Если спросить меня: «чего я откровенно побаиваюсь?», я отвечу: «маминой морозилки». Ибо, чёрт знает, что оттуда может вывалиться.
Хорошо, если копыто. А если нога? Или того хуже чьи-то кишки, или горло?
Она ведь, как Мистер Фриз, замораживает всё – и сырое, и сухое, и жареное, и пареное. Потому что:
А вдруг опять карантин?
Или к власти снова придёт Трамп?
Или нагрянут пришельцы, помешанные на всём ледяном и каменном?
Или прям под окнами неожиданно расквартируется какая-нибудь армия и истово запросит каши.
А где у нас каша? Вот у нас каша! Четыре полиэтиленовых кулька: гречневая, овсяная, рисовая и киноа. И это только в одном кульке.
А в остальных: тыквенная, льняная, конопляная, пеньковая, ситцевая… Чёрт знает, что в них там намешено!
Эти ж изверги из телевизора каждый день говорят что-то новое: сегодня у них каша для очищения, завтра - для освежения, послезавтра – для отпевания. И во всех, конечно же, уйма пользы!
Вот мама и кашеварит. А потом всё это замораживает - ей-то столько не съесть. А коты отказываются. Не хотят коты полезной пищи в таких количествах. Говорят: «Не можем больше!». Крыс требуют. А этих, как назло, у мамы не водится.
Я ей говорю:
- Выкинь уже это всё! Давай я тебе помогу. Прям с холодильником вышвырнем!
А она говорит:
- Ты хочешь борщика?
Ну, конечно, я хочу борщика! Кто не хочет маминого борщика?!
И она достаёт из морозилки кирпич.
- Что это?!!
- Борщик.
И бултых тот кирпич в кастрюлю. И на огонь...
А через пятнадцать минут передо мной мамин, фирменный… с чесночком, с лаврушкой, с укропчиком… огненный, обжигающий… бордовый до синевы… с хрустящей свеколочкой… с масляными янтарными пятнами… пахнущий её руками и парниковыми томатами БОРЩ!
И я жру его. Хлебаю и сёрбаю. Уминаю и проглатываю, причмокивая и постанывая. И остановиться не могу...
И вот уже полкирпича… Треть кирпичика… А вот и совсем на донышке…
- Как, мама? Как?!
- Так, заморозка же...
- А если, - кричу, - тебе этот кирпич на ногу грохнет?!
- Так я ж их аккуратно складываю. Ты, главное, не открывай… Хочешь пирожок? Хочешь блинчика?
Ну, конечно, я хочу пирожка и блинчика!
И они появляются. Прямо из арктического ада… из вечной мерзлоты… из глубин морозильного космоса - пышные, сочные, мягкие, тёплые, сочащиеся жирком и исходящие ароматом МАМИНЫ ПИРОЖКИ И БЛИНЧИКИ!
И я жру их. Трескаю и лопаю… Со сметанкой и без, со слюной и без… Под борщ из кирпичика… Под маминым любящим взором… Под мерное тиканье часов… Под ровное дыхание зимы, весны, лета, осени.
- Нет, всё-таки надо!.. – наевшись, напившись, и отвалившись, решительно заявляю я: сонный, сытый, умиротворённый, разнеженный. – Что ни говори, но надо всё это уже, в конце концов, выкинуть!
И мама говорит:
- Ты прав. Конечно же надо… Но давай уже как-нибудь в другой раз?
И я, выползая из-за стола боком, натужно выдыхаю:
– Да-а… В другой… Уж в другой раз обязательно…