Вот говорят, что в советские времена все жили одинаково.
Возможно, в 50-е или 60-е годы так и было, а в 70-е, когда я училась в начальных классах, - уже так не было. Может, общество успело по спирали (от Маркса) вернуться назад, к капитализму, а может, по другой причине, которую я тогда не понимала.
Но разница в социальных слоях меня совсем не удручала- я об этом не думала. Хотя видела, что пенал у Тани Косыревой был каким-то необычным, навороченным, там для ластика даже специальная ниша была, а ещё часы со стрелками и миниатюрные счёты – на калькуляторах тогда никто не считал. Меня вполне устраивал мой деревянный пенал с чебурашкой на крышке, какой был у большинства в классе. Считала я и в уме хорошо. Но Танька нас ещё `больше удивила, когда явилась в невероятной красоты сапожках. Они были детского размера, но выглядели не по-детски: высокие, как у взрослых дам - из белой кожи, а сверху – тонкая тесьма в виде косички. Мы, девчонки, обутые в коричневые и чёрные короткие сапожки, на переменке обступили её и любовались. Кто-то из девочек сказал: «Конечно, у неё отец продавцом в мебельном салоне работает». Я тогда ещё подумала, причём тут мебельный салон, если сапожки из обувного магазина.
Вообще Танька была везунчиком. В тот же день она первое место по скорочтению заняла, хотя читала так, что скороговорку понять было легче. Отличница Маша уступила ей по времени всего на несколько секунд, зато читала с выражением. Большинство класса подняли руки за неё. Но авторитет учителя в то время был непререкаемым. А учительница больше любила Таньку. И победу назначила ей.
Но все это меня, как я заметила, не особо удручало. А вот что было предметом огорчений – мои медно-рыжие волосы. И была у меня мечта – дорасти до класса седьмого и покрасить волосы в чёрной цвет. Но до седьмого класса было ещё далеко. Его приход приблизили наступившие летние каникулы.
Дни побежали незаметно. Мы играли в дворовые игры - разные прятки, салки, даже придумали кошелек на дорогу класть, прям на тропинку перед домом. Сами прятались за воротами и в щёлку под ними протягивали нитку, за которую в нужный момент дергали и тащили кошелёк обратно. Он был хотя и старый, с потрескавшейся кожей, но тугой, - мы его листьями набивали. Выглядел «аппетитно». Люди клевали на него, как рыбка на приманку. Потом некоторые, кто подобрее, смеялись нашей выходке, а другие злились. Может, они не были злыми, просто испытывали неловкость за свою мелочность, малодушие и алчность. Дядя Гена, сосед, даже с велосипеда слез, осторожно оглядываясь, поднял кошелёк, и, открыв, выругался и в сердцах швырнул в кусты. Обидно. Ведь у него была фамилия Комаров, как у космонавта, а он ругался как узбек, когда у него какой-то мальчишка на базаре дыню стащил. Только без акцента.
Но однажды в город приехали киношники."Ленфильм". Целая съёмочная группа. В городке закрутился настоящий маховик киношной жизни Детвора толпами ходила смотреть на съёмки. Они проходили в районе каменоломни, недалеко от нынешнего здания цирка, но тогда его ещё не было.
Самым важным был очень худой мужчина в кепке и темных очках. Зеваки шептались: «Режиссёр…».Операторы разъезжали в специальных тележках с прикреплёнными кинокамерами. Режиссёр громко в рупор давал команды. Все его не то, что слушались, а даже, как мне показалось, перед ним лебезили. И хотя на съёмочной площадке царил настоящий бардак, создавалось впечатление, что этот бардак был запланированный.
Через пару дней объявили, что будут набирать детей для массовок.
Молва разнесла новость от соседа к соседу, тот передавал друзьям, те – своим друзьям, - сарафанное радио быстро сработало.
Желающих было много- все хотели попасть в этот круговорот, не подозревая, что большая часть участников массовок в кадр не попадут, а снимали их исключительно ради «фона», на дальнем плане. Ведь это не был актёрский кастинг.
Помню, что еврейские мамы из дома, во дворе которого проходили съемки, приводили своих дочек как на ярмарку невест- наряженных, с огромными бантами, в лакированных туфельках,белых гольфиках. К их огорчению, приглашения не поступали. Видимо, нужны были другие типажи.
Тогда не было принято посылать резюме с фото, отбирали вживую. Ко мне подошёл (как оказалось, помощник режиссёра) и сказал: «Рыженькая, тебя как зовут?» - Я вспыхнула и не успела ответить, как он рукой показал, чтобы я отошла в сторону. Выбрали, значит.
Группа набралась довольно большая. В ней оказалось много моих одноклассников. Съёмки проходили весь день. Иногда бывали вечерние «досъёмки». Но мы не уставали. В нас кипела молодая энергия, а главное, желание увидеть себя на большом экране, сидя в зале кинотеатра вместе с остальными зрителями.
В перерывах вся съёмочная группа уезжала обедать в кафе. А мы, дети, сторожили оставленный реквизит, тут же устраивали перекусы: грызли яблоки, разворачивали упакованные заботливой материнской рукой колбасные и сырные бутерброды. Покупали газировку в киоске. Кое-кто приносил термосы с чаем. Термосы тогда были не у всех. Гамбургеров и готовых бизнес-ланчей и вовсе не было.
Как-то в доме не оказалось ни копчёной колбасы, ни сыра, и мама сделала мне бутерброды с яйцом. В наше время её находчивость назвали бы креативным кулинарным ходом. Но тогда все были равны, каждый должен был быть «как все» и все «как один». Что-то вроде мушкетёрского лозунга «один за всех и все за одного», только с другой стороны.
В тот день съемки проходили во дворе школы. Когда подошло время обеда, группа уехала, а мы должны были обедать на месте. Кто-то открыл сундук из доверенного нам реквизита. Сундук был, как бы сейчас сказали, в винтажном стиле, с большим красивым ключом с вензелем на конце. Сейчас кажется невероятным, как можно было оставить на попечение детей ценный реквизит, да и саму детвору предоставить самой себе. Но тогда это было в порядке вещей. А главное, безопасно.
В сундуке был сложен наш нехитрый провиант, и «дежурный по кухне» начал раздавать бутерброды, как вдруг крикнул не то от неожиданности, не то от удивления: «А чьи это – с яйцом?»
Мне показалось, что слово «с яйцом» прокатилось раскатистым эхом и резануло мне ухо. Все промолчали. Я тоже. Видя, что хозяин не находится, долговязый Саня из параллельного класса по прозвищу Спортсмен взял бутерброды и невозмутимо, с аппетитом стал уплетать.
А ко мне подошла Светка и предложила сбегать чего-нибудь купить в киоске.
Мы купили сладкие пирожки и газированную воду «Дюшес». Пирожки с повидлом я любила не столько из-за начинки, сколько из интереса, с какого бока она при надкусе вылезет.
На другой день я не пошла на съёмки. Мама даже забеспокоилась, думала, может, кто обидел. Как раз в то время была предана гласности история, произошедшая на съёмках с юной Прокловой.
Но я ей сказала, что у меня просто пропал интерес.Не хватило духа признаться маме, что стыжусь её "кулинарного креатива". Ночью долго не могла заснуть, терзаясь мыслью о том, что киношники могли бы поднять меня на смех из-за моего яичного бутерброда, плакала в подушку от жалости к любимой маме и от упущенного шанса сняться в настоящем кино.
А через пару дней ко мне пришли Светка и долговязый Саня Спортсмен. Чуть не с порога спросили, что ж я не пришла- режиссер спрашивал про девочку с рыжей косичкой, которой хотел дать роль «с голосом».
Саня начал было увлечённо рассказывать про эпизод, где отец главной героини собирался на охоту, чтобы стрелять уток.
Тут я его прервала: «И хорошо, что не пришла на съёмки. Ненавижу охотников! Убивать и уток, и зайцев – жестоко!»
Вскоре съёмочная группа уехала.
Через несколько лет возле каменоломни, где снимали фильм, построили красивое здание цирка. Сейчас, как и многие советские постройки, здание обветшало. Многие горожане помнят время, когда здесь проходили блестящие цирковые представления, на которые народ шёл толпами.
А я, проезжая иногда мимо круглого здания, вспоминаю беззаботное детство, дружную дворовую детвору, съемки фильма.
Как-то, гуляя по парку с внучками. рассказала им эту давнюю историю.
Эпизод с бутербродом их насмешил. Охота на уток возмутила. Только возмущение они выразили не словом «жестоко», а в один голос воскликнули: «Жесть!».