Эту историю в прямом эфире по субботам сочиняют посетители литературного интернет-кафе Говорящие Люди https://t.me/audio_people
__________________
В подвале, в котельной, пламя, только что ровно гудевшее в топке, вздрогнуло и забилось мелкими судорожными рывками.
- Чёртово сердце!
Дом скривился и упрямо нагнул голову - хранившийся на чердаке портрет, почерневший от времени так, что левую половину лица было не разглядеть. Сжались тонкие губы, вспыхнул жёлтым яростным светом оставшийся правый глаз. Судорожно зашарили по стенам несуществующие руки. Захлопали ставни и двери. Дом вдохнул. Выждал. Ещё. И - отлегло. Выровнялось пламя в топке, медленно потускнел глаз на тёмном портрете.
Дом осторожно выдохнул. Возраст. И люди. Все эти люди, которые когда-то жили в нём, а теперь не живут. Никто не видел, как и где они умирали. Никто не знал, что с ними стало. Никто их не помнил. Много ли покойников вместит память, сделанная из мяса? Разве сравнить её с деревянной? Вот Дом - он помнил всех.
Да, возраст. И люди. Иногда они приходили... От них пахло жухлой травой, подвальной плесенью и гниющим деревом... Вино, выдержанное в старой гниющей бочке деревянной памяти. И тогда Дом хватался за сердце.
Но сегодня не только это. Сегодня ещё и обида. Дом всё понимал. Знал, что докторов для дерева не осталось, но всё же, всё же... Он ведь сильно поранился... Можно было наклеить хотя бы пластырь. А они... подставили баночку, чтобы в неё капало прямо из вены.
Конечно, не смертельно. Конечно, рана скоро затянется и сама, но вот эта медленно наполняющаяся баночка... Он этого не заслужил.
- Не заслужил? - скрипнула мысль с той половины мозга, что вместе с лицом давно уже растворилась во тьме. - А ты у нас, значит, служишь... А мы-то, грешным делом, думали, ты просто живёшь, грея старые рёбра на солнце летом и гнилое нутро на батареях - зимой. А ты вон оно что: служишь. В смысле: жалеешь их? Хорошая служба. Делом помочь не пробовал, старый пень?
- Да как же? - изумился Дом. - Каким ещё делом?
- Зрение подводит? Не видишь, что творится внизу?
- Ничего там не творится.
- Ну, конечно. Просто ожил вдруг братец Пианино и решил сыграть нам Шопена.
- Я рад, что он ещё жив. Но что с того?
- Думай, старый дурак, думай. Что происходит наверху?
- Да ничего там не происходит!
- Ну, ясное дело. Просто кто-то случайно задел в туалете ногой баночку, и кровь пролилась на пол.
- Ничего страшного. Кто-нибудь вытрет.
- Обязательно. Но, пока этого не произошло, ты должен вспомнить слова.
- Какие еще слова?
- Ты знаешь. "Первым делом, покрой своё тело голубой краской..."
- Не помню такого, - упорствовал Дом.
- "Затем сцеди двести миллилитров своей крови в прозрачную ёмкость и раствори в ней ноктюрн Шопена".
- Бред. Я не стану этого делать, - медленно проговорил Дом.
- Тебе уже и не надо. "Выплесни смесь на землю и объявись так: я отрекаюсь от всего, что приковывает меня к земле. Тогда - полетишь".
- Это для людей. Дома не летают.
- Значит, всё-таки помнишь... И да, ты не взлетишь. Но ты сможешь ходить. Ну же! Время уходит.
- Ходить? Зачем мне ходить? Куда? - в ужасе спросил Дом.
- "Ты не будешь последним, но и первым быть тебе не придется. Лети на север. Там обретёшь покой." Решайся. Тебе, в отличие от людей, придётся отказаться совсем от немногого. Возможно, ты даже успеешь кого-то спасти. Повторяй за мной. "Я..."
- Я... - медленно проскрипел Дом. - Отрекаюсь...
Расцвел огненным жёлтым цветком уцелевший глаз, разгоняя чердачный сумрак.
- ...от всего...
Взметнулось в сердце-печи пламя, выплеснуло из трубы в ночь сноп оранжевых искр.
- ... что приковывает меня к земле!
И взвыли старым трескучим деревом расправленные спина и плечи. И где-то глубоко под землёй в ужасе шарахнулись прочь от дома кроты: корни, которые он пустил в землю за тысячи лет, теперь шевелились. Точно полчища змей разной толщины и длины скользили они теперь кверху. Дом - вставал.