"Галавастоны"
После весеннего разлива вода вернулась в свои границы, оставив лужи в пол улицы. В прогретых озерцах, зацепившись за траву, ниточками белела жабячья икра.
Через время лужи усыхали, и на дне их чёрными группками появлялись мелкие и юркие головастики, с прозрачными брюшками, через которые просматривались клубочки кишочек.
Безмозглые глаза их смотрели в разные стороны, делая лёгкой добычей для всей местной детворы.
Дети, когда убивают животных, не получают от этого удовольствия.
Они скорее бегут от неудовольствия.
Так подросток меняет своё состояние;
испытывая чувство торжества, переходящего в эйфорию, от того, что может распоряжаться чужой жизнью.
Почти на самом слиянии с ревчаком, понад линией, уже вовсю выперли первые зеленые вспрыски травы. Солнце обласкивало ивы, греющиеся у воды. Почки лозы, растущие по берегам речки-вонючки, сбросили свои пухнастые " котики", давшие жизнь молодым комочкам листьев.
Теплый ветер носился по пустой улице, даром гоняя песок по прогревшейся земле.
За двором никого не было.
Только у ревчака какой-то пацанёнок игрался в тёплой луже.
В руке его был перочинный ножик,с голубой колодочкой, с лезвием и раскладной вилочкой, которой он , как гарпуном, накалывал доверчивых головастиков, спрятавшихся в его тени.
Пухлой пятернёй он черпал их на песок, где те беспомощно трепыхались. Рыбячьи рты их безмолвно хватали воздух; пузатые брюшка вибрировали, как холодец.
Подросток выбирал тех, что по-жирнее.Отрезал им хвост, по самую голову, бросал назад в воду, после чего те начинали плавать кругами, наверное от своей тупости- так и не поняв, что же с ними произошло.
Остальных бедолаг ждала не лучшая участь.
С силой размахнувшись, пулюган жахнул жирного головастика об землю, отчего тот превратился в размазню, в пятно медузно коричневой жижи. Жахнув так ещё парочку, малой баночкой с под майонеза, стал ловить стайку очередных чёрных мелких и юрких полурыбок - видимо для домашнего аквариума.
Увлекшись ,он пропустил момент ,как огромный гелык- крупный гравий, которым посыпают железку, набрав инерцию, со свистом ляпнул в сантиметре от головы белобрысого и упитанного мальчика лет семи. Вся муляка со дна лужи , плюхнула об карточку юного натуралиста.
Он вскочил с картанов. С красной его физиономии стекала чёрная жижа. Куртку засрало полностью. И ещё почти новые штаны были заляпаны.
-Собацюры!!!Схлопочете по кумполу!, -заорал он писюнам, спускающимся к нему.
- Зырь! Зырь!,-орали диканёвские.
-Ля!- ржали они,- тыкая пальцами в черномазого.
- У автобуса сосал!!А-Га-га-га!
В мутной жиже тот намацал каменюку и вскинулся на чужаков.
- Ты шо? Ку-ку?, -попёрли на него сявки.
Гоша замахнулся, для понту, ещё не выбрав, а больше пугая, и раз, и два.
-Та кидай !- те уже ломанулись ловить ссыкуна.
Ннна!
Камень , брошенный почти в упор, раскроил кожу на голове первого из нападавших, отчего тот вскрикнул, замахал руками, и как в фильме про Чапаева, покатился с насыпи.
Видя, что дело пахнет керосином, обладатель значка "ГТО" , дрыснул по узкой полоске суши, между ручьём и заборами; пытаясь через огород, выходящий к воде, проскочить к себе во двор.
- А ну иди сюда!,- орали собратья убиенного.Между тем, тот заливал кровью рубаху, чуб, театрально хлопал закотившимися глазами, беззвучно хватал руками воздух и раззевал немой рот.
Двое из толпы погнались за юным ихтиологом.
-Стоять!,-орали они сзади.-Сдрейфил?!
Лоза хлестала преследователей по щекам.Молодая кропива больно жалила голые руки .Ноги вязли в мулистой прибрежной жиже. Скользкая грязюка налипала на подошвы кед.Они вот -вот уже почти нагнали упитаного спортсмена.
В это время с горы, со двора выходящего в спасительный огород, сухая бабка в вечно черном платке заволала нараспев клич всех бабкинских муэдзинов навроде нахаловского намаза: Йигорёк, иди картошку кушать!
Кацапско- белгородский непередаваемый её акцент заполонил всю низину. Услышав родные нотки, Йигорек заревел со всех сил, на какие был способен. В его рёве была и мольба о помощи, и злоба, и отчаяние, и страх. На этот звуковой сигнал, во двор выскочила вся его родня. Хто в чём был.
Углядев преимущество в не в свою сторону, диканёвские ретировались назад, через линию, под руки прихватив своего раненого товарища.
Папка Игорька и его родный брат, для профилактики погнались было за хулюганами, но добежав до штакетника растрясли во время контрудара все свои тряхомудия. Потому они тяжело хекали, упёршись пузами в свои синие семейные труселя, вытирали мокрые чубы, и демонстративно плевались неслышными никому издали матюками.
Через время, уже умытый и переодетый Игорёк, восседал над железной миской жареной картошки, с горкой; отхлёбывал прям из трёхлитровой банки прошлогодний клубничный компот и слушал бабкины монотонные нотации:
"Со Славкой и Женькой не дружи. Они тебя убьют. Закопают. И никому не скажут...";
кидал косяки в синее, без единого облачка, небо; ковырял вилкой дымящуюся картоху, с опаской поглядывая на калитку.
"Дааа. Теперь на Биологичку в магазин не сгоняешь",-думал он.-Тю,- мысли его прервались.
В калитку постучали. Потом стали гупать ногой.
-И-горь!,- орали из- за забора те самые Славка и Женька, с которыми бабка строго - настрого запретила водиться.
Окна флигеля распахнулись наружу, на улицу. Из хаты выглянула ипостась бабы Фени.
- А Игорь выйдет?, -спросил тот, что по-выше, рыжий. Братуха его лет восьми, чернявый, в кепке , со щербатыми зубами, крикнул бабке прям в ухо. А то ведь говорят, что она глухая: - А Игорь выйдет!!!!?
-Йон кушит.Чё ты орёшь? Я не глухая. Идете отседова!
-Та иду я, иду.-Ответили им откуда- то с под навеса.
- Йигорь!- завела бабка свою пластинку, - со Славкой и Женькой не дружи, йони тебя убьють, закопають, и никому не скажуть.
А трое уже поворачивали за угол. Лужи блестели от солнечного дня, отражая в себе пробегающие облака. Ветер весело гонял песок, швыряясь им в глаза прохожих. В лужах грелись головастики,уже позабыв о всех своих горестях.
Это был обычный весенний день. Такой, какой бывает каждый год.После разлива. Весной.
Вячеслав Жадан, "Посвящение", 24-я глава, Харьков, 351-й день войны