Фото из личного архива. 1948 год
(Веют ветра. Опера «Наталка-полтавка» - https://www.youtube.com/watch?v=MwmXZh6XHp4)
Мамин голос (а далее речь пойдёт именно о ней) я слышал и помню с тех пор, когда и слышать-то ещё нечем мне было до появления на свет. Матушка и сама это подтвердила, признавшись, что всё то время, пока была на сносях, постоянно со мной разговаривала и напевала мне.
Много чего пришлось ей изведать чуть ли не с самого своего рождения в 1927 году. Начиная с коллективизации, всеобщего голода, неоднократных раскулачиваний и неизбежных пеших исходов в другую местность после них.
Семья всё увеличивалась, и было уже семь детей, когда перед самой войной в очередной раз раскулачили их за вторую корову, которую завели только чтобы прокормить голодные детские рты, и упекли главу семейства в архангельский ИТЛ, как неисправимо враждебный советский власти элемент. На плечи матушки, как старшей из детей, легли взрослые заботы о них.
А там и война началась со всеми тяготами-ужасами фашистской оккупации, необычайно жестокой в Винницкой области, где Гитлер обосновал своё логово. Да пришлось ей, пятнадцатилетней девчонке, в лес к партизанам податься, когда собрались её вместе с другими сверстниками в немецкий стройлагерь угонять. Три года без малого она партизанила, пока Красная Армия не освободила Винницкую область от фашистов.
Чуть легче стало выживать во времена послевоенной разрухи. Как ни удивительно, но многолюдное семейство выжило и даже сохранилось числом – за умершую в оккупации от голода девятимесячную дочку выдали еврейскую девочку, исправив в метрике её возраст на девятилетний. Вернулся с войны хоть израненный, но не покалеченный, и глава семейства – изъявив желание воевать штрафником, ртправился он из архангельского ГУЛАГа на фронт, сумел выжить и дойти до Берлина.
Женскому здоровью все эти передряги конечно же не способствовали, и у мамы, как во многих других семьях, образовавшихся после войны, долгих четыре года не было детей. Первой появилась на свет моя сестра, и роды были очень тяжёлыми для матушки. А через два года и я всё никак не желал являться. Много позже матушка призналась, что накричавшись-измучившись, обессилев, еле слышно попросила: «Поторопись, миленький. Выходи, не бойся»! После чего я и решился, да так резво, что еле успела акушерка меня принять, чтобы не шлёпнулся на пол с родильного стола.
Петь матушка моя могла, умела и любила.
Могла в силу доставшегося ей от природы сильного, чистого, красивого, мелодичного и высокого голоса, по тембру – лирического, очень подвижного-гибкого (именуемого колоратурным) сопрано, ещё и acuto sfogato (с певческим диапазоном более двух октав - от среднего C4 и выше высокого F6).
Этот голос как минимум дважды спас ей и не только ей жизнь. Первый раз спас, когда охотились фашисты, выискивая прячущихся-уклоняющихся от отправки на работы в немецкие трудовые лагеря. И обнаружил тогда матушку под копной сена в коровнике толстый фашист-фельдфебель. Уже и пистолет он поднял, целя ей в лоб, но завизжала она так, что дрогнула у него рука, и после выстрела пуля прошла выше и вскользь, срикошетив от её головы. Повторно выстрелить он не успел - подоспевший партизан нанизал его жирное тело на вилы.
Другой случай произошёл на моих глазах и многих других свидетелей уже когда жили в Уссурийске. Собрались полковые мамки с детишками в тайгу по ягоды и в малиннике нос к носу столкнулись с медведем. После маминого визга, перешедшего в регистр свистка, метров сто тянулась по земле полоса из непереваренных ягод по ходу бега косолапого и долго ещё слышался треск ломаемых им кустов, пока мчался он по сопке, сломя голову.
Сыграла свою роль в матушкиных способностях и наследственность – в обеих ветвях родового дерева по материнской линии никто не был обделён музыкальными данными. У всех был абсолютный или близкий к нему музыкальный слух, у женской половины высокие, а у мужской низкие певческие голоса.
Немало внимания уделялось развитию-укреплению музыкальных способностей с самого раннего возраста. Причём, за исключением моей бабушки – маминой мамы – все были домашней выучки. Бабушка до революции успела получить музыкальное образование у нанимаемых ей с младшим братом учителей музыки, позволявшее сносно музицировать на фортепиано. Все остальные, освоив самостоятельно нотную грамоту и музыкальные инструменты, свободно играли на семиструнной гитаре, мандолине, балалайке, двое – на скрипке, двое - на аккордеоне, баяне и трёхрядной гармошке, ещё двое – на кларнете, флейте и трубе.
В итоге, получался полноценный семейный музыкальный ансамбль. Это помогало не только скрашивать тяжёлые времена, но и подкормиться – на такие концерты немало зрителей собиралось, и делились они едой с исполнителями даже в самые голодные времена.
Много позже, в те редкие годы, когда съезжались к бабушке с дедом в город Немиров Винницкой области сразу все шесть их детей со своими семьями (интересно, что у каждой семьи дети традиционно были погодками - девочка-мальчик!), полгорода собиралось вдоль ограды частного их участка, чтобы слушать те семейные концерты.
Сразу после войны мама поступила в медицинское училище и во время учёбы там отводила свою певческую душу в художественной самодеятельности. Да так преуспела в этом, что взяли её на роль главной героини оперы «Наталка-полтавка» в постановке силами студентов медучилища и привлечённых в помощь им профессиональных артистов Винницкого драматического театра (фото как раз с этого спектакля 1948 года).
Когда же мама выучилась на хирургическую медсестру, в госпитале города Винница она познакомилась с отцом, коротавшим госпитальный досуг с ранением колена, и вышла замуж за него. Точкой приложения её певческих потребностей стала художественная самодеятельность авиационного полка, в котором отец служил. А кроме того, во всех городах на Украине, где полк дислоцировался – в Виннице, Калиновке, Бердичеве, - даже в будние дни население практиковало массово прогуливаться с песнями по улицам, перекрываемым вечером для автомобильного транспорта.
После перевода авиаполка на Дальний Восток долгое время традиционным местом спевок были общие кухни домов для членов семей офицерского состава, вначале барачного типа, а потом и с коридорной системой расположения комнат. На этих кухнях мамки-полковые дамы, наряду с готовкой, стирали-сушили-гладили бельё, кормили-обихаживали детей всех возрастов – и почти всегда пели хором и сольно любимые песни, разучивали для себя и на конкурсы новые песни, предоставляли своим чадам возможность пробовать силы в вокальном мастерстве.
Сколько себя помню, мама пела, чем бы ни занималась, или в перерывах между занятиями. После каждого кормления, держа меня, спеленатого полешком, вертикально и легонько постукивая-поглаживая ладонью по спине, чтобы вышел заглоченный с грудным молоком воздух, она напевала:
Спи, моя радость, усни.
В доме погасли огни,
Птички притихли в саду,
Рыбки уснули в пруду.
Месяц на небе блестит,
Месяц в окошко глядит.
Глазки скорее сомкни,
Спи, моя радость, усни.
К третьему куплету глаза мои слипались, головка клонилась, тепло-истома разливались по всему моему тельцу, и до сих пор наступает сонное состояние, когда вспоминается мне эта колыбельная.
Переезжали мы с места на место каждые два года, гарнизоны располагались, как правило, в местах глухих и скрытных от вражьих глаз. Если был клуб в ближайшем населённом пункте, ездили туда с шефскими концертами, а то и на конкурсы художественной самодеятельности.
И только после переезда в Уссурийск, когда детишкам потребовалось продолжить учёбу в 5-м классе средней школе, наконец-то представилась возможность участия всем желающим в художественной самодеятельности на достаточно высоком уровне в доме офицеров. Вечерние массовые прогулки с песнями прекратились, но в своей квартире (впервые обзавелись двумя отдельными, пусть и казёнными, комнатами в общей квартире с одним соседом) у нас звучала самая разнообразная музыка.
Источников музыки в 50-60-х годах было просто изобилие в одних только музыкальных передачах сперва одной программы всесоюзного радио, а потом трёх радиопрограмм и двух - центрального телевидения.
Не говоря уже о грампластинках - и старых, включая трофейные, ещё достаточно сохранилось, и студия грамзаписи "Мелодия" исправно обеспечивала работой заводы по производству грампластинок.
Сколько же русских и украинских, народных и эстрадных, песен-романсов звучало и навечно врезалось в память в те времена! Голоса скольких замечательных оперных и опереточных исполнителей звучали с пластинок и в эфире радио и телепередач! Даже бессмысленно начинать перечисление.
Среди трофейных пластинок были и фирмы грамзаписи «Телефункен» с фашистской свастикой на них. Никогда никем в полку, прошедшем всю войну, они прилюдно не использовалась, и у нас в доме коробка таких пластинок с записями на немецком языке хранилась в самом дальнем углу кладовки.
Только после смерти матушки решился перебрать сохранившуюся коробку и обнаружил там записи Эрны Зак (немецкого соловья, как её называли в фашистской Германии), знакомые мне на слух и до боли напоминавшие мамин голос, которую после переезда в Уссурийск стали называть не иначе, как курским соловьём (по месту её рождения).
Старшая сестра подтвердила, что матушка втихаря доставала те фашистские пластинки, когда никого не было поблизости, негромко слушала и подпевала им.
В Уссурийске мы с сестрой уже не требовали такого ухода-контроля, как раньше, и мама, на семейном совете получив от нас всех «добро», решила попробовать себя в художественной самодеятельности Дома офицеров, что заведомо требовало гораздо больше времени, чем раньше.
После первого же её прослушивания руководительница музыкального кружка пришла в неописуемый восторг, и на следующее занятие пригласила режиссёра драмтеатра при доме офицеров, среди прочих ставившего оперетты и музыкальные спектакли.
На этом прослушивании хвала в адрес матушки не завершилась, и на следующее заявилась целая комиссия из какого-то городского управления по делам культуры. Комиссия не только постановила отправить маму на прослушивание во Владивосток, где имелся театр оперы и балета (ещё куда ни шло).
Но взяла на себя эта комиссия ещё и смелость-наглость уговорить отца (а заодно и нас с сестрой) на переезд матушки во Владивосток для организации её профессиональной музыкальной деятельности.
Через пару дней после этого вечером заявилась к нам домой с означенной целью самая расфуфыренная и жеманная дама из той комиссии. До того она была вся напудрена и густо опрыскана какими-то зело пахучими духами, что я ещё два часа после её ухода и проветривания всей квартиры продолжал чихать.
После того, как поставила в известность всех присутствующих о принятом городским управлением по делам культуры решении: направить нашу имярек во Владивосток с неопределённым сроком возвращения обратно, - дама молча уставилась на отца.
Папа, в свою очередь, так и вперил взор в маму. После нескольких секунд переглядываний в полном молчании, мама вдруг расхохоталась так, как делала это только она - весело, громко и переливисто звенящим колокольчиком:
- Моего мнения об этом никто даже и не спросил - без меня меня женили! – И добавила, вытирая выступившие от смеха слёзы с глаз. – Куда же я от вас денусь, родненькие вы мои!
Дама с видом оскорблённого достоинства молча направилась к выходу из нашей квартиры. Аки на крыльях от радости, я устремился ей вослед, на ходу неумело складывая из пальцев кукиш, и поправляя его другой рукой. Да так увлёкся этим непривычным занятием, что не заметил, как дама замедлила ход.
После того, как кукиш ткнулся ей в зад, она чуть не подпрыгнула и громогласно изрекла:
- С таким отношением к воспитанию собственных детей вам не место даже в каком-нибудь захудалом сельском театре, не говоря уже о краевом. – С тем она гордо нас и покинула.
Мне, правда, пришлось отстоять, уткнувшись носом в угол, свой честно заработанный час ареста за неподобающее отношение к даме. Но дело того стОило.
Некоторое время спустя, работавший в окружном госпитале сосед по коммунальной квартире и оказавшийся военным хирургом, предложил маме работу – медсестрой в хирургическом отделении госпиталя.
Ещё через две недели испытательного срока, которые мама провела, вечерами корпея над книжками по медицине и сохранившимися с давних пор студенческими конспектами, её приняли на работу по специальности. И тогда она сказала:
- Теперь у меня есть всё, что нужно для счастливой жизни – любимая работа, любимые люди вокруг, дом и музыка, когда душа просит.
И опять зазвенела, надолго обживаясь в доме, любимейшая мамина песня (романс «Соловей» композитора А. А. Алябьева на стихи поэта А. А. Дельвига) в её исполнении:
Соловей мой, соловей,
Голосистый соловей!
Ты куда, куда летишь,
Где всю ночку пропоёшь?
Соловей мой, соловей,
Голосистый соловей!