Бусинки мои. Зимняя квартира

Вадим Гарин
                Храпел дед Иван знатно, фигурейно, как выразился мой сосед по кровати. Палата старой железнодорожной больницы стояла на ушах! Все лежачие после операций, один дед – живчик. С утра бегает, суетится, а после обеда опять храпит. Спасения от него нет ни днём, ни ночью.
                Коммерческий директор бетонного завода, который справа от меня, даже предложил слегка придушить болезного.
                Виктор Петрович – человек сравнительно молодой, но о-очень солидный и сердитый. Лежит на брюхе с разворотом. Умудрился так звездануться на гололёде возле своей конторы, что сломал седалищную кость в двух местах, отчего стал агрессивным до невозможности!
                - А вот я читал, - заговорил учитель математики с кровати у выхода, что напротив деда Ивана, - причиной разводов служит как раз такой храп. До двадцати пяти процентов!
                - Да я бы с ним развёлся, с паразитом, да мы тут, как в подводной лодке. Никуда не денешься, - отозвался я, - разведёшься, а жить-то опять вместе придётся!

                После завтрака нас навестил заведующий ортопедическим  отделением.
                Располневший добряк Иван Степанович Бурко дорабатывал последние дни в отделении. Его «собрали» на пенсию. Иван Степанович давно уже не оперировал – руки тряслись, да и молодой ведущий и напористый хирург Петров теснил старика. Зла Степаныч никому не делал. Персонал отделения и больные любили своего заведующего.
 
                - Как дела ребята? - бодро спросил Бурко, вытирая платком красный нос, выдающий его пристрастие.
                - Да всё бы ничего, Иван Степаныч, если бы дед не храпел. Придушить его мало, - со злостью выпалил Виктор Петрович, - храпит, как стадо крокодилов. Может, ему пилюльку какую дать? Чтоб заткнулся навсегда!
                - Ну, что ж вы, батенька, совсем не по-доброму, - широко улыбнулся заведующий, - болеет человек. Называется это Синдром Обструктивного Апноэ Сна. К сожалению, так храпят многие мужики, особенно полные, - Степаныч с укоризной качнул головой в сторону коммерческого директора. А задержка дыхания во время такого храпа может привести к нехорошим последствиям. Гипоксия, батенька, гипоксия, а вы – придушить старика… Нехорошо-с!

                - Ладно, больной так больной, пусть его в ухо, горле, носе лечат!  Что он тут делает, в ортопедии?
                - Что делает, что делает, - задумчиво повторил Иван Степанович, - лечится. У него все болячки есть, и искать не надо! Еле скрипит дед. Все такими будем… Скоро.

                - Вечером я кондылял по коридору на костылях мимо приоткрытой двери кабинета заведующего. Увидев меня, он поманил пальцем.
                Я вошёл и замер в недоумении: на столе стояла початая бутылка водки, колода старых игральных карт и три столовские котлеты  с разломанным кусочком хлеба на тарелке, а на диванчике сидел дед Иван.
                - Ты в храп играешь? – спросил меня Иван Степаныч. Я прислонил к стене костыли и сел к столу.
                - Неее, - протянул я, - мне этого храпа в палате хватает, - глазами показывая на деда Ивана.
                - Да я не об том. В храп –  это в карты… Играешь? Нам третьего не хватает.
                - Не пробовал. В преферанс играл в студенчестве.
                - Я так и думал, что играешь.
                - ?
                Вижу – человек интеллигентный, в очках. Значит, играет! А храп – он точь-в-точь, почти как преферанс. Только в преферансе есть «играющий» и «вистующий», а в храпе это «храпящий» и «помогающие». И взяток надо взять не меньше двух…
                Иван Степанович плеснул в стакан водки и придвинул его ко мне на край стола.
                - Не журись, доцент, с лечащим врачом можно. Меня ушли сегодня – вот мы с соседом и обмываем.
                Увидев моё недоумение, Степаныч пояснил:
                - Всё, батенька, завтра на пенсию, домой, значит, на печку. Я уж и вещички собрал, - он рукой показал на две картонные коробки у двери, - вот решил с соседом посидеть напоследок, да в картишки переброситься. А тут и ты попался в нашу компанию, невесёлую.

                Вот тёзке моему, деду Ивану, теперь плохо придётся. Иван Степанович тяжело вздохнул. Сосед он мой.
                Старость, одиночество и бедность, батенька – не лучшие помощники пережить холода в халупе на окраине. Печку он топит обрезками с лесопилки - прогорает она мгновенно, а на хорошие дрова, тем более уголь, его пенсии не хватит. Вот я его и забираю к себе в больницу, холода пережить. Кормёжка опять же. Какая-никакая – ему хватает. Уж третий год… А теперь, кто ж его держать будет?
               
                Дед Иван преданно по-собачьи смотрел на Степаныча и молчал. Из левого глаза по морщинистой щеке текла слеза.

Автор благодарен за "рихтовку" миниатюры В. Теняеву.