Примечание. Текст является переводом романа Чарльза Перси Сноу "Новые люди".
Первые слухи я узнал в споре с братом, когда пытался убедить его не жениться - хотя делал это я без особого рвения.
Ветреным утром в конце февраля мы обедали вместе с Ирен, которую пригласил брат. Был 1939 год, и я оставался в колледже. Мы сидели за столом у меня в столовой, дождь хлестал по окнам; по комнате разносился дым из открытой каминной решетки шестнадцатого века. На улице было так темно, что я включил все лампы, от света которых, казалось, в комнате стало теплее. В этом уютном свете, покой которого не нарушал и ветер, стучащий по оконному стеклу, Ирен предприняла новые попытки склонить меня на свою сторону.
Прежде я с ней не виделся; но Мартин говорил о ней нередко, так что догадаться было нетрудно. Впервые он увидел Ирен в Лондоне, в гостях у одного из состоятельных друзей, и я понял, что у нее не было денег, но были знакомства. Мартин счёл её забавной; но как по мне, эта сообразительная "простушка" решила устроиться получше, выйдя замуж за кого-то успешного.
Чем больше я её узнавал, тем сильнее беспокоился за брата — почти как отец за сына; он был младше меня на девять лет. Мартину было всего двадцать пять. Другие считали его спокойным и бесстрастным. Брат слыл последним человеком, кто мог бы делать глупости; он более чем мог позаботиться о себе; но я не мог унять свою тревогу.
Накануне Мартин - довольно сухо - поинтересовался, не хотел бы я увидеть Ирен. Однако я понял, и она поняла, что лёгкой беседы не будет.
Поздоровавшись, она назвала меня по имени. Когда я наливал ей бокал шерри, она заметила:
- Я думала, у вас будут более тёмные волосы. Вам надо быть тёмным!
- А вам надо выпить шерри, - ответил я. Дерзость Ирен провоцировала меня - и это несколько развлекало.
- А шерри так и подают перед едой?
- А как иначе?
- Постоянство вкуса! - воскликнула она. - Я так и думала.
Когда мы приступили к еде, она продолжила игру. Это была игра - и непринуждённая, и расчётливая; игра молодой женщины, которой нравилось привлекать внимание мужчин постарше. Она вела себя как озорная девочка, смеющаяся над всем пронзительно, вызывающе и резко - и за этим смехом скрывалось искреннее уважение. Это не могло не нравиться.
И всё же она казалась старше Мартина, хоть он и был её возраста. Это была высокая, полногрудая, несколько сутулая женщина, которая как будто стеснялась своей фигуры. Смеясь, она часто низко наклонялась, так что рост не казался высоким - и выглядела ребёнком. Кожа на её щеках не была здоровой - даже яркий макияж не мог это скрыть.
Лицо её не было хорошеньким; однако глаза, узкие, цвета патоки, поблескивающие под тяжелыми верхними веками, очаровывали, должно быть, многих. Что до меня, думаю, я во время этой первой встречи был под впечатлением от её телесной красоты.
Она показалась мне по-своему беспечной и вместе с тем честной. Мне не давали покоя её чувства к Мартину. Она была влюблена в него, но я не верил, что она любила его. И она стремилась выйти замуж за Мартина. Это было первое, о чём я подумал, и через несколько минут у меня не осталось никаких сомнений. Однако я всё ещё не понимал, почему она так этого хотела.
Её речь выдавала в ней любительницу приключений, и держалась она так, словно скучала без дела на круизном лайнере. Она чистосердечно и пытливо расспрашивала нас о детстве, о семье и доме. Она узнала, что мы из низшего среднего класса, что мы жили в провинциальном городке, что я с трудом устроился в адвокатуру, затем начал изучать научное право и устроился в колледже. Мартин пошёл туда же; он получил стипендию на изучение естественно-научных дисциплин, остальное помог оплатить я. Последние три года он занимался исследованиями в Кавендише.
Пока мы разговаривали, я понял, что для Ирен эта жизнь была новой и странной; такой же новой и странной она сама была для Мартина в день их знакомства.
Она налила себе ещё вина и хмыкнула:
- Конечно, вам было лучше, чем мне.
- У нас были свои трудности, - начал было Мартин, но Ирен перебила:
- Вам никто не указывал, что делать. Если я делала то, что мне нравилось, мой бедный отец начинал: "Ирен, помни, ты Бранскилл". Не слишком мне это нравилось - даже если бы Бранскиллы были великими. А когда я пошла в школу, девочка, услышавшая эту прекрасную фамилию, подумала, что мы норвежцы.
Я рассказал о своём знакомом, лорде Боскасле, который, если не хотел находиться в чьем-то обществе, говорил: "Кто это? Боюсь, я его не знаю". Ирен расхохоталась.
- Это то, что мне нужно. И больше удручает, если вас учили, что можно быть бедным, но вы немного выше этой бедности.
На самом деле, как я узнал позже, она преувеличивала. Ирен была далека от высшего общества, и её несчастья в действительности были не столь ужасными. Её отец получал пенсию от Индийской армии, и многие Бранскиллы могли бы называться графами. Также Ирен тайком присматривалась к своим одарённым друзьям, выискивая из них самых достойных.
Она продолжала пить; но когда мы сели у камина за кофе, она взяла себя в руки и начала расспрашивать меня о планах. Не собираюсь ли я на Пасху за границу? Когда они с Мартином снова могут прийти? Мог бы я встретить их в Лондоне? Присоединился бы к ним на майском балу?
- Боюсь, не могу, - ответил я.
- Приходите. Вам не хочется меня видеть?
- Моя жена не может танцевать.
- Приведите ещё кого-нибудь.
Очевидно, Мартин не рассказал ей о здоровье моей жены. Она осталась в Лондоне одна, и я единственный её навещал - хоть эти свидания и становились всё более невыносимыми.
- Мне жаль, - ответил я.
- Вы не хотите со мной танцевать. Конечно, вы правы; я для вас не хороша.
"А ведь последний раз я был на танцах семь или восемь лет назад", подумал я. "Боже правый, время летит слишком быстро".
Я сказал это небрежно и рассеянно, но между бровями Ирен пролегла морщинка, и ее голос посуровел.
- Так и могила рядом, - произнесла она.
- Разве это так важно?
- Ненавижу думать о времени.
Мартин быстро улыбнулся ей и хотел сменить тему, но она продолжала.
- Крылатая колесница времени, - Ирен посмотрела на меня. - Вы часто об этом думаете?
Вскоре она приободрилась и решила, что пришло время оставить нас с Мартином вдвоем. Она придумала какое-то оправдание; с таким же успехом она могла бы пригласить нас обсудить ее.
Я попрощался с ней, стоя в узком проходе в комнату рядом с буфетом.
- Боюсь, я была ужасно скучной и слишком много болтала, - сказала она, пожимая мне руку. Я ответил на рукопожатие.
- Я слишком много болтаю, когда волнуюсь. - Ирен открыла наружную дверь. И все же она не могла остаться одна; она оглянулась и крикнула:
- Я сегодня очень волновалась, Льюис, уж поверьте.
Она просила не говорить о ней. Когда я повернулся обратно в комнату, порыв ветра с грохотом захлопнул за мной дверь. Дым из камина рассеялся, уголь в железной решетке был вишнево-красного цвета. Лицо Мартина, стоявшего по ту сторону камина, казалось особенно гладким.
Он улыбнулся мне, сжав губы и опустив один уголок; это была скрытная, внимательная улыбка, которую часто можно увидеть на его лице и из-за которой - вместе с его открытым лицом и проницательным взглядом, - понять, о чем он думает или беспокоится, было сложно.
Лицо у него было молодое - такое, которое не сильно изменится до самой старости; кожа не так легко покроется морщинами - разве что в области глаз. Мартин был светловолос, и вьющиеся волосы были жёсткими и густыми. Он был ниже меня и не более чем на дюйм или два выше Ирэн, но плечи, шея и запястья его были полны силы.
Я молча сел напротив него и только затем спросил:
- Ну?
- Ну? - повторил он. Его улыбка не изменилась. Голос звучал непринужденно. Казалось, он вовсе не старался добиться моего одобрения Ирен; но я знал это.
Мы всегда хорошо ладили и становилась все ближе по мере того, как взрослели. Мы доверяли друг другу. Но большая часть нашего общения проходила в молчании, и мы редко были откровенны друг с другом, особенно о глубоких и сильных чувствах.
Отчасти это было связано с тем, что, подобно многим, кто на первый взгляд кажутся беспечными, мы оставались сдержанными внутри. Но если я иной раз допускал некоторые вольности, то поведение Мартина, казалось, было частью его натуры. Он как будто никогда не переставал строить тщательно продуманные планы, чтобы скрыть свои секреты или защититься от неприятных случайностей. Я наблюдал, как он вырастал в осторожного, деликатного и дальновидного человека.
В какой-то степени эта сдержанность удерживала нас от откровенности друг с другом; но в гораздо большей степени это была тактичность и деликатность, которые часто встречаются в отношениях между братьями.
- Я думаю, она умеет привлекать, - сказал я. - И она определённо в хорошей компании.
- Да, не так ли? - ответил Мартин.
Диалог начал походить на поединок.
- У неё есть работа?
- Кажется, она работала секретаршей.
- И достатка хватило на жизнь в Лондоне?
- Могу предположить, - с видом глубокого раздумья сказал Мартин. - Что она снимает квартиру вместе с другой девушкой.
- Ей, должно быть, трудно, - сказал я.
- Да, наверно, им и правда непросто зарабатывать, верно? - согласился Мартин.
Упорствовать Мартин мог сколько угодно. Я решил сменить свою тактику и спросил, решил ли он что-нибудь относительно своего будущего. Его исследовательский грант должен был закончиться к лету, и, если бы не война (наша привычная фраза в тот год), ему пришлось бы искать работу. Мартин имел бы успех, но мы оба знали, что к этому времени его опередили бы три или четыре коллеги, которые заберут самые лакомые кусочки. Исследование, что вёл Мартин, было значимо, так сказал его руководитель, Уолтер Льюк: но Льюк также добавил, что, если судить по всем стандартам, у него выходило хорошо - но недостаточно.
Я был разочарован сильнее, чем хотел показать Мартину, потому что я возлагал на него много надежд, включая и свои собственные, которые, впрочем, теперь были разбиты. Его ожидания, однако, казались более скромными. Он был готов смириться с тем, что его таланты не так уж велики, и использовать их наилучшим образом. Если он и верил, что сможет удивить всех нас, то скрыл это. Мартин принял мнение Льюка как справедливое. В те дни он думал, что скорее всего получит должность в провинциальном университете.
- Женитьба не поможет с этим справиться, - отметил я.
- Думаю, это уже решено, - ответил он.
- Ты и в самом деле собираешься на ней жениться?
Мартин помолчал, прежде чем ответить.
- Это не совсем исключено, - наконец произнес он.
Его тон оставался ровным, но всего на мгновение его выражение лица изменилось, и я увидел, как вспыхнули его глаза. Они были темно-синими, твердыми, прозрачно-яркими - в нашей семье это не редкость. Когда они встретились с моими, в глубине души я понял, что он всё решил. И все же я не мог не возразить. Мое самообладание выходило из-под контроля; как я ни старался скрыть свою настороженность и недовольство, я с болью чувствовал волнение в голосе.
- Я должен сказать, - вырвалось у меня. - Что, по-моему, это было бы неразумно.
- Я удивлен, что ты так думаешь, - ответил Мартин.
- Она будет лишь мешать.
- Да с чего ты это взял?
Казалось, он обсуждал любовные интриги знакомого, к которому был очень привязан, но к которому у него не было никакого близкого отношения. Предполагалось, что это должно было меня немного позлить, но это была и защита.
- Думаешь, она могла бы стать женой учёного?
- Я знаю, что у неё есть недостатки, - рассудительно ответил он.
- Тебе нужен кто-то, кто позволит тебе спокойно работать, и я не знаю, кто подошёл бы хуже.
- Думаю, я могу найти и свой путь, - произнес он.
- Нет, не можешь. Если тебе в самом деле не всё равно; а ты волнуешься за нее, иначе не думал бы о таком способе самоубийства.
- Да, я и правда волнуюсь за неё, - сказал он.
Угли погасли внезапно, образовав яркую и хрупкую впадину, в которой искры замерли, как светлячки. Он наклонился, чтобы подбросить ещё. Когда он снова откинулся на спинку стула, я сказал:
- Тогда представь, на что это было бы похоже. Вспыльчивая она и рассудительный ты. У нее было бы море свободного времени, и ты думаешь, что она та женщина, которая может оставаться дома? Как ты думаешь, что может случиться, пока тебя нет рядом?
- Может, она уже не будет вспыльчивой.
Убедить получалось плохо. Я сказал:
- Знаешь, я не большой специалист по удачным бракам. Но о несчастных я знаю столько же, сколько и большинство мужчин.
Мартин дружелюбно и одновременно ехидно улыбнулся. Я пошел дальше. Он парировал все мои доводы. Он сам их просчитал; никто так тщательно не думал о последствиях. Я не говорил ему ничего такого, чего бы тот не знал. Я снова разозлился.
- Знаешь, она довольно легкомысленная. Наверно, как и ее любовь. - Мартин никогда не повторялся.
- Она сообразительна, но не слишком умна.
- Меня это не волнует, - сказал он.
- Потом ты счёл бы её скучной.
- Пока я бы так не сказал, - ответил Мартин.
- Представь: лет так... десять... вам было бы интересно друг с другом. А через десять лет она бы тебе надоела.
- Десять лет... - повторил Мартин, а затем добавил:
- Если только это самое худшее, что может случиться!
- Она бы свела тебя с ума.
- Если это деление сработает, - сказал Мартин. - Нам повезет, если у нас вообще останутся головы.
Это был тот самый момент, когда я впервые услышал те слухи. В голосе Мартина слышалась досада, наверно, из-за женитьбы я слишком на него надавил.
Он не был настроен на разговор. Я перестарался с Ирен. Однако что-то в его голосе заставило меня напрячься, и я спросил:
- Что-то из нового?
- Слишком новое, - ответил он. Мартин всё ещё пытался перебороть мою опеку, но слишком увлекся новой темой, и добавил:
- Это очень ново, но я не знаю, как все это пропустили. Я мог бы сам это увидеть!
Он рассказал мне, что за последние две недели в научных журналах нескольких стран были опубликованы статьи, и что люди из Кавендиша и все физики говорили только об этом. Это я мог бы понять. Затем он дал мне объяснение, которое я не смог понять, хотя я слышал много жаргона ядерной физики от него и Льюка. "Деление". "Нейтроны". "Цепная реакция". Я не мог понять всего этого. Но я сделал вывод, что наконец-то источники ядерной энергии найдены; и что, возможно, удастся изготовить такое взрывчатое вещество, какое никто не мог себе и представить.
- Учёные всегда преувеличивают, - наконец сказал я.
- Это не преувеличение, - возразил Мартин. - Если это случится, такая бомба может упасть и на Кембридж. Понимаешь, там бы ничего не осталось!
- Это возможно?
- Это возможно...
Я встал, пытаясь понять его объяснения. Затем я пересек комнату и выглянул из окна во двор, где дождь образовал огромные лужи вдоль краев травы; через мгновение я вернулся туда, где Мартин все еще сидел у огня, Мы оба были трезвыми, но для меня это новость, хотя и нависла над нами, когда мы смотрели друг на друга, не казалась чем-то стоящим. Мало ли о чём говорят.
Я вернулся, теперь уже более мягко, к вопросу его женитьбы. Думал ли он на самом деле, что с точки зрения повседневной жизни это может означать? Мартин снова стал вежливым, рассудительным, родным. Он признавал силу любого из моих сомнений: он говорил "да" каждой критике. Хотя в глубине души я чувствовал его решительное намерение, тем не менее он был готов пойти на любую другую уступку моему беспокойству.
Ничто, сказанное в гневе, не запомнилось. Он был так хорош, когда говорил со своей добродушной, хоть и ехидной улыбкой. Удивительно, но даже в самый горький момент ссоры я принимал это как должное. Мне и в голову не приходило, что что-то может повлиять на доверие между нами.