Идём с дедом по улице деревни в его родную "вёску", он уже изрядно под хмельком - по пути посетили родственников, где он угостился. А я, подросток, мне не положено угощаться. Дед коренастый крепыш, но уже в свои шестьдесят с приличным животиком. Встречающиеся люди здороваются.
- Джень добже, пан, Бурак, - приветствуют деда деревенские - здесь все его знают. Он отвечает и перекинувшись парой слов, мы продолжаем путь. В этих местах на северо-западе Гродненской области, рядом с литовской границей жители всех населённых пунктов разговаривают на суржике - смеси белорусского, польского и литовского языков.
Родился дед в 1909 году в деревне Заболоть нынешней Гродненской области. Тогда эти территории принадлежали Польше и перешли "Советам", как он говорит, в 1940 году. Я практически ничего не знаю о его родителях, моих прабабке и прадеде. Почему в своё время не спросил!? Прадеда звали Антон, а вот имя прабабушки не знаю, но фамилия в девичестве у неё была Тункель - Тункелиха, как говорил дед. Спросил деда почему здесь его все называют "Бурак". Ответил, что так заведено, а пан это уважительное польское обращение типа "товарищ". Думаю, что когда-то давние предки имели такое прозвище, трансформировавшееся в фамилию Буракевич. А происхождение прозвища-фамилии от основного вида деятельности - крестьянского сельскохозяйственного труда.
В деревне Пилюнцы, куда мы сейчас с ним идём, он пришлый - взял в жёны Гелажинь Розалию и поселился на их Гелажинёвском хуторе. Думаю, что в его родной деревне были проблемы с землёй, поэтому он и поселился на территории жены. В 1941 году, как и большинство, ушёл на фронт. Воевал в составе Армии людовой (народной). О войне рассказывать не любил. Говорил: "Перун знает, что тогда творилось, непонятно, кто за кого воевал. Поляки против поляков, русские против русских." Был ранен, попал в немецкий плен. Немцы для курения выдавали пленным капустные листья, пропитанные угольной пылью. Вот после курения такой отравы дед бросил курить. После войны в родной деревне его ожидали потрясения: жена Розалия в 1944 перенесла сильный нервный срыв, после которого не оправилась и умерла. Бронислав женился на вдове Носаль Станиславе, а его сын Пётр, мой отец, остался на хуторе у своей бабушки Гелажинихи - не захотел жить с батькой. В скорости пришла коллективизация и у деда, как и у всех зажиточных хозяев "Советы" забрали в колхоз скотину и землю, а забирать было чего, в хозяйстве: восемь коров, две лошади, овцы и десять гектаров земли. И началась колхозная неразбериха-чехарда, а в начале пятидесятых дед с сыном, моим отцом, уехали в поисках лучшей доли, сначала в Свердловскую область, где не прижились и уже потом завербовались в Карелию. В Карелии дед Бронюсь с семьёй прожил недолго, вернулся на Родину, но не в деревню, а, как и многие, бежавшие от коллективизации, стал налаживать новую жизнь в городе. Как-то уже будучи взрослым, я с дедом и другими родственниками шли напрямую по полям на хутор к швагру (дядьке). Проходили в поле какой-то оазис - остатки сада, какие-то развалины, уже не напоминающие строения. Дед, вдруг остановился, упал на колени и заплакал. Это не водка плакала, нет - он, как и все идущие на хутор, был выпивши. Это были слёзы по прошлой жизни, молодости, по родному дому и этой земле, которую он своими руками возделывал и которую у него отобрали. Он никогда не ругал советскую власть, хотя был недоволен ею. Наверное, срабатывал механизм самосохранения, выработанный за время репрессий.
По характеру дед очень спокойный. Я никогда не видел его в гневе. Самое страшное ругательство, которое он произносил: "Холера ясна!" Запомнились его утешения: "Такой бяды", - говорил он, утешая кого-нибудь. Конечно же он делал замечания, нам, внукам, но как-то деликатно. На мои шалости говорил: "Не потребно так делать - надо быть культурнейшим!" Спиртное пил редко, в основном, когда были гости, тогда немного увлекшись, перебирал и сильно болел и даже стонал на следующий день. Бабушка выговаривала: "Бронька, и на холеру, ты учора напиуся?" За время общения с родственниками-поляками заметил, что они, в большинстве своём, проявляют характерную для этой нации высокомерную национальную гордость: "они же поляки, а не кто нибудь!". Но пан "Бурак" никогда этого не допускал. Я никогда не слышал от него слов какой-то гордыни за своё польское происхождение.
И сейчас вспоминая деда анализирую, что передалось мне, его потомку, с этой "игрек" хромосомой, определяющей мужской пол рода человеческого? Может недостаточное количество фермента, перерабатывающего алкоголь: я также, как и он сильно страдаю после интоксикации алкоголем и поэтому имею определённый "алкозамок". А может эту способность, характерную "Бураку", забывать обиды прошлых лет, прощать других , и мягкость характера.
Вот таким мне запомнился дед Бронюсь, пан "Бурак".