(повесть)
Мы познакомились на свадьбе моего старшего брата, оказавшись рядом за одним столом. Она окинула меня внимательным взглядом и протянула мне тонкую руку с дешевым браслетом на запястье:
- Меня зовут Лера. А тебя?
- А меня - Иван.
Она мне сразу понравилась, потому что обратилась ко мне на «ты» и внешне выглядела, как школьница, принарядившаяся к выпускному балу. Даже прическу сделала высокую, какую я видел только на портрете жены Пушкина художника Брюллова. И шея у неё была такой же тонкой, как у Натальи Гончаровой, но немного короче.
- Ты налей мне чего-нибудь, - вдруг попросила она. – Пить хочу, просто умираю.
- Официант! – остановил я проходившего мимо молодого, но очень серьёзного человека в белом смокинге. - Принесите, пожалуйста, девушке стакан воды. Она умирает от жажды.
- Может быть, шампанского? – с деланной улыбкой спросил официант, и я догадался, что он, ко всему прочему, еще и ленив: за водой надо было идти на кухню, а шампанское стояло прямо перед нами на столе в ведерках со льдом.
- Да, да, налейте шампанского, если можно, - согласилась Лера.
Выпив залпом бокал игристого вина, она облегченно вздохнула и сказала:
- Спасибо, Иван! Я бы сама никогда не решилась к официанту обратиться. Они все такие важные…
Открытие банкета почему-то задерживалось. То ли опаздывал какой-то гость из числа VIPов, то ли у невесты с нарядом проблемы возникли. Такое часто бывает, особенно, когда этот наряд привезли из-за границы, чуть ли не от Диора. Как - никак, а мой старший брат женился на дочери известного банкира, фамилию которого я упоминать не буду, чтобы он потом не подал на меня в суд за искажение фактов.
Но вот, наконец, оркестр заиграл «Свадебный марш» Мендельсона, все гости встали из-за стола и пошли встречать молодоженов.
Но мы с Лерой почему-то остались сидеть на месте, налив себе еще по бокалу шампанского из початой бутылки.
Потом я увидел своего старшего брата Андрюшу, шедшего по красной ковровой дорожке под руку со своей невестой, то бишь, уже женой. Она была высокой и красивой, и Андрюша рядом с ней выглядел каким-то маленьким, неприметным и даже жалким, каким я никогда не видел.
И тогда я сказал:
- А давай, Лера, убежим отсюда.
- А куда? – удивленно спросила она.
- А куда глаза глядят. В кино, например, или в ресторан.
- Давай, - согласилась она. – Я и сама об этом подумала, когда официант посмотрел на меня, как на деревенскую дурочку.
Мы разом встали, и только тогда я заметил, какая она маленькая. Её голова была сантиметров на пять ниже моих плеч, несмотря на высокую прическу. И тогда я взял её за руку, словно она была ребёнком, и мы пошли к боковому выходу из банкетного зала, у которого стоял всего один охранник. Когда мы проходили мимо него, я сказал, чтобы он не подумал, что мы сбегаем со свадьбы, унося в карманах столовые приборы:
- Мы сейчас вернемся…
Он кивнул головой и распахнул перед нами дверь.
На улице шел мелкий дождь, и я повёл Леру к автобусной остановке, под навес из голубого пластика.
- Так куда мы идём, в кино или в ресторан? – спросил я её.
Она высоко подняла голову, чтобы взглянуть мне в глаза, и робко сказала:
- Ты знаешь, я не взяла с собой денег. У меня всего пятьдесят рублей на метро.
Я уже собирался гордо ответить ей, что за кино и ресторан всегда платят кавалеры, но тут взглянул на свои ноги и вспомнил, что сегодня утром потратил почти всю свою наличность, чтобы купить себе новые туфли, так как идти на свадьбу в старых было бы неприлично. Они были настолько изношенны, что из дырки спереди уже стали выглядывать пальцы.
- Вот, чёрт! – невольно вырвалось у меня.
Лера рассмеялась:
- Тоже дома деньги забыл?
- Нет, совсем запамятовал, что утром новые туфли на свадьбу купил. А они такие дорогущие оказались.
- Ну, ничего. Проводи меня пешком домой, в Замоскворечье. Хоть свежим воздухом надышимся. Все лучше, чем шампанское хлебать под весёлую музыку. А когда все вокруг напьются до чертиков, так, вообще, жить не хочется.
- А как ты на свадьбу-то попала? Ты, случайно, не родственница ли со стороны невесты?
- Нет, я её школьная подруга. За одной партой сидели. Получила на прошлой неделе от неё приглашение, дай, думаю, схожу посмотреть, кто её рискнул в жены-то взять.
- Неужто она такая нехорошая? Глядя на неё, я бы так не сказал.
- Да, красотой её Бог не обидел. Наши мальчишки в нее все были влюблены, а девчонки ненавидели, из зависти.
Едва мы перешли в Замоскворечье, как дождь прекратился. Мы шли переулками, где на тротуарах стояли огромные лужи и почему-то пахло шоколадом.
- Удивительно, правда? – спросила Лера, пытаясь снова взглянуть в мои глаза. – Здесь когда-то была кондитерская фабрика. Говорят, что сейчас её уже нет, а запах от неё остался. Я специально хожу на работу по этому переулку, потому что очень люблю шоколад.
- А ты где работаешь?
- Мету дворы сразу в трех местах неподалеку отсюда. Мне обещают квартиру выделить в одном из домов. Впрочем, какая это квартира? Конура собачья под лестницей, половину которой занимает инвентарь: мётлы, лопаты и всё такое прочее..
- А сейчас ты где живешь?
- Всей семьей снимаем «двушку» на Пятницкой: мама, я и сестра с мужем и двумя детьми.
Потом мы долго идем по лужам, я по-прежнему держу её за руку, и она молчит, пока мы не выходим на ярко освещенную Пятницкую.
- Ну, вот мы и пришли, - говорит она и поворачивается ко мне лицом. – Если захочешь встретиться еще, позвони. Вот мой телефон…
Она протягивает мне визитку с размытым фотоснимком, потом вдруг становится на цыпочки и целует меня в губы.
- Теперь я буду спать спокойно, - говорит она, улыбаясь.
- Почему?
- Потому что знаю, что ты любишь меня.
И уходит, ни разу не обернувшись, словно её никто не провожал до дома, и она никого не целовала…
Эту ночь я почти не спал. Сначала сидел на кухне, пил чай и жалел, что у меня нет чего-нибудь покрепче. Потом лёг, не раздеваясь, на кровать и стал думать о завтрашнем дне.
«Займу у Андрюши денег, - мечтал я, - куплю букет цветов и назначу ей свидание у памятника Пушкину. И мы пойдем с нею в театр Образцова. Это единственный театр, который она должна любить. Оперу она точно не любит, балет тоже. В Ленком билетов не достать, да и репертуар у них сейчас какой-то траурный. А я хочу, чтобы она смеялась. Как обычно смеются дети…».
Окрыленный этой мечтой, я стал представлять себе, как буду угощать её в антракте шоколадом и говорить ей о том, какая она красивая…
Усталость и сон наваливались на меня стотонной тяжестью, но необычная радость, испытанная мною сегодня, была необоримой…
Я уснул где-то под утро, а в одиннадцать часов меня разбудил телефонный звонок.
Звонил мой старший брат.
- Нам надо срочно решить с тобой пару вопросов, - сказал он деловито, не здороваясь. – В восемнадцать ноль-ноль мы с Аней улетаем в Париж. Вернемся где-то через неделю. А Олег Павлович дал мне кое-какие поручения, которые я должен выполнить немедленно. С твоей помощью. Жду тебя через час в нашем офисе на Пресненской набережной. Машину за тобой уже выслал…
Я не удивляюсь тому, что мой старший брат звонит мне после своей первой брачной ночи, чтобы решить какие-то деловые вопросы, потому что он всегда был пунктуален и покладист. К тому же, поручение сделать что-то очень важное ему дал сам Олег Павлович, то есть, его тесть. Я видел этого всесильного банкира всего лишь один раз, но сразу понял, что мужик он крутой и не терпящий возражений.
Я одеваюсь, на ходу выпиваю чашку чая и выхожу во двор, где меня уже ожидает черный «Мерседес» с блатными номерами.
До Пресненской набережной мы добираемся целых сорок минут, хотя она находится совсем рядом с моей квартирой.
Чтобы попасть в офис, надо пройти три пункта контроля: рамку металлоискателя, милую барышню, которая интересуется, к кому и зачем вы идете, и двух дюжих охранников, шмонающих ваши карманы. Но у Андрюши в кабинете, конечно же, есть видеокамера, и меня пропускают без всех этих угнетающих мое человеческое достоинство операций.
Кабинет моего старшего брата с новенькой табличкой: «Старший менеджер по кадрам Андреев Андрей Михайлович» находится на самом верхнем этаже небоскреба, откуда открывается прекрасный вид на Москву и даже её предместья.
Андрюша сидит за огромным столом, за которым, как я думаю, могут уместиться все работники этого офиса, и смотрит на монитор серебристого ноутбука с видом ученого, изобретающего ракету с вечным двигателем.
- Присаживайся, - говорит он устало. – Времени у меня в обрез, поэтому давай сразу решим все вопросы быстро и без проволочек.
- Давай, - соглашаюсь я.
- Дело в том, что мы открываем новое отделение нашего банка в Новосибирске. Помещение отреставрировано, разрешение получено, штат работников уже набран. Вакантной остается только одна должность, которую я хочу предложить тебе.
Я понимаю, что бывшему учителю русского языка и литературы она может не понравиться, но, учитывая твою службу в рядах ВДВ, ты справишься с нею без труда. Я предлагаю тебе пост начальника охраны нового банка. Учти, не простого охранника, а начальника охраны. А это значит: высокая зарплата, какую ты в своей жизни никогда не получал, служебный автомобиль с водителем или без, как тебе захочется, через год – комфортная служебная квартира, а, главное, положение в обществе. Ты будешь не жалким учителем, изгнанным из школы из-за собственной дурости, а работником финансовой сферы, где не держат дураков.
Он еще долго говорит мне что-то очень важное, но я его не слышу. Я ненавижу его за то, что он напомнил мне о том, как меня уволили с моей любимой работы.
И я сейчас расскажу об этом вам, чтобы вы не подумали обо мне плохо…
После окончания института я работал в новой школе в Юго – Западном районе Москвы и гордился тем, что у меня были любознательные ученики, желавшие знать, почему Пушкин так любил свою жену, коллеги, удивлявшиеся, почему меня так любят мои ученики, и начальство, не мешавшее мне работать так, как мне хотелось.
Но однажды к нам в школу пришла с проверкой комиссия из районо, то есть, районного отделения народного образования. А проверка эта называлась фронтальной, потому что проверяли буквально всё: от санитарного состояния туалетов до способности учеников мыслить логически. Меня проверял сравнительно молодой, но уже лысый и толстый чиновник, видимо, ни дня не работавший в школе, а направленный сразу после окончания института в районо по рекомендации своего родственника, который занимал важный пост в министерстве образования. Он посетил несколько моих уроков в старших классах, похвалил меня за продуманность моих урочных планов и попросил принести ему тетради с контрольными сочинениями. Вероятно, ему хотелось узнать, сколько ошибок в них я не заметил и, тем самым, завысил выставленные оценки.
И именно одна из этих тетрадей сыграла роковую роль в моей трудовой жизни.
В ней оказалась записка, где моя ученица Наденька Соколова признавалась мне в пламенной и вечной любви, которая вспыхнула в ее душе, как только я впервые вошел в их класс ...
Наверное, тогда это было модой: писать молодым учителям о том, чего они не ждали. А потом на переменах или после уроков, хихикая, обсуждать, как эти тюхи – матюхи, то есть, мы, учителя, отреагировали на послания, подобные письму Татьяны Лариной Евгению Онегину.
Но тогда я не знал о том, что Наденька Соколова написала мне эту записку, и её прочел первым инспектор из районо, и потому не ожидал никаких неприятностей.
Вплоть до педсовета, на котором обсуждались результаты проверки.
Инспектор, проверявший состояние преподавания русского языка и литературы, выступал первым. А я в его списке был последним, потому что работал в школе всего лишь второй год.
- Иван Михайлович Андреев – педагог самобытный и методически подкованный, - начал он характеризовать мои достижения в работе, не заглядывая в свои записи.
Потом он вдруг замолчал, причем, надолго, видимо, уже зная, что сейчас грянет гром.
- Но я не понимаю, - продолжил он, вдруг повысив голос, - куда смотрит руководство школы, когда в ней работает человек со склонностями педофила! Не надо возмущаться, коллеги! Я прочту сейчас вам записку, которую нашел в тетради для контрольных сочинений, и вы поймете, что я имею право обвинить его в этом страшном, не боюсь сказать, преступлении!
И он прочел её, торжественно и громко, как читали, наверное, когда-то приговоры инквизиторы, отправлявшие на костер еретиков…
И тогда я встал, подошел к нему и с размаху ударил его ладонью по жирной щеке…
На дуэль он меня не вызвал и заявления в полицию о нанесение ему телесных увечий подавать не стал. То ли с детства привык, что его бьют за паскудство, то ли заведующий районо попросил его не делать этого, боясь огласки немыслимого скандала: в школах на Юго – Западе столицы учителя уже лупят инспекторов прямо на педсоветах.
Но из школы меня уволили. Будто бы по собственному желанию.
Эти воспоминания проносятся в моем сознании за какую-то минуту и прерываются, когда я слышу вопрос:
- Так что, Иван, ты согласен?
Для моего старшего брата вопрос этот чисто риторический, потому что он уверен, что каждый человек мечтает только об одном: как стать начальником.
Поэтому он даже подпрыгивает в своем кожаном кресле, услышав мой ответ:
- Нет, Андрюша, не согласен. Какой из меня начальник охраны, да еще и банка? Его ограбят в первый же день, узнав, кому поручено беречь миллионы рублей, принесенных доверчивыми вкладчиками.
- Хорошо, ты мог сказать об этом короче. У меня через пять часов самолет, а эту проблему мне надо непременно решить. Пока, до встречи.
Я встаю и иду к выходу, но вдруг слышу слова, которые заставляют меня застыть на месте:
- А всё-таки, Иван, ты большой негодяй… Ну, ладно, не хочешь думать о себе, живи, как жил… Но ты о матери подумал? Когда я захожу в её комнату, она первым делом спрашивает меня: «Ты Ванюше можешь хотя бы чем помочь?». Раньше я не мог ни в чем её обнадёживать, но сегодня перед отлетом обязательно зайду к ней и скажу: «Я предложил ему помощь, но он отказался». Иди, Иван, я не хочу тебя видеть…
Мама не встает с постели уже больше года, её разбил паралич после того, как в автокатастрофе погиб наш отец. Я обычно приходил к ней по утрам, когда в квартире, где мы жили когда-то дружной семьей, уже никого не было: брат ушел на работу, сиделка отлучилась часа на два по своим делам, домработница еще не пришла.
Мама рада увидеть меня, хочет мне улыбнуться, но губы не слушаются ее, и она начинает сердиться. Я вижу это по её глазам, только они остались живыми на бледном страшно исхудавшем лице, которое я помню красивым и смеющимся.
Потом она успокаивается и пытается говорить, что дается ей с большим трудом. Она всегда задает мне всего один вопрос: «У тебя… всё… хорошо?»
Я знаю, что если я совру, она рассердится и ей станет плохо. Надо будет давать ей лекарства, горкой лежащие на тумбочке, или даже вызывать неотложку.
Поэтому я говорю ей правду, уверяя её, что работа грузчиком в магазине не такая уж тяжелая, что денег на еду и оплату счетов ЖКХ хватает, что летом я поеду отдыхать к друзьям, которые живут в Сочи.
Мама слегка кивает головой и радуется тому, что я не вру..
Мне слышно, как за спиной у меня мой старший брат хлопает крышкой ноутбука и встает с кресла. И тогда я оборачиваюсь и говорю:
- Я согласен… Рассказывай, что дальше делать.
- Первым делом заполни бланк заявления о приёме на работу. – спокойно говорит он и протягивает мне два листа бумаги и ручку золотистого цвета.
Я сажусь за стол и начинаю торопливо писать, порой поглядывая на часы и надеясь, что успею еще купить цветы и встретиться с Лерой. Но я помню, что денег на цветы у меня нет, а когда, закончив заполнение бланка с бесчисленным количеством пунктов, открываю рот, чтобы попросить брата дать мне взаймы, вновь слышу его спокойный голос:
- Теперь поезжай домой и уложи в чемодан всё, что тебе понадобится на первых порах холостяцкой жизни в Новосибирске, учитывая, что там вчера уже шёл снег.
В шестнадцать часов за тобой приедет машина, которая доставит тебя в аэропорт Домодедово. О билетах не беспокойся. В Домодедово тебя встретят и проводят до трапа самолета нашей фирмы, на котором ты прибудешь в аэропорт Толмачево. Там тебя будут ждать люди, уже получившие соответствующие инструкции. Ты для них начальник охраны банка, а они – твои подчиненные. Это всё. Вопросы ко мне ещё есть?
- Нет, - ответил я, поняв, что денег взаймы у него просить уже не надо. В семь часов вечера, когда я надеялся встретиться с Лерой, я буду лететь на самолете в Новосибирск.
- Только есть одна просьба, Андрюша, - сказал я, вставая.
- Я тебя слушаю.
- Когда вернешься из Парижа, пригласи к маме самых лучших врачей. По-моему, это называется «созвать консилиум». Так вот созови его, и пусть врачи скажут, можно ли поставить маму на ноги или хотя бы чуть-чуть облегчить её страдания. Обещай им любые деньги. Как ты мне сказал, теперь у меня будет большая зарплата, и я отдам её всю до копейки для того, чтобы мама была здорова.
- Хорошо, я сделаю это, - сказал мой старший брат и чиркнул золотистой ручкой в настольном календаре