***
Из молельного дома в Лонгбаракский замок, родовое поместье старого рыцаря ордена Лампы Хуго, прозванного Жестоким, с последними петухами выехал рыжебородый инок в балахоне из грубой ткани и с внушительным ясеневым амулетом Великого Духа на шее. Едва завидел Годок - так звали инока - мрачные стены замка, подобно утёсам уходившие почти под самое небо, его сердце сковал дурной суеверный страх. Черные стены оплетал мёртвый плющ - видно, его съела какая-то хворь. Она же выбрила холмы, среди которых и стояло старинное жилище, и теперь казалось, что Лонгабаракский замок со всех сторон окружают курганы, безрадостные могилы седой языческой древности.
На одном из облысевших холмов была сколочена виселица, и на ней болталось почерневшее тело пожилой женщины. В сгустившихся сумерках служитель не смог разглядеть её лица, но по одежде он понял, что на потеху воронам хозяин окрестных земель, мастер Хуго, вывесил кого-то из своих служанок. Лишь Великому Духу и Праведному Гарану, Пророку Его, было ведомо, за какие грехи такой постыдной казни предали эту женщину. Она явно не была колдуньей, ведь их сжигали по суду Первосвященника. Не могла она быть и воровкой, ведь по перенятому от дикарей-саламандр обычаю воров в северных графствах насаживали на кол. Нет, верно, сэр Хуго затаил обиду на эту женщину, раз теперь она висела здесь, на всеобщем обозрении, почерневшая и зловонная. Из донжона замка эшафот с повешенной, должно быть, был виден прекрасно, а грязный огонь светильника, запаленного на балке, заменял сэру Хуго свет Святой Лампы.
Инок прикоснулся к амулету на груди и провёл ладонью по лбу, тем самым попросив высшие силы быть милосердными к убитой.
Солнце легонько поцеловало горизонт, и инок спустился с холма на торную дорогу. Едва Ют, а именно так звали мула нашего инока, коснулся копытом песчаной дорожки, вдалеке заскрипели цепи. Спустя несколько мгновений замок открыл свой щербатый рот, и из его чёрной глотки навстречу Годоку выехало трое всадников. Все они были одеты в тёмно-зелёный - цвет Лонгбаракского графства - и держали в левой руке светильники на длинных жердях. Вскоре всадники поравнялись с иноком:
-Не вы ли светлый Годок, за которым посылал я этим утром? - послышался из под зелёного капюшона голос предводителя процессии. Голос этот был низкий, тяжёлый и печальный, словно там, под темнотой капюшона тянула печальную песню виола.
-Я, мастер-рыцарь, я! Инок Годок назвали меня, в честь святого… - инок осёкся. Непонятно почему, он вдруг испугался всадника, словно на плече у того сидела кровожадная изголодавшаяся птица.
-Я Элро, прозванный Высоким! - сказал предводитель - Мой отец совсем плох, и потому едемте в замок - не будем медлить на дороге.
-Конечно, мастер-рыцарь, я…
-И не зовите меня так! - Элро почти закричал - Я не рыцарь… покуда…
Четверо всадников потянулись в сторону замка и вскоре оказались на грязном дворе. Запустение, царившее вокруг, мрачные лица дружинников в кожаных нагрудниках и невольников с железными кольцами на шеях, удушающий запах жжёной полыни, которой, очевидно, прогоняли зловоние умирающего, тяжёлыми мельничными жерновами легли на сердце инока.
“О Великий Дух!” - подумал он - “Как гадко умирает некогда великий воин. Воистину, Создатель - прав ты и справедлив!”
Инока повели по тёмным коридорам замка прямо в покои его хозяина. Элро Высокий, который оказался совсем ещё молодым человеком с высоким лбом и квадратным подбородком, длинными каштановыми волосами и зелёными глазами, шёл рядом с иноком и говорил ему о бреде умирающего, но даже эти разговоры не могли отвлечь Годока от созерцания ужасов жилища, в которое он волей Великого Духа попал: ни в одной комнате не горел ни один светильник, пол был замусорен так, словно его не мели с сотворения мира, а все домашние - от измученной и рано постаревшей госпожи Гвиринды, жены рыцаря, до самого последнего невольника - были мрачны и так холодны в обращении, что даже сама Смерть, кажется, не хотела войти в этот дом, а давала своему пасынку, Недугу, мучить старого рыцаря без её участия.
-Войдите первым вы, светлый инок! - сказал Элро Высокий у окованной дубовой двери - Я присоединюсь к вам… позже…
Молодой хозяин исчез в темноте коридора, сопровождаемый свитой, совсем юными оруженосцем и пажом (это они выезжали встретить инока за ворота вместе с хозяином). Годок собрался с мыслями и двинул тяжёлую дверь.
В покоях рыцаря горел один-единственный фонарь. Воздух был пропитан полынным дымом, к которому примешивался ни с чем не сравнимый смрад бальзама мастера Дортомонга, лучшего, как считали в северных графствах, средства от помутнения рассудка, головных болей и грудной жабы. В грязно-жёлтом свете фонаря Годок увидел мастера Хуго, хозяина замка. Более всего старый рыцарь сейчас напоминал скелет: череп очертился сквозь бледную влажную кожу, тонкие руки, впившиеся цепкими пальцами в одеяло, были белы и тонки, словно храмовые свечи. На ввалившейся груди его лежал огромных размеров серебряный медальон, потемневший от времени и без нескольких камней, которые когда-то его украшали. Старик источал нестерпимое зловоние, и его личный невольник, сидевший у изголовья рассыхающейся кровати, поминутно вздыхал и зажимал нос подолом власяницы. Прятал лицо и высокий седовласый господин в чёрной широкополой шляпе и чёрной хламиде. Инок сразу признал его: то был лекарь Годлин, который жил в Лонгбараке уже много лет. Сперва он лечил госпожу Гвиринду, жену рыцаря и мать Элро, затем и самого старого Хуго. Годлин на ходу поклонился Годоку и, подойдя вплотную, тихо сказал:
-Не торопитесь совершать Обряд Отправления, светлый инок. Домашние явно поспешили. Клянусь Великим Духом, в этом старике сила пятнадцати мужчин…
-Ну что ты шепчешь там, дохлая крыса! - закряхтел старик. - И хватит жечь эту гадкую траву. Не старайся - по завещанию я тебе ничего не оставил. Так что прекращай травить меня этой горькой отравой, согни тебя Нечистый!
-... и желчи в нём столько, сколько не сыщешь и в пятидесяти скорпионах! - договорил лекарь и скрылся в тени.
-Мастер-рыцарь! - сказал инок, подходя ближе к кровати - Прошу вас, не ругайтесь. Господин Годлин хочет для вас только лучшего, как и я. Я здесь, чтобы облегчить ваши… - он осёкся, едва не произнеся “ваши последние часы” - ваше бедственное положение. Пред ликами Великого Духа и во славу Восьми Ветров Его, прошу вас - помолитесь вместе со мной и расскажите, что тревожит вас, что гложет вас, а что…
-Ничего меня не гложет! - прохрипел старик. В его глазах сверкнула ярость. - Эта старая ведьма, моя жена, пригнала тебя сюда? Ясно, что она! Она и эту поганую хламиду с лекарской сумкой сюда приволокла! Она, она, она вогнала меня в гроб - она с моими проклятыми сынками! А теперь они зовут ко мне проповедника из деревни, чтоб тот, видите ли, мои страданья облегчил!
-Меня призвал ваш младший сын, благородный Элро…
-Туда же, гадкий недопёсок! - продолжал бранится Хуго - Я им ещё покажу! Я не какой-нибудь гадкий баронишко, толстомордый маркизик! Я - мастер Хуго Лонгбаракский, рыцарь Ордена Лампы, защитник Северной Марки! - старик попытался встать на кровати - Гримо! Тащи Разящий! Тащи мою кольчугу! Король зовёт меня!
-Хозяин! - закричал, шепелявя, невольник, бросаясь к старику. Он попытался уложить его обратно - Последний час, хозяин! Потише, хозяин!
-Предатель! Еретик паскудный! - завопил старик, привстав на постели - Ты с ними заодно! Свести меня в могилу, отдать меня змею на съедение. Чтоб ты знал, святоша! - теперь старик говорил с иноком - Они запустили клопа в мои постели!! Они изводят меня, хотят, чтоб я сгнил тут, как старое полено. Но я не дам им! Меня ждёт Серый! Я встречусь с Серым! Я - воин Его Величества Орлана, я брал Хирот с отрядом в сорок копий! Выгордур покорился мне без единого взмаха баллисты! Я ранен был, мой конь… мой конь… мой конь…
Старика покинули силы, и он скатился с кровати. Инок и невольник, превозмогая отвращение к гниющему телу, подняли его и снова уложили на постель:
-Ах, святоша, святоша… - произнёс старик. Голос его стал сникшим и хриплым, но в зелёных глазах ещё тлела злобная искра - Если б только знал ты, сколько вырезал я людей во славу Великого Духа. Скольких замучил я - мечом ли, копьём ли, секирой ли… Я обратил к Великому Духу, Пророку Гарану и Ярой Лампе Его сотни человек… даже эти южные еретики - он указал на невольника - покорились нашей вере и нашему королю! Но мой собственный сын… мой проклятый сын…
-Простите его, успокойтесь, мастер Хуго! - увещевал Годок - Великий Дух накажет его за измену, если на то будет воля Его.
-Как бы я хотел самолично наказать этого щенка! А я дал ему уехать. Он сел на кобылу, опояслся мечом и выехал за ворота. Стервец паскудный… но сперва я дал этой проклятой старухе загрязнить его голову этим языческим трёпом. - старик недолго помолчал, потом улыбнулся и добавил - Но теперь-то ей видней Великий Дух, с высокого холма, с пеньковой колыбели!
“Так вот что за висельницу я видел” - подумал инок - “Это была нянька старшего сына…”
-А он идола нашего оплевал! - продолжал старик - Оплевал и уехал прочь от ворот… ах, Бейко, Бейко… гнить тебе в чреве мира до конца времён…
-Но ваш младший сын, Элро! - сказал инок, стараясь занять мысли умирающего и отвлечь его от бесконечных проклятий, который тот сыпал на голову первенца - Элро Лонгбаракский предан вам. Именно он послал за мной, дабы облегчить последние ваши мгновения. Он любит вас и сейчас наверняка истово молится пред Тисовым Идолом Лонгбарака, чтоб Великий Дух смилостивился над вами и простил вам всю вашу скверну… - инок ненадолго замолчал, будто испугался собственных последних слов, а потом добавил - коли, конечно, таковая идёт за вами, рыцарь…
Не успел рыжебородый инок договорить последних слов, как вдруг, словно по воле одного из Святых Ветров, тяжёлая дверь отворилась, и на пороге появился молодой мастер Элро. Следом за ним прошмыгнул оруженосец мастера, уродливый лохмач из племени горных карликов, что населяет Хиротское взгорье, а также паж, совсем ещё мальчишка, в оранжевой тунике поверх жёлтой рубахи. Замыкала процессию похожая на призрака старуха, госпожа Гвиринда, одетая в траурное серое платье и с серым током на голове.
Инок заметил, что мастер Элро успел переменить одежду. Гостя он встречал в дорожном костюме и плаще грубого сукна, но теперь на нём была расшитая золотом светло-зелёная мантия, сапоги из тонкой кожи и дорогая шапка восточного кроя с золотыми монетами. Опоясан мастер Элро был красным поясом с драгоценными камнями, на котором висел боевой топорик из чёрного булата и кривой саламандрский кинжал. Гордой походкой проследовал он к постели умирающего и, склонив голову, опустился перед отцом на одно колено.
-Мой господин! - начал он тоном настоящего церемониймейстера - Я пришёл отдать вам последний долг. Я принёс вам Разящий, меч ваших предков, стяжавший им и вам славу и честь. Принёс его вам, дабы вы в последний раз почувствовали его тяжесть. - с этими словами мастер Элро принял из рук оруженосца фамильный меч и протянул его отцу. Теперь старый рыцарь должен был взять меч в руку и держать его на протяжении короткого обряда, а по его окончании со словами: “Возьми, как я держал, владей, как я владел, секи, как сёк и я, и пусть с тобою будут Восемь Благословений моих”. Элро же следовало припасть к руке отца, а затем свитские должны были пристегнуть фамильный меч на пояс нового мастера.
Годок тем временем достал из мешка можжевеловые амулеты и маленького идола. Инок положил круглый амулет с изображением светильника на лоб старику, а на стоявший рядом табурет поставил статуэтку. Поцеловав амулет, висевший у него на шее, инок зашептал молитву на древнем языке.
Невольник, стоявший на коленях, держал своего хозяина за плечо и с нескрываемым интересом глядел на губы Годока, шептавшие неведомые ему слова. Громко повторяли молитву вслед за иноком мастер Элро, его оруженосец и паж; тихонько молилась и госпожа Гвиринда, сжимая свой собственный амулет в сухих пальцах. А старый Хуго всё блестел зелёными глазами, всё скрипел зубами и яростно сжимал опорожнёнными руками рукоять и гарду старого меча. Минута за минутой, инок всё говорил и говорил, прикрыв глаза. В конце концов, он провёл ладонью левой руки над телом старика, затем возвёл её к небесам и со словами “Бара канан сим!” резко опустил её.
Старик молчал. Молчал долго и иногда лишь тяжело вздыхал.
-Теперь, мастер-рыцарь, - обратился к нему Годок - благословите своего сына в последний раз! - Годок почти умолял старика, ему казалось, что он просит за маленькую мышку-полёвку перед мерзкой старой змеёй, захватившей мышку в свои страшные объятия. Наконец старик заговорил:
-Мой Элро, младший сын… - он посмотрел на молодого воина, который уже почти коснулся носом щеки отца, так низко висела его голова над постелью. Инок видел, как ходят желваки по лицу Элро, как распаляется в нём душащий огонь нетерпения.
-Да, мой господин! - проговорил молодой воин, умирая от волнения.
-Мой младший сын… коль твой поганый братец не уехал бы от нас, то не видать тебе бы замка Лонгбарак, земель и пастбищ, рабов моих, крестьян и должников! - голос умирающего снова обрёл силу.
-Да, коли так, то не видать! - почти кричал Элро. Как мародёр в разоряемой лавке, заслышав приближение стражников, пытается урвать хотя б одну медную безделушку, так и этот молодой воин будто бы пытался сорвать с губ умирающего отца слова о наследстве.
-Но ты - лишь младший сын… - продолжал Хуго - И ты не рыцарь! Не рыцарь, лишь мальчишка! Я вижу твою душу, как через бутылочное стекло: ты тоже готов Нечистому душу отдать, лишь бы я поскорее убрался отсюда на погребальной ладье! Так будьте прокляты вы все! И ты, и Бейкобой, и ваша мать! Гори оно всё! Гори оно всё!
У инока оборвалось сердце. Элро словно умер: его лицо обратилось в каменную маску, в горгулью Ужас. А умирающий старик всё шипел, шипел и никак не мог остановиться:
-Восемь позоров вам! Восемь гладов и моров! Ничего не получишь, презренный! Не возьмёшь и не совладаешь! Всё отдам Храму и Ордену Лампы!
-Поганый змей! - громогласно прокричал Элро. Бросив на пол меч, молодой мастер схватил старика за грудки и сотряс его так, что старик застонал, и шипение его сделалось похожим на детский плач - Поганая ворона! Так, значит? В отместку за еретика-брата теперь я должен буду скитаться по свету, ища еду на острие копья? Всех нас вгонишь в бедность? Так что ли? Считаешь, что твой грай чего-то стоит? Как бы не так! Клянусь Тисовым идолом, ни один святоша не получит ни пяди нашей земли, ни камешка Лонгбаракского замка!
-Гонцы с наследными бумагами… - проговорил старик - ещё семнадцать лун назад ускакали к Первосвященнику! А кто ты, щенок, против моего слова и слова Храма!
Последние слова Хуго буквально проклокотал. Глаза его закатились, а на ощерившийся в каменной улыбке пасти выступила бурая пена.
-Отпустите его, Элро! - закричал лекарь - Вы убьёте его! Образумьтесь, во имя Великого Духа! Оставьте старика!
Но Элро не слышал увещеваний и всё тряс, тряс и тряс скалящееся тело.
***
-Прими его, Чрево Мира! - громогласно произнёс инок Годок и воздел над головой топор - Прими его и будь с ним милосердна!
Единым движением, со всей своей мощью, инок обрушил топор на шею Хуго. Юный служка, до этого державший почившего рыцаря за волосы, лёгким движением подхватил отсечённую голову и положил её в ноги покойника. Затем он принял из рук Годока топор. Взамен он подал ему стрелу, обмотанную просмолёным тряпьём, трут и огниво. Удар, второй - и стрела вспыхнула. Со словами: “Прими! Прими! Прими!” инок вонзил стрелу в самое сердце старого Хуго, и уже через минуту пропитанная смолой погребальная одежда загорелась. Годок зашептал древнюю молитву из восьмого Священного Свитка Пророка Гарана, а служки, всё это время стоявшие позади него, подхватили ладью и на трёх канатах опустили в свежую глубокую могилу, которую вырыли на берегу озера Фей, невдалеке от замка. От ладьи шёл душащий дым, который смешивался с серебряным туманом, окутавшим озеро.
Мастера Хуго похоронили по древнему обычаю, по которому всегда хоронили почтенных воинов. До прихода на эти земли веры Гарана, воинов пускали на ладье по глади озера, но теперь тело, пусть и горящее, должно было оказаться как можно ближе к Чреву Мира.
Над телом рыцаря, отдавшего все свои лучшие годы, здоровье и храбрость во славу королевству Андалан, полагалось справлять шумную тризну - не меньше, чем три дня. Но некому было петь, никто не хотел пить за успокоение души его. Невольников и слуг храмовые чиновники заставили прибираться в отошедшем Храму замке. Крестьяне, жившие близ Лонгбарака, так ненавидели жестокосердного хозяина своего, что не пожелали явиться на похороны. А накануне вечером последний сын Хуго, младший из рода лонгбаракских рыцарей Элро Высокий покинул родные края в сопровождении оруженосца и пажа. Последние слова, сказанные им матери, госпоже Гвиринде, были таковы:
-Хоть сорок волков, хоть сорок ворон, хоть сорок стрел или сорок демонов будет лететь вслед за мной, но, клянусь Тисовым Идолом, я никогда не появлюсь здесь! И клянусь головой Пророка, что отыщу мерзкого Бейкобоя-еретика, что когда-то был тебе сыном, а мне братом. Это из-за него отец занемог, из-за него лишил меня наследства! Не жить ему, коль встретится он мне где б не пришлось… убью, убью, убью!
И вот теперь одна высокая фигура в траурном сером уборе стояла на холодном песке у озера Фей и тихо молилась за своих жестоких, себялюбивых детей, Бейкобоя и Элро. И чудился ей в сером тумане образ рыцаря, высокого и статного, каким когда-то, много лет назад, был ядовитый, желчный старик, теперь догоравший во влажной яме на остове погребальной ладьи.
Но что это? Иль это помутнение рассудка, иль правда над озером скачет… серая лошадь! Серая лошадь, и всадник на ней машет мечом. Госпожа Гвиринда стиснула в пальцах можжевеловый амулет и заговорила страх молитвой…
-Сокройся, виденье… сокройся, виденье… успокойся, старый Хуго… успокойся наконец!