Крест – это не собор и не кладбище, Крест – это больничка. Больничка в тюремном мире всегда была особом положении. Здесь спасали жизни, здесь назначались и проводились встречи и даже сходки. Через Крест шел чрев. К каждой больничке относился целый «куст» зон. А ведь были еще и кресты под диагноз. В первую очередь это были самые страшные кресты – «дурки». Там за рекордно короткий срок из непокорного зека или политика делали «растение» или животное. Видел я мужиков после дурки в Черняховске. Зомби из «Живых мертвецов» и то более человекоподобны. Да что далеко за примером ходить. Помните пожар в дурке в Таллинне на Палдиски мантее? Горела как раз палата для зеков-больных. Погибли, сгорели или задохнулись, все до одного. И все были привязаны к кроватям поясами вроде борцовских. Так привязаны, что и пошевелиться не могли. Так санитаром легче работать. И бить удобно, и кормить через трубочку легче. Проверок там нет, свиданий нет, письма и жалобы не принимаются. Какие жалобы, кому, на кого? Они же все дурики, кто их писанину читать или регистрировать станет? А теперь представьте себе дурку на несколько тысяч человек, где вольные санитары все до одного наркоманы и жрут таблетки, положенные больным.
А самое страшное это санитары-зеки. Эти готовы на всё, лишь бы их в зону не отправили, там им сазу смерть лютая. Ладно, вернемся на «крест». На Кресте западло:
- вести разборки
- устраивать общий кипиш
- брать в заложники врачей
- убивать врачей
Это у Деревянко или Марининой бывает, а в жизни- нет. Не верите – смотрите статистику ГУИН. Там все четко расписано. Так вот. ХХХ «за крест не канает». С этими эскулапами можно все. Они сами западло. 90% из них садюги, наркоманы, убийцы. А я хочу рассказать о нормальных врачах. Спасателях и спасителях.
Доктор Роза
Звали ее Роза Михайловна. Была она в звании полковника или подполковника МВД. А работала Роза Михайловна главврачом тюремной больницы на «Батарее». Роза была как сейчас говорят «три в одном». Хороший врач, хороший администратор и хороший, сострадающий человек. Согласитесь, что сочетание этих достоинств в одном человеке событие достаточно редкое, особенно в системе Лагерей. А еще одно редкое качество совсем мешало ей жить и работать. Роза органически не переносила, когда ее сотрудник ей врет, когда человек занят ни своим делом или занимает не свое место. Будь она специалист хоть чуть похуже, чем была, ее съели бы в три секунды. Но заменить было некем. Послушных-то много, честных и умелых – мало. Благодаря своим «сволочным» качествам Роза сформировала прекрасный коллектив умелых врачей. У многих из них, почти у всех, были «свои тараканы в голове», но общее дело от этого не страдало. Да такую казачью «вольницу» собрать и удержать в узде могла только Роза Михайловна. За два года под следствием и судом я с Розой не пересекался. На больничке я не был, а мелкие проблемы решал тюремный медпост. Отдельное, блин, ведомство. Первый раз я увидел Розу вблизи на больничке усиленной зоны. На больничку я попал прямо из карантина. А дело было так. Карантин длился две недели. Книг не было. Играли в шахматы в, втихаря, в карты. Играл я довольно лихо. Ко мне пришел побазарить коховский авторитет Коля Громов. Погоняло у него было, естественно, «Гром». Санитаром на больничке был Виталик Оплята. Ростом 195 см, румяные щечки, атлетическое сложение. Врачихи от него балдели и воевали за его внимание. На больничке он решал любой вопрос. И вот меня с чем-то положили в маленькую четырехместную палату. Лежал один. Время от времени поселялся однопалатник – всегда игрок. Не «играющий», а просто игрок. Очередной «азартный Парамон» меня на зоне практически не знал, ни в какую «команду» я не входил. Гром дал мне пятихатку на «разгон». Это не в долг. Это был его риск и его вклад в общее дело со мной смело играем на понт. Бабки у меня были, а кентов не было. Значит не было поддержки и защиты, и долг по игре мне можно было не платить, а просто простить: когда сокамерник попадал крепко, я давал «маяк» Опляте и в палату приходил Гром. Приносил положняковый грев и смотрел условия нашей там жизни. Гром меленько посмеивался под «первоходом», сопалатник тоже. В разговоре рано или поздно всплывал мой выигрыш. Тут сопалатник с усмешкой называл сумму своего проигрыша. А Гром оборачивается ко мне и говорит: «Александр, переведи на меня». Я в ответ: «Базара нет, перевожу!». Всё, клетка заперта. На все дела 24 часа. Раз около десяти получилось, потом слух прошел и на понт со мной играть не хотели. А мне много и не надо. Мы с Громом «в пополаме». Дорогого стоит! Стала палата обычной палатой и принесли ко мне в соседи Витю Пыркина. Витька был эскортным. Залетным из Питера. А Питер – мой любимый город. Стали нормально общаться. И смех, и грех. Витьке 25 лет. Малолетняя зона у него за спиной была, а вот женщин не было. И вот он готовил себя и свой «агрегат» к общению с женщинами. Эта подготовка чуть не свела его в могилу. Шары ставил, гантелю ставил, вазелин впрыскивал. И каждый раз всё это оканчивалось на столе у хирурга. Слава Богу, что ремонтом кончалось, а не ампутацией.
В этот раз Витька поставил себе «уши». Дальше всё, как обычно. Ходить не может, стоять не может, малую нужду справлять не может. Может в санчасти лежать и помощи ждать. А тут с осмотром приехали врачи. С Батареи и идут по палатам с инспекцией. Роза Михайловна впереди, остальные – в кильватере. Пыркин к ней с вопросом: «Роза Михайловна, я через 4 месяца на волю иду. Как вы думаете, если я «венчик» поставлю, он успеет прижиться?» Сама Роза его два раза оперировала. Но там ведь как. Всё, кроме места операции под простыней и операции до десятка в неделю. Нас по домам и КПЗухам под 6.000 человек доходило. Где уж тут упомнить?
Витька-то приколоться над Розой решил, но это всё мимо. Ее стаж в системе уже за 25 лет зашкаливал. Она «феню» знала лучше любого из нас, в наколках разбиралась, да и в нашей жизни экспертом быть могла. Говорит Витюхе спокойно: «Так, больной, времени мало. Показывай, что там у вас». Витька и показал, думал так смутит. Ага, смутил, как же! Роза одним глазом глянула и сразу его вспомнила, хирург свою работу узнает всегда и говорит: «А, Пыркин (это по члену узнала), ничего вам больше ставить туда не рекомендую. Любой женщине и даже молодой лошади ваших шрамов вполне хватит». Все от смеха упали, где стояли.
А потом Розу перевели врачом на «четверку». Огромное понижение, не говоря о том, что у нее квартира в Таллинне, а работа в Румму. 40 километров в одну сторону. А съел ее же зам. Звали его Полянский. Такая хитрая бархатная жопка. Продажный насквозь. О нём не буду писать, противно!
Доктор Ружинская
Софка Ружинская работала корректором в «Вечёрке» и дружила с моей сестрой. Софку я немного знал, но не близко. Знал, что мама у нее подполковник-врач и работает «где-то там». Помню смешную историю. Софкину дочку, свою значит внучку, Ружинская устроила в детский садик МВД. Приходило дитя в этот садик и шёпотом спрашивает у бабушки: «Бабушка, а ты кого больше любишь? Ленина или Сталина? Говори не бойся, я никому не расскажу». Прямо не садик какой-то, а школа Павликов Морозовых. Смеялись все, хотя тут не смеяться, а бояться надо было. Ладно, о зубе. Воспалился у меня зуб и лицо всё опухло. А мне говорят, что зубной будет после Нового Года. А это почти три недели, я уже так опух, что глаза открываю пальцами, а губы вот-вот лопнут. Мне передали в другие камеры. Вся тюрьма колотила в кормушки. А почему бы и нет. Как говорил один уважаемый мною зек, шутил точнее: «Да я за любой кипиш, кроме голодовки». Привезли врача из военно-морского госпиталя, а тот рвать зуб отказывается. Мол нельзя рвать, когда опухоль. Заражение будет. Доктор говорит: «Сейчас я тебе два укола сделаю, чтобы опухоль спала, а завтра приду и зуб вырву». А я знаю, что если опухоль спадет, то его завтра не пустят 100%. Итак, очень мало вероятности на завтрашний его визит. Начинаются выходные и даже допуск подписать некому. Дал я расписку, что обо всем предупрежден и сам за все отвечаю в любом случае. И зуб мне вырвали. Хотите верьте, хотите не верьте. Гной хлынул из раны струей и набралось его почти полстакана. Потом врач объяснил мне, что до утра я бы не дотянул. Общее отправление и бирку на ногу. Получается, что Софкина мама мне жизнь спасла. А ведь я для нее никто и звать меня никак. Служила бы она по уставу, а не по совести, от меня бы уже и кости сгнили. Вот почему «Крест в уважухе», если он конечно не дурка!
Слесарь
Слесарем его прозвали мы. В жизни он был врач-хирург. И пьяница, запойный пьяница. Но работе это не мешало. Даже наоборот. Он проводил такие операции, за которые не взялся бы никто другой. Помню на строгаче убивали Деревяху-старшего. Его девять раз ударили «охотником» и оставили «охотник» в голове у Валеры. Срочно приехал слесарь, накатил два стакана (не подряд) и Валеру спас. Вот такой был волшебник. «В миру» его звали доктор Куликов. Людей он спас сотни. А почему слесарь? Он мне как-то объяснил свою историю.
«Понимаете, Александр, к человеку надо относиться, как к механизму. Механизм можно отремонтировать всегда, если он не взорван, не расплавлен или не сплющен в бумажный лист. Все дело в сложности ремонта, в количестве необходимых запчастей и действий. Ремонт возможен всегда, кроме трёх перечисленных случаев. Было бы желание. Когда я оперирую человека, я стараюсь убрать все эмоции и страхи. Я ремонтирую!» - говорил мне доктор Куликов. Вот за это и «Слесарь». Теория, мягко говоря, необычная, но ведь работала, классно работала. Слесарь был доктор «от Бога». Сейчас его пытаются утопить в дерьме. Мол он монстр советского периода. Делал операции без наркоза. Да, делал без наркоза, как делал любой хирург на больничке в каждой тюрьме или зоне Эстонии в Советское время. Сейчас объясню, что и как. Без наркоза оперировали «мастырщиков». Мастырщик – это человек, сам нанёсший себе вред. Чаще всего они глотали гвозди или втыкали в тело штырь – остро отточенный кусок металлического прута. Причин мастыриться было не очень много. Желание отлежаться на больничке, пока истечет срок карцера. Желание просто прокатиться на больничку и с кем-нибудь встретиться. Желание сменить зону или спрятаться от врагов. Чаще всего мастырились в знак протеста на действия ментов. В Эстонии было ГУИТУ. Главное управление исправительных тюремных учреждений. В описанный период управление возглавлял полковник Бовольский. Вот он и издал письменный приказ мастырщиков оперировать без наркоза. Бовольский имел спецзвание и ошибочно считал себя офицером. Подчиненные враги тоже имели офицерские звания. Что такое невыполнение приказа? Да, зона за это – только зона ментовская в Нижнем Тагиле. Большой гуманист был полковник Бовольский, но везучий. На сорок лет опоздал родиться. С такими душевными качествами он при Лаврентии Палыче не полковником бы был, а генерал-полковником. Да, чуть не забыл. Я там писал, что Валеру Деревянко (Деревяху) убивали «охотником». Что это за охотник такой? А это главный зоновский сувенир и частое оружие. Делали «охотник» из рессорной стали или из корпусов больших подшипников. Лезвие было, в среднем, сантиметров тридцать длиной и сантиметров восемь шириной. Одна грань режущая. На противоположной грани – зубья (прямо как нож у Рэмбо). Проверяли качество изделия так. С размаху рубили проволоку 4-5 см толщиной. Если на лезвии не оставалось «зарубки», то качество работы считалось хорошим. Серьёзный был инструмент.