Девочка. Синеглазая, рыженькая, лет восьми. Туго заплетены косички. Сидит, болтая ногами. Смотрит в слегка запотевшее окошко. Перекатывает во рту мятный зелёный леденец.
Спустя несколько минут, девочка достаёт двумя пальцами леденец изо рта, прищуривает один свой синий глаз в обрамление золотистых ресниц и смотрит на леденец, подняв его повыше, на свет.
«Вот какое стёклышко красивое получилось, - думает девочка, - В этом почти прозрачном, зеленоватом стёклышке можно увидеть, что угодно! Лужок с яркой травкой, а под солнышком,… по этой травке ходят себе не спеша коровы. Ундину, вынырнувшую из вод пруда… Россыпь изумрудов в шкатулке принцессы. Что захочешь.»
Заходит бабушка. Девочка замечает, что бабушка одета в тёплую телогрейку, и на голове у неё повязан тёплый платок. Девочка быстро суёт конфетку обратно в рот и смотрит на бабушку. Отчего это у бабушки так губы грустно сложены, и слёзы на глазах?
- Пойдём, детка, -… негромко говорит ей бабушка.
- А куда? – спрашивает девочка.
Бабушка молчит, и девочка чувствует тревогу, где-то в районе рёбер. И даже конфетка перестаёт быть такой сладкой.
Девочка обувает сапожки, поправляет платье… Бабушка протягивает ей куртку, потом ещё наматывает шарф на шею. Девочка не любит шарфы, но сейчас молчит, не спорит.
Бабушка и девочка вышли из дома. Девочка замерла у порога. Тазик стоит на земле. Большой алюминиевый таз… с двумя ручками. К одной ручке привязана верёвка. А в тазу лежит поросёнок. Небольшой такой поросёночек. Мёртвый.
Бабушка шмыгнула носом, подняла с земли один конец верёвки. «Пойдём, детка, закопаем… Помер чего-то… Жалко-то как.» И поволокла за собой тазик с поросёнком.
Девочка пошла следом. Шла и всё смотрела внутрь тазика. Страшно, нехорошо.
Вышли за калитку. Пошли вдоль дороги… Бабушка иногда шмыгала носом. Плакала, значит.
Небо было грустное. Линялые заборы были грустные. И конфетка мятная совсем растаяла во рту.
Девочке не хотелось смотреть на мёртвого поросёнка, но она всё смотрела,… не могла оторваться. Ей было жаль поросёночка. И бабушку плачущую было жаль. И себя. Сапожки её резиновые вязли в жидкой скользкой грязи. Это бы и ничего. Но сейчас от этого становилось ещё грустнее.
А потом бабушка повернула вправо, и они пошли через дорогу. Тогда таз противно, громко… загрохотал по асфальту. И девочке захотелось плакать. Но она не стала. «Бабушке и так тяжко…»
«Улица совсем пустая. Только мы и поросёнок, - думала девочка, - как будто и нет больше никого в посёлке. Холодно как, противно.» Так холодно ей ещё не было… Даже зимой, в большой мороз. И она про себя подумала, как хорошо, что бабушка повязала ей шарф.
Они шли… по очень серой улице, как казалось девочке. Бабушкина спина в телогрейке была тоже серой и печальной.
«Только мы и поросёнок…
Ничего. Потерплю, и всё пройдёт. Потерплю, и всё пройдёт», - мысленно утешала сама себя девочка.
___
«И чего помер он? Розовенький, сытый, довольный… Резвый был. Взял вот, и…», - думала бабушка. Слеза у неё стекала по морщинкам вниз, к подбородку.
___
Мёртвый поросёнок: "Тянут меня в тазу. Серьёзные такие обе. А я уж помер. Надо же. Погода какая отвратительная. Таз этот. Заборы. Бабушка плачет. Чего она плачет?...
Скорее бы уже зарыли они меня. А то… нехорошо как-то, посмотрит кто со стороны: поросёнок мёртвый… в тазике, девочка эта рыженькая сзади идёт.
Зароют, и всё. И всё закончится. А то… Что ж хорошего? Странно – знаю, что я мёртвый… Но это не важно.
Скорей бы только."
___
Бабушка закопала поросёнка в землю в посадочке, у ёлки.
Назад шли с пустым тазом. Полегче. За забором соседка убирала двор… Девочка вздохнула потихоньку – "Не одни". Бабушка была ещё грустная, но уже не плакала. Дома картошку варила… Девочка смотрела в запотевшее окно.
Конфет пока не хотелось.
Э. Гросс 2023г.