Первая потеря. (Про Юльку.)
На Демидов шли по большаку, проложенному ещё до революции. Местами дорога была отсыпана щебёнкой, но кое-где это оказался обычный грунтовый просёлок, правда, широкий.
Дорога проходила через леса и перелески, сёла и деревни. Помнила её Юлька плохо. Всего один раз, ещё до того, как мать посадили, Юлька ездила вместе с ней на полуторке, назначенной в Демидов за каким-то грузом, к тёте Полине.
Добирались тот раз часа четыре и два раза застревали в грязи, в низких местах. И тогда дорога из кузова грузовика казалась совсем иной, не похожей на теперешнюю.
К полудню дорога изрядно заполнилась беженцами. По большей части шли из Белоруссии, из Витебска. Кто-то говорил, что Витебск уже захвачен немцами, но многие вышли из города ещё раньше и о судьбе города ничего не знали.
Это была толпа изнурённых дальними переходами людей. Осунувшихся, измотанных, запылённых людей, целью которых было добраться сначала до Демидова, потом до Духовщины, а следом до Ярцево, в надежде там устроиться правдами или неправдами на любой поезд, следовавший на восток. Лишь бы подальше от обстрелов, бомбёжек, от войны. Многие несли в заплечных мешках, кошёлках, узлах, изредка в чемоданах, нехитрый свой скарб, всё самое ценное, что удалось собрать в спешке в дорогу и с чем предстояло теперь жить. Шли голодные, потому что за несколько дней пути съестные припасы у многих закончились, а в деревнях и сёлах что-то выменять на еду стало сложно, ибо шедшие впереди уже сменяли на продукты свои вещи, и сельские жители отдавали еду неохотно, пытаясь и без того упавшие в цене вещи ещё больше снизить.
Грустное открывалось зрелище.
Первый раз на привал устроились недалеко от деревни, чуть в стороне от большака, в тени двух берёзок. Солнце палило немилосердно, и идти дальше по такой жаре представлялось бессмысленным. Юлька, может быть, и пошла бы ещё дальше, но уставшая Светка разнылась, а Колька, вымотанный жарой и нелёгкой поклажей, тоже сказал, что не против передохнуть.
Юля послала Кольку к деревенскому колодцу за водой. Воду нести оказалось не в чем. Имелась только большая алюминиевая миска, доставшаяся Кольке от солдат ещё в городке. Вернулся он спустя полчаса, довольный, таща в руках щербатую кринку из-под молока, украденную в деревне с плетня.
Сначала она хотела отругать брата за кражу, но потом раздумала. Лишь сказала:
-Когда пойдём через деревню, повесь посудину на место.
Утомлённые переходом, к еде они отнеслись равнодушно. Съели по варёному яйцу с хлебом и салом, запили водой. Усталые, прилегли на пригорочке, наблюдая за бесконечно тянущейся вереницей людей. Навстречу этому потоку двигалась небольшая военная колонна. Впереди ехали две полуторки с прицепленными к ним пушками, в кузовах сидели орудийные расчёты, а следом за полуторками на конной тяге катили ещё шесть пушечек, совсем маленьких по сравнению с первыми двумя. Рядом с повозками шагали бойцы из расчётов орудий, с карабинами за плечами наискосок и вещмешками за спиной.
-Противотанкисты, - авторитетно заявил Колька, - и пушки у них противотанковые.
Он повернулся на бок, с интересом разглядывая колонну. Светка, сморённая дорогой, посапывала в тени, подложив под голову мешок.
Снова в дорогу отправились ближе к вечеру. На безоблачном с утра небе появились облака, ветерок заметно шевелил кроны деревьев, зной спал, и идти стало легче.
Шли долго, солнце упало за деревья, на востоке небо залило тёмной полоской. Юлька присматривалась по сторонам, в надежде, где бы остановиться на ночлег.
Шагающих становилось всё меньше и меньше. Люди сходили с дороги, устраиваясь на ночёвку в придорожных кустах, под деревьями или просто в придорожном кювете.
Перешли по мостку небольшую речку, и Юлька повела ребят по берегу в сторону от дороги. По берегам на ночлег расположилось немало беженцев. Кто-то разводил костерок, готовил нехитрый ужин или просто кипятил воду в котелке.
Наконец, в малой излучине речки, на песчаном откосе нашлось и для них подходящее место. Помылись в тёплой воде с дороги, вдоволь напились речной водицы по очереди из миски, перекусили на этот раз серьёзно и с аппетитом. Спать укладывались тут же, на тёплом песке, подстелив вниз Юлькино пальто, а сверху укрылись Светкиным пальтишком и Колькиным пиджаком.
Сколько спали, кто ж знает. Солнце взобралось высоко, от воды поднимался лёгкий парок. Птицы щебетали в кустах, и показалось на миг, что нет никакой войны, а они находятся в пионерлагере, и вышли на речку искупаться.
Наскоро позавтракали, напились воды и снова тронулись в путь.
На большаке что-то изменилось. Показалось Юльке, людей осталось вроде бы меньше, зато в толпе идущих начали мелькать гимнастёрки военных. Кто-то из них шёл с оружием, кто-то просто с вещевым мешком. А на встречу по правому краю большака всё чаще попадались военные машины, по большей части полуторки, гружёные ящиками, или автобусы медицинской службы, а иногда машины с пушками.
Перед очередной деревней по обе стороны дороги пехота отрывала окопы и стрелковые ячейки, сапёры натягивали колючую проволоку на деревянные треноги. Артиллеристы готовили позиции для орудий.
Вражеские самолёты налетели внезапно. Дорога перед деревней виляла по закрайку леса и вдруг выбралась на открытое место. Из-за леса послышался непонятный гул и стрёкот, и в небо вынырнули самолёты. Закладывая виражи, они начали набирать высоту и, развернувшись в вышине, помчались, словно с горки вниз, стреляя из пушек и пулемётов по разбегающейся с дороги толпе. От них начали отделяться точки и с воем понеслись к земле, а самолёты, сбросив груз, взмывали в высь, готовясь к новому развороту и новому нападению.
Мощные разрывы встряхнули землю. Засвистели осколки и посыпались комья земли. Некоторые ходоки в суматохе побежали к лесу, в надежде укрыться под деревьями, кто-то просто упал в траву, прикрыв голову руками. Юлька с Колькой вжались в землю в придорожной канаве, а вот Светка со страху из канавы выскочила и попыталась бежать.
Самолёты ещё раз пронеслись над дорогой, паля из пушек и пулемётов, сбросили последние бомбы, развернулись и улетели в сторону леса.
На короткое время наступила тишина. Затем с земли, из придорожных канав начали подниматься люди и собираться к просёлку. На дороге на боку лежала полуторка, а чуть дальше догорала опрокинутая повозка, а в оглоблях дёргалась запутавшаяся в упряжи раненая лошадь. На щебёнке и неподалёку от полотна дороги лежало несколько тел в самых неестественных позах. Рядом с некоторыми растекались лужицы крови, подёрнутые дорожной пылью.
Юлька, вскочив на ноги, кинулась разыскивать Светку. Тело её нашлось в нескольких десятках метров от дороги, неподалёку от большой воронки, образовавшейся от взрыва бомбы. Узнала её по знакомому пальтишку. Правая нога Светки оказалась необычно выгнута, чулок спустился до лодыжки, а детский ботиночек лежал чуть в стороне; руки странно заломлены, а на месте головы был размозжённый сгусток крови, костей и серого мозга, по которому уже ползали отвратительные зелёные мухи.
От увиденного Юлька оцепенела. Ещё каких-то пять-десять минут тому назад Светка была живым существом, и вот вместо неё лежало изуродованное тело. Несколько секунд спустя Юльку начало трясти крупной дрожью, а комок, подкативший к горлу, перекрыл дыхание, не давая воздуху пройти в лёгкие, отчего со стороны могло показаться, будто Юлька - рыба, выброшенная на берег, а вместо попыток что-то сказать из её горла вырываются звуки, похожие на икоту.
Подбежавший Колька в недоумении остановился. Он никак не мог осознать, что лежащее на животе тело принадлежит его сестре Свете. Сообразив наконец, что случилось, он завсхлипывал, зарыдал, растирая грязными кулаками стекающие по пыльным щекам слёзы...
Светку и других погибших похоронили в общей могиле. Подошедшие сапёры снесли в воронку убитых и наскоро присыпали тела землёй.
Полдня Юлька в онемении просидела на краю воронки, никак не веря в случившееся со Светой. Дыхание кое-как наладилось, но дрожь, колотившая тело, не прошла, только стала мельче, от неё тряслись руки и ноги, а лицо покрылось холодным потом, словно изморозью.
Колька первым пришёл в себя. Он пристроился неподалёку и несколько раз дёргал Юльку за руку, предлагая идти дальше.
Он отыскал Светкин мешок и собирался переложить продукты к себе, но Юлька отобрала их и отдала девочке-беженке, остановившейся рядом и смотревшей голодными, усталыми глазами на съестное.
В Демидов вошли только поздним вечером. В наступающих сумерках с трудом отыскали дом тётки Поли. Когда уставшие и в конец измученные постучались в дверь дома, тётка открыла не сразу, видимо с опаской разглядывала поздних гостей в окно. Открыв, заохала, захлопала руками по груди, принялась хлопотать на кухне, чтобы накормить нежданных родственников. Узнав о гибели Светки, она присела на край табурета, разревелась, вытирая передником набежавшие слёзы.
Накормив Юльку и Кольку, она отправилась в клеть, готовить спальные места. Потом сводила их в баню на краю огорода, наскоро помыла Кольку, а потом помогла обмыться Юльке.
Сморённые тяжёлой дорогой, гибелью Светки и сытной едой, Юлька и Коля, едва добравшись до постели, сразу провалились в глубокий неспокойный сон.
Утром, за завтраком, тётка принялась расспрашивать, как поживают в городке её родители, нет ли каких вестей от матери из тюрьмы, о дальнейших их планах.
Юлька передала записку от деда и рассказала, что дед с бабкой живы и здоровы, от матери за последний месяц известий не было, и что это дед наказал им до возвращения матери идти в Демидов к тёте Полине.
Тётка, вспомнив о гибели Светы, смахнула набежавшую слезинку и сказала:
-Егор-то мой как четыре дня назад повестку получил, а позавчера ушёл с парнями и другими мужиками в сторону Смоленска. Вот и волнуюсь счас за него, не сгинул бы на войне, - она ещё раз протёрла кончиком платка полные слёз глаза, - вот мальцов к евонным родителям отослала, чтоб не мешали собираться Егору, а мне ведь ещё и на работу нужно было ходить, почта-то пока работает.
Повздыхав, она продолжила:
-Ты-то што, Юля, думаешь? Как дальше-то жить будем?
-Не знаю пока, тёть Поль, - ответила Юлька, - думаю, Колька у вас останется, а я в Духовщину пойду, а потом и в Ярцево. Может, и наши в наступление двинутся. Не верится, что Смоленск немцам сдавать будут. Но мне-то к немцам нельзя попадать, говорят, они партийных и комсомольцев расстреливают.
-Ладно, ладно, - всколыхнулась тётка, - ты денёк-то отдохни, а там уж и видно будет.
Целый день Юлька помогала тётке в домашних делах. К обеду прибежали от Егоровой родни детишки. Тётка их отмывала в бане, стирала их одёжку, готовила еду.
Колька убежал смотреть, как на окраине Демидова военные готовятся к обороне. Раза два над городом пролетали немецкие самолёты, но не бомбили, не стреляли из пулемётов по людям.
Из разговоров на торговой площади стало известно, что Витебск уже у немцев, а по Витебскому шоссе они движутся в сторону Смоленска. Говорили, немцы продвигаются очень быстро, и, если так дело пойдёт, то и в Демидов через несколько дней могут прийти.
Ко сну принялись собираться пораньше. Юлька по раннему утру наметила пойти в Духовщину. Тётка не отговаривала. Её понять тоже было можно, лишний взрослый рот немало значил. Оставалось пока не ясно, как придётся жить дальше, и сколько протянется война.
Припасы у тётки имелись. Большой огород засажен овощами и картошкой, и даже первые огурцы поспели. Но вот неизвестность тяжёлым камнем давила на сердце.
Юлька в Духовщине не бывала, а тётка Полина бывала несколько раз и перед сном подробно объясняла, как туда добираться.
Дороги выходило километров шестьдесят или чуть больше, и одолеть это расстояние за день показалось не совсем реальным.
В Духовщине у Егора жил двоюродный брат Андрей с семьёй, и тётка Полина написала на бумажке записку для Юльки, если надумает заночевать у них.
В холщовый мешок уложила Юлька пару нижнего белья, хромовые сапожки и телогрейку тётки Полины, выданную взамен летнего Юлькиного пальто. Из еды завернула в платок, выделенный тёткой, каравай хлеба, остатки сала, кулёк с солью, несколько варёных картошин, яиц в крутую и огурцов. Негусто, но до Ярцево еды должно было хватить.