Ко дню встречи школьных друзей
(посвящается Николаю Филипповичу Коленчуку)
Неистребимы дразнилки вовеки!
Школьные рифмы – наш общий портрет:
«А»-ки – собаки, «Б»-ки – калеки,
Странный оставили в памяти след.
Мы не такие уж были злодеи -
Просто девчонки и пацаны.
Правда, на месте почти не сидели.
Нам-то казалось, что «и не должны».
Поздно, наверно, просить о прощенье –
Мы – пожилые, а вас – уже нет,
Юным проделкам кто даст отпущенье?
Только вздохнёшь всем ушедшим вослед.
...«Классный» наш был астроном и географ,
Два метра ростом, указка, журнал.
Я никудышный, наверно, биограф,
Знаю лишь: ранен был – сильно хромал.
Были тогда «старички»-педагоги,
Те, кому выпало выпить до дна
Горькую чашу страданий, тревоги,
Те, кого не победила война.
Знали, почем фунт солдатского лиха,
Знали, где суть, а где так... шелуха,
Упряжь не рвали, вели себя тихо
И не смотрели на всё свысока.
Мы ж были дерзки, ершисты, упрямы.
Трудно нам было во всем угодить.
Фронтовикам тем, хромым и культяпым,
Наша братва стала клички дарить.
Не уберёгся и «наш» от прозванья.
Сам виноват! – был чуть-чуть не такой,
Как нам хотелось. И вот в назиданье:
«Филя», «Костыль» или просто – «Хромой».
Вот дураки были! Что за охота:
Мучить, вредить, за глаза обзывать;
За доброту ненавидеть кого-то;
Наглости, хамству во всем потакать.
Нам невдомёк было как отзовется,
Что не желали мы мудрости внять:
Ветер посей – ураганом вернется,
Будешь всю жизнь потом «Ваньку валять»!
Ну а тогда ребетня-шалопаи,
Что будет дальше – и дела нам нет!
Не до того... Нас опять наказали:
Нам убирать географкабинет.
«Сколько же, братцы, здесь всякого хлама!
Карты, приборы, система планет,
Чучело филина (страшно как, ма-а-ма!),
Компас, барометр... Чего только нет!.."
А у окна, обойдя подоконник,
Ждал телескоп – душ мальчишьих соблазн,
Ноги треноги расставив в поклоне,
Пялил на нас марсианский свой глаз;
Зритель небес, звёзд небесных поклонник,
Волхв мирозданья, ночной богомол.
(Ночью услышал, как пахнет шиповник,
«Вышел в окошко и к звёздам ушёл».)
В полночь бродили здесь тени пиратов,
Дул ветер странствий, а утренний бриз
Тихо шуршал парусами плакатов,
Солнечный зайчик лизал стекла линз.
Здесь было все, в этой келье «сектанта»:
Знанье и опыт, оснастки набор,
Лишь астролябии нет и секстанта,
А так, все готово: «Свистать всех на борт!»
В сонме уроков, шутя и серьезно,
Нас бередил: «Ну, ребята, держись!
Завтра идем в кругосветку по звездам,
В дальний поход под названием «Жизнь»».
Чтоб не сробели в пути, чтоб не ныли,
С нами работал, как мудрый гончар:
В «глину» слегка добавлял звездной пыли,
Лед Заполярья и Африки жар.
Сил не жалел, добивался фактуры,
«Нет мелочей! – вновь и вновь повторял.
– Глина тонка – ярче будут натуры!
Вы пока мягкий живой материал.
Каждому выпрошу счастья осьмушку,
Каждому в небе намечу звезду,
Солью посыплю в дорогу горбушку,
Девочкам в косы вплету резеду».
(Всё их жалел, хоть и нас не неволил:
Женской, мол, доли безрадостней нет,
В школе, в семье, на заводе и в поле,
С раннего детства до старческих лет.)
Но в «гончарах» было много народа,
Кто как творил свое «рукомесло»:
«Чушек кормить, иль сажать огороды?..
Дудки! Да, дайте же!.. Все как назло...»
«Глину» тянули без сожаленья,
Рвали у Мастера прям из-под рук:
«Ла-а-адно, какое там «предназначе-е-енье»?!
Лучше подвинься, пожалуйста. Ну-к!..»
В общем, дела шли размашисто, ходко:
Шлёпали, терли, ломали, толкли.
Что получалось?.. – ни блин, ни шарлотка! –
Где-то – сырое, а где-то – сожгли.
...Школьные годы умчались далёко.
Снегом легла на виски седина.
Жизнь к нам была ни мила, ни жестока.
Честно сказать, – безразлична была.
Что с нас спросить?! Мы уже позабылись,
Все уже в прошлом – поступки, грешки;
Как в нас Сосуды Души возводились,
А получились копилки-горшки.
Вас же мы помним, мы Вас не забыли:
– Был Человек, хромоногий, большой!
Ищем глазами средь звёздной той пыли,
Тянемся к Вам бесприютной душой.
с. Труновское