АВТОР - МАРИНА БЕЛУХИНА: http://proza.ru/avtor/uevfybnfhbq
Публикую на своей странице по её просьбе.
Если первую беременность Люся не скрывала и, презирая саму себя, всё же демонстративно выставляла напоказ всей деревне выпирающий живот, то в этот раз пыталась тщательно скрыть его от посторонних глаз. До сих пор она не встала на учёт в женскую консультацию, продолжала работать по двенадцать часов, в том числе, и в ночные смены. Анна Петровна несколько раз заикнулась о том, что пора бы перейти на "лёгкий труд", коли по закону он полагается, но она лишь улыбалась в ответ, мягко отвергая попытки свекрови вмешаться в её личную жизнь.
- Я хорошо себя чувствую, Анна Петровна, к тому же, не хочу еженедельно бегать с баночками в поликлинику. Там куда больше заразы подцепишь, чем на моей работе.
Пофыркав, Аннушка, наконец, оставила строптивую невестку в покое. Куда важнее для неё сейчас было не упустить из виду овдовевшего пару лет назад Виктора Ивановича. Уж больно он ей приглянулся! Да и как мог не приглянуться полковник-то в отставке?! Илья с Люсей давно уже поняли причину её чуть ли не еженедельных поездок к Митеньке с наполненными до верху продуктами сумками, но помалкивали. А вдруг да сладится что меж ними? Одиночество-то мало кому мило…
Александр Иванович давно бросал подозрительные взгляды на Людмилу, ожидая, что не сегодня так завтра придётся искать ей замену. Нравилась ему эта миловидная молодая женщина не только внешне, он с удовольствием наблюдал за её работой – внимательная, исполнительная, со всеми дружелюбная, всегда с милой улыбкой на красивых губах, она сильно отличалась от их бойкого и дерзкого на язык коллектива, в котором зачастую звучала матерщина.
- Людмила, с понедельника перевожу тебя на станцию Пороши, - объявил он ей при заступлении на смену.
- Почему, Александр Иванович? – ниточка бровей удивлённо поползла вверх.
- Надо же когда-то начинать! Попрактикуешься дежурной по станции. Начнём с промежуточных. В понедельник на пригородном доберёшься до станции, до обеда там, а потом кто-нибудь заберёт. Рядом нефтебаза, цистерны зачастую сливают, так что уедешь на маневровом.
- Хорошо, Александр Иванович, как скажете. Значит, маневровым диспетчером не возьмёте…
- Это мы с тобой после твоего декретного отпуска обсуждать будем, Людмила Олеговна!
Густо покраснев, Люся поспешила вслед за своими дежурными. Какой же замечательный у них начальник! В последнее время она с трудом отрабатывала двенадцать часов, особенно по ночам, но не жаловалась, больничных не брала, добросовестно выполняя свои обязанности.
Седьмой месяц пошёл, теперь уже ничего не скроешь. Илюша про декрет заговаривать начал, успокоила, сказав, что скоро. Вроде бы и разница-то небольшая, всего-навсего три недели, но доктора обмануть трудно. Решила действовать, как когда-то Полина Степановна. Разговор был давно, она тогда только-только пришла на станцию, но вот врезался в память, несмотря на кажущуюся тогда ненадобность. Дежурная Вологодского конца хвасталась, как обвела вокруг пальца гинеколога. Врачи же не дураки, всегда недели две скидывали, а она оказалась хитрей. Пришла вставать на учёт почти в семь месяцев, здесь уже на кресло не загонишь, с её слов записали и потом на две недели раньше срока отправили в декрет…
- Мил, давай я тебя до Порошей сам довезу, здесь же недалеко, - предложил Илья, видя, с каким трудом она выбирается из «Запорожца».
- Не надо, Илюша! Там всё равно дороги нет, придётся пешком идти, проще на «подкидыше».
«Подкидышем» они называли пригородный поезд из двух вагонов, который развозил железнодорожников по рабочим местам.
В переполненных вагонах стояла дымовая завеса, курили, не выходя в тамбур, одни стучали костяшками домино, другие играли в карты – «подкидного», «буру», «очко», звенели мелочью, были и те, кто дремал в ожидании своей станции. Люся пристроилась в уголке, высматривая Галю Пинюк, у которой она должна была практиковаться. Почти перед самым отправлением, ухая, она влетела в вагон, кинула на пол свою неподъёмную сумку и плюхнулась рядом. Совсем ещё молоденькая, Галка чуть ли не со всеми была на «ты», не обращая внимания на возраст и положение, при случае могла крепко выругаться. Невысокая, приземистая, с очаровательным личиком, она напрочь была лишена каких-либо комплексов.
- Здорово, что тебя ко мне отправили! – с ходу начала она тараторить. – А то хоть волком в этих Порошах с тоски вой! Один лес кругом! Поговорить не с кем!
Галка трещала без умолку почти час, пока они не подъехали к станции.
- Выгружаемся! Давай быстрей, - торопила она Люсю при выходе. – Надо же смену принять, с диспетчером связаться. Машинисты ждать не любят, начнут по рации верещать, не заткнуть!
Принять смену было «громко» сказано. Вся пересдача произошла здесь же возле вагона.
- Галёк, всё пучком! Я покатил! – крикнул ей мужичок, стоящий возле первого вагона.
- Понятно! Смотри, Гриня, не нажрись по пути, а то опять жена турнёт из дома! – весело отозвалась Галка и припустила бегом к маленькому деревянному домишку с вывеской «Пороши».
- Прибыли! Ставь чайник, Люда, выкладывай из сумки бутерброды, сейчас «подкидышу» сигнал открою и будем чаи гонять! Диспетчер ещё не отвечает… Да ну их всех!
В окно было видно, как пригородный покидает станцию.
- А диспетчер?
- Так и не ответил! Болтается где-то, - махнула Галя рукой.
Она ещё не успела разлить по чашкам чай, как заверещала рация – неприятно, со скрежетом, только отдельные слоги прорывались сквозь зловещий треск, среди которых Люся разобрала лишь одно слово «лоб»…Показалось? Послышалось? Вряд ли! Посмотрела на Галку, безмятежно намазывающую смородиновым вареньем приличный кусок хлеба.
- Галя, что-то случилось… - тихо произнесла она и опустилась на стул.
- Не обращай внимания! У нас зачастую рация барахлит… - слегка пожала она плечами.
«Господи, да при чём здесь рация!» - хотелось ей закричать, но прилипший от страха к гортани язык даже не дрогнул.
«На тридцать пятом всю ночь восстановительный работал, вагоны поднимали, только к утру управились…» - звучали отголоском слова сидевшего перед ней в «подкидыше» то ли путейца, то ли вагонника.
Люся резко поднялась и ринулась на улицу. Там, в нескольких метрах от станции начиналась однопутка. Ночной «скорый» не мог пройти, а это значит… Поддерживая двумя руками живот, она изо всех сил бежала по шпалам, подсознательно понимая бесполезность своего поступка.
То одна, то другая нога проваливались между шпалами, несколько раз цеплялась об них носком обуви, ещё бы немного - упала, еле-еле удержалась. Намокшая от пота спина, казалось, намертво прилепила к себе платье. Попыталась сойти на обочину, но чуть не скатилась вниз вместе с щебёнкой. Крупная, она больно била по ступням, тонкая подошва летних туфлей не спасала, к тому же, мешал каблук. Люся чувствовала, как обеспокоенно зашевелился малыш, мысленно утешала его, просила потерпеть и продолжала свой бег в никуда, лишь бы не стоять на месте. Бьющие в глаза солнечные лучи слепили, и она не сразу поняла, что двигающийся ей навстречу состав – не мираж, а реальная действительность. Надрывно сигналил машинист, рьяно махал красными флажками помощник.
- Родненькие мои, живы! – завопила она, стараясь перекричать гудки тепловоза.
В глазах всё поплыло в жёлто-розовом тумане, боязнь потерять сознание заставила Люсю собрать в себе последние силы и осторожно опуститься на рельсы, затем медленно, по насыпи, съехать вниз - в густую никем некошеную траву.
Очнувшись, увидела над собой совсем ещё молоденького паренька, смотревшего на неё со страхом.
- Давайте руку, я помогу вам подняться, - донёсся до Люси его голос.
С помощью мальчика она поднялась в тамбур «подкидыша», и почти сразу машинист продолжил осаживать поезд, нарушая все должностные и поездные инструкции, – вагонами вперёд.
Растерянная, побелевшая от страха Галка, видимо, осознав всю тяжесть чуть не случившейся трагедии, бестолково бегала взад-вперёд по станции.
- Галя, переставляй на запасной путь пригородный, надо «скорый» пропустить.
- У меня поездная рация вышла из строя!
- Господи! Да открой же ты сигнал машинисту! При чём здесь твоя рация! - не выдержала Люся, прикрикнув на дежурную.
Тут же из окна локомотива высунулся машинист и осыпал такой матерщиной, что Галка тут же скрылась в здании станции.
Через несколько минут «подкидыш» уже стоял на другом пути, мимо станции промчался скорый.
- Сейчас понаедет сюда начальников… - размазывая по лицу чёрные от туши разводы, сокрушённо проговорила Галка. – Уволят меня! Как пить дать – уволят!
- Может, всё ещё и обойдётся, - сама не веря своим словам, ответила ей Люся.
Но девушка только махнула рукой.
- Рацию бы починить…
- Так давай попросим механиков, - предложила Люся.
- Пока кто-то сюда доберётся, смену сдавать надо будет!
- Пригородный-то стоит, а там полно шечевцев, сама видела. Что, не помогут что ли?
- Точно! Как я сразу не скумекала! Люсенька, попроси, а? Мне стыдно им на глаза показываться, - заныла Галя, молитвенно сложив перед собой руки.
- А мне, по-твоему, не стыдно?! Да я не знаю, как им всем в глаза смотреть!
- Но ты же только практикантка! Вина вся на мне! Ой, мамочки! Что же будет теперь?! – снова заголосила она.
Не выдержав воя, Люся отправилась к «подкидышу». Механик нашёлся быстро – Толик Сапунов. Люся с ним неоднократно сталкивалась по работе, парень хоть и молодой, но толковый, за пояс заткнёт любого мастера. Рацию отремонтировал в считанные минуты, рассыпаясь шутками и прибаутками в адрес насупившейся Галки.
- Всё, красавицы! Готово! Проверяйте вашу рацию и отправляйте нас уже наконец-то со станции! Меня в Бору ждут - не дождутся, а я у вас здесь застрял. Пешком бы уже давно на месте был, - расплываясь в улыбке, балагурил он, откровенно любуясь забившейся в угол дежурной.
- Спасибо, - тихо поблагодарила Галя.
- "Спасибом" сыт не будешь! – но увидев, что девушка потянулась к бутербродам, приготовленным ещё с утра, замахал руками. – Некогда мне! А вот вечером договоримся, надеюсь, на встречу, - и засмеявшись, вышел.
- Как он может шутить-то? – удивлённо округлила глаза Галя. – У меня руки и ноги дрожат от страха, а он чуть не погиб и смеётся. Как, Люся?
- Симпатична ты ему, Галка, вот и показывает удаль свою молодецкую!
- Скажешь тоже… - слегка порозовев, Галя достала из сумочки носовой платок, плюнула на него и стала вытирать растёкшуюся по лицу тушь.
Пусть и с опозданием, но пригородный они всё же отправили. Начальство так и не приехало, на перегоне был сход семи вагонов, все ринулись туда, забыв на время об их ЧП.
Ближе к обеду Люся почувствовала внизу живота тянущую боль, поначалу старалась не обращать на неё внимание, такое иногда случалось, но уже через час не могла спокойно усидеть на месте.
- Ты чего вся сжалась? – тревожно посмотрела на неё Галя.
- Да живот прихватило. Тянуло поначалу, а теперь, что режет по живому, - призналась Люся.
- Да, блин! Этого ещё не хватало! Сюда и скорая не доберётся! Что же делать-то?
Схватив красный флаг, Галя выбежала из помещения.
- Ты только до Ленинграда потерпи, это недолго, часа полтора, а то и меньше, - напутствовала её Галка, поддерживая снизу, в то время как проводница чуть ли не втаскивала её за руку в вагон пассажирского поезда.
*********************************************************
Вот и вышло, как издревле ведётся: «не было бы счастья, да несчастье помогло…»
Гинекологическое отделение находилось на третьем этаже больницы. Длинный узкий коридор упирался в некогда белую, а теперь обшарпанную балконную дверь, на которой висел огромный, сродни амбарному, замок.
- Чтобы мужики ваши не ползали! Покоя от них не было, пока Григорич не додумался в целях безопасности под замком держать! – вещала санитарка Матрёнушка – совсем уже старенькая бабулечка, грозная с виду, но ангел в душе, размахивая половой тряпкой по углам их крошечной, на четверых, палаты.
Только сегодня Люсе разрешили вставать с кровати, почти неделю пролежала, поднимаясь в исключительных случаях – умыться и в туалет, всё остальное время – покой. Три раза в день кололи какие-то лекарства, в том числе и витамины, несмотря на то, что со второго дня боли в животе прекратились.
- Что же ты не бережёшь-то ни себя, ни ребёночка своего, девонька, - вздыхала над ней при поступлении добрейший души доктор – Варвара Николаевна Староверова. - Разве же мыслимо на таком сроке ночами работать, да ещё по шпалам бегать? Дитё всё чувствует! Об этом всегда надо помнить!
- Так получилось, - виновато опустив глаза, тихо проговорила Люся.
- Угроза выкидыша, будем надеяться, миновала. Сердцебиение малыша в норме, - убирая в необъятный карман медицинского халата стетоскоп, улыбнулась Варвара Николаевна. - Людочка, я не против физкультуры, но всё должно быть в меру. Надеюсь, что таких пробежек с твоей стороны больше не повторится, а вот прогулки на свежем воздухе малютке будут полезны.
- Что вы, Варвара Николаевна! – окончательно смутилась Люся, покрываясь румянцем.
- Это случайно так вышло у меня. Два поезда же навстречу друг другу шли! Сама не знаю, зачем бежала.
- Людей спасать, не думая о себе, - задумчиво произнесла доктор. – Душа и сердце русской женщины… Ну да ладно, Люда! Пару неделек я тебя ещё здесь подержу под наблюдением. Погода хорошая, солнечная, в то же время и жары особой нет, так что больше на свежем воздухе и фрукты с овощами, соки. Витаминчики проколем, они вреда не принесут.
- Спасибо вам!
- Да за что ты всё меня благодаришь, Люда?! Это моя работа!
- Вы здесь одна такая на всё отделение, - раздался звонкий голосок Верочки – самой молоденькой из их палаты – семнадцатилетней девчушки, которой на вид не дашь больше пятнадцати, но боевой и задиристой. - Все говорят, что самая добрая и внимательная. А остальные больше рычат на нас, словно мы виноваты, что попали сюда.
- Они беспокоятся за вас и ваших, ещё не родившихся деточек, прежде всего, девоньки! – мягко возразила ей Варвара Николаевна. - Доктора у нас все уважаемые, и меня они учили.
- Не похоже как-то, - буркнула девушка.
- Вера! – попыталась осадить её Люся.
- Что Вера?! – огрызнулась она в ответ. - Злыдни они все здесь! Не так скажешь? Боимся, вот и молчим! – на доли секунды раскосые глаза Верочки превратились в узкие щели, но здесь же распахнулись и потеплели. - А врач должен сострадание иметь, людей любить, вот как Варвара Николаевна! Она настоящий врач! По призванию!
- Верочка, тебе совершенно нельзя волноваться! Успокойся, девонька! Сейчас же успокойся!
Маленькое, с высокими, азиатскими скулами личико скукожилось, от выступивших слёз заблестели глаза.
- Что? Опять боли? – встревоженно склонилась над ней Варвара Николаевна.
Верочка кивнула в ответ и отвернулась к стене.
- Знаете, девочки, я же училась в университете на биолого-почвенном факультете, - доктор присела на краешек кровати и, поглаживая плечи Веры своей не по-женски большой и сильной рукой, продолжила. - Когда началась война, многих из нас эвакуировали в Елабугу. В эвакуации работала в госпитале санитаркой. Там-то впервые и поняла значимость врачебного дела, важность человеческой жизни. Но в институт поступила только спустя три года после войны, и уже тогда знала, что буду гинекологом. Столько людей погибло в годы войны…
Всхлипнула Верочка.
- Ну-ну, не надо плакать! Теперь ваша задача нарожать детей – много-много! – Варвара Николаевна улыбнулась. – А моя и моих коллег – помочь вам в этом!
Приподнявшись на подушку, Люся не столько слушала, сколько любовалась этой милой женщиной. Встреть она Варвару Николаевну при других обстоятельствах, ни за что бы не подумала, что она врач! Полненькая, невысокого роста, далеко не красавица: крупные, навыкате зелёные глаза, светлые, торчащие ёжиком короткие реснички, широкий нос, но только стоило ей заговорить своим ласкающим голосом, улыбнуться, и как будто всё озарялось вокруг солнечным светом. Как похожи они с Ольгой Анатольевной! Нет, не внешне! Солнечным светом! Да, да, именно им! И как же она сразу не поняла?!
- Наша Ольга Анатольевна тоже в вашем университете училась, правда, не знаю на каком факультете, а после войны решила стать зоотехником, поднимать народное хозяйство, - неожиданно для себя проговорила Люся.
- Ольга Анатольевна, - задумчиво проговорила Варвара Николаевна, после чего ещё дважды повторила имя и отчество – по отдельности и вместе. – А фамилия? Фамилия-то вашей Ольги Анатольевны? – поднялась с кровати, выпрямилась и, не мигая, смотрела своими выпуклыми глазами на Люсю.
- Борисенкова… - почему-то прошептала Люся.
- Не помню… - Варвара Николаевна осторожно, двумя движениями, поправила на кровати Верочки бельё.
- Пошла я, девоньки! Засиделась у вас здесь. А вы не капризничайте, смотрите! И крох своих берегите! – уже в дверях неожиданно остановилась, повернулась к Люсе.
– А не знаешь, где жила Ольга Анатольевна?
- На Петроградке…
- Лёлечка?! Неужели это моя Лёлечка? Она тогда неожиданно быстро вышла замуж за лётчика, они только-только познакомились в кафе и сразу в ЗАГС…, - казалось, что Варвара Николаевна говорит сама с собой, не обращая никакого внимания на Люсю и Веру. Взгляд её был отстранённый, как будто она смотрела куда - то мимо, в своё прошлое.
- Она! - чуть не подпрыгнула на кровати Люся.
Но тут же твёрдая рука доктора легла на её плечо.
- Тише, девочка! Резкие движения в твоём положении недопустимы! – и опять лицо её просветлело, глаза заискрились, губы раздвинулись в нежной улыбке. – Я искала её, как же я её искала после войны! Не хотелось верить, что Лёля погибла.
*********************************************************
Ольга Анатольевна нехотя брела домой, собирая по пути разбросанные по краю луга редкие ромашки. Сколько она себя помнила, это всегда были её любимые цветы. Даже в каменном Ленинграде…
- Ольга Анатольевна! Ольга! – услышала она позади себя голос Заботиной. - Да не беги ты так!
- Что-то случилось, Анна Петровна? - остановилась она в ожидании.
- Ещё как случилось! Насилу нашла тебя! - вытирая рукой стекающий по лбу пот, проговорила Анна Петровна. – Сейчас! Дай отдышусь маленько… Прибежала на пастбище, говорят, что недавно ушла, я бегом за тобой!
Охватившая тревога, а вместе с ней и волнение напряжённо повисли в воздухе, не давая возможности дышать полной грудью. Мысли мелькали одна за другой и, цепляясь друг за друга, пролетали мимо.
- Людмила вчера звонила! – шумно дыша, наконец, начала Заботина.
- И?
- Говорит, подруга твоя нашлась! В больнице работает, лечащий врач она у Людмилы!
- Да не осталось у меня в Ленинграде подруг, к тому же врачей, - растерянно произнесла Ольга Анатольевна. – Господи! Думала, что с Людочкой случилось!
- Всё хорошо у неё! И врать Людмила не будет! Говорит, что подруга! В университете вместе учились…
- Фамилия врача как? – перебила она Анну Петровну.
Та лишь развела руками.
- Фамилию запамятовала, а зовут Варвара Николаевна!
- Не может быть! Анна Петровна, ты ничего не перепутала? – спросила она враз охрипшим от волнения голосом.
- Точно! – для большей убедительности тряхнула головой Заботина.
- Варюша… Неужели?! Ой, спасибо тебе, Анна Петровна! – схватила она в объятья фельдшерицу. - Какую весть принесла! Побегу я собираться в дорогу! Завтра утренним автобусом и поеду!
- Михаил Антонович! Миленький! Отпусти меня завтра, мне срочно в Ленинград надо! – влетев в кабинет директора, затараторила Ольга Анатольевна.
Добромыслов от неожиданности выронил из рук только что остро отточенный карандаш, который тут же и сломался. Чертыхнулся и недоумённо посмотрел на своего зоотехника. Всегда тихая и спокойная, интеллигентная Ольга Анатольевна нетерпеливо переступала с ноги на ногу в ожидании ответа. Её светлые волосы слегка растрепались и тонкими прядями свисали вдоль всё ещё красивого лица, придавая ему некую задорность и беспечность.
- Подруга моя нашлась!
- О! Это событие, Ольга Анатольевна! Понимаю! Три дня тебе на всё про всё, думаю, хватит.
- Хватит, Михаил Антонович! Спасибо!
- Ну, привет подруге! А мы постараемся с Павлом Васильевичем тебя здесь не подвести, - добродушно рассмеялся Добромыслов.
Дома, наспех поужинав, Ольга Анатольевна принялась собираться в дорогу. С лица её не сходила счастливая улыбка, а глаза не просыхали от слёз. Когда отутюженные к завтрашней поездке блузка и юбка повисли на спинке стула, она немного успокоилась и, взяв книгу, прилегла на диван. Читать не получалось. Перед глазами стояла молоденькая Варюшка – её однокурсница, с которой они подружились с первого дня занятий. Милая, добрая Варенька, со своей несравненной мягкой и нежной улыбкой. Солнечный человечек! Жива! А ведь она её похоронила когда-то… Как похоронила и своего мужа. А вдруг он тоже жив?! Ищет её и не может найти. Хватило же у неё тогда ума передать ЖЭКу свою квартиру, съехав в общежитие сельскохозяйственного института! Надо было ждать, ждать до последнего! А всё её капризы! Не откажись она тогда эвакуироваться в Елабугу, может, и сынок, и родители остались живы. Вернулись бы после войны в свою квартиру и жили как прежде. Одна она не смогла. Всё напоминало о самых дорогих и любимых, потому и ушла, а потом вообще уехала из города. Но Варюшу искала! Неоднократно ездила в университет, спрашивала, не вернулась ли Неклюдова. Дом Вареньки в годы войны сильно пострадал от бомбёжки, жителей расселили, сведений о её семье не осталось, архив сгорел.
Утром, едва забрезжил рассвет, она поднялась, вскипятила чайник, выпила на дорожку голью чашку крепкого чая и побежала на автобус.
Медленно, слегка раскачиваясь из стороны в сторону, электричка прибывала на Московский вокзал. Только что мирно дремавшие пассажиры, резво подорвались и, схватив котомки, побежали к дверям. Ольга Анатольевна чуть улыбнулась. Ничего не изменилось за годы её отсутствия. Только бешено колотится сердце в ожидании встречи с родным городом и любимой подругой. В том, что это её Варюшка, она нисколько не сомневалась.
Выйдя на платформу, глубоко вздохнула, набрала как можно больше в себя воздуха и задержала на несколько секунд дыхание. Как жаль, что нельзя обнять необъятное.
- Здравствуй, мой любимый Ленинград! – тихо, чтобы никто не услышал, произнесла она.
Глаза наполнились влагой, готовой вот-вот пролиться по щекам. Вспомнив, что с утра проводила по ресницам щеточкой с тушью, пришлось поднять лицо кверху, обмахиваясь руками. Не дай Бог потечёт тушь! Тогда уж точно слёз будет не убраться! Едкая и жгучая, под названием «Бархатная», она сильно щипала глаза и к тому же плохо смывалась.
Рядом с вокзалом, на Лиговском, купила букет роз – ярко бордовых, именно такие любила Варюша, это она хорошо помнит.
Очередь на такси заметно рассосалась, ей повезло, буквально через десять минут она уже садилась в «Волгу» с зелёным огоньком.
- Куда едем? – доброжелательно встретил её улыбкой водитель.
- В «Север» за тортом, а потом на Мечникова, в больницу, пожалуйста!
- О! Наши торты по всей стране гремят, как я посмотрю!
- Ох, как же я давно их не ела… Кажется, что уже и вкус забыт.
- Так вы питерская? – удивлённо спросил таксист.
- Самая что ни на есть настоящая! Родилась и прожила здесь большую часть своей жизни.
Водитель ей попался разговорчивый и весёлый. Пока ехали, Ольга Анатольевна любовалась через окно Невским проспектом и попутно отвечала на его вопросы.
- Теперь на Мечникова? - слегка повернув к ней голову, спросил водитель, когда две коробки с тортами и коробка с пирожными были уложены на заднем сиденье.
- Да, в железнодорожную. Подруга у меня в ней работает, с войны не встречались, - неожиданно для себя разоткровенничалась она. – Только вчера узнала, что она здесь работает, вот тороплюсь на встречу.
- Хорошее дело! Сейчас мигом домчу ради такого случая!
В вестибюле больницы Ольга поначалу растерялась, она даже не знает фамилии Вареньки, ведь не скажешь, что ей к доктору по имени Варвара, неловко как-то.
- Вы к кому, женщина? – увидев её растерянное лицо, спросила проходящая мимо с постельным бельём и полосатыми мужскими пижамами санитарочка – совсем молоденькая девчушка, по всей вероятности, студентка.
- Я?... К Заботиной Людмиле, на гинекологию.
- Туда не пускают посетителей. Вам бы попросить кого, чтобы ей передали. А вон Таисия Сократовна! – махнула она в сторону спускающейся по лестнице женщины. – Тасенька, назад пойдёшь, кликни Заботину, к ней пришли.
- Спасибо большое!
Пожилая, грузная Тасенька показала девушке кулак.
- Я те дам Тасеньку! Ишь распустил вас Пётр Авдеевич! – потом перевела взгляд на Ольгу Анатольевну, внимательно осмотрев её, кивнула на цветы. – Не полагается!
- Это… Это доктору! – быстро нашлась, что ответить она.
- Тогда ладно! – миролюбиво согласилась Тасенька. – Тогда можно! Поди Варваре Николаевне нашей…
- Ей! Варваре Николаевне!
- Доктор на обходе, - важно провозгласила Тасенька своим трубным, соответствующим строению тела, голосом. – Подождать придётся!
- Я подожду! Мне бы Людмилу Заботину … - не успела она договорить, как увидела сбегающую по ступенькам Люсю.
- Ольга Анатольевна!
- Куда несёшься-то?! Вот же неугомонные! Пузо на нос лезет, рожать вон скоро, а они всё бегом, что девочки!
Люсю не только не испугал, а скорее, рассмешил грозный окрик Таисии Сократовны, стараясь скрыть на лице улыбку, она всё же приостановилась и стала степенно вышагивать по лестнице под её прищуренным взглядом.
- То-то! – довольная собой, кивнула Тасенька в знак одобрения.
- Людочка, какая же ты хорошенькая! – обнимая и любовно поглаживая Люсю по спине, проговорила Ольга Анатольевна. – Беременность тебя только украшает. Вот отдохнула немного, сразу посвежела, румянец появился.
- Спасибо! - засмущалась Люся. - Вы к Варваре Николаевне? Как же она обрадуется! С утра сегодня меня про вас всё спрашивала. Пойдёмте же скорее! – Люся потащила её за собой наверх. – Думаю, что вам можно, раз к Варваре Николаевне!
От волнения Ольга Анатольевна слегка побледнела, ноги, всегда такие лёгкие и быстрые, стали словно чужими, сумка, коробки и цветы в руках не давали возможности ухватиться за перила.
- Лёлечка! – не бежала, а летела навстречу ей её Варенька. – Милая, родная Лёлечка! Это ты!
- Варюшенька моя! – вниз по ступенькам покатились перевязанные шпагатом коробки с тортом и пирожными. Люся только успела ухватить розы с сумкой, иначе и это всё последовало бы за тщательно упакованными кондитерскими изделиями.
Пойми ты эту русскую душу! От горя ли, от счастья – всё слезами умываются…
Люся безотрывно смотрела на плачущих подруг и очнулась только тогда, когда почувствовала, что катятся по щекам слёзы. Всхлипнув, быстро вытерла их рукавом ночной рубашки, что торчал из-под застиранного фланелевого халата, выданного при поступлении в больницу.
- Лёлечка, да пойдём же скорее ко мне! Господи! Так хочется наговориться с тобой! За столько-то лет…
В обнимку, они так и поднимались по лестнице, не видя и не слыша никого вокруг себя. Люсе ничего не оставалось делать, как последовать за ними. Цветы надо было поставить в воду, а сумку передать Ольге Анатольевне, схватится потом, ещё подумает, что потеряла.
- Людочка, поставь нам чайку, а мы пока за встречу по рюмочке. Да, Лёлечка? – и, не дожидаясь ответа, Варвара Николаевна достала из шкафа бутылку коньяка.
Пока грелся электрический чайник, Люся распаковала пострадавшие от падения коробки. Как могла, ножом, соскребла со стенок крем, стараясь поизящнее уложить его на чудом не рассыпавшийся торт. Хорошо хоть эклеры не пострадали, только кое-где надломились, но это не так уж и страшно. Вкус, в любом случае, не пострадал. При этом она исподтишка наблюдала за подругами. Как же красиво смотрелись в их руках наполненные коньяком рюмочки, которые они лишь слегка пригубляли, а потом, изящно отставив в сторону, продолжали свой разговор. То ли от выпитого, то ли от счастья и радости, лица их слегка раскраснелись и удивительно похорошели. Она не узнавала ни одну, ни другую. Помолодевшие, скинув не менее двух десятков, они выглядели почти студентками, словно и не было за их плечами тяжести тех перенесённых, что выпали на их долю, лет. Перед Люсей сидели две красавицы! Ольга Анатольевна и всегда-то была хороша собой, а сейчас особенно! Варвара Николаевна… Обе с сияющими глазами, ровными спинами, расправленными плечами, не налюбоваться!
- Варварушка Николаевна, уж извините, - в дверях кабинета показалось смущённое лицо Таисии Сократовны, - там к Заботиной посетитель. Я бы не осмелилась, но уж больно мужчина представительный. Внизу дожидается!
- Спасибо, Тасенька! Сейчас она спустится.
- Только чайник вскипел, - сокрушённо развела руками Варвара Николаевна. – Людочка, обязательно приходи выпить чашечку! Пироженка или кусочек торта тебе не повредит!
Люся кивнула головой и осторожно прикрыла за собой дверь.
- Смотри у меня! Не беги по ступенькам! – напутствовала ей вслед Таисия Сократовна.
Бежать она бы и не смогла. Илюшу точно представительным не назовёшь! А кто мог ещё к ней прийти? Если только начальник станции – Александр Иванович. Больше некому! Испытывая неловкость, обдумывая, что сказать, Люся на негнущихся ногах медленно спускалась по лестнице.
Митя стоял возле окна. Она увидела его сразу, как только перед ней открылся вестибюль больницы. Высокий, ещё больше располневший, с коротко-стриженными волосами, в белоснежной, без единой складки, рубашке и серых брюках, из-под которых выступали до блеска начищенные ботинки, он, действительно, смотрелся более, чем представительно.
- Мила! – заметив её, обрадовался он.
- Митя? Ты как здесь?! – скрыть волнение не получалось. Предательски дрожала рука, которую она подала ему для приветствия. – Здравствуй!
- Здравствуй! – слегка пожав, Митя на какое-то время задержал её в своей руке. – Мама позвонила вчера, попросила тебя навестить. Илюшу срочно вызвали в райком, а у неё там какие-то проблемы навалились, не уехать.
Он говорил скоро, словно боялся, что она его остановит. А Люся никак не могла понять, что творится с её сердцем, под которым бьётся ещё одно маленькое сердечко дитя – его дитя – Митиного. Зная это достоверно, она никак не могла с этим согласиться. Умом понимала, а душой не признавала, считая ребёнка Илюшиным. Как будто и не было между ней и Митей ничего.
- Как ты, Мила? Может, пойдём присядем? Вон там свободно, - Митя указал на деревянную лавку, поставленную вдоль стены.
- Пойдём, - голос её звучал спокойно, дрожь утихла.
- Я никак не ждала тебя, Митя, - придерживая полы халата, Люся осторожно опустилась на скамью.
- Я не знал, Мила! Если бы не мать, - Митя перевёл взгляд на её выпирающий живот.
- Да-да, я поняла! Как Илюша? Анна Петровна ничего не говорила? Всё ли хорошо с ним? – она вдруг испугалась, подумав, что с Ильёй что-то случилось. Три дня тому назад он приезжал, ей тогда ещё показалось, что выглядел он слишком бледным.
- Не знаю, Мила… Мать ничего не сказала…
- А ты не мог спросить, Митя?
- Не мог, Мил, прости! Она же сразу про тебя и про больницу...Я вечером позвоню, узнаю. Завтра скажу.
- Не надо, Митя! Я сегодня сама позвоню Анне Петровне. Здесь недалеко телеграф, я видела. Вечером прогуляюсь.
- А тебе можно?
- Да, мне разрешают прогулки. Правда, в больничном сквере. Но, думаю, упрошу выдать мне мою одежду. Так ведь не пойдёшь, - она кивнула на своё больничное обмундирование, слегка улыбнулась и открыто, нисколько не смущаясь, посмотрела на Митю.
Он понимал, что пора уходить, молчание явно затянулось, мучивший его вопрос так и не прозвучал. Да он с самого начала знал, что не спросит, не сможет. Где-то там, в глубине души, надеялся, что Мила сама ему об этом скажет. Напрасно!
Понимая, что нет у него права, он всё же взял её хрупкую руку в свою большую и тяжёлую ладонь и, считая про себя секунды, вопреки всему, продолжал удерживать.
«Десять секунд, только десять! Всё!».
Люся не шевелилась, даже когда он встал, она продолжала сидеть.
Родная и единственная, самая любимая женщина, которая никогда не будет его женой.
- Береги себя, Мила! Пошёл я! – глухо произнёс он, пытаясь улыбнуться.
Осталось открыть дверь и выйти за порог больницы, когда он услышал позади тихое, но с таким отчаянием произнесённое:
- Митя!
Обернулся, увидел спешившую к нему Милу. На мгновение сильнее забилось сердце, гулко застучало в висках, вспыхнула было надежда…
- Прости нас! Пожалуйста, прости, Митенька! Ты сильный, я знаю! Ты обязательно справишься, а Илюша… - голос её задрожал, - я… Мы не имеем права! Ты всё понимаешь… И…- в самое ухо, словно не проговорила, а продышала, - спасибо тебе! – затем порывисто обняла на прощанье и решительно, но нежно прикоснулась губами к его щеке.
Оказавшись на улице, он сразу же закурил. Влажная сигарета тянулась плохо, не доставляя удовольствия.
- А! – махнул он рукой и выбросил её в первую же попавшуюся на пути урну.
По дороге домой забежал в магазин.
- Бутылку армянского коньяка! - невысокая, худощавая продавщица потянулась к верхней полке витрины, на которой был выставлен скромный ассортимент коньяка. - Нет! Две бутылки «Русской»! Водки мне дайте лучше! Водки! – чуть ли закричал он на весь магазин.
Не привыкшая, видимо, к капризам покупателей женщина недовольно поджала тонкие губы и вызывающе повела плечами.
- Водки так водки! Мне без разницы, - протянула она, пробивая чек и выставляя на прилавок две бутылки.
Если бы не стыд, приложился бы к горлышку прямо у магазина, так нестерпимо горели все внутренности.
Звонить в квартиру не стал. Открыв дверь, не разуваясь, прошёл к себе в комнату. Слышал, что на кухне позвякивает посудой Валентина. Пойти за стаканом, значит, надо что-то сказать. Говорить не хотелось. Тёплая, до тошноты, водка лилась в рот как вода. Он не чувствовал её вкуса, она не обжигала, а казалось, гасила бушующее внутри его пламя. Никогда ещё в своей жизни он не прикладывался пить с горла, да и вообще не был любителем, особенно водки, так иногда, в хорошей компании, мог позволить себе грамм сто хорошего коньячку или сухого вина. А здесь понесло…
Одолел только половину, больше не лезло, ещё немного и всё выворотит назад. Митя отставил бутылку в сторону, сел в кресло. Дурман начал плавно окутывать голову, мышцы расслабились, надо закрыть глаза и больше ни о чём не думать. Хотя бы на час или на два забыть о том, что есть Мила, что она носит его ребёнка, а он – отец, не имеет на него прав. Все права на отцовство у брата. Мальчик ли, девочка, разве так это важно, будет называть Илью папой, а его дядей Митей или Димой, это тоже не имеет значения. В Ленинграде его зовут Димой, за исключением одной только Нины Сергеевны, директора их кинотеатра, она одна, по-деревенски, кличет его Митей.
Почему не он провалился в эту злосчастную прорубь?! Может и ему зимой пойти на Неву, взять да нырнуть в холодные мрачные воды реки? А что? Пусть и его пожалеют, как в своё время Илюшу… От этой мысли стало противнее, чем от водки.
«Докатился!».
И опять в руке оказалась бутылка с недопитой водкой.
- Дима, что-то случилось? - Валентина только успела заглянуть и тут же прикрыла дверь.
«Ишь, как напугалась! - усмехнулся он про себя. – А что, взять да жениться на Вальке?!»
Захотелось с силой бросить бутылку в только что прикрытую женщиной, которую иначе, как Валюшка, никогда не называл, дверь. Услышать звон разбивающегося стекла, взять один из осколков, провести по коже, а лучше нажать так, чтобы до глубокой раны… Он устал от душевной боли, устал настолько, что рад бы был физической. С ней проще, можно, в конце концов, принять анальгин. Рука безвольно опустилась вниз, на пол тонкой струйкой полились остатки жидкости. Взгляд его блуждал по стенам в поисках портретов любимой женщины. Ни одного…В последнее время зачастила с приездами мать, пришлось их поснимать и спрятать в комнате у Валентины.
Он не чувствовал себя пьяным, скорее от навалившегося на него бессилия, не снимая ботинок, прилёг на диван и уже через минуту Валя услышала у себя за стенкой его мощный храп. Бесшумно проскользнув в комнату Мити, сняла ботинки, и, свернув полотенце, положила его под голову.
«Хорошо, что уснул, - подумала она. – Сон - лучшее лекарство!».
Перед глазами всё ещё стояло Димино лицо – непонимающее, перекошенное от боли, страшное! Показалось, что сейчас взревёт он раненным зверем, кинется на неё и растерзает в клочья.
А ведь ещё вчера вечером, после звонка Анны Петровны, порхал, как на крыльях по квартире. В ванне и туалете песни пел, да всё больше весёлые. С утра опять мылся, брился, перед зеркалом, что девица красная крутился, по волосам раз десять расчёской провёл, а чего там и расчёсывать-то?! Только недавно подстригала. Очень хотела спросить, куда собирается, но не стала. Счёл бы нужным, сам сказал, а раз молчит, какой смысл выспрашивать, когда и так всё понятно! За все годы, что прожили они, можно сказать, под одной крышей, Валентина только два раза видела его глаза лучистыми: в самый первый раз, когда он пришёл с женой брата, той самой, чьими портретами завешена его комната и вчера…
Валя никогда не чувствовала между ними особой разницы в возрасте, хотя была старше Димы на четырнадцать лет, казалось бы солидный разрыв, но миниатюрная от природы, с короткой девчоночьей стрижкой, неброским макияжем, выглядела она от силы на тридцать с хвостиком. Увидев в тот вечер Людмилу впервые, она вдруг остро ощутила свою ущербность перед ней – молодой и красивой.
Больше в их квартире она не появлялась, но и близости между ней и Димой не было. Он намеренно избегал её, этого нельзя было не заметить. Она сильно переживала. Какая-то неведомая сила тянула её к нему, в его объятья.
А что бы не бросить его к чёртовой матери с его сумасшедшей, если не сказать преступной, любовью к жене брата?! Она ещё и сама ого-го! Мужики засматриваются, свидания назначают, один уже год в парикмахерской торчит, глаз не сводит, букеты за букетами шлёт, а в них записочки о пылкой любви. Да и что с того, что лысина блестит?! Она тоже не девочка, если подумать. Но сердцу-то не прикажешь… Оно свой выбор сделало, похоже, что отступать от него не намерено.
Вроде бы только-только стали у них налаживаться отношения, месяца не прошло, как опять на тебе – новый поворот!
Три недели назад, она всё же уговорила в выходной день Диму съездить в Парголово – расслабиться от работы и гнетущей жары, подышать чистым воздухом, накупаться в озёрной воде. День выдался солнечным, они с утра добрались автобусом, устроились подальше от людских глаз, прямо на берегу одного из чистейших озёр, вода которого переливалась под лучами июльского солнышка, маня к себе своей живительной прохладой. Собралась она основательно: покрывало, еда, бутылка сухого вина, бадминтон. Вроде всё предусмотрела для отдыха, но ничего не понадобилось. После купания и стакана вина, они упали на траву и почти не поднимались до самого вечера.
От воспоминаний тёплая пелена разлилась по телу. Каким он был в тот день! Ненасытный, неуёмный, пожирающий её глазами, руками. Она видела, чувствовала - он любуется её телом, наслаждается им. Перед ней был не изголодавшийся самец, был любящий мужчина. И она тянулась к нему каждой клеточкой, приподнимаясь на локтях так, чтобы не оставалось даже малейшего расстояния между ними. В перерывах они бежали к озеру, плавали, плескались, ласкали друг друга под водой губами и руками, а потом вновь, не сговариваясь, прятались в их укромном местечке, предаваясь любви. Дима всегда был нежен и внимателен, но там, на озере, он превзошёл себя!
После того дня Дима зачастую засыпал в её постели, но ночью, осторожно, стараясь не потревожить её сон, уходил к себе. Она притворялась спящей, в то время как хотелось обхватить его руками и ногами, не отпускать, а крепче прижать к себе, как тогда, на озере.
- Я люблю тебя, Дима! – не выдержав, полушёпотом произнесла Валентина в одну из ночей, когда он уже закрывал дверь.
Слышал или нет, она так и не поняла по его поведению. Не мог не услышать! Слишком тихо было в квартире.
Предательски загорелось тело… Всё! Хватит воспоминаний! Валентина поднялась, прошла на кухню, налила в стакан холодного кипятка, достала с полки упаковку анальгина. Одну таблетку, не думая, выпила сама, а остальные со стаканом отнесла в комнату Димы. Он уже не храпел.
«Хоть свечку заупокойную ставь…» - вглядываясь в иссиня-бледные, ставшими такими родными черты лица, подумалось ей.
Вздрогнула то ли от страха, то ли от раздавшегося в прихожей телефонного звонка.
- Да! – сказала как можно тише, чтобы не разбудить Диму. Сон у него всегда был чуткий.
- Валя, здравствуй! Митю, будь добра, позови.
- Здравствуйте! Не могу. Спит он!
- Это я, Анна Петровна! Чего это он так рано сегодня? Не приболел случаем? – в голосе почувствовалось волнение.
- Не знаю! Плохо ему, Анна Петровна! Вернулся откуда-то, сам не свой!
«Вот так тебе! Получи! Я-то знаю, к кому ты его отправила!».
- Знаю, откуда... Не могла я... С роженицей ночь промаялась, да Виктор Иванович гостит...
Ещё немного и накатившая от бессилия злоба готова была выплеснуться на голову матери.
"За кобеля своего испугалась!".
На том конце провода послышалось что-то похожее на всхлипывания.
- Женила бы ты его на себе, Валентина, что ли! – раздалось меньше, чем через минуту.
- У меня не может быть детей, Анна Петровна… - вырвалось само собой, неожиданно, горько, и злость как рукой сняло.
- Ничего, Валюша! Господь не оставит Митеньку!