Глава LXIII. Возражения Арамиса
— Друзья мои, — сказал Атос. — Если мы воспользуемся сходством монсеньора Луи-Филиппа с Людовиком XIV, а также тем, что узнали пароль, для того, чтобы освободить Карла Лотарингского, мы проявим чёрную неблагодарность по отношению к Королю. В этом случае нам надлежит, по меньшей мере, отослать Его Величеству подаренные нам шпаги и тем самым отказаться от чести состоять у него на службе.
— Опять поссориться с Королём Франции! — вздохнул Портос. — А ведь мы только-только с ним помирились.
— Да ведь мы и вернулись во Францию только для того, чтобы защитить Людовика! — воскликнул Арамис. — Неразумно ссориться с тем, кому решили помогать.
— Я согласен с вами, и я также нахожу ваши возражения основательными, — ответил д’Артаньян. — Но что же нам делать? Ведь бессмысленно лишать свободы семидесятилетнего старика, у которого мы уже вырвали жало, поскольку отняли средство для его интриг. К тому же, я обещал герцогине посодействовать освобождению её супруга.
— Вы обязательно что-нибудь придумаете, д’Артаньян, — сказал Портос.
— Всегда следует выполнять свои обещания, — сказал Атос.
— Истинно так, — согласился Арамис. — По этой причине никогда никому не следует давать никаких обещаний. В особенности – женщинам, поскольку они всегда слышат вчетверо больше того, что вы обещаете.
— Я полагал, что в нашей компании самый женоненавистник – Атос, а теперь вижу, Арамис, что вы его превзошли? — удивился д’Артаньян. — Мне казалось, что вы любите женщин.
— Я люблю не женщин, а общение с женщинами, и то лишь до тех пор, пока оно не переходит за некоторые заранее определённые мной границы, — уточнил Арамис. — Как только женщина начинает считать тебя своей собственностью, то есть через десять минут после наиболее тесного общения, каковое может происходить между мужчиной и женщиной, следует немедленно бежать от неё как можно дальше.
— Арамис, но ведь ваша дружба с белошвейкой Мари Мишон, как мне кажется, длилась дольше, чем вы говорите, не так ли? — сказал с улыбкой д’Артаньян.
— О, Мари Мишон! — снисходительно улыбнулся Арамис. — Я был молод и увлечён. Это длилось долго, признаю. Но в конце концов мы расстались. Я не люблю стоять в очереди. Мари Эме де Роган-Монбазон, герцогиня де Шеврёз в этом смысле была хороша лишь для кратковременных встреч.
— Вы хотите сказать, что у неё было одновременно два кавалера? — спросил Атос.
— Два кавалера – это ещё не очередь, — отмахнулся Арамис. — Наряду со своим супругом, герцогом де Шеврёз, эта дама умудрялась одновременно флиртовать с таким количеством мужчин, что я затрудняюсь их всех упомнить. В этот круг входили и Ла Порт – дальний родственник кардинала де Ришельё, который был им приставлен в качестве камердинера-соглядатая к Королеве, но благодаря Марии переметнулся полностью в лагерь заговорщиков, возглавляемый, чаще всего, именно ей…
— Ла Порт – дальний родственник Ришельё? — удивился Атос.
— Мать герцога де Ришельё – Сюзанна де Ла Порт, дочь адвоката парижского парламента, получившего дворянство, — ответил Арамис.
— Так вы говорите, что Шеврёз была с ним в связи? — спросил Портос.
— Если бы только он! — ответил со вздохом Арамис. — В этот список входит также Ларошфуко, а также граф Холландский, чрезвычайный посол Англии, или, как его чаще называли, граф Холланд.
— Это тот, который приезжал во Францию вместе с Бекингемом? — уточнил Атос. — Ведь он, кажется, был женат?
— Герцогиня де Шеврёз также была замужем, впрочем, как и сам Бекингем, — ответил Арамис. — Кому и когда это мешало?
— Но Бекингем, по-видимому, не достаточно сильно любил свою супругу, коль скоро он обратил своё внимание на нашу Королеву? — спросил Атос.
— Я вас умоляю, Атос! — усмехнулся Арамис. — Бекингем обратил внимание на Королеву? Кто вам это сказал? Дело обстояло совсем иначе. Мария де Шеврез вместе с графом Холландом решили свести Анну Австрийскую и Бекингема, задумали и сделали это. Герцогиня де Шеврез, или Шевретта, как называла её Королева, считая её ближайшей подругой, расписывала Королеве как могла все достоинства Бекингема, а тем временем её друг граф Холланд, который был также ближайшим другом Бекингема, расписывал герцогу достоинства Анны Австрийской. Эта парочка зародила и подогревала взаимный интерес герцога и Королевы. Это был великий план. Следует учесть, что наша Королева могла при желании вертеть, как ей вздумается, и своим безвольным супругом Королём Людовиком XIII, и первым министром, кардиналом Ришельё, а Бекингем со своей стороны был фаворитом и первым министром двух английских Королей, сначала Якова I, затем и Карла I, причём я бы даже назвал его членом этой семьи в таких смыслах, о которых не принято распространяться, то есть он был правителем Англии в большей степени, чем эти два Короля вместе взятых. Итак получается, что Шевретта и граф Холланд замыслили создать такой союз, который был бы самым сильным союзом во всей Европе, если бы он состоялся. При этом, разумеется, они мыслили оставаться для обоих высокопоставленных персон важнейшими и незаменимыми наперсниками, то есть стать теми, без кого эта всесильная парочка не могла бы обходиться! Неплохая задумка, не так ли? Впрочем, Шевретте этот опыт был уже не в диковинку, поскольку первый её муж, сначала сокольничий, а впоследствии коннетабль Франции Шарль д’Альбер де Люинь, доминировал над Людовиком XIII, то есть опять-таки вертел им, как хотел, пока сама она, в ту пору мадам де Люинь, точно так же доминировала над Анной Австрийской. Достаточно сказать, что все бриллианты, оставшиеся от казнённой супруги Кончино Кончини, маршала д’Анкра, от известной Леоноры Дори Галигай, Королева Анна передарила своей подруге Шевретте. Сама она не располагала таким арсеналом бриллиантов, которые накопила Шевретта. Когда она, скрываясь от Ришельё, отослала свои драгоценности своему другу Ларошфуко для сохранности, стоимость этих драгоценностей составила более двухсот тысяч ливров по мнению самого Ларошфуко, но я убеждён, что компетентный ювелир оценил бы их вдвое дороже. Однако де Люинь ушёл в мир иной, а Шевретта осталась при Королеве Анне, её влияние на Королеву было велико, но влияние самой Королевы на политику Франции и, следовательно, на финансы, постепенно ослабло почти до нуля. Естественно, что Шевретта всегда мечтала возродить своё влияние на королевскую семью в целом, а не только на одну лишь Анну, дабы вернуться на вершину власти, чтобы снимать самые сливки жизни! Поэтому совместный проект Шевретты и Холланда, направленный на сводничество Бекингема и Анны, я считаю полностью идеей Марии.
— Тем не менее, между Коревой и герцогом возник вполне искренний роман, и мы сами участвовали в спасении чести Королевы, между прочим, не без вашего деятельного участия, Арамис, — возразил Атос.
— Этот роман не мог не произойти, если оба творца этого адюльтера обладали достаточной возможностью для всестороннего содействия его развитию, — ответил Арамис. — Удалить всех свидетелей для того, чтобы оставить Анну и Бекингема наедине и без свидетелей – это был их излюбленный приём, и однажды это привело к такой сцене, которая стала известна всему двору. Воспользовавшись тем, что в садовой беседке, окружённой со всех сторон зелёными изгородями, их никто не видит, а Шевретта и Холланд прогуливались у ближайшего поворота, составляя тем самым некую стражу их уединения. Поэтому Бекингем решился доказать Анне не только свою любовь, но и свою мужественность. Впрочем, он был неловок и нелеп. Анна ожидала только нежности и ласки, тогда как резвый Бекингем поспешил постараться извлечь все выгоды из этого уединения, причём пошёл в атаку столь решительно, что даже расцарапал ляжки нашей Королеве бриллиантами на галунах своих штанов. Впрочем, это, видимо, единственный физический результат, наряду с тем, что он успел навести некоторый беспорядок в одежде Королевы, который ей пришлось собственноручно поспешно устранять. Королева от неожиданности вскрикнула, на что Шевретта и Холланд постарались не обращать внимания, но она затем вскричала более настойчиво, призывая на помощь своего шталмейстера. Она даже сделала ему выговор за то, что он оставил её одну, дав, таким образом, повод для сомнений в её верности Его Величеству.
— Выходит, что Королева не любила Бекингема? — спросил Портос.
— О, я этого не говорил, — возразил Арамис. — Она как-то сказала, что если бы можно было любить ещё одного мужчину, кроме собственного мужа, тогда она, несомненно, выбрала бы Бекингема. Но его излишне решительные шаги она восприняла отрицательно, поскольку вдыхала впоследствии: «О, если бы мужчины не были столь грубы!»
— Выходит, что если бы он действовал не столь решительно, а постепенно, он преуспел бы в своих желаниях? — спросил Атос.
—Бекингем понимал, что у нег не будет другого шанса, — ответил Арамис. — Если бы он проявил больше терпения и нежности, то он бы полностью овладел сердцем Королевы, но ему необходимо было не только её сердечное влечение, но и физические доказательства его полной победы над ней, как женщиной. Впрочем, сердцем-то её он и без того овладел, так что платоническая любовь у них присутствовала, можете не сомневаться. Я даже полагаю, что если бы Бекингему представился второй шанс в подобных обстоятельствах, Королева не стала бы поднимать шум, но мы не можем этого знать. Она была истинной католичкой, и пока Людовик XIII был жив, полагаю, она сохраняла ему телесную верность, а духовной близости с ним у неё никогда не было, так что в мыслях своих она могла любить кого угодно, что, вероятно, и делала.
— Но ваш рассказ был не о Королеве, а о герцогине де Шеврёз, — сказал Атос. — Вы обвинили её в излишне большом количестве связей, хотя те, о которых вы сказали, едва ли можно назвать «очередью».
— Атос, вы всегда были таким отчуждённым от этой темы, но, как вижу, история жизни Марии вас интересует вопреки вашим традиционным взглядам на эту тему, — сказал с улыбкой Арамис. — Впрочем, ваш интерес понятен. Я заметил, что Рауль очень похож не только на вас, но и на герцогиню. Поэтому, вероятно, и вы можете назвать кое-кого, кто когда-то положил свою подушку рядом с головой прекрасной герцогини.
(Переводчик полагал бы, что термин «Реализовал свою мужественность» или что-то подобное был бы более уместен, но в данном случае Дюма употребил широко употребляемое во времена Людовика XIV иносказание – примечание переводчика).
— Я не давал обета безбрачия, — улыбнулся Атос, — и я рад, что нарушение этого обета подарило мне такого великолепного сына.
— Я присоединяюсь к вашей радости, Атос, — ответил Арамис. — И, поверьте, в отношении герцогини у меня не может уже возникнуть чувство ревности ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем. Всё это из-за Бекингема.
— Из-за Бекингема? — удивился Атос. — Он также входит в число её сердечных тайн?
— Вы этого не знали, Атос? — спросил Арамис. — Что ж, тем не менее, это так. Герцогиня побывала в Англии по приглашению Бекингема, представляя там как бы саму Королеву. Герцог воспринял это именно таким образом, поэтому он устроил ей поистине королевский приём. Так торжественно и помпезно, роскошно и богато, как принимали герцогиню де Шеврёз и двух сопровождающих её дам в Англии, следовало бы принимать лишь Королеву Франции, и никого иного. Разумеется, Шевретта поплыла. Но и Бекингем вошёл в роль. По-видимому, он решил, что герцогиня полностью представляет в своём лице Анну Австрийскую во всех смыслах, в том числе и как вестницу её любви, поэтому он довершил свою мужскую атаку, и на этот раз не встретил столь решительного сопротивления, какое ему было оказано самой Анной в пресловутой садовой беседке. По этой причине граф Холланд, чьи права на внимание Шевретты в Англии были ущемлены, рассорился и с самой Шевреттой, и с Бекингемом. Полагаю, что и Королева охладела к своей ближайшей подруге именно по этой причине. Впрочем, охлаждение ведь произошло намного позже. Видимо, кардинал Ришельё лишь в нужное время и в нужных обстоятельствах представил Королеве доказательства этого адюльтера для того, чтобы окончательно рассорить её с Шевреттой. Это была его маленькая месть за сеть заговоров, в которые Мария вовлекала ещё много раз и саму Королеву, и брата Короля, герцога Орлеанского, и других принцев и высокопоставленных дворян, имена которых вы прекрасно знаете.
— Кардинал, имевший много шпионов, даже в Англии, разумеется, был в курсе подобных дел, — задумчиво проговорил Атос.
— Не только Миледи шпионила для кардинала в Англии, — согласился Арамис. — Я тщательно изучал историю этого дела и могу вас заверить, что не менее десяти шпионов действовали в это время в интересах Ришельё в Лондоне, самая известная из которых – графиня Карлейл. Она помогала Миледи во всех её делах, включая дело с подвесками.
— И вы полагаете, что кардинал знал о связи герцогини де Шеврёз с Бекингемом, и рассказал об этом Королеве? — спросил Атос.
— Он не только знал об этом, и не только рассказал об этом Королеве, он рассказал об этом и другим людям, и даже придумал остроумный каламбур на эту тему, — ответил Арамис.
— Что за каламбур? — спросил Портос.
— В письме Шомбергу он написал: «Англичан называют старыми козлами, поскольку некоторые из них порезвились с одной из наших козочек», — сказал Арамис.
При этих словах Портос и д’Артаньян расхохотались, а Атос погрустнел.
(Бекингем – Bouquinquan – в данном случае созвучно со словом старый козёл – bouquin, bouc – а также Шевретта, как называла герцогиню Анна Австрийская – Chevrette – означает «козочка». Примечание переводчика).
— Епископ Мандский писал, что ему кажется, будто герцогиня и две сопровождавшие её дамы прибыли в Англию не для того, чтобы уладить вопросы о религиозной терпимости, а для того, чтобы решить вопросы, касающиеся домов терпимости, — продолжил Арамис жёстким голосом, из чего д’Артаньян понял, что эту злобу на герцогиню Арамис направляет, прежде всего, на самого себя.
— Друзья мои! — воскликнул д’Артаньян. — Если вы хотели убедить меня не давать обещаний женщинам, вы почти убедили меня на будущее, однако, это не отменяет уже данных мной обещаний. К тому же, нам нет никакого дела до супружеских измен каких-либо дам, которые, быть может, слишком утомились своими мужьями. В любой супружеской измене виноваты оба супруга.
— Мы обсуждали не супружеские измены, друг мой, — возразил Атос. — Их бы ещё можно понять и простить. Мы говорили об измене женщин своим любовникам, что совершенно отвратительно.
— А мы, мужчины, разве не изменяем своим любовницам? — спросил д’Артаньян. — Неужели же мы не простим им то, в чём они так похожи на нас?
— Мужчины несут на себе всю тяжесть военных походов, — проворчал Портос. — И нет ничего плохого в том, чтобы иной раз они нет-нет, да и да.
— А женщины несут на себе всю тяжесть ожидания мужчины в домашнем одиночестве, — возразил д’Артаньян.
— Ну, это не относится к той Козочке, о которой мы говорили, — улыбнулся Арамис. — Однако, по вашему лицу, д’Артаньян, я угадываю, что вы уже придумали выход из создавшегося положения. Расскажите же нам, как мы сможем и выполнить ваше обещание супруге Карла Лотарингского, и при этом не поссориться с Королём Франции?
(Продолжение следует)