничал.
На дороге стояли небольшие лужи, чувствовалось, что день-два назад прошли грозовые майские дожди. Уже темнело, как вдруг его внимание привлекло что-то очень яркое, мелькающее между деревьями по мере движения. «Солнце уже село, что же это?». Но тут лес отступил, и в середине небольшой поляны сквозь наступающую темноту парень увидел дерево. Что-то странное происходило в его огромном стволе – он светился из трещин и дупел. «Дуб! Горит изнутри, но не сдается!» – восхитился Миша. Он остановил машину и подошел ближе к дереву. Оно стояло одиноко, ветви широко раскинулись над лежащими ниц несколькими соснами, как будто стараясь прикрыть момент их смерти. «Представляю, что здесь творилось!» – подумал Миша. Он попытался глазами дотянуться до вершины дуба, но крона сливалась с темнотой неба, и только огненные пятна, как глаза, устрашающе сверкали. У парня закружилась голова, но он не мог оторваться от горящего, но не сдающегося дуба, так и стоял, не замечая времени. И когда дерево все-таки не устояло и стало падать, Миша протянул в его сторону руки, как бы стараясь облегчить момент падения.
По дороге он обдумывал судьбу дуба, неизвестно сколько десятилетий, а может и столетий, росшего на этой поляне, но не выстоявшего, сраженное молнией в самое сердце. Уже не такой радостный, он продолжил свой путь и уже ночью постучал в дверь любимой. Светлана обрадовалась, прильнула к нему всем телом, как он и мечтал, но, стесняясь бабушки, сдержанно поцеловала. В чужом старинном доме Миша потерял былую уверенность. Галина Михайловна пошла на кухню собрать ужин гостю. «Позвонить мог, предупредить», – ворчала она, недовольная, что ее старческий сон прервали. Но сон отступил, они сели за круглый стол, и Миша, накручивая вермишель на вилку, все еще находясь под впечатлением, стал рассказывать о происшествии на дороге. Бабушка со Светой пили чай с дареными конфетами и слушали рассказ.
В момент, когда Миша говорил про рухнувший дуб, у бабушки вдруг выпала из рук чашка с горячим чаем прямо на колени. Все вскочили взволнованные, нет ли ожога.
– Давайте спать! – скомандовала бабушка. – Вон, руки уже не держат. Миша, тебе я постелила на террасе.
Все разбрелись по комнатам. «Предложение сделаю завтра, выспятся, и будет другое настроение», – с такой мыслью парень и заснул, но вскоре вскочил от того, что его кто-то тряс. Бабушка стояла над ним.
– Выйдем на улицу! Завернись в плед, прохладно.
На плечах Галины Михайловны тоже был вязаный платок. Бабушка повела его в глубь сада в старую беседку, украшенную деревянным узором.
– Этот дом, Миша, и все, что здесь видишь, построено еще до революции моими дедом с бабкой, родителями что-то перестраивалось, я тоже следила за домом, чтобы и внучке хватило пожить. Руки мужские нам нужны, умелые сильные руки! Скажи, зачем ты приехал?
– Я люблю Свету и хочу сделать ей предложение.
– А теперь не перебивай и слушай меня. Я вижу, что ты парень неглупый. Мне Светка все уши про тебя прожужжала, ни на кого не смотрит. Мне уже за восемьдесят, а когда я была молодая, у меня был жених, и он, как и ты, увидел падающее сгоревшее от молнии дерево. Я, как сейчас, помню тот день, как он размахивал руками, описывая его, как дерево рухнуло почти к его ногам. И тогда моя мама рассказала о легенде, которая живет в наших краях. Оказывается, это не такой уж редкий случай в этих местах. Так вот, легенда эта о том, что кто увидит сгоревшее и упавшее от молнии дерево, сам быстро сгорит, или болезнь разовьется стремительно, или несчастный случай произойдет с человеком, но конец его очевиден. Я не поверила маме, настояла на свадьбе, но почти сразу же после свадьбы муж начал болеть, и через три месяца я его похоронила. А оказывается, надо было бегом бежать от горящего дерева, а не ждать, когда оно упадет. Три года я приходила в себя, ревела в подушку, в двадцать лет вдовой стала. А потом вышла замуж за первого, кто позвал, родила дочку и развелась. Не могла жить с нелюбимым, так никого и не полюбила! А теперь история может повториться с моей внучкой!

– Вы хотите сказать, что я умру? – нарушил Миша затянувшуюся паузу.
– Я хочу сказать, что ты, Михаил, если действительно любишь Свету, должен уехать, причем как можно скорее, чтобы завтра вы с ней уже не встретились. Со Светой я сама поговорю и все ей объясню, и не думай ей больше звонить! Я не хочу внучке похожей судьбы, она и так обижена, с десяти лет сирота. Поспи пару часов – и в путь! – строго произнесла женщина и стремительно ушла в дом.
Мише казалось, что все это происходит не с ним! Ему виделся дуб с пугающе-красными глазами, а в ушах слышалась бабкина легенда. Мысли путались, переключались на себя: «И это все, вся моя жизнь?», а затем: «Глупости, поверил бабке, средневековье какое-то!»
Он все же забрал куртку, сумку, кинул все в машину и вернулся в дом. Подошел к комнате Светы, но в это время появилась бабушка. Миша развернулся и молча вышел.
Когда проезжал мимо судьбоносного дуба, нажал на клаксон и голос сирены завыл среди ночи, заглушая плач мужчины.

У Миши наступили серые будни, он с головой ушел в работу и задерживался на заводе допоздна. Его ничего не радовало, а вскоре отказался и от договора по ипотеке. «А вдруг? Кто будет оплачивать мои долги?». К тому же к нему стали приставать с вопросом: «Ты чего так похудел, совсем не отдыхаешь, все на работе!» Он и сам чувствовал, что брюки спадают, пробил в ремне новую дырку, потом купил другие штаны на размер меньше. «Хватит убиваться по Светке, девчонок кругом – только подмигни!» – потребовал друг. Миша в ответ криво улыбнулся. Дома в ванной видел в зеркале торчащие кости. «Сбывается!» Месяца через три, в конце лета, он заметил, что худеть перестал. «Это была депрессия, все наврала бабка, не понравился я ей!»

Видя большое рвение к работе, Мишу послали в командировку, дорога тянулась по тому же шоссе, где рос когда-то роковой дуб. Миша затормозил у поляны, и чтобы размять ноги, пошел к тому месту. Он увидел пепелище от ствола, высохшие ветви бывшей кроны, валяющиеся вокруг. И вдруг его внимание привлекло что-то ярко-зеленое. Парень разгреб ветки и увидел молодой крепкий росток дуба! «Не умерло дерево, живое, успело росток кинуть! И я живой!». Он упал на землю и стал рыдать от счастья! Наплакавшись, взял телефон и первый раз нарушил запрет:
–  Света, скажи бабушке, что дуб жив, он пустил росток…и я жив.
–  Бабушка сегодня умерла…я жду тебя.