Эту историю в прямом эфире по субботам сочиняют посетители литературного интернет-кафе Говорящие Люди https://t.me/audio_people
____________________
Сантехник спускается по лестнице. Вид у него утомленный, концертный фрак и манишка промокли и вымазаны какой-то дрянью.
- Ну, - объявляет он гордо, - готово.
- Я в вас верила! - улыбается Лиля. - Сегодня вы наш герой! Присаживайтесь, я вам налью чаю.
- Это с удовольствием.
Сантехник потягивает чай и озабоченно что-то подсчитывает, загибая пальцы.
- Всё хорошо? - спрашивает Лиля.
- Да-да, всё отлично, - сантехник явно смущён. - Скажите... а можно, я у вас немного поживу? Не навсегда. Недолго. Некоторое время. Здесь так хорошо... Пианино есть. И люди. А у меня дома совсем ничего, да ещё и в туалете труба течёт...
- Что же вы не почините? - удивляется Лиля.
- Да как? - сантехник разводит руками. - Это у вас с потолка льётся. Баночку подставил и готово: починено. Могли бы, кстати, и сами сделать. А у меня возле самого пола течёт - никакая баночка не поместится. Это меня просто убивает. Такая сырость, такой стыд... Так можно?
- Да живите, конечно, - после недолгого раздумья говорит Лиля, - только на красное не наступайте. Дому это не нравится.
- Понимаю, - кивает сантехник. - Так себе цвет. Я буду осторожен.
- И ещё… Ничего, если мы будем вас звать Сан-Пин? Ну, сантехник... Пианист... Сан-Пин же!
Сантехник не спеша наклоняет голову влево, затем вправо, вдумчиво переливая новое имя из одного уха в другое.
- Прекрасно! - решает, наконец, он. - Не то что… Впрочем, неважно.
- Значит, договорились, - расцветает Лиля. - Хотите блинчиков?
- С удовольствием, - соглашается сантехник Сан-Пин.
Перед СанПином, точно по волшебству, появляется тарелка с горкой горячих зелёных блинчиков. Мимо, глядя в телефон, проносится Коля и, тарелка исчезает так же внезапно, как появилась.
- А спасибо? – кричит Лиля.
- Спасибо! - доносится издалека.
- Молодёжь… - качает головой Сан-Пин, грустно разглядывая опустевший стол. - Торопится куда-то, спешит. А чего торопиться? Все там будем…
Протяжно скрипят ступени, и Сан-Пин поднимает голову. По лестнице, на ходу читая газету, неспешно спускается долговязый мужчина в домашнем шёлковом халате.
- Нет, вы только полюбуйтесь! Да что они о себе возомнили! Неужели и в самом деле на них нет никакой управы? - негодует мужчина, спотыкается о подвернувшегося кота и кубарем летит вниз.
Сан-Пин в испуге вскакивает.
- Не волнуйтесь, - успокаивает его Лиля, - это Ева... Точнее, Евлампий Сидорович, но это же невозможно выговорить... И ему не больно: он слишком хорошо воспитан для этого. Кстати, его к нам тоже когда-то прислали из Службы.
- Тоже сантехник? - нерешительно усаживаясь, спрашивает Сан-Пин.
- Преподаватель, - отвечает Лиля. - Преподаёт детям этикет и этику. Не совсем уверена, что именно это, но какая разница, верно? Главное, преподаёт.
Евлампий Сидорович... но это же невозможно выговорить... Ева, достигнув подножия лестницы, встаёт, невозмутимо отряхивается, рассеянно гладит ошарашенного кота и, проследовав к столу, усаживается напротив Сан-Пина. Кот идёт следом, вскакивает на стол и переворачивается на спину.
- Хороший котик, - чешет ему живот Ева.
- Кыш! – тычет в кота вилкой Сан-Пин.
Кот смотрит на него, как на продукт.
Ева тоже смотрит на него, как на продукт, только вежливо.
- Вы, вероятно, собачник? - осведомляется он.
Сан-Пин чуть краснеет.
- Ну, зачем так категорично? - говорит он. - Я, если так можно выразиться, хомячник.
- Да, вероятно, можно. Почему нет, - роняет Ева и, тщательно расправив смятую при падении газету, пристраивает её на кота, как на подставку. Прочитав строчку, отрывается от газеты и подозрительно осматривает Сан-Пина.
- Что? Хотите выразить протест?
- Против чего? - удивляется тот.
- Как же, вот это сегодняшнее постановление…
- Не читаю газет, - пожимает плечами Сан-Пин. - Вообще ничего не читаю - только ноты. Я, видите ли, музыкант.
- Это хорошо, - кивает Ева. - Не люблю протестов. Невежливо это…
Оглядывает пустой стол.
- Детки опять всё скушали?
- Даже ещё не спускались, - улыбается Лиля. - Я только начала готовить завтрак. Поможете открыть банку?
- Конечно. От музыканта, я так понимаю, проку мало. Хотя...
Поворачивается к Сан-Пину.
- Поиграйте нам, что ли, любезный. Говорят, музыка по утрам полезна для пищеварения.
- Конечно! - Сан-Пин, поспешно отставив чашку, вскакивает и устремляется к пианино. Осторожно проводит пальцем по крышке, оставляя глубокую блестящую рану на толстом сером ковре пыли. Пыль, как толстый защитный чехол, укрывает и рояль, и скопившуюся наверху гору нотных тетрадей, и покосившиеся стопки книг и фотоальбомов, и старый школьный глобус, и рулон карт, и мехового игрушечного мишку без задней лапы, и горку сервизных блюдец, и...
Сан-Пин растерянно оглядывает плотную шеренгу горшков с кактусами, выстроившуюся на крышке. Пыль почему-то обходит их стороной, и сочная изумрудная зелень на фоне серого мохнатого ворса неприятно режет глаза.
- Куда бы их...
- Составьте пока на пол, - советует Лиля. - Подождите, я помогу.
Ссадив кактусы, Сан-Пин осторожно открывает крышку. На удивление, внутри пыли нет совсем, и лакированные клавиши блестят, точно новые. Сан-Пин, не глядя, привычно тянет к себе ногой табурет и усаживается, забыв смахнуть с него пыль. Он смотрит только на клавиши и, кажется, почти не дышит. Его руки взмывают, как два больших бледных мотылька и надолго замирают в воздухе.
- Ну, долго еще? - осведомляется Ева.
Сан-Пин, очнувшись, глубоко вдыхает и опускает пальцы на клавиши. Лиля вздрагивает и застывает на месте. Ева болезненно морщится и прикрывает глаза рукой.
- Господи. Шопен. Ноктюрн номер двадцать. Предупреждать же надо!