СЕРГЕЙ ХОРШЕВ-ОЛЬХОВСКИЙ
ОБЫКНОВЕННАЯ ЛЮБОВЬ
(Повесть)
ЧАСТЬ 3
Глава 13
Учёбе Люба посвятила, забыв про танцы и вечеринки, всё свободное время и оттого два с половиной года, проведённых ею в не особо любимой городской суете, пролетели незаметно. В Матвеевку она вернулась с красным дипломом и председатель колхоза лично пригласил её в свой кабинет.
– Ага, наконец-то появилась смена Алексею Ильичу! А то он начисто заел меня. Всё просится, да просится на покой. Это, конечно, объективно. Старенький он стал, не поспевает за всем. А без его присмотра бригадные коновалы, чего доброго, натворят непотребных дел. Да ты не стесняйся, присаживайся к столу, показывай диплом. Люди говорят, красный у тебя? – добродушно загудел рослый, плечистый председатель, когда Люба вошла в его кабинет.
Люба протянула председателю колхоза диплом и несмело присела к столу.
– Ух ты! Правда красный! – воскликнул председатель. – А раз так, завтра же приступай к обязанностям главного зоотехника колхоза.
– Сразу главного? – испугалась Люба.
– Да. Специалисты с красным дипломом не валяются на дороге. Иди к Ильичу, принимай хозяйство, – приказал председатель, но тут же спохватился. – Погоди, а где будешь жить?
– Пока у сестры.
– У них у самих тесновато, – возразил председатель, в раздумье. – Скоро родится третий ребёнок.
– Не волнуйтесь, мне и не надо много места, – попыталась Люба успокоить председателя. – Зато буду помощницей сестре.
– Нет, так дело не пойдёт, – взял председатель трубку телефона. – Негоже дипломированным специалистам жить по чужим квартирам. Ну-ка зайди ко мне, – приказал он кому-то.
Через минуту в кабинет председателя колхоза вошёл молодой человек невысокого росточка, в новом, слегка мешковатом костюме.
– Знакомьтесь, товарищ прораб, – обратился к нему председатель. – Это наш новый главный зоотехник Любовь Фёдоровна Ткачёва. Сегодня же предоставьте ей свободную квартиру.
– Это можно. Но... – замялся прораб.
– Что, но? – вздёрнул брови председатель.
– Она двухкомнатная.
– Значит, двухкомнатную предоставьте. На вырост! – засмеялся председатель.
* * *
Щупленький, помутневший лицом Алексей Ильич в одночасье воспрял духом. Он каждый день по-привычке приходил на часик-другой на ферму и, опираясь на костыль, придирчиво осматривал хозяйство. А осмотрев, всегда говорил одно и то же:
– Так держать, Любаша!
– Есть, так держать! – сказала однажды Люба, по совету молодого ветеринара Петьки, как раз вертевшегося рядом с ней и по-солдатски приложила руку к голове.
– Молодец! Не посрамишь меня! – удовлетворённо крякнул Алексей Ильич и, уходя, наставительно добавил, тыча пальцем в ветеринара: – А этого коновала недоученного, не особо распускай, держи его в кулаке!
Люба и ветеринар Петька смущённо переглянулись, и приветливо помахали вслед доброму старичку.
– Видал, какую подготовил смену? Не вздумай обижать! – погрозил старичок пальцем, встретив по пути заведующего фермой Спиридонова.
– Не буду, – пообещал Спиридонов. – Наоборот, возьму под своё крылышко.
– Я тебя возьму! – замахнулся на него костылём Алексей Ильич. – Даже думать об этом не моги!
– Да не кипятись ты почём зря, – примирительно сказал заведующий фермой, уклоняясь от костыля. – Наставим мы девчонку на истинный путь.
– Ага, ты наставишь! – не унимался старичок. – А то я не знаю, как ты любишь запускать руки в чужой закром!
– Зачем же в чужой? В общественный! У нас ведь в колхозе всё общее, правильно? А значит и моё. Отличать надо одно от другого.
– И где это ты, сукин сын, видал, чтобы воровали из своего закрома?!
– А разве я ворую? – пожал плечами Спиридонов. – Я просто беру.
– У-у! Отродье! Тюрьма по тебе плачет! – топнул ногой Алексей Ильич и заспешил домой ещё быстрее.
– А то я там не был. Нашёл чем пугать, – усмехнулся ему вслед Спиридонов, и поманил к себе пальцем ветеринара.
* * *
Грамотный и ушлый Спиридонов был родом неизвестно откуда. Пять лет тому назад он пристал к одной бойкой доярочке, устроился работать скотником и подозрительно быстро сдружился с заведующим фермой. Они после работы частенько выпивали вместе, прямо на ферме и вместе шли по домам, и даже распевали, иной раз, песни. Но однажды, в жутко морозный зимний вечер, Спиридонов перепил, как он потом утверждал, и остался заночевать на ферме, а заведующий пошёл домой один. На полпути он присел передохнуть на сугробе и его охватил, как обычно, это бывает с хмельными путниками, сладкий сон, и через несколько часов он превратился в ледышку. Люди поговаривали, что Спиридонов умышленно напоил его в стельку и отправил домой одного, и даже будто бы именно он уложил его в сугроб. А слухи пошли оттого, что Спиридонов стал новым заведующим фермой. И оттого, что он вскоре бросил свою доярку и пристал к более красивой и статной вдове.
Получив новую должность, Спиридонов сразу подмял под себя парочку пьющих скотников и слабовольного молодого ветеринара Петьку. Он подловил каждого из них на мелком воровстве и с их помощью стал сам воровать по-крупному. По весне он занижал в документах количество молодняка, а летом завышал его падёж. Да ещё вдобавок круглый год наживался на кормах. Скотники и ветеринар получали от барышей крохи, тем не менее помалкивали, запуганные тюрьмой. А престарелый и прибитый в последние годы болезнями зоотехник Алексей Ильич физически не успевал уследить за их махинациями и машинально подмахивал хитро состряпанные бумаги. На этом Спиридонов подловил и его, и тоже попытался втянуть в свою компанию. Но Алексей Ильич оказался куда более крепким орешком, чем ветеринар и скотники. Он согласился помалкивать, до смерти страшась позора и тюрьмы, однако наотрез отказался участвовать в воровстве. А Спиридонову и того было достаточно. Но когда на должность главного зоотехника назначили Любу, на ферме всё изменилось не в лучшую для него сторону.
– Недотёпа ты, Петька. Не можешь сладить с девкой, – сказал Спиридонов, с презрением глядя на ветеринара.
– Да как с ней сладишь, не сговорчивая она, – огрызнулся Петька.
– Олух! Мне бы твои годы! – разозлился вдруг Спиридонов, и замахнулся на Петьку.
Тот проворно отпрыгнул в сторону и, в недоумении, уставился на заведующего фермой:
– При чём тут годы?
– А притом! Чужая она нам. А надо, чтобы стала своя.
– Как это своя? – продолжал недоумевать простодушный Петька.
– Очень просто. Приударь за ней. Она красивая девка.
– Это точно! – охотно согласился Петька. – Красивая!
– Вот и действуй.
– Не получится.
– Это ещё почему?
– Слишком красивая.
– Не дрейфь. Ты парень тоже ничего стал, благодаря мне. Прилично одет и обут, водятся кое-какие деньжонки. А она что?.. Разведёнка! Такие только и мечтают, как бы поскорее опять выскочить замуж. Вот тебе и карты в руки. Станете встречаться, целоваться, спать вместе... А как только располнеет, вот тебе и наша девица. И при деньгах будешь, и при красивой жене. Понятно?
– Угу! – ошалело затряс Петька нестриженой головой.
– То-то же! – оттаивая, дружески похлопал его по спине Спиридонов. – Держись меня и всё у тебя будет хорошо.
Петька давно заглядывался на Любу, но побаивался ухаживать открыто. И только после разговора со Спиридоновым он осмелел и стал упрямо ходить за ней по пятам. То сбегает куда-то по её просьбе, то подсобит в работе, то угостит конфеткой, а то и просто скажет хорошее слово. Не избалованная вниманием Люба как-то незаметно, для самой себя, привязалась к Петьке, всегда вертевшемуся рядом и всегда готовому оказать ей любую услугу, и уже не могла представить рабочий день без него. И когда Петька однажды пришёл на работу гораздо позже обычного, она встревожилась – кинулась к нему и стала с пристрастием выспрашивать:
– Что случилось?! Что? Ты заболел?
– Неужели соскучилась? – весело воскликнул Петька, прикрывая один глаз ладошкой.
– Соскучилась, – улыбнулась Люба. – Я же на работе без тебя, как без рук.
– То-то же! – развеселился Петька ещё больше и убрал с подбитого глаза ладонь.
– Кто это тебя так? – испугалась Люба.
– Старшие братья. Они часто колотят меня.
– Братья?! А куда смотрят родители?
– Нет их у нас. Поумирали.
– И за что они бьют тебя?
– Один к жене ревнует, а другой пьянствует и требует денег на водку.
– Да они когда-нибудь вовсе покалечат тебя!
– Я не вернусь больше домой. Буду жить на ферме.
– На ферме? – с недоверием переспросила Люба.
– Да. В дежурной комнате для скотников.
– Там же нет никаких удобств!
– Ну, почему же... Есть печка и умывальник, а мне больше ничего и не надо.
– А спать на чём будешь?
– Мне не привыкать, сдвину вместе две лавки.
– А может, пока всё утрясётся, поживёшь в моей квартире? – предложила Люба, краснея от смущения. – У меня ведь всё равно пустует одна комната.
Петька, собственно, этого и добивался, по указке Спиридонова. Но когда добился, вконец стушевался и стал отнекиваться:
– Неудобно как-то, что подумают люди?
– Что я временно сдала тебе комнату.
– Не поймут, – всё ещё сомневался Петька, – сплетничать будут.
– Зато я тебя понимаю, – успокоила его Люба. – Я хорошо знаю, каково остаться без крова.
Глава 14
– Чего такой взъерошенный? – с ехидцей спросил Спиродонов Петьку на следующее утро. – Любаха замучила за ночь?
– Ничего не вышло, – угрюмо пробурчал Петька. – Велела даже не заходить в её комнату.
– Дурачок! Ты под утро запрыгни к ней в постель. Никуда не денется, замужняя была.
Доверчивый Петька решил в точности исполнить задумку Спиридонова. А чтобы всё вышло наверняка, выпил с вечера для храбрости, да хватил лишку и не по делу разоткровенничался раньше времени.
– Люба, выходи за меня замуж. Жить будем, как у Христа за пазухой. Спиридонов поможет нам, – пьяно забубнил он и торопливо полез целоваться.
– Погоди-погоди! – рассмеялась Люба, глядя на взъерошенного, суетливого Петьку и слегка оттолкнула его от себя. – А Спиридонов-то тут причём?
– А он мне, как отец родной. Радиоприёмник маленький купил, куртку модную, велосипед. Часы вот позолоченные, – мотнул он рукой перед лицом Любы и обхватил её за талию. – А скоро даст денег на мотоцикл!
– И за что это он так любит тебя? – спросила Люба, пытаясь избавиться от Петькиной цепкой руки.
– А он нас обоих будет любить, когда поженимся. Мы только не должны мешать ему.
– Что значит, не должны мешать ему?
– Потом всё расскажу, потерпи, – разгорячился Петька от близости женского тела и полез под подол.
– Ах ты нахалюга! – взвизгнула Люба, от неожиданности, и сграбастала со стола большую алюминиевую кружку...
* * *
На следующий день Петька приплёлся на ферму только к обеду.
– Ага, получилось! – обрадовался Спиридонов.
– Да какой там! Кружкой огрела по голове!
– Кружкой? – переспросил Спиридонов, сквозь смех.
– Ну да, кружкой.
– Дубина! Ты зачем напился? – в тревоге вскричал Спиридонов.
– Для храбрости. Хотел объяснить ей всё, как близкому человеку, – слезливо заныл Петька. – А она, з-зараза, кружкой по голове!
– Погоди, – насторожился Спиридонов, – ты, случайно, не наговорил ей чего-нибудь спьяну?
– Не помню, – честно признался Петька. – Кажется, что-то говорил...
– Недоносок! Да тебя не кружкой, чайником надо по башке! Прочь с дороги! – озверел Спиридонов и со всего размаха огрел Петьку по лицу тяжёлой, мясистой ладонью.
Петька как скошенный стебелёк упал навзничь и закатил, в истерике, глаза под лоб. А Спиридонов невозмутимо поставил ему на грудь свою громадную ступню, втиснутую в испачканный навозом кирзовый сапог и пригрозил:
– Обоих придушу, если скажете хоть одно лишнее слово!
* * *
Два дня серчал Спиридонов на Петьку и, сквернословя, пинал его ногами, а перед Любой всегда вежливо раскланивался, пытаясь угадать её настроение, дабы при удобном случае завязать жизненно важный для него разговор. Но подходящий случай всё не подворачивался и он не вытерпел, спросил напрямую.
– Слышал, начудил Петька. Нагрубил тебе, да и ерунды всякой наговорил, чего сроду и не было. Не обижалась бы ты на него.
– Я и не обижаюсь, – добродушно ответила Люба. – Что с глупого спросишь?
– Это точно. Что с глупого спросишь, – поспешно согласился Спиридонов. – Так что ты не особенно церемонься с ним, когда возьмёшь обратно. Чуть-что, сразу по башке. А лучше мне скажи, я быстро вправлю ему мозги.
– Пусть даже и не думает об этом! – твёрдо сказала Люба. – Не возьму я его больше к себе.
– Надо бы взять, а то совсем некуда податься парню, – вкрадчиво начал Спиридонов. – Спит на ферме, чего доброго, начнёт пить водку.
– И там ему не место. Устроит спьяну пожар.
– А давай поговорим об этом после работы, вечерком. Мы всё-таки ответственные за его судьбу люди, как-никак непосредственное начальство, – схитрил Спиридонов, видя, что теряет инициативу.
* * *
Вечером, когда Люба собиралась ужинать, вдруг кто-то постучал в дверь. Люба открыла и изумилась – перед ней стоял Спиридонов. В руках у него были цветы, бутылка игристого вина и несколько кульков.
– Вот, Любовь Фёдоровна, пришёл поздравить с днём рождения! – выпалил он и, не дожидаясь приглашения, решительно шагнул в коридор.
– Так рано же ещё, – в растерянности попятилась Люба в комнату. – Это послезавтра.
– Знаю. Да вот только послезавтра я уеду в город, – вошёл следом за ней в комнату Спиридонов и по-хозяйски стал выкладывать на стол подарки из кульков: модные капроновые чулки, душистое мыло, духи, конфеты, печенье.
– Зачем так много? – всплеснула Люба руками, в недоумении. – Это же такие растраты!
– Ничего-ничего. Я всегда готов доставить радость ближнему человеку. Да и не дорого это для меня, – успокоил Любу Спиридонов, и достал последний, коронный подарок – толстую книгу в твёрдом бордовом переплёте, с золотистой надписью на корешке Александр Дюма «Графиня де Монсоро».
– Поди ж ты, какой вы прыткий! И про день рождения знаете, и про то, что люблю книги. И даже какие... – не переставала удивляться Люба случившемуся.
– Ха! – самодовольно усмехнулся заведующий фермой. – Для Спиридонова нет секретов в этой деревне. Ты, видно, ещё плохо знаешь меня.
– Да, наверно, – согласилась Люба, в смущении, и стала торопливо хозяйничать у стола.
За чаем раскрасневшийся Спиридонов, в одиночку прикончивший бутылку игристого вина (Люба только чуть-чуть пригубила), начал гнуть свою линию:
– Хорошая у тебя квартира, Любовь Фёдоровна. А вот обстановка плохая. Диван надо было бы поставить вместо кровати, заменить шифоньер, купить всякую красивую посуду в буфет. Ты всё-таки из начальства. Должна соответствовать уровню. Мало ли кто заявится к тебе из правления колхоза, а может даже из райцентра. А то, глядишь, из самой области! Понимать должна ситуацию.
– Да вы что, мне и за пять лет не заработать столько денег!
– Верно. Одной не осилить это дело. А вот с помощью друзей... Я бы с удовольствием...
– Погодите, за что такая милость?
– За помощь.
– За какую помощь?
– Да ни за какую. Не мешай мне жить, вот и вся помощь.
– А разве я мешаю? – оторопела Люба.
– Ещё как. На ферме я хозяин – это все знают в нашем колхозе.
– И Алексей Ильич?
– А то как же! Он обещал приручить и тебя.
– Врёте! Не мог он иметь дело с вами! Он честный человек!
– Ещё как имел. И вы имели, Любовь Фёдоровна. Посылочки-то в городе вы получали от меня: мясцо, сальцо, маслеце, сметанку. Денежки к праздникам.
– Этого не может быть! Это была помощь колхоза!
– Кто же это тебе так сказал?
– Алексей Ильич.
– Хрен старый! – ругнулся Спиридонов. – Обманул-таки!
– Никого он не обманывал, я верю ему!
– Ты-то веришь, да поверит ли прокурор. Так что подумай хорошенько этой ночкой.
– Убирайтесь к чёрту! – закричала Люба, сквозь слёзы, и спихнула на пол подарки.
– Нельзя нам ругаться, Любовь Фёдоровна. Нельзя. Мы теперь повязаны одной верёвочкой. Если что-то неладное случится, все вместе загремим в тюрьму. Даже твой любимый старичок! – уходя, пригрозил Спиридонов.
– Ничем мы не повязаны! Ничем! – крикнула ему вдогонку Люба и расплакалась.
* * *
– Прости, Любаша, дурня старого! Прости, ради Бога! Я по недогляду подмахнул липовые бумаги, – плакался Алексей Ильич в тот же вечер. – Подсунули, в суматохе, и стали потом шантажировать меня. А я испугался позора. Хочу уйти на тот свет с добрым именем. Мне-то уж совсем мало осталось жить.
– Ладно, не убивайтесь так, – ласково обняла его Люба. – Я всё равно буду любить вас, как родного.
– Спасибо, моя хорошая! Спасибо! Я тоже тебя до конца дней любить буду! И даже на том свете!.. – лепетал в ответ счастливый старик.
* * *
– Ну, Любовь Фёдоровна, подумала о моём предложении? – спросил Спиридонов, при первой же встрече.
– Подумала, – спокойно ответила Люба.
– Молодец. Не докучай мне, только и всего.
– Вам докучать буду не я. Вам будет докучать милиция.
– Только посмей! Будешь жалеть всю оставшуюся жизнь!
– Ничего вы мне не сделаете, ничего! – не испугалась Люба. – А вот я могу, если не прекратите воровать с фермы!
– Ладно, будь по-твоему, – пошёл Спиридонов на попятную, после некоторого раздумия. – Только не доноси на меня.
– Да врёте вы, наверно? – засомневалась Люба.
– Не вру! – мрачно буркнул Спиридонов.
– Точно? – въелась в него Люба испытывающим взглядом. – Поклянитесь!
– Клянусь! – с решимостью приложил руку к сердцу Спиридонов.
– Ну, смотрите! Больше предупреждать не буду! – пригрозила Люба и пошла в коровник.
Спиридонов подождал, когда она скроется за дверью, и окликнул ветеринара Петьку, в растерянности топтавшегося неподалёку: – Эй ты, чудак! Иди сюда! – и когда тот подбежал, приказал: – Иди вслед за ней и выпусти из загона племенного бычка.
– Да он же насмерть затопчет её! – испугался Петька.
– Ублюдок! – пнул его ногой под зад Спиридонов. – Делай, что я приказал тебе!
Четверть часа спустя, в племенном корпусе раздался дикий животный рёв и испуганные вопли людей, в одну минуту собравшихся в большую толпу.
– Что такое? Что случилось? А ну пропустите! – орал Спиридонов громче всех, грубо орудуя локтями.
– Да этот вот, подлюка!.. – ударил один из скотников Петьку кулаком – и по опухшему лицу ветеринара можно было догадаться, что уже не первый раз. – Быка натравил на нашу Любу! Если бы не я, пропала бы девка!
– Мо-ло-ко-сос! – процедил сквозь зубы почерневший от злости Спиридонов и тоже ударил Петьку по лицу кулаком.
Глава 15
Жизнерадостное пульсирующее солнце весь долгий день неутомимо катило колесом к линии горизонта и, наконец, в одышке, оказалось над ним. Добившись своей цели, оно неожиданно угомонилось, устало зависло над песчаными степными холмами и курганами, о чём-то напряжённо подумало, раскраснелось от натуги и уже лениво, с чувством выполненного долга, мягко поплыло над верхушками соснового леса дальше – за горизонт, посылая на землю очередной длинный тёплый вечер.
Лёгкий летний ветерок игриво шуршал суховатой серебристой листвой на разлапистых ветвях высоких тополей, в кронах которых громко гомонили воробьи. Они ловко скакали с ветки на ветку перед окнами больничных палат, смело слетались на подоконники, хватали хлебные крошки, специально разбросанные для них и, радостно взмывая вверх, снова прятались в густой листве.
– Вот бы и мне сейчас превратиться в птичку, порхнуть в окно и на край света... – мечтала Люба, с завистью глядя с больничной койки на суетливых, свободных пташек и её взгляд попутно поймал неожиданно проплывшую за подоконником знакомую, рыжеватую шевелюру:
– Не пускай его! Не надо! – вскрикнула она в испуге.
– Лежи, Любушка. Лежи, – всполошилась Нина, дежурившая у постели сестры. – Нельзя вставать тебе.
– Да это же он! Он!
– Кто? – всполошилась Нина ещё больше.
– Николай!.. – теряя силы выдохнула Люба.
* * *
– Нельзя её волновать! Никак нельзя! У неё сотрясение мозга и сломаны два ребра! И вообще, какого чёрта ты тут объявился?! – услышала Люба, мгновение спустя, озлобленный голос сестры.
– Пришёл сказать, что мне не нужна Алевтина. Не люблю я её. Да и хозяйка она плохая...
– Извини, ничем помочь не можем, ты сам выбрал её.
– Я тут ни причём, мама погналась за богатством.
– Вот и живите теперь со своим богатством!
– Ради бога, пусти хоть на минутку! Я страсть как соскучился по Любе!
– Нет. Не пущу, – стояла на своём Нина. – Не положено.
– Хочешь, стану на колени?! – в отчаянии воскликнул Николай.
– Ладно, пропусти его, – разрешила Люба, приходя в себя.
– Ну, умник, становись на колени! – скомандовала Нина.
– Сию минуту! – неуклюже засуетился Николай.
– Да не передо мной! – оттолкнула его Нина. – Перед ней.
Николай согласно кивнул, бочком проскользнул мимо Нины и грохнулся перед Любой на колени.
– Прости, Люба! Прости, ради бога!.. – виновато зашептал он, уткнувшись лбом в край больничной кровати.
– Хорошо, прощаю, – не стала Люба таить зла. – А дальше что?
– Вернись, я больше никогда не обижу тебя.
– Ты-то может и не обидишь, да мама не даст жизни.
– И она не обидит! Точно не обидит! Это она меня прислала за тобой!
– Неужели правда?
– Правда. Она даже прощения попросила и велела без тебя не возвращаться домой.
– А сам, что, не приехал бы?
– Приехал бы! Обязательно приехал бы! Только она первая узнала, что ты в больнице.
– А как же Алевтина со своим добром?
– Мама ещё на прошлой неделе выгнала её из дома и вышвырнула на дорогу всё приданое.
– А «Урал»? – с трудом верила в случившееся Люба.
– Не нужен мне чужой мотоцикл! – с гордостью сказал Николай. – Я сам купил новый «Ковровец»!
– Всё равно не вернусь я в ваш дом. Хватит, натерпелась горя.
– И не надо возвращаться, мы с тобой теперь будем жить в доме тёти Даши...
* * *
Забирать жену Николай приехал на служебном «бобике».*
Когда Нина вывела Любу на порог больницы, Николай резво выскочил из кабины и бегом кинулся к ним навстречу. А следом за ним из машины вывалилась Пелагея Анисимовна и тоже бодро побежала, несмотря на свою грузность, навстречу Любе.
– Доченька моя дорогая, прости ради Христа дуру старую! – подобострастно запричитала она ходу. – А то Коленька совсем заел меня!
– Не волнуйтесь, я давно уже всех простила, – попятилась Люба, в растерянности. Она подсознательно всё ещё побаивалась свекровь.
– Вот и славненько, я больше никогда не обижу тебя худым словом. Во всём буду помогать вам с Коленькой, – поклялась Пелагея Анисимовна.
– Мама, хватит тебе уже, – укоризненно посмотрел Николай на мать и взял Любу за руку.
– Погоди, мне надо поговорить с Любой, – вмешалась Нина, не вынеся умоляющего взгляда сестры.
– Ниночка, ради Бога, не отговаривай её! – опять запричитала Пелагея Анисимовна.
– Мы будем советоваться по другому делу, – успокоила её Нина.
– Только не обмани, а то Коленька и сам извёлся, и меня насмерть замучил упрёками.
– Ну, что ты так глядишь на меня? – занервничала Нина, когда отвела Любу в сторонку. – Тебе принимать решение!
– Я знаю. Но ты всё-таки старшая сестра.
– А ты хоть немножечко любишь его?
– Не знаю, – в растерянности пожала плечами Люба. – Нелюдимый он какой-то.
– Это ничего, что нелюдимый. Зато непьющий, работящий, покладистый, жильё хорошее у него, – стала рассуждать Нина и вдруг спросила: – А тебе хоть чуточку было с ним хорошо, как женщине?
– Не знаю, – опять в растерянности пожала плечами Люба.
– Как это не знаешь? – искренне удивилась Нина.
– Наверно, было немного, когда ждала ребёнка.
– Тогда соглашайся, одна не проживёшь весь век. Замуж всё рано надо будет выходить, а кто подвернётся ещё не известно.
– А она?.. – глазами указала Люба на свекровь.
– Так Николай же сказал, что вы теперь будете жить отдельно.
– Значит, ехать с ним?
– Поезжай, но с условием, что жить будете отдельно.
Николай втиснул примирившую гордыню мать на заднее сиденье, Любу с радостью усадил рядом с собой, и его взгляд нечаянно упал на стоявшую в сторонке, пригорюнившуюся Нину – на её лице было явное сомнение.
– Нина, ты же нам не чужая, садись в машину, – сказал Николай, пытаясь развеять её сомнение.
– Пешком дойду, нам всё равно не по пути, – решительно отказалась Нина.
– Садись-садись! Какая мне разница, по пути или нет. Что ж я, не отвезу что ли сестру жены домой. Ты теперь Любе, считай, вместо матери. Да и ко мне всегда по-доброму относилась, и теперь вот не стала отговаривать её, – проявил Николай неожиданную и несвойственную ему настойчивость, усаживая Нину на заднее сиденье, рядом с матерью.
– Давайте проведаем по пути Алексея Ильича, – попросила Люба, осмелев в присутствии сестры.
– Нельзя на кладбище под вечер! Загробных духов привезём домой! – испуганно выпалила Пелагея Анисимовна. – Беспокоить будут по ночам! Верная примета!
– На какое кладбище? – удивилась Люба.
– Ты, сестричка, не серчай на меня, – смутилась Нина. – Врачи запретили волновать тебя.
– Это правда, – подтвердил Николай. – И меня строго-настрого предупредили об этом.
Люба всхлипнула и спросила всех сразу:
– Отчего он умер?
– Сердце не выдержало, – взял на себя инициативу Николай. – Как только Петька спустил на тебя бычка, он сразу пошёл в правление колхоза и рассказал про махинации Спиридонова. А когда приехала милиция, его хватил сердечный приступ...
Глава 16
Через год, вопреки предсказаниям врачей, Люба родила сына. Мальчик родился славненький, но капризный – что-то его всё беспокоило и беспокоило, и он всё плакал и плакал по ночам.
– Люба, давай маму возьмём к себе, – вкрадчиво начал Николай однажды вечером, когда малыш особенно раскапризничался. – Она знает как обращаться с детьми. Вырастила четверых сыновей.
– Знает, как же... – возразила Люба, убаюкивая малыша на руках. – А теперь трое из них платят ей элементы.
– Сами виноваты. В гости ходили редко.
– Значит, у них хватает своих забот.
– Нет. Это всё от того, что их жёны не любят маму. А братья потакают им во всём.
– И за это теперь должны платить ей элементы через суд?
– Ну и что тут такого? Она вырастила их, теперь очередь сыновей помогать ей.
– Так у них же у всех малые дети! Да и не нуждается она ни в чём. Всё делает в отместку.
– Но с нами-то она по-хорошему обращается в последнее время. Каждый день прибегает и помогает тебе. Разве не так?
– Да, так, – согласилась Люба, в замешательстве. – Без неё мне было бы намного труднее.
– Вот видишь, легче с ней. А разве с её больными ногами много набегаешь с одного двора в другой? – наседал Николай, пользуясь случаем. – Да и материально стали бы жить лучше.
– А мы и так неплохо живём, – тихо проронила Люба, всё ещё в некотором замешательстве.
– Это точно! – с удовольствием подтвердил Николай. – Но могли бы жить ещё лучше.
– Каким это образом? – почувствовав неладное, насторожилась Люба.
– Продадим мамин дом, переселим её к себе, а на вырученные деньги купим новую мебель и мотоцикл с коляской. Но главное, сына отвезём на обследование в областную больницу. Верно я говорю? – пристально посмотрел Николай на жену, зная, что она думает об этом каждую минуту.
– Верно, – сразу сдалась Люба. – Его надо срочно обследовать у хороших врачей.
– Ну вот. А к хорошим врачам, сама знаешь, не особенно сунешься без денег в теперешнее время.
* * *
Пелагея Анисимовна на первых порах была покладистой, редко в чём упрекала Любу. Она частенько возилась с внуком и даже по мелочам помогала по хозяйству. Но когда мальчик подрос и выяснилось, что он внешне очень похож на маму и до невозможности привязан к ней, всё изменилось в худшую сторону. Злопамятная и необузданно-темпераментная от природы Пелагея Анисимовна опять превратилась в прежнюю прижимистую свекровь.
– У-у!.. Бездомная! Навязалась на нашу голову! – ежедневно ворчала она. – Да ещё сынка приучила не любить нас с Колей!
– Витенька-то тут причём? – не вытерпев, спросила Люба.
– А притом! Если бы ты любила Колю, то и сына своего назвала бы в его честь. И приучила бы его любить бабушку. А то поглядывает, как волчонок.
– Так это ваша вина. Вы всегда пугаете его своим криком.
– Моя?! – истерично взвизгнула Пелагея Анисимовна. – Погоди, я устрою тебе развесёлую жизнь!
И устроила.
– Гони Любку в шею! Гони её к чёртовой матери! – в тот же день бесновалась она, когда сын вернулся с работы.
Николай так перепугался жуткого гнева матери, что даже не осмелился спросить в чём суть дела. А Пелагея Анисимовна, видя, что сын опять под её пятой, стала всё больше и больше наседать на него.
– Ты когда Любку выпроводишь из дома? – настойчиво вопрошала она каждое утро.
– И чем она не угодила тебе? – осмелился, однажды, спросить Николай.
– Перечит во всём.
– В чём именно?
– Говорит, Витьку пугаю своим криком.
– Может, ты на самом деле была бы помягче, а то и правда пугаешь его своими криками.
– Бесстыжий! Повторяешь её слова! – окончательно разгневалась мать. – И как только у тебя поворачивается язык!
– Не знаю, может, ошибается Люба, – тотчас сник Николай. – Но ты всё равно оставь её в покое, хоть на время. А то она на самом деле уйдёт от нас.
– Скатертью дорога! Не желаю больше видеть её в своём доме!
Николай оторопел от такой явной несправедливости, но вдруг взял себя в руки и выпалил:
– Это ты пришла жить в наш дом!
– А теперь бы ушла, да некуда! Из-за твоего дурацкого мотоцикла продала свой угол!
– Не выдумывай, это твоя была задумка продать один дом! – всё смелел и смелел Николай.
– Да, моя задумка, – не стала отрицать мать. – Но это был мой дом. Захотела и продала. И этот продам, коль захочу. Это тоже мой дом. Он достался мне по наследству от сестры.
– Но тётя Даша хотела Любе оставить его, – не сдавался Николай.
– Может и хотела, да Хотей не велел! – присказкой одёрнула мать сына, и категорично заявила: – Чтобы завтра же Любкиного духу тут не было!
– А как же Витя?.. – растерялся Николай.
– Витька останется с нами. Мы перевоспитаем его.
– Да ты что? Нельзя ребёнку без матери! – опять стал перечить Николай.
– Ну, раз нельзя, значит, найдём ему другую.
– Какую другую?
– Алевтину.
– Так она же огрела тебя граблями!
– Подумаешь, – криво усмехнулась Пелагея Анисимовна. – Всякое бывает между бабами.
– Неужели правда простила её? – донельзя удивился Николай.
– Простила, – с готовностью подтвердила мать. – И что тут такого? Она покаялась передо мной. И перед тобой обещала покаяться, она же с детства любит тебя.
– Всё ясно, – догадался Николай. – Опять тебе не даёт покоя богатое приданое?
– И тебе не даст, когда узнаешь, что родители купили ей легковую машину.
– Машину?! – воскликнул Николай, в волнении.
– Да! И всякого другого добра нахватали целую кучу. И ковёр, и скатертей всяких, и радиолу с пластинками. Даже телевизор заказали! Много ли у кого в нашей деревне есть телевизор? Ни у кого! У председателя только, да у главного бухгалтера.
– Всё, не говори больше ничего! – проявил Николай, наконец, настоящую твёрдость. – Люба будет жить с нами!
– Ладно, будь, по-твоему, – поспешила согласиться хитрющая Пелагея Анисимовна, видя, что сын начинает выходить из повиновения. – Но и Алевтину не смей отталкивать от себя! Кто знает, как всё сложится в дальнейшей жизни.
Пелагея Анисимовна была волевой женщиной. Она всегда знала, чего хотела, и всегда знала, как добиться желаемого результата. Услышав от людей, что Алевтина каждый день на закате солнца ходит купаться на речку и, убедившись своими глазами, что это на самом деле так, стала действовать быстро. В тот же день встретила сына с работы за калиткой и поспешно сунула ему в руки полотенце и кусок хозяйственного мыла.
– Помойся на речке.
– С чего ради? – удивился Николай.
– Варенье варим, не до тебя нам. А вода у старой вербы страсть какая тёплая вечером.
Николай, привыкший подчиняться матери, не стал больше задавать никаких вопросов. Только буркнул себе под нос:
– Как это я сам не додумался до этого?..
* * *
– Отнеси мужу чистую рубаху на речку, – приказала свекровь Любе, когда возвратилась в дом.
– На речку? – удивилась Люба. – Что он там делает?
– Помыться пошёл. Вода у старой вербы всегда тёплая под вечер.
– А кто присмотрит за вареньем? – удивилась Люба ещё больше, зная, как свекровь не любит возиться с ним.
– Ладно, беги, чего уж там, – незлобно проворчала Пелагея Анисимовна. – Сама как-нибудь доварю его.
* * *
Мокрую Алевтину, поблёскивавшую модным серебристым купальником, отливавшим в лучах вечернего солнца лиловым оттенком, Николай заметил издали и сразу догадался, что мать послала его сюда не случайно. Но обиды за обман почему-то не почувствовал и не повернул назад.
Алевтина стояла по колени в воде, вытянув лицо и руки в направлении солнца, и слегка покачивалась, будто была во сне. Но как только Николай приблизился к берегу, она тотчас открыла глаза и приветливо улыбнулась:
– Что, мама прислала?
– Нет, сам пришёл, – соврал Николай, не сводя глаз с её ладной, упругой фигуры.
– Так уже и сам?
– Сам, – повторил он, краснея не столько от вранья, сколько от невольно нахлынувшей страсти.
– Ну, раз сам, тогда иди ко мне... – протянула Алевтина руки к Николаю и сама проворно шагнула к нему на берег, на ходу освобождаясь от купальника.
* * *
Домой Николай возвратился в сумерках и застал в комнате только сына. Витя сидел на стареньком картонном чемодане и молча болтал ногами, вытирая его и без того уже поблёкшие от времени грязновато-жёлтые бока.
– Ты зачем вытащили чемодан из кладовки? – прикрикнул на него Николай, чего не делал никогда ранее.
– Это не я, это мама... – заплакал Витя, впервые в жизни услышавший грубый голос отца.
– Прости, Витёк! Это от усталости, нечаянно вырвалось у меня! – виновато забормотал Николай и обнял сына. – Мамка-то где?
– В моей комнатке. Мы с ней поедем в город.
– Куда-а?.. – опешил Николай. – В город?
– Да, в город! – услышал он за спиной взволнованный голос Любы и несмело обернулся к ней – у неё в руках была охапка детских вещей.
– Ты была на речке? – тотчас догадался он.
– Была. Мама послала.
– Вот видишь, это из-за неё всё! Я бы сам никогда не пошёл туда!
– Да, из-за неё. Но на этот раз она всё сделала правильно.
– Это случайно! Честное слово! Сам не пойму, как соблазнился на неё! – стал в отчаянии оправдываться Николай.
– Может и случайно, но теперь это уже не имеет никакого значения. Я уезжаю к сестре в Ростов.
– А как же я?
– Останешься с мамой. Вы ведь не сможете жить друг без друга.
– Погоди, давай как-нибудь уладим это дело, – поймал Николай Любу за руку и попытался притянуть к себе.
– Не получится, мама не позволит! – отдёрнула Люба руку. – Да и я не поддамся больше.
– Ладно, поезжай в город, – обмяк Николай, услышав упоминание про маму. – А когда отдохнёшь и успокоишься, напиши мне. Я приеду за тобой.
* * *
Утром Николай с Любой шли на автобусную остановку молча. Николай нёс чемодан, а Люба дремавшего у неё на плече сына. Но как только они поравнялись с домом гадалки, Николай неожиданно оживился:
– Старые шалавы, подглядывают в окна! И не спится же им в такую рань!
– И мама там?
– Да. Боится показаться мне на глаза.
– Тебе? – удивилась Люба.
– Мне! – твёрдо сказал Николай. – Я ещё разберусь с ней!
– Не провожай нас дальше, – остановилась Люба. Она поудобнее умостила голову крепко спящего Вити у себя на плече и, забрав из рук Николая чемодан, попросила: – Иди помирись с мамой. Так будет лучше для тебя.
– Нет! Я поговорю с ней по другому! – возразил Николай, и быстро зашагал обратно.
Проходя мимо двора Никитичны, он опять увидел колыхнувшуюся в окне занавеску и знакомый цветастый платок, что окончательно взбесило, даже его флегматичную натуру. Он подхватил с дороги случайно попавшийся на глаза камень-голыш и запустил его в хату гадалки. Не попадись ему на глаза голыш, всё могло быть иначе. Он уже был почти готов серьёзно сопротивляться матери, но теперь это стало невозможным – камень на излёте угодил точно в окно. Раздался звон битого стекла и визг старух, и его тотчас охватило чувство страшной вины...
Глава 17
В автобусе Люба села у окна, а сонного, калачиком свернувшегося Витю положила на свободное место рядом и, примостив его голову у себя на коленях, закрыла глаза.
Автобус глухо и равномерно рокотал, то и дело покачиваясь на ухабистой степной дороге, а иной раз даже легонько взвизгивал, пробуксовывая, и начисто убаюкал всех пассажиров. Но вдруг он взвизгнул громче обычного, как будто решил пожаловаться на свою тяжкую долю, и подпрыгнул так, что пассажиры на мгновение оторвались от сидений и все разом проснулись, и загомонили на разные голоса. Одни загудели весело и добродушно, другие – втихомолку ругали шофёра. А у Любы в это время радостно защемило в груди: она хорошо знала, что такая колдобина на всём пути только одна – на въезде в Павловку. В её сознании беспорядочно замелькали видения родных, с детства любимых мест: «Широкая, бугристо-ковыльная степь, как нигде серебристая и пахучая... Узкая, извилистая речка, как нигде изумрудно-чистая и быстрая... Большие, ветвистые вербы, как нигде зелёные и пушистые... Родной двор, как ни у кого большой и ухоженный...» И когда её сознание всё отчётливее и отчётливее заплясало на родном дворе, автобус остановился и в салон вместе с шумными, обременёнными обилием сумок бабами, ехавшими на городской базар, вошёл мужчина в чёрной форме, с девочкой на руках и остановился рядом. Люба машинально взяла сына на колени, подвинулась к окну, даже не взглянув на мужчину и, прижавшись щекой к стеклу, стала всматриваться сквозь туманную дымку в отдалённый переулок, где на невысоком, скошенном к дороге пригорке скворечником торчал её родной дом, окружённый вишнёво-яблоневым садом и высоченными тополями по периметру.
– Садись, Любаша, кавалер уступает тебе место, – весело сказал мужчина.
– Не сяду, – закапризничала девочка, – я хочу к тебе на колени.
Мужчина спорить не стал, послушно присел на сиденье и подмигнул мальчишке, изумлённо таращившему сонные глазёнки на его строгую, чёрную форму.
– Что, брат, тоже хочешь быть моряком?
– Хочу, – согласился мальчишка.
– Молодец! Будем ходить в море на одном корабле.
– Будем, – опять согласился малыш.
– Отлично! Но для этого ты должен сказать, как тебя зовут?
– Витя.
– Вот те на! – удивился моряк. – Я тоже Виктор!
Люба сразу узнала Виктора по голосу, но долго не решалась оторваться от окна. Она была не готова к этой встрече. Виктор тоже не был готов и оттого невольно примолк.
Помогли дети. Они мгновенно подружились и весело залепетали о впечатлениях от поездки и, как свойственно детям, стали заглядывать в будущее – в свою взрослую жизнь.
– Я в городе стану моряком, как твой папа, – сказал Витя, картавя.
– Подумаешь, моряком!.. А я буду женщиной-капитаном! – отрезала девочка.
Люба не выдержала, непроизвольно улыбнулась и искоса взглянула на неё.
– Доброе утро! – поздоровался Виктор, поймав её взгляд.
Люба поздоровалась молча, кивком.
– Замечательный парень, – погладил Виктор ладонью Витю по голове и, понимая, что разговор на этом может оборваться, пошёл в атаку:
– Ребёнок у тебя один?
– Один, – тихо ответила Люба, всё ещё не готовая к разговору.
– Замужем? – продолжал атаку Виктор.
– Да. Только мы расстались сегодня...
– Не переживай, всякое бывает в жизни. Может, всё ещё уладится, и ты вернёшься домой, – стал успокаивать Виктор Любу, но по его неуверенному голосу чувствовалось, что произнёс он это неискренне и вряд ли желает того, о чём говорит в данную минуту.
– Ни за что на свете! Будем вдвоём жить с Витенькой!
– И так бывает, – охотно согласился Виктор. – Мы вот с Любашей тоже остались вдвоём.
– Почему, вдвоём? – нерешительно посмотрела Люба в глаза Виктору, впервые с момента неожиданной встречи.
– Это долгая история. Сейчас важнее решить вопрос с твоим устройством, – умело перевёл Виктор разговор в нужное для себя русло.
– Да, что тут решать, устроюсь на фабрику, где есть общежитие, и делу конец.
– А может, поедете вместе с нами во Владивосток? – пристально уставился Виктор на Любу, с нескрываемой надеждой во взгляде.
– Во Владивосток?! – воскликнула Люба удивлённо и тоже пристально посмотрела в глаза Виктора. – Зачем так далеко?
– Чтобы оказаться подальше от всего плохого, что было в прошлой жизни. Да и в порту всегда нужны работники. Даже по твоей специальности.
– Ага, – усмехнулась Люба, – морские зоотехники.
– Ну, не в прямом смысле этого слова... – смутился Виктор, как мальчишка, и его лицо стало смешным.
– А в каком же тогда? – оттаивая, добродушно улыбнулась Люба.
– В порту тоже есть ветеринарная служба.
– Нет. Мы поедем в Ростов. Там Оля, она поможет нам на первых порах.
– Тётя, поехали лучше с нами. Мы с Витей будем вместе ходить в школу, – простодушно вмешалась в разговор не по годам смышлёная Любаша.
– Слушай маленьких, у них чистые мысли. Что ни скажут, всё от души! – опять оживился Виктор и звонко поцеловал в светленькую головку дочурку, так вовремя поддержавшую его.
– А жить где будем? – в растерянности заморгала Люба и стала похожа на ту школьницу, в которую так страстно влюбился Виктор.
– У нас большая квартира! – воскликнул Виктор, видя, что Люба заколебалась. – Поживёте, сколько захотите. А не понравится, помогу поселиться в общежитии.
– Места у нас правда много, ого-го сколько! – по-хозяйски вписалась в разговор взрослых Любаша. – Мама уехала от нас с папой.
– Уехала? – удивилась Люба.
– Да, уехала, – с неохотой подтвердил Виктор. – Навсегда.
– Навсегда?! Но почему?
– Ты не хуже меня знаешь, какая непредсказуемая Катя. Когда ходил в дальние рейсы, она требовала, чтобы был чаще дома, ссорились даже из-за этого. А как только перешёл работать на портовый буксир, она убежала в Москву с каким-то парнишкой. Но это и к лучшему, по случайности поженились мы. Сожалеть особенно не о чем.
– Так уж и не о чем? – с подозрением посмотрела на него Люба.
– Сожалею я сейчас только об одном... – огорчённо вздохнул Виктор и примолк.
– О чём?
– Что потерял тебя.
– Благодари за это свою сестру. Это она всё про Мишку наплела, с подачи Кати.
– Но мне ещё Генка писал, и сам Мишка не отрицал этого.
– Конечно, они же тогда оба с ума сходили по Галинке. На всё были готовы ради неё.
– Не может быть, они же мои близкие друзья!
– Ещё как может быть. Повинились они недавно передо мной за свою детскую шалость. И Мишка, и Генка, и даже Галинка. Да, что толку, жизнь-то уже исковеркана вся. Я их, правда, понимаю отчасти. Галка совсем ещё девчонкой была, Катькины побрякушки смутили её. А Генку с Мишкой первая любовь... Но тебя-то что смутило, как ты мог поверить в эти сплетни? Я же поклялась, что буду ждать тебя!
– Прости! Прости ради Бога! Ревность погубила меня! До безумия любил я тебя! Да, что я говорю, я и сейчас люблю тебя! Всё больше и больше с каждым годом!..
– Я тоже всегда любила тебя, Синдбад!.. – заплакала Люба.
– Водитель, останови автобус! – ошалело закричал Виктор и подхватил детей на руки.
* * *
– И как мы теперь будем добираться до города? – растерянно спросила Люба, провожая взглядом быстро удалявшийся из виду автобус.
– Ай!.. – по-ребячьи махнул рукой Виктор. – Подождём следующий рейс.
– Но зачем ты это сделал?
– Чтобы побыть наедине с тобой.
– А они? – кивнула Люба на детей, со счастливым визгом скакавших сбоку дороги по суховато-терпкой степной траве.
– Они нам не помеха, они наши.
– Наши?.. – в удивлении переспросила Люба и выронила из рук чемодан.
– Наши, – повторил Виктор и взял Любу за руки.
– Не понимаю, как это Катя позволила тебе назвать девочку моим именем?
– В том то и дело, что не позволила – Кларой назвала она её.
– Почему же ты зовёшь Любой?
– А когда она уехала в Москву, мы с дочуркой решили, что Люба более подходящее для неё имя и переделали документы.
– Без разрешения матери?
– С разрешения, но за деньги.
– Я так хотела дочку, – ненароком высказала Люба своё сокровенное желание.
– Теперь она есть у тебя. А у меня – сын.
– Но он не твой.
– Будет моим! – решительно сказал Виктор и притянул к себе Любу.
– Ладно, пусть будет и твоим, – прильнула Люба к груди Виктора и доверчиво прошептала: – Но я всё равно рожу тебе ещё одного сына.
– А дочку?
– И дочку, если хочешь.
– Хочу, моя чудесная Любовь! Хочу!
– Нет, я обыкновенная.
– Может и обыкновенная, но теперь моя! Навсегда моя! – пылко впился Виктор горячими, пересохшими от волнения губами в такие же горячие и такие же пересохшие от волнения губы любимой.
«Ага, вот он каков настоящий поцелуй?!» – пронзило Любу радостное открытие, и до её туманящегося от счастья сознания вдруг долетел, как будто откуда-то издалека, как будто с небес, дружный, певуче-расплывчатый крик детей:
– Автобус едет!.. Автобус!..
-------------------------
*«Бобик» – Вездеход ГАЗ 69 (УАЗ 69) с брезентовой крышей (впоследствии с металлической), выпускался на Горьковском АЗ (впоследствии на Ульяновском АЗ) в 1953-1973 г.г. В народе имел прозвище «Бобик» или «Козлик». На таких автомобилях обычно разъезжали руководящие работники в сельской местности, армейские начальство и другие. Также этот вездеход активно использовался в органах МВД и милиции – отсюда такие прозвища, к которым привыкла вся страна – и иначе, как «Бобик» или «Козлик» этот автомобиль практически никто не называл.