Саксофонист

Павел Пластинин
-А вы играете на чём-нибудь? - спросил я.
-Увы, нет! - ответила она, обнажая в улыбке свои прелестные жемчужные зубки - Но если бы и выучилась играть на чём-то, то это был бы саксофон!
Мы стояли под коралловым закатным небом, дыша воздухом, в котором растворялся петербургский вечер, голоса миллионов горожан и чуть сиплый голос саксофона. Ради него мы и прервали наш ход по мостовой, остановились, чтобы прильнуть душой к его призывному разговору в стиле джаз-фьюжн.
-К сожалению, мелочи нет... - сказал я, по возможности тихо, чтобы не спугнуть момент. Моя прекрасная спутница, кажется, вовсе не обращала на меня внимание. Из недр сумочки она достала телефон, чтобы запечатлеть, как молодой парень в шляпе и клетчатой рубахе под ритм-секцию, рвущуюся из колонок, выдавал виртуозные саксофонные соло. Каждый новый номер он начинал немного неуверенно, будто прощупывал короткими музыкальными вздохами тонкий лёд, отделивший его от остальной улицы. И мы с моей возлюбленной спутницей глядели на него сквозь эту тонкую ледяную корочку, стараясь не разрушить хрупкое равновесие, воцарившееся между нашими душами и хрипом саксофона, дружищи Сакса, который разогрелся, расходился и приходил в странное броуновское движение, которое разбрасывало часы, минуты и секунды в разные углы, заставляя не замечать течения времени...
Я почти не слышал музыки. Слышал, но не слушал. Слушал, но не слышал.
Она была прекрасна, жива и чудесна. Стояла с телефоном и розой, которую я преподнёс ей несколько часов тому назад. Её юный птичий профиль, блеск чёрных глаз, нежность плеч, созданных для того, чтоб обнимать их, завораживали. Прекрасная фигура, дивные волосы, ласковые губы околдовывали... и пока лилась мелодия в стиле джаз-фьюжн, я смотрел на неё, боясь собственного дыхания... смотрел, смотрел, смотрел...
Я не знал, что между нами будет - да и кто скажет о таком наверняка? Может, она, наконец, полюбит меня, а может, не захочет более видеть и знать, и это свидание покажется ей глупостью уже завтра утром. Но что гадать? Ведь есть эта улица, есть эта роза... и есть саксофон!
-Вы прекрасны, спасибо! - сказала она и слегка похлопала музыканту кончиками пальцев. Я подбежал к нему и сказал, что хочу перевести деньги на карту: "Мелочи нет, извините". Тонкий лёд хрустнул и рассыпался.
- К-к-к-кон-н-нечно! - выдохнул он - З-з-з-зап-п-писывайте н-н-н-номер...
Мне стало жаль его. По злой шутке природы он не мог говорить ясно и чётко, и за него говорил дружище Сакс - блестящий, напоенный золотом, хриплоголосый поводырь, который вёл по жизни этого чудо-музыканта и будет вести дальше, что бы не случилось. И дальше будут разливаться над старинной мостовой этого странного, химерического города его рулады. Также, как и сейчас, когда мы с моей возлюбленной спутницей прервали свой ход ради этой музыки.
Я проводил её до метро. Издалека всё ещё раздавалось пение дружищи Сакса. Коралловое небо всё также расстилалось в недосягаемой вышине, в воздухе носился запах позднего лета, а в мыслях моих пылал образ той, что скрылась за тяжёлыми дверями станции метрополитена, слегка прижав розу к своему милому носу.
Уже завтра этот вечер превратится в воспоминание. Одно из лучших воспоминаний этого лета...

Тремя днями позже я проезжал мимо по каким-то делам. Моя Роза, моя недавняя спутница, не выходила со мной на связь, а воздух гудел от несносной жары. Я бросил взгляд туда, где ещё недавно был саксофонист. Место его было пусто...