Аполог двадцать первый об эстетических предпочтениях
Выставляет месяц рожки острые
Вечереет на сердце твоем.
На каком-то позабытом острове
очарованные мы вдвоем. (1)
Веронике было неприятно читать о себе и их отношениях с Беном разный вздор. Да и в самом деле, что же за отношения у них и (главное) почему? Иногда она сама задумывалась об этом и не понимала, что все это значит? Вот уже скоро год она жила в его доме, пользовалась по-прежнему его расположением и помощью. Правда, теперь сама неплохо зарабатывала и в любой момент могла снять собственное жилье. Однажды даже пыталась заговорить с ним об этом, но он только отмахнулся и сказал, чтобы не торопилась, ведь вскоре он должен уехать и лучше, чтобы дом не пустовал. Она не стала упорствовать, предпочитая не возобновлять разговор и ничего не менять. К тому же, как ей казалось, она старалась быть незаметной, ничем не смущать его покой. Действительно, большую часть времени художница занята в своей мастерской, а с заказчиками всегда встречалась где-нибудь на нейтральной территории. Он тоже вел вполне независимый образ жизни, если не считать их совместных проектов, которые приносили дивиденды. Бухгалтерию вел он, ей даже не приходило в голову в это вникать, так как инициатива и вложения были его. Вик всем была довольна, и не имелось никаких оснований заподозрить его в нечестной игре. Тем более, что, в первую очередь, ее интересовало собственное творчество. Она не относилась к тому типу женщин, которые все измеряют достатком или имеют пристрастие к роскоши. Вик относилась к таким вещам спокойно, в одежде соблюдала спортивный, а также деловой стиль, стремилась к минимализму, находила удовольствие от общения с природой, искусством и собственным делом. Вообще-то она любила все красивое и эстетичное во всем: в окружающей действительности, в людях, в человеческих отношениях. По мировосприятию ей был близок холизм, ее работы согласовывались со всеми особенностями ее натуры. Часто художницу увлекал импрессионистический подход к созданию образа, вообще она полагала, что передать свое впечатление, свое проникновение в образ важнее всего. Картины получались разные по стилю и жанру, она постоянно была в поиске и доверяла своему наитию, как путеводной нити Ариадны. Правда, на заключительном этапе всегда пыталась «проверить алгеброй гармонию». Как художница, Вик любила созерцать величественную природу, грациозных животных и красивых людей. При этом ей всегда хотелось, чтобы любой образ был совершенным в совокупности внешних и внутренних качеств, она выбирала калокагатию. Такую же согласованность ей хотелось находить и в себе. Она обожала просыпаться под пение соловья, живущего в большом тенистом саду за окном, любила купаться в жаркий день в прохладной воде, ездить по дорожкам на велосипеде, вдыхать аромат цветов и трав, любила писать под музыку. Поэтому то существование, которое вела здесь и сейчас, ее вполне устраивало, временами даже делало счастливой. Но бывали минуты какой-то стягивающей сердце тоски, когда думалось о том, что не только журналистам, но и ей самой неизвестны факты собственной биографии. И более того, состояние «клубящейся» памяти иногда приводило ее в большое замешательство. Не говоря уже о том, что неоднократно спрашивала себя: а есть ли где-то близкие люди? ищут ли ее? Есть ли хоть один человек, который тоскует о ней? Или когда-нибудь полюбит? Вик бросилась с головой в работу еще и потому, что это давало ей ощущение некоей определенности, стабильности. Работа возвышалась в ее жизни, словно остров посреди безбрежного океана неизвестности и неопределенности. Она жила одним днем и решала проблемы «по мере их поступления», не загадывая наперед. «Не так уж плохо, - рассуждала она, - если верить психологам, призывающим жить «здесь и сейчас». Конечно, не последнюю роль во всем этом сыграло присутствие в ее жизни Бена. Иногда она задумывалась о том, насколько сложнее ей бы пришлось, если не счастливый случай их встречи. Как-то она даже пыталась поговорить с ним об этом, потому что в сердце ее жила благодарность и плескалась, как теплое море. Однако он быстро остудил ее порыв, назвав свой поступок вполне тривиальным: «любой поступил бы также»! Хотя она, разумеется, понимала, что «не любой», да и он это знал. Затем продолжил: «Вообще, всегда разумнее полагаться на высший смысл происходящего и говорить, как написано в одной мудрой книге: «мы рабы ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать»!(2) При этом он улыбался и смотрел на нее через бокал красного вина, слегка прищурившись. Это замечательно снижало пафос высказывания. Торжественность она не любила, считая, что ее часто используют лицемеры, похоже, он тоже не любил пафос... Она в задумчивости смотрела на него и прикидывала, шутит ли он, или говорит всерьез? При этом ее одолевали смешанные чувства. Конечно, весьма великодушно было с его стороны сказать так, чтобы она не чувствовала себя обязанной. Но в то же время этот ответ как бы выстраивал между ними некую дистанцию и, похоже, он не хотел, чтобы она сокращалась. Время шло, между ними ничего не менялось, и казалось, они по-прежнему в молчании мчатся в машине сквозь ночь и мглу, бесконечно далекие друг другу. Но навстречу чему (кому?) они мчались? Ответа Вик не находила. Сложность заключалась еще и в том, что Бен был весьма хорош собой, хотя и несколько старше. И как художник, и как женщина она не могла этого не замечать, оставлять без внимания, без всякого “сочувствия”. Девушке казалось, что его сковывает какая-то глубокая тайна, не дающая их отношениям приобрести какой-нибудь новый обертон, какую-нибудь перспективу развития. Впрочем, чаще она одергивала себя, называя это «романтическими бреднями», поскольку в то же время восхищалась его деловой хваткой и практицизмом, его уважительным отношением к ней. И все-таки как-то странно: на фоне всеобщего мужского интереса такое бесчувствие?.. Возможно, этим немного задевалось самолюбие? Несмотря на свой юный возраст, (предположительно, лет 20 -24?) она была довольно разумна по жизни и не склонна к истеричности или эпатажу, невзирая на весь свой артистизм и уязвимость. Скорее уж, она была временами экстатичная в работе или танце. Но придерживалась той житейской мудрости, что не следует «смешивать сцену и жизнь».
примечание (1) Софья Парнок (2) Евангелие от Лк. 17.10