Хроника трёх дней или честно об Аргентине

       

                ПЯТНИЦА
                ЧАСТЬ ПЯТАЯ

 После выпитого вина «Альма Мора» и сытного обеда,  у меня начинают слипаться глаза. «Не сделать ли сиесту как все люди, которые обладают такой возможностью? - думается мне, - но тогда ночью спать не буду. А завтра в рейс, но перед поездкой  не могу почему-то  полноценно спать.  Надо всё таки прилечь!» - решаю я.
 Включаю кондиционер в спальне. Ставлю на 19 градусов. Ложусь, укрываюсь одеялом и мгновенно проваливаюсь в сон.
 Просыпаюсь от какого-то тяжёлого предчувствия, которое меня беспокоит. Смотрю на часы. Почти пять часов пополудни. Вскакиваю с кровати и одеваюсь.
- Ты куда собираешься? - удивляется супруга.
-  Пройдусь на вокзал. Узнаю расписание поездов на завтра. Беспокоит меня что-то, - отвечаю я.
- Так смотайся на автомобиле! - советует мне супруга.
- Какой автомобиль? Ведь я половину бутылки «Альма Мора» выпил. На прошлой неделе губернатор провинции Буэнос-Айрес Аксель Киселёфф  подписал указ о полном запрете употреблении спиртного для водителей. Это раньше можно было выпить два бокала вина или бутылку пива и садиться за руль, - напоминаю я жене.
 После кондиционированной прохлады дома глаза слепнут от яркого солнца, а лёгкие обжигает горячий воздух. Выйдя на улицу, я закрываю калитку на ключ и делаю несколько шагов. По лицу, голове уже льются ручейки пота, которые превращаются в реку, которая сбегает  по спине. «Нужно было полотенце взять. Забыл...» - сожалею я и направляюсь в сторону проспекта.
 Алехандро Корн приходит в себя после сиесты. Громко гремят поднимающиеся железные жалюзи. На тротуарах появляются редкие прохожие. В кроне высокой пальмы, на углу улицы, уже поют птицы.
 В душной прохладе, пропахшей гниющими овощами и фруктами, Тереза и Жан Пьер пьют матэ. Овощная лавка (вердулерия), очевидно, только что открылась. Клиентов ещё нет, поэтому  они и пьют матэ.
 Жан Пьер наливает из маленького чайника в высушенную тыковку, заполненную рублеными листьями жерба матэ тёплую воду и вежливо вручает её Терезе. Она делает несколько маленьких глотков из металлической трубочки (бомбижи), торчащей из тыковки, а затем возвращает её ему. Жан Пьер засовывает в рот почти половину бомбижи и начинает с удовольствием  втягивать в себя матэ.
- Тереза, добрый день! - я наклоняюсь к сидящей на стуле хозяйке вердулерии и целую её в щёку. - Вот мой долг! - я вручаю ей зелёную ассигнацию достоинством в 500 песо.
- Ты сумасшедший! - хватается Тереза за голову, - в такую жару пришёл, чтобы отдать эти 500 песо. Отдал бы завтра или послезавтра, или через неделю! Ничего бы не случилось!
- Я по пути зашёл. Мне на станцию  надо, - объясняю я.
- Дон, ваше матэ!  С сахаром! - Жан Пьер вежливо трогает меня за локоть и протягивает тыковку с торчащей из неё металлической трубочкой.
- Нет! Нет! - в ужасе отстраняюсь я от него. - Спасибо, дружище, но я матэ не пью!
- Правда? - удивляется Тереза. - А как это можно прожить без матэ?
- Дело в том, что у меня больной желудок. После матэ я чувствую себя очень плохо, - объясняю я и  для убедительности хватаюсь обеими руками за живот.
- А-а-а-а… - произносит Тереза , делает глоток и передаёт тыковку своему работнику. - У моей мамы та же самая история. Гастрит… Она тоже не пьёт матэ, хотя обожает его.


 Я, конечно, соврал. У меня не болит желудок от употребления матэ.     Просто я не могу пить из одной бомбижи этот напиток с другими людьми. Ведь это не только  противоречит всем базовым принципам гигиены, но и очень опасно для здоровья.
 Я вспомнил утро моей первой рабочей недели в агентстве частной безопасности Grupo San Miguel. Несколько бригад охранников ожидали выезда из портового терминала грузовиков с контейнерами, чтобы сопровождать их до места назначения.
 Кто-то положил на капот автомобиля пачку печенья. Кто-то достал из багажника термос с тёплой водой, а также жерба матэ, сахар и пустую тыковку с бомбижей.
 Сержант Федеральной полиции в отставке Оскар Гомес засыпал в тыковку жерба матэ, сверху положил чайную ложку сахара, залил водой из термоса и протянул её жующему печенье Альберто Мартинес. Тот сделал глоток и передал тыковку следующему. Через несколько минут Оскар вручил тыковку мне.
- Пей, Сергей! Это наш креольский завтрак: матэ.
 Все одобрительно закивали головами.
 Я взял тыковку. Отказываться было нельзя. Ведь это означало, что я не уважаю своих товарищей по работе. У меня от ужаса затряслись пальцы рук. «Была не была»! - тоскливо подумал я и решился сделать крошечный глоток, чтобы не обижать общество.
 Я уже поднёс тыковку ко своему рту и вдруг увидел, что  кончик трубочки был обильно покрыт чей-то слюной густо перемешанной с крошками печенья. Меня резко начало тошнить. Я застыл с тыковкой в руках и не мог себя пересилить.
- Ты чего, Сергей! Пей! Это крепкий матэ. Для того, чтобы не спать! - поторопил меня Оскар.
- Крепкий? Нет, нет! Я только слабые марки жерба матэ употребляю. У меня от крепких желудок болит, - нашёлся я, изображая на своём  лице страдальческую гримасу.
- А-а-а-а-а, - понимающе протянул Оскар, - ну тогда давай сюда! У меня, слава Богу, ничего не болит.
 Все весело засмеялись. И я тоже.
 С того момента я всегда отказываюсь пить матэ с кем-либо из одной трубочки. Если мне предлагают, то сразу же хватаюсь за живот и объясняю, что не могу пить его по состоянию здоровья.
- Ты что вообще матэ не пьёшь? - часто задают мне вопрос.
- Почему не пью? Иногда  пью матэ косидо, который я готовлю сам, - отвечаю я.
- Матэ косидо…. -  уважительно смотрят на меня собеседники, - это лучше, разумеется, но с ним же мороки много.
- Что поделаешь? - пожимаю я тогда плечами.
 Что же такое матэ? В России почему-то произносят матЭ. Это не правильно. Ударение ставится на букве А и слово произносится мАтэ.
 В Аргентине слово матэ  употребляют для названия  как сосуда, так  и самого напитка, из которого его пьют. А вот сушеные и измельчённые листья невысокого дерева падуба называют жерба матэ.
 Матэ изготовляют, как правило, из пустой и высушенной тыковки небольшого размера. Но есть много других вариантов: из алюминия, нержавеющего железа, керамики, серебра (подарочный вариант) и т. д.
  Жерба матэ (измельчённые и высушенные листья дерева падуба) засыпается в матэ, заливается водой температурой не более 80 градусов , и получается напиток - матэ.
 В  матэ можно добавлять сахар, мёд… Всё зависит от вкуса пользователя.
 Я пью матэ косидо. Что это такое? Жерба матэ насыпается в маленькую кастрюльку или большую металлическую кружку, заливается  тёплой водой и накрывается крышкой. Минут через десять содержимое нужно процедить через фильтр и напиток готов. Его также можно пить с сахаром, мёдом, конфетами и т. д
 На территории современной Аргентины матэ пили ещё аборигены. Когда здесь появились европейские колонизаторы, то они переняли у них эту привычку. Пили так же, как и аборигены, пользуясь общей бомбижей, высасывая напиток из одного сосуда.
 Прошли столетия… Увы, эта традиция  не изменилось.  Хуже того, часто некоторые потребители напитка забывают вымыть и высушить тыковку после того, как заканчивают пить матэ. Внутренность тыковки  очень быстро покрывается белёсой плесенью и дурно пахнет. Но это никогда и никого не смущает. Сполоснули тыковку холодной водичкой, засыпали  в неё жербу-матэ, залили тёплой водой и волшебный напиток, который даёт чувство сытости, прогоняет сонливость, готов. Можно его пить с друзьями, знакомыми и просто с теми, кто оказался рядом.
  Сирийские и ливанские иммигранты, прожившие в Аргентине многие годы, а затем вернувшиеся на свою родину, увезли с собой привычку пить матэ.  Они  же это делают совсем по другому. Каждый пользуется только  своей  индивидуальной керамической чашкой (матэ) и керамической трубочкой (бомбижей).
 Сирия  в настоящее время является самым главным импортёром различных сортов жербы матэ.




- Жалко конечно, что не сможешь попить с нами матэ, - вздыхает Тереза и делает несколько глотков из бомбижи.
- Жалко, - вздыхаю я.
 Потом прощаюсь и выхожу на улицу. Совсем рядом с овощной лавкой располагается лакокрасочный магазин «Коралл». Я захожу туда.
 Продавец, крепкий мужчина лет пятидесяти, сидит в торговом зале на диванчике. Рядом с ним, незнакомая мне, старушка лет восьмидесяти, а может быть и старше.
 Перед ними, на низком столике, стоит термос, пакет с жерба-матэ, пластиковый маленький тапер до половины заполненный сахаром.
- Добрый день! Прошу прощения за то, что вас беспокою, но у меня вопрос… - любезно прерываю я их церемонию совместного распития матэ.
- Добрый день! - хором здороваются со мной бабушка и продавец, который стразу же наполняет матэ водой из термоса.
- Вам с сахаром или без? -  интересуется он.
- Спасибо! Спасибо! Я, к сожалению, не пью матэ. Желудок болит.
- Жалко, - хором вздыхают продавец и старушка.
- Мне нужно купить акриловую  жёлтую краску. У вас есть? -интересуюсь я.
- Конечно же! Есть светло-жёлтая, тёмно-жёлтая, жёлтая «лимон» и ещё какая-то. Сейчас я вам покажу! - продавец вскакивает с диванчика и начинает метаться по залу, снимая с полок баночки с краской.
- Так вот, я как всегда, в этом году лето проведу в Мар дель Плате. У меня там своя квартира в трёх кварталах от моря, - старушка продолжает разговор, который я, очевидно, прервал своим появлением.
 Она смотрит на продавца,  а я без стеснения уставился на неё. Меня в Аргентине уже давно трудно чем удивить, но эта бабушка меня просто «пригвоздила» своим видом. Короткие шорты,  абсолютно прозрачная блузка, босоножки на низком каблуке, модная стрижка и сплошной ковёр татуировок, покрывающей её уже дряблое морщинистое тело.
 Я забываю для чего нахожусь здесь. Мой взгляд блуждает в розах, птицах,  цветных изображениях Марадоны, Че Гевары, Иисуса Христа, Святой Девы Марии, которые красуются у неё на шее, руках, спине, шее.
- Вот всё, что  имеется в наличии! - продавец ставит на прилавок несколько баночек.
  Я открываю крышки, чтобы увидеть их содержимое,  а бабушка, не умолкает:
- Представляешь, Роберто, моя подруга уже девяносто лет подряд проводит лето в Мар дель Плате.
- Это как? - не понимает продавец.
- Обыкновенно! Впервые  родители её вывезли туда, когда ей едва исполнилось семь месяцев, - бабушка на несколько секунд замолкает, делая основательный глоток матэ.
- А сколько же лет вашей подруге? -  от удивления у продавца глаза становятся большими и круглыми.
- Девяносто один год, - хихикает бабушка и вновь прикасается ярко накрашенными губами к бомбиже.
-  Возьму жёлтую «лимон», - говорю я и кошу своим взглядом на правую ногу бабушки.
 От того места, где заканчиваются её шорты и до колена на ней красуется русалка с толстым животом.
- 560 песо. Если будете платить наличными, то скидка 10 процентов, - говорит продавец, смотря на экран компьютера.
- Наличными, - я с сожалением  отрываю свой взгляд от русалки и лезу в карман за деньгами.
 На улице нет даже подобия на лёгкий бриз. Стоит горячий воздух. Я делаю несколько шагов и вновь покрываюсь липким обильным потом. Он ручьями стекает с моей головы по лицу, шее, струится по спине. Из меня продолжает выходить вино, выпитое мною несколько часов назад.
 Я вытираю лицо, салфетками, которые тут же становятся мокрыми. Голову тру носовым платком. Напрасно… Пот продолжает литься, а салфетки и носовой платок набухли от влаги. « Почему я не взял  полотенце с собой. Забыл! Эх! Памяти нет…. Это уже дыхание старости,» - с грустью думаю я.
 До станции всего три квартала. Сначала появляются высокие штабеля  деревянных шпал, съеденных временем. Несколько месяцев назад их поменяли на современные бетонные и не успели ещё  увезти.


 Железные дороги в Аргентине начали строить частные английские компании с 1855 года согласно договорам, подписанным ими с правительством этой страны.
 Железная дорога из столицы Буэнос-Айреса  до станции Развилка Сан Висенте (так в те далёкие времена назывался Алехандро Корн) «пришла» в 1865 году.
 Рельсы укладывались на шпалы из дерева красное кебрачо, которые пролежали в земле более 150 лет и были заменены на бетонные лишь совсем недавно.
  Красный кебрачо — это «железное» дерево. Его древесина очень похожа на древесину пород семейства красного дерева.
 В те далёкие времена было построено здание станции, которое не претерпело особых изменений до наших дней.  К нему лишь пристроили несколько технических помещений.
 Аргентина когда-то являлась великой железнодорожной державой. К 1957 году общая протяжённость аргентинских железных дорог составляла 47 500 километров. Они  принадлежали и эксплуатировались британскими частными компаниями и отлично функционировали. Я неоднократно слышал о том, что  качество грузовых и пассажирских перевозок в те времена местными железными дорогами ничем не отличались от английских.
 1 июля 1947 года правительство Хуана Доминго Перона национализировало железные дороги Аргентины. После этого ещё лет десять они развивались , ведь их эксплуатация и техническое обслуживание продолжали осуществляться английскими инженерами и техниками.
 Потом наступило  быстрое угасание аргентинских железных дорог. У  правительств (особенно военных хунт)  почему-то не находилось денег для их содержания. Всё разваливалось буквально на глазах. Не хватало локомотивов, не менялись рельсы и шпалы, не ремонтировался подвижной состав. Росло количество аварий.
 Стали закрываться целые участки дорог. Снимались рельсы и продавались на металлом, закрывались станции, тысячи людей теряли работу.
 К началу 90 -х годов прошлого столетия от былой железнодорожной мощи Аргентины практически ничего не осталось.
 В настоящее время осуществляются эпизодические грузовые перевозки по 18 000 километров железных дорог.
 Пассажирские перевозки производятся местными поездами в столичных пригородах. Их протяжённость составляет всего 967 километров.
 Кроме этого существуют очень короткие участки железных дорог для  туристических экскурсий. В их числе можно упомянуть известные на весь мир «Исторический поезд Барилоче» из Вьедмы до Барилоче, протяжённостью 25 километров. Поезд «На Краю Света» , который возит туристов по узкоколейке в Парке Огненная Земля в районе Ушуайи,  и проезжает  всего 8 километров. Поезд «К Облакам» выезжает со станции города Сальта ( столицы одноимённой провинции) курсирует на высоте 4220 метров над уровнем моря, заканчивая свой маршрут в Сан Антонио де Лос Кобрес, проехав 21 километр.
  Местные железные дороги строили англичане, поэтому  они имеют  специфическую британскую особенность, которая не изменилась  до наших дней: на  всех двухколейных участках сохраняется левостороннее движение.
 Я езжу на работу и возвращаюсь домой на электричке. Удобно, быстро и дёшево. Кстати, в Аргентине очень хорошо развит общественный транспорт: автобусы, метро в Федеральной столице, трамвай там же, который имеет странное название Преметро и пригородные поезда. Проезд  на  всех видах общественного транспорта стоит очень дёшево. Ведь более 75 процентов стоимости билета субсидируется правительством.
 Кроме этого существует система скидок для тех, кто делает в течение двух часов несколько поездок. В этом случае первый транспорт обходится пользователю 100% стоимости, второй - 50%, третий и четвёртый всего 25%.
 Теперь о поездках в пригородных поездах. Я уже упомянул, что это практично, удобно и быстро. Но это тогда, когда ничего не происходит. Очень часто пользователей пригородных поездов подстерегают жуткие проблемы, которые превращают обычную поездку в кошмарное приключение с неизвестным концом.
 Ведь пикетерос могут перекрыть железную дорогу на любом участке на неизвестное время, выставив очередные, как правило, нелепые требования  к правительству, губернатору провинции, администрациям электрических сетей или водоканала и т. п. В этом случае задержка может составлять очень много часов.
  Также поезд может наехать на пешехода, переходящего железную дорогу в неположенном месте. Тогда задержка в расписании движения может достигать «всего» трёх часов.
 Если поезд врезался в автомобиль, который переезжал переезд при опущенном шлагбауме ( очень распространённые явление в столичных пригородах), то тогда возобновление движения на всей линии может возобновиться часов через восемь, а может быть даже и через двадцать.
 Кроме этого, довольно часто работники железной дороги объявляют забастовку — сюрприз в ответ на неправомерные, как они считают, действия своего руководства. Тогда поезда стоят от одного часа до бесконечности.
 Помимо всех этих явлений регулярно происходят технические сбои в энергоснабжении, диспетчерском управлении движением пригородных поездов. Задержки могут быть довольно длительными.
 Когда пригородные поезда не функционируют, то их пользователи должны как-то исхитриться, чтобы добраться домой.
 В такие моменты толпы людей стоят на станциях, автобусных остановках, «ловят» такси, звонят родственникам и знакомым, чтобы те их эвакуировали на личном транспорте.
 Самое главное заключается в том, что администрация железной дороги НИКОГДА НЕ СООБЩАЕТ о возможной длительности задержки. Давать такую информацию у них почему-то не принято.
 Сколько раз я возвращался домой с опозданием на шесть и более часов! Бывали дни, когда мне приходилось ночевать у дочери, которая живёт в Автономном городе Буэнос-Айрес.


 Я подхожу к серому одноэтажному зданию станции. Здесь мне приходиться  спуститься с тротуара.  Ведь он загромождён на всю свою ширину. На тротуаре удобно располагаются со своими ящиками и щитами-стендами: выходец из африканского Сенегала, торгующий солнцезащитными очками, мулат из солнечной Бразилии с дешёвой бижутерией, толстая тётка с бутербродами, гражданин Парагвая с чипой.
 Группа разбитных ребят, все  как один, с косматыми волосами в дырявых джинсах, негромко, на перебой, предлагают:
- Автомобиль в вашем распоряжении! Отвезём туда, куда вы хотите!
 Я вхожу в здание станции, и мой взгляд сразу же упирается в электронное табло. По нему, в самом низу, бежит строка «Завтра, в субботу, в связи с запланированным ремонтом железнодорожного полотна в Темперлее, первый поезд до станции Конститусьон будет отправляться в 06 часов 05 минут».
 «Так вот, что меня так беспокоит! Почему только они не разместили это объявление на соответствующим сайте? - думаю я.  - Забыли, наверное? Может быть оно появится чуть позже? Да ладно...».
 Я стою в небольшом проходе, который по сути должен бы являться залом ожидания. Но по существу никакого зала ожидания на станции нет. А зачем он? Ведь над всеми платформами есть крыша из кровельного железа и лавочки. Народ всегда ждёт там. Кстати, здесь, у стены, напротив касс, раньше тоже стояла  деревянная скамейка образца 1950 года, выкрашенная в жуткий тёмно-зелёный цвет. Года два назад её  убрали и поставили железную лавочку ярко-красного цвета. Над ней, к стене, прикрутили болтами бронзовую табличку с надписью «Эта скамейка установлена в память тех, кто пострадал от семейного насилия».
 На ней ночью спит какой-нибудь бомж.
 У турникетов  стоят два контролёра: молодые женщины в белых рубашках с короткими рукавами, чёрных плотных брюках и дурацких тяжёлых ботинках такого же цвета.
- Только что посмотрела в телефоне температуру, - вяло сообщает невысокая с густыми кудрявым волосами.
- Ну и сколько? - с отрешённым взглядом спрашивает её компаньонка, - хотя мне уже всё равно! Я сейчас упаду в обморок от жары.
-  35 градусов — термическое ощущение! Влажность вот 97%. Все проблемы от влажности, - вздыхает невысокая, - Иди в раздевалку! Отдохни! Там прохладно. Я сама постою.


 
  В Аргентине кроме реальной температуры окружающей среды,  существует понятие «термическое ощущение». Оно означает на сколько градусов ощущает температуру воздуха тело человека. Как правило летом «термическое ощущение» всегда выше на несколько градусов реальной температуры, а зимой  - ниже. Я не знаю существует ли это понятие в других странах, но почему-то мне кажется, что его придумали аргентинцы, чтобы пугать самих себя. Ведь бывают дни, когда термометр показывает всего плюс 33 градуса по Цельсию, а средства массовой информации с тревогой сообщают, что  температура окружающей среды согласно термическому ощущению достигла плюс 39 градусов по Цельсию. Объявляется оранжевый уровень опасности. Повсюду говорят только о страшных 39 градусах.


Я приближаюсь к турникетам и вижу толпу на переходном мосту. Также много людей стоит на платформе номер один, которая не у здания станции, а напротив неё. Движение ведь левостороннее!
 На переходный мост, который также был построен англичанами  больше ста лет назад, ведёт лестница с деревянными ступеньками из красного кебрачо. Они отполированы подошвами до зеркального блеска. Ступеньки не менялись уже больше ста лет. Их края, естественно, уже съедены временем, а  в целом  древесина благородного тёмно-красного цвета поражает своей необычной красотой.
- На платформу номер один подаётся поезд до Часкомуса! Будьте осторожны!  - хрипит громкоговоритель.
 Народ, стоящий на мосту, мчится  вниз. Люди на платформе хватают рюкзаки, чемоданы, уже надутые матрасы и круги, удочки, сачки...
 На станцию медленно вползает состав. Вот этот поезд я рекомендую посмотреть всем туристам и блогерам. Ведь это настоящая экзотика! Хватит рассказывать о столице, её архитектуре, ценах на еду в супермеркадо и о блюдах, которые предлагают в ресторанах Автономного города Буэнос Айрес!
 Нужно видеть поезд Алехандро Корн — Часкомус! И проехать на нём! Уверен, что воспоминания об этом путешествии  сохранятся на всю жизнь.
   Маленький локомотив, выпуска конца шестидесятых годов прошлого столетия, бодро тащит три вагона, которые были построены в Японии ещё в пятидесятые годы.
 Со жутким металлическим скрежетом поезд останавливается. В открытые двери вагонов вваливается толпа. Надутые матрасы цепляются за скамейки, удочки упираются в потолки. Народ весело смеётся. «Поместятся все или нет?» - думаю я.
 Помещаются! Стоят в проходах. В широких тамбурах садятся на заплёванный пол. У многих в руках появляются термосы и матэ. Все довольны. Поездка до Часкомуса длится всего 1 час 25 минут. Можно и потерпеть неудобства. Зато всех пассажиров этого поезда ждут два замечательных дня, которые они проведут на озёрах.
 «Народ отдыхать едет  в Часкомус, а я завтра туда же отправлюсь на грузовике. Только не отдыхать, а работать,» - думаю я и выхожу из здания станции на улицу.