продолжение

Анатолий Озеров
А Пятровну повело. Ногу видимо свело. Или впился в тело крестик? может вымерло село?
Бед ничто не предвещало, Нюра больше не кричала… И Горемиха молчала. Солнце где-то за горой… тишь и блажь,- какой покой. Все вниманье на пейзаж. Формируя эпатаж. Памятуя годы те, что остались в темноте… размышляя, что по чем. открывая срок ключом. Память, проклятая тать, не забыться, не отнять. Скорби много, сласти мало. Баба вроде бы права, по закону…- не права.  Гомерический лишь хохот…-все нарушены права.   К слову грешные слова. -роза рано отцвела.
По теплу, иной как леший, орденами весь обвешан… не идет сам на войну. Почему? скажу чуть ниже. Не герой он, жопу лижет… и куда еще с добром… в орденах и сын их –вор. Думских в сторону косят, глазки будто поросят. Возмущает их корыто. Не наполнено до рыл. И сердит во сто могил… патриот меня поймет. Мы для родины- кумы, родилися дочерьми. Я спросила в дум –уме: - Вы ответьте бабе- мне. Здесь при свете, не во тьме. Патриоты-это вы? Где сейчас ваши сыны. Как вы можете молчать… палец в жопы и мычать. Вы куда их упекли? За кордон их увели. Мне ответил их юрист…- прямо вылитый артист. Я могучий царства пень, подпираю царства дверь. Не опричники сыны. Почему удалены?  Нет желанья и нужды. Не единожды они, оглашали как могли…Что желают…-нет нужды.
Горемиха: -Крематорий, на беду. - Загнивают на виду
 Нюра: -Дума в вид не задарма расцветает от дерма.
Горемиха:- Все гниёт,- откуда прет? Видно думский много срет. Иль в клозете бабу треть.
Пятровна:-Депутаты- геморрой. От сидения застой. А законы? -просто смех. И чем выше больше грех. Лица матерных на взгляд. Так и хочется ему, плюнуть в морду. Я к чему? Вот надысь горбатый Коля, материл за что-то Полю. Поля-баба, не стерпела… прямо плюнуло в лицо. Он за косу. Та бежать, в крик соседей созывать. Хорошо, что шел Чалдон, тракторист –наполеон! Косу мирно отобрал, к небу Колю приподнял и промолвил: Ты брат пьян. Беспричинно не балуй, выпил, накось, - желудь жуй.
Горемиха: - А Чалдон поди того…- троекратное трюмо. Влево зол, а в фас Добрыня. Вправо,- пьяница,- позор. Как-то шла я за бугор, по тропинке через поле. Вижу впереди мужик. Перейти ли мне лощину? Иль назад мне повернуть? Всяко думала- гадала… от раздумий впрямь устала. Делать нечего- пошла. Я к лощине подошла. Боже мой! Сойти с ума. Он лежит, глаза открыты, что бормочет не поймешь. Мат этажный, иль помет? А багор застрял в прорешке… и висит, как приговор. Видно вытащил сердешный, а убрать хмель не дает.
Пятровна: - По нему и их сужу…по их прихоти в аду.
Нюра:- По причине, тля на всех, пожирает все и всех.
          / -  Вот и затемно давно… бабы кроют в мат его. Что почем, хоть в гром перди, но бабенок не серди. Не перечь, они вольны… отыскать страны кудель. Кто запутывал? - еврей./
 Пятровна:- Узелок не поддается… надо выпить-закусить  и Мамона пригласить. Поди жив еще пока.  Пусть танцует гопака. Нас чуть- чуть повеселит. Нюра, свет пойди- включи, и подушку принеси. Как на улице тепло…черт щекочет мне в ребро…а греховность не к добру. Как при солнышке светло. А мошки и комарья… прямо целая ладья.
 Вдруг Пятровна поперхнулась… два –три раза чертыхнулась…- тыча пальцем на него. Сам Христос... явился к нам… некто - вылитый Ааадам. В голове пучок соломы, на плечах труха половы, на груди меж гущ волос… комариный зуд - во брошь. Не с брехать бы- целый рой. Весь покусан, -боже мой!  Больше всех… их на груди.  На запястьях, позади. Как с Христа кровавый след, кровь стекает… меж кудрей на грязнушую пузень.  А оттуда до пупа. А трусы, в цвет бурака, а верней, под дурака…- с запахом коровяка.
Нюра вой, беги скорей и одежды не жалей!  Надо бы тебе согреться, здесь садись, здесь много места. Я чекушку откупорю… и по рубчик в нить налью. Ты смахни с груди «родню».
 -Я Петровна, крепко спал. Потому и не признал… стоя рядом в темноте. Рады будете вы мне? А «родня», она на мне, пусть, сосут кровь я стерплю. Здесь вершится страшный суд. Под углом если взглянуть… среди них, есть и судья. Он ведь судит не меня, он во мне узрел народ. А законы не в чести, коль рука его в шерсти. Ладно, тещу помянем, гвоздь в гроб царственный вобьем. Пущай спит себе покойно…и мне тоже здесь спокойно. С богом правда не в ладу. С Нюрой дуют мне в дуду. Мол покается в грехе, не зазорно…- плесни мне.
Не части, чуть погоди… блинчик…-тещу помяни.
Нюра, видя все, заржала. Обмишурился подлец, сам на сеновал залез. Что прилипло на спине… Боже мой ты весь в го… 
Ты закрой свой дерзкий рот,- это видимо помет. Я в курятник ведь зашел, пять яиц в углу нашел, и без соли сразу выпил. А петух что преподнес? - в жопу клюнул… - вот пиндос.
Нюра: Целил видимо в яйцо, а попал в твое лицо. Я зерцало принесла, сам узри в себе осла. Нос Горемихи гуся. А лицо - Пятровны зад,под глазами Сталинград. А во лбу с пятак дыра…пуля снайпера вошла. Вышла видно через зад… за ушами пух и перья.
Горемиха:- Он беззубый Серахез, а на лбу курином зелье. Я слыхала, по поверью… обессилен он в конец.
Мамон выпил, от блина отказался. И притянул Нюру к себе. Сядь рядом милая Далила, я молока с грудей попью. У коровы соски больше, коль голодный пососи, и сними свои трусы… вонь от них, аж мочи нет… навонял на белый свет.
-Погоди, дай    осмотреться… может это и не я. Боже мой …какое рыло… под глазами два мешка. Как Пятровна ты признала? - чудо голое стояло. Не ошиблась,-   это я. Я себя не узнаю. Нюра ангел мой прости. Я пошел… а где штаны? 
-Где их снял –там и весят. На суку меж поросят.  Зеркалом в глаза мне не свети.   
Дай на себя еще взглянуть, потом за утками и в пруд… не мыться, а топиться.

-Горемиха, пошто скучаешь? И почему не различаешь … где бабий юмор, а где боль…и какая   бабья роль. Когда к нам счастье повернется? - или как годы, не вернется?
Горемиха откашлявшись, руку от рюмки отвела… одумавшись, палец в рюмку опустила…и сразу в рот. Палец обсосала, глаза блестят и юмор с бабы прет. Разумно, но негромко. Сказ… с чего же мне начать?  Три дня прошло. Как вошь, не в грош… поехала на рынок. В пути догнал меня мужик с поминок. И даже имя не спросил…Обнял- прижал… хоть пой, или свищи…как в поле ветер не ищи. В тумане растворился. Я прямиком по ржи, тень впереди. У трех дорог столба…блоха и я с устатку отдышалась.  Гляжу под ноги. Портмоне, такой вы мне… на день рождения достался. Вы подарили. Я сразу приценилась… куда с добром, там видимо деньжищ на миллион.  Приподняла, застежку приоткрыла. А он пустой. На дне лишь мелочь. Хотела выбросить…  но вспомнила: -У Пятровны нет красоты такой,- сунула в пакет. И метнулась на вокзал…-шоссейка подомной… бегу,-подметки рву. Аж пот меня пронял. Сижу в вагоне… руки задрожали… а где мой портмоне? Руку в карман…-там пусто. обшарила себя везде. В трусах…-там тоже нет. Ах коммунальщик и родимец, меня старуху обокрал. Я руку сунула в пакет…найденыша достала. В руках повертела… вспомнила про боковой карман. Застёжку отстегнула… там карточка лежит. Я как кочет, глаза как у орла… карта «Мир», читаю, фамилия? -так это я сама. О господи! Какая радость, я деньги вновь нашла. Не все, наличность сукин сын прибрал.  Заерзала… от нестерпимой жажды, так захотелось поквитаться с мужиком. Вы не поверите, настолько озверела, что на трусах резинку порвала. Ну и дела… в вагоне пассажиров, раз, два –три. меня в счет не бери. Как принцесса, голову подняв всех осмотрела… - все заняты собой. На корточки присела… трусы сняла.  Поднялась и села. И обмерла. Ведь я наличные в трусы зашила…вчера. Вот они родимые. Как позабыть могла? Пришила так, что они оказались сзади… как говорят французы… «горбатого могила исправит!» А меня лишь смерть.
Пятровна: Иные из туалетной ямы смотрят ввысь на звезды.
Нюра: - Иные «звезды» смотрят в яму.
- Пятровна, себе не льсти. Я к теме возвращаюсь: - Народу в электричке больше двух, но меньше трех. А раньше как?  Протиснутся нельзя, все против шерсти.  Потные, на пальцах перстни в два рубля. Вечером вша обратно возвращалась, на электричку чуть не опоздала. Вошла в вагон… вагон полупустой.  Ни одного знакомого лица. Я, сидя у окна, глазки прикрывши задремала. По голосу признала Поли Блиновой дочку –Нину. Глаза в прищуре приоткрыла…  она по леву руку от меня. И три незнакомых мужика напротив- карты сдают. Нина раздобрела. Ляжки моих две. А груди- кровь с молоком… футбольные мячи на выкат. Подумала: - вратарю сегодня повезет. На ней юбка джинсовая и пуп голый. а у пупа наколка. как у Лазука Славки,- роза. У него на руке, а у неё на животе. У меня дремота прошла.  Она мужиков спрашивает: - чей ход?  Я говорю - мой! Она меня сразу признала.  Я спросила: - как мать? чем сама занимается? А она вся в мать пошла. Правды не добьешься. Мне весело отвечает: -Не видишь, в дурака играем! И более ни слова не промолвила. Как Зоя Космодемьянская. На Терновке сошла,- одна.
-А мужики?
Какие мужики. Пиво хлещут, в карты играют, погоны друг другу вешают.  А она аппетитная. У меня, у бабы, дух захватывает, завидки…-какая красавица статная. Как она встала, как прошлась…волосы волной,- какие на Руси красавицы. Жаль, вокруг Иванушки дурочки. Так, о чем я?
-О дурачках, дочери Поли и нашей доли.

продолжение следует