Татьяна осторожно открыла дверь с табличкой «Реанимация», постаравшись сделать это бесшумно. Ей почему-то казалось, что громкий звук может помешать тем, кто лежал, опутанный проводами и капельницами на больничных койках этого отделения, хотя большинство из них находились без сознания.
Пройдя по короткому коридору, завернула в палату, где располагался сестринский пост.
- Привет, Ленусик! - поздоровалась с дежурной медсестрой, по совместительству старой подругой.
- О, Танюша, заходи, заходи! - улыбнулась, подняв голову от истории болезни, Лена. - Как дела?
- Нормально. А у тебя как? - Таня бросила взгляд на две пустые койки, аккуратно заправленные чистым бельем в ожидании новых пациентов. Занятой оказалась только одна кровать. - Что-то пусто у вас сегодня.
- Скоро опять заполнимся под завязку. Привезли целую партию тяжелых, двоих уже оперируют. Ну, а после операции - сразу к нам.
- А этот? - Татьяна кивнула в сторону пациента, что лежал с забинтованной головой,с закрытыми глазами на койке у окна. Прозрачная трубка капельницы тянулась к его шее, к катетеру, установленному под ключицей.
- Этот тут уже две недели. Ранение в голову. Операцию сделали, но из комы он не выходит, хотя дышит сам.
Таня подошла к больному, вглядываясь в его бледное лицо.
- Бедненький, совсем же молодой. Сколько ему, Лен?
- Двадцать пять. Зовут Константин Семёнов. Рядовой.
- Симпатичный какой... Неужели не выживет? - Она осторожно коснулась его руки, лежащей поверх одеяла. Пальцы оказались теплыми, живыми, но совершенно безвольными.
- Бог его знает, - тяжело вздохнула Лена. - Организм-то молодой, крепкий, есть надежда, что выживет. Пока капаем ему непрерывно все, что только можно, кормим через зонд. Анализы неплохие, но в сознание не приходит. Жаль.
- Да, очень жалко. Несправедливо это, когда умирают такие молодые. Им бы жить и жить.
Она погладила слабую руку раненого с той нежность, с которой гладят детей и, склонившись ниже, прошептала:
- Давай поправляйся, Константин Семёнов, приходи в себя. Что это ты застрял там, в серой зоне? Возвращайся! Мы тебя ждем, очень ждем.
Но парень никак не отреагировал на ее призыв. Таня, продолжая держать его за руку, выпрямилась и громко обратилась к подруге.
- А я что зашла то, Ленусик. Мы сегодня празднуем день рождения Светы Крамаренко, там домашние пироги и вкусный чай. Приходи к нам, посидим за компанию.
- Хорошо, обязательно приду, вот только дождусь подмены. Этих же одних оставлять нельзя.
- Ой! - вдруг вскрикнула Таня и отдернула руку, но тут же снова схватила ладонь раненого. - Он мне пальцы пожал...
- Не может быть! - Лена метнулась к больному, схватила за другую руку, нащупывая пульс и глядя на показатели приборов жизнеобеспечения.
- Вот опять!.. Точно! Тихонечко так, но пожал.
И тут темные ресницы под белыми бинтами дрогнули, и пациент приоткрыл глаза.
- Ну наконец-то, Семёнов, мы уже устали ждать! - радостно заявила Лена и побежала вон из палаты. - Пойду врача позову!
Таня, вдруг почувствовав слабость в ногах, опустилась на край кровати и взяла в обе ладони руку больного.
- Ну как ты, Константин Семёнов? Слышишь меня?
Ресницы моргнули, а бледные потрескавшиеся губы дрогнули в еле заметной улыбке.
Костя плыл в густом сером тумане. Он не чувствовал своего тела, совсем не чувствовал. Иногда ухо улавливало какие-то неясные звуки, отдаленные, слабые. Иногда из тумана выступали смутные силуэты, похожие на призраков. Не было и мыслей никаких, только медленное движение в пространстве, словно дрейф корабля, потерявшего в бурю и мачты, и руль.
Вдруг он отчетливо почувствовал прикосновение к своей руке и обрадовался, что, оказывается, у него есть рука! Голос издалека позвал его по имени, а потом, уже ближе прозвучало: «Возвращайся! Мы тебя ждем, очень ждем!» Он и вернулся, потому что голос был очень приятным, мягким и нежным. Косте вдруг захотелось посмотреть на того, кому этот чудный голос принадлежит, и он открыл глаза.
На него смотрели большие, с длинными густыми ресницами, карие очи! Никогда в жизни он не видел таких необыкновенно красивых глаз! Так вот какие ангелы населяют рай... Хотя нет, это не может быть рай. Потому что уж кому-кому, а ему, Косте Семёнову, путь туда заказан. И тут он разглядел белую медицинскую шапочку на ангеле, и белый халат и все понял: больница! Он в больнице. И перед ним не ангел, а медик, хотя это почти одно и то же. Значит он жив! Костя улыбнулся от этой мысли и тут же почувствовал боль. Боль жила в голове, заполнив всю черепную коробку, пригвоздив его к подушке. Казалось, если он хоть чуть-чуть пошевелится, то боль, как раскаленная лава, выплеснется наружу и зальет подушку, кровать, потечет на пол пылающим алчным потоком. Чтобы не тревожить боль, он снова прикрыл веки, хотя ему очень хотелось смотреть на кареглазого ангела в белом халате.
Потом пришли еще люди, стали его трогать, ощупывать, прикладывать к груди холодные металлические штуковины, колоть иголками, стучать чем-то по коленкам. Костя от этого так устал, что снова погрузился в густой серый туман.
Спустя два дня Костю перевели в обычную палату к таким же, как и он, раненым. На соседней с ним койке лежал артиллерист Михалыч лет сорока, так к нему обращались соседи по палате. Их Костя пока не мог толком разглядеть, мешала спинка кровати, а сесть без посторонней помощи не получалось, хотя руки и ноги двигались, чему он был несказанно рад.
Доктор, который осматривал его утром после перевода на отделение, сказал:
- Повезло тебе, Семёнов, можно сказать в рубашке родился. Грубо говоря, крышу тебе снесло, вернее половину крыши черепа, а мозг при этом практически не пострадал. Ну, контузия, отек, это все пройдет. Но все важные функции мозга сохранены. Тебе раздробленные кости удалили, титановую пластину вместо них поставили. Скоро все заживет и будешь ты полностью здоров.
Доктор похлопал его по руке, подбадривая и вселяя надежду, и перешел к другому пациенту. Костя же почувствовал такой прилив радости, что захотелось тут же вскочить с постели. Но, увы, сил даже на то, чтобы самому сходить в туалет не было.
Чтобы справить простые человеческие надобности приходилось звать дежурную медсестру Анну Андреевну, дородную тётеньку под пятьдесят с добрыми глазами. Анна Андреевна называла всех обитателей палаты мальчиками и своими родненькими. Едва ее грузная фигура входила в палату, как появлялось непривычное ощущение домашнего уюта и полной защищенности.
Анна Андреевна попыталась кормить Костю с ложечки, чему он тут же воспротивился, заявив решительно:
- Я сам!
Но несмотря на то, что суп был очень вкусный, ароматный, от чего он совсем отвык на передовой и там, где он был до фронта, сил самостоятельно съесть хватило всего на пять ложек. Анна Андреевна, сокрушенно вздыхая, отставила тарелку с супом на тумбочку и взяла тарелку со вторым. Большая, круглая, поджаренная до золотистой корочки, благоухающая мясом с чесночком, котлета покоилась на взбитой перине из картофельного пюре, да еще была полита какой-то необыкновенной подливой. У Кости потекли слюнки: прямо как дома у мамы! Он позволил медсестре разделить котлету на несколько частей и долго, с удовольствием смаковал божественное угощение, засовывая в рот маленький кусочек и медленно жуя.
- Спасибо, Анна Андреевна, - поблагодарил он, справившись с половиной котлеты, - вы поставьте пока тут, на тумбочке, я потом доем.
- Родненький, так остынет же, будет невкусно.
- Вкусно, вкусно! Не беспокойтесь, мне и холодное вкусно.
В общем Косте Семёнову нравилось в госпитале: тепло, сухо, сытно и спокойно, никто не стреляет и ничего не взрывается, заставляя кидаться на землю, бросая все, и ползти в укрытие. Его продолжали активно лечить, и боль в голове постепенно уменьшалась, став вполне терпимой.
С проблемой он столкнулся на третий день, когда дежурной сестрой оказалась та самая кареглазая красавица, которую он видел в реанимации, по имени Татьяна. Костя онемел, когда она вошла в палату с целой пачкой градусников и сообщила бодрым голосом:
- Ну что, солдатики, все мерим температуру! - Увидев Семёнова добавила радостно: - О, старый знакомый, значит ты ко мне в палату попал? Как самочувствие?
- Н-нормально, - с трудом выдавил Костя одеревеневшим языком.
- А откуда вы нашего музыканта знаете, Танечка? - поинтересовался любопытный Михалыч, поудобнее устраивая на подушке раненую ногу, из которой сквозь бинты торчали металлические спицы и дуги, собираясь в сложную и прочную конструкцию.
- Так мы с ним еще в реанимации сталкивались, когда он из комы вышел, - улыбнулась Татьяна, и Костя понял, что не знает, что в ее лице прекраснее - глаза или улыбка?
Но радость от встречи с этим ангелом быстро омрачилась из-за примитивной проблемы: хотелось в туалет, но попросить утку у Татьяны Костя не мог, просто не мог. Он дотерпел почти до обеда, а потом решительно сел в кровати. Палата тут же поехала вокруг него, но к счастью медленно, он успел ухватиться обеими руками за край койки.
- Ты куда это? - спросил Михалыч, оторвавшись от книжки, которую читал, слюнявя палец и перелистывая обтрепанные от частого чтения странички карманного томика.
- В сортир, - ответил Костя дожидаясь, когда прекратиться головокружение.
- Так позови сестру, она тебе утку принесет.
- Нет, - твердо заявил Костя и попытался встать.
Это ему удалось только с третьей попытки, потому что удерживать себя в вертикальном положении оказалось невероятно трудно. Голова кружилась, ноги дрожали от слабости, сердце выпрыгивало из груди от волнения.
- Зря ты так, музыкант, еще упадешь по дороге, опять голову повредишь и никакая титановая пластина не поможет. Давай я Танечку позову!
- Я сам! - процедил Костя сквозь сжатые зубы и,хватаясь за тумбочку, за спинку кровати, за стул, медленно поковылял к выходу из палаты.
По закону подлости в дверях столкнулся с Татьяной.
- Куда это ты, Семёнов, собрался? Тебе ж доктор велел лежать, - строго напомнила она.
Костя попытался пройти мимо, промолчав, но за него ответил Михалыч( что б его в язык ранило, а не в ногу!).
- Музыкант наш скромный очень, утку попросить стесняется, вот сам и отправился в туалет.
- Не дойдешь ведь, Семёнов! - в голосе медсестры звучала тревога.
- Дойду! - упрямо произнес раненый и двинулся на подгибающихся ногах вперед.
- Давай хоть помогу!
Девушка поднырнула под его руку, обхватила за талию и повела, давая возможность опереться на ее хрупкое, но надежное плечо. Так и дошли до места назначения.
- Ты аккуратно, по стеночке, - напутствовала она Костю, - а я тебя тут у двери подожду. Если что, зови!
Путешествие до туалета, расположенного в двух шагах от входа в палату, и обратно так вымотали Костю, что он сразу заснул, едва вернулся в кровать, и во сне его окутывал нежный цветочный запах Таниных духов.
С тех пор с каждым разом ходить становилось все легче и легче.
Помимо болтливого и языкастого артиллериста Михалыча в палате лежали рыжий оператор БПЛА Заяц с плотно перевязанной правой рукой и совсем юный стрелок Тёма из добровольцев, раненный в живот. Делать было все равно нечего. Завтрак, обед и ужин перемежались перевязками, уколами и капельницами. Кто-то мог читать, а кому-то после черепно-мозговой травмы доктор запретил напрягать зрение. Оставалось только болтать обо всем на свете с собратьями по несчастью.
Так Костя узнал, что Михалыч командовал артиллерийской батареей. Их засек вражеский коптер. Он отдал приказ немедленно сварачиваться и уходить, но по злому стечению обстоятельств замешкались буквально на полминуты и их накрыли ВСУшники артой. Ехали на максимальной скорости, а позади в двух шагах все взрывалось, свистело и ухало. Комья черной земли сыпались с неба,грохоча по кузовам трех машин с личным составом. Гаубицы все уцелели, а вот двоих пацанов убило первым же взрывом, да и самого Михалыча слегка зацепило.
Рыжий Заяц, он же Зайцев Витя, чуть не со слезами на глазах рассказывал, как на них вышла ДРГ укропов, завязался стрелковый бой и его «птичку» безнадежно повредили очередью из автомата. ---Такая птичка была, - сокрушался Заяц, - послушная, глазастая. Мы с ее помощью столько опорников выявили, столько техники замаскированной. А тут очередью из автомата! Варвары!» Похоже претензий к врагу за искалеченную руку у оператора БПЛА не было, война - это война, а вот за коптер было обидно.
Стрелок Артём поступил в палату позже всех после операции и был самым слабым, говорил еле слышно, так что в палате повисала напряженная тишина, и соседи старательно вслушивались, чтобы не пропустить ни единого слова из рассказа.
- Да мы только с передовой вернулись, собрались отдохнуть, пообедать. Я броник снял, тяжелый он, зараза. Сидим с ребятами, едим, а тут минометный обстрел. Я сообразить ничего не успел, осколок по животу - чирк! Смотрю, куртка кровью пропитывается, а из живота мои кишки торчат. Я сознание не столько от боли, сколько от страха потерял. Просто фильм ужасов какой-то! Пришел в себя, когда меня на спине один из наших тащил, я только имя его помню, Вадим. Он меня шесть километров до медроты волок на себе. Если б не он, меня б уже не было точно. Вот поправлюсь, надо будет как-то найти этого Вадима, спасибо сказать человеку.
- Слышь, доброволец, а лет-то тебе сколько? - интересовался Михалыч.
- Восемнадцать с половиной!
И только Костя старался помалкивать о своих подвигах. Но выздоравливающий Тёма не унимался.
- А почему вы Костю музыкантом называете?
- Потому что он из аркестрантов Вагнера. Слыхал про таких? - хмыкнул всезнающий Михалыч.
- Частная военная компания что ли?
- Угу.
- А я подумал, что ты, Костян, на каком-нибудь музыкальном инструменте играешь, поэтому и музыкант.
- Ага, на «корнете», ой, пардон, на кларнете! - ответил артиллерист и мужики хором заржали, оценив шутку.
- Слушай, Костя, а как ты туда попал, в «Вагнер»?
- Обыкновенно, - Семёнов вздохнул, понимая, что отвертеться от вопросов все равно не получится, впрочем в подробности он вдаваться не собирался, - пришел, сказал, что хочу воевать, прошел комиссию, признали годным. Вот и воюю.
- А как тебя ранило?
Сердобольный Заяц здоровой рукой поправил подушку за спиной Тёмы, чтобы тому было удобней слушать и сам сел рядом.
- Да там высота была такая у поселка. Бандерлоги там опорник обустроили и огонь арты корректировали. У них наши позиции как на ладони были. Из-за этого нам ни на шаг продвинуться не удавалось недели две. Наконец пришел приказ взять эту высоту. Ну, пока брали, меня по черепушке и задело.
- Он у нас теперь титановая голова! - вставил свое веское слово Михалыч.
- Я-ясненько, - протянул Тёма. - А это правда, что оркестрантам в ЧВК хорошие деньги платят?
- Тём, мы пока эту чертову высоту брали, двоих мужиков двухсотыми потеряли и пятерых трехсотыми. Какими деньгами можно это оправдать? - паренёк понимающе примолк. - То-то и оно!
Постепенно Костя выздоравливал. Он точно знал, что этому способствуют не только лекарства, прописанные врачом, но особенно дежурства красавицы - Танечки. Вызнав у доброй Анны Андреевны график дежурств той, он с нетерпением ждал, когда девушка войдет в палату и веселым голосом спросит: «Ну, как вы тут, солдатики?» Косте казалось, что в палате сразу становится светлее и теплее.
Когда Татьяна задавала ему вопросы, он односложно отвечал. Она уходила, а он представлял в воображении, как бы мог ответить по-другому и они разговорились бы, стали общаться не как медсестра и пациент, а как друзья. Но то, что было легко и просто в фантазиях, в реальности оказалось невозможным. Костя только вздыхал, да иногда позволял себе выйти в больничный коридор и лишний раз пройти мимо сестринского поста, тайком бросая восхищенные взгляды на девушку.
Наблюдательный Михалыч однажды спросил его прямо:
- Что, музыкант, понравилась тебе наша Танечка?
- Понравилась, - честно признался Костя.
- Так скажи ей об этом!
Костя округлил глаза:
- Как это, сказать?
- Обыкновенно, русским языком! Ну, если ты владеешь каким-нибудь другим языком, тоже можно попробовать.
- С ума сошел, Михалыч! Нужен я ей больно с пробитой башкой. Да у нее вообще может муж имеется или парень.
- Вот об этом и спроси, - настаивал артиллерист.
Не найдя, что возразить, Костя только неопределенно пожал плечами. Но сосед не унимался:
- Смелее надо быть, Константин! Ты ж боец, настоящий мужик, хоть и слегка пораненный. Ничего, до свадьбы заживет! Представь, что тебе надо взять еще одну стратегическую высоту - и вперед!
Но Костя только отмахивался. Он точно знал, что не может такая удивительная девушка, как Таня, обратить внимание на такого, как он. Он и мизинца ее не стоит. Да и что он сможет ей сказать? Правду ведь не расскажешь, а врать он не умеет. Оставалось только молча страдать.
Но привыкший командовать батареей Михалыч решил помочь бедному парню. Уж больно тяжело было смотреть, как тот мается. Зашла однажды Татьяна в палату, чтобы снять капельницу Артёму, артиллерист и дал первый залп:
- Танечка, скажите пожалуйста, вы не замужем?
У Кости все похолодело внутри. Вот ведь Михалыч, везде без мыла влезет! Девушка повернулась к нему и удивленно приподняла идеальной формы брови.
- А почему это вас интересует, капитан Михайлов?
- Да потому, Танечка, что в результате тайного голосования в нашей палате, счетная комиссия пришла к выводу, что вы самая красивая медсестра на отделении, даже во всем госпитале. Вот и интересуемся, есть ли муж у такой красавицы? - и его грубоватая физиономия расплылась в слащавой улыбке.
- Передайте счетной комиссии, что мужа у меня нет.
- Передам! - радостно закивал Михалыч и выразительно скосил взгляд на Костю. Тот мгновенно покраснел и еле сдержался, что бы не залепить в этого балабола подушкой. - А парень имеется?
Девушка тихо засмеялась и покачала прелестной головкой.
- Нет, Михайлов, парня тоже нет.
- А что так? Непорядок! Надо исправить срочно! Вон сколько замечательных парней вокруг, побитых правда немного, потрепанных, но это временно. Вот хотя бы Костя Семёнов. Герой же, красавец, я бы сказал, первая скрипка в оркестре Вагнера.
- Михалыч, ты совсем? - пробормотал Костя хриплым от волнения голосом и почувствовал, как краснеют и начинают гореть его уши под повязкой. Но заткнуть рот капитану могла только вражеская артиллерия.
- Правда, Танечка, посмотрите вокруг. Не должна такая чудная девушка оставаться одна.
- Согласна, но проблема в том, что замечательных парней вокруг так много, что не знаю кого и выбрать, теряюсь даже. Вот может вас, капитан? - и лукаво улыбнулась.
- Увы, Танечка, я давно и безнадежно женат. На супругу свою готов молиться, так что другие женщины для меня не существуют.
- Как трогательно, - покачала головой девушка, принимая правила игры.
- Ну на других то посмотрите.
- Смотрю и вижу, как все остальные скромно потупили глаза.
- Так это признак хорошего воспитания, Танечка.
- Думаете, капитан? А мне кажется, что это признак трусости. А трусов я не люблю. Передайте счетной комиссии, пусть выдвигает решительную кандидатуру. Уж если герой, то должен быть посмелее.
И ушла, по пути выключив свет в палате. В наступившей темноте Костя услышал громкий шёпот Михалыча:
- Слыхал, музыкант? Смелее надо быть и удача тебе улыбнется.
Костя вытащил из-под головы подушку и, вложив в бросок все пережитые эмоции, запустил ее в соседа.
На следующий день лечащий врач огорошил Семёнова сообщив, что его скоро выпишут и переведут на долечивание в санаторий.
- Когда? - только и смог выдавить из себя Костя ощутив холодок в груди.
- В понедельник. Так что готовься, парень.
И он понял, что у него остался всего один шанс. Если до понедельника он не найдет в себе мужества поговорить с Татьяной, то больше не увидит ее никогда. И ведь придется сказать правду. Она, конечно, его отошьет, но он будет знать, что сделал все, что от него зависело. Значит, не судьба...
Таня дежурила в субботу, следующее дежурство будет уже после понедельника, а значит и после его выписки. Костя долго ходил взад-вперед по коридору, раз за разом проходя мимо сестринского поста и бросая отчаянные взгляды на девушку. Наконец она не выдержала, подняла свои невероятные глаза от бумаг, которыми занималась, и с улыбкой спросила:
- Семёнов, ну что ты ходишь, как маятник? Хочешь что-то спросить? Так спроси.
Костя остановился возле нее и честно сказал:
- Таня, мне нужно с тобой поговорить. Меня в понедельник выписывают, а значит мы больше не увидимся.
- Хорошо, давай поговорим, - и отложила в сторону пачку историй болезни пациентов.
- Давай уйдем куда-нибудь, чтобы никто не помешал.
- Пошли на лестницу.
И они прошли по длинному больничному коридору, открыли дверь на лестницу и вышли на лестничную площадку. За окном клубилась темная зимняя ночь, пациенты давно отдыхали в своих палатах, дежурный персонал, набегавшись за день, тоже отдыхал за чашкой чая в сестринской или в ординаторской. Лестница, освещенная тусклым дежурным фонарем, была пустынной и тихой. Парень с девушкой подошли к окну и устроились на подоконнике. Костя с наслаждением вдохнул тонкий запах знакомых духов и подумал, что возможно больше его уже никогда не услышит. От этой мысли сердце дрогнуло и застучало быстрей, подталкивая, торопя не терять быстро уходящие минуты.
- Таня, честно признаюсь: ты мне очень нравишься, так, как никто никогда не нравился.
- Ты мне тоже нравишься, - ответила девушка и Костя от неожиданности сбился с мысли.
- Подожди, - остановил ее жестом, - вряд ли ты это скажешь, когда узнаешь про меня все.
- Что узнаю, Костя?
- Я... вор, Танечка, настоящий вор. Я сидел в тюрьме, в колонии общего режима. И это уже не впервой. Первый раз я попал за решетку еще по малолетке.
Он рассказывал свою историю механическим, торопливым голосом, стараясь не смотреть в ее глаза, боясь увидеть презрение, негодование. А что еще он мог там увидеть?..
- Я вырос с одной матерью, отца своего никогда не знал. Мать работала воспитателем в детском саду. Сама знаешь, какие там зарплаты. Жили мы почти впроголодь. А в школе со мной учились ребята из разных семей, в том числе богатых. Они не стеснялись демонстрировать модные шмотки, дорогие мобильники, цацки всякие. Некоторых в школу возили на хороших автомобилях родители. А мне было завидно. Мне тоже хотелось и цацки, и шмотки, и мобильники.
Подростком связался с дворовой компанией. Там пацаны были не из богатых семей. У кого батя пил без продыху, у кого сидел. Зато все были злые и с крепкими кулаками. Они-то меня и научили, что если нельзя купить, то можно украсть или отобрать. Сначала по мелочи баловались, потом непонятно как оказались под крылом настоящих бандитов. Они нас на слабо поймали и ввели в дело. Мальчишке проще влезть в форточку, чем взрослому. Так и пошло.
Я поначалу радовался, что теперь могу себе позволить дорогой телефон. А потом нас замели на грабеже. Отсидел. Вышел. А старые друзья то никуда не делись. Мне уже не телефон мобильный хотелось, а машину. Я вырос, и потребности мои росли.
Всего-то пару лет на воле погулял. Потом опять сел и надолго. За участие в ОПГ срок прибавляют. Мне уже вроде как привычно, вот только мать жалко. Переживала она сильно, плакала. Ей эти деньги, машины, шмотки и даром не нужны оказались. Лучше бы сын честным человеком вырос.
А в августе к нам в колонию приехал хозяин «Вагнера», частной военной компании, и предложил пойти воевать в их рядах. Искупить так сказать свою вину перед родиной кровью. Я сразу согласился. Меня взяли.
Знаешь, я как будто на другую планету попал. Там такие мужики, что все наши авторитеты рядом с ними - сопливая шпана! Я смотрел на них с раскрытым ртом: богатыри, красавцы, у каждого такой боевой опыт, что словами не передать. Они нас, как щенков неразумных обучали терпеливо, настойчиво. Учили, как выживать, как выполнять боевые задачи, как спасать раненых, возились с нами, вкладывая по крупицам все свои знания. А когда на передовую попал, вдруг понял, что у жизни есть другой смысл, совсем другой!
Там ведь неважно сколько у тебя денег, на какой машине ты ездишь, на каких курортах оттягиваешься в отпуске, какие брюлики на твоей бабе. Там важно не подвести группу во время выполнения боевой задачи. Важно в случае чего подставить плечо товарищу. Важно не оставить своего пацана раненого под огнем, а вытащить и спасти ему жизнь.
Но повоевать мне довелось совсем немного, всего-то месяц. Вот попал сюда. Но я точно знаю, что после выздоровления обязательно вернусь к своим. Я жить спокойно не смогу, если они там без меня воевать будут. Вот такая вот история, Танечка.
Он впервые за весь разговор повернул голову и посмотрел на девушку. Та сидела ссутулившись, опираясь руками о край подоконника, и опустив голову в белой медицинской шапочке, из-под которой выбивались темные вьющиеся волосы. В душе Кости тихой змейкой свернулась тоска.
- Если я не слишком напугал своими рассказами, то очень тебя прошу: дай мне свой телефон, чтобы я мог поздравить тебя с 8 Марта и с Новым годом.
Таня только подняла голову и взгляды их встретились, как дверь на лестницу распахнулась, в потоке света, хлынувшего из коридора, появилась медсестра Катя, долговязая, нескладная, злая, и недовольно заворчала:
- Танька, ну куда ты запропастилась? Там у Егорова похоже швы разошлись, кровотечение открылось. Иван Николаевич сказал везти его в операционную. Давай быстрее!
Татьяна соскочила с подоконника и уже на бегу махнула рукой Косте:
- Я подумаю, Семёнов! - спустя секунду дверь за ней захлопнулась с громким стуком, оборвав что-то внутри у Кости.
Утром в воскресенье не успели раненые позавтракать, как в палату вошел лечащий врач Иван Николаевич и сообщил:
- К нам едет генерал Алексеев. Прошу всех подготовиться, привести себя в порядок и собраться в холле. Тебя это в первую очередь касается, Семёнов. Побрейся хоть.
Костя удивленно провел ладонью по небритой щеке. Ну да, побриться стоит. Но он-то какое отношение имеет к штабному начальству? Генералу может не понравиться, что раненый боец не при параде? Пусть башка пробита, но морда должна быть тщательно выбрита. И отправился к раковине приводить себя в порядок.
В просторном холле, украшенном фикусами в кадках, на диванах и креслах, а так же подпирая стены, собралась вся ходячая часть пациентов отделения, плюс персонал, с любопытством поглядывающий в сторону коридора, откуда должен был появиться полководец. За гомоном небольшой толпы, гадающей о причинах визита генерала, не услышали шаги офицеров. Появление генерала, невысокого, крепкого, но с таким взглядом серых глаз, что невольно хотелось вытянуться по стойке смирно, застало всех врасплох. Голоса мгновенно смолкли.
- Здравствуйте, товарищи!
Народ встал, поправляя больничные халаты, опираясь на костыли и трости, вытягивая перевязанные руки и ноги. Генерал Алексеев окинул всех строгим взглядом и вдруг улыбнулся тепло и открыто.
- Не пугайтесь, товарищи бойцы, не проверять работу госпиталя прибыл, а наградить заслуженными наградами наших героев. Вы садитесь, садитесь, я сам к вам подойду.
Он обернулся к сопровождающему офицеру, тот передал ему в руки документы и коробчку с наградой.
- Васильев Виталий Александрович! - четко произнес генерал и от толпы отделился худенький паренек лет двадцати на костылях. Правой ноги у него не было выше колена.
Генерал подошел, поздравил и лично приколол к больничной пижаме парня медаль. Тот стоял, тяжело опираясь на костыли и растерянно хлопал длинными ресницами, а на впалых щеках его розовел смущенный румянец. «Вот такие они, наши герои, - подумал Костя с гордостью за парня, которого даже не знал, - настоящие мужики!»
Он не понял, что обращаются к нему, когда сзади стоящий Михалыч ткнул его кулаком под ребра: «Не спи, музыкант!»
- Семёнов Константин Игоревич за взятие стратегической высоты в составе боевой группы награждается медалью за отвагу! Поздравляю! - крепкое генеральское рукопожатие. - Кроме этого я уполномочен передать вам документы о помиловании. Теперь вы чисты перед законом.
Костя взял в руки обычного формата белую страницу с текстом, который расплывался перед его глазами и прижал к груди, потому что пальцы предательски дрожали. Листок зацепился за что-то. Костя опустил взгляд и посмотрел на новенькую, блестящую, сверкающую серебром медаль и подумал: «А мне то за что? Я же, как все штурмовал эту высоту. А то, что командира группы прикрыл собой, так командир десятка таких, как я, стоит».
Утром понедельника Константин в компании тех, кого после ранения отправляли на долечивание в санатории, стоял у центрального входа в госпиталь и ждал обещанный автобус. Ему выдали новую форму, чистенькую, с иголочки, пахнущую складом, а не порохом и потом. С серого декабрьского неба тихо падал снег мягкими пушистыми хлопьями. Голова с отросшим коротким ёжиком волос, совсем не скрывавшим уродливые рубцы, почему-то мёрзла в зимней шапке.
Подошел автобус. Бойцы, что-то тихо обсуждая между собой, стали загружаться в салон. А Костя вдруг услышал за спиной:
- Семёнов, Костя! - и обернулся.
Таня стояла в светлом пуховичке и модной вязанной шапочке и смотрела на него такими глазами, что можно было умереть.
- Таня?.. У тебя ж вроде сегодня дежурства нет.
- Нет. Я специально приехала тебя проводить. - Она подошла и протянула что-то в ладошке. - Вот, ты просил телефон, я еще почтовый адрес написала на всякий случай, вдруг тебе настоящее письмо захочется написать.
Костя взял небольшой сложенный пополам листочек и неуверенно зажал в руке.
- На счет 8 марта загадывать не будем, но с новым годом ты меня поздравь обязательно, я буду ждать!
Ему стало так хорошо, будто и не было никакого ранения, никакой контузии. Захотелось одномоментно заорать и заплакать от счастья, а еще схватить Татьяну в охапку и поцеловать на глазах у всех парней, с любопытством косящихся на них. Но разве с ангелом так можно? Нельзя.
- Спасибо, Танечка, - тихо произнес он, прижимая к груди драгоценный подарок, - обязательно поздравлю.
Раненые бойцы уже давно погрузились в автобус, заняв почти все места. И только Костя и Таня все еще стояли на улице. Водитель нетерпеливо посигналил, подгоняя Семёнова скорей занимать свое место.
- Иди, не задерживай остальных, - подтолкнула его девушка к двери автобуса. - Я знаю, что после лечения ты вернешся в свой оркестр и будешь играть до победы. Иначе и быть не может. Но только пообещай мне, Костя, что вернёшься живым, обязательно вернёшься!
- Обещаю! - кивнул Костя и впрыгнул в отъезжающий автобус.
Он прошел на свое место, расстегнул куртку и положил листок с адресом в нагрудный карман поближе к сердцу, бросив короткий взгляд на цифры телефонного номера, и запомнил его мгновенно и навсегда. Он еще не знал, что этот листок, как крыло настоящего ангела, защитит его от пуль и осколков лучше любого бронежилета.
Автобус медленно вырулил с территории госпиталя и влился в общий поток транспорта на проспекте. А из-за ограды больничного сквера тонкая фигурка девушки в светлом пуховичке и модной шапочке еще долго махала рукой ему в след, пока автобус не скрылся за поворотом.