АВТОР - МАРИНА БЕЛУХИНА: http://proza.ru/avtor/uevfybnfhbq
Публикую на своей странице по её просьбе.
Уважаемый Читатель!
На протяжении нескольких лет я был заочно знаком с Мариной Белухиной - интересным человеком, автором многих произведений, часть из которых была опубликована на "Прозе.Ру". Одно из них - роман-трилогия "Дороги любви непросты". В третьей части этого романа, по замыслу автора, один из главных героев - Саша - поступает в Высшее военно-морское училище, а затем служит на флоте. Поскольку эта тема была для Марины новой, она неоднократно обращалась ко мне с различными вопросами. Итак, я сперва был своего рода «военно-морским консультантом», а затем мы решили, что будем работать в соавторстве.
Сначала я разместил на своей странице только некоторые главы из третьей части, касающиеся «флотского» периода жизни главных героев, но затем Марина (уже зная, что жить ей осталось недолго) попросила меня опубликовать у себя ещё и обе первые части романа, в написании которых я не участвовал.
Она очень хотела, чтобы Зойка, главная героиня романа, продолжала жить на моей странице...
Марины, увы, не стало 10 февраля 2023 года.
- Илюша, ну почему, как только я на сессии, Зоя утопает в двойках? Неужели ты не в состоянии проверить у ребёнка уроки? – возмущенно выговаривала раскрасневшаяся возле плиты Люся, наливая мужу суп.
- Мил, я проверял, ну честное слово! И стихи мы учили, она сказала, что Мария Савельевна ей даже пятёрку поставила…
- Какую пятёрку, Илья?! Когда её даже на уроке не было. Она птиц в лесу слушала.
- Каких птиц? – Илья удивлённо приподнял свои густые рыжие брови, отложил в сторону ложку.
- А я откуда знаю? Они, эти самые птицы, так заворожили её своим пением, что она совершенно забыла об уроках. Это я тебе её слова передаю.
Илья невольно улыбнулся, но здесь же придал своему лицу серьёзное выражение.
- А почему мне учительница не сказала, что Зоя прогуливает уроки?
- Она пыталась! Так ты же с утра до позднего вечера в своих полях!
- Работа у меня такая, Милушка, - виновато развёл руками Илья.
- И у меня тоже работа, Илюша! А ещё и учёба с домом! Просто ты так и скажи, что Зойка не твоя дочь и тебе до неё нет никакого дела!
Надув свои красивые пухлые губы, Люся поставила на стол ещё одну тарелку с супом для себя, но садиться не стала, демонстративно отвернувшись к окну.
- Мил, ну не говори ты глупости! Я Зоюшку люблю не меньше, чем тебя! И ты об этом знаешь! Начну баловать – кричишь, что безразличен, строжу – обижаю, я не знаю, как мне и вести себя с дочерью.
Стало стыдно. Илья, действительно, хорошо относился к Зое, родные отцы бывают хуже, взять того же Золотова. Илюша же неоднократно уговаривал разрешить ему оформить отцовство, чтобы все были на одной фамилии, и чтобы отчество у Зойки было его – Ильинична. Так нет, встала в позу! Нет и всё! Сейчас и сама не рада…
- Прости, Илюша! Не знаю, что на меня нашло. Устала, видимо, не отошла ещё от сессии, вот и срываюсь. Да и что делать с Зойкой, ума не приложу! Совсем учиться не хочет! В кого она только? – после сказанных последних слов Люся осеклась.
«Ясное дело в кого!» - горько подумалось.
- Ешь давай! Остынет. На второе ничего не успела приготовить. Вечером яичницу сделаешь, хорошо? Я полежу немного перед ночной.
Второй год Люся работала оператором при дежурной по станции. Все двенадцать часов в активном режиме. Бывало, в одной руке чашка с чаем, а в другой – телефонная трубка. Станция считалась внеклассной. Поездов, что пассажирских, что грузовых – валом. За смену до сорока поездов в разборки принимали, по тридцать собирали и отправляли, это без учета по станции проходных. В следующем году обещали место дежурной по станции, а ей больше нравилась работа маневрового диспетчера. Но женщин туда почему-то не брали. Считалось, что «раскидывать» по путям вагоны и собирать поезда могут только мужчины.
- Я отвезу тебя сегодня. Не беги на автобус, поспи, - Илья осторожно прикоснулся к завитку на виске жены и, поблагодарив за обед, стал собираться на работу.
- Только не задерживайся, пожалуйста! – напутствовала его Люся.
Убрав со стола, Люся прилегла на диван, разбирать в спальной постель не хотелось. Не от лени, от жалости. Бегая с Леной по Гостиному в поисках новых нарядов, они случайно наткнулись не выкинутые в продажу атласные покрывала. Ярко-сиреневые, с вышитыми по всему полю цветами – необыкновенно красивые! Баснословно дорогие, конечно, но они того стоили
- Берём! – единогласно решив, отстояли сумасшедшую очередь, зато вышли довольные и окрылённые новой покупкой.
- У нас в спальне розовые обои, красивое будет сочетание цветов, - восторгалась Люся.
- А я как раз ремонт собралась делать! Теперь буду подбирать обои к покрывалу! – улыбалась счастливая Ленка.
Покрывало легло на кровать сразу же в день её возвращения из Ленинграда.
- Илюша, я ухлопала на него все деньги, - заглянув в пустой кошелёк, откровенно призналась Люся. – Придётся опять в долг у мамы просить… - без особого энтузиазма протянула она.
- Давай я у своей спрошу, - видя огорчённое лицо жены, предложил Илья.
- Не надо, Илюш! Я как-нибудь сама разберусь.
Сквозь дремоту она услышала хлопок двери. Понятно – Зоя вернулась из школы. На секундочку приоткрыв глаз, сразу же распахнула оба!
- Зоя! Как же тебе не стыдно?! На кого ты похожа?! – чуть не плача, охнула Люся.
Растрёпанная, с наполовину оторванным на школьном платье кружевным воротничком, только вчера так любовно ею пришитом, с огромной дырой на новых нейлоновых колготках, тоже по случаю купленных в том же Гостином Дворе, Зойка стояла перед ней и хлюпала носом.
- Мама, меня опять Добромыслов обидел! – начала она жаловаться матери, размазывая по лицу сопли.
- Что вы опять с ним не поделили? – вздохнув, спросила Люся. – И возьми носовой платок! Ты же уже большая девочка, Зоя.
- Он меня помойкой назы-ы-ы-ва-а-ет, - ревя уже в полный голос, жаловалась она. – Марья Савельна посадила меня к нему за парту, а он на весь класс закричал, что я по-о-мо-о-йка, и сидеть со мной он отказывается. А ребята стали смеяться…Я взяла и двинула ему по голове учебником. Марья Савельна выгнала меня из класса…
- Зоя! Ты же девочка! – застонала Люся, хватаясь руками за голову.
- Это несправедливо! Она должна была Сашку выгнать, а не меня! – огромные, в пол-лица чёрные Зойкины глазища моментально просохли, глубоко в них загорелся дьявольский огонёк. – Я его ненавижу, мамочка!
- Нельзя так, Зоенька. Давай успокаивайся и садись обедать.
- Опять суп? – разочарованно протянула Зойка, увидев в руках у матери поварёшку.
– Не хочу! Пойду к бабушке, у неё всегда пироги и пюре с котлетой.
- Тогда пусть тебе бабушка и воротничок пришивает!
- Мне деда пришьёт! Он говорит, что ему в радость для меня что-то сделать! А ты меня не любишь!
Люся не успела ничего ответить, как за Зойкой уже закрылась дверь, а с улицы донёсся её беззаботно-весёлый смех и повизгивание довольного вниманием Тузика.
Ходить, как это делают нормальные, не только взрослые, но и дети, Зойка не умела. Она двигалась слегка танцующей походкой, в такт той музыке, которая звучала в её взбалмошной детской головке. Музыка зависела от её настроения. День выдался солнечным, настроение было хорошим, и она, бодро распевая: - «Топ-топ, топает малыш, с мамой по дорожке милый стриж...», подпрыгивала то на одной, то на другой ножке, а то и на двух сразу. До каникул осталось всего ничего – две недели, потом день маминой ругани за плохие отметки, с подвыванием Устиновны, разумеется, и... свобода!
Дед всегда говорит, что свобода – это сладкое слово, она пыталась попробовать, даже с чавканьем, но сладости не ощутила. Зато была радость! Самая настоящая! Три месяца не ходить в эту ненавистную школу, не делать уроки, не видеть противного Сашку Добромыслова, которого обычно отправляют на два месяца к его бабушке в Ленинград, а на месяц – в пионерский лагерь. Возвращается он только к началу учебного года, такой же белокожий, только с ярким румянцем на своём щекастом лице.
Из поздно распустившейся в этом году, белой, как пушистое облако, черёмухи, выглядывал маленький домик бабушки Прасковьи, окрашенный Хромовым в изумрудно-зелёный, что июльская листва, цвет. Когда-то они с мамой тоже жили в этом доме, а потом, когда в их жизни появился Илюша, переехали в другой – большой и светлый дом деда Василича.
Навстречу, прямо под ноги, выкатился из будки довольный Тузик Первый, радостно виляя хвостом.
- Тузик! – обняв мохнатую голову и, чмокнув в блестящий чёрный нос, Зойка протянула ему кусок хлеба. – Ешь скорее, Туз Первый, а то бабулька опять ругаться будет, что я тебя раскормила, как порося!
Бросив взгляд на окно, Зойка поспешно спрятала руки за спину. Стоящая у окна Устиновна уже вовсю грозила внучке пальцем.
- Никакого сладу с этой девчонкой нет! – обернулась Прасковья к Хромову. -Разбаловал дальше некуда!
- А кому и баловать, Полюшка, как не деду с бабкой? – удивлённо поднял на жену от газеты глаза Василич.
- Из рук вон стала! – качала головой Прасковья, уже суетясь возле печи.
- Так малая ещё совсем! Погоди, подрастёт, остепенится. И к нам лишний раз не заглянет... – вздохнул Хромов.
Из распахнутой с шумом двери заглянула смуглая мордашка.
- Ба, есть хочу! Голодный обморок у меня!
- Ох ты, батюшки! Сейчас-сейчас я, котлеты на плитке греются, - захлопотала Прасковья, разом забывшая о нагоняе внучке. – Что мать-то делает? - спросила она скорее по привычке, чем из любопытства.
- Спит! Некогда ей ребёнком заниматься! – по-взрослому, без тени улыбки, доложила Зойка, притягивая к себе своего любимца. – Деда, ты мне воротничок пришьёшь? – на ухо прошептала она Василичу.
Тот, с видом заговорщика, кивнул головой, улыбаясь в усы.
- А что ты ровно оборванец-то? – уже за столом заметила Устиновна, кивая на сбившийся в сторону оторванный край воротничка.
- Это мне Сашка Добромыслов оторвал! Хотел меня за косу дёрнуть, а я успела увернуться, вот он и схватил за воротник, - с набитым пирогом ртом пояснила Зойка.
- Кака коса там у тебя? Одни лохмы по сторонам торчат!
- Так меня Илюша с утра в школу собирал. А у него никак косы плести не получается, не освоить ему этот про-цесс… - последнее слово Зойка произнесла по слогам. - Но, бабуленька, он старается!
- Матери дела нет до ребёнка! Совсем на своей учёбе и работе помешалась! Работала бы на ферме, да работала! И к дому близко, и за Зойкой присматривала. Так нет, в город подалась! – ворчала Прасковья, приглаживая своими большими натруженными руками Зойкины кудри. Мёдом что ли им в этом городе мажут али что, Павлуша?
- Мёдом не мёдом, а Людмилке по специальности работать надо, коли в железнодорожном учится, - рассудительно проговорил Хромов.
- Дояркой-то в три раза поболе получала, чем по специяльности своей!
- Специальности, бабуля! – здесь же поправила Зойка, но, увидев нахмуренное лицо Устиновны, поблёскивая чёрными глазами, перевела тему разговора. – Ба, почему у тебя всё вкусно, а у мамы безвкусно?! Суп на суп не похож! Сверху ещё половина яйца желтком кверху плавает! Пирог за щекой у меня помещается, жёсткий, что подошва у моих сандалий.
Морщинистое лицо Прасковьи враз разгладилось, зарделось, слегка раздвинулись губы.
- Егорыча сходили бы покормить. Я тут ему банку со щами справила, картошка с котлетами, да ватрушки с молоком, он их любит.
- Сейчас воротничок подошью, и начнём выдвигаться.
- Сама справлюсь! Ужо голодный лежит там, обед-то когда был! – достав из комода платье, Устиновна протянула его Зойке, а сама полезла за шкатулкой, в которой хранились нитки с иголками.
Когда-то ладный домишко Егорыча покосился, съехав на левый бок, давно немытые окна тоскливо смотрели на мир серыми от пыли и сажи глазами. Неухоженный огород зарос наполовину бурьяном, только и красовались в нём раскинувшие ветки старых яблонь, посаженных ещё до войны Оксанушкой.
Приподнимая рассохшуюся, такую же кособокую, что дом, калитку, Василич пропустил вперёд себя Зойку, потом вошёл сам, поставив калитку на место.
«Надо бы помочь старику, подремонтировать кое-что», - подумал про себя Хромов.
Высохший, сморщенный, как печёное яблоко, Егорыч лежал на узкой железной кровати, укрытый обтрёпанным и засаленным байковым одеяльцем, из-под которого торчали кривые ноги с жёлтыми, давно не стрижеными ногтями. Жидкая, седая бородёнка его, задранная кверху, смотрела в потолок. В нос ударил застарелый запах мочи. Зойкин носик моментально сморщился, она чихнула по-детски, еле слышно.
- Кого это Бог послал? А… Василич с Зоюшкой, - радостно приветствовал их Егорыч, приподнимая с подушки голову. – Проклятый радикулит с ревматизмой встать совсем не дают. Пятровна кажинный день по два раза колет, а толку не дать, - горестно начал он жаловаться. - Дают, видать, о себе знать окопы...
-Деда, мы тебе поесть принесли! Бабулечка таких вкусных ватрушек напекла! Ты никогда таких не ел! – зазвенел Зойкин детский голосок, наполняя комнату жизнью.
- Мастерица твоя бабушка, Зоюшка, стряпать-то! – через силу улыбнулся Егорыч. – Спасибо, не даст с голоду помереть, - глаза-щелочки его заблестели от проступившей влаги.
- Давай, Егорыч, устраивайся поудобнее, кормить буду! – распорядился Хромов, усаживаясь с банкой и ложкой в руках на стоящий возле кровати табурет.
- Мне бы молока с ватрушкой, Василич, - просяще протянул Егорыч.
- Щи! А потом уж и молоко с ватрушкой! Картошку с котлетой на вечер, уж ладно, оставлю, - поднося к провалившимся, бескровным губам ложку со щами и, сунув в руку деда кусок хлеба, ответил Хромов.
Зойка зачерпнула ковшом из ведра воды, вылила её в стоявший на печи чугунок, прежде заглянув в него и, убедившись, что он чистый, наполоскала в воде подобранную на лавке тряпку, служившую когда-то полотенцем, и принялась вытирать с подоконников пыль.
Хромов с Егорычем исподтишка поглядывали на маленькую хозяюшку, время от времени качая своими плешивыми головами.
- Окна бы намыть надо, - деловито произнесла она, - тряпок бы мне да газет.
- Не к спеху, Зоюшка. Сам оклемаюсь, протру.
- Давай уж быстрее, деда! А то улицы не видно совсем у тебя.
- А чаво мне там высматривать? Как услышу, что коров выгоняют с утрея, так сердце заходится… Кто пасёт-то нынче, Василич?
- По очереди, Егорыч. Тебя ждут, когда подымешься, - стараясь, как можно спокойнее, ответил ему Хромов.
- Подымусь ли, Василич?... Плох стал совсем я. Помереть бы уж скорее, вас не маять и самому не маяться.
- Ты это брось, Егорыч! Кто стадо пасти будет?
- Да мне и самому помирать-то не всегда хочется. Иной раз лежу и всё о своих коровах думаю. Как они там, горемычные, без меня? Каку травушку жуют? – тяжко вздохнул Егорыч, жуя беззубым ртом ватрушку. – Осенью-то передохну, зиму с трудом переживу, а весной всё жду, когда первая травина проклюнется, как невтерпёж уже!
- Вот видишь! А ты помирать… Всему своё время, Егорыч! Когда-то все на том свете будем, но торопиться туда не надо! Здесь делов не переделано тьма-тьмущая! Зоюшку выучить, замуж выдать…
- Скажешь тоже, дед! – рассмеялась Зойка.
- Спляши-ка нам, Заюшка! Уважь стариков, - попросил Егорыч, подмигивая Хромову.
Не дожидаясь повторной просьбы, Зойка пустилась в пляс, громко подпевая себе:
«Выйду на улицу, гляну на село,
Девки гуляют и мне весело!...»
Так у неё всё ладно получалось! Тоненькие ножонки двигались в такт песни, ритмично отбивали дробь, руки порхали, в то же время движения тела были плавными и женственными, словно не маленькая девчушка сейчас перед ними выплясывала, а настоящая русская женщина!
- Ты смотри-ка, Егорыч, пляшет-то как! А голос-то, голос! Ну, Стрельникова, ни дать ни взять Стрельникова! – восхищался Хромов, любуясь своей маленькой разбойницей.
- Не говори, Василич! Хороша девка будет! Жаль не доживу, не увижу… Я вот что хотел сказать-то, Пал Василич, - понизил и без того свой слабый голос дед, - на чердаке у меня гробишко заготовленный стоит, ежели что…
- Да ты…
- Не перебивай, дай договорить, пока Зоюшка не слышит! Бельишко в нём же приготовлено. А схороните рядом с Оксанушкой моей, к её земельке.
- Рано ты заговорил, Егорыч, о смерти! Тебе ещё и восьмидесяти нет! Погоди, мы ещё твой юбилей справим, Зоюшка нам спляшет и споёт!
- Може и справим, Василич! Это я к тому, чтоб ты знал и зазря не суетился, а то я тя знаю. Хочется чуток пожить-то ещё, да уж как Бог даст…